Текст книги "Контракт Султанова"

Автор книги: Дино Динаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Домой сам доедешь? – спросил он.

– Доеду. Если ГАИ не остановит.

– ГАИ давно нет, – заметил мужчина. – Одевайся, провожу. Тебе далеко ехать?

– В 120-й квартал. А тебя самого не остановят?

Мужчина лишь ухмыльнулся и достал из шкафчика милицейскую форму. Султанов лишь запомнил три большие выпуклые звезды на погонах.

Султанов зарекся больше гулять с бандитами и ментами, но погубило его, как ни странно, не это.

– Вот такая запутанная история получается, Серега, – сказал Султанов, поставив опорожненную кружку на специальную картонную подставку, Живов молниеносно заменил бокал. – Теперь я под колпаком.

– Что случилось? – спросил бармен.

– Случилось, – сознался Султанов. – Я высунулся, Серега. Оказывается, я должен был всю жизнь корпеть за гроши на опостылевшей работе, ходить в зачуханном пиджаке с торчащими нитками и носить галстук на резинке. Знаешь, такой поддельный галстук. Внешне он кажется вполне настоящим, но стоит его оттянуть и отпустить – бац! Резинкой по шее. Классная шутка. Наверное, тому, кто шутит, это может показаться смешным.

– За такую шутку можно и схлопотать.

– А можно и не схлопотать. Обычно такие шутки позволяет себе тот, кто сильнее.

– Вы чем-то расстроены? У вас, наверное, творческие проблемы?

– Нет у меня творческих проблем, – махнул рукой Султанов. – Как собственно и самого творчества. Еще немного и меня, пожалуй, и расписываться отучат. Вся моя жизнь пошла наперекосяк, – он глубокомысленно поднял палец кверху.

– Вы, наверное, преувеличиваете? Как это у вас, писателей, называется? Художественная метафора.

– Если бы. Ты бы знал, где я был вчера вечером!

– А где вы были? – будто невзначай спросил бармен, но вопрос неприятно кольнул, впрочем, Султанов и виду не подал.

– В "Питомнике". Представляешь, заехал пивка попить. Встретил там Слона. Не знаю, чем он занимается, знаю только, что бандит. Поболтали с ним, выпили. Я и внимания этому не придал. Тоска, понимаешь, меня заела. Не с кем поделиться. Тебе скажу по секрету, – он поманил Живова пальцем. – Хочется известности. А здесь меня никто не знает. И узнает еще не скоро. Желаю, чтобы молодые бабы меня узнавали. Как мужик мужика ты ведь меня понимаешь?

– Законное желание, – кивнул бармен.

Они еще немного поболтали о пустяках. Султанов допил свое пиво и пошел на выход. Однако за дверью остановился и осторожно заглянул внутрь. На лице его возникло удовлетворенно выражение. Живов торопливо названивал по телефону. "Чего ты радуешься?" – одернул он себя. – "Ты ступил на опасную тропу". На память пришла горящая рукопись в коридоре и слова Лазаря:

– Убить ребенка – это все равно, что задуть свечу.

Но обратной дороги уже не было.

Лазарь примчался к нему спустя час. С каким-то мстительным ожиданием Султанов без лишних расспросов распахнул дверь. Издатель влетел в прихожую и – обнял Султанова как родного.

– Извини, я, наверное, наследил, – стушевался он после столь бурного проявления чувств и даже скинул туфли.

Султанов стоял ошеломленный. В принципе он ожидал от Лазаря нового фортеля, он даже готов был предположить, что тот вновь кинется душить, узнав о его знакомстве с авторитетом. Но такого приветствия, откровенно говоря, не ожидал.

Издатель приветливо поздоровался с Зиной и Димкой, обедавшими на кухне, а потом со словами " Не будем вам мешать!" мягко притворил кухонную дверь. Все бы ничего, если бы не одно но. В свое время сосед параллельной квартиры провел так называемый евроремонт (по-русски говоря, снес все стены к едрене фене), результатом чего стало то, что потолок повело по всей Султановской квартире, и косяки так перекосило, что не закрывалась ни одна дверь. Что касается двери на кухню, то она уже на подходе к косяку, упиралась в потолок. Но Лазарь притворил ее мягко, и она вошла в паз с легким чмоканьем, как будто там и было ее место, а то, что она полгода не закрывалась, так это явное недоразумение. Султанов ждал, что, избавившись от свидетелей, Лазарь обретет свое истинное лицо, наорет на него, наконец, но ничего подобного. Именно в этот момент, Султанов вдруг понял, насколько это страшный человек.

Лазарь, не умолкая ни на минуту и неся всякую чушь про погоду и кормящихся от нее синоптиков, прошел в комнату.

– Не в этих маленьких квартирках есть своя прелесть! – умилился он.

– Особенно, когда вкушаешь эту прелесть втроем, – буркнул Султанов.

Усевшийся на единственный диван, издатель вскочил обратно и со словами: "Да что ж ты стоишь?", усадил подле себя. И вообще Лазарь вел себя так, словно не было предыдущего визита, дыма под обоями и свистящего шепота: "Убить ребенка-это все равно, что задуть свечу".

– Как пишется? – спросил Лазарь.

Будто ныряя головой в омут, Султанов выпалил:

– Два дня не могу написать ни строчки.

Он ждал чего угодно. Крика, даже рукоприкладства, был готов к этому, рядом с диваном на полу лежала скалка, но издатель встретил печальное для него известие с большим пониманием, даже радушием.

– Многие великие писатели не любили писать, – покровительственно сказал Лазарь. – Булгаков вообще писательство ненавидел. Он прямо об этом написал в своих мемуарах.

– А может, он врал? – с вызовом сказал Султанов, но его вызов опять не был принят.

– Вряд ли, – задумчиво ответил Лазарь. – Писатели не врут. Ты об этом не знал? Книги, которые они пишут, полны правды. Правда, это правда об одном человеке – о самом писателе. Смешно сказал: "Правда, это правда". Замечено, что писатели счастливые люди, потому что им суждено выговориться.

– Зачем вы пожаловали? – грубо прервал его Султанов.

Лазарь всплеснул руками, вскочил с дивана и выскочил в прихожку, откуда принес объемистый пакет. Султанов почувствовал, как сердце его тает как сливочное масло на сковородке. Внутри были сигнальные экземпляры его книг. Одну он уже видел, ее приносил Латыш. Зато вторую " Лайнер "Великая принцесса" он держал в руках впервые. Это был полиграфический шедевр. На обложке даже Быстрец выглядел человеком. Он сидел в расстегнутом кителе и задумчиво смотрел на фуражку с двуглавым орлом. Поэтому вся картина горящего трансатлантического лайнера (надо заметить горящего потрясно, на фоне лазурных чрезвычайно реалистично выписанных волн), так вот картина с пожарами, взрывами и красотками, куда ж без них, возникала будто бы у него в мыслях. Взгляд человека был устал и мудр, он словно говорил: "Люди, когда ж вы устанете гробить друга, и нам, специалистам, псам – войны, придется вытаскивать вас из всего того дерьма, в которое вы себя окунаете"? Было в этой картинке нечто двойственное, но Султанов не успел разобрать, потому что Лазарь перебил его мысль, предложив:

– По-моему тебе надо немного отвлечься. Посмотреть на молодых девочек. Я тут узнал совершенно случайно, что в лицее искусств требуется преподаватель мастер класса по писательскому искусству.

– Да какой из меня преподаватель? – стушевался Султанов.

– Нормальный. Научишь девок книги писать. А девки там классные, не целованные. В коротких юбках, а парты без стоек. Можно целый день им под юбки заглядывать. Да, не смотри ты на меня так, горюшко мое. Шутю. Узнаешь, чем молодежь дышит. Кстати, тинейджеры-наши основные покупатели. Стоит познакомиться со вкусами лимонадного поколения. А там глядишь, рука потянется к перу, перо к бумаге. В общем, с директрисой я уже предварительно переговорил. Завтра с утра я за тобой заеду.

Предложение застало Султанова врасплох. Подспудно он почувствовал, что его опять затягивают в новую беду, но не мог понять в какую. Он уже хотел отказаться, но издатель опять шутливо обнял его со словами, что все будет нормально, и опять за голову. Странная у него была привычка – хвататься либо за шею, либо за голову, в общем, за жизненно важные места. Можно и обнять, а можно и убить. Это выводило из состояния равновесия и лишало способности спокойно соображать, сметая любые попытки к сопротивлению.

– Тебе надо будет переодеться, это потребует некоторых расходов, – Лазарь протянул банковскую пачку, и Султанов разглядел в ней вместо привычных сторублевок пятисотки. – Это в счет будущей книги о Быстреце. Оденься в хорошем магазине. Например, "ВДВ".

Издатель быстро попрощался и легко выпорхнул в подъезд. Через секунду во дворе пронеслась, разрезая его надвое, красная торпеда.

– Радуйся Лазарю небесному, – процедил Султанов больше от злобы на себя.

Его отвлек стук на кухне. Зинка не могла открыть дверь. Следующие полчаса он потратил, чтобы освободить заклинившую дверь. Это ему удалось только путем невосстановимого повреждения косяка. Судя по легкости, с которой "Лазарь небесный" закрыл дверь, он имел силу незаурядную, и самое неприятное, что Султанова угораздило оказаться у этой силищи на пути.

Глава 4

Султанов вышел из дома в половине двенадцатого. Солнце в зените, но особо не усердствовало. Осень скоро. Период резкого обострения психических заболеваний.

Султанов шагает к лимузину, и пластинка из чистого золота позвякивает на груди, на золотой же цепочке. Продавщицы из супермаркета "Все для всех", крупнейшего на побережье, утверждали, что они изготовлены в мастерской аргентинский кутюрье Жоржи Аржани, признанного в мире мастера по золоту. На зеленом пиджаке под сердцем золотой лейбл. И на рукаве такой же. Прошел ровно месяц, как Султанов занялся преподавательской деятельностью. Новая сфера деятельности уже успела надоесть. Зато теперь он точно знал, чего не хочет. Он не хотел преподавать, и он не хотел писать романы о Быстреце.

Султанов приехал за час до занятий. Лицей изобразительных искусств "Палитра-21 век" располагался рядом с крупнейшим в Алге крытым рынком. Через дорогу окна в окна застыл трехэтажный Институт рынка и бартера. Ну и шайбы там учились. Было непонятно, как они на паспорт фотографировались. Необходимы были, по крайней мере, две фотокамеры, стоящие рядом, чтобы вместить эти мордатые физиономии. Еще бы. Институт давал верную отмазку от армии и гарантировал тепленькое место в Алгинской Мясной компании. Имеющей, кстати, прямой выход за рубеж.

Впрочем, в "Палитре" тоже мордоворотов хватало. На лицейской стоянке Султанов столкнулся с господами Обанаевыми. Собственной персоной. Почему так получается? Всегда встречаешься с теми, с кем меньше всего хотел бы встретиться. А еще лучше, хотел бы жить на разных планетах.

Султанов остановился, не доехав, потому что представительская "Вольво" Обанаева загородила весь проезд. Рядом возвышался наглухо тонированный "Джип-Гранд Чероки". Охрана. Господин Маркел Обанаев слыл серьезным человеком. Владел многочисленными современными магазинами, в том числе монументальным стеклобетонным "Суперпассажем", и гаражами, среди которых выделялся пятиэтажный цельнокирпичный "Белый кит". "В Алге два авторитета – я и Маркуша Обанаев", – как-то по-пьяному делу разоткровенничался Слон. – "Боевой отряд его нисколько не меньше моего. В нем одни сумиты. Говорят, они раньше в "горных барсах" служили в Суметии. Раньше его надо было душить, пока он не развернулся". Это были известные два антипода. Враждующие банды периодически назначали друг другу стрелки, нередко заканчивающиеся стрельбой. По насмешке судьбы, на элитном кладбище могилы павших бойцов располагались через аллею друг от друга. Даже с того света они с ненавистью взирали на противников с черных мраморных плит.

Имела место быть очередная семейная ссора. Султанов не удержал зевоту. Сцена выглядела донельзя показушной. Обанаев распахнув дверцу толстозадой иномарки, выскочил наружу и орал уже оттуда. И чего орать? Дал бы жене по физии-вот и все дела. А что? Имеет право. Обанаев мужик серьезный, в возрасте. Лет эдак за пятьдесят. Стрижен под машинку, как и все его соплеменники, смугл, небрит. Жене едва ли больше восемнадцати. Смазливая мордашка. Пижонская челка. Типичная жена бандюгана. Каждое утро они привозят одиннадцатилетнего сынишку Обанаева от первого брака и еще ни разу не обошлись без скандала.

– Ненавижу этого балбеса! – кричит Обанаев, указывая на отпрыска. – Единственное, что он может, это клянчить деньги.

Как ни странно, Светлана за него заступается. Хотя почему странно? Султанов затягивается "ФМ". Женщина только недавно в семье. К тому же не сумитка. Ей надо создавать себе авторитет. А на чем, хоть на битье посуды или на защите чужого ребенка, на которого тебе глубоко начхать, это не имеет никакого значения. Все зло от баб! Султанов пуляет недокуренным "мориссоном" в окно. Скандал как всегда резко утихает. Отпрыск, груженный тяжелым мольбертом, благополучно отбывает в направлении парадного подъезда. Чем он занимается в лицее, интересно? По данным Султанова Алексей Обанаев по кличке Айс по-русски не знает ни слова. Разве что картины малюет. Для этого знание государственного языка не обязательно. Сиди себе, пачкай бумагу. А учителя, среди которых выпускники Щукинского, знай себе, нахваливают. Попробуй, не похвали, обанаевские тимуровцы вмиг в бетон закатают. В фундамент строящегося гиганта "Белый кит-2".

Султанов паркует машину и направляется в кабинет директрисы Виолетты Сергеевны Маргулис. Перед каждым уроком он берет символическую плату за занятие. Тысячу рублей. Десять занятий-десять тысяч. После десятой лекции его преподавательская миссия закончится. Султанов искренне надеется, что навсегда. Если откровенно, достали его детишки. На уроках вечно что-то жрут, то жвачку, то бутерброд, а брызнуть соусом в сотоварища вообще считается верхом шика. На первом занятии он пятерых выгнал. Дикость какая-то. Под два метра ростом, ржут как лошади. Усатые, бородатые-полное ощущение, что им вообще лет под тридцать. О душе пора подумать, а они все школу никак закончить не могут.

Около входной двери под сияющей золотом вывеской "Лицей изящных искусств "Палитра-21 век: живопись, хореография, оперный вокал с выдачей дипломов государственного образца" приколото объявление: "Проносить наркотики и взрывчатые вещества запрещено"! Двадцать первый век, тудыть ему в душу!

Виолетта Сергеевна встречает его в роскошном, отделанном под евроремонт, кабинете. Надо было побольше запросить, подумал Султанов. Впрочем, как уже было упомянуто, он сюда не из-за денег пришел.

Виолетта Сергеевна внимательно смотрит на него сквозь изящные золотые очечки, пока до него не доходит, что она как бы что-то говорит.

– Простите, – извиняется он. – Задумался о теме будущей лекции.

– А какая у вас тема?

– Персонаж. На примере произведений Вениаминова. Попробую дать развернутый анализ как положительных, так и отрицательных персон.

– Отлично, отлично, – Маргулис постукивает стилом о пюпитр, и у Султанова создается полное ощущение, что она его не слушает точно так же, как только что не слушал ее он.

Только вот о чем она думает? Подсчитано, что у человека случаются до пяти тысяч мыслей в день. И в основном это настоящий параноидальный бред, не имеющий к реальности никакого отношения.

– Ваши лекции очень интересны. Ученики их хвалят. Те, которых вы не выгоняете.

– Это вы об Утюгове? – с готовностью подхватывает Султанов. – Да я его выгнал. Он совершенно не умеет себя вести. Если он и на остальных уроках ведет себя точно так же, можно только посочувствовать вашим учителям.

– Вот и посочувствуйте. Поставьте себя на их место. Попробуйте заинтересовать ребят.

– Чем же это? Может быть, влезть на стол и стриптиз показать?

Виолетта Сергеевна морщит миниатюрный тщательно припудренный носик.

– Фи! Вы же образованный человек. Писатель, который представляет наш город далеко за его пределами. Ну да ладно. За тридцать лет педагогической деятельности я наслушалась всякого дерьма, но давайте договоримся, перед детьми никаких грязных словечек.

"Интеллигенция – странные люди. Дерьмо для них вполне допустимое слово, а про стриптиз они слушать не желают", – подумал Султанов.

– Вы еще на перемене этих ангелочков не слышали, – заметил он.

Паша на время забыл, что имеет дело с заслуженным педагогом. Маргулис звонко хлопает по столу ладошкой с отполированными ноготочками.

– Хватит! Достаточно, господин Султанов. В конце концов, вам регулярно выплачиваются деньги. В том числе и из карманов этих, как вы выразились, ангелочков тоже. И большая просьба, не богохульствуйте больше. Чтобы ни я, ни тем более ученики больше ничего дурного про ангелочков не слышали. У нас регулярно проводит лекции по истории религии архимандрит Алгинский Филарет. Если он прослышит, может подать на вас в суд. Будьте добры заниматься свои делом, а паству оставьте святому отцу.

– И что же вы прикажете делать? – как можно вежливее осведомился Султанов.

– Заинтересуйте их! – повторила директриса. – В конце концов, пол-России вы же заинтересовали.

– Вы мне льстите, – потупил глаза Султанов. – Но я постараюсь выполнить вашу просьбу. Я их заинтересую.

– Уж, пожалуйста, будьте так добры. Только, пожалуйста, без стриптиза.

Уж я их заинтересую, будьте покойны, думает Султанов. Мало не покажется.

Звонков в лицее не бывает. Он считается настолько элитным, что подача звонков дело совершенное ему чуждое. Лицеисты должны ориентироваться по времени. На каждом этаже имеются часы швейцарской фирмы «Тикс» с циферблатом поболее иной сковороды. Причем показания техники разнятся. Возможно, это помогает неким опаздывающим ученикам отмазаться от нагоняя. Несмотря на уже как пару минут назад начавшийся урок, этажи полны учеников, разодетых самым вызывающим образом. В моде унисекс: широченные джинсовые комбинезоны без скидки на пол. Некоторые одеты как капуста. Из-под куртки выглядывает рубаха, из-под которой, в свою очередь, торчит майка. У некоторых над штанами видна полоска трусов, что считается особым шиком.

Султанов входит в класс, в котором никто не торопится приветствовать его появление вставанием. Поначалу он пытался настоять на своем, но директриса возразила, что в ее школе, пардон, лицее подобные недемократические принципы привечаться не будут.

В группе пятнадцать человек. Обоих бесполых полов примерно поровну. В начале было больше. Султанова задело, что оказывается, он не всем одинаково интересен. Ушли те, кто с самого первого занятия смотрел на него полными равнодушия глазами.

Откровенно говоря, он первое занятие провел самым традиционным образом. Не стал корчить из себя популярного диджея. Он же не петрушка какая. Мироеды, поняв, что имеет место быть не популярное шоу, сразу отсеялись. А Утюгов, гадский сынок, остался. Вообще-то, у него папа директор оптового рынка "Алга сортировочная", но это не делает его более сынка менее гадским. Ограниченный тупой хам. Хамский тупица.

И Дивулина осталась. Султанов не признавался себе, но вполне возможно только из-за нее удержался и не распустил свой мастер-фломастер-класс. Девчонке пятнадцать, но выглядит на двадцать. Все-таки умеют современные школьницы накладывать макияж. Скорее всего, эту сложную процедуру проделывают в элитных салонах. Если еще пару лет назад Паша мог на вскидку определить возраст любой незнакомой девицы, то теперь поостерегся бы это сделать. Раньше было проще. Если губы размалеваны как у клоуна, а на щеках два пунцовых круга, то сразу ясно-малолетка. Сейчас о том, что имел дело с малолеткой, можешь наверняка узнать только в зале суда. Тьфу, тьфу, чур меня.

Когда Султанов только пришел, на памяти его крутились слова Лазаря о том, что он идет в школу для того, чтобы пялиться на молодых девчонок в мини-юбках. Желая доказать обратное, в первую очередь, себе, он сразу схлестнулся с Дивулиной. Да и дальше их взаимоотношения строились на ножах.

А что вы прикажете делать? Девушка была заточена под секс. А какие у нее были ножки! Юбочка же только угадывалась. Часто присутствовал лишь ремешок.

И когда он увидел все это великолепие, на которое в другом месте и при других обстоятельствах долго бы пялился, то довольно нетактично намекнул девушке, чтобы она приходила на лекции в приличном виде. Девица на его откровенную грубость, можно сказать, мужланство, потупила глазки и кротко сказала: "Ладно". На следующее занятие она явилась в длинном до пят платье, но полностью прозрачном. Это надо было видеть. Просьба не делать скидку на возраст и учесть грудь размером не меньше третьего и отсутствие лифчика. Лекцию Султанов прочел вдвоем: он и эрекция.

После этого случая он стал понимать поступок По, женившегося на малолетке. Как впрочем, и то, что Эдгар после этого спился и помер. Связь с малолетками не может довести до хорошего, об этом и в уголовном кодексе доходчиво написано. В последнее время Дивулина сжалилась над ним и надевала джинсы. Правда такие обтягивающие, что становилось понятно, что на крутобедрой заднице трусиков не имеется. Природой не предусмотрены. Люсинда из "Питомника" пояснила, что такие порты надеваются в лежачем положении, иначе в них не влезть.

Султанов с задумчивым видом проходит между рядами, провожаемый далеко не всеми взглядами. У Утюгова в ушах вообще затычки плеера.

– Тема сегодняшнего урока: персонаж, – заучено проговаривает Султанов заранее заготовленную фразу, но тут в поле зрения попадает мерно жующий Утюгов с бессмысленно вытаращенными и похожими на лошадиные глазами.

Он вообще похож на лошадь. Крупный, хорошо откормленный и, несмотря на это, вечно голодный и постоянно что-то перемалывающий квадратными челюстями. У Султанова внутри оживает и начинает пульсировать гейзер раздражения настолько мощного, что все, о чем он собирался говорить, вылетает у него из головы легко и свободно, как понос в вакууме.

– Урок проведем на наглядном примере, – говорит он вдруг неожиданно для себя. – Сей пример сидит на последней парте. Чур, не оглядываться. Будем разговаривать, словно о постороннем предмете, а Утюгов и есть в этом классе посторонний предмет. Кто не согласен? Поднять руки, – никто не поднял, и Паша испытал нехорошее злорадство, он просчитал заранее, что за своего приятеля никто не заступиться, потому что не бывает у богатых приятелей, а есть партнеры.

Нехотя поднимает два пальчика чопорный Бартоломеев, единственный сын владельца Дома мод, в котором в умопомрачительно дорогие платья одевалась вся городская элита. На нем костюм из черного шелка и ручной работы безразмерный галстук с золотым шитьем.

– Утюгов жмот, – говорит он. – Занял у меня сотню зеленых и не отдает. Проиграл, говорит. Врет, сивка-бурка!

И полилась симфония. Всех как прорвало, лишь бы дали своего попинать.

– Утюгов скунс! Он него воняет!

– Это от волос!

– А ты его нюхала? Если да, то в каком месте?

Народ расшевелился. Раздался первый хохот. Утюгов сдергивает наушники и бормочет, дегенеративно не выговаривая слова:

– Вы чего, а?

Он не больной. Это у него манера такая, говорить половину слов. Он и пишет так же. Говорят, в министерстве образования готовится проект о том, чтобы писать слова так, как они слышатся. Например: лоп, парахот. Во. Это вот для таких Утюговых. Да и в министерстве, по ходу, такой же Утюгов сидит. И брат его-Эргерон!

Султанов утихомиривает публику, которая поначалу никак не хочет стихать, потом, как ни в чем не бывало, диктует:

– Какой должна быть современная книга? Она должна быть толстой, не менее четырех сотен страниц. За свои деньги читатель хочет иметь толстую книжку. Она должна быть красивой, с цветной обложкой, на которой должен быть нарисован крепкий мужик в форме и женщина желательно безо всякого обмундирования. Что касается содержания, то оно особого значения не имеет.

– А вы про книжки, – бормочет Утюгов, напяливает наушники обратно, а Султанов продолжает:

– Ну что ж вернемся к нашему барану. Кто желает высказаться?

Далее беседу повело совершенно не в ту сторону, куда он предполагал ее повести. Султанов хотел спросить:

– Что вы думаете об Утюгове как о мужчине, способном на самостоятельные поступки?

Но едва он успел произнести "Что вы думаете об Утюгове, как о мужчине", как встала Синькина и сказала:

– Как мужчина он так себе.

Паша так и обмер. Синькина на вид совсем девочка. Невинные анютины глазки, вздернутый носик. А оказывается, ни фига не девочка, и отнюдь не невинная.

– А мне понравилось, – возражает Селиверстова, богатырь-девка, настоящий баскетболист, ну и вкусы у этого Утюгова. Быстрец бы сказал: "Большой разброс".

– А нет у него никакого вкуса, – неожиданно для себя говорит Султанов.

– Это вы о чем? – удивляется Синькина.

– Сейчас препод скажет, что нам рано думать о сексе, – поддерживает ее баскетболистка.

Подростки выжидательно уставились на него.

– Он скажет, что секс это грязное занятие! – выпалил Сверчков.

Когда все захлопали, Султанова и понесло. Ни секундой раньше, ни секундой позже. А когда его несло, он всегда говорил о Ниле.

– Если кто-то из вас думает, что я сейчас начну ругать секс, не дождетесь! – начал он. – Открою вам одну тайну, о которой вам никто кроме меня не скажет. Секс-это неплохо.

Чего это я, недоуменно подумал он. Его сентенция фурора не произвела. В классе даже сохранился посторонний шум. Ну же я вам!

– Секс начинается с желания, что дальше?

– А дальше ничего особенного! – выкрикнул Сверчков и был наказан учебником по лбу от Прянишниковой.

– За что? – уже на тон ниже проговорил он, потирая ушибленный лоб.

– Ты получил по лбу вполне заслуженно. Человеческий организм намного тоньше, чем многие из вас себе это представляют. На нем можно играть как на скрипке и вызывать настоящий любовный экстаз, даже не приступая непосредственно к тому, что вы ошибочно трактуете как любовь. Любят ведь не какие-то органы, коими у вас все туалеты изрисованы. Любит мозг. А это глубинная, во многом не познанная, да, пожалуй, и не познаваемая до конца вещь. Книги Нилутаифага кто-нибудь читал?

– А кто это? – уже сама вежливость спросил Сверчков, Паша заметил заинтересованность в обращенных на него взглядах, а многие вообще достали электронные блокноты. На лицах такая серьезность, словно они собирались копировать математические формулы.

– Нилутаифаг-древнеарабский мурид, мудрец то есть. Жил в Самарканде в первом веке, – сообщил Султанов.

– Древний, – разочарованно протянул Сверчков. – Что он мог знать о сексе? Тогда еще и Камасутру не написали.

– Все мы когда-нибудь станем древними, – философски заметил Паша. – Я расскажу вам одну реальную историю, а вы послушайте. Среди самаркандских вельмож того времени распространилась молва, что мурид способен возбудить до безумия любую женщину, не прикасаясь к ней. Султан Джунаид Барлам решил посмеяться над муридом и устроил ему испытание. Султану принадлежал гарем из нескольких сотен наложниц, и он повелел выбрать самую холодную из них, захваченную во время похода в Ходжент, Михр Бану биким. Это была боевая женщина, с оружием в руках она сражалась наравне с мужчинами на стороне своего отца шаха Исмаила. Физическая близость с мужчиной была ей противна. По приказу султана Бану была посажена в клетку, а мурид прикован к стене в той же комнате.

– Для чистоты эксперимента! – уточнил Сверчков, но никто не засмеялся, все ждали продолжения, и Паша увидел в глазах неподдельный интерес.

"Напрасно Веничка утверждал, что народ знать ничего не желает про сумитский мир", – подумал Паша. История Востока необычна и захватывающа, только черпай. А мы в нее с топором.

– По просьбе мурида их оставили одних на пять часов, – продолжал Паша. – В Исламе для обозначения срамных мест, обнажать которые недопустимо, используется слово "аврат". Для женщины аврат – это все тело за исключением лица и рук до запястий. Так вот, когда люди вошли в комнату спустя оговоренное время, то прутья клетки оказались выломанными, и мурид с Бану лежали вместе. Без одежды и совершенно истомленные любовью. На женщине к тому же были раны, полученные ею при освобождении себя и мурида. На Ниле же никаких ран не было. Султан рассвирепел и хотел казнить мурида, но за того вступился диван (читай, парламент) Омар Шейх мирзы. Диван посчитал, что разрушить указанные препятствия человеку было не под силу. Именно этому времени принадлежат слова мурида: "В любви сила!"

– Как же это у него получилось? – своим грубоватым голосом спросила Селиверстова.

– Все хотели это узнать, – пожал плечами Паша. – Мурид говорил, что читал ей свои знаменитые двустишия "Семь красавиц". Но эти стихи так никогда и не увидели свет.

Паша помолчал, дивясь необычной тишине в классе, а потом указал Утюгову прямо в лоб:

– Кто-нибудь видит в этом недоразумении подобную любовную силу?

Утюгов, почуяв неладное, опять сорвал наушники и грозно спросил:

– Это вы о чем?

– Да о книжках же, дурилка картонная! – выкрикнул Сверчков под всеобщий гогот.

Паша тоже было засмеялся, но в разгар веселья вдруг столкнулся с совершенно серьезным, даже негодующим взглядом Дивулиной.

– Это непорядочно, господин преподаватель! – презрительно выговорила она, забрала сумку и вышла, хлопнув дверью напоследок.

За все время Султанова еще никто так не называл. Вышло как ругательство. Утюгов неспешно собрал пожитки, заключенные в обширном рюкзаке, густо пропитанном запахом фирменной отцовской чесночной колбасы, нехорошо ухмыльнулся и потянулся следом. Паша явственно представил, как переросток успокаивает девушку, невзначай кладя ей руку на грудь. Его передернуло от нафантазированной картины. Так старался, а повезло опять другому. Что ж он все время на дядю работает? В фирме на Кандидова, в издательстве на Лазаря, а теперь вот-на Утюгова. С его помощью переросток, глядишь, и невинности лишит девку.

– Что это на нее нашло? – не понял он. – Она что обиделась? Я что-то не то сказал?

– Гормоны у нее играют, – сказал Сверчков. – Не обращайте внимания.

– Гормоны у Утюгова играют. Он в Дивулину влюбился, проходу ей не дает. И на занятия из-за нее записался, – махнула рукой Прянишникова.

– Так я ее жениха обидел?

– Его обидишь. Что касается невест, у него их пол-лицея. Он хоть трахаться и не умеет, но делает это с большим удовольствием.

– А мне не понравилось, – задумчиво сказал Сверчков, и все опять грохнули.

В класс заглянула Виолетта Сергеевна. Никто из учеников даже не шелохнулся, чтобы ее поприветствовать. Она тоже не поздоровалась. "Вежливость" получилась взаимная.

– А говорят, у вас занятия скучные? – спросила Маргулис донельзя слащавым голосом. – Прянишникова, ты же не хотела посещать лекции?

– Да что вы, Виолетта Сергеевна. Так интересно еще никогда не было. Исключая конечно ваши уроки по этике дизайна, – та сделал невинные глаза. – Мы даже хотим попросить господина Султанова о дополнительном цикле лекций.

Он замахал руками.

– Нет уж. Так на вас никакой современной литературы не напасешься.

Султанов собрал немногочисленные листки с записанными на них своими немногочисленными же мыслями, который раз удивляясь, что, будучи приговоренным по судьбе жить и помереть в пиджаке с чужого плеча и в галстуке на резинке, он умудрился взлететь на такую недосягаемую высь, и мысли свои большим людям диктует, вернее отпрыскам больших людей, с которыми не только соприкоснуться, увидеть которых раньше мог разве что за стеклами пролетающих мимом лимузинов с мигалками. И уже направлялся к выходу, когда столкнулся на лестнице с поднимающейся по ней физкультурницей, старающейся удержать сразу три мяча. Впритык к ней сзади двигались две прыщавых подростка, сжигающих пламенными взглядами туго натянутое на крутой заднице учительницы трико. Султанов шуганул подростков и взялся помочь.