Текст книги "Чёрный менестрель (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Annotation

Книга была написана в 2010 году и лежала несколько лет в столе.

Деметрий Скиф, Енг Бо.

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Вместо эпилога

Деметрий Скиф, Енг Бо.

Гей не играет в хоккей

Книга первая

Чёрный менестрель

Пролог

 Это случилось в год, когда австралийский кот по кличке Мессия умудрился получить банковскую карту и кредит на три тысячи с лишним американских долларов… Это случилось в год, когда в Белграде два хирурга подрались прямо во время операции по удалению аппендикса после того, как один из них сделал замечание другому… Это случилось в год, когда киргизские парламентарии, все исключительно мужчины, получили цветы в подарок на восьмое марта от женских организаций… Это случилось в год, когда в Нижнем Новгороде прошёл марш «Несогласных блондинок», собравший от двадцати до сорока человек, включая брюнеток и мужчин… Это случилось в год, когда житель Китая женился на собственной фотографии, житель Великобритании украл из паба писсуар, а одна пьяная полячка, которая была на десятом месяце беременности, ухитрилась родить пьяного ребёнка… В общем, это случилось в год свиньи…^{[Всё вышеперечисленное является реальными фактами, произошедшими в 2007 году (прим. авторов)]}

Глава 1

Клуб «Розовая пиранья»^{[В международном сообществе цвет геев – розовый, а не голубой, в отличие от привычного нам обозначения (прим. авторов)]}

располагался в таком неприметном сером здании, что многие москвичи и гости столицы проходили мимо, не обращая на него никакого внимания – мало ли в Москве офисов малопонятных и практически никому не известных фирм? Однако те, кто являлся его постоянными посетителями, часто выглядели настолько экстравагантно, что вызывали нездоровый интерес у прохожих и стражей порядка; последние непременно требовали у посетителей клуба документы. С ещё большим удовольствием хранители закона провели бы внутри «Розовой пираньи» проверку документов в формате зачистки мятежного аула, но начальство (разумеется, не бескорыстно) данную акцию не санкционировало.

Внутри клуба в розовых тонах было выдержанно всё, включая потолок. Приглушённый, мягкий свет, проходя через розовые светофильтры, создавал атмосферу, в которой абсолютно инородными телами выглядели посетители «Розовой пираньи», все как один одетые в камуфляж всех цветов и фасонов. И только одежда официантов и официанток в стиле садо-мазо указывала, что в клубе происходит не съезд боевиков, а модная вечеринка людей, придерживающихся, скажем политкорректно, нетрадиционной сексуальной ориентации.

Слева от барной стойки, в полутемном углу зала за столиком сидели двое. Место они заняли не слишком удачное, между их столиком и барной стойкой находился вход в туалет. К сожалению, другого свободного места сидевшие здесь представители сильной (по крайней мере, с биологической точки зрения) половины человечества найти не смогли. Вот и сейчас изрядно выпивший посетитель чуть не рухнул на столик, и только быстрота реакции одного из молодых людей спасла две уже полупустые кружки с пивом. Закуску в виде фисташек, поданную вместо тарелки в большой пепельнице, второму спасти не удалось. Грустно посмотрев на разбившуюся пепельницу и рассыпавшиеся по полу фисташки, он поднялся во весь рост, а нужно признать, что росту был немалого, схватил незадачливого выпивоху за шиворот и, придав ему ускорения ногой чуть пониже спины, отправил в сторону туалета.

– Фи, как грубо, – заметил его приятель, спасший кружки с пивом. – Сколько мы с тобой знакомы? А ты всё время пытаешься при каждом удобном случае использовать грубую силу.

– Что значит – пытаюсь использовать грубую силу? – возразил его собеседник, садясь в своё кресло и задумчиво глядя в ту сторону, куда он только что отправил бедолагу, нарушившего их уединение, – я её только что использовал.

– Запомни, гей не играет в хоккей, – ответил на это его собеседник, протягивая кружку с пивом.

