Текст книги "Роса в аду"
Автор книги: Дмитрий Леонтьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Что? Ах, да, прощай… Захлопни дверь посильнее…
Она захлопнула ее так, что с потолка на меня посыпалась штукатурка.
– У индейцев в этом отношении хорошо продумано, – сказало мое отражение, облокачиваясь о зеркальную раму. – В вигваме дверью не хлопнешь. Может, резиновую прокладку поставить? Нашей двери при таких темпах надолго не хватит. Я заметил, что еще ни одна, уходя от тебя, не закрыла дверь спокойно. Всем надо с размаху, демонстративно и с грохотом…
– Перестань ворчать, – сказал я. – И без тебя на душе черти в преферанс играют.
– А что в этом плохого?
– Проигрывают…
– Хочешь, еще одну "хохму" расскажу? Для поднятия настроения?.. Стоят на высокой горе три человека. Один оглядывается кругом и восклицает: "Красота-то какая! Так и хочется раскинуть руки и полететь…" Делает шаг в пропасть, раскидывает руки и… парит в воздухе. Делает пару-тройку кругов, возвращается к остальным и становится на свое место. Второй у него спрашивает: "Как это у тебя получилось? Неужели и я так смогу?" – "Конечно, получится, – заверяет первый. – Надо только очень этого захотеть". Тогда этот второй раскидывает руки, делает шаг в пропасть… И на дне ущелья возникает еще одна кучка. Тогда один из оставшихся поворачивается к летавшему и с укоризной говорит: "Знаешь, Мишка, ты хоть и ангел, но такая сволочь"…
– Что ты знаешь о женщинах? – вопросом прервал я его хохот.
– О женщинах? Как и ты, повелитель – все… Примитивны, злы, ограничены, развратны, жадны, своенравны, многолики, мстительны, злопамятны, лицемерны, неверны и невероятно этим привлекательны. В общем, это лучшая половина человечества. Ради них предают, лгут, крадут и убивают. Когда понимают, что они того не стоят – вешаются.
– Мне нужна объективная оценка.
– Это – объективная. Хочешь, чтоб я выразил свое личное мнение?
– Послушай, – я поймал его за отворот халата и, накрутив ткань на кулак, подтянул к себе. – Если я играю с тобой в либерализм, то ключевое слово здесь – "играю". А не "либерализм", понял? В некотором смысле я ведь далеко не ангел, чем я тебя породил, тем и убью! И если я кажусь тебе "белым и пушистым"…
– Нет, хозяин, – заверил призрак, осторожно освобождаясь из моих пальцев, – "белым" ты мне не кажешься. Просто я не поспеваю за твоим настроением, оно меняется куда быстрее отражений. Если тебя тяготит вчерашний случай, то подобные инциденты встречаются среди людей довольно часто. Его причиной могли быть: плохое настроение, депрессия, вкусы…
– Ты хочешь сказать, что я – не в ее вкусе? – мрачно уточнил я.
– Ты просил объективности, – сказало отражение и на всякий случай сделало несколько шагов назад. – Но мне кажется, что вчерашний инцидент обусловлен лишь нехваткой времени. У тебя просто не было возможности предстать перед ней во всем блеске своей славы и величия. А за короткий промежуток времени ты, по самому снисходительному мнению, напоминаешь развязанного… Впрочем, об этом я промолчу. Просто она сбежала слишком быстро, и у тебя не хватило времени.
– Вот меня и интересует: почему она сбежала?
– Настроение, – заверил призрак. – Именно оно управляет судьбами людей. Желания и настроение. У нее не было настроения, следовательно, не было и желания. Фактор временный, при следующей же встрече… Разве ты встречал хоть одну, которая устояла бы перед тобой?
– Не помню, – признался я. – Неужели я старею? Я стал небрежен в достижении целей? А ведь я хотел остаться вчера с ней…
– Не принимай близко к сердцу. Твоя озабоченность вчерашним эпизодом лишь результат твоего дурного настроения.
– А мне кажется, что мое "дурное настроение" – результат "вчерашнего эпизода".
– Как бы там ни было, а это мелкое недоразумение не заслуживает твоего внимания. У тебя тысячи возможностей овладеть ее телом.
