355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Ахметшин » Дезертир (СИ) » Текст книги (страница 17)
Дезертир (СИ)
  • Текст добавлен: 17 марта 2022, 17:09

Текст книги "Дезертир (СИ)"


Автор книги: Дмитрий Ахметшин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

   Эта ночь обещала быть спокойной. Даже слишком. Мягко катались на своих шарнирах двери. Где-то со звоном упала на пол чайная ложка; громко разговаривал ребёнок, смешная веснушчатая девчонка из третьего купе. Через полчаса она будет сладко посапывать под крылом у мамы. Локомотив давал гудок, и звук этот вызывал к жизни какие-то подавленные, полурефлекторные воспоминания о муках рождения и маленьком тёплом убежище, которое вот-вот придётся покинуть, сняв со стены любимый пейзаж с пальмой, мечтать, что там, снаружи, будет не хуже...


   И не сказать ведь, что плохо. Не Бали – всего лишь средние российские широты – но зато новенький двухэтажный вагон (производства «Тверского вагоностроительного») вызывает под языком ощущение мятной конфеты – настолько хорошо скроен. Вадим слышал, как пассажиры восхищённо цокают языками, и иной раз был готов за ними повторить, представляя себя капитаном лайнера, готового отправиться к далёким берегам.


   Про свою страсть к путешествиям он однажды проболтался напарнице, полной большегрудой брюнетке, вызвав с её стороны шквал насмешек.


   – Не уверена, что тебя можно назвать путешественником, – фыркала Светлана. – С перрона в гостиницу, оттуда – обратно на поезд... ты с территории вокзала-то не выходишь.


   – Иногда выхожу, – сказал Вадим.


   Это правда. Было время, когда он, вместо того, чтобы отсыпаться после рейса, подолгу шатался по городу. Со временем он даже начал путаться в улицах и перекрёстках: бывало, пойдёт в магазин, увязнув по горло в собственных мыслях, а очнётся совсем не там, где должен был. И всё-всё вокруг знакомо... а куда идти – чёрт его знает. Потому что, какому городу эти улицы принадлежат, неизвестно. Первые же вопросы, заданные самому себе, повергали его в шок: «На рейсе я, или уже вернулся? В каком я городе? Это Москва? Ярославль? Родная Самара? Екатеринбург? Нет, так далеко я не езжу уже лет пять... отличился, образцовый работник, всегда вежливый и собранный, перевели на хороший маршрут до столицы»...


   Когда это случилось в четвёртый раз, он почти прекратил свои прогулки.


   Путешественник... Вадим терпеть не мог этого слова. Когда он проговаривал его про себя, то неизменно слышал отцовский голос. В устах этого сердитого господина с ухоженными усами, потомственного предпринимателя, оно звучало с оттенком издёвки.


   – Посмотри на меня, – как-то сказал он худенькому мальчишке в очках (сейчас Вадим носил линзы), своему сыну. – Мне уже за пятьдесят, и до сих пор нет времени даже думать о таких глупостях.


   – Мы с ним были однажды в санатории, – поддакнула мама. – В девяносто четвёртом. Еле вытянула.


   – Путеше-ествия, – фыркнул отец, растягивая гласные. – Ты что, Индиана Джонс? Космонавт недоделанный. На кого я ларьки оставлю? Помнишь, я рассказывал, как своими руками картошку грузил? А ты придёшь на всё готовенькое. И будь я проклят, если отпущу единственного сына болтаться по миру, как бесхозную фанеру.




   Железная дорога стала его маленьким бунтом. Вадим долгими ночами готовил себя к этому шагу, придя к нему в основном «от противного». Боязнь высоты цепко держала на земле; ему снились приборы самолёта, рычаги и кнопки, которые он щёлкал, как семечки, с царственным спокойствием наводя гигантскую машину на курс; он знал предназначение каждой стрелки и каждой цифры и легко оперировал их показаниями, однако стоило вспомнить, что ты в небе, как уверенность лопалась, как мыльный пузырь. Не раз и не два он направлял самолёт прямо в космос, до тех пор, пока не прекращало действовать земное тяготение, и дрейфовал среди потрясающей красоты астероидов.


