Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Дмитрий Кедрин

 
В наш мирный край ворвался враг.
Он сеял смерть, он сеял страх,
Идя по грудам мертвых тел,
Он вытравить из нас хотел
К свободе гордую любовь
И превратить людей в рабов!
Он был жесток и злобен. Он
Не пощадил ни наших жен.
Ни сел, ни дедовских могил:
Разрушил, осквернил, убил
Все, что сумел, и все, что смог…
И вот настал расплаты срок!
 
 
Вперед на запад там и тут
Войска Возмездия идут,
И каждому бойцу в пути
Могилы шепчут: – Отомсти!
Развалин трубы, глядя ввысь,
Под ветром воют: – Расплатись!
 
 
И воин отвечает им:
– Я отомщу! Мы отомстим!
Где б он ни скрылся, подлый враг:
В глухих пещерах, на горах,
В лесах, от жертв своих вдали,
В болотах на краю земли, —
Повсюду будет найден он,
В край, что разрушил, приведен
И на колени брошен тут
На наш последний грозный суд!
 

3 декабря 1943

 
Вот ведь грех, скажи на милость:
Чуть пустился фриц в бега,
У фашиста подломилась
Итальянская нога.
 
 
Костыли спасают вора:
Он бежит на них в пыли,
Но предчувствует, что скоро
Подведут и костыли!
 

3 декабря 1943

 
В «Фатерланде» не сиделось
Фрицам-генералам:
Поживиться захотелось
Украинским салом.
 
 
Тех, кто им пророчил беды,
Не желали слушать:
Им приспичило отведать
Полтавских галушек.
 
 
Покорить и Днепр, и Припять
Мнилось им – безделка!
Захотелось фрицам выпить
Киевской горелки.
 
 
Их друзья за стервецами
Стаей налетели:
Нежинскими огурцами
Закусить хотели…
 
 
Мы к гостям незваным пушек
Повернули дула.
От полтавских от галушек
Им бока раздуло.
 
 
Их горелка – ряд за рядом
На полях простерла.
Нежинский огурчик гадам
Встал поперек горла!
 
 
Побежали без оглядки
Фрицы-генералы,
И пришлось им мазать пятки
Украинским салом.
 

4 декабря 1943

 
Всех прочих богаче и краше,
На целую землю одна
Стояла, как полная чаша,
Советская наша страна!
 
 
Впервые за долгие годы
Слились в нашем вольном краю
Забывшие распри народы
В одну трудовую семью.
 
 
Трудились и жили затем ли
Мы, дети Советской земли,
Чтоб эту свободную землю
На рабство враги обрекли?
 
 
Нет! В дыме сражений кровавых
Мы помним, о, Родина-мать,
Наш долг и высокое право —
Свободу твою защищать!
 
 
Во дни этой грозной годины
Мы все меж собою – друзья.
Как сталь, и крепка, и едина
Советских народов семья!
 
 
Врагам ничего не прощая,
Несем мы им кару и суд.
Мы братьям своим возвращаем
Их право на счастье и труд!
 

5 декабря 1943

 
Битый фриц охрип от брани:
Дружбы наций торжество,
Наша встреча в Тегеране —
Оплеуха для него!
 
 
Разузнав о встрече этой
И о чем велась там речь,
Гитлер жалобным фальцетом
Заскулил: «Не надо встреч!..»
 

7 декабря 1943

 
Враги сошлись
Среди руин,
От страха
Оба полуживы.
– Что слышно, Фриц? —
Спросил один.
Другой ответил:
– Слышно взрывы!..
 
 
Им станции
Менять пришлось
По партизанскому
Почину:
Составы ходят
Под Откос
И отправляются —
На Мины.
 
 
Но в технике,
Придя сюда,
Враги кой-что
Приобретают:
Шли по земле
Их поезда,
А тут —
По воздуху летают!
 