– Ты когда-нибудь видел, чтоб я отказывался от схватки? А вчерашнее я могу воспринимать лишь как вызов… Мне не нужно ее тело, этого "добра" я повидал достаточно… Нет, если говорить честно, то… Но больше мне хочется покорить ее сердце. Флирт между мужчиной и женщиной сродни маленькой войне: интриги, подкупы, разведка, комбинации, уловки, отступления и нападения, и наконец – победа!.. Я никогда не приходил к женщинам, я только открывал двери, чтоб они имели возможность прийти ко мне сами. Значит, ты полагаешь…
– Да, хозяин, причина лишь в настроении. Сегодня у тебя все получится. Сегодня – твой день… Это твой мир, и она живет по утвержденным тобой законам. А для чего создаются законы, как не для блага и удобства утверждающих их? Все в твоей власти. Тебе стоит только явиться перед ней и… Я вообще не понимаю, из-за чего все эти переживания? Типичный случай, один из миллиона.
– Тогда – к ней! Срочно!.. Коня мне! Полцарства даю за ко… Так, откуда это? Что-то до боли знакомое… Ну, да бес с ним. Поймай мне машину и подгони к подъезду.
– Хозяин, – робко напомнило отражение, – еще нет шести утра. Она еще спит, и если ты явишься к ней в этот час, то это может стать причиной куда более дурного настроения, чем вчера…
– Но я не могу ждать! Я жажду реванша и победы!
– Всего часа два-три, повелитель…
– Целых три часа! – подчеркнул я. – Целых, а не "всего"!
– Займи себя чем-нибудь приятным на это время. Доведи до самоубийства картежника, или отними власть у политика…
– К черту политиков!
– Тоже верно… Тогда разори миллионера или зарази сифилисом прелюбодейца…
– Ты думай, о чем говоришь!
– Ах, да… Прости, повелитель… Может, войну начать? Быстренькую такую, часа на три? Отделились – повоевали – присоединились?
– Сколько можно? Надоело. Три часа… Три часа… Целых три часа! Ты видел, какие у нее глаза? Это… Это… Это такие глаза!
– Ты просто поэт!..
– Я тебе сейчас морду набью!
– …Но грубиян.
– А волосы?.. Какие это волосы!.. Фигура, стиль, запах, обаяние… Мне показалось, или она не курит?
– Тебе не может "казаться", повелитель.
– Невероятная женщина! Подожди, – испугался я. – Так, может, она еще и не пьет?
– Исключительно хорошие вина, – заверил призрак. – Предпочитает "красные". Разумеется, французского производства.
– Тогда… Может быть, она имеет какие-нибудь тайные пороки?
– Повелитель, – укоризненно протянуло отражение. – Такие женщины не могут иметь тайных пороков. У таких женщин пороки явные, и признаются достоинствами.
– Безбожница или, наоборот, религиозная фанатичка?
– Верит в Бога и скептически относится к религии.
– Да у нее же нет недостатков! – воскликнул я в восторге. – Черт меня побери, если я проведу с ней меньше одной ночи!
– Меньше никак не возможно, повелитель, – подтвердило отражение.
– Ты что, подхалимствуешь? – с подозрением покосился я на него.
– Что ты, – клятвенно сложил на груди руки призрак. – Просто я опять не успеваю за твоим настроением. Не мог бы ты и его… Того… В некотором роде, отделить от себя и придать какую-нибудь физическую форму? Так мне будет легче ориентироваться…
– Не хватало мне еще общаться с моим настроением, – проворчал я. – С меня хватит и отражения… Кстати, я никогда не говорил тебе, что ты – моя неудачная попытка создать себе толпу?
– Это как? – удивилось отражение.
– В один из периодов моей депрессии знакомый философ посоветовал мне: "Если тебе одиноко, будь сам себе толпой"… Может быть, я воспринял его слова слишком буквально… Который час?
– Семь часов утра.
– Два часа… Два часа… А ты видел, как она улыбается? О, как она улыбается!.. Ты что, спишь?!
– Я?! – возмутилось отражение, с трудом приоткрывая один глаз. – Да у меня ни в одном глазу!.. Я просто пытаюсь представить себе ее улыбку как можно лучше.