   И чем больше Вадим размышлял, играя с круглогодично висящей на настольной лампе ёлочной игрушкой, тем более извращённые формы приобретала эта фобия. Она трансформировалась в страх глубины, тем самым отправив фуражку моряка, которую он уже вознамерился примерить, на дно котлована разбитых иллюзий. Страх слечь от опасной болезни, остаться инвалидом и обузой на руках стареющих родителей лишил его возможности стать археологом и исследователем. Отсутствие художественного вкуса... неспособность выучить ни один иностранный язык дальше школьной программы... везде были тупики. И вот тогда Вадим подумал о железной дороге. Они жили в пятиэтажке возле железнодорожных путей, и рёв замедляющегося перед перроном состава стал частью его крови ещё в материнской утробе. Да, именно железная дорога! – сказал себе Вадим. – Она унесёт меня далеко... так далеко, как мне даже не снилось.


   И вот, он здесь. Мистер «какой из тебя путешественник» собственной персоной. Не в форме начальника поезда, не в кресле машиниста, и даже не в каморке механика, но всё же... всё же. Наверное, это судьба, – думает Вадим, заканчивая уборку в туалетах и наливая себе чай – быть крошечной рыбкой-зубочисткой, обитающей во рту гигантской мурены.


   Так уж получилось, что Вадим с детства боялся даже того, чего бояться было глупо. Задиристых ребят, плохих оценок, скорых осенних сумерек, печального конца в книге (из-за этого он частенько не дочитывал романы до конца), того, что в хлебе попадётся камешек. Он был Бильбо Бэггинсом, к которому не пришёл мудрый волшебник, и в какой-то мере до сих пор им оставался. Просто страхи теперь другие.


   Там фигурировали, например, искажённые злобой лица пассажиров, или сердечный приступ в его вагоне. Или – вот как сейчас – назойливый страх, что этот странный мужчина, у которого было куплено сразу два места в девятое купе, может причинить кому-нибудь беспокойство. Вадим подумывал заявить о нём службе безопасности, но побоялся причинить беспокойство теперь уже ему. Каждый человек имеет право быть странным. И что с того, если у тебя с собой чучела зверей, которые ты любовно распаковал и расставил на верхней полке, словно воссоздавая сценку осовремененного библейского сюжета?


   Внешний вид необычного пассажира сразу поверг Вадима в трепет. Спутанные длинные чёрные волосы, большой рот, навевающий мысли о мумии Мика Джаггера, который помер и, следуя заветам рок-звёзд, воскрес, чтобы спеть на бис. Во время посадки, надрываясь, он тащил сумки, из которых торчали лошадиные и собачьи головы, пальто трепетало и раздувалось под порывами ветра, пуговицы трещали. Кончик его свёрнутого набок и чуть приплюснутого носа был белесым, словно туда глубоко под кожу забрался клещ, в горле ютился кашель, а в глазах – колючая вьюга. «Лет пятьдесят или шестьдесят, – подумал тогда Вадим. – Пятьдесят или шестьдесят лет злобы».


   – Ох, ну и тип, – хмыкнула Света, когда пассажир, ни слова не говоря, спрятал свои билеты и, покачиваясь под весом сумок, поднялся по лестнице. А он услышал, и обернулся, и спросил:


   – Они что, смешные?


   Светлана подавилась жвачкой; Вадим, похлопывая её по спине, спросил:


   – Да кто, уважаемый?


   – Мои звери.


   Они, конечно, не были смешны. Лошадь – это действительно была лошадь, пусть и очень маленькая – пялилась из своей матерчатой сумки огромными ноздрями и демонстрировала жёлтые зубы, ужасно похожие на человечьи. В голове совы словно копошились насекомые. Зверёк из семейства хорьковых, обвившийся вокруг трухлявого полена, угрожающе грохотал чем-то в своём вытянутом тельце, как если бы туда насыпали игральных костей.


   Светлана всё кашляла, её полноватое тело ходило ходуном. Вадим совершенно потерял дар речи. Ему совал в руки свой паспорт следующий пассажир, уже совершенно потерявший терпение. Когда Вадим наконец разобрался с очередью, страшный человек исчез, оставив по себе ощущение могильного холода. Казалось, там, в вагоне, было холоднее, чем на улице в середине декабря.


   Тем не менее, именно он и пропал первым.




