Текст книги "Я рожу тебе сына (СИ)"

Автор книги: Дина Ареева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 7

Я смотрю Тимуру в глаза и снимаю футболку. Под ней ничего нет – лифчик остался в сумке в «Голландце», трусы, выпачканные в крови и сперме, Тим выбросил. Смотрю на его шею – крупный, выпирающий кадык поднимается и опускается, когда Тимур шумно сглатывает. И это зрелище меня завораживает. И очень возбуждает.

Я не так давно закончила школу, сам собой вспоминается учебник по анатомии: кадык заметнее у тех, у кого больше тестостерона. А еще он влияет на голос – с сильно выраженным кадыком голос ниже и грубее.

У Тима голос командный, раскатистый. Но это с другими, со мной он низкий, хриплый, возбуждающий… Я чувствую, как предательски выделяется влага между ног и прячу глаза. Наклоняюсь, чтобы надеть невесомый клочок ткани, который может назвать трусиками только обладатель очень хорошего воображения.

Ткань мгновенно пропитывается моим возбуждением, я не смею поднять глаза на Тима и беру лифчик. Он такой же невесомый, надеваю его, застегиваю, изогнувшись, и оказываюсь притянута к твердому телу.

Прямо передо мной – шея с выступающим кадыком, в меня утыкается выпирающий в паху член, мышцы, нависшие надо мной, тоже бугристые и выпирающие. Концентрация тестостерона в этом мужчине такая, что я точно знаю: если бы в мире существовали приборы, измеряющие тестостерон, при подключении к Тиму они бы не просто зашкаливали. Они бы взрывались вместе с лабораториями.

Тимур подхватывает меня под ягодицы и прислоняет к стене. Вовремя, иначе мои ноги сами бы подломились. Я обвиваю его ногами за талию, и член через брюки упирается прямо в промежность. Тимур смотрит на мою грудь, и его зрачки полностью затапливают радужку.

Я только успеваю подумать, что незачем было надевать белье, как он начинает меня ласкать. Прямо через кружево. Правда, оно такое тонкое, как паутинка, что я не чувствую его на теле. Поначалу. Пока Тимур не дышит мне на сосок, чуть касаясь языком.

Его дыхание горячее, вязкое, мокрое. И я уже вся мокрая внизу, с ужасом думаю, что наверняка на брюках Тима останутся пятна. Язык Тимура все увереннее трогает соски, кружит по ареолам, а я выгибаюсь и вдавливаюсь ему в член до потери сознания.

Мне хочется его внутрь, в себя, впритык. Чтобы ни одного милиметра свободного не осталось между нами и внутри меня. А Тимур нарочно продолжает эту пытку, теребит соски по очереди, смачивает их слюной. Они трутся о кружево, и меня выкручивает, болезненно простреливает к низу.

Я заметила, грудь для Тима – это что-то особенное. Он смотрит на нее, отстраняется, прикусывает сосок, а потом вбирает ртом и снова отстраняется. А мне кажется, что от охватившего возбуждения я просто сойду с ума.

От груди вниз тянутся невидимые нити, они натянуты до предела, как струны, и Тимур просто играет на них, заставляя меня издавать немыслимые, животные звуки. Не выдерживаю, тяну его голову вверх.

«Я тебя люблю, Тим!» – хочу сказать, но нельзя. Зато можно сказать по-другому, тоже правду. Только другую. Заменив одно-единственное слово.

– Я тебя хочу, Тим, – шепчу, а потом сползаю ниже и передо мной оказывается его шея. Ничего не могу с собой поделать, стону и обхватываю кадык губами.

– Ника! – Тимур хватает меня за волосы и оттягивает, заглядывая в глаза, а я лихорадочно расстегиваю пуговицы его рубашки.

Он помогает мне, стягивает рубашку и бросает в угол. Опускает меня на пол и разворачивает к зеркалу, здесь везде много зеркал.

– Смотри на себя, Ника, – держит за шею одной рукой, а второй ползет вниз по животу. Я раздвигаю ноги, показывая, как мне нужны там его пальцы. – Смотри, какая ты сексуальная.

Он останавливается, цепляет пальцами кружевную перемычку и водит по набухшей плоти, задевая клитор. Мы вместе смотрим в зеркало. Я растрепанная, с искусанными губами, отчего они кажутся ярким мазком. Тимур тянет за чашки бюстгальтера, теперь груди обнажены, соски вызывающе торчат. Он крутит их пальцами, а потом снова опускает руку вниз.