– А-а… Взгляд, мечтательность, какая-то возвышенность. Когда она сказала мне про глаза, я чуть с ума не сошел! Как она это сказала!.. Перестань храпеть, я с тобой разговариваю!
– Что?.. Глаза? Да, глаза у нее… Это такие глаза, скажу я…
Я застонал и заметался по комнате, меряя ее нервными шагами.
– Который час?
– Семь пятнадцать.
– Медленно, медленно! Может, она встает рано? Может, она уже встала? Может, она уже уходит?!
– Знаешь, что… Давай-ка я и впрямь поймаю машину…
– Нет! Мне нужна собственная. Я хочу произвести на нее впечатление. Что-нибудь изящное, скоростное, престижное, комфортное и вместе с тем экстравагантное, индивидуальное… "Ягуар". Да, "ягуар".
– Цвет? Год? Номер?
– На твое усмотрение… Нет, цвет – зеленый. Это цвет ее глаз.
– Зеленый "ягуар"? – многозначительно повторило отражение, почесывая кончик носа.
– Тебе что-нибудь не нравится?
– Это мой любимый цвет "ягуара", – заверил призрак и исчез…
– Который час? – спросил я, как только он вновь возник передо мной.
– Машина у подъезда, – вздохнуло отражение. – Вот ключи и документы.
– Как думаешь, что она любит?
– Как и все женщины: драгоценности, меха, рестораны. Как и все женщины, должна имитировать увлеченность театром и балетом. И так же, как и прочие женщины, должна изображать любительницу Шекспира и Грина.
– Это я знаю и без тебя. Я спрашиваю – что любит именно она? Ты же был у нее в квартире… Не знаешь? Когда я вернусь, я займусь твоим обучением вплотную. Который час?
– Восемь часов и одна минута.
– Прибери квартиру. Замени мебель. Интерьер – классический. Еда – изысканная. Вина только старинные. Подбери какую-нибудь библиотеку поумнее и парочку картин посовременнее. Ничего не поделаешь – придется потерпеть. Да, кровать!.. Кровать – три на три, с альковом и…
– Зеркалами, – подсказало отражение.
– Без! В спальне должна быть атмосфера, а не… Обязательно поставь свечи. Можно добавить видеотеку с парой-тройкой легких эротических фильмов… Я же не знаю ее вкусы, а вдруг понравится?.. Все.
– Будет исполнено, – заверило отражение, и я выбежал из квартиры.
– Привет, – сказал я ей, распахивая дверцу машины. – Подвезти?
Девушка с удивлением посмотрела на меня и отрицательно покачала головой:
– Не надо. Я работаю недалеко и предпочитаю немного прогуляться по утрам… Как вы узнали, где я живу?
– Выследил, – признался я. – Можно сказать, что в некотором роде я был с тобой до самого дома.
– И напрасно потеряли время, – нахмурилась она. – Во-первых, я ненавижу, когда за мной следят. Во-вторых, я не знакомлюсь на улице, а в-третьих… Может быть, у меня есть муж?
– Нет! – радостно опроверг я. – Нет у тебя никакого мужа… А если и есть, то считай, что уже нет.
– Не остроумно и зло, – сказала она и быстро пошла прочь.
Я вылез из машины, захлопнул дверцу и припустился вдогонку.
– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросил я. – У меня разработана совершенно потрясающая программа. Буквально чудом у меня завалялись два билета в театр. Что-то по Шекспиру, точно не помню…
– Вечером я сижу дома и жду звонка от мамы, – сухо ответила она. – Оставьте меня в покое.
– Мама перезвонит завтра, – заверил я. – На то она и мама, а мы можем…
– Мама будет звонить сегодня, значит сегодня я и буду ждать ее звонка, – твердо сказала она. – Как вы можете так говорить о маме? Вы знаете, что такое – мама? У вас была мама?
Я искренне задумался, некоторое время молча шагая рядом, потом признался:
– Нет. У меня никогда не было мамы…
Она посмотрела на меня с таким сожалением, что мне самому на мгновение стало жалко, что у меня не было мамы, которая читает на ночь добрые сказки и беспокоится обо мне, когда я далеко.
