Текст книги "Контракт Султанова"

Автор книги: Дино Динаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– А как же десять тысяч войн? – как бы, между прочим, спросил Султанов.

– Не прерывайте адвоката, истец! – сурово одернула его Гемлер и более ласково обратилась к Сенаторову, словно мать родная. – Продолжайте, коллега.

– А что я? Пусть свидетель расскажет о главном "герое" этого горе-писателя.

– Да ты хоть пару строк написал за свою жизнь? – возмутился Султанов.

– Да такую ерунду, которую вы пишите, написал бы с легкостью, – без обиняков заявил Сенаторов. – Расскажите свидетель про этого "героя" в очень больших кавычках.

Веничка лишь крякнул. Да, про Быстреца можно было много чего порассказывать. Так что поначалу Веничка говорил односложными предложениями.

– Отморозок. Нелюдь. Негодяй. Полное ощущение, что живет на свете один. Никаких понятий о чести. Никаких тормозов. Голая рефлексия. Этакий волк на двух ногах.

– Господи, – вздохнула Гемлер. – Как хорошо, что таких так называемых писателей не издают в нашем городе.

При этих ее словах Султанова словно кольнуло в самое сердце.

– А кстати, Веничка, почему меня не издают в родном городе? – громко спросил он через весь зал, и Герберт непроизвольно втянул голову в плечи.

– Мракобесие, современное мракобесие, – продолжил он уже не так бодро.

– Может, поэтому и не печатали, чтобы ты оказался единственным консультантом? – продолжал гнуть свое Султанов.

– Прекратите давление на свидетелей! – рявкнула Гемлер. – Это последнее предупреждение. Если последует еще одно, вас выведут из зала. Вам все ясно?

– Абсолютно! – Султанову стало понятно, что, судя по всему, досидеть до конца процесса ему не суждено.

– Свидетель, скажите, по какому принципу велся отбор авторов? – обратилась Гемлер к Герберту.

– Издатель прочел первые десять листов и решил, что эту вещь будут покупать.

– Десять листов? – деланно изумился Сенаторов и патетически воскликнул. – Где взяться Толстым и Пушкиным в наше время?

– Обычно читают еще меньше. Достаточно одной страницы, технику видно сразу. Это все равно, что как по тому, как человек берет нож, сразу видно, умеет ли он с ним обращаться, – по инерции возразил Веничка, и Паша не замедлил в него вцепиться, это был его последний шанс.

– Так значит, я умею писать книжки? – спросил он. – Отвечайте! Что де вы молчите? Может быть, вы сообщите суду побудительные причины, заставившие вас взяться за редактирование книг, о которых вы выразились столь уничижительно? Только не вздумайте врать, лжесвидетельство карается по закону!

– Я не помню, – с натугой проговорил Герберт.

Может, действительно не помнил. Столько водки жрать. Не всякому писателю под силу. Только настоящему.

Почувствовав неуместную заминку, Гемлер поспешила отправить Веничку отдыхать на скамеечку.

– У меня имеется еще один свидетель! – торжествующе провозгласил Сенаторов. – Директор издательства "Прекрасная Аврора"! Лазарь Лаврентьевич, прошу вас!

Уж кого-кого, а Лазаря Паша надеялся увидеть меньше всего. И как они его нашли?

Издатель вышел к трибуне в сером простецком костюме, положил руки на пюпитр, устало посмотрел прямо Султанову в глаза. У того внутри все сжалось от дурного предчувствия.

– Что вы можете сообщить суду? – спросила Гемлер.

– Трудно признаваться в своих ошибках, – горестно заметил Лазарь. – Наше сотрудничество не заладилось с самого начала. Моральный аспект героев Султанова отпугнул потенциальных клиентов. Коммерческого успеха у его книг нет. Их никто не покупает. Читатель устал от немотивированного насилия.

Султанов уронил голову в ладони. Это был конец. До последнего момента у него была хоть призрачная надежда выбраться из окружающего его кошмара. Была цель. Теперь у него ее забрали. Словно маяк загасили в штормовую погоду. Плыви куда хочешь.

– Прости, Паша, если сможешь, – притворно вздохнул Лазарь.

– Для того чтобы просить прощение, в суд не ходят, – проговорил Султанов.

Гемлер выглядела удовлетворенной. Видно она была из той породы людей, что чувствует себя хорошо только тогда, когда другому плохо. А то, что выступление Лазаря выбило Султанова из колеи, было заметно даже слепому. Создавалось ощущение, что достичь уныния Султанова было главной чуть ли не единственной целью судьи.

– Пора закрывать дело! – с довольным видом подъитожила Гемлер. – Мы установили следующее! Как писатель вы ничего не стоите. За так называемую преподавательскую деятельность вас вообще надо судить. Но это дело не нашей компетенции. Наше дело расторгнуть ваш брак с этой несчастной женщиной, которой выпала беда быть замужем за подобным "гением". И передать ей все нажитое ее честным трудом хозяйство, а точнее: квартиру и машину. Вы с чем-то не согласны, истец?

Вообще-то, Паша ничего говорить не хотел, но в этот момент произошло событие, которое окончательно вывело его из себя. Лазарь даже не досидел до конца процесса. Встав посреди обвинительной речи судьи, он неспешной походкой двинулся к выходу. Что ему Султанов? Один из неудачных проектов.

– Согласен, – как ему казалось, спокойно произнес Паша в направлении спины издателя. – Согласен, что я влип в нехорошую историю. У меня нет семьи, нет жилья, и мне некуда возвращаться. Другой бы посчитал это случайностью, только не я. Все-таки, я пишу детективы. Я считаю, со мной сыграли в нечестную игру и кинули. Но я этого так не оставлю, будьте покойны.

Лазарь на мгновение замер в дверях. На губах его застыла снисходительная улыбка, и он словно несмышленому ребенку погрозил Паше пальчиком.

– Ваши слова мне напоминают угрозы, – почти промурлыкала Гемлер. – Пристав, выведите его из зала!

Маргулис демонстративно встала и сказала на весь зал:

– Вы уволены, Султанов! Вас надо изолировать от общества, а особенно от детей!

И под всеобщее облегчение, включая сюда и его самого, Султанова вывели из зала.

Глава 6

Султанов поднялся на четвертый этаж и позвонил. Из вещей у него имелся в наличии чемодан. По понятиям судьи Гемлер, в него поместилось все, что он нажил в совместном семейном быте. За дверью раздались торопливые шаги, почти бег, и она распахнулась. На пороге возник Сорокин. Светлые вихры торчали вразнобой. Сколько себя помнил Султанов, волосы у Лешки всегда торчали. Это был единственный человек, к которому он мог обратиться за помощью. И самый верный фанат его, как выяснил суд, никчемного творчества.

– Здорово, старпер! Где ты так долго прохлаждаешься? Битый час тебя жду! – Сорокин сгреб его скудный скарб и втащил в квартиру.

"Старпер" – любимое словечко Быстреца, а сам полковник-любимый герой Сорокина. Лешка обожал его цитировать. Даже сам Султанов, будучи в некотором роде автором, не помнил столько. При ближайшем рассмотрении квартирка Сорокина оказалась страшненькой и убогой. В единственную комнату с трудом влез телевизор. Древний, еще с кинескопом. Не черно-белый ли?

– Ты уж извини. Я у тебя недолго пробуду, – виновато сказал он. – Найду работу, сниму комнату.

– Не тушуйся, старпер! Живи, сколько хочешь.

– Давай обмоем, что ли, – сгладил Султанов неловкую паузу.

На мгновение ему показалось, что его присутствие тяготит хозяина. Паша выложил на кухонный стол закуску и выпивку. Благо, последний аванс не успел Зинке полностью передать. Так что на застолье хватило.

– Я вообще то с утра ел, – замялся Лешка.

– Да уже вечер. Или ты один раз в день питаешься?

Пили они оба мало. Так что "Морского дьявола" так и не смогли уговорить до конца. Но опьянели оба.

– Ну, ее к чертям собачьим эту литературу! – разошелся Султанов. – Не хочу быть гением. Пойду на стройку кирпичи таскать. Хочу быть как все.

– Да ты что? – Сорокин застыл с поднесенным ко рту лохматым куском сервелата. – Ты что, старпер?

– И старпера больше не будет. Ну, его к лешему. Аморальный тип. Плохо действует на нашу молодежь.

– Кто тебе это сказал? – искренне удивился Сорокин. – Да я от твоего полковника просто балдею. Это не он плохой, это вокруг него все свиньи. Понимаешь, невозможно быть чистеньким, находясь в Авгиевых конюшнях.

– Это из какой части? – заинтересовался Султанов.

– Из первой же. "Гроза над Атлантикой". Ты что забыл, старпер?

– Забыл, – сознался Султанов. – Но, к сожалению, не все. Знаешь, самое мое заветное желание, это заснуть сейчас, а завтра проснуться в своей малосемейке и пойти на работу. Сверхурочные зарабатывать, а, придя домой, есть суп без мяса. И галстук на резинке носить – хрен с ним!

– Какой галстук? – не понял Сорокин.

– Это я к слову. Не ценим мы, Леха, простых вещей. Они всегда под рукой, потому и не ценим. Это как воздух. Чуешь только, когда его нет.

– А это из какой части?

– Это уже не из какой, – вздохнул Султанов.

Они еще остаканились.

– Известности захотелось. Бабам молодым под юбки заглядывать. Причем, многим сразу. А на фига? – продолжал Султанов.

– А ты не писать сможешь? Это же говорят, как наркотик.

– Скажу тебе крамольную вещь, Леха. Смогу. Я ведь как втянулся в этот конвейер, так мне сразу все опротивело. Там же свои законы. Они же мне сюжетные ходы навязывали, сволочи!

– Кто?

– Самое интересное, я даже точно не знаю кто. Какое-то ООО. Три ноля. Да у меня там в чемодане договор с этой самой "Прекрасной Авророй".

Преодолевая сопротивление Сорокина, он кинулся договор искать, и, конечно же, спьяну не нашел.

– Зря ты тогда на суде грозиться стал, – заметил Сорокин. – Ты ведь только спугнул дичь. Надо было тайно действовать. Теперь они насторожились, и будет гораздо труднее во всем разобраться.

– Да я просто так ляпнул. От злости. Не хочу я больше никаких разбирательств, – возразил Паша. – Пусть думают, что я могу быть опасен. Они же не знают, что я ни на что не способен.

– Знаешь, а я ведь мог бы тебе помочь, – значительно, как могут говорить только сильно пьяные люди, произнес Сорокин.

– Это, каким же образом?

– Я же частным сыском занимаюсь.

– Ой, ли!

Насколько Паша был осведомлен, а Лешка от него ничего не скрывал, на Сорокина было действительно зарегистрировано детективное бюро. Сотрудником которого он и числился в гордом одиночестве. Работа его в основном заключалась в слежке за неверными супругами.

– Где ж ты раньше был? Мог бы на моем процессе заработать! – попенял Пашка.

– Дурак! – обиделся Сорокин. – У меня давно руки чешутся по крупному делу! А я ведь могу, ты знаешь! Случайно не в курсе, под кем эта твоя "Аврора" ходит. Не под Обанаевым случайно? Он любит такой культур – мультур. Про Лазаря твоего я, правда, не слыхал, но наш Маркеша любит размах. Говоришь, у "Авроры" был выход на зарубеж. Похоже на Обанаева. У него солидная фирма имеется "Алга Элита". Организует чартеры для миллионеров в жаркие страны: Испанию, Гавайи и тому подобное. Насколько я знаю, владеет парой "Боингов". Грузоперевозками балуется, но редко.

– Что возят?

– Тряпки, в основном турецкие, сдают все оптом в сеть магазинов, где хозяином опять же Обанаев.

В этом месте Султанову почудилось за окном нависшее черное лицо. Он хотел остановиться и замять разговор, но не остановился.

– Серьезная компания.

– Серьезная, – согласился Сорокин. – Так просто с улицы в нее не попадешь. Белые люди работают. Имеют бессрочные загранпаспорта. Зарплату в баксах получают.

– Ну, этим сейчас никого не удивишь.

– Может, тебя месячный заработок заинтересует? Знай, рядовой сотрудник до ста тысяч зеленых получает

– Откуда ты знаешь?

– Есть у меня там знакомый в отделе регистрации.

– Ты действительно можешь прозондировать там почву? – Султанов посмотрел на по-мальчишечьи торчащие вихры дружка и почувствовал даже нечто вроде угрызения совести. – Только осторожно слышишь?

– Да слышу, – беззаботно улыбнулся Сорокин. – Я ведь тоже не апельсины на рынке сортирую. Иногда бывает жарковато.

– Ты из себя героя не строй, – строго предупредил Султанов. – Ты еще нужен обществу. Кстати, ты когда женишься и детишек нарожаешь?

– Вот нарублю баксов, куплю домик у моря, перееду, там спокойно можно будет и о женитьбе подумать.

Сорокин наклонился и вынул из бардачка сигару, упакованную в целлофан. Они с Султановым сидели в его старенькой машине.

– Узнаешь? – улыбнулся Лешка. – Это же "Портогаз", любимые сигары Быстреца. Кстати, давно хотел тебя спросить, почему он зажигалкой не пользуется? Прикуривать от единственной спички, носимой в нагрудном кармане, это знаешь как – то несолидно.

– Этого уже никто не узнает, – заверил Султанов. – Я сам хочу забыть обо всем и как можно скорее.

Для начала Султанов решил повидать Сергея Живова, но здесь его ждала первая неожиданность. Дверь бара оказалась закрытой на ржавый замок. Чтобы никто не сомневался, что заведение закрыто, поперек была приколочена широкая доска. Вкривь и вкось торчали погнутые гвозди с широкими шляпками.

– А ты уверен, что бар находился здесь? – засомневался Сорокин.

– Не смотри на меня как на сумасшедшего! – вспылил Султанов. – И без тебя на меня так весь город смотрит.

– Не пыли, старпер! – ответил тот присказкой Быстреца. – Может быть, здесь другой вход есть?

– С чего бы это? Я всегда отсюда заходил.

– Поспрошаем местное население, – решил Сорокин.

В том же пристрое, где раньше располагался бар, они нашли еще одно помещение, вернее, каморку. На стук из нее вышел дед в покрытой неопрятными пятнами робе. Он подозрительно глянул на них.

– Вы здесь работаете? – спросил Сорокин.

– А тебе какая забота? – негостеприимно спросил дед.

– Работа у меня такая, – Сорокин предъявил удостоверение частного детектива.

Им повезло, что корки были сделаны добротно и очень походили на милицейские, так что нужное воздействие они оказали, и дед сделался более словоохотливым.

– Вообще то, я в соседнем ЖЭКе работаю, – пояснил он. – Здесь только подрабатываю. Рынок по соседству, ну меня и наняли мусор сгребать.

– Эту дверь давно заколотили? – Сорокин указал на дверь бара.

– При мне она всегда была заколочена, – пожал плечами дед.

– Да что же вы такое говорите? – возмутился Султанов. – Я третьего дня сюда вечером заходил.

– А я по вечерам здесь не работаю. Не могу знать, что здесь открыто, что нет. Мое дело-дерьмо выгребать.

– Постойте, – остановил словопрения Сорокин. – А у вас и от этого помещения ключ должен быть, раз вы здесь убираете.

– Я убираю снаружи, – возразил дед. – Но вообще-то, ключ может быть на общей связке, которую мне хозяева пристроя оставили.

Он быстро обернулся за ключами, потом они общими усилиями отодрали доску и, наконец, поимели возможность войти. Султанов опешил. Вместо уютного зала они оказались в бытовке, заваленной мусором. Пол был заляпан краской. С грязных стен свешивалась паутина.

– Не может быть! – прошептал Султанов.

– Еще как может! – бодро проговорил старичок. – Вы еще других помещений не видели, уважаемый. Тут все заброшено, почитай, с самого строительства. Никому же ничего не нужно.

Он сорвал со стены одинокий покрытый слоем пыли плакат, изображавший некоего обнаженного культуриста.

– Жалко, что не баба! – проговорил дед и разорвал плакат.

– Да ты не отчаивайся! – успокаивал Сорокин.

Машина стояла в тени довольно худосоченного дерева, что давало только ощущение тени. Не более того. Позади осталась пара часов бесплотных блужданий по Старому району. Как и в первый раз дома под номером 168 не обнаружилось. Как сквозь землю провалился.

– Как ты сам то нашел? – спросил Сорокин.

– Старуха там стояла. Вся в черном. Она и указала.

– Ага. И дерево там-такое. И мужик в пиджаке.

– Слушай, не издевайся, а? И без тебя тошно.

– Да я не издеваюсь, – вполне серьезно проговорил Лешка. – Мне все кажется очень логичным. И чрезвычайно напоминает мошенничество, правда, не рядовое, а очень умело раскрученное и довольно сложное, многоходовое. С многочисленными же подстраховками.

– Да на фига я им нужен? – возмутился Султанов. – Они ведь деньги мне платили. И немалые. А книги? Что же их в единичном экземпляре издавали? Между прочим, расходы на издание обратно пропорциональны тиражу. Чем меньше тираж, чем выше расходы. Какая же здесь выгода для жуликов?

– Пока не знаю. Но все это очень подозрительно.

– А договор? У меня же остался экземпляр договора.

– Но ты же его не нашел.

– Значит, он у Зинки остался.

– Так съезди.

– Не поеду, – помотал головой Султанов.

– Так давай я съезжу.

– И тебе не советую. Она может из вредности прямо при тебе договор похерить.

– Что, настолько все так плохо?

– Ты не представляешь, что я вытерпел. И все из-за баб!

Они быстро переглянулись.

– Не может быть! – опять замотал он головой. – Вселенский заговор получается. Эдак и до шизофрении недалеко. Мания преследования налицо.

– Ты подумай, старпер, головой, а не другим местом, – сказал Сорокин. – Столько всяких историй: и слава, и великий педагог Макаренко-два и бабы шикарные влюбляются без памяти. И все исчезает в один миг. Кстати, ты упомянул, что адрес этой шлюхи знаешь. Съездим?

– Тоже не советую. Там Жорик, – быстро проговорил Султанов. – Он нас обоих в бараний рог скрутит. Мерзкий тип. И здоровый как лесоруб с Колымы. Я более чем уверен, что все это простые совпадения, не имеющие к реальности никакого отношения. Как история с Быстрецом. Ну и что, что издательство исчезло. Мало ли фирм лопается. Есть такие, что один день существуют и исчезают. А "Аврора" вон сколько протянула. Деньги я с нее поимел, чего же еще. Требовать что-то еще, я считаю наглостью.

– Ну, как знаешь, – с видимой неохотой согласился Сорокин.

Но Султанов от него не отстал.

– Вижу, ты что-то задумал.

– Да ничего я не задумал!

– Да я тебя насквозь вижу. Не первый год знаю. Дай слово, что не полезешь в это дело!

– Конечно, даю.

Султанов задумчиво произнес:

– Думаешь, я не чую, что в этой истории что-то нечисто? Конечно, чую. Я все-таки детективы писал до недавнего времени. Но еще сильнее я чую, что не надо нам высовываться. Ну их к лешему. Так что не забывай, что слово мне дал, никуда не лезть.

Девушку, с которой встречался Сорокин, звали Анна Голубева. Они знали друг друга неприлично долго – почти два года. Сорокин вообще трудно сходился с женщинами. Мешало чувство непреходящей вины перед женщинами – чувство, оставшееся у него еще от воспоминаний о матери, замученной бытом и детьми. Надо ли говорить, что до секса у него никогда не доходило.

Когда отношения подходили к рубежу постели, и женщины давали понять, что неплохо бы, Сорокин вдруг вспоминал о неотложном деле, говорил "До завтра!" и растворялся в вечерних сумерках навсегда. Голубева оказалась под стать Сорокину. Девушка воспитывалась в строгой семье, где все строилось на абсолютном доверии со стороны родителей, и одновременно надо было все рассказывать маме. Мама в этой семье являлась подружкой. Поэтому когда Аня встречалась с кавалером, она никогда не позволяла себе такого, чего потом нельзя было рассказать маме. Красота ее была неподдельна. Большие голубые глаза, длинная русая коса. Сорокин надышаться на нее не мог, и она это чувствовала. Тихое обожание ей льстило, но хотелось, чтобы он обнял ее сильными руками, прижал к себе так, чтобы стало трудно дышать. Но ей попался чересчур робкий ухажер. Много раз Аня собиралась сказать ему, чтобы он больше не приходил, но каждый раз что-то тянуло ее к этому нерешительному парню. Стоило ему задержаться на своей работе (чтобы не волновать Аню, Сорокин сказал, что работает торговым агентом по продаже…мягкой игрушки), так вот, стоило ему не показаться денек-другой, и девушка начинала так сильно скучать, как не скучала еще ни по кому.

Обычно они назначали место встречи у супермаркета "ВДВ", а потом ехали в какое-нибудь тихое кафе в центр. В этот раз он повез ее в сторону Лесной, где на опушке векового сосняка размещались административные здания.

– Извини, я на минуточку в регистрационную палату зайду, – виновато проговорил он. – Обещал тут одному плюшевого мишку.

– Большого? – улыбнулась Аня.

– Гигантского. Я быстро. Узнаю адресок, куда ему этого Годзиллу доставить и вернусь.

На самом деле здесь работал его информатор, который за небольшую мзду предоставлял ему конфиденциальные сведения. Фамилия его была Косовский. Сорокин нашел его в буфете на третьем этаже регпалаты.

– Есть дело, – сказал он. – Мне нужны данные по издательству "Прекрасная Аврора". Лицензия, адрес и все такое. Возможно фирма из вновь созданных. Несколько месяцев, не больше.

Косовский, полный лысоватый мужчина в очках, снисходительно глянул на него.

– Это будет не бесплатно.

– Ну, о чем разговор? Надеюсь, в разумных пределах?

– О цене договоримся. Но оно тебе надо? Ты же в финансовые дела никогда не лез. Разводы там всякие, мужья под подозрением. Ты знаешь, что самое страшное в современном мире?

– Знаю. Финансы и все, что с ними связано. Так сделаешь?

– Сделаю, конечно. Но я тебя предупредил.

– Лады. Я завтра заеду. Пока.

После того как Сорокин ушел, Косовский, разом позабыв о своем кофе, пошел искать телефон.

– Лопушок ты лопушок, – пробормотал он с той же самой снисходительной улыбкой на губах.

А потом он телефон нашел.

Мужик пил пиво не спеша. В бутылке оставалось два глотка, а он все цедил и цедил. Получал, понимаешь, удовольствие. Султанов был терпелив, как удав в засаде. У него как раз рубля на бутылку, чтобы опохмелиться, не хватало. Не думал, что его аванса всего на одну попойку с Сорокиным и хватит.

– Здравствуйте! – раздалось неожиданно сзади, и голос показался настолько детским, словно говорил ребенок.

Султанов затравлено оглянулся. Слава Богу, это оказался не Мышковецкий. На Дивулиной было летнее платье до пят, но с разрезами почти до талии. Девушка в своем репертуаре.

– Привет, Ксюша! – весело воскликнул он. – Какими судьбами в нашем районе? Далеко от Южного поселка забралась, однако.

– Я на машине, – спокойно ответила она, кивнув на "Вольво", за рулем которого скучал молодой парень.

– Твой дружок? – осведомился Султанов.

– Нет. Шофер.

– Недурно. Я у тебя как – то забыл спросить. У тебя мама кто?

– Директор рекламной фирмы. А что? Вам нужна реклама?

– Пожалуй, рекламы мне уже достаточно, – грустно сказал Султанов.

– Вы здесь кого-то ждете?

– Жду, – коротко ответил Султанов. – Бутылку. Сейчас освободится, пойду сдавать. У меня как раз на…книжку не хватает.

– Я могу вам одолжить. Денег с собой я не ношу, но могу спросить у водителя.

В это время внутри него все завопило. Мужик допил бутылку, и невесть откуда взявшаяся бойкая старушка кинулась на нее словно ястреб.

Он рассмеялся. Как ему показалось, непринужденно.

– Да я пошутил, Ксюша! – воскликнул он. – Купилась?

Такой реакции он не ожидал. Она зарделась. Современная молодежь умеет краснеть? Она присела рядом с ним. Разрез при этом открыл ноги невероятной гладкости. Давешний мужик замер, позабыв о выпитом пиве. Султанов выгнул грудь колесом и готовился сказать нечто бравурное. Нате вам, сидит с такой красоткой рядом. Даже, может, обнять. Но не успел.

– Мне вас так жалко, – сказала Оксана. – Я после суда всю ночь не спала.

И Султанов сдулся как проколотый воздушный шар.

– У вас отняли все, – продолжала Оксана. – Карьеру, семью, ваши книги. С вами поступили бесчеловечно. Я так считаю. Когда папы не стало, мама оказалась в таком же положении. У нее не было работы, а жилье было казенное, с которого ее попросили. Я все время болела. Мама рассказывала, что она взяла однажды меня на руки и поехала на железнодорожный вокзал. Она стояла на перроне, будто выбирая поезд, под который броситься. Не знаю, что помогло ей не сойти с ума тогда. Мы бы не выжили, если бы не Виктор Леонтьевич, папин друг с работы. Квартиру выбил и маму в фирму устроил, а потом со временем помог ее выкупить.

– Я не пойму, к чему ты это говоришь?

– Я хочу вам помочь, Павел Петрович. У меня есть личный счет. Мы можем издать ваши книги.

Внутри Султанова все закипело. Иногда с ним такое бывало. Просыпалась гордость и честолюбие. Причем в такие моменты, когда бы им лучше помолчать. Разумом он понимал, что девочка предлагает помощь от всего сердца, но душой. Душа буквально выворачивалась наизнанку. Может быть, девочка не вовремя подошла. Просто у Султанова оказался критический день.

– По моему своим поведением я никому не давал считать себя законченным неудачником, – он жестом остановил готовые сорваться с ее уст слова. – Я еще бутылки не собираю. Что я перестал быть похожим на мужика, который может сам решить свои проблемы? Мне ваша жалость не нужна! Так что, Дивулина, езжай-ка ты со своим шофером, развлекайся. Вы богатые. У вас свои дела, а уж мы как-нибудь сами разберемся.

Оксана поджала губы. Глаза ее предательски заблестели.

– Знайте, Павел Петрович, вы сейчас незаслуженно обидели меня. Я не имела в виду ничего обидного для вас, а вы меня ни за что оскорбили. Вы это поймете, но будет уже поздно.

Она пошла к машине, а он остался сидеть на лавке, сжав кулаки и делая над собой неимоверные усилия, чтобы не броситься следом и не вымолить прощение. Но как выяснилось, это оказался не самый страшный его грех.

К вечеру у него зверски разболелась голова. Боль была такой силы, что отдавала в подмышку. Сорокина не было с утра. Султанов лежал на единственном диване в пустой квартире и страдал. Ему было жалко себя. Жалеть себя было легко, и для этого не требовалось дополнительных усилий. Естественный процесс. Телефон зазвонил резко, придав новый импульс пульсации боли под мышкой. Султанов со стоном слез с тахты и снял трубку.

– Алло. Сорокина нет.

– Мне нужны вы, Павел Петрович! – раздался в ответ горячечный шепот.

Султанов сразу почувствовал острое желание швырнуть трубку обратно. В последние дни у него было слишком много страстей, чтобы добавлять к ним еще одну.

– Кто это? – спросил он.

– Эдик. Эдик Мышковецкий.

– Мышковецкий? – изумился Султанов. – Как ты узнал этот телефон? Как ты, вообще, меня нашел?

– Жизнь заставила. Во-первых: я хотел попросить у вас прощения. Я ведь соврал на суде.

– Да что ты говоришь? – горько усмехнулся Султанов. – Впрочем, дело прошлое, вернее, оно закрыто. И ты из-за этого звонишь?

– Это очень серьезно. Врать – грех. Бог на небе все видит. К тому же вас уволили из – за меня. Вы остались без работы.

– Я и не знал, что ты такой богобоязненный.

– Не шутите над этим. Грех.

– Так ты действительно верующий? – удивился Султанов.

– А что в этом такое?

– Ничего. Меня удивило, что в наше время еще кто – то по – настоящему верует.

– Вы говорите ужасные вещи.

– Ты это уже показал на суде.

– Я же извинился.

– Да Бог с тобой! Я тебя простил. Что-то еще?

– Нам надо встретиться.

Султанов внутренне напрягся. Первой мыслью была мысль об очередном подвохе. Он еще не забыл угрозы Утюгова, а ведь Машка – шестерка Утюгова.

– Я думаю, нам незачем встречаться. Как говорится, кто старое помянет.

– Это не старое. Это очень важно. Дело идет о жизни – вашей и моей, – он опять сорвался на горячечный бред.

Похоже, мальчик сильно перенервничал. Ох уж эти подростковые проблемы. У них все всегда серьезно.

– Если дело касается Утюгова, то я даже слушать не стану, – предупредил Султанов.

– Да какого Утюгова? – вскричал Эдик. – Вы связались со страшными людьми, Павел Петрович. Вы еще не знаете, на что они способны.

Новая порция боли отвесно вкрутилась в голову Султанова. Он застонал.

– Что с вами? – испуганно спросил Мышковецкий.

– Я себя плохо чувствую. Голова раскалывается.

– Вы вызвали врачей? Ни в коем случае не вызывайте врачей. Тогда приедут ОНИ!

– Кто они?

– Я расскажу вам все при встрече. Когда вы приедете?

Султанов и сам не помнил, с какого момента он твердо решил на встречу не ехать. Может быть, с самого начала разговора. Он подозревал, что возможно Мышковецкий даже назовет какие-то имена, подтолкнувшие его к лжесвидетельству. Ну и что? Ему это надо? Произошедшая история выглядела этаким айсбергом, все самое грозное в котором скрыто под толщей черной воды. Если чуть ворохнуть, то отправит на дно. Такие глыбищи "Титаники" топят. Не только что отставных писателей.

– Эдик, я советую тебе забросить эту историю. Что было, то прошло. Может быть, ты этого не знаешь, но во взрослом мире иногда случаются такие вещи, которые изменить уже никто не в состоянии. Надо просто смириться.

– А грех? – спросил мальчик. – Кто его снимет с души, если не я сам?

– Мне очень трудно с тобой разговаривать, – признался Султанов. – Ты верующий, а я нет. Я уже не знаю, какие привести аргументы, чтобы ты отказался от этой затеи.

– Вы не можете мне так просто отказать! От этого зависят не только наши с вами жизни, но и жизнь многих людей!

– Еще как могу! – в раздражении ответил Султанов. – Я советую тебе забыть о глобальных проблемах и о судьбе всего мира. А вспомнить, что ты еще ребенок, и что сейчас лето. Пойти позагорать и поплавать перед долгой зимой. А сейчас извини, у меня действительно сильно разболелась голова, – он положил трубку, но тотчас раздался новый звонок. – Я знал, что ты не угомонишься! – мстительно произнес он и выдернул штекер.

За ним приехали через полтора часа после звонка. Баюкая боль, он лежал на опостылевшем диване, пребывая в полузабытьи между сном и явью, когда в обычные звуки двора, доносившиеся с распахнутого окна, вплелись посторонние шумы. Раздался скрип круто вывернувших колес, потом визг от нескольких затормозивших машин. Гулко захлопали дверцы. Послышались мужские голоса. Султанов ни секунды не сомневался, что приехали по его душу, но все-таки в глубине души надеялся, что вся эта суматоха связана не с ним. Он старательно внушал себе эту мысль до того самого момента, когда ворвавшийся в подъезд шум многих шагов не оборвался у дверей квартиры Сорокина, и тишину разорвал энергичный звонок.

– Кто там? – спросил Султанов, хотя поначалу была подлая мыслишка не отзываться.

– Милиция, откройте!

– Я милицию не вызывал! – на всякий случай сказал он.

– Откройте немедленно!

Скрепя сердцем, он подчинился. На площадке толпился народ. Впереди стояли трое милиционеров с автоматами. Сзади – двое сумитов в черных очках и костюмах-тройках.

– Гражданин Султанов? Вам необходимо проехать с нами, – сказал стоящий первым в чине капитана.

– С чего это вдруг? Никуда я не поеду! – заявил Султанов.

– Дорогой, зачем с ним время теряем? – возмутился штатский. – Разреши, мы его на руках вытащим!

– Ниоткуда мы никого вытаскивать не будем, – одернул его капитан. – Помолчите, пожалуйста.

– Дорогой, зачем рот затыкаешь? Мы по делу приехали. Нам хозяин сказал язган-баши привезти, а он тут девочка строит: поеду-не поеду.

– Никодимов! – выкрикнул капитан, теряя терпение. – Выведи этих граждан на улицу просвежиться, а то они работать мешают.

Один из милиционеров развернулся и жестами указал бритоголовым на лестницу. Некоторое время те потолкались.

– Чего лапаешь? – возмутился один. – Ты меня еще не арестовал!

– За этим дело не станет, – успокоил капитан. – Еще и сопротивление милиции оформим.