Вбирает губами кожу шеи и говорит так низко, что я почти кончаю от одного голоса:

– Смотри, я хочу, чтобы ты видела свое лицо, когда я буду тебя трахать.

Отодвигает кружево и врывается в меня сзади до упора. Я подаюсь вперед и наклоняюсь, но Тим не дает, тянет обратно. Захватывает меня одной рукой, прижимая к груди, а второй крепко держит за бедро.

Мы смотрим в зеркало, во мне член Тимура так глубоко, что кажется, он достает до половины меня. Мы дышим рвано, надсадно, я кладу одну руку на ладонь Тимура, а вторую завожу назад. И толкаю его в себя.

Тимур поворачивает мою голову, наши лица оказываются совсем близко.

– Ох…енная, какая ох…енная девочка! И моя… – шепчет он мне в губы, и наши языки сплетаются в очередном невменяемом танце.

Он начинает ритмично всаживаться в меня. Моя промежность набухла от прилитой крови, плоть сочится, я хочу выгнуться, но меня крепко держат руки Тима. Хочу крикнуть – у меня во рту язык Тима. Он полностью во мне, он обездвижил меня и вколачивается каменным членом так глубоко, насколько хватает меня внутри. Даже немного больно.

Разрывает поцелуй и поворачивает мою голову к зеркалу, сам смотрит вниз, как его член выбивает из меня крики и хрипы. А потом вгоняется под другим углом, и я кричу, хватаясь руками за воздух, кончая так, что перед глазами взрываются маленькие звезды.

Тимур ждет, когда я перестану судорожно сжиматься внутри, целует в висок и вытирает мне пот со лба. А потом наклоняет вперед, наматывает на руку волосы, берет за плечо и бьется с шипением об мои бедра. Матерится.

Я ничего не соображаю, перед глазами темно, тело не слушается, мышцы ноют. Чувствую, как тело Тимура сводит судорогами, в меня льется сперма, а потом меня поднимают вверх, и я слышу как сквозь вату:

– Моя, такая ох…енная девочка…

* * *

Я дышу Нике в спину между лопатками, слизываю капельки пота и, как заведенный, повторяю, какая она. Будто пластинку заело. Но я правда в ауте – впервые мой оргазм не столько от ощущений, сколько от того, что я вижу. И от осознания того, что с ней делаю.

Потому что я все делаю с ней первым. И от этого в мозгах реально искрит.

Наконец отлепляюсь от Ники, хоть это и нелегко – хочется упасть на нее, сгрести руками, подмять под себя и дышать ее одуряющим запахом, смешанным с запахом нашего безбашенного секса.

Но надо ехать, и ехать прямиком в аптеку. Меня заждались средства экстренной контрацепции. Неэкстренной тоже и побольше, судя по тому, как я на нее реагирую. Хотя, стоит представить, что я войду в Нику в презервативе, сразу портится настроение.

Я хочу ее чувствовать, она такая влажная внутри, такая горячая. И шелковая. Мой член там в презервативе будет как космонавт в скафандре.

Ладно, разберемся, а пока в душ. И лучше порознь, потому что на второй заход времени уже нет.

Ника выходит, завернутая в полотенце. Я даю ей сумку и платье, которое забрал в клубе, а сам иду в ванную. Когда выхожу, подвисаю.

Так и есть. В своем простом платье в ромбах Вероника выглядит, как и не снилось холеным девицам, которыми плотно забиты все приличные тусовки города. Быстро одеваюсь – в этот раз да, это будет «Baldessarini» – и мы с Никой через десять минут уже входим в «Резидент». Сначала в ресторан, за одеждой Нике потом, я голодный как волк.

Прежде зашли в аптеку, я выдал Нике таблетки и воду, она выпила первую, по второй я поставил напоминалку в свой телефон. Никины дрова надо выбросить и купить ей новый, как раз поищем подходящий, пока будут нести блюда.

Нас провожают в кабинет, делаем заказ. Вероника не падает в обморок ни от цен, ни от названий блюд – все верно, «Мансарда» уровнем не хуже, ей знакома и кухня, и ценовая категория. Замечаю, что девочка моя мнется и прячет глаза – сто пудов хочет в туалет и не знает, как сказать.

– Руки мыть, быстро, – командую и иду следом. Ника исчезает за дверью.

– Тимур?

Оборачиваюсь – Кристина. Ну Кристина, и что?

– Привет.

– Ты пропал, не звонишь… Совсем меня забыл? – она идет от бедра, раньше меня это заводило, а теперь заводит кое-что другое. Кружевная полоска в моих пальцах, которой я ласкал сегодня мокрую набухшую плоть… Блять, как не вовремя промелькнула картинка, Кристина явно воспримет мой стояк на свой счет.

Так и есть. Подходит своей танцующей походкой и томно запрокидывает голову:

– Вижу, ты мне не рад. В отличие от него, – кладет руку на мой нормально так стоящий член. Сбрасываю руку, оглядываюсь. Тяну ее в зал, завожу за угол и говорю разброчиво и внятно, вдавливая в стену за согнутый локоть.

– Кристина. Я не один. Следи за руками, будь добра, ненароком могут оторваться.

Ее глаза темнеют, она хочет еще что-то сказать, как тут я слышу отчаянный крик, и сердце делает рывок к горлу.

– Тимур! Тим!

Бросаюсь назад, и от увиденного просто зверею. Те два хера, дружки Саркиса, тянут Нику в соседний кабинет, а она вырывается и кричит. Тот самый мой оживший кошмар.

Я бить начинаю, наверное, еще в воздухе.

– Карим, девку держи, я сам, – кричит первый, Тигран кажется. Был. А, нет, живой, сука.

– Ты ох…вший, Талер, – вопит Карим, размазывая под стеной красные сопли. Из кабинета вываливается их охрана, из зала вваливается моя.

– Тихо, парни, – хрипит Карим, – мы сами. Постреляете друг друга, хули толку?

Киваю своим – все верно, теперь можно и поговорить. Вероника бросается ко мне, намертво цепляется за талию и я слышу, как она дрожит. Изнутри снова поднимается то муторное, звериное, от которого я перестаю соображать.

– Не бойся, Ника, – беру за подбородок, поднимаю и целую в губы. Проталкиваюсь языком, поцелуй должен быть взрослый. Ее нужно успокоить, а этим уродам показать, кто тут и с кем.

– Она что, правда твоя, Талер? – все так же хрипит Карим из-под стены. Тигран встает на ноги.

– Тебе пздц, Талер, – говорит, стараясь быть спокойным. – Саркис сказал, что это ты увез ее из клуба. Она наша.

– Тим, – Ника дрожит, отстраняясь. Я задвигаю ее за себя и разворачиваюсь. Мне надо, чтобы эти два ублюдка были вечером в клубе.

– Это моя женщина, – говорю спокойно, – забудьте. С Саркисом мы договорились, я сегодня привезу деньги в клуб. В одиннадцать.

Больше ничего не даю сказать, забираю Нику и увожу в кабинет. Она продолжает цепляться за меня, приходится отрывать ладони. Поддаюсь порыву и прикладываю их по очереди к губам. Зачем? Хер его знает, просто захотелось. Она смотрит зачарованно:

– Почему они не стали с тобой драться, Тим? Их же двое, а ты один?

– Со мной? – сажусь на диван и тяну ее на колени. – Так я ж детдомовский. Они знают, что я не дерусь. Я убиваю.

Глава 8

Официант приносит еду, быстро расставляет блюда на столе и отваливает. Ника сидит у меня на коленях, обхватив себя за плечи, и смотрит мне в глаза.

– Тимур, это правда, что они меня купили?

Я откидываюсь на спинку, раскинув руки.

– Забудь о них, Ника. Просто не думай.

– Я хочу знать, – упрямо хмурит брови. Кладу руку ей на коленку, а потом ползу по ноге под платье. Не знаю почему, но меня это платье пздц как заводит.

– Они не тебя купили, Ника, – рука скользит по внутренней стороне бедра и упирается в треугольник между ног. Оттуда идет тепло, и у меня в штанах существенно поднимается температура. По ходу, пожрать мне сегодня не судьба. – Они купили твою… неопытность.

Чуть язык не сломал, но по-другому говорить не хотелось. Ну не невинность же, я ж не Пушкин с Лермонтовым. Хорошо, не добавил, что то, что они купили, забрал я. Без денег, за так.

– Я боюсь, – говорит еле слышно.

– Тебе нечего бояться, – пытаюсь ее успокоить, – поверь мне, пожалуйста.

Ника вдруг выпрямляется, протягивает руку и гладит меня по щеке, по подбородку, ее пальчики пробегаются по губам, а я смотрю на нее как дурак. В ее глазах мелькает что-то неуловимое, не