– Вас воспитывал отец? – спросила она.
– Ну-у… Скорее Создатель. А потом люди.
– Это как?
– Понимаете, в некотором роде я был произведен на свет… м-м… так сказать, экспериментальным образом. Ты, наверное, слышала про опыты с "детьми из пробирок", "искусственный разум" и все такое прочее? Вот и со мной нечто подобное…
– Опять пытаетесь острить? Мне очень жаль ваших родителей. Я представляю, что они чувствуют, получая от вас такое отношение.
– Знаете, что? – обиделся я. – У меня действительно не было ни папы, ни мамы… Но это еще не повод, чтобы делать на этом основании выводы о моем характере или о моем воспитании. Если у тебя есть мама, а у меня нет, то очень жестоко с твоей стороны упрекать меня в этом… Может, мне тоже хочется, чтобы у меня была мама…
– Извините, – сказала она искренне. – Извините меня… Но вы так запутали меня, что я решила, что вы шутите… Так вы росли в детдоме?
– В дурдоме, – буркнул я. – Оставьте в покое мое происхождение… Скажем так: у меня было тяжелое детство. Не "деревянные игрушки", конечно, но ад еще тот… Так как насчет моего предложения?
– Спасибо, но я не могу. Мне будет звонить мама.
– Мама, мама… Давай сделаем так: я подожду, пока тебе позвонит мама, ты поговоришь с ней, и мы отправимся с тобой в самый шикарный ресторан города. Самый шикарный, самый экзотический или самый изысканный – это уж как тебе угодно.
– А зачем?
– В каком смысле – "зачем"? Это же – ресторан… Вино, музыка, изысканные блюда. Храм культа еды и наслаждения.
– Но у меня нет денег на ресторан, а позволить кому-то платить за меня я не могу.
– Почему? Я же мужчина, я должен…
– Я буду неуютно чувствовать себя после этого. В некотором роде я буду чем-то обязана вам. Да и само предложение подобного рода, поступившее от незнакомого человека, приобретает несколько иной смысл…
– Именно тот, – проворчал я. – Тот самый… На театры у меня нет времени, на рестораны – желания… Хочешь, поедем на пикник за город? Или купим тур в Париж на пару недель? Шикарный город! Город любви, вина и музыки… Так, судя по взгляду, опять не угада… Знаю! Знаю, от чего ты не сможешь отказаться! Я еще не говорил тебе, что являюсь владельцем лучшего в стране магазина меховых изделий? Мы пойдем вечером в этот магазин и займемся тем, что будем выбирать тебе коллекцию самых лучших…
– Послушайте, – вздохнула девушка. – Вчера вечером вы казались мне трогательным и одиноким. Сегодня вы уже беспринципный, наглый и назойливый… В чем дело? Я ошиблась в сумерках, или вас меняет свет дня?
– Я просто не знаю, как к тебе подступиться, – признался я. – Мне очень хочется произвести на тебя впечатление, заинтересовать… А ты… Ты какая-то холодная и неприступная. Я понимаю, что тороплюсь и все эти предложения не ко времени… Но со вчерашнего вечера я не могу быть последовательным и хладнокровным. Мне нужно все… И мне нужно все сразу… Скажи сама: что тебе нужно?
– Я уже пришла, – сказала она. – Вот двери моего института. Прощайте, мой неудачливый поклонник. Не обижайтесь, но мы с вами слишком разные, чтоб между нами вспыхнула искра. Всего вам хорошего.
Она пошла вперед, а я остался на месте, тщетно пытаясь найти хоть один способ, чтоб удержать ее лишь на мгновенье…
– Искра, искра… Что ты наплел, паршивец?! – сорвал я раздражение на ожидающем в витрине отражении. – "Меха, театры, рестораны"… Она прочла мне лекцию о родителях и иносказательно послала меня… в ресторан!