   Рассказать об этом пришла соседка по купе.


   – На верхней полке всё разложил. Меня аж оторопь взяла, понимаете?


   Это была типичная провинциалка, обременённая обилием детей, внуков, тётушек, кузин и их номеров в маленьком телефоне «Нокиа», из динамика которого как раз доносился сигнал вызова.


   Вадим искренне ей сочувствовал, но отселить никуда не мог – все купе были заполнены. Просто чудо, что последнее место в девятом осталось не выкупленным. Вероятные пассажиры будто чувствовали угрозу, а гражданке Семёновой просто не хватило чутья.


   Он сделал соответствующее лицо и изобразил пожатие плечами.


   – И все там. И бегающие твари, и летающие, и ползающие... кого только нет! А сам пропал, – неожиданно закончила она, прижав трубку к уху и одёргивая на себе одежду. Она была из тех, кто в поезде предпочитает удобную, поблекшую от многочисленных стирок одежду, а штаны – со штрипками.


   – Куда пропал?


   – Незнай. Я с Вероникой Ивановной поговорила, и с Ниночкой, и с Владиком маленьким, а его всё нет. А когда пропал, я и не заметила. Просто исчез, как не было. Ну, туда ему и дорога. Вы скажите, что мне тепереча делать? Как спать ложиться? Я ж ляжу, а он припрётся, весь такой красивый, как ворон... я ж со страху валенки сваляю.


   Вадим, однако, сильно сомневался в нежности её психики. Он бросил взгляд на часы: одиннадцать по местному, корабельному времени. Нужно было что-то предпринять. В кипятильнике тихо забурлила вода; это разрушило ощущение прикасающейся к коже паутины, которое возникло, когда он вспомнил о странном пассажире:


   – Идите спать, – сказал он. – Не закрывайте дверь купе, я буду караулить ваш сон. Да-да, можете на меня положиться. Не сомкну глаз, пока его не увижу, и тогда...


   – Что тогда? – тётушка затаила дыхание. Вадим выставил указательный палец.


   – Я разбужу вас и предупрежу, что он идёт. Так, что вы сумеете подготовиться и подоткнуть своё одеяло со всех сторон.


   – Как это мило, – на широком лице, обрамлённом крашеными кудрями, мелькнуло почти детское выражение. Оно было естественным, но почему-то показалось Вадиму очень неуместным. – Тогда я пойду, ладно? А вы уж, пожалуйста, смотрите в оба, хорошо?


   – Всё время на посту, как солдат, – пообещал Вадим.


   На самом деле, он не чувствовал такой уверенности. Надев фуражку, прогулялся до туалетов, убедившись, что все они свободны, заглянул на второй этаж. Может, ушёл подкрепиться в вагон-ресторан?.. нет, такой человек, одержимый человек, ни за что не оставил бы свою коллекцию.


   Как там его звали?


   Ной. Ной Владимирович. Никогда не видел столь подходящего и одновременно не подходящего данному конкретному человеку имени! Фамилия ничего не сказала Вадиму, поэтому он решил её не запоминать. Перепроверив ещё раз билет, убедился: всё было в порядке. Не о чем заявить начальнику поезда, совершенно не о чем.


   Тётушка оставила свою дверь купе номер девять открытой. Выполняя обязанности постового (взяв на плечо в качестве оружия швабру), он заглянул в купе и увидел на фоне белого, как саван, снега, проносящегося за окном, оскаленные морды зверей на верхней полке. Выглядели они так, будто собрались пообедать тётушкой, словно в одной из сказок братьев Грим. Кровать Ноя Владимировича оставалась незастеленной. Пыльные сумки стояли тут и там, казалось, каждая таила свой секрет – ещё больше зверей, погибших мучительной смертью. На столе – банка с чем-то тёмным; жидкость плескалась о стенки совершенно не в такт покачиваниям поезда. Вадим помотал головой и проследовал дальше.




   Что тётушка тоже исчезла, он понял лишь во время второго захода, когда, вспомнив о долге, вновь взял в руки швабру... просто потому, что так руки дрожали меньше.


   Звери были на своих местах. От очертаний их голов всё так же явственно несло угрозой. На полке снизу, на другой стороне, угадывалась укрытое одеялом тело пассажирки. «Чёрствая натура, – хмыкнул про себя проводник. – Просила предупредить её, а сама...»


