Текст книги "Обитель"

Автор книги: Дмитрий Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Измученный и промерзший до полусмерти, я выехал к воротам обители. У самых ворот монастыря меня встретила совершенно неописуемая парочка. Длинный, как жердь, человек в лохмотьях стоял на снегу босиком и поддерживал под руку седого как лунь старика в рясе и тулупе. При виде меня эти двое обрадовались так, словно я десять лет должен был им денег и только теперь приехал отдать долг.

– Ну вот и слава Богу! – воскликнул старик, ковыляя мне навстречу по глубокому снегу.– Добрались…

– Наверное, вы меня с кем-то путаете,– с трудом разлепил я обмороженные губы.– Я здесь проездом…

– Конечно, путаем,– радостно завопил длинный.– Ты уж не серчай на нас, дураков, батюшка! Ну-ка, давай я тебе на землю сойти подсоблю, а то ты так к лошади примерз, что в кентавру греческую превратился… «Полкан», по нашему… Негоже это……. Давай-ка отделим человеческое от животного…

– Я не «батюшка»,– уточнил я.– Вы меня принимаете за другого… Я из Англии… Журналист… Мне бы отогреться…. Пустите?

– И за другого принимаем, и отогреться пустим,– также жизнерадостно орал тощий, помогая мне спуститься с лошади.– Ух ты, тяжесть-то какая! – удивился он, снимая с седла сумку, в которой и не было-то ничего, кроме охраняемой мной посылки.

Я выхватил из рук этого клоуна драгоценную ношу и отступил на шаг.

– Ванечка, не пугай гостя,– укорил длинного монах.– Как нам величать вас, голубчик?

– Блейз,– представился я.– Джеймс Блейз. Тощий фыркнул и загоготал, словно я сказал что-то смешное. Останься у меня хоть немного сил, он бы дорого мне заплатил за этот смех.

– «Яркий огонь», в переводе значит,– кивнул монах.– Что ж, хорошее имя. Зря ты, Ванечка… Лучше возьми пока лошадь, а я мальчика в баню отведу. Мы, голубчик, для вас баню натопили. Чтоб не простудились с дороги…

– Яже объясняю, что вы меня с кем-то путаете,– устало повторил я непонятливому старику.– Я не тот, кого вы ждете…

– А больше никто и не приедет.. пока,– он повлек меня куда-то внутрь монастыря.– Но ведь банька вам сейчас не помешает, а? А потом – чая горячего, с травами… И – спать. Утро вечера мудренее. А Ванечка пока лошадь отведет, расседлает, накормит…

– Он – сумасшедший? – вполголоса спросил я.

– Сумасшедший? Нет, скорее «идиот». В дословном понимании. Юродивый он.

– Кто?

– Это долго объяснять. Как-нибудь потом…

– А вы кто?

– Ох, простите, голубчик! Я и позабыл представится от радости… Я настоятель этого монастыря. Отец Иосиф. Игумен.

– А…

Но договорить я не успел: за монастырской стеной толпились какие-то люди, явно ожидая возвращения сопровождавшего меня монаха. Игумен сделал жест рукой, показывая, что ему сейчас недосуг, но какая-то наиболее решительная или (судя по ее лицу) наиболее расстроенная женщина все же бросилась к нему, пристроилась рядом и, пытаясь заглянуть в склоненное лицо, заголосила:

– Беда, батюшка! Беда! Хоть вы помогите! Что делать – не знаю…

– Матушка, я сейчас занят.. Давай завтра, а? Эта беда до завтра не убежит…

– Да я ж прямо извелась вся! Через такие сугробы до вас добиралась! Все глаза проревела… За что же мне такое наказание-то?!

Старец едва заметно вздохнул и ответил:

– Отчего все ссоры и обиды? Когда мы маленькие, нас бабушки воспитывают. Они чуть ли не мысли наши угадывают: устали ли мы, хотим ли есть, пора ли спать, когда мудрую сказку рассказать, а когда помолиться за нас… Мы вырастаем и хотим этой любви от всех людей. И это – правильно. Молодые пары часто дуются друг на друга по пустякам, а в сути лежит все то же: «Она мои мысли не читает, а я ведь с работы пришел усталый, мне передохнуть надо, а тут она с какими-то расспросами», «Он на меня внимание перестал обращать, приходит с работы и молчит, а я целый день ради него крутилась-вертелась, хотела все к его приходу приготовить, да рядом посидеть, поговорить… » Вот только одну маленькую деталь они забывают: каждый хочет, что б к нему относились, как его бабушка, но никто не хочет сам быть «бабушкой»… Отсюда и эгоизм, и непонимание, и ссоры… Вы так все это своему сыну и невестке и передайте. Все пойдет на лад. Они хорошие дети, просто молодые еще, не все понимают. А потом появится ребенок и их «я» сольется в троичное «мы»… Идите, матушка. Для этого священник не нужен. Все будет хорошо.

Женщина отстала, задумавшись, а я, пройдя еще несколько шагов, запоздало сообразил:

– Она же вас еще ни о чем спросить не успела! Про что вы ей рассказывали?

– Разве не спрашивала? – удивился старик.– А, ну это… Не ищите здесь загадок, голубчик. Все просто. Она наша прихожанка, я ее давно знаю… И бедами своими она со мной уже делилась… Вот я и догадался.

Позади кто-то громко фыркнул: нас догонял шустрый Ванечка. Старик обернулся к нему и попросил:

– Проводи дальше гостя сам. Попарь в бане и отведи на ночлег. А я пойду… Устал… Передохну чуток, и… люди ждут…

– Давай-давай,– хамовато ответил ему юродивый.– Работай, пока возможность есть. Сам потом жалеть будешь: и это не успел, и то не смог… Ступай, без тебя управлюсь..

– Нехорошие у вас манеры,– укорил я его, когда старик скрылся из виду.– Он ведь начальник здесь, а вы ему грубите. Да еще при чужестранцах. Что о вас люди подумают? Если вы сами себя не уважаете, то как вас другие уважать будут?

– Вот у себя в монастыре другие порядки и заведешь,– рассеянно ответил он, видимо, коверкая какую-то русскую поговорку.

Отвечать этому душевнобольному я не стал. Неизвестно, что от него ожидать: еще подопрет дверь, пока я сплю, да подпалит, как Наполеона. Русские вообще непредсказуемая нация, а уж сумасшедший русский… Но, по счастью, все обошлось. Он отвел меня в баню (это вообще изуверская русская традиция, основанная все на том же столь любимом ими мазохизме, я вам лучше все это обрисую при встрече, в красках и даже в эмоциях). Потом напоил горячим чаем с медом и травами и уложил в небольшой, жарко натопленной комнате. От набитого сеном матраса пахло так приятно, а я устал так сильно, что, кажется, уснул раньше, чем моя голова коснулась подушки.

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

Белизна – угроза Черноте.

Белый храм грозит гробам и грому.

Белый праведник грозит Содому

Не мечом – а лилией в щите!

Только агнца убоится волк,

Только ангелу сдается крепость.

Торжество – в подвалах и вертепах!

И войдет в Столицу – Белый полк!

М. Цветаева Проснулся я от гнусных воплей за окном. Первым делом схватился за спрятанный с вечера под подушку пакет с посылкой – на месте! – и настроение сразу стало солнечным. Я добрался до «точки встречи» вовремя, и даже чуть раньше назначенного срока, пакет для передачи в целости и сохранности, и даже чувствую себя отдохнувшим и полным сил – чему же тут не радоваться?..

Сев на постели, я зевнул и, отодвинув занавеску, выглянул в крохотное заиндевевшее окно. Так и есть: весь шум и гам производил вчерашний долговязый юродивый, по-петушиному наскакивая на какую-то тетку, с ног до головы затянутую во все черное.

– …я те дам «святой старец»! – орал он, грозя перепуганной бедняжке костлявым кулаком.– Я те покажу «святой» Распутин! Не твоего ума дело о таких вещах судить!

– Но люди говорят…

– Люди всегда что-то говорят! Языки есть, вот и трезвонят! Как колокольчики… До звона в ушах! Запомни: вот Бог,– он ткнул пальцем в небо,– вот ты,– ткнул ей в кончик носа.– И все, что исходит от тебя, должно идти к Нему. Прямо! А вот это,– он щелкнул у ее левого уха пальцами, и глаза женщины невольно устремились туда,– твой Распутин! А вот это,– щелчок пальцами у правого уха,– заботы твои! А это,– снова щелчок, уже где-то в стороне,– то, что «люди говорят»! На все это отвлекаться будешь – по прямой дорожке не пройдешь! Есть ты – есть Бог. И для тебя – довольно! О Боге надо думать, а не о Гришке и не о том, что Марфа вчера про Федота сказала. Тебе-то какое дело?! Чести для Гришки с Марфой много – о них вместо Бога думать! Не у Бога время крадешь, у себя, дура! У Него времени много, а ты свое на что тратишь? По прямой, по прямой ходи, поняла? Не отвлекаясь! Ну?! Уразумела?!

– Спаси Бог, батюшка!..

– Реально сумасшедший дом! – вздохнул я и принялся одеваться.

В дверь постучали, и опостылевший голос юродивого затянул что-то о святых и «помилуй нас». Деваться было некуда, и я крикнул:

– Войдите!

Странно, но, переступив порог, безумец стал тих и вежлив:

– Проснулись, отче?

– Можете называть меня просто господин Блейз,– разрешил я.

– Не запомню,– покачал он головой, а глаза были хитрые-хитрые.– Уж не прогневайтесь на дурака… Трапезу-то вы проспали. Я вам пирогов принес… Отец настоятель просил показать вам тут все, ознакомить… Сам-то он сейчас занят: прихожан принимает… Не дают ему покоя. Такое тихое место раньше было… Благостное…

– Да, сейчас «тихим» ваше местечко назвать никак нельзя,– намекнул я на его вопли под моим окном.

– Ой, и не говорите,– сделал он вид, что не понял намека.– Отче так с ними умаялся… Хотя виду не показывает. Но – годы, годы… Раньше-то ти-ихо так было. Молитвенно… Редко когда на праздники народ приходил. У всех же церкви под боком, а мы далеко, уединенно… Хорошие были годы… Без суеты…

– Что же сейчас случилось?

– Так смута. Аль вы не заметили? Бесы повылезали, вот народ к храму и жмется, как телок к мамке. Настоятель-то у нас больно мудр, народ к нему за советом и валит…

– Это ему ты вчера хамил?

– Ему, батюшка, ему! – признал дурак.

– А зачем?

– Так люблю…

Я лишь махнул рукой, не став уточнять, что именно он любит: хамить или начальника. Теперь мне надо было решить важные для моей миссии вопросы, а информатора лучше этого вездесущего проныры мне было не найти. И я приступил к допросу.

– А скажи-ка мне, любезный, много ли народу здесь на данный день обитает?

– Много, батюшка! Ох, много! Монахов-то всего двенадцать, да работников трое. А вот приезжих почти две дюжины. И дороги-то занесло, а они, как белки, все одно через сугробы скачут и скачут… Игумен их уж и в гостинице расселил, и в домах трудников. Так пойдет, скоро, глядишь, новые срубы ставить придется. Вас вот сюда определили…

– Стало быть, для меня исключение сделали?

– Истинно говоришь, батюшка! Исключение. Все переполнено, хоть в бане сели…

– Понятно. И чем же ваш монастырь так знаменит?

– Ничем мы, грешные, не славны,– замахал он руками.– Наоборот, не только от славы, но и от мира бежим. Это мир нас нагоняет, за полы цепляется… Люди по-разному к Богу идут. В миру – тяжелей, а мы, грешные да немощные, сюда спасаться бежали. Сил-то мало… Прогуляться не хотите? Погода выдалась расчудесная. Всю неделю така стоять будет – я в погодах разбираться мастак… У меня и тятя и дед охотниками были – без понимания погод нам никак нельзя…

– Что ж ты сюда подался, а не на промысел?

– Повезло… Ну так как, идем?

Сумку с посылкой я в этом, мягко говоря «непредсказуемом», месте оставлять не рискнул и, повесив ее на плечо, последовал за Ванечкой.

Насчет погоды блаженный не обманул: погода и впрямь стояла отменная. Небо здесь было удивительное. Я раньше никогда такого не видел. Низкое, оно словно касалось верхушек чахлых сосен, но при этом было какое-то нежно-голубое, «озаренное», что ли…

При солнечном свете и сама обитель выглядела куда веселее. Золотились мягким светом сосновые срубы, играли блики на боках медных, начищенных до блеска колоколов, а уж как горели маковки позолоченных куполов!..

– Ну… ничего,– вынужден был признать я.– Наверное, и здесь жить можно… Только скучно здесь, наверное?

– Скучно! Ой, скучно! – покосился он на меня хитрым глазом.– Измаялись просто… Уж и чем занять себя не знаем. Все перепробовали… А вот и еще одна! Ну-ка постой, матушка! – неожиданно прыгнул он к какой-то проходившей мимо крестьянке, тоже закутанной в черное с головы до пят.– Ты вдовица, небось?!

– Нет,– удивленно откликнулась та.

– Тогда почто точно плакальщица вырядилась?!

– Так в церковь иду…

– Ты кого там хоронить собралась?! Ась?! Что молчишь? Отвечай! Уж не Воскресшего и Пасхального, часом?!

– Я помолиться…

– Так Богу не молятся! Так ему докучают!

– Я думала…

– Врешь, матушка,– не думала! Если б думала, то мироносицу бы из себя не изображала! Как собор называется?

– Известно как,– опешила окончательно сбитая с толку женщина.– Преображенский…

– Вот и преображайся! Со скорбной миной в гости к соседке ходить будешь, а дом Божий лицо видеть хочет, а не гримасу! Уразумела? Нечего Богу рожи корчить! Будет скорбь – лицо и без твоих потуг нужную форму примет. Здесь Бога славят, а не слезами омывают!.. Видишь как, батюшка? – вернулся он ко мне.– Со скуки все… Ты уж прости нас, бездельников…

– Да уж работать побольше бы вам не помешало,– согласился я.– На что вы здесь живете?

– А что Бог пошлет, на то и живем.

– Работать-то не пробовали? Свиноферму бы развели какую, гусей-овец всяких…

– Ленивы да немощны,– вздохнул он.– Уж пытались нас, тунеядцев, к делу пристроить, пытались, а все не в прок… И Петр, государь покойный, и Екатерина, царствие ей небесное, и кто только силу такую бездельную к труду приобщить не пытался… Сейчас вот нова власть о том же думку имеет…

– При правильном подходе даже здесь можно успешным ведением дел благополучия добиться,– снизошел я до совета.– Главное – не лениться…

– Спасибо за совет,– поклонился он в пояс.– Спаси Господи!

Ну как с таким разговаривать? Монастырь мы осмотрели быстро: да и много ли тут было осматривать? Внутрь храма Ванечка меня не пригласил, да мне это было и неинтересно. А снаружи все, виденное мной, можно описать в двух словах: бедненько, но чистенько. А вот за монастырской оградой, среди скучающих прихожан, заметил я нечто, весьма даже меня заинтересовавшее…

Ванечка перехватил мой взгляд.

– Был у моего тяти компас немецкий,– сказал он.– Как ни вынешь, стрелка всегда на север стоит…

– А вас, любезнейший, никогда не учили, что совать свой нос в чужие дела – нехорошо? – холодно спросил я.– У каждого человека есть свое «личное пространство», и посторонним нарушать его не следует. А если вам невозможно жить без этих ваших… поучений, то это – ваше дело, сэр!

– Да снизойдет солнце во гневе вашем! – согнулся он в поклоне.– Просто девица эта чудо как притягательна, вот я молодость и вспомнил…

– Что, доводилось погулять в молодости? – понимающе усмехнулся я.

– Да не в этом дело… У тяти моего покойного охотничий пес – дюже знатный кобелек был. И добытчик, и охранник, и охотник… А уж до женского полу охоч – за уши не оттащишь! Ни одной лайки не пропускал… Да что там «лайки»?! На любую пробегавшую мимо дворняжку взгромоздиться норовил… Вот уж я ему тогда обзавидовался! Нам бы так, да?..

– Уйди, дурак! – не выдержал я.

Юродивый, с поклонами и извинениями попятился, а я, раздраженный, пошел вперед. Девица и впрямь была хороша – совершенно в моем вкусе, но из-за сравнения этого дурака весь охотничий азарт пропал. Надо же было человека с собакой сравнить… Нет, все же русские – совершенно невоспитанная нация…

– Батюшка! Голубчик! Погодите! – услышал я за спиной.

Вчерашний монах, настоятель монастыря, торопливо ковылял ко мне, пробираясь по извилистым тропкам между сугробами. Неохотно я остановился. Тесное общение с этими малопонятными людьми в мои планы не входило. Моя задача была проста: дождаться связника и под охраной доставить посылку известному вам лицу. Для этого мне требовалось всего лишь провести здесь два-три дня, после чего я с радостью покинул бы это захолустье. Но пока связник не прибыл, волей-неволей я был вынужден общаться с хозяевами этого… места.

Вздохнув, я как можно приветливее поздоровался с запыхавшимся настоятелем:

– Доброе утро.

– Староват я стал для утренних пробежек,– извиняясь, улыбнулся он, опираясь на предложенную мной руку.– Годочков бы двадцать сбросить… Да жалко: уж больно хорошие это были годы… Вы, никак, обиделись на Ванечку нашего? Простите его, голубчик. Он ведь очень хорошо к вам относится.

– Я заметил,– буркнул я.

– Вряд ли… Вы же его не знаете. Он ведь говорит только с теми, кто его услышать способен. Вы вроде как о собаках разговаривали?

– Угу… Судя по его сравнениям, животные для него уж явно не братья наши меньшие…

– Конечно не братья,– удивился не понявший моего сарказма монах.– Помилуйте, Джеймс, ну какой же для меня брат ежик или хомячок? У меня люди братья. Я очень люблю природу, но самоунижаться до них не стану, это противно пониманию того, что мы созданы по образу и подобию Божьему. Человек – царь природы, он и заботиться о ней должен как милосердный и разумный властелин: с добротой и мудростью.

– Один мой знакомый говорил, что «собаки смотрят на нас снизу вверх, кошки сверху вниз, и лишь свиньи смотрят на нас, как на равных»,– вспомнил я вашу старую шутку.

– Ваш знакомый слишком пессимистично относится к роду людскому,– улыбнулся монах.– Просто не надо давать свиньям такого повода… Как вы отдохнули?

– Превосходно, благодарю вас. Я признателен вам за заботу и приношу свои извинения за причиненные неудобства.

– Ну о чем вы? Мы искренне вам рады. И сделаем все, что в наших силах, чтобы вы чувствовали себя уютно.

– Спасибо. Я только хочу еще раз уточнить… Вы, господин настоятель, точно меня ни с кем не путаете? Я ведь действительно случайный человек в ваших краях, и было бы неловко…

– Ни с кем, голубчик, ни с кем,– заверил он.– Вы сейчас не заняты?

– Нет. Какие у меня могут быть здесь заботы?

– Сделайте одолжение, а? Устал я немного. Надо бы пройтись… А я, во-первых, стар, а во-вторых, как только увидят, что я один… Одним словом, не смогли бы вы меня некоторое время сопровождать?

– Извольте,– я осторожно взял его под локоть.– Куда прикажете?

– А вот, давайте вокруг озера. Оно небольшое, так что больше часа я у вас не отниму. Да и тропинка там натоптана… Часто там хожу…

Я здраво рассудил, что хорошее отношение местного начальства мне отнюдь не помешает, час – не такой уж большой срок, а дел у меня все равно нет, и согласился.

– И что же они от вас хотят?

– Кто?

– Ну эти… Которые к вам в очередь выстраиваются…

– Ах, вы про людей… Простите, я не всегда понимаю, когда о людях говорят в третьем лице… От меня – ничего. Они к Богу идут. Иногда – плутают. Иног да – падают. Иногда просто устают.

– Я не очень вас понимаю. Наверное, мой русский все же недостаточно хорош, хотя я изучал его с самого детства.

– Ваш русский очень неплох,– успокоил он меня.– Впрочем, если желаете, мы можем перейти на английский.

– Вы знаете английский?!

– Я неплохо знаю пять языков. Не считая старославянского и латыни.

С удивлением я покосился на старика. Теперь, при свете дня, я мог получше рассмотреть его лицо.

Когда-то он был явно недурен собой: правильные черты лица, ироничные, умные глаза, белоснежная, но все еще густая шевелюра. Я никак не мог определить, сколько ему лет – семьдесят? Восемьдесят? Больше?..

– Я бы хотел продолжить беседу на русском,– сказал я.– Мне надо совершенствоваться в языке.

– Правильный выбор… Знаете, что отличает одну нацию от другой? Три основополагающих фактора: язык, история и религия. Уберите хотя бы один фактор, и нация потеряет индивидуальность, а проще говоря, просто перестанет существовать. Уберите все три, и мы получим… Это будет страшно, Джеймс…

– Весь мир стремится к объединению, сотрудничеству,– напомнил я.– Законы экономики, эволюции, прогресса… Вы же священнослужитель, а я помню, что у вас говорится: «…нет ни римлянина, ни иудея…»

– Тогда уж договаривайте фразу целиком, не выдирая ее из контекста. Там говориться: «Во Христе нет ни богатого, ни бедного, ни мужчины, ни женщины, ни римлянина, ни иудея… » Вы же не предлагаете практически сделать всех гермафродитами с одинаковыми доходами, не помнящими родства? Вы неверно понимаете смысл сказанного. Это вопрос приоритетов. Так когда-то не понял Христа один из Его учеников, и произошла трагедия… Не «трагедия» Христа, Он для того и пришел, чтоб показать миру Свою победу над смертью, а трагедия Иуды… Но об этом как-нибудь после… Лично я, мечтая, чтоб весь мир узнал Христа, не хотел бы лишать своего, неповторимого, очарования Францию или Англию. Своей привлекательности Китай и Японию. Стирать индивидуальность Рима и Индии. Представьте, как будет ужасно, если сбудется мечта этих несчастных «вольных каменщиков», и весь мир будет говорить на одинаковом и, скорее всего, исключительно промыш-ленно-деловом языке, забыв неповторимые, коренные и смыслоопределяющие значения своих, родных слов. Я за единство разнообразия. За сотрудничество оригинальности и неповторимости. Ведь даже Бог имеет три ипостаси, хоть и является Единым. Но на русском я хотел бы говорить с вами именно потому, что так мне легче будет объяснить вам некоторые труднопереводимые на другие языки понятия… Вы спрашивали про дорогу, по которой идут эти люди? Древние когда-то сформулировали чеканный постулат: «Прежде чем спорить, надо условиться о терминах». А чтобы вам понимать смысл разговора, сначала надо понять смысл понятий. Дело в том, что само слово «религия» переводится как «Обратная дорога к Богу». Люди когда-то потеряли связь с Богом и теперь многие тысячелетия ищут путь обратно, идя разными дорогами и по разным ориентирам. И дороги эти ведут в совершенно разные направления…

Увы…

– Но Бог-то один…

– Один. А представления о Нем разные, потому и дороги разные. И некоторые из них заканчиваются тупиком. А некоторые ведут совсем не к Нему… И любые попытки объединить «дороги» – это не просто заблуждение, это – обман. Объедините несколько дорог, ведущих по разным направлениям, и что вы получите? Лабиринт. Тот, кто вам это предложит,– враг хуже атеиста. Атеист – это тоже религия. Пламенная вера в то, что Бога – нет. А тот, предлагающий «совместные религии», будет кружить вас, запутывать, уводить в сторону, как лесная нечисть…

– А вы, стало быть, помогаете найти единственную, и, разумеется, исключительно правильную дорогу?

– Не я, Джеймс. Как бы я ни был умен, начитан и опытен, но у меня просто не хватит сил и возможностей понять непознаваемое и объять необъятное. Религия – это прежде всего форма осознания окружающего мира. Если грубо и упрощенно, то – высшая форма философии, данная свыше. Кстати, о терминах. Впервые слово «философия» применил Пифагор, сказав: «Мудрецом может быть лишь Бог. Остальные же испытывают влечение к этой мудрости, потому и называются „любители мудрости”, то есть „философы”. Это уж потом, много позже, философия стала определяться как дисциплина, изучающая фундаментальные принципы бытия и отношения человека и мира. Но мне кажется, что изначальное определение Пифагора было точнее. Человек ограничен рамками своего сознания, своих представлений о мире. Ученый должен знать рамки своей компетенции. Человек физически не в силах постичь Истину. Бог может. И может дать это знание человеку. А то, что мы пока не понимаем, то не стоит отрицать, основываясь лишь на узости нашего кругозора. Да, это обидно – признавать свою ограниченность… Но если не зацикливаться на обиде оттого, что ты не всеведущ, то можно изучать дальше. Тем ученые и отличаются от неучей, философы от упрямцев, а верующие от атеистов: продолжением дороги…

– Ну, раз вы уже давно это изучаете, значит, знаете, что есть истина? – «поймал» я его.

И тут игумен засмеялся. Но у него это получилось как-то не обидно, а даже… поощряюще, что ли… Словно он был мной очень доволен. И, отсмеявшись, он подтвердил это.

– Вы – умница, голубчик. У вас очень живой ум. Это замечательно… Тогда напрягите все свое воображение и задайте вопрос, который вы бы задали Богу, если б имели такую возможность. Один, но самый важный для вас вопрос.

Я подумал, пожал плечами и признал:

– Наверное, это бы и спросил. Что – правда, а что – нет. С остальным я бы уже сам разобрался.

– Потому именно этот вопрос и задал Христу в свое время один из самых начитанных и образованных людей своего времени – Понтий Пилат. Он отлично знал учения Платона, Сократа, Гераклита, других известнейших философов того времени, потому и спросил: «Что есть истина?»

– Но Он же ему ничего не ответил…

– Да. Это и был ответ. Истиной принято считать «отражение объекта познающим субъектом» или же само знание, как «универсальную абстрактную категорию». Аристотель даже вывел общепринятую до наших дней формулу: «Истина есть соответствие вещи и интеллекта». В классическом понимании: «адекватная информация об объекте». Но Вселенную невозможно познать одним человеческим умом. И уж совсем было бы безумием познать Бога. Мы даже с трудом понимаем бесконечность вселенной, а уж величие Бога… Какое там «соответствие вещи и интеллекта»… Бог лишь сам может поведать о Себе. А человек владеет лишь относительной истиной или даже скорее субъективной истиной. Впрочем, Пилат понял потом, кто был Истиной. Потому и отказался от самой высшей почести в то время: чести быть изображенным на деньгах. Окруженный весьма образованными людьми, сам человек весьма неглупый, он понял, в какую авантюру его втянули и что произошло на самом деле… Но было уже поздно…

– Тогда смысл учения, которое невозможно постигнуть?

– Почему же невозможно? Возможно…

– Но вы же говорили…

– Я говорил, что человек не в силах постичь истину. Но человек может и должен стать Богом.

– Простите, но это ерунда какая-то…

– Это замысел Божий, Джеймс. В Библии сказано, что Бог задумал сотворить человека по образу и подобию Своему. И сотворил по образу. А вот «подобием» человек должен стать сам. С помощью Бога. Это формула Августина: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом». Именно в церкви твари вспоминают о том, что они – люди, и должны стать Божественным Замыслом. Человек изначально был создан как наследник Царства Небесного, соединенный с Богом и потому имеющий право на Божественный разум и Божественную власть. Но… Как сказал один из отцов Церкви: «Христиане – это уведенные в рабство боги». Адам и Ева возжелали «стать как боги», еще не став людьми. И без помощи Бога. Они попытались взять этот дар не из рук Творца, а из рук твари, самостоятельно, украв… Но без помощи Творца, человеку это не по силам. Вот и случился «грех». Смертельный грех. Кстати, это страшное слово переводится всего лишь как «ошибка» или «промах». Зато как красиво звучит: «смертельная ошибка». Ошибка, после которой уже ничего нельзя исправить… Человеку. Бог может все. У него есть власть даже над временем. Но грех Адама страшен тем, что он был «первочеловек», и от него начали наполнять мир столь же «бракованные», «искаженные копии». Потребовалось много тысяч лет, прежде чем сбылось обещанное Богом и «бракованный образец» был заменен Истинным. На землю пришел Христос, воплотивший в Себе две подлинные ипостаси: настоящую человеческую и настоящую Божественную. Вот таким и должен быть человек. А Он спас нас от бремени первородной ошибки и показал Дорогу. Теперь человек может идти к Богу и просить у Него совершенство. Для православия Христос и есть Истина и Суть. Именно потому Он не написал кучи трактатов и не разработал «детального учения», что дал нам куда больше – Себя. Мы лишь должны прийти к Нему и соединиться со всем Его Царством Небесным.

– И что для этого нужно?

– Ничего. Просто попросить. В отличие от других религий, где четко регламентируется, что должен делать человек, чтоб получить то-то и то-то, христианин получает все и сразу. Вот только удержать это куда сложнее, чем получить. Есть интересная притча… Когда Адам и Ева были изгнаны из рая, рай опустел и на его страже встал ангел с огненным мечом. Все, даже самые праведные богоискатели, вынуждены были ждать обещанного дня в аду. А как вам известно, Джеймс, рядом с Христом были распяты два разбойника. Предание гласит, что это были на редкость отъявленные душегубы. Казнь на кресте вообще была редкостью в Иудее, так как считалась позорной и карались ею только совсем уж перешедшие все мыслимые пределы люди. Один из них, даже умирая, проклинал и поносил всех в своей ненависти. А второй, увидев, что даже на кресте Христос просит Отца простить Своих убийц, сумел понять, что ТАК перед смертью не врут, и он попросил о заступничестве. И Христос обещал ему это… А теперь представьте длинную вереницу великих пророков и праведников, поднимающихся из ада в рай, и вдруг обнаруживающих в этом «безлюдном» месте… человека! «Это ж каким надо быть праведником и что сделать для мира, чтоб попасть сюда раньше нас?!» – подумали они. С благоговением приблизились и робко спросили: «Кто ты, пришедший сюда первым?» «Я? – задумался человек.– Убийца… Грешник». И вот тут, как гласит притча, все праведники возблагодарили Бога за то, что дела их увенчались успехом: грешные люди потянулись к Богу и Бог их принял. Вот примерно так и в наши дни… Это и есть «благодать» – «незаслуженная милость Бога к людям». Впрочем, если быть совсем точным, то в этой притче забывается о двух пророках, взятых на небо живьем… Но это ведь только притча…

– Благодать переводится как «милость»?

– Да, как «милость», «обаяние» и даже «грация»,– ответил настоятель.– Ну а слово «спасение» переводить не требуется. Достаточно вслушаться. Человек глупо эгоистичен и самонадеян. Он все время думает, что может все сам. Редко когда довольный своею жизнью обыватель ищет Бога. Как говорили мудрые: «Спасителя зовет лишь утопающий». Гордыня – главная ошибка человека, не позволяющая позволить Богу подарить ему вселенную. Вы знаете, Джеймс, что опытные пловцы тонут куда чаще неопытных, а потому осторожных. Вот и гордыня – это явная переоценка своих сил, приводящая к гибели. Когда-то некоторые из ангелов посчитали себя самодостаточными, и… Вы видели, как злятся уголовники на то, что их поймали и наказали? Вот теперь можете понять психологию бесов. А человек так не должен. У него всегда есть шанс. Неискупаемых грехов нет. Кроме самоубийства. Тут уже просто ничего нельзя поделать…

– Наверное, теоретически все это хорошо… Но мне кажется, что мне будет скучно там… в раю… Ну, там все правильные, молятся, и все такое… У меня другой характер, я там, наверное, в депрессию впаду…

– Вы даже представить себе не можете, сколько будет забот, риска и интереснейших задач у «соработников» Бога,– сказал он.– Вселенная бесконечна, Джеймс. Представляете, сколько в ней разных загадок, тайн и приключений? Вы представляете рай как общежитие образцово воспитанных детей под руководством строгого гувернера? Напрасно. У вас слишком викторианские представления о Боге. Это настоящий Отец. А, как известно, «отец – не тот, кто служит костылем, а тот, кто учит обходиться без костылей». Там будут такие приключения и такая работа, Джеймс, что дай Бог вам хотя бы частично успеть к ним подготовиться здесь, на земле…

– Вы так забавно представляете рай,– невольно улыбнулся я.– Если б было так, то… я бы, наверное, согласился…