11 декабря 1943

 
Мы недаром, товарищи, с вами клялись,
Что врагам отомстим за разбой:
Комсомолец-пилот поднимается ввысь
И бесстрашно кидается в бой!
Гарь лежит на сухой обожженной траве
И, под мин завыванье и свист,
На фашистские доты тяжелый «KB»
В лоб ведет комсомолец-танкист!
И народным карающим мстителем став,
Оскорбленной отчизны слуга,
Партизан-комсомолец тяжелый состав
Подрывает в тылу у врага!
Чтобы штык пехотинца был в схватке остер,
Днем и ночью, готовый к труду,
Выдает на-гор_а_ комсомолец-шахтер
Сверх намеченных планов руду!
Чтобы после суровой страды боевой
Вновь свободно вздохнул наш народ.
Машинист-комсомолец к черте фронтовой
Эшелоны с горючим ведет.
Выбивая врага из разрушенных сел,
Вырывая друзей из тюрьмы,
Обещанье народу наш дал Комсомол,
Обещание выполним мы!
 

16 декабря 1943

 
С лика земли Правосудьем стерты,
Казнью позорною казнены
Трое насильников и четвертый —
Подлый предатель своей страны!
 
 
Не обвинитель в судебном зале,
Вся наша Родина, вся земля,
Все, кто живет на земле, сказали:
– Извергам – смерть! Палачам – петля!
 
 
Слыша, как судят бандитов этих,
Мертвые, вставшие из земли,
Женщины наши и наши дети
Требовать кары для них пришли!..
 
 
Те, кого враг убивал, бесчестил,
Мучил без жалости и стыда,
Праведной, скорой, священной мести
Ждут для разбойников от суда!
 
 
Всем будет воздано по заслугам!
Армия мщенья идет вперед.
Нынче – оплачено вражьим слугам,
Завтра – придет господам черед!
 

21 декабря 1943

 
С грозного неба
В немецкий лоб
Сыплются бомбы
Со свистом режущим,
И убеждается фриц,
Что гроб —
Самое лучшее бомбоубежище!
 

22 декабря 1943

 
Стоял на полянке, заросшей травой,
Фашистский солдат у лесного завала.
И вдруг на сосне над его головой
Кукушка незримая закуковала.
– Ответь, – он спросил, – сколько жить мне сулит
Твое кукованье, лесная болтушка? —
– Пока моя пуля к тебе долетит! —
Ответила с дерева басом «кукушка».
 

24 декабря 1943

 
Замолк далекий отзвук грома,
Звезда вечерняя зажглась.
Со своего аэродрома
Ночь тихо в воздух поднялась.
 
 
Она летит – и вслед за нею
Ты старта попросил: пора!
Вот твой мотор чуть-чуть слышнее
Ночного пенья комара.
 
 
Поляны, что давно знакома,
Уже вдали не видишь ты…
Жена теперь, наверно, дома,
И на столе ее – цветы.
 
 
А сын сквозь длинные ресницы
Спросонок взглянет и вздохнет.
Ему сейчас, быть может, снится
Отца далекий самолет.
 
 
Как тихо над передним краем!
Нигде не разглядеть ни зги.
Но знаешь ты, что тьма сырая
Обманчива: внизу – враги!
 
 
Чтоб в День победы в доме старом
Обнять сынишку и жену,
Сейчас ты бомбовым ударом
Вспугнешь ночную тишину.
 
 
Вокруг запляшут в это время
Разрывов желтые мячи.
Начнут рубить глухую темень
Косых прожекторов мечи.
 
 
Но, отбомбившись, ты под тучи
Уйдешь – и канешь за рекой
Незримым мстителем летучим
За наш нарушенный покой!
 

<1943>

 
На тюфячке, покрытом пылью,
Он припеваючи живет,
Любимец третьей эскадрильи —
Пушистый одноухий кот.
 
 
Землянка – тесное жилище,
Зато тепла землянка та…
Комэск в селе на пепелище
Нашел бездомного кота.
 
 
Бывает – полночь фронтовая,
Темно… По крыше дождь сечет…
И вдруг, тихонько напевая,
На стул комэска вспрыгнет кот.
 