   Он замер, пригвождённый к месту внезапным осознанием. Это же не человек! Это, как в фильмах про озорных детей или про побег из тюрьмы, ком из одеял и подушек. С пришитыми к ним волосами. Волосы выглядели настоящими; зрелище это травмировало Вадима до глубины души. Он ясно видел лежащие на столе серёжки и телефон, видел спирали пурпурных локонов, воссозданных из чего-то пока неизвестного с небывалой точностью, но при всём при этом не мог не доверять собственным ощущениям.


   Сжимая швабру перед собой, Вадим вошёл в купе. Чертовщина какая-то. Ерунда. Такого просто не может быть. Звери ринулись в атаку... и вновь оказались на своих местах, когда парень резко повернул голову. В замкнутом помещении царил запах нафталина и подпаленной шерсти.


   И в тот момент, когда он ступил внутрь, когда протянул потную ладонь и потрогал завёрнутое в пододеяльник нечто, никак не могущее быть живым человеком, он почувствовал мягкий толчок. Будто льдина, не в силах противостоять стихии, разделилась на несколько мелких. Будто кусок мела в руках разломился надвое. Вадим смотрел в окно и видел, как земля ушла вниз. Лес, похожий на спутанный клубок чёрной пряжи, последовал за ней, осталось только небо, исчерченное почти видимым ветром. Однако никакого ускорения он не чувствовал. Вагон всё так же мягко покачивался, издали доносился гудок локомотива. Словно ослик богини Юноны, которого она отправила с посылкой к небесному своему мужу, ослик, который перешагивает горы и галопом преодолевает степи и пустыни, и вот уже скачет по облакам. Увидев лес далеко внизу, Вадим почувствовал, как к горлу подкатывает ком тошноты.


   Дверь позади вдруг пришла в движение и захлопнулась с характерным звуком. Обернувшись, проводник взялся за ручку и, дёрнув, осознал, что она заперта. Рядом мерцал красный огонёк. В новых купе используются магнитные карты, позволяющие запереть купе снаружи. Их положено выдавать пассажирам, но проводники решили, что те прекрасно без них обойдутся. Светка верно заметила, что после первого же рейса они не досчитались бы четверти карт.


   Видно, пропавший Ной Владимирович побывал у них в купе и позаимствовал всю колоду, а потом, увидев, как Вадим входит туда, куда, по его мнению, ему не следует входить, решил запереть проводника внутри. Значит, ему есть, что скрывать. Света, – вдруг подумал молодой человек. Она должна была проснуться, когда таксидермист проник в служебное купе. Карточки лежали... кажется, в конверте на столе, среди собранных сразу после отправления билетов и ведомостей.


   Вадим Пономарёв почувствовал, как страх поднимается по артериям, мешая думать. Он словно наяву видел, как на чернявую голову Светы, уткнувшейся носом в подушку (она спала на нижней полке), падает тень. Нужно как-то вернуть ситуацию в свои руки...


   Странный пассажир заранее знал, как всё будет. Всё спланировал. Вадим уставился в окно, где вагон прошивал тучи. Серая плотная масса, казалось, вот-вот вступит в диффузию со стеклом. Неужели никто не видит? Время позднее, но должен найтись хотя бы один пассажир, который не спит и смотрит в окно... Только ли их вагон решил стартовать к звёздам, или весь состав? В таком случае, должны найтись более компетентные люди, которые так или иначе сумеют взять ситуацию под контроль. Что может сделать он – маленький, беспомощный человечек?


   Вадим прикрыл лицо ладонью: внезапно, как монетка из кармана прохожего, выпал из-за горизонта рассвет. Солнце полыхнуло, не выспавшееся, красное, удивительно маленькое, одетое в жидкие облака, как в сорочку, и почти сразу исчезло, когда вагон завертелся, ввинчиваясь в пустоту. Проводник смотрел в окно, будто губастый австралийский туземец в телевизор. Обеими руками он держался за верхние полки, не испытывая при этом ни ускорения, ни центробежной силы, однако неожиданно почувствовал давление на барабанные перепонки. Рёв двигателей ударил по ним, словно шутник-старшеклассник, подкравшийся сзади и врезавший по голове толстенным учебником. Облака остались далеко внизу, край их выгибался далеко впереди, как натянутый лук.


   «Прозреваю», – это слово родилось в глубине сознания и постепенно выплыло на поверхность. Это какой-то правительственный эксперимент. Хотели, чтобы я думал, что бесполезнее меня нет на свете... проводник в купе – ну что это за занятие? Чтобы я был несчастным. Но сейчас иллюзия исчезает. Кончается действие инъекции, которую они влили мне в кровь.


   Там, за окном, переливались грани космоса, соединяясь в знакомые созвездия. Вот Большая Медведица, вот Лев, а вот Кассиопея, возглавляемая Кафом. Знакомые ещё по детским книжкам, но в то же время... какие-то другие. Будто смотришь под другим углом. Зосма и Альджеба чуть ближе друг к другу, чем полагается. Земли не видно. Возможно, её можно увидеть в окно из коридора, но почему-то Вадим был уверен, что родная планета осталась в миллионах световых лет позади. Может, и вообще нет уже никакой Земли. Может, воспоминание о ней сродни фантомным болям в отрезанном давным-давно пальце.


   Пономарёв с трудом вспомнил, как дышать, а сделав судорожный вдох, понял, что не касается ногами пола: невесомость запрыгнула на подножку уходящего поезда. От стены к стене дрейфовали различные предметы. Губная помада. Кусок проволоки. Чьи-то очки. Теперь, когда мир перевернулся с ног на голову, приходилось чуть ли не сознательно восстанавливать контроль над функциями организма. Оседлать восторг. Он же мечтал об этом всю жизнь! Бороздить космические пространства, быть частью чего-то большего...


   Кто знает, может, здесь всё будет иначе?


   Все эти годы Вадим чувствовал фальшь – всё, к чему он прикасался, готово было расползтись под пальцами, как кусок испорченной рыбы. Почему этого не случилось раньше? – думал он теперь – Столько лет насмарку... десятки потерянных лет, которые можно было потратить на обучение управлению звездолётом и тонкостям работы схем бортового компьютера.


   Он услышал скрежет когтей о кашемировую обивку полки и с раздражением посмотрел наверх, на звериные чучела, которые не были больше чучелами. Собственно, и полка не была больше полкой. Он поднял руку и оставил на стекле сферического купола-капли следы пальцев. Там дремали звери, карликовая лошадь, кошка и ещё какие-то; их черты были искажены изгибающимся синеватым стеклом, будто остывающим на полке в мастерской стеклодува.


   Ковчег, – решил Вадим. – И я тоже. Только проснулся. Он посмотрел вниз, туда, где купол такой же капли был поднят, открывая укромное пространство, похожее на несимметричную, вытянутую соту. Поверхность обтянута чем-то, напоминающим резину или блестящую, навощенную кожу. Пахло ментолом. Если вся жизнь – просто искорка пробуждающегося сознания, за доли секунд разгоревшаяся в костёр, встаёт резонный вопрос. Кто я на самом деле?


   И вот он ответ, на блюде, напрашивается сам собой.


   Здесь я – герой.




   Минуту или две он провёл, пытаясь понять принцип передвижения в невесомости. В стенах тут и там утоплены ручки, за которые удобно хвататься, продвигая тело по венам и артериям космического поезда. Потом обратился к дверям в поисках системы, которая могла бы их открыть, и обнаружил справа сенсорную панель. Переборка уползла в стену, подмигнув зелёным глазом. Лампы под потолком приобретали в изгибах белого пластика очертания придонных рыб, обитателей ила.


   – Эй, – подал голос Вадим, выплывая в коридор. – Есть здесь кто?


   Спустя несколько секунд рядом отползла ещё одна дверь. Выглянул небритый мужик. В зубах он сжимал мятую сигарету, очевидно, скучая по тихому углу, где можно было бы её выкурить. Изо рта по капелькам отделялась слюна, создавая вокруг головы иллюзию старинной люстры из фарфоровых кристаллов. Одет в семейные трусы, доходящие едва ли не до колен, и классическую майку на лямках.


   – Чего тебе? – сказал он голосом находящегося в глубоком запое человека. – Спят все.


   Невесомость не доставляла мужчине никакого дискомфорта. Он смешно поджимал ноги, будто спортсмен с шестом, зависший на пике прыжка.


   Окинув Вадима более внимательным взглядом, он сказал:


   – Да ты ж здесь начальник.


   Вадим обнаружил, что форма проводника никуда не делась. Он растерянно поправил воротник и разгладил стрелочки на брюках. Пассажир между тем немного оживился, хотя говорил по-прежнему невнятно:


   – Слушай, тут подозрительный тип к нам заходил. Минут пять назад. Страшный, как чёрт. Как увидел, что я не сплю, вышел. Я думал, что он купе ошибся, но больно уж глаза у него нервные. Не знаю, как я их в темноте разглядел, но...


   Мужчина потёр ладонью заросшую волосами шею, так, что получился шуршащий звук.


   – Он меня, кажется, чем-то в ногу уколол, когда выходил. Чувствую, что теперь проснуться не могу, ну никак. Командир, ты бы это... разыскал его, что ли. Вдруг у него игла, а то и нож.


   Не дожидаясь, пока Вадим соберёт разбегающиеся мысли в кулак, он неловко повернулся и растворился в сумраке купе. Вадим бросился следом, но, заглянув в проём, никого не увидел. Пассажир вполне тянул на призрака, рутинный кошмар из прошлой жизни, словно та повседневность не желала выпускать лакомый кусочек.


   – Ну уж нет, – сказал себе Пономарёв. Он быстро оглядел помещение. Вместо полок – утопленные в стены пузыри на выступах. Один открыт и пуст, в остальных спят люди. Их лица туманны из-за запотевших изнутри стёкол.


   На полу он увидел вполне повседневного вида подушку и смятую сигарету. Нагнувшись, поднял её и внимательно осмотрел. Понюхав, чихнул. И бросился наружу, едва попадая пальцами в выемки и сдирая ногти о пластиковые ручки. На посадке в Самаре он забрал у этого мужчины билет и проверил документы. Потом долго втолковывал ему, что места для курения в новых вагонах не предусмотрены, а везде, куда не плюнь, попадёшь в датчик дыма. Был он фантомом, или нет, люди просто так не исчезают. Что-то случилось.


   Добравшись до служебных купе, Вадим едва их узнал. Кухонный блок претерпел колоссальные изменения: теперь там было нечто, напоминающее врачебный закуток в кабинете для МРТ. Пиктограммы, в виде внутренних органов, накладывались на большом подковообразном экране на план вагона и были раскрашены разными цветами. Рядом шли ряды диаграмм, подписанные именами пассажиров. Чистая фантастика, – решил Вадим, пассом заставив дверь уползти в стену.


   В первую очередь он подумал о Светке. Задержал дыхание, боясь разбудить суровую напарницу, потом надул губы, пытаясь удержать хохот в груди. Ну, паранойя! Герои его сна так запросто разгуливали по коридорам космического корабля, легко перенимая правила нового мира, что Вадим невольно начал ожидать их за каждой дверью. Наверное, не стоило тратить слова на мужчину из восьмого, греза остаётся грезой, как бы вежливо ты с ней не разговаривал.


   Вадим и сам казался себе такой фантазией.


   Купе для проводников больше не было скучным маленьким помещением, теперь здесь помещалась настоящая рубка управления. Увидев её, Вадим почувствовал приятный трепет между пальцев ног. Похожа на раскрытую на девяносто градусов книгу, страницы которой представляли собой экраны, а посередине – кресло, сейчас пустующее. Мириады звёздных систем мерцали там, скрупулёзно и точно занесённые в большой амбарный журнал, и к каждой, предугадывая полёт мысли Вадима, уже проложен вероятный курс. Пусть тех, до которых можно было долететь на космическом поезде, было процента два от общего количества собранных в этом цифровом томе, этого хватит на миллионы человеческих жизней.


   Вадим вгляделся в экраны, надолго зависнув над креслом и цепляясь руками за подголовник. Нужно проверить курс и найти какие-нибудь обучающие материалы... наверняка перед тем, как лечь в ту капсулу, он оставил себе инструкции на случай внезапного пробуждения. Временная потеря памяти должна быть предусмотрена.


   Слабый голос не сразу привлёк его внимание.


   – Вадька. Слышишь? Посмотри на меня. Пожалуйста.


   Светка! Как он мог о ней забыть?..


   Вадим завертел головой. Кроме него в купе был один стеклянных пузырь... а, нет, вот и второй, вернее, то, что от него осталось. Осколки стекла торчат, как зубы доисторического ящера; между ними куча клетчатых одеял, бурых от времени, подушки из стандартного оснащения федеральной пассажирской компании, забрызганные и залитые самыми разнообразными жидкостями. Наволочки, вывернутые наизнанку. Просто удивительно, что современные космические поезда до сих пор не могут без них обходиться. Сверху лежал небесного цвета лифчик, размера, который могла носить только Света, и шейный платок, испачканный чем-то тёмным.


   – Где ты? – спросил он.


   Груда вещей вдруг шевельнулась. Под ней кто-то был. Кто-то, по форме напоминающий черепаху, которая безуспешно пытается выбраться из рыболовных сетей.


   – В колодце со звёздами, – раздался слабый голос. Он явно исходил от груды вещей, но Вадим не мог заставить себя подойти ближе. – Я куда-то уплываю... не могу с тобой остаться, прости. Придётся тебе теперь самому. Ты теперь здесь главный.


   – Света? – спросил Вадим, повиснув вниз головой и упираясь обутыми в безукоризненно начищенные туфли ногами в светящийся потолок.. – Что это за место? Где мы оказались? Это прекрасно! Я будто всю жизнь был слепым калекой, а сейчас стал писаным красавцем с орлиным зрением, да ещё помолодел на десяток лет. Чувствую себя так, будто у меня вся жизнь впереди.


   – Ты... ты должен его остановить. Хотя бы попробовать. Если бы знать наверняка... Я не поставила бы на тебя и полтинника, учувствуй ты в любом из мировых видов спорта, хоть в состязании по «камень-ножницы-бумага»... но ты наш последний шанс. С этим ничего не поделать. Спаси, кого можешь, или хотя бы не дай ему уйти. Сообщи по рации. Кто-нибудь придёт. Кто-то должен прийти.


   Вадима заворожило движение под одеялом. Словно червь скользит своими узкими потайными ходами, перетекая сам в себя.


   – Я не знаю, что и думать. Люди исчезают вокруг. В один момент ты их видишь, в другой – уже нет.


   – Люди исчезают, – повторила Света, и больше ничего не сказала.




   Рацию Вадим узнал, хотя от системы внутренней связи для подвижных составов она отличалась, как небо от земли. Это громоздкая установка, встроенная в закуток слева от иллюминатора, там, где раньше располагался шкафчик для личных вещей. Как только Вадим вдавил кнопку, она расцвела множеством огней, словно Останкинская телебашня в канун нового года. Должно быть, эта установка могла передать сообщения на очень большое расстояние. К далёким, далёким планетам.


   Несколько секунд он размышлял о своём первом послании в глубины космоса. Решив, что тот факт, что он наконец вышел из анабиоза после целой жизни сна нельзя считать выдающимся достижением, сказал:


   – Говорит капитан девятого вагона. Поезд номер сорок девять, из Самары... из Самары – к звёздам! Я только что заступил на пост, и мне, наверное, нужна помощь. На борту нештатная ситуация: пропадают люди. Подозреваем..., – он хотел сказать «подозреваем пассажира с чучелами животных», или «подозреваем таксидермиста», но, не будучи уверенным, что в настоящем существует такой род занятий, сказал: – подозреваемый имеется. Не знаю, есть ли вероятность, что получится вывести его из строя своими силами. Будем пробовать. Конец связи.


   Дав отбой, Вадим улыбнулся. Там, в другой жизни, он был мельчайшим из людей. Здесь же ощущал себя деталью мозаики, которая вот-вот встанет в предназначенное ей место.


   Космос за окошком сиял, как ему и положено. Невдалеке плыл в сиреневом мареве какой-то газовый гигант, в его мантии искрами сгорали кометы. Тихая вибрация сотрясала корпус космического поезда. Интересно, где будет следующая станция? Каким латинским словом назвали бы её люди из далёкого две тысячи пятнадцатого года?


   Его внимание привлекла иллюминация на пульте в пищевом блоке. Теперь там преобладали пиктограммы цвета заката. Обратившись к схеме вагона, Вадим стал по очереди вызывать каждое купе, прикасаясь к нему пальцем. Так-с, пройдёмся по второму этажу. Тринадцатое. Нет телеметрии. Четырнадцатое. Нет телеметрии, жизненные индикаторы над каждой ячейкой, представляющей собой стеклянный купол-каплю, мертвенно-серые. Пятнадцатое, места сто десять – сто тринадцать. Есть! Прямо на глазах под циферкой сто десять индикаторы сменили цвет с жёлтого на красный, а пульс вытянулся в нитку. Только что там исчез человек!


   Перевернувшись в воздухе, бывший проводник, а ныне капитан ухватился за ближайшую ручку и поплыл на второй этаж мимо гудящего воздушного фильтра. Двери купе были открыты, и в последнем, над которым поблёскивала латунная цифра «15», Вадим увидел согнувшуюся над нижней полусферой длинную фигуру. Одной рукой таксидермист приподнял купол, словно крышку над кастрюлей борща, другой вводил в вену на руке пассажирки – девушки лет девятнадцати – иглу шприца. Сопротивляясь, девушка едва шевелилась, точно рыба, выброшенная на песок, но сон уже держал бедняжку в своих крепких объятьях. На наволочке обозначилось влажное пятно. В каюте было тесно, возле потолка парил, раскинув руки, мужчина. Он был без сознания, от разбитого рта отделялись, формируясь в бусины, капли крови. Левый глаз заплывал. Кажется, он один попытался вступить с чужаком в конфронтацию.


   Остальные пассажиры растворялись в своих капсулах. Вадим впервые видел, чтобы что-нибудь подобное происходило с живым человеком. Их кожа будто бы срасталась с тканью одежды для сна, а потом одеяло (словно банан, который, прокручивая задом наперёд плёнку, одевают в кожуру) заворачивало их в себя. Головы погружалась в подушку, до тех пор, пока сами не становились подушками на хрупкой шее с выпирающим кадыком. По купе летало несколько пустых шприцов и стеклянный стакан в фирменном подстаканнике, выглядящий в антураже космического вагона достаточно нелепо.


   Таксидермист повернул голову в мою сторону и сощурился, будто ему в лицо бил яркий свет.


   – Тссс! Подожди минуточку, – сказал он, двигая похожими на мясные обрезки губами. – Сейчас она уснёт, и я займусь тобой.


   – Кто ты и что делаешь на моём судне? – спросил Вадим.


   – Судне? – в голосе мужчины звучало насмешливое удивление.


   – Космическом экспрессе, – поправился Вадим. Он вспоминал «Звёздный путь» и романы Андрэ Нортон. Наверняка эта штука называется по-другому... ну да ладно. Память вернётся. – Ты представляешь собой угрозу. Как капитан, я должен предупредить тебя о недопустимости подобных действий.


   – Да ты и мухи не обидишь, – пренебрежительно сказал Ной. – Сразу как тебя увидел, я понял... понял, что ты не будешь проблемой.


   В его голосе не было былой уверенности. Таксидермист одним движением вдавил поршень шприца и отшвырнул его от себя.


   Вадим не торопился что-то предпринимать. Он смотрел на человека, который был на добрых полголовы, если не на целую голову, выше его, и думал: в этом прекрасном мире, где поезда курсируют среди звёзд, как могут существовать такие страшные люди? Всё равно, что ближе к старости встретить на улице своего старого школьного врага, который нимало не изменился внутренне, да ещё стал большим человеком и купил себе дорогую иномарку. И вот он, как встарь, уже таскает тебя за волосы и заливается мерзким хохотом. Такой типаж не должен существовать в будущем. Может, это обычный пассажир со светлыми добрыми глазами, просто он, например, не выспался или встал не с той ноги? Но глядя на грязные слипшиеся волосы, на шею в красных струпьях, выглядывающую из-за воротника рубашки, на пальцы, два из которых были когда-то сломаны и срослись неправильно, Вадим не мог в это поверить. Им снова овладела робость; она пришла, непрошенная, заняла стул у окна и потребовала пищи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю