Текст книги "Пастырь Вселенной"

Автор книги: Дмитрий Абеляшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Глава 23
ХОКС

– Ты не в курсе, что это за ерундовина? – спросил он, изумленно указывая на серебристое цилиндрическое строение, возвышавшееся невдалеке по дороге в космопорт. – Еще вчера его тут не было.

«Да, – подумала Лея. – Точно. Как на картинке в учебнике истории. Ну и как я теперь объясню Володе, что это такое, – с неожиданной горечью подумала она. – Скажу ему – помнишь, милый, ты рассказывал мне про Освенцим и Бухенвальд? Вот это – то же самое, только хуже». Лея почувствовала, что от предвкушения нелегких объяснений комфортная прохлада, генерируемая ее комбинезоном, внезапно утратила всю свою прелесть, обернувшись ползучими щупальцами озноба.

– Это ППО, – опустошенно произнесла девушка вслух.

– Что? – переспросил Владимир.

«Не разлюбит ли он меня после такого? – подумалось девушке. – Нет, скорее пристрелит, но не разлюбит», – невесело мысленно пошутил ось ей тут же, вслед прошлой мысли.

– Пункт принудительной обработки, – словно через силу, выдохнула она, поджав губы, – там делают хокс.

– Милая, пожалуйста, не говори загадками, – негромко попросил Владимир. – Скажи прямо, как есть.

– Хокс – это хирургическая операция коррекции способностей, – выдавила из себя Лея наконец. – Видно, очень они разозлили нашего Императора – во время ядерного удара, произведенного с вашей Земли, погибла его любимая племянница. Мы не сомневались, и что ответ будет суровым, но чтобы хокс… Этого уже не было пятьсот лет. До нашего поколения только слухи дошли, что это такое. – Девушка сделала паузу, столь долгую, что Владимир уже решил было, что она закончила свои объяснения, так толком и не начав. Наконец она продолжила: – Но моя Родина настроена решительно. Теперь я вижу, чем можно в глазах простого обывателя оправдать трату столь бешеной уймы энергии как та, что ушла сегодня на работу Пи-генератора. Только исключительной акцией устрашения. Более ничем.

Володя понял, что если уж его чрезмерно жесткая Лея заговорила в подобном тоне, то силлуриан ожидала поистине ужасающая участь.

– Хокс – это нечто наподобие лоботомии? – поинтересовался Владимир.

– Именно, – отрешенно кивнула Лея. – Вскрывают череп, а дальше корректируют способности. Какие-то усиливают – вживлением стимуляторов, какие-то уменьшают – ножом хирурга. И если маячок-стимулятор можно при желании извлечь, то вот вернуть потерянные способности нельзя. Это навсегда.

– И что мы имеем на выходе? – бесцветно спросил Владимир, напряженно всматривавшийся сейчас, просто так, в розовую поверхность силлурианского шоссе. Раньше, во время охоты, он частенько доходил до этой дороги, собственно и ограничивавшей его угодья. И всегда раньше розовый – кровь с молоком – цвет казался ему весьма оптимистичным. Но не сегодня. «Да уж, кровь с молоком», – невесело повторил он. А еще Володя боялся взглянуть своей девушке в глаза. Странно, ему хотелось поддержать Лею, но при этом он не хотел смотреть ей в глаза. Быть может, сейчас поддержать как раз и значило – оставить в покое?

– На выходе? – переспросила Лея каким-то высоким, не своим голосом; да ей и самой казалось, что она сейчас не с Володей своим разговаривает, а сдает экзамен по военной истории в высшей офицерской школе Анданора. И она произнесла вслух, наизусть, ответ на вопрос 3 билета 3769 о последствиях хокса. Звучал он так:

– Интеллект – на уровне дебила; возможность волевых поступков – на нуле; у всех – стимулируют зону оптимизма; у мужчин также вставляют маячок в зону роста мышечной ткани и физической выносливости, а также в участок мозга, блокирующего сексуальность. У молодых женщин – напротив, раздражитель вставляют в зону, ответственную за эротизм. Думаю, не надо объяснять, с какой целью?

– Не надо, – негромко выдохнул Владимир сквозь зубы.

Постепенно к сознанию Володи и Леи пробились отдаленные, чуть слышные, но нарастающие с каждой секундой нестройные звуки шагов. А чуть позже – заунывный голос анданорского траурного победного марша. Именно так. Траурного. Но победного. Он использовался в тех случаях, когда победа доставалась слишком дорогой ценой. Или когда надо было оправдать нечто, подобное тому, что собирались сделать с этими людьми. Наконец, колонна пленных приблизилась к затаившейся паре. Лея перевернула свой импровизированный, но сделанный ею по правилам, изученным в разведшколе, головной убор так, что он скрывал теперь ее лицо, смотрела же она сквозь заранее вырезанные дырочки, которые минуту назад способствовали вентиляции головы, а теперь оказались совмещены с глазами. Владимир же застегнул на застежку – «молнию», от лба до подбородка, капюшон своей защитного цвета военной куртки земного покроя с прорезями аналогичного назначения. Теперь они были неразличимы в зарослях скволыжника даже для самого острого глаза. Процессия была совсем рядом, но пока оставалась невидимой. В голове у Володи мелькнула тягостная, болезненная мысль, что людей не было видно теперь потому, что через считанные минуты они перестанут быть людьми. Сюрреалистическая картина пустой дороги с человеческими шагами была невыносимой, Владимиру с трудом удалось сглотнуть комок, образовавшийся в горле.

Наконец, в равной мере торжественное и траурное – под стать звукам марша – шествие попало в их поле зрения. Предварял колонну легкий анданорский броневик, на вид напоминавший серого навозного жука. По сравнению с массивными земными танками он выглядел несерьезно, что не мешало в день оккупации одному такому механизму легко расправляться с десятью, а то и двадцатью элитными земными машинами, прежде чем те ухитрялись-таки вывести его из строя. Он великолепно сражался как в непролазных болотах, так и на улицах городов, будучи более маневренным, чем легковой автомобиль, и превосходя по качеству брони и оружейной мощи все, что имела Земля на момент оккупации. Следом за ним, в струящихся почти до земли черных плащах, шли представители высшего офицерского командования; их полночного цвета охлаждающие комбинезоны панцирями жужелиц отливали синевой в жарких лучах силлурианского светила; золотые, с россыпью бриллиантов, пряжки, поддерживающие тяжелые, бархатные на вид плащи, были единственным украшением и знаком отличия анданорского командования. Черные сапоги, угольная броня перчаток, скрывающих ладонь. Лея поймала себя на том, что ее руки рефлекторно стремятся сложиться в подобающий жест приветствия. Также вспомнила она и то, что ее мечтой до самого последнего времени был вот такой же длинный, поглощающий свет, плазмозащитный плащ – броня и гордость высших офицеров. Как и подобало анданорским командирам, которые должны превосходить солдат во всем, включая физическую форму, они шли пешком, не пользуясь без необходимости транспортом, который, по земным меркам, неминуемо сопровождал бы их высокий статус. «Насколько же земляне молодая раса, – мелькнула у Леи непрошеная мысль, – если они до сих пор не понимают вредоносности своих поездок там, где можно пользоваться ногами». Она вспомнила, как офицеры, да и она вместе с ними, в голос смеялись над захваченными в плен брюхастыми земными генералами с атрофированной мускулатурой. Тоже мне, вояки…

Следом шли обычные офицеры ранга Леи; девушка в который раз восхитилась устройству анданорской армии. Император – Наместники – Высшие офицеры – Офицеры – Солдаты. Все. Когда же дома у Владимира она изучала земные воинские чины, то не могла сдержать смеха, несмотря на риск обидеть Володю. Уж слишком забавным казалось ей устройство земных армий, где имелись фельдмаршалы и маршалы, офицеры и генералы, а также такие чудовищные образования, как генерал-лейтенанты или генерал-майоры, причем они были выстроены по старшинству в противоположном порядке. Лея поймала себя на том, что и сейчас, вспоминая, начала тихонько посмеиваться. Она поняла, что готова думать о чем угодно, лишь бы не о тех людях, которых гнали для проведения хокса. А эти люди уже были видны, вот они – женщины в нарядных платьях, и женщины в бедных платьях, и женщины в одних лишь кокетливо-воздушных, почти прозрачных, пеньюарах, и девочки, совсем еще подростки, в простых, добротных трусиках, совсем как на Анданоре; и мальчики в коротких штанишках и футболочках с изображением силлурианской розовой мыши; и субтильный юноша в одних трусах, держащий за руку куда как более зрелую на вид девушку с обнаженной грудью и в кричаще короткой черной юбочке, едва скрывавшей основание упитанного бедра; девушка пытается прикрыть свободной рукой грудь, а другой вцепилась в худощавую руку паренька, на шее у несчастной – коричневое родимое пятно. Наверное, эту парочку паралич разбил прямо на ложе любви, а надеть что-либо, кроме юбочки и трусов, анданорцы им не разрешили. «Странно, – подумала Лея, – а ведь я бы радовалась, если бы услышала об этой карательной акции у себя дома, на Анданоре. И все бы радовались. Может быть, потому, что стереовидение не показывает подобных сцен вот так, в реальном времени?» А люди все шли и шли, шли и шли – женщины в военной форме мужчины в военной форме; и через каждые: 10–15 силлуриан гордо вышагивали офицеры Особого 1 штурмового отряда. «Я ведь хотела в него попасть, – подумала Лея. – Но женщин, даже самого аристократического происхождения, как у меня, туда не берут. И теперь я, кажется, знаю почему». И еще она поняла, почему лица анданорианских офицеров всегда скрывает маска зубастого зверя из фауны Анданора. А у Особого 1 штурмового отряда – именно стингра. Это нужно для того, чтобы два офицера, сопровождающие подобную колонну скорби, не могли переглянуться и увидеть в глазах друг у друга одинаковую жалость к пленным, обреченным через считанные минуты превратиться в слабоумных рабов, и отвращение к самим себе. Ведь один раз заглянув в души друг друга, дав своей боли отразиться у напарника в зрачках, безжалостные анданорские офицеры могли стать кандидатами в дезертиры, в предатели или скорее всего в покойники – ведь на войне проще всего стать именно покойником, надо лишь позволить себе самую малость зазеваться. А когда они посмотрят друг на друга теперь, то оба увидят вместо глаз, наполненных, быть может, слезами или болью сердечных терзаний, поднимающую боевой дух морду хищного зверя, и каждый из них скажет себе: «Не давай волю чувствам! Империя не должна в тебе ошибиться! На войне как на войне!» – как будто звериная морда, надетая на товарища, – это и есть его настоящее лицо. Повинуясь внезапному порыву, Лея обернулась к Владимиру и, только встретившись с его глазами, почувствовала слезинку на своей собственной щеке. «Офицеры не плачут», – запоздалым эхом из детских закоулков мозга откликнулся глупый девиз. Это была ее первая слеза за последние пятнадцать лет.

* * *

Владимир опустошенно смотрел, как мимо него идут силлуриане, ведомые, будто скот на бойню. Владимир боялся увидеть среди них знакомое лицо. Но ведь бывают же иногда предчувствия – Володя знал, что сейчас он увидит Лайну. Это просто сделалось его навязчивой идеей. Он понимал, что это маловероятно, если вообще возможно, но он смотрел и смотрел на людей, которым оставалось быть собою считанные минуты, и совсем не удивился, нащупав взглядом знакомый профиль. Лайна, мрачно глядя под ноги, понуро брела среди ближайшего к Владимиру ряда колонны. Сомнений быть не могло – это была именно она. Владимир схватил за руку Лею и словно обжегся, натолкнувшись на черную броню комбинезона там, где он за долгие недели их общения привык встречать нежную податливость женской плоти. Лея обернулась, снимая с лица капюшон. Владимир сделал то же самое, расстегнув «молнию» камуфляжной куртки от лба до шеи, – Владимир и Лея сейчас остро чувствовали потребность видеть, ощущать друг друга.

Лея четко отследила момент болезненного изменения выражения Володиных глаз, наполнившихся вдруг острой личной болью, и, схватив его за руку, спросила вымученным шепотом:

– Ну, что с тобой? Нервы или что серьезнее?

– Серьезнее, – опустошенно выдохнул Володя. – Похоже, нам придется кое-кого спасать.

– Ты что, с ума сошел? – серьезно спросила Володю Лея.

– Понимаешь, среди них человек, который спас мне жизнь, – отозвался Володя.

– Не человек, а силлурианин, – поправила Лея. Однако ее поправка осталась без ответа, и она продолжала: – Ты что, не понимаешь, что мы для него не можем сделать вообще ничего, даже при всем желании.

– Для нее, – откликнулся Володя.

– Ах, еще и для нее, – насмешливо-раздраженным и тоном ответила девушка. – Это по-русски называется «наш пострел везде поспел», верно?

Владимир сам испугался накрывшей его волны холодного гнева в адрес Леи, вполне закономерно ровновившей его, и попытался ответить ей спокойно и рассудительно.

– Милая, понимаешь… – начал он. – Эта девушка была инструктором в нашем отряде по уничтожению сквирлов. Если бы не она, я бы погиб.

Владимир имел в виду эпизод с Ринитом, покоренным чарами королевы сквирлов. Лея же, в свою очередь, насмешливым жестом указала на дорогу и сказала:

– Ты что, правда не понял, что если бы не такие, как она, то твоя слаборазвитая Земля не ввязалась бы в противостояние великих цивилизаций и была бы сейчас свободна; что такие, как эта твоя спасительница, и напустили своих зверей на твою планету? Расслабься, ты ей ничего не должен, забудь о ней.

– Ты не понимаешь, – терпеливо продолжал гнуть свое Володя, – она же не виновата, что политики Силлура сыграли с нами такую гнусную шутку; она спасла меня, рискуя собой, и мне наплевать, какой она расы; мы должны сделать все, что зависит от нас, чтобы ее спасти…

– Уже мы? – с ехидцей в опустошенном новой проблемой голосе отозвалась Лея. А потом, не в силах сдерживать рвущийся наружу вопрос, выпалила: – Между вами что-нибудь было? Только честно, я не обижусь.

Владимир взглянул на горящее злобой лицо Леи и подумал: «Так я тебе и поверил, что не обидишься… Конечно, не обидишься – только убьешь на месте, без всяких обид». И сказал вслух:

– Ну, я же говорил тебе, что ты у меня первая. И единственная. Я же тебе не врал.

«Господи, – думал Володя, – в двадцати метрах от нас людей гонят страшно подумать куда, а у нас тут сцена как в бразильской „мыльной“ опере…» Лея, кажется, думала о чем-то похожем. Схватив Владимира за руку, она потащила его подальше от дороги и, резко повернув к нему свое лицо, гневно сказала:

– Знаешь, Володя, у вас на Земле все такие вруны, что выдумали даже уникальное какое-то, для цивилизованной Вселенной, понятие – «честное слово», будто соглашаясь заранее, что все остальные слова могут оказаться враньем. Так вот дай мне его, что у тебя с твоей «спасительницей» не было действительно ничего – ни ласк, ни поцелуев, а не только животного слияния.

– Ничего. Честное слово, – серьезно ответил Владимир.

– А ты понимаешь, что если ты просишь меня помочь тебе ее спасти, то ты становишься моим должником?

– Это как? – в недоумении спросил Володя.

– А так, – уже спокойно откликнулась Лея. – Сейчас я вхожу в твое положение по моей большой любви к тебе, а когда-нибудь, если мне, возможно, чего-нибудь ОЧЕНЬ надо будет, я напомню тебе, и ты войдешь в мое положение. Идет?

Владимир, надув щеки, задумался на мгновение, а потом вместе с воздухом выдохнул:

– Хорошо.

– Ладно, – недовольно пожала плечами Лея. – Тогда слушай. Я устройство хокс-центра хорошо знаю. И скажу сразу, что до операции ее отбить так же невозможно, как на вашем самолете долететь до Силлура, понял?

Владимир почувствовал, как внутри у него все холодеет. Он не знал, НАДО ли спасать Лайну после операции. Но потом, вспомнив свой разговор с Зубцовым в день расформирования отряда, тогда оба они изрядно набрались, и полковник разоткровенничался – сказал, что у них с Лайной еще ничего не было, что она девушка и после войны станет его настоящей женой. И, сопоставив это с тем, что молодых женщин будут хоксировать под сексуальных рабынь, понял, что НАДО. Даже если с Лайна после хокса превратится в живой памятник самой себе, как какое-нибудь чучело. Володя понял, что, может, спасать ее и не следует, но вот НЕ СПАСТИ ее он не может.

Лея, догадывавшаяся, о чем думает сейчас ее муж, робко предложила:

– Слушай, может, лучше пристрелим ее, и дело с концом? Может, так для нее же будет лучше, как ты думаешь?

Володя ответил вопросом на вопрос:

– А после хокса они умеют говорить? Помнят свое и имя, прошлое?

– Говорить умеют, имя помнят, – кивнула Лея, – прошлое же – так, кусками. Ну, знаешь, они как трехлетние дети – она сама не рада будет такой жизни.

А вот это Лея сделала зря – сравнила существо после хокса с ребенком. Если бы она била на то, что Лайне суждено было стать слюнявой похотливой дурочкой, Володя, быть может, еще подумал бы над ее предложением… Но дети для поэтически настроенных землян, как известно, цветы жизни.

– Нет, мы сделаем для нее все, что от нас зависит, – откликнулся Владимир, – а уж жить ей такой или нет, пусть потом Зубцов решает.

– А это еще почему? – искренне изумилась Лея.

– А, я тебе еще не сказал, – с грустной улыбкой ответил Владимир. – Она, как бы это поточнее, его невеста.

Лея лишь покрутила головой вместо ответа и, кажется, впала в глубокую задумчивость от такого оборота. А потом сказала с какими-то нездорово веселыми нотками в звенящем голосе:

– А что? Знаешь, это даже забавно. По-своему. Мы ее попробуем отбить. Идет?

Глава 24
РАБЫНЯ

Владимир и Лея вернулись в свою пещеру и подготовили вещи к скорому отлету. Теперь можно было прыгнуть в корабль и лететь. Увы, если им удастся бежать втроем, то половину пожитков придется оставить на Силлуре. Володя за считанные минуты разделил вещи на первостепенные – которые сразу же заняли место в багажнике – и второстепенные, которые они возьмут в случае, если по какой-либо причине не смогут отбить Лайну. Лея, собирая вещи, бросила мимоходом:

– Скажи мне, Володенька, а если убьют меня, ты что же, полетишь в космолете вдвоем с этой дурочкой, да?

Володя, обернувшись, сказал в ответ:

– Да что ты. Я же даже кораблем управлять не умею.

– Ладно, – согласилась Лея. – А если тебя убьют, милый, я ее застрелю и полечу одна. И не на Землю, а на Анданор. И, к слову, в этом случае я не обещаю, что не выйду там замуж, слышишь? Кстати, еще не поздно отказаться от твоей безумной затеи.

Владимир молчал, сжав зубы. Ну что тут скажешь? Ведь Лея, возможно, была права… Лея сказала Владимиру, что они могут не торопиться – операция проводится полностью автоматизированно, что исключает возможность подкупа хоксируемыми живых хирургов. Она занимает в пересчете на земное время, с учетом этапности и очереди, около трех часов в земном исчислении.

Владимир чувствовал себя сейчас более чем неуютно. Ему хотелось услышать о том, что проделывали там с Лайной, но, с другой стороны, он ничего не желал об этом знать. В итоге большую часть времени сборов они провели в напряженном молчании. С захваченного Силлура следовало бежать в любом случае – Лея знала, что в такую жару ей не выжить без защитного костюма нигде, кроме ледяных пещер, но в них наверняка будет размешен оккупационный штаб – где же ему еще быть… Наконец, Лея сказала, что пора.

Они пошли другой тропой, которую Володя, частенько охотившийся в этих краях, назвал Тропою Любви. Она была сплошь увита местным плющом, раскрывившимся огромными цветами, напоминающими – по форме, а не по размеру – земные «граммофончики». Но эти цветы были больше раструба настоящего граммофона, и при порывах теплого ветерка их тычинки, сталкикаясь друг с другом, звенели как хрустальные колокольчики. Если же ветер дул сильнее, хрупкие шарики тычинок разбивались с мелодичным звоном, превращаясь в пыльцу; подобно искрящемуся снегу она вылетала Наружу маленьким облачком, и ветер тут же относил ее на соседние растения. Владимир часто приносил Лее букеты из этих удивительных цветов, сама же тропа все время звенела, что воспринималось очень празднично и как-то свадебно. Володя давно хотел пригласить сюда Лею на экскурсию, но ему и в страшном сне не могло пригрезиться, сколь ужасны будут обстоятельства их совместной прогулки. Наконец Володя с Леей оказались уже за кокс-центром, там, где дорога, поворачивая, огибала одинокую скалу, на возвышении за которой, в кустах, можно было затаиться и ждать. Лея, спрятавшись в невысоких кустах с длинными, свернутыми в трубочки звездочками листьев, спросила у Володи:

– Послушай, а сможешь ли ты ее найти среди прочих? Когда женщина подвергается хоксу, у нее заметно меняется выражение лица. Не в лучшую сторону, – отвечая на безмолвный вопрос Владимира, добавила Лея. – Зато всякая женщина, пройдя через процедуру, выглядит моложе и свежее. У нее пробуждается интерес к сексуальным утехам, и ее более не отягощает груз интеллекта.

– Этому тебя тоже учили по истории? – спросил Владимир, чувствуя, как, несмотря на солнечный теплый день, руки его отвратительно холодеют.

– Да, – скромно, будто не заметив неприязненных ноток в его голосе, отозвалась Лея. – К слову, я бы на твоем месте была мне благодарна, что я вообще согласилась спасать хоксированную рабыню. Это равно безумная затея – что спасать ее для тебя, что для партизана Зубцова. Понимаешь?

Владимир молчал.

– И еще, – с тонкой прослоенной изысканного яда в интонации сказала Лея. – Ты точно уверен, что сможешь ее узнать? Может, ты помнишь какие-нибудь особые приметы – ну, там, родинку на спине или еще что-нибудь?

– Что ты мелешь? – вспылил Владимир. – Ну что тебе, клятвы моей мало, что между нами ничего не было? И к тому же, – нахмурился он, – какая может быть родинка на спине – ведь на ней будет военная форма… Или нет?

– Если ты думал узнать ее по форме, должна тебя разочаровать, – холодно отозвалась Лея. – Одежда остается в хокс-центре.

– Вся? – с нотками паники спросил Владимир.

– Вся, – серьезно отозвалась анданорианка, чуть отведя взгляд. – Хоксируемым выдают высокие сапоги, чтобы до корабля дошли. Зачем им одежда?

– И ты тоже так думаешь? – сдерживая себя, чтобы не быть резким, спросил Володя. Вот уж никогда он не думал, что его жена будет фашисткой. Хуже фашистки.

– Да не знаю я, что я думаю. Я у вас на Земле, похоже, заразилась от тебя этой христианской мягкотелостью. И вообще отстань от меня. На дорогу лучше смотри.

Но розовое шоссе пока было пустынным. Наконец послышался нестройный гул шагов, и на дорогу вышла чудовищная процессия. В ней было человек пятьдесят, не меньше. Возглавлял ее штурмовик, который нес свою звериную маску в руках. Он держал за талию девушку, ту самую, которая была в коротенькой черной юбке, когда ее гнали для проведения хокса. Лея все великолепно рассчитала. Видимо, хокс-центр действительно работал с отлаженно и пунктуально, как большие концлагерные часы. Володя узнал девушку по родимому пятну на шее. Тело девушки было полностью нагим, и она теперь вовсе не стеснялась своей наготы – если прежде она стыдливо прикрывалась руками, то теперь гордо несла вогнутые лодочки своих грудей. Голова девушки была чисто, до масляного лоснения, выбрита по окружности черепной коробки – от уха до уха, через затылок пролегал ровный, будто от швейной машинки, шов. Лоб остался нетронутым, видимо, чтобы не портить товарный о вид рабыни. Лицо у девушки сделалось куда как глупее и веселее, чем было прежде, – она улыбалась охраннику белозубой улыбкой и чуть ли не терлась о его костюм своим молодым, гибким телом. Ноги девушки были одеты в изящные сапожки черной кожи, похоже, специально смоделированные так, чтобы подчеркивать привлекательность облаченных в них рабынь.

– Он возьмет ее после, – шепнула Лея на ухо Владимиру. – Сейчас он просто сдохнет без охлаждающего костюма, а в космолете будет кондиционер.

Владимир и сам не сомневался, глядя на эту пару, что работа девушки не ограничится эскорт-услугами – да она и сама вела себя так, что мало кто на месте охранника остался бы равнодушен к столь откровенному желанию в его адрес. Белокурый анданорец с правильными, резковатыми немного чертами безусого лица, видимо, сам страдая от страсти, пощипывал свою неразумную пленницу, и та, кратко повизгивая от боли, тут же заходилась в смехе, словно была сильно пьяной.

Следом, в нескольких шагах, шла колонна. Никакой иной охраны, кроме увлеченного игривой рабыней штурмовика, видно пока не было. Владимир увидел, что тот парень, которому девушка принадлежала на момент штурма, шел тут же, поодаль, как и все мужчины облаченный в куда как более простые, чем у женщин, сапоги – ведь для него была уготована роль грубой рабочей силы. Выражение его лица было спокойным, умиротворенным и радостным. «Как у пролетария с большевистских плакатов столетней давности», – подумалось Володе. Юноше было глубоко наплевать, что его девушка на ходу обжималась со штурмовиком, ему на все было глубоко наплевать, он всем был доволен. Так же, впрочем, как и его соседи по колонне. Голые ноги в сапогах мерно шагали, и если хоксированные мужчины походили на бесполых роботов, то женщины, Лея была права, вышагивали с видом подвыпивших шлюшек, пытаясь даже заигрывать с бывшими мужчинами.

Никем не надо было командовать, понукать – дисциплина, казалось, была неотъемлемым свойством этих идеальных рабов. Самое страшное и противоестественное заключалось в том, что даже маленькие девочки и старушки вели себя точно так же, как зрелые женщины, – и это было столь чудовищным, что Владимир, не в силах смотреть на них, просто отводил глаза. Похоже, при проведении хокса возраст рабов вовсе не учитывался. Штурмовик, замыкавший эту партию рабов, – Владимир насчитал, что в нее входило около сотни гладко выбритых, довольных жизнью существ, так недавно бывших людьми, – был в зверином шлеме и обнимал за плечи двух девчонок лет тринадцати – их нежная грудь только лишь сформировалась, – они глядели на своего тюремщика с нескрываемым страхом – их пугала звериная маска – и гибко извивались под его рукой. Судя по их выразительным движениям, они сами не знали, чего им больше хочется – вырваться из рук штурмовика или прижаться к нему. Владимир поспешно отвел взгляд от этой непристойной, волнующей и отвратительной, как детская порнография, картины.

Эта группа рабов двигалась не спеша – Володя имел возможность, хотя бы бегло, окинуть взглядом всех. Его тошнило от вида этих безмозглых тел, и он стыдился себя самого он не мог заставить себя смотреть на несчастных обнаженных женщин вовсе без интереса ведь у него, в отличие от хоксированных мужчин, с эротическими зонами мозга все было в порядке. Наконец, отряд скрылся из вида, и лишь тогда до Владимира медленно начала доходить, во всей полноте, самая суть про – исходящего – ведь операции подвергали не десять, не сто, не тысячу даже человек – но НАСЕЛЕНИЕ ЦЕЛОЙ ПЛАНЕТЫ. Владимир отрешенно закрыл глаза ладонью. Лея же, затаившаяся рядом, нервно кусала губы – увиденное действительно вызывало ужас и отвращение, особенно маленькие, даже семилетние, девочки. Это был перебор. Так нельзя поступать с детьми даже своих кровных врагов. Сейчас она испытывала жгучий стыд оттого, что она – анданорианка.

А над розовым шоссе как ни в чем не бывало кружили огромные бабочки, которым не было никакого дела до человеческих проблем, они то взмывали ввысь, то скользили почти над розовым покрытием порош, ставшей роковой для стольких нормальных прежде людей…

Следующую партию рабов возглавлял штурмовик, не опускавшийся до игр с пленницами либо просто не желавший распаляться, пока с ними нельзя было развлечься по-настоящему. Лайна и рядом с нею еще две молодые женщины шагали в самом конце, и охранник, замыкавший шествие, то тыкал пальцами, то одарял звонкими, сильными – до розового отлива кожи – шлепками всех трех девушек. Те же вскрикивали и лишь задорно смеялись в ответ. Володя сразу узнал Лайну – как по чертам лица, которые оказалась не в силах изменить даже такая чудовищная операция, как хокс, так и по глубокому шраму на правом плече – следу oт десантного ножа Ринита. Лея молча протянула Владимиру лазерный пистолет, рукоятью вперед – Володя понял, что сама она не хочет стрелять по своим.

Володя прицелился и выстрелил. Анданорец, на свою беду, шел без звериной маски. Луч прошил череп легко и беззвучно, как игла – кусок мягкого масла. 3aтeм Владимир выскочил на дорогу и, подхватив его тяжелое, грузное тело, оттащил в сторону. К счастью Владимира, голова колонны сейчас вообще скрылась за поворотом дороги – конечно, охраны было явно недостаточно для такого отряда, но все же понимали, что таких рабов можно вообще не охранять – ну кому они были нужны, разве что, кроме такого вот безумного странствующего рыцаря, как Владимир. Володя подошел к Лайне, которой – ну что делать – очень шли изящные облегающие сапожки, и взял ее за руку. Она с улыбкой повернулась к нему, ожидая увидеть лицо анданорца. Заглянув Владимиру в глаза, она бессильно насупила брови, будто пытаясь зацепить ускользающую мысль или воспоминание, но ей это явно не удалось, и лоб Лайны вновь безмятежно расслабился, а губы сложились в кукольной улыбке.

– Пойдем со мной, – властно сказал Владимир Лайне по-русски.

Две другие молодые рабыни также обернулись на его голос – в их глазах явственно читались интерес и заведомое согласие на возможные домогательства Володи.

– Да, – неуверенно откликнулась Лайна. – Бери меня.

И она протянула Володе руку, ладонью вверх, то ли как трехлетний ребенок, предлагающий взрослому вести себя за ручку, то ли как женщина, согласная на предложение мужчины.

Владимир, стараясь не разглядывать красивое, сильное тело рабыни, схватил ее за руку и потянул туда, где Лея уже успела помародерствовать над убитым анданорцем, отобрав у него плазматическое оружие и аккумуляторы из костюма. Володя с Леей оттащили мертвое тело чуть подальше в кусты, чтобы убийство штурмовика как можно дольше оставалось нераскрытым, и вышли к тропе, держа на все согласную Лайну за руки.

– Хочешь, я пойду впереди, – неуверенно предложил Володя, – а ты поведешь ее сзади сама?

Владимир чувствовал, что если ему придется быть погонялой у обнаженной, если не считать соблазнительной кожи сапожек, рабыни, получившейся из Лай-ны, то он не сможет удержаться от фривольных мыслей в ее адрес – ведь он же не святой!

– Ну уж нет! – с насмешкою в голосе откликнулась Лея. – Она тебе была нужна, а не мне. Сам похитил, сам и тащи. Ты не переживай, – доверительно добавила она, коснувшись пальцами чутко дрогнувшей поясницы Лайны, – я ревновать не буду. Взгляни сам, – усмехнулась она, – ну есть ли тут к кому ревновать!

Владимиру, впрочем, ситуация была неприятна сама и по себе. Он все-таки был христианином и пытался не смотреть на чужих женщин с вожделением. А если перед ним будут весь путь перекатываться бугры ягодиц Лайны, то избежать этого самого вожделения возможным и не представлялось… И Володя решился на эксперимент – он сказал бывшей инструкторше, максимально строго взглянув в ее широко распахнутые, безоблачные такие глаза: