Текст книги "Фредди. Жизнь, полная риска"

Автор книги: Дитлоф Райхе

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Энрико и Карузо доиграли свою пьесу «Мистер Холмс и доктор Ватсон» до конца и теперь снова превратились в обыкновенных морских свинок, которые смирно сидели в своей клетке и смотрели глазками-пуговками то на меня, то на сэра Уильяма.

– Фредди, дружище, – мягко вступил сэр Уильям, – может быть, у тебя есть какие-нибудь идеи по поводу того, как доктор Дитрих узнал о том, что ты умеешь читать и писать?

Я покачал головой и сказал:

– Не имею ни малейшего понятия.

– Такой умный хомяк, а памяти никакой! – язвительно заметил Энрико.

– Может, напомним ему? – деловито спросил Карузо.

– О чем это вы? – неискренне спросил я. Внутри у меня все похолодело.

– Фредди! – пробасил вдруг Карузо. – Фредди, поди-ка сюда!

Я не знаю, как у него это получилось, но теперь его голос один к одному походил на голос мастера Джона.

Мелкий Энрико стоял перед ним, понуро повесив голову. Ну прямо вылитый хомяк, которому только что задали головомойку.

– Может быть, уже довольно? Или им продолжать? – полюбопытствовал сэр Уильям.

Я не знал, куда деваться от стыда.

– Ты хотел утаить от нас свои подвиги. – В голосе сэра Уильяма послышались металлические нотки. – И это, дражайший Фредди, представляется мне крайне непорядочным по отношению к нам. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Ничего, – прошептал я. – Мне очень жаль, – выдавил я из себя.

Сэр Уильям посмотрел на меня суровым взглядом.

– Правда, мне очень жаль, – повторил я.

Сэр Уильям снисходительно кивнул.

– А как вы узнали, что я разместил свой роман в Интернете? – не удержался я от вопроса, который все это время мучил меня. – Ведь вы же не умеете читать!

– Читать? – воскликнули хором Энрико и Карузо и оживились.

В одну секунду они выскочили из клетки, и не успел я оглянуться, как обе морские свинки оказались подле меня.

– Ну что, брат Карузо, – сказал Энрико, положив мне лапу на плечо, – откроем Фредди нашу тайну?

– Давай, брат Энрико, откроем, – согласился Карузо, положив мне лапу на другое плечо.

– Мы умеем читать в сердцах других возвышенных существ, – прошептал Энрико мне прямо в ухо.

– Потому что мы – артисты, мы тоже художники, – прошептал мне Карузо с другой стороны. – Потому что мы тоже творим. Как ты, наш писатель, поэт, сочинитель.

 
Актер без публики – что обескрыленная птица,
Писатель без читателей – что чистая страница.
Художник ищет одобренья и признанья,
Иначе жизнь его – напрасные старанья.
 

На душе у меня потеплело. Энрико и Карузо поняли то, чего не мог взять в толк мастер Джон. Настоящий писатель всегда пишет для других. Писатель не может жить без читателей.

– Друзья мои, – сказал я растроганно. – Коллеги! Благодарю вас за понимание и поддержку.

– Раз мы коллеги, то мы надеемся, что ты не откажешься выполнить одну нашу просьбу, – сказал Энрико, освобождая меня из своих объятий.

– Просьба не очень для тебя обременительная, – добавил Карузо, снимая лапу с моего плеча.

– Какую просьбу? – осторожно спросил я, чуя недоброе.

– Дело в том, – с важным видом изрек Энрико, – что нам не хватает публики.

– Вы с сэром Уильямом уже знаете весь наш репертуар наизусть, – вступил Карузо. – А мастер Джон даже не подозревает о том, какие таланты у него тут живут под боком.

– Мы бы хотели подготовить для него специальную песенную программу, – продолжил объяснение Энрико.

– Специальную песенную программу? – удивился я. – Это как?

– Мы будем насвистывать мелодию и одновременно набирать тексты песен на компьютере, – сказал Карузо.

– Вот только одна закавыка. – Энрико преданно смотрел мне прямо в глаза. – Мы не умеем писать.

– И было бы здорово… – сказал Карузо, глядя на меня такими же преданными глазами, что и его собрат, – было бы здорово, если бы ты нас научил этой премудрости.

У меня все похолодело внутри.

Я представил себе эту картину. Энрико и Карузо сидят за компьютером, барабанят по клавишам, записывая свои дурацкие песни и отчаянно горланя, а я, бедный и несчастный, сижу с краешка и жду, когда они соизволят уступить мне место, чтобы я мог заняться любимым делом.

«А если я сейчас откажусь? Нет, нельзя. У всех есть право на образование. Даже у морских свинок. Значит, прощайте тихие ночи, прощайте часы уединения, прощай мое творчество…» Не умея скрыть своих чувств, я отвернулся.

И тут я услышал сдавленное хрюканье. Повернувшись, я увидел, что Энрико и Карузо давятся от смеха. Еще секунда, и они уже ржали как резаные, хохотали как ненормальные.

– Беда, беда пришла к поэту в дом… – запел Энрико.

– Задумался наш друг-поэт о том, – подтянул Карузо.

 
Как жить ему теперь под этой крышей,
Где вдохновенье не придет уж свыше,
Коли к компьютеру его теперь с утра
Не зарастет народная тропа, —
 

пропели они хором и захохотали.

– Да, в прежние времена его хомячество могло уединиться в храме муз, – продолжал издеваться Энрико, – а теперь, теперь у ворот собралась чернь, которая тоже хочет приобщиться к высокому искусству. Она шумит, эта чернь, и вот-вот ворвется в святая святых гениального сочинителя.

– Только вот спрашивается, – серьезным тоном добавил Карузо, – а стоит ли так стремиться в этот храм, в эту обитель его хомячества. Не слишком ли высока будет цена, которую нам придется заплатить за то, чтобы быть допущенными к этой сокровищнице?

– Вы правы, коллега, – согласился Энрико. – На кой нам шут сдался этот компьютер? Вот удовольствие – сидеть и барабанить по клавишам, когда мы можем по старинке петь себе свои песни и ни у кого не одалживаться.

 
Нам ни к чему компьютер, друг хомячий,
Зачем нам этот лысый хряк жужжачий,
Мы сами можем прожужжать любую строчку,
Учиться ничему не будем мы – и точка.
 
 
Плевать хотели мы на герцы-килобайты,
Не будем заводить себе мы сайты,
От них добра не жди, одна морока,
Еще подохнуть можно так до срока.
 

Тут мое терпение лопнуло. Всему на свете есть предел. Оставаясь внешне спокойным, я выждал паузу и, когда певуны немного утихомирились, выпятил грудь колесом, раздул как следует щеки и как фукну на них, после чего я еще ощерился и немного пошипел. Энрико и Карузо тут же свалились от страха как подкошенные. Они всегда так валятся, когда я на них шиплю и фукаю. Против моих хомячьих приемчиков они бессильны. Правда, я прибегаю к этим приемам крайне редко. Потому что сэр Уильям меня потом всякий раз отчитывает и говорит, что это непорядочно использовать такие запрещенные сильнодействующие средства. Впрочем, сегодня он почему-то решил воздержаться от обычных нотаций. Видимо, тоже считал, что на сей раз морские свинки зашли уже слишком далеко.

– Довольно! – сказал он сухо, обращаясь ко всем. – Извольте привести себя в чувство. Вы что, забыли, для чего мы собрались? Нам нужно обсудить, что мы будем делать, если доктор Дитрих снова вернется и попытается проникнуть к нам в квартиру?

– Очень просто, – сказал Карузо, отдуваясь. Он с трудом поднялся на лапы. – Фредди его напугает, и он сбежит.

– Точно, – подхватил Энрико, который тем временем тоже успел принять вертикальное положение. – Фредди раздует щеки, напыжится, как индюк, – доктор испугается и бросится наутек.

Сэр Уильям укоризненно покачал головой:

– Я серьезно вас спрашиваю.

– А мы серьезно и отвечаем, – сказал Энрико.

– Серьезнее не бывает, – добавил Карузо. – Что нам еще останется делать, все равно нам с человеком не справиться, так пусть хоть Фредди вволю попыжится.

Ну, прямо слова не может сказать в простоте, чтобы не пнуть меня слегка. Хотя по существу вопроса он, конечно, прав. С человеком нам ни за что не справиться. Так что и совещаться тут особенно не о чем. Тем более что нам, как я думал, уже ничего не грозит. Я почему-то был уверен, что доктор Дитрих не сможет забраться к нам в квартиру, судя по тому, как он долго возился с замком и так ничего и не добился.

Сэр Уильям, однако, думал по-другому.

– А что если нам попытаться как-то сообщить об этом Софи? – предложил он после некоторых раздумий. – Ведь она придет сюда завтра после школы нас кормить. Ты напишешь ей записку, она расскажет обо всем своему отцу, он придет и разберется с этим доктором Дитрихом. Он все-таки взрослый мужчина и как-нибудь управится с этим нахалом.

– Да, но как же я напишу Софи, если я обещал мастеру Джону никогда, ни при каких обстоятельствах, никому, даже Софи, не открывать своей тайны. Я дал ему твердое хомячье слово. Что же мне теперь его нарушить?

После долгих обсуждений мы все-таки решили, что нарушать данного слова нельзя. Долгих – потому что Энрико с Карузо все время выпендривались, изображая из себя великих стратегов, и занудно перебирали все за и против. В итоге мы приняли решение: когда завтра Софи придет к нам, мы не скажем ей ни единого слова.

И это, как выяснилось довольно скоро, было нашей большой ошибкой.

Кроме того, мы постановили, что, если доктору Дитриху все-таки удастся проникнуть к нам в квартиру, я должен буду немедленно где-нибудь спрятаться.

И это оказалось нашей второй большой ошибкой.

Всего лишь две ошибки, но именно они и привели к роковым последствиям, поставив под угрозу не только мою жизнь, но и жизнь маленькой Софи.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Я поджидал Софи, сидя на письменном столе.

Это мое обычное место. Так ей лучше видно, как я расправляюсь с мучным червяком, которого она неизменно приносит мне в качестве угощения. Мы, хомяки, обожаем мучных червей, не только потому, что они кажутся нам очень вкусными, но и потому, что они очень быстро портятся, и, следовательно, нам не приходится мучительно решать проблему – съесть ли его сразу или же отложить про запас.

День уже перевалил за вторую половину. Скоро я услышу легкие шаги Софи, потом звук открывающегося замка, а потом до меня донесется ее запах – от нее всегда так приятно пахнет семечками.

 
Кто ласково меня всегда зовет,
Кто гладит нежно за ухом
И брюшко трет?
Кто легкою рукой
Кладет мне корм в кормушку?
Вам хочется узнать,
Как звать мою подружку?
Открою тайну вам,
Друзья мои,
Ее зовут —
Софи.
 

Я скромно назвал свое стихотворение «Счастье». Полагаю, что этот шедевр лирической поэзии достоин занять место в сокровищнице хомячьей литературы. Жаль, что я не могу подарить свое сочинение Софи. И вообще. Жаль, что нас разделяет пропасть. Как разделяет она мир людей и мир зверей. Как горько сознавать это…

Вот так я сидел и предавался размышлениям, ожидая с минуты на минуту услышать ее шаги на лестнице.

И я услышал их.

Вернее, нет.

Я услышал не только их. Вместе с нею по лестнице поднимался кто-то еще. Да не один человек, а целых два. Шаги были довольно тяжелыми. Кто бы это мог быть? Если бы один человек, я бы подумал, что это Грегор, папа Софи. Но два?

Вот шаги остановились перед нашей квартирой. Теперь заворочался ключ в замке. Дверь отворилась, и Софи вбежала в квартиру, благоухая подсолнечными семечками.

– Фредди! – радостно закричала она с порога.

Следом за нею в комнату вошел Грегор, от которого приятно пахло мускатным орехом. А за ним – за ним появилась мама Софи.

С тех пор как меня выселили к мастеру Джону из-за мамочкиной аллергии, я не имел чести лицезреть ее и вдыхать ее запаха. Пахла она, кстати, довольно приятно – лавандой. Хотя иногда от нее пахло шалфеем, и это нравилось мне гораздо меньше.

– Это что такое? – возмутилась мамочка, едва увидев меня. – Отчего это хомяк разгуливает тут себе как в лесу?

«Ну, опять за свое», – подумал я.

– Вот, Фредди, – сказала Софи, выкладывая мучного червя.

«Спасибо, Софи», – мысленно поблагодарил я девочку и решил воздержаться от моего обычного помахивания лапой ввиду присутствия в комнате посторонних.

– Я, пожалуй, лучше подожду в машине, – сказала мама, увидев, что я собираюсь приступить к поеданию червя. – Эти хомячьи радости все-таки не для меня, – добавила она и быстро ушла.

«Ну что ж, теперь мы остались в узком кругу, – подумал я, – можно и помахать лапой».

Я виртуозно исполнил свой любимый трюк, и Софи была искренне рада, что Грегор тоже мог полюбоваться, какой я молодец.

– Удивительно все-таки, – сказал Грегор, внимательно разглядывая меня. – И как это он умудряется так высоко поднимать лапу. Ведь хомяки так устроены, что это практически невозможно.

«Как видно, возможно», – подумал я, но не стал сердиться на Грегора. Ведь он же не биолог, а музыкант. Он играет на трубе. Я, к счастью, ни разу не слышал, как он это делает. Иначе я бы умер на месте. Потому что мы, хомяки, не выносим очень громких звуков. Хотя мне, честно признаться, даже интересно, как это он дует в свою трубу. Мне почему-то представляется, что лучше всего у него получается печальная мексиканская музыка. Как та, что я слышал в одном мексиканском фильме, который мастер Джон смотрел с Энрико и Карузо по телевизору. (Мастер Джон смотрит иногда телевизор, чтобы отвлечься, а Энрико и Карузо пристраиваются к нему в целях самообразования, чтобы совершенствовать, как они говорят, свое актерское мастерство. Мне больше нравится читать книги. А сэр Уильям предпочитает лежать у себя на лежанке и думать о смысле жизни.)

– Ладно, Софи, давай-ка заканчивать кормление диких животных, а то нехорошо, если мама будет сидеть долго в машине одна.

– Сейчас, папочка, – покорно сказала Софи и быстро раздала всем что кому положено. Сэру Уильяму были открыты консервы, Энрико и Карузо получили свою траву, а мне были насыпаны мои любимые семечки.

– Ну все, можем идти, – сказал Грегор.

– Папа, а вдруг что-нибудь такое случится… – задумчиво сказала она. – Пожар, например… Как же зверикам отсюда выбраться?

– Хм… – озадачился Грегор. – Действительно. Хороший вопрос. Знаешь, давай не будем запирать дверь, а только прикроем. Тогда, если что-нибудь случится, сэр Уильям сможет ее просто толкнуть и выбраться наружу.

– А если кто чужой заберется? – спросила Софи.

Грегор огляделся:

– Не хочу никого обидеть, но мне кажется, тут, честно говоря, нечего брать. Думаю, на это добро никто не позарится.

Софи погладила меня по спинке и сказала:

– До завтра, Фредди!

«До завтра, Софи!»

Когда говорят «до завтра», то обычно думают, что до завтрашнего дня ничего особенного не произойдет и что завтра будет все, как было сегодня. И действительно, что может случиться за такой короткий промежуток времени, который отделяет «сегодня» от «завтра»?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Это произошло в тот же день, вечером, около десяти.

Я собирался закончить наконец свой детектив «Проклятие Летучей Мыши». Но прежде чем приняться за работу, я решил немного позаниматься спортом, чтобы, так сказать, прочистить мозги. Больше всего я люблю бегать. Для бега у меня устроена такая деревянная вертушка – специальный диск на штыре, который начинает крутиться, когда я по нему бегу. Конечно, я мог бы и просто бегать по квартире, но тогда мне пришлось бы напрягаться, думать, куда я несусь, чтобы не попасть кому-нибудь под ноги, например мастеру Джону, если он дома, или не впилиться еще куда-нибудь ненароком. Нет, я предпочитаю свою вертушку – перебираешь себе лапами и думаешь о чем хочешь. В тот вечер я обдумывал конец своего романа – угробить мне эту летучую мышь или нет? А может, пусть она лучше сойдет у меня с ума от всех совершенных ею злодеяний?

Сэр Уильям пробавлялся на кухне – закусывал на ночь глядя. Энрико и Карузо репетировали гаммы. При этом, против обыкновения, они не вопили во всю глотку, а просто распевались себе – тихо и спокойно.

Тем более странно, что я не расслышал шагов на лестнице. Вернее, не то чтобы не расслышал, а просто не обратил на них должного внимания. Если бы шел один человек, то я бы точно насторожился, а тут по лестнице поднимались двое.

Насторожился я только тогда, когда уловил непривычный запах. Чем же это так пахнет? Машинным маслом! Вот чем тянуло с лестницы.

И одновременно я уловил еще один запах, который я не перепутал бы ни с чем на свете! Запах серы! На площадке стоял доктор Дитрих собственной персоной. Причем не один. А с кем-то, кто пах машинным маслом.

На сей раз я не стал терять времени и стрелою бросился к сэру Уильяму.

Сэр Уильям уже учуял непрошеных гостей.

– Прячься! – скомандовал он. – Давай под ванну. Я заберусь в платяной шкаф, Энрико и Карузо залезут под комод.

Под ванной я чувствовал себя в полной безопасности. Чтобы найти меня тут, нужно еще как следует постараться. А вот платяной шкаф и комод не вызывали у меня особого доверия. Не самое надежное укрытие, честно говоря.

Щелк! – послышалось из прихожей.

Входная дверь отворилась, и в коридоре раздались голоса.

– Раз, и готово! Замок-то оказался пустячным, шеф! – сказал человек, пахнувший машинным маслом. – Детский сад, а не работа! Вы бы и без меня сами справились. И чего меня было тащить. Нет, правда, шеф…

Голос был густым и поначалу казался вполне безобидным, но если хорошенько прислушаться, то в нем можно было уловить очень неприятные нотки.

– Нет, правда, шеф, тут и делов-то – на один них.

– Послушайте, Капулла! – Это был его голос! Голос доктора Дитриха! – Послушайте, Капулла. Во-первых, прекратите называть меня шефом. А во-вторых, перестаньте гундосить. Я нанял вас для подсобных работ. То есть не только для того, чтобы открыть дверь. Но и для того, чтобы, например, помочь мне выловить хомяка.

– Понял, шеф, понял. Только вот я одного не понял. Неужто мы вламываемся в чужую квартиру только из-за какого-то паршивого хомяка?

– Капулла! Давайте договоримся раз и навсегда. Я плачу вам деньги не за то, что вы задаете вопросы, а за то, что вы мне помогаете. То есть за работу. Поэтому делайте, что вам говорят, и попридержите свой язык. Понятно?

– Понятно, понятно… – отозвался бурчливый голос.

– Так, и свет не включаем. Только фонарики… – распорядился доктор Дитрих.

– Фонарики так фонарики. Значит, хватаем хомяка и делаем ноги.

Шаги направились прямо в кабинет к мастеру Джону.

– Клетка на месте, а хомяка вашего золотого что-то не видать. И дверца открыта. Похоже, удрал ваш драгоценный.

– Все, хватит болтать, давайте принимайтесь за поиски! – скомандовал доктор Дитрих.

И они начали обыскивать всю квартиру.

Я слышал, как они расхаживают по комнатам, видел, как мелькает свет от фонариков, но мне было совершенно нестрашно. Я чувствовал себя в абсолютной безопасности. И все же мое сердце бешено стучало. Мне было не по себе.

Что такое затеял доктор Дитрих? Зачем я ему понадобился? И почему он был так уверен, что непременно найдет меня? Ведь он, как я понял, считался специалистом по грызунам. И должен был бы знать, что мы, грызуны, умеем превосходно прятаться и можем залезть в такие щели, куда ему никогда и ни за что не подобраться.

Что это? Кажется, скрипнула дверца шкафа. Тишина. Опять скрип. Дверца закрылась. Судя по всему, сэра Уильяма они не заметили. Хорошо, что кот такой черный. В темном шкафу его не разглядеть.

Потом я услышал какой-то кряк. Капулла. Встал, наверное, на колени.

– Ой, шеф! Я кое-что нашел! Двух зверюг. Засели под комодом.

– Двух? Это Энрико и Карузо.

– Кто-кто?

– Энрико и… Две морские свинки. Всего-навсего две морские свинки. Они нам ни к чему. Не представляют никакой научной ценности. Мы ищем хомяка золотого.

– Послушайте, шеф. Дался вам этот хомяк. Морские свинки, они ведь тоже типа хомяков. Одна малина. Может, возьмем их и пойдем себе подобру-поздорову?

– Помолчите!

Шаги доктора Дитриха были где-то совсем рядом.

– Идите сюда, Капулла! Он здесь, в ванной.

Я распластался, как коврик, стараясь совершенно слиться с полом. Вошел Капулла и посветил фонариком:

– Нет, шеф, коли он туда и впрямь забрался, нам его ни за что не выковырять. Разве что всю ванну вынем.

– Хм…

Судя по всему, доктор Дитрих озадачился.

– Хорошо, тогда сделаем по-другому, – сказал он после некоторой паузы.

Тишина.

Что он там делает? Что он задумал?

Я весь обратился в слух.

– Пусть тот, кто меня сейчас слышит, не подумает, что я намерен шутить.

– Э-э-э… Шеф, это вы кому говорите?

– Да помолчите вы, Капулла, наконец! Итак. Мы сейчас уйдем…

– То есть как это «уйдем», шеф? А ваш драгоценный хомяк?

– Закройте рот, вам говорят! Мы сейчас уйдем. Но завтра вечером придем снова. И очень надеемся, что тот, кто меня сейчас слушает, сам добровольно вылезет из-под ванны. – Доктор Дитрих сделал паузу. – А если нет… если нет, то неприятности начнутся у одной хорошенькой маленькой девочки. Девочки по имени Софи.

Тишина.

– Шеф… Вы… Это… Того… Мы что, и девчонку еще какую-то должны?.. Эту вашу Софи мы что, тоже того-с?..

– С вами рехнуться можно, Капулла! Не лезьте не в свои дела!

– Нет, ну, шеф… Просто про девчонку уговору не было…

– Все, Капулла. Пошли.

– Пойти, это пожалуйста… Это я с милой душой…

Они вышли из ванной. Шаги направились в сторону кабинета.

Я сидел под ванной и думал. Н-да, ситуация. Но я знал, что сделаю, как только эти вредители уберутся. Я напишу Софи письмо. Другого выхода не было. Она придет и увидит на экране компьютера мое послание.

– Да, и еще, – услышал я снова голос доктора Дитриха. – Надеюсь, что тот, к кому я сейчас обращаюсь, поймет, что я сейчас сделаю…

Чпок!

Этот звук я знал очень хорошо!

Доктор Дитрих выдернул провод компьютера из розетки.