– Терпение, повелитель, – заверило отражение оптимистично. – Терпение и только терпение… Полагаю, следует попробовать напор. Женщины обожают силу. Они млеют и расплываются как воск в руках сильных и решительных. Я думаю, что сила – это то, от чего она не сможет отказаться. Ты предлагал ей, следовательно, ждал, следовательно, был пассивен. Будь же активен! Заяви прямо свои права на нее! Предложи провести с тобой ночь, обещай каскады сладостных любовных утех, горячую страсть, пламенную истому…
– Но мне кажется…
– Только решительность, повелитель. Напор и натиск. Ты штурмом захватишь эту крепость!
Я откашлялся, поправил пиджак и окликнул:
– Надя! Подожди минутку…
Она остановилась на самом пороге. Подойдя к ней, я взял ее за руку и повелительно взглянул в глаза:
– Я хочу тебя! Почему бы нам сегодня не поехать ко мне и…
Бац!.. Ее рука оказалась на удивление тяжелой. От пощечины меня развернуло на сто восемьдесят градусов, лицом к той самой витрине, в которой на щеке моего отражения отчетливо проступал ярко-красный отпечаток ладони. Взглянув на меня, отражение застонало и закрыло глаза ладонью. Чуть раздвинуло пальцы и, умоляюще глядя на меня одним глазом, утешило:
– Но попытаться-то надо было… А если б согласилась?..
За моей спиной хлопнула закрывшаяся за девушкой дверь. Кончиком прикушенного языка я проверил целостность зубов, сплюнул появившуюся во рту горечь и, не сводя глаз с перекошенного от ужаса лица отражения, твердым шагом направился к нему.
– Хозяин, – выставляя вперед ладони, попросил призрак. – Хозяин, не надо. Из лучших побуждений… Исключительно желая угодить… Сопереживая и горя стремлением…
Не сбавляя шага, я стремительно вошел в витрину. Призрак пискнул, повернулся и бросился наутек…
Я сидел в мягком кресле и потягивал из хрустального бокала терпкое вино. На стене, прямо напротив меня, висело перевернутое к стене зеркало, из-за которого доносились жалобное поскуливание и стенания.
– Ко мне! – скомандовал я.
Из-за зеркала донесся слабый всхлип, дробный топот бегущих ног и глухой удар о стену – "бом-м!.."
– Отставить! – скомандовал я. – Ко мне! "Бом-м!" – послышалось из-за стены.
– Отставить, – сказал я и затянулся сигарой. – Ко мне! "Бом-м!"
Я нехотя поднялся, перевернул зеркало и, прихватив за ухо взмокшее отражение, вытащил его из рамы.
– Иди-ка сюда, – сказал я ласково. – Так что ты говорил насчет "натиска" и "напора"?
– Хозяин, я… Хозяин, к тебе пришли, – проскулил призрак, указывая мне за спину.
– Знаю, – сказал я, не оборачиваясь. – Подождут. Тем более, что явились без приглашения. Почему ты явился без приглашения, Бафомет? Или, может быть, я звал тебя, Асгарот?
– Случилось нечто, требующее твоего внимания, повелитель, – глухо сказал Бафомет. – Мы решили…
– Не надо решать, – мрачно глядя на затихшее в моих руках отражение. – Решать должен я, а вы должны только исполнять. Я разберусь с тобой позже, – сказал я призраку. – Прочь с глаз моих!
Призрак исчез, а я повернулся к демонам:
– Что вы принесли мне? Надеюсь, вы понимаете, что будет, если причина вашего вторжения окажется менее значительна моего гнева?
– Понимаем, – спокойно ответил Асгарот, и я немного успокоился. Эти двое еще никогда не тревожили меня по пустякам и никогда не подводили меня.
– Говорите, – разрешил я, усаживаясь в кресло.
– Один из книжников закончил свое повествование о свете и тьме, – сказал Бафомет.
– Вот и хорошо, – улыбнулся я. – Я радостно приветствую каждую книгу, написанную людьми о высших силах и о богах. Бог создал человека по образу и подобию своему, а человек лепит Бога по своему разумению и желанию. Со времени Его учеников я отношусь к этому более чем благосклонно. Пусть пишет. Пусть издают. Пусть читают.
– Но… Он сумел затронуть тень правды. Не суть, не истину, но тень их, что опасно само по себе.
– Почему это произошло? – нахмурился я. – И в чем это выражается?
– Почему это произошло, мы не знаем, но выражается это в том, что истина в очередной раз попыталась конкретизироваться и вырваться из религиозных одежд. Видимо, дело не в нем, он лишь служит исполнителем воли набирающего силу света.
– Ерунда какая, – расстроился я. – Вот в чем я не понимаю эту страну, так это почему, когда я начинаю ее сдавливать особенно сильно, из нее лезет все лучшее, а не худшее?.. Чем больше здесь смута, тем больше обращаются к Богу, чем голоднее и безнравственней, тем больше появляется талантов и пророков, чем дурнее и жестокосерднее правители, тем больше стремится к свету и правде парод… Они же озлобляться должны? Когда нищета правит бал, танцевать должны все! Они сбиваются с такта? Сделайте музыку громче!
– Прикажете уничтожить его? – спросил Бафомет.
– В его генеалогии есть наше семя?
Бафомет подумал и отрицательно покачал головой.
– Так как же ты собираешься его уничтожить, глупец? – спросил я. – Это могут сделать только сами люди. Старое, доброе средство от писателей – читатели. Натравите на него служителей всех религий, включая сатанистов, политиков и критиков, найдите "доброжелателей" в "массах". К чему мне учить вас? Вам это не впервой.
– Но книга-то останется, – напомнил Бафомет. – А мы не имеем права уничтожать ее.
– Вы просчитывали: последствия от нее будут значительны для нас?
– Очень, – подтвердил Асгарот. – Не то, чтобы света станет больше… Но и нам потяжелее придется. За историю человечества их уже накопилось немало, тех книг, которые орошают душу влагой… Капля к капле, и как бы что-нибудь не проросло…
– Хорошо, я схожу сам, – кивнул я. – А теперь ступайте и не мешайте мне думать… Подождите! Скажите, по-вашему мнению, что привлекает женщин? Делает их покорными?
– Сила, – убежденно сказал Асгарот. – Сила и власть.
– Богатство, – добавил Бафомет. – Деньги, меха, золото, драгоценности…
– Странно… Все правильно. Все, как я и делал… Почему же то, что безукоризненно срабатывало веками, может дать осечку? – спросил я. – Хорошо отлаженная система, тысячекратно проверенные уловки, отработанные приемы – и все это дает сбой?.. Почему?
– Нужно удвоить усилия, – посоветовал Асгарот. Я невольно прикоснулся к все еще гудящей щеке и пожал плечами:
– Можно, конечно… Только челюсть менять придется.
– Что? – в один голос переспросили демоны.
– Свободны, – распорядился я, и они растаяли в воздухе. – Деньги, власть, слава, богатство, похоть, мужество, сила, – перечислил я. – Что же еще?.. Знания? Но я же не могу ходить за ней по пятам и цитировать Монтеня или Платона, чтобы она поняла, какой я умный? Тем более, что на моей памяти женщины стараются держаться подальше от всех непонятных им явлений наподобие чести, доброты, ума и благородства… Не понимаю…
Пытаясь развеяться, я включил телевизор, но там висела все та же физиономия политика, передавались все те же лживые сообщения и кряхтели все те же потрепанные и халтурящие актеры, пытающиеся изобразить "страсти в постели". Правда, на одном из каналов мне удалось отыскать новый фильм ужасов, но там на меня бросилась с экрана такая невообразимая тварь, что я поспешил выключить этот "ящик Пандоры".
Вздохнув, я надел плащ и отправился к писателю, на которого жаловались мне демоны.
Писатель жил один, и жил плохо. Плохо – в том смысле, что самой большой его ценностью в тесной и сырой квартире, расположенной на первом этаже дома-"хрущевки", была тщательно оберегаемая им печатная машинка, на которой он и правил для редакции текст своей книги. Это меня несколько расстроило: того, у кого ничего нет, нельзя напугать лишениями.
Когда-то он был известен и популярен. Его книги печатали и платили за них столько, что его любила даже собственная жена. Но потом он решил услужить нескольким господам сразу и решил написать пару-тройку трудов по разоблачению христианской религии, доказать, что Христос – фигура отнюдь не историческая, а скорее вымышленная, что постулаты Библии давно устарели и что эта "школа" предназначалась для людей простых и слабых, а людям сильным и интеллигентным она ни к чему. Чтобы доказать это как можно более убедительно, он надолго поселился в библиотеках и музейных архивах, выискивая и подтасовывая факты, которые могли составить мозаику его книги. Он еще не подозревал, что, в надежде рассеять миф, столкнется с фактами и доказательствами, поддающимися логике, проверке и оценке. С этого все и началось. Он нуждался в фокуснике, превращающем воду в вино, размножающем хлеба и гуляющем по воде, а встретил воплощение истины и доброты, трогательную смесь наивности и мужества, и раз попав под Его влияние, пути назад уже не захотел. Не смог он более писать и халтурные, состряпанные ради денег сочинения, стремясь оставить после себя след на земле более чистый и менее подверженный ветрам времени. А это требовало сил, сосредоточенности и работы. Гонорары, полученные от предыдущих изданий, кончились, вместе с ними кончилось расположение друзей и "любовь" жены. Да и слава его оказалась под стать написанным ранее книгам – "одноразовой", как бумажная салфетка, которой попользовались и выбросили, позабыв. Издатели столь прочно позабыли его имя, что, встречая его фамилию на обложке, искренне считали, что он умер лет сорок-пятьдесят назад. Жена ушла от "неудачника и самца", забрав все более или менее ценные вещи и предварительно разменяв квартиру. Нищий, забытый и похороненный заживо неблагодарной людской памятью, он искал. Искал и работал. Работал по-новому, по букве, по строчке складывая свою не первую, но единственную книгу. Словно губка он впитывал сочившуюся со строк влагу для того, чтобы, пропустив ее через себя, через свой опыт, труд и страдания, отдать разом, до последней капли. И вот теперь она была закончена. Книга, написанная душой. Той душой, которая сумела прорваться через все тернии, через гордость и славу, через богатство и сытость, через осуждение и непонимание, нищету и насмешки. Эта книга не была опасна для меня, как и все, существующее в этом мире, но она могла оказаться неудобна для дел моих. И теперь что-то из двух должно было исчезнуть с лица земли – либо он, либо его книга. Лично я предпочел бы книгу. Души подобных людей все равно уходят к Нему. Во всяком случае у себя я их не вижу. До сих пор я не могу отыскать дух так почитаемого мной Гете, всю жизнь прожившего атеистом и перед смертью признавшегося: "Я ни на секунду не сомневаюсь в подлинности Евангелий, ибо от них исходит отраженное величие высочайшей натуры, рожденное личностью Христа, самое Божественное величие, которое когда-либо нисходило на землю".
Пропали из-под моей власти столь ценные для меня Души гениев Корлайна и Уэллса, Руссо и даже моего главного воина в борьбе с Новым Заветом – Давида Штрауса. А сколько их еще успело вырваться от меня буквально в последние годы жизни?! Но самое плохое, что остались их признания. Признания, написанные с присущими им гениальностью и мужеством. На моей стороне они бились кинжалами, а уходя, все же всадили мне в спину меч и копья… Впрочем, чего я жалуюсь? Сам научил…
Раздраженный и мрачный, я шагнул к его столу прямо из стены. Остановился и, заложив руки за спину, исподлобья оглядел сидящего передо мной человека. Лет под пятьдесят, худой, судя по цвету липа уже успевший подорвать свое здоровье за исполнением непосильной для человека работы, по всей видимости плохо питавшийся и редко выходивший на свежий воздух, он произвел на меня впечатление более чем плачевное. Я покачал головой и кашлянул, привлекая внимание.
Человек поднял голову и спокойно посмотрел на меня,
– Я ожидал вас, – сказал он глухим голосом. – И ожидал куда раньше.
– Не стоит льстить себе, считая себя моей "первостепенной головной болью", – усмехнулся я. – Не опасны вы для меня и как враг.
– Я и не ставил перед собой эту цель, – сказал писатель, подвигая ко мне старый, скрипучий стул. – Присаживайтесь. Хотите чаю?.. Не могу похвастаться, что он очень уж хорош, к тому же у меня давно кончился сахар… Но это единственное, что я могу предложить.
– Вы догадываетесь, зачем я пришел? – спросил я прямо, пристально глядя на него.
– Да, – кивнул писатель, и я увидел, что он искренен.
– И вы предлагаете мне чай? – невольно улыбнулся я. – Странный вы народ, люди… Недавно я навещал одного священника, несколько превысившего свои полномочия, оскорбив моих слуг совсем не подобающим для него образом… Уже догадываясь, что взят у меня "на заметку", опасаясь меня и испытывая обычный человеческий страх, этот чудак тем не менее предложил мне приходить к нему за советом и утешением… Мне!.. Мне – за утешением!..
– Что же здесь странного? – ответил он, ставя на плитку почерневший от времени чайник. – Он – священник, его обязанность утешать всех, кто приходит к нему с болью или вопросом. А то, что он предложил это вам… Это уже выше обязанностей. Это уже – человеческое. Значит, он увидел в вас что-то, что заставило его переступить через свой страх и предложить помощь… Признаться, я тоже представлял вас несколько иным.
– Кто и что может знать обо мне? – презрительно спросил я. – Не надо делать из меня игрушку для ваших умозаключений. Ни одно из моих имен не лжет. Я – Губитель и Князь Бездны, Царь язычников и Владыка Мира Сего, Клеветник и Враг рода человеческого, ангел Бездны, властелин пороков и грехов… И это далеко не полный перечень моих имен. А настоящего не знает никто.
– Оно легко поддается расшифровке, исходя из изучения древнеиранского зороастризма и "Каббалы".
– Одолели учение Гермеса?
– И Талмуд, и буддизм, и учения древнейших философов до и после Христа.
– Перелопатили вы изрядно… Но не составило ли это "солянку" в вашей голове? В свете всех несчастий, свалившихся на вас в последние годы, с учетом одолевающей вас болезни…
– Намекаете на то, что я сошел с ума? – улыбнулся он, наливая мне в стакан крепкий чай. – О, нет, в своем рассудке я уверен. Он следует за зовом души.
– Это не показатель. Слишком легко ошибиться, – приподнял я бровь. – Помимо "зова" существует еще и "эхо". Так легко принять желаемое за действительное, стремясь найти подтверждение своим заблуждениям.
– У меня есть два доказательства – косвенное и прямое. Косвенное заключается в логических выводах, истекающих из основ многих учений и трактатов. В них есть зерна истины, и их следует только отыскать. "Нечто из ничего не рождается". Все они были исковерканы и прошли через руки вольных или невольных редакторов, трактовавших их так, как "они это видят"… Но сила, заложенная Христом, звучит даже со страниц, написанных Его учениками.
– "Даже"? – удивился я. – Не любите Его учеников? Писатель пожал плечами:
– Я еще не могу понять своего отношения к ним. С одной стороны, они бросили Его и трусливо дезертировали, отрекаясь подчас трижды за ночь. Они создали религию, а Он нес любовь и веру. Они построили храмы из камня, а Он лег основанием для храма иного рода. Ради людей Он забывал о Себе, неся народу Слово, что позже и послужило возможностью для судей укорить Его в несоблюдении постов и субботнего отдыха. А они ввели обряды, ставшие обязательными для всех, кто назывался "христианами". Кстати, "христианами" их называли язычники в то время, как сами себя они предпочитали именовать "святыми" и "братьями". А ведь Он говорил, что "праведных нет"… Да много чего. Как говорил Герберт Уэллс: "Он был слишком велик даже для своих учеников".
При упоминании об Уэллсе я невольно поморщился.
– Но они сумели найти в себе силы и вернуться, – продолжал писатель. – Они нашли в себе силы нести учение людям. Они ведь все погибли. Кроме Иоанна – все. Колесованы, распяты, обезглавлены, сброшены с высоты и расстреляны из луков… Они боролись за людей до последнего. Не мне их судить. Но мое отношение к ним двояко. Он же был чист и наивен, как ребенок, Его нельзя было оставлять одного. Он был слишком одинок на земле, этот очеловечившийся Бог. Да, Он все равно пошел бы на этот крест и ничто Его не остановило, но… Нельзя было оставлять Его одного…