 
Снаружи ветер глухо воет,
В окошке не видать ни зги…
А кот потрется головою
О фронтовые сапоги,
 
 
И просветлеет взгляд комэска,
Исчезнет складочка у рта.
Как полон золотого блеска
Давно забытый взгляд кота!
 
 
И кажется, не так уж сыро
И дождь в окно не так стучит.
Уютной песенкою мира
Кота мурлыканье звучит.
 
 
И словно не в консервной банке
Горит фитиль из волокна,
И мнится, что в пустой землянке
Вот-вот заговорит жена.
 

1943

 
Был в плен эсэсовцами взят
Советский раненый солдат.
Капрал солдата в плен забрал,
И порешил толстяк капрал:
На ферму, где отец и мать,
В подарок пленника послать.
 
 
Тогда был крепко связан он,
Посажен немцами в вагон
И силой, как домашний скот.
Доставлен в дом своих господ.
Его кормил кулак глухой
Картофельною шелухой,
Капрала лысая жена
Над ним глумилась дотемна,
Ему хозяйские друзья
Кричали: «Русская свинья!»
Но русский жить рабом не мог:
Он дом хозяина поджег,
Его гостей, что пили ром,
Убил тяжелым топором,
Забрал с собой в дремучий лес
Ковригу хлеба – и исчез.
 
 
Вдогонку послан был отряд
Шпиков, ищеек и солдат.
Они от города вдали
В болоте пленника нашли,
Где он, от голода без сил,
Упал – и сон его скосил!
И бюргеры в воскресный день
Вкруг бочки с пивом сели в тень
Деревьев, глядя на помост,
Где суд творился, скор и прост.
 
 
Беглец пощады не просил.
Жалел, что не хватило сил
Уйти. Сказал, что если б мог —
Не дом, а город бы поджег!..
Вот голову его, как мяч,
Подбросил в воздух герр палач,
И, шумно кружками стуча,
Все похвалили палача!
 
 
Но страшный слух прошел с тех пор —
Что не убил его топор:
Нет, голову под ним сложив,
Солдат – не умер, русский– жив!
Он хорошо вооружен,
Без промаха стреляет он.
 
 
Он на полях посевы жжет,
В закрытых стойлах режет скот,
Рукою мертвой по ночам
Стучится в окна к палачам
И глухо говорит, что есть
На свете суд, расплата, месть
И что от грозного суда
Врагам не скрыться никуда!
 

1943

 
Ношение русскими валяных
сапог приравнивать к незаконно —
му хранению огнестрельного
оружия.
 
 
Из немецкого приказа
 
 
Край наш
Стужей знаменит:
Тут зима —
Не лето!..
По морозцу
Семенит
Немец
Без штиблетов.
 
 
Бьет метель!
Кругом – ни зги!
Только глядь,
У сосен
Валяные сапоги
Кто-то
Сдуру бросил.
"Штаб велел конфисковать
Обувь,
Как оружье!.."
Зябкий фриц
Сапожки хвать:
Спасся, мол, от стужи.
Рядом вспыхнул огонек,
Прокатился выстрел…
На полянке —
Ни сапог,
Ни костей фашиста. —
 
 
Что ж!
Видать, не лгут враги,
Если заявляют,
Что у нас
И сапоги
Иногда стреляют.
 

1942

Русские стихи
(1942)

 
Эти гордые лбы винчианских мадонн
Я встречал не однажды у русских крестьянок,
У рязанских молодок, согбенных трудом,
На току молотивших снопы спозаранок.
 
 
У вихрастых мальчишек, что ловят грачей
И несут в рукаве полушубка отцова,
Я видал эти синие звезды очей,
Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.
 
 
С большака перешли на отрезок холста
Бурлаков этих репинских ноги босые…
Я теперь понимаю, что вся красота —
Только луч того солнца, чье имя– Россия!
 

5 сентября 1942

Да, и такой, моя Россия…

А. Блок

 
Хочешь знать, что такое Россия —
Наша первая в жизни любовь?
Милый друг! Это ребра косые
Полосатых шлагбаумных столбов.
Это щебет в рябиннике горьком,
Пар от резвых коней на бегу,
Это желтая заячья зорька,
След на сахарном синем снегу.
Это пахарь в портах полотняных,
Пес, что воет в ночи на луну,
Это слезы псковских полонянок
В безутешном ливонском плену,
Это горькие всхлипы гармоник,
Свет далеких пожаров ночных,
Это– кашка, татарка и донник
На высоких могилах степных.
Это– эхо от песни усталой,
Облаков перелетных тоска,
Это свист за далекой заставой
Да лучина в окне кабака.
Это хлеб в узелке новобранца,
Это туз, что нашит на плечо,
Это дудка в руке Самозванца,
Это клетка, где жил Пугачев.
Да, страна наша не была раем:
Нас к земле прибивало дождем.
Но когда мы ее потеряем,
Мы милей ничего не найдем.
 

18 сентября 1942

 
Я не знаю, что на свете проще?
Глушь да топь, коряги да пеньки.
Старая березовая роща,
Редкий лес на берегу реки.
 
 
Капельки осеннего тумана
По стволам текут ручьями слез.
Серый волк царевича Ивана
По таким местам, видать, и вез.
 
 
Ты родись тут Муромцем Илюшей,
Ляг на мох и тридцать лет лежи.
Песни пой, грибы ищи да слушай,
Как в сухой траве шуршат ужи.
 
 
На сто верст кругом одно и то же:
Глушь да топь, чижи да дикий хмель.
Отчего ж нам этот край дороже
Всех заморских сказочных земель?
 

20 сентября 1942

 
Стойбище осеннего тумана,
Вотчина ночного соловья,
Тихая царевна Несмеяна —
Родина неяркая моя!
 
 
Знаю, что не раз лихая сила
У глухой околицы в лесу
Ножичек сапожный заносила
На твою нетленную красу.
 
 
Только всё ты вынесла и снова
За раздольем нив, где зреет рожь,
На пеньке у омута лесного
Песенку Аленушки поешь…
 
 
Я бродил бы тридцать лет по свету,
А к тебе вернулся б умирать,
Потому что в детстве песню эту,
Знать, и надо мной певала мать!
 

9 октября 1942

 
Такой ты мне привиделась когда-то:
Молочный снег, яичная заря.
Косые ребра будки полосатой,
Чиновничья припрыжка снегиря.
 
 
Я помню чай в кустодиевском блюдце,
И санный путь, чуть вьюга улеглась,
И капли слез, которые не льются
Из светло-серых с поволокой глаз…
 
 
Что ж! Прав и я: бродяга – дым становий,
А полководец – жертвенную кровь
Любил в тебе… Но множество любовей
Слилось в одну великую любовь!
 

1944

 
Устав от разводов и пьянок,
Гостиных и карт по ночам,
Гусары влюблялись в цыганок,
И седенький поп их венчал.
 
 
«Дворянки» в капотах широких
Навагу едали с ножа,
Но староста знал, что оброка
Не даст воровать госпожа.
 
 
И слушал майор в кабинете,
Пуская дымок сквозь усы,
Рассказ, как «мужицкие» дети
Барчатам разбили носы!..
 
 
Он знал, что когда он отдышит
И сляжет, и встретит свой час, —
Цыганка поднимет мальчишек
И в корпус кадетский отдаст.
 
 
И вот уходил ее сверстник,
Ее благодетель – во тьму,
И пальцы в серебряных перстнях
Глаза закрывали ему.
 
 
Под гул севастопольской пушки
Вручал старшина Пантелей
Барчонку от смуглой старушки
Иконку и триста рублей.
 
 
Старушка в наколке нелепой
По дому бродила с клюкой,
И скоро в кладбищенском склепе
Ложили ее на покой.
 
 
А сыну глядела Россия,
Ночная метель и гроза
В немного шальные, косые,
С цыганским отливом глаза…
 
 
Доныне в усадебке старой
Остались следы этих лет:
С малиновым бантом гитара
И в рамке овальной портрет.
 
 
В цыганкиных правнуках слабых
Тот пламень дотлел и погас,
Лишь кровь наших диких прабабок
Нам кинется в щеки подчас.
 

16 января 1944

В колокол, мирно дремавший,

Тяжелая бомба с размаха

Грянула…

А. К. Толстой

 
В тот колокол, что звал народ на вече,
Вися на башне у кривых перил,
Попал снаряд, летевший издалече,
И колокол, сердясь, заговорил.
 
 
Услышав этот голос недовольный,
Бас, потрясавший гулкое нутро,
В могиле вздрогнул мастер колокольный,
Смешавший в тигле медь и серебро.
 
 
Он знал, что в дни, когда стада тучнели
И закрома ломились от добра,
У колокола в голосе звенели
Малиновые ноты серебра.
 
 
Когда ж врывались в Новгород соседи
И был весь город пламенем объят,
Тогда глубокий звон червонной меди
Звучал, как ныне… Это был набат!
 
 
Леса, речушки, избы и покосцы
Виднелись с башни каменной вдали.
По большакам сновали крестоносцы,
Скот уводили и амбары жгли…
 
 
И рухнули перил столбы косые,
И колокол гудел над головой
Так, словно то сама душа России
Своих детей звала на смертный бой!
 

30 августа 1942

 
Россия! Мы любим неяркий свет
Твоих сиротливых звезд.
Мы косим твой хлеб. Мы на склоне лет
Ложимся на твой погост.
 
 
Россия! Ты – быстрый лесной родник,
Степной одинокий стог,
Ты – первый ребячески звонкий вскрик,
Глухой стариковский вздох.
 
 
Россия! Мы все у тебя в долгу.
Ты каждому – трижды мать.
Так можем ли мы твоему врагу
В служанки тебя отдать?..
 
 
На жизнь и на смерть пойдем за тобой
В своей и чужой крови!
На грозный бой, на последний бой,
Россия, благослови!
 

Декабрь 1942 г.

 
Весь край этот, милый навеки,
В стволах белокорых берез,
И эти студеные реки,
У плеса которых ты рос.
 
 
И темная роща, где свищут
Всю ночь напролет соловьи,
И липы на старом кладбище,
Где предки уснули твои.
 
 
И синий ласкающий воздух,
И крепкий загар на щеках,
И деды в андреевских звездах,
В высоких седых париках.
 
 
И рожь на полях непочатых,
И эта хлеб-соль средь стола,
И псковских соборов стрельчатых
Причудливые купола.
 
 
И фрески Андрея Рублева
На темной церковной стене,
И звонкое русское слово,
И в чарочке пенник на дне.
 
 
И своды лабазов просторных,
Где в сене – раздолье мышам,
И эта – на ларчиках черных —
Кудрявая вязь палешан.
 
 
И дети, что мчатся, глазея,
По следу солдатских колонн,
И в старом полтавском музее
Полотнища шведских знамен.
 
 
И санки, чтоб вихрем летели!
И волка опасливый шаг,
И серьги вчерашней метели
У зябких осинок в ушах.
И ливни – такие косые,
 
 
Что в поле не видно ни зги…
Запомни:
Всё это – Россия,
Которую топчут враги.
 

16 августа 1942 г.

 
Смоленск и Тула, Киев и Воронеж
Своей прошедшей славою горды.
Где нашу землю посохом ни тронешь —
Повсюду есть минувшего следы.
 
 
Нас дарит кладами былое время:
Копни лопатой – и найдешь везде:
Тут – в Данциге откованное стремя,
А там – стрелу, каленную в Орде.
 
 
Зарыли в землю много ржавой стали
Все, кто у нас попировал в гостях!
Как памятник стоит на пьедестале,
Так встала Русь на вражеских костях.
 