Молодой человек, употребивший эту ставшую впоследствии крылатой фразу, был среднего роста, худощав, черен волосом и имел крупный нос с горбинкой. Звали его Израиль Натанович Захерман. Родом он был из относительно небольшого городка, располагавшегося на крайнем юго-востоке европейской части России.

Его отец, Натан Моисеевич Захерман, был набожным хаббадистским равви, который мечтал, чтобы его единственный сын пошёл по его стопам в изучении Торы. К величайшему ужасу Натана Моисеевича, его дорогой Изенька интересовался только танцами, в которых весьма преуспел, да представителями своего пола. И если танцы Натан Моисеевич, проживший большую часть своей жизни при Советском Союзе, ещё мог стерпеть, то нетрадиционные наклонности дорогого сыночка вынести уже не смог. Когда все призывы одуматься и начать интересоваться не столько одноклассниками, сколько одноклассницами, разумеется, соответствующей национальности, пропали втуне, отец закрыл перед сыном ворота родного дома, а заодно и двери единственной на всю округу синагоги.

Не желая ссорится с единственным на всю округу раввином, бывшие «друзья» и просто «хорошие знакомые» Изи перестали общаться с ним. Очень скоро Израиль Натанович Захерман осознал, что для еврея в России остаться без поддержки общины – это всё равно, что стать русским. Поскольку после изгнания из отчего дома в родном городе Изе ловить было нечего, он, разбив камнем стекло синагоги и намалевав на её дверях свастику, отправился в Москву…

***

В МосквемарИзраиль Натанович Захерман прибился к иудейской общине реформатов, которые не только не осуждали половое влечение к представителям своего пола и спокойно совершали обряды бракосочетания между однополыми парами, но даже назначали женщин раввинами. И вот теперь, когда с религиозным самоопределением было покончено, перед сыном равви встал единственный вопрос: а на что, собственно, жить? Профессии у него не было, да и быть не могло, а разгружать вагоны, как какой-то презренный гой, он не собирался. Деньги стремительно заканчивались. Изю за долги выгнали со съёмной квартиры, и молодой представитель общины реформатов решил торговать… собой.

Во время своего первого «выхода в свет» (то есть на панель) Фира (так звали Израиля Натановича в определённых кругах) встретил(а) того, кто, как ещё не раз покажут последующие события, сыграет определяющую роль в его судьбе. Крепкий молодой человек, отзывавшийся на кличку Степняк (от фамилии Степняков, русский, беспартийный), в то время ещё не нашёл своего призвания в жизни, хотя и учился на третьем курсе инженерного химико-технологического факультета РХТУ им. Д.И.Менделеева. Степняк, который в тот момент был «слегка» подшофе по случаю сданного «хвоста», сначала даже не понял, что от него хотят, а затем, сообразив, впал в ярость и совершил акт благодеяния по отношению к Израилю. Он обеспечил последнему бесплатную крышу над головой вместе с питанием, правда, в травматологическом отделении первой городской больницы города Москвы. Вообще нужно сказать, что Виктор Степняков станет, причем не по своей воле, по отношению к Израилю Натановичу своего рода исполнителем приговоров судьбы. Впрочем, здесь мы забегаем вперёд, а пока Изя в больнице знакомится с эстрадной дивой мужского пола, которая «отдыхала» в соседней палате после автомобильной аварии. Общие интересы и любовь к музыке дали о себе знать. Восходящая звезда российской попсы и, по совместительству, гей Саша Синян, сразу оценил все достоинства Изи. И тот, вскоре после выписки, занял достойное место на подтанцовке у Синяна, чем с того времени и кормился…

Вернёмся, однако, в «Розовую пиранью». Не в меру драчливый собутыльник Израиля Натановича Захермана его отношение к хоккею не разделял. Хоккей, как, впрочем, и многое из того, что считалось «не кошерным» среди посетителей «Розовой пираньи», он любил. Даже больше. Степан Григорьевич Голушко в детстве, как и многие мальчики младшего школьного возраста, мечтал стать как минимум Третьяком.^{[Владислаав Алексаандрович Третьяяк – выдающийся советский хоккеист, вратарь, тренер, государственный и политический деятель.]}

Возможно, жизнь Степана сложилось бы совсем по-другому, если бы не его мать, которая считала, что её дорогой сыночек просто обязан стать очередным Нуриевым.^{[Рудольф Хаметович Нуреев – артист балета и балетмейстер, солист Лениградского театра оперы и балета им. Кирова.]}

Любовь матери Степана к балету была фанатичной. Ещё не успевшего научиться читать и писать Стёпу отдали в балетную школу. Закончил её он блестяще, но вот с карьерой вышел «облом». Приехав в Москву, он легко поступил в Большой театр, но солистом не стал – в Москве были танцоры и получше, так что он осел в кордебалете…^{[Кордебалет – ансамбль танцовщиков и танцовщиц, исполняющих в балете, опере, оперетте, мюзикле массовые танцевальные номера.]}

Несчастный украинский парень так и остался бы в задних рядах кордебалета, если бы не два момента. Во-первых, приехавшему с «самостийной Украины» Степану Григорьевичу, как и большинству из кордебалета Большого, хронически не хватало денег. А во-вторых, мать Степана очень хотела видеть его по телевизору, благо наша история случилось ещё до того, как власти «ридной нэньки» поотключали все российские каналы на своей территории, точнее, запретили их озвучивать на «имперской мове»…

Знакомство Степана с уже известным нам Изей Захерманом произошло благодаря тому, что выписку Изи из больницы решил «поприветствовать» его «личный рок». Об этом он узнал, читая в Интернете на Иудея.ru статью, где было расписано, как «героический» Захерман надавал по шее ему и ещё пяти скинхедам, и только численное превосходство бритых антисемитов стало причиной отправки выдающегося сына самого демократичного народа на больничную койку. Возможно, Степняк и не отреагировал бы так остро на подобные измышления, но в той статье его назвали «бритоголовой сволочью», и это при том, что его шевелюре завидовали все студентки третьего курса инженерного химико-технологического факультета РХТУ им. Д.И.Менделеева. Участь Израиля была практически предрешена, однако, на свою беду и на счастье авторов и читателей данного произведения, как раз в этот же день и час в первую градскую приехал сдавать за деньги кровь Степан Голушко.

Нужно признать, что заступаться за Изю Степан полез только потому, что Степняк ударил доблестного сына украинского народа; тот факт, что он ударил Голушку Захерманом, который имел к тому времени «бледный вид и тонкую шею», существенной роли не играл. Опустим подробности, скажем только, Степняку в тот день не повезло – он заменил на больничной койке Изю, а Степан Голушко и Израиль Натанович отправились отмечать свою победу в небольшое кафе неподалёку…

Именно в этом, теперь уже не существующем кафе, Израиль и объяснил Степану, что нужно делать, чтобы мать увидела его на телеэкране. Искушение для сына «самостийной Украины», родившегося во Владимиро-Волынском, что в двадцати километрах от польской границы, было слишком велико. Именно тогдашнее его решение привело Голушко в «Розовую пиранью».

Пока официантка меняла кружки с пивом на рюмки с водкой двум постоянным посетителем «Розовой пираньи», в проходном дворе неподалёку Виктор Степняков, известный среди столичных скинхедов под кличкой Степняк, помахивал в нетерпении бейсбольной битой и слушал в компании своих товарищей напутственное слово отца Иоанна – одного из самых радикальных деятелей движения против нетрадиционных сексуальных меньшинств.

Крик «бей пидоров!» раздался именно в тот момент, когда Степан с Изей уже встали из-за стола, но ещё недалеко отошли от него к тому помещению, посещение которого необходимо не только любителям пенного янтарного напитка, хотя им необходимо особенно. Голушко и Захерман недоумённо переглянулись и посмотрели назад, в зал. Там уже кипел бой. Постоянные посетители, несмотря на свою камуфляжную форму, прятались под столами, которые, увы, не могли служить защитой, так как были стеклянными и разлетались на тысячи осколков под ударами бейсбольных бит скинхедов. Степан Голушко хотел было схватить любой предмет, который подвернётся под руку, желательно потяжелее, и броситься в гущу сражения. Но его «любовница» Изя Захерман с душераздирающим криком буквально втолкнул его в двери туалета. Захлопнув двери «ватерклозета» за собой, Изя схватил оставленную уборщиком швабру, которая вместе с ведром стояла справа от дверей, и, просунув швабру в ручку двери, заблокировал вход в туалет.

– На пару минут хватит, – с чувством облечения то ли громко простонал, то ли вскрикнул Изя.

– Не уверен, – мрачно ответил ему Голушко, увидев, как двери в туалет буквально содрогаются от ударов. А услышав за дверьми крики: «пустите-помогите!» предложил:

– Может, откроем?

–Ни-за-что! – проревел Захерман, и даже бросился спиной подпереть двери.

В ту же секунду, стук в двери туалета прекратился, а крики полные ужаса, сменились воплями, полными боли. В двери туалета снова начали ломиться, но уже с другими намерениями.

– Закурить есть? – флегматично спросил Голушко у Захермана.

– Да, есть, но только травка, – ответил тот.

– Тогда не стоит, – всё также флегматично констатировал Степан и предложил:

– Ну раз ты такой жуткий пацифист и не желаешь драться, то не пора ли нам отсюда валить?

Изя, конечно, с удовольствием согласился бы с данным предложением, но так как он посещал данный клуб дольше, чем его флегматичный собеседник, то точно знал, что выход из заведения, где они находились, есть только один, и он находится там же, где и вход, куда упорно ломились скинхеды. Поэтому молодой Захерман, отойдя от двери, достал «косяк» с чуйкой и закурил.

– Ты что, не собираешься бежать? – с некоторым удивлением в голосе спросил Голушко.

– Куда? – с полной безнадёжностью в голосе, ответил ему Изя, протягивая косяк.

Махнув рукой, как бы говоря «семь бед один – ответ», Степан затянулся. Всё что впоследствии произошло, навряд ли могло случиться, если бы «трава» была «беспонтовой», но она таковой не была. Примерно на третьей затяжке Израиль вспомнил древний каббалистический ритуал «перенесения в землю обетованную» и решил, что если куда и «мотать», то в Израиль. Голушко, правда, после четвёртой затяжки, решил принять участие в «интересном эксперименте» и даже пожертвовал «для прогресса и науки» случайно оказавшиеся у него свечи из Икеи.^{[Имеются ввиду так называемые греющие свечи высотой в 1.5-2 сантиметра в металлической оболочке.]}За неимением мела пентаграмму на полу чертили чёрным маркером…

Никто не смог бы ответить, почему: то ли свечи и маркер были «не кошерные», то ли Изя что-то напутал с заклинанием, но, когда двери в туалет распахнулись под яростным напором скинхедов, чёрная, напоминающая торнадо, воронка, образовавшаяся в центре пентаграммы, унесла наших героев в края не только далёкие от «земли обетованной», но и не имеющие вообще никакого отношения к государству Израиль.

Глава 2

 Когда Степан Голушко очнулся, он лежал на спине в зарослях папоротника. На его животе тихо постанывал Изя.

– Моя голова, – простонал Степан, пытаясь встать.

Изя ему ничего не ответил – он был ещё в обмороке.

– Где я? – недоумённо спросил Голушко сам у себя, когда после нескольких попыток ему всё же удалось подняться на ноги.

Сына «незалежной Украины» окружал лес. Причём не только старый и заваленный буреломом, но и совершенно нетипичный ни для одного из уголков Земли. Исполинские дубы соседствовали в нём с пальмами и лианами, а эвкалипты – с березами и столь распространенным в Подмосковье орешником. Но особенно поразили Голушко гигантские хвощи, казалось, что они подпирают своими верхушками небо.

– В мезозой мы, что ли, провалились? – вновь спросил сам себя с недоумением Степан и уточнил:

– Или это вообще юрский период?

Динозавров, однако, вокруг не наблюдалось, зато наглая обезьяна, повиснув на свисающей с соседнего хвоща лиане, пронеслась, как на тарзанке, перед самым носом нашего героя.

– Вот блин, связался я с этим... – воскликнул Степан, но окончить свою фразу не успел, так как в этот момент очнувшийся Изя стал задавать те же вопросы, что и Голушко пару минут назад.

– Ты что, не узнаёшь «Землю обетованную»? – издевательски ответил Изе Голушко. – Вот река Иордан, а вот гора, не помню какая, где Моисею, прошу заметить Моисею, а не Моисееву, вручили десять заповедей.

– Это точно не Израиль, – ответил на эту тираду Захерман, и спросил:

– Мы непонятно где и непонятно в каком времени, что будем делать?

– О, ты даже время заметил, – всё тем же издевательским тоном ответил Степан. – Такие хвощи на Земле не растут, точнее сейчас не растут. Да вот только одна незадача, когда такие хвощи были – берёз ещё не было.

– Ты хочешь сказать, что мы несколько дальше, чем я ожидал? – с некоторым испугом спросил Захерман, опасаясь, что его сейчас будут бить.

– Я подозреваю, что мы сильно дальше, – мрачно ответил ему Голушко, и всё тем же издевательским тоном спросил:

– Помнишь, что случилось с марсианами у Герберта Уэллса в «Войне миров»? Напоминаю, пенициллина у нас с собой нет.

– Да ерунда, будем кипятить воду, – с облечением ответил ему Изя, поняв, что сейчас его бить не будут.

– А в чём? И чем мы разожжём костёр? – ехидно спросил Степан, осознавший, наконец, в какую историю они влипли.

– А ви таки всегда отвечаете вопг’осом на вопг’ос? – ухмыльнулся Захерман, подражая тому акценту, с которым, по мнению большинства жителей России, должны говорить его соплеменники. И уже серьёзным тоном продолжил:

– Если у тебя остались свечи, то можно провести обратный ритуал. И здесь у нас два варианта. Первый: мы вернёмся назад, и там нас встретят твои друзья-антисемиты. Второй: ничего не получится. Тогда и будем решать, что делать дальше.

– Должен тебя огорчить – свечей у нас нет, зато есть кусочек сала и шоколадка.

– Хохол – он всегда хохол, – ответил Степану Изя и принялся опустошать свои карманы, дабы произвести ревизию имевшегося...

Кое-что нашлось у Изи. Бесцветный лак для ногтей. Гигиеническая помада. Нож перочинный, швейцарский. Платок носовой, использованный. Три неиспользованных презерватива и почти пустая одноразовая зажигалка, а также пачка тайских таблеток для похудения и английская дюймовая рулетка.

Улов у Степана оказался побогаче. Тот самый кусок сала (грамм триста) и шоколадка «Альпенгольд» с изюмом и орехами. Большой охотничий нож, китайского производства, с гордым названием «Пират». Метательный нож, той же марки. Пять вязальных спиц в недовязанном шерстяном носке. Два килограмма чёрной шерстяной пряжи. Пятнадцать листов формата «А4» в пластиковой папке. Маркер, карандаш, линейка закройщика, баллончик с перцовой вытяжкой и небольшой рюкзачок, в котором всё это и хранилось. А также рулон туалетной бумаги.

– По крайней мере, на первое время туалетной бумагой мы обеспечены, – задумчиво сказал Изя, глядя на это «богачество».

– Лопухом подотрешься, – ответил ему Степан. – Жаль, что когда я покупал все эти ножи сегодня утром, я не купил арбалет, он висел у них в палатке на соседней стенке. Конечно китайский, но и он нам сейчас пригодился бы.

– Чтобы застрелиться? – иронично спросил Изя.

Голушко уже хотел ответить своему собеседнику, но слова застряли у него в горле, так как из соседних кустов появилось животное, отдалённо напоминающее кабана. Только гораздо позже наши герои узнали, что это был безобидный местный аналог муравьеда, а в тот момент они, бросив свои пожитки, каким-то чудом залезли на гигантский хвощ.

– Шоколадки у нас уже нет, – заметил Изя полчаса спустя, сидя почти на самой верхушке хвоща.

– Сала, я думаю, тоже, – вздохнул Голушко.

– Да ну его, всё равно не кошерное.

– Я обрезание не делал...

Забегая вперёд, сразу можно сказать: единственно, что плохого сделал местный муравьед – нагадил в рюкзачок Степана.

***

Обойдя по периметру «место высадки» наших незадачливых путешественников, «чудище» скрылось в чаще.

– Ну что, слезаем? – поинтересовался у своего приятеля Степан.

– Да нет, что ты, а вдруг оно вернётся?

– А вдруг ещё кто-нибудь придёт? Так и будешь здесь сидеть, дожидаясь Мошиаха ^{[В иудейской традиции Мошиахом (Мессией) считается царь, потомок царя Давида, который будет послан Богом для избавления народа Израиля и спасения человечества.]}?

Не получив ответа, Степан полез вниз по хвощу. Вслед за ним нехотя последовал и Изя. Мошиах, как, впрочем, и кто-либо другой, не появился. Не успел Израиль Натанович достичь середины хвоща, как снизу послышался разъярённый вопль Степана:

– Нет, ну ты посмотри, что этот гад сделал! Нет, я понимаю, что он тварь неразумная, – несколько успокаиваясь, продолжил Голушко, – но почему в мой рюкзак?!

– Это тебе за твой пещерный антисемитизм, – послышалось с хвоща, на котором сидел Изя.

То ли куча, которую наложил «муравьед» в его рюкзаке, то ли обвинение в «пещерном антисемитизме» привели Степана в ярость. Обычно спокойный Голушко подлетел к хвощу, на котором сидел Израиль, и начал его трясти, как грушу. Результат не замедлил сказаться. Сшибая на своём пути побеги экзотического растения и громко ругаясь на идиш, Захерман рухнул прямо на спину Голушко.

– Вечно вы, евреи, пытаетесь сесть на шею хлопцам, – проговорил Степан спустя пару минут, выковыривая из спины своего спутника колючки, в заросли которых он сам его и бросил. Израэль стонал, но помалкивал, он уже увидел муравейник и подозревал, что после ещё одной фразы про «пещерный антисемитизм» он полетит именно туда...

***

Солнце взошло чуть более часа назад. Молодой маг по имени Алак Диргиниус уже двадцать восьмой день шёл по Дикому лесу.

– Больше половины месяца прошло, – сам себе под нос пробурчал Диргиниус, – как я сбежал из замка магов. И спрашивается, зачем? Ну подумаешь, из-за этих, – здесь Алак оступился и беззлобно ругнулся. – И что меня на севере ждёт? Ничего хорошего. Академии там своей нет. Маги там такие же южане, но из тех, кто не ужился здесь. Северяне редко выбирают это занятие, и если на юге нас другие маги ещё терпят, то на севере милостей не жди. Все южане держатся друг за друга, и ни разу никто из них не взял местного ученика. Хотя орден магов там не так силён, так что если я успею построить себе магическую башню, то он на меня не нападет. Но на какие шиши? Денег-то нет. Без рекомендательного письма ни один сеньор себе мага не возьмёт. С крестьян, по большому счёту, взять нечего. Так что судьба моя, скорее всего, показывать фокусы в ярмарочных балаганах, развлекая до скончания века почтеннейшую публику...

Тут Алак Диргиниус остановился, как в рассуждениях, так и в движении. Из небольшой рощицы тянуло сильной и чужой магией.

– Грехи мои тяжкие, – сказал сам себе Диргиниус, доставая меч. – Вероятно, с войны магов осталось. И кто ж меня дёрнул в маги идти, да ещё в орден чистильщиков записаться...^{[Орден чистильщиков – добровольное объединение магов, давших клятву уничтожать автономные магические сущности оставшиеся после Войны магов (прим. авторов).}

К удивлению, Алака на поляне, от которой тянуло незнакомым волшебством, никаких автономных сущностей (в виде големов, зомби или какого-нибудь всеми забытого зловредного артефакта) не обнаружилось, зато маг ясно почувствовал запах жарившегося над углями мяса. Выйдя из леса и пройдя по небольшой полянке к костерку, на котором жарилась тушка какого-то животного, маг увидел шалашик. Из шалашика доносились пикантные звуки.

Не желая мешать любовным утехам, Диргиниус осторожно подошёл к костерку и перевернул начавшую подгорать тушку дётёныша «муравьеда». Молодой маг хотел было убрать свой меч в ножны и отправиться дальше, когда понял, что оба голоса, раздававшиеся из шалаша, были мужскими.

– И зачем я ушёл из замка, если здесь тоже эти самые? – мрачно подумал Диргиниус, направляясь ко входу в шалашик. Он создал над своей левой ладонью файербол, заглянул вовнутрь, дождался прекращения любовной сцены между Голушкой и Захерманом, и спросил:

– Какой метод казни вы предпочитаете, меч или огненный шар?

***

Незнакомец появился в самый неожиданный и, прямо скажем, самый неподходящий момент. Хотя говорил незнакомец на неизвестном Голушко языке, смысл его фразы был необъяснимым образом Степану понятен. В этот момент Изя, который освободился из-под груза тела Голушко, потянулся к своим брюкам и нагло спросил:

– А тебе что, завидно, ванильный ты наш ^{[Ваниль – кроме того, что данное слово обозначает растение и приправу, оно ещё является обозначением нормальных гетеросексуальных отношений между мужчиной и женщиной в специфической среде, к которой примыкают Захерман и Голушко (прим. авторов).]} ?

Немая сцена продолжалась минут пять. Обе враждующие стороны бессмысленно таращились друг на друга. Израэля Натановича сильно удивило, что последнюю свою фразу он произнёс и не по-русски, и не на идиш, а на абсолютно неизвестном языке.

Для Степана Григорьевича, однако, самым необъяснимым стало зрелище того, что незнакомец назвал огненным шаром. Вроде бы, думал Голушко, действие травки уже закончилось...

Что же касается Алака Диргиниуса, то он недоумевал не меньше, чем та парочка, которой он грозил смертью. Во-первых, что такое «ванильный»? Во-вторых, почему его назвали этим словом, да ещё сказали, что он «их», хотя их он быть ну никак не собирался? И в-третьих, Алак искренне не понимал, почему парни его совершенно не боятся, хотя он в костюме мага третьей ступени и с медальоном ордена чистильщиков, висящим у на шее?

Возможно, они очень сильные маги, мелькнула в голове Диргиниуса устрашившая его мысль, и он взглянул на них истинным зрением. Защитных магических щитов, впрочем, как и сколько-нибудь сильной магии не обнаружилось, зато на ауре неизвестных обнаружились остатки того магического фона, которые и привлекли Алака на поляну.

Более того, фон этот имел вид двух незримых для обычного глаза нитей, тянущихся ввысь и теряющихся за облаками. «С неба они свались, что ли»? – подумал Диргиниус, после чего создал малого джинна-ищейку и отправил его по этим нитям. Джинн далеко не улетел. Буквально в нескольких метрах над землёй он уткнулся в остатки портала, о чём и сообщил хозяину, а затем, предприняв неудачную попытку активизировать портал, растратил всю свою энергию и истаял...

– Вы, собственно, кто? – с удивлением спросил Диргиниус и посмотрел на машинально одевавшуюся парочку уже обычным зрением.

Алаку было на что поглядеть. Никогда раньше он не видел одежды такой расцветки и покроя. Камзолы незнакомцев не только не доходили до колен, но были очень странной расцветки. Черные, коричневые и зелёные пятна переплетались на ткани, создавая хаотичный узор. Штаны обоих пришельцев не были похожи ни на облегающие шоссы, как у дворян или горожан, ни на широкие крестьянские порты. Самое удивительное, что штаны были сшиты из той же ткани, что и камзолы. У одного низкие сапоги, стянутые шнурками, имели крайне необычные скруглённые носы и плотно облегали ноги. У другого башмаки были привычно остроносыми, но при этом на высоком каблуке!..

Степан и Изя в свою очередь изучали костюм незнакомца. Большая круглая широкополая шляпа с остроконечной тульёй больше всего походила на перевёрнутый маслёнок или лисичку. Тёмно-синее одеяние, расклешенное книзу, которое они оба приняли за халат, было настолько длинным, что почти скрывало обувь незнакомца, и только длинные, слегка задранные кверху носки остроносых сапог иногда выглядывали из-под него. Впрочем, халатом это одеяние не было, скорее представляло из себя помесь мантии с косовороткой. При этом облегающий шею косой ворот не застёгивался пуговицами или крючками, а шнуровался завязками. На шее на толстой цепи из белого металла висел большой круглый медальон, в центре которого был начертан странный иероглиф.Символ этот Голушко видел в первый раз в своей жизни, однако почему-то был уверен, что он означает цифру три.

Другим предметом, привлёкшим внимание незадачливых путешественников, был широкий кожаный пояс с пряжкой, чем-то напоминавшей солдатскую, на которой был изображен маленький костёр.

– Пионэр ^{[Пионерское движение– движение детских коммунистических организаций в социалистических странах.]} , – сказал Израэль Натанович.

– Толкиенутый ^{[Толкинисты(отТолкин) – фэндом поклонников книг Дж. Р. Р. Толкина, имеющий тесную связь с субкультурой ролевиков.]} , – уточнил Голушко.

Он, в отличие от своей «любовницы» заметил, что на поясе незнакомца с одной стороны висел длинный кинжал в ножнах, а с другой – прямые ножны от длинного узкого меча, который «пионэр» уверенно держал в своей правой руке.

– Повторяю свой вопрос, – сердито проговорил Алак Диргиниус, – вы кто?

Поскольку ответа не последовало, маг запустил файербол между двумя молчавшими, как партизаны на допросе, пришельцами. Файербол пролетел мимо ошарашенных Степана и Изи, прожёг заднюю стенку шалаша и исчез за ней. Шалаш, сделанный из сухой травы, быстро занялся огнём. С криком:

– Мужик, ты что, офигел!?! – оба путешественника выскочили из шалаша и наткнулись на вскинутый перед ними меч.

– Я ещё раз повторяю свой вопрос, – снова произнёс маг, – кто вы такие?

Впрочем, выставленный меч не произвёл ни на Изю, ни на Степана должного впечатления.

– «Русо туристо! Облико морале!», – ответил Захерман.

– Мы с Земли, – уточнил Голушко.

Тут маг окончательно перестал что-либо понимать. Дело было даже не в том, что фраза из фильма «Брильянтовая рука» была ему незнакома, тем более что Изя ухитрился произнести её на языке оригинала. Но на местном наречии, использованным Степаном, слово «земля», как и в русском языке, означало и планету, и местность, то есть Степан буквально сказал «мы отсюда». Во что Диргиниус, и вполне справедливо, поверить просто отказался.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы на костерке не начало снова подгорать мясо, про которое все в суматохе как-то забыли. Есть хотелось всем, так что вместо того, чтобы выяснять отношения, все бросились спасать завтрак. Потом все трое решили сначала перекусить, а утолив голод, стали более миролюбиво настроены, так что у костерка завязалась своеобразная светская беседа...

– Так вот вы откуда… – произнёс маг, когда выяснил, кто свалился ему на голову. – И что, у вас там и правда магии нет?

– Нет, не было, и быть не может, – твёрдо заявил Захерман.

– А мне кажется, – возразил Голушко, – что раз мы здесь, то она у нас всё-таки есть...

– Не нужно путать Каббалу с магией, – перебил его Израэль, – ибо Каббала есть дар Божий избранному народу, а магия – от лукавого.