 
К нам, древней славы неусыпным стражам,
Взывает наше прошлое, веля,
Чтоб на заржавленном железе вражьем
И впредь стояла русская земля!
 

3 октября 1942

 
Седой военный входит подбоченясь
В штабной вагон, исписанный мелком.
Рыжебородый тощий ополченец
По слякоти шагает босиком.
 
 
Мешком висит шинель на нем, сутулом,
Блестит звезда на шапке меховой.
Глухим зловещим непрерывным гулом
Гремят орудья где-то под Москвой.
 
 
Проходит поезд. На платформах – танки.
С их башен листья блеклые висят.
Четвертый день на тихом полустанке
По новобранцам бабы голосят.
 
 
Своих болезных, кровных, богом данных
Им провожать на запад и восток…
А беженцы сидят на чемоданах,
Ребят качают, носят кипяток.
 
 
Куда они? В Самару – ждать победу?
Иль умирать?.. Какой ни дай ответ, —
Мне все равно: я никуда не еду.
Чего искать? Второй России нет!
 

11 октября 1941

 
В сизых тучках
Солнце золотится —
Точно рдеет
Уголек в золе…
Люди говорят,
Что ворон-птица
Сотни лет
Кочует по земле.
 
 
В зимний вечер
В роще подмосковной,
Неподвижен
И как перст один,
На зеленой
Кровельке церковной
Он сидит,
Хохлатый нелюдим.
 
 
Есть в его
Насупленном покое
Безразличье
Долгого пути!
В нем таится
Что-то колдовское,
Вечное,
Бессмертное почти!
 
 
"Отгадай-ка, —
Молвит он, —
Который
Век на белом свете
Я живу?
Я видал,
Как вел Стефан Баторий
Гордое шляхетство
На Москву.
 
 
Города
Лежали бездыханно
На полях
Поруганной земли…
Я видал,
Как орды Чингисхана
Через этот бор
С востока шли.
 
 
В этот лес
Французов
Утром хмурым
Завела
Недобрая стезя,
И глядел на них я,
Сыто щуря,
Желтые
Ленивые глаза.
 
 
Я потом
Из темной чащи слышал,
Как они бежали второпях,
И свивали полевые мыши
Гнезда
В их безглазых черепах.
 
 
Тот же месяц
Плыл над синим бором,
И закат горел,
Как ярый воск.
И у всех у них
Я, старый ворон,
Из костей
Клевал соленый мозг!"
 
 
Так и немцы:
Рвутся стаей хищной,
А промчится год —
Глядишь,
Их нет…
Черной птице
Надо много пищи,
Чтоб прожить на свете
Сотни лет.
 

Декабрь 1941

 
Вон та
Недалекая роща,
Вся в гнездах
Крикливых грачей,
И холм этот,
Кашкой заросший, —
Уж если не наш он,
Так чей?
 
 
Поди
И на старом кладбище
Родные могилы спроси:
Ужель тебе
Сирым и нищим
Слоняться опять
По Руси?
 
 
Неужто
Наш кряжистый прадед,
Татарскую
Смявший басму,
Сказал бы:
"Пусть судит и рядит
Чужак
В моем крепком дому"?
 
 
Затем ли
Над зыбкою с лаской
Склонялась
Румяная мать,
Чтоб перед солдатом
Германским
Шапчонку
Мальчишке ломать?
 
 
К тому ли
Наш край нами нажит,
Чтоб жег его
Злобный сосед?..
Спроси —
И народ тебе скажет
Мильоноголосое:
Нет!
 

6 мая 1942

 
Широка раскинулась Россия,
Много бед Россия выносила:
На нее с востока налетали
Огненной метелицей татары,
С запада, затмив щитами солнце,
Шли стеною на нее ливонцы.
"Вот ужо, – они ее пугали, —
Мы в песок сотрем тебя ногами!
Погоди, мол, вырастет крапива,
Где нога немецкая ступила…"
 
 
Бил дозорный в било на Пожаре,
К борзым коням ратники бежали,
Выводил под русским небом синим
Ополченье тороватый Минин,
От неволи польской и татарской
Вызволяли Русь Донской с Пожарским,
Смуглая рука царя Ивана
Крестоносцев по щекам бивала.
И чертили по степным яругам
Коршуны над ними круг за кругом,
Их клевало на дорогах тряских
Воронье в монашьих черных рясках,
И вздымал над битой вражьей кликой
Золотой кулак Иван Великий…
 
 
Сеял рожь мужик в портах посконных,
И Андрей Рублев писал иконы,
Русичи с глазами голубыми
На зверье с рогатиной ходили,
Федька Конь, смиряя буйный норов,
Строил чудотворный Белый город,
Плошка тлела в слюдяном оконце,
Девки шли холсты белить на солнце,
Пели гусли вещего Баяна
Славу прошлых битв, и Русь стояла,
И Москва на пепле вырастала,
Точно голубятня золотая…
 
 
Нынче вновь кривые зубы точит
Враг на русский край. Он снова хочет
Выложить костьми нас в ратном поле,
Волю отобрать у нас и долю,
Чтобы мы не пели наших песен,
Не владели ни землей, ни лесом,
Чтоб влекла орда тевтонов пьяных
Наших жен в шатры, как полонянок,
Чтобы наши малые ребята
От поклонов сделались горбаты,
Чтоб лишь странники брели босые
По местам, где встарь была Россия…
 
 
Не бывать такому сраму, братцы!
Грудью станем! Будем насмерть драться!
Изведем врага! Штыком заколем!
Пулею прошьем! Забьем дрекольем!
В землю втопчем! Загрызем зубами,
А не будем у него рабами!
Ястреб нам крылом врага укажет,
Шелестом трава о нем расскажет,
Даль заманит, выдаст конский топот,
Русская река его утопит…
Не испить врагу шеломом Дона!
Русские не склонятся знамена!
Будем биться так, чтоб видно было:
В мире нет сильнее русской силы!
Чтоб остались от орды поганой
Только безыменные курганы,
Чтоб вовек стояла величаво
Мать Россия, наша жизнь и слава!
 

1942

 
Помыкает Паскевич,
Клевещет опальный Ермолов…
Что ж осталось ему?
Честолюбие, холод и злость.
От чиновных старух,
От язвительных светских уколов
Он в кибитке катит,
Опершись подбородком на трость.
 
 
На груди его орден.
Но, почестями опечален,
В спину ткнув ямщика,
Подбородок он прячет в фуляр.
Полно в прятки играть.
Чацкий он или только Молчалин —
Сей воитель в очках,
Прожектер,
Литератор,
Фигляр?
 
 
Прокляв _а_нглийский клоб,
Нарядился в халат Чаадаев,
В сумасшедший колпак
И в моленной сидит, в бороде.
Дождик выровнял холмики
На островке Голодае,
Спят в земле декабристы,
И их отпевает… Фаддей!
 
 
От мечты о рав_е_нстве,
От фраз о свободе натуры,
Узник Главного штаба,
Российским послом состоя,
Он катит к азиятам.
Взимать с Тегерана куруры,
Туркменчайским трактатом
Вколачивать ум в персиян.
 
 
Лишь упрятанный в ящик,
Всю горечь земную изведав,
Он вернется в Тифлис.
И, коня осадивший в грязи,
Некто спросит с коня:
– Что везете, друзья?"
– "Грибоеда.
Грибоеда везем!" —
Пробормочет лениво грузин.
 
 
Кто же в ящике этом?
Ужели сей желчный скиталец?
Это тело смердит,
И торчит, указуя во тьму,
На нелепой дуэли
Нелепо простреленный палец
Длани, коей писалась
Комедия
«Горе уму».
 
 
И покуда всклокоченный,
В сальной на вороте ризе,
Поп армянский кадит
Над разбитой его головой,
Большеглазая девочка
Ждет его в дальнем Тебризе,
Тяжко носит дитя
И не знает,
Что стала вдовой.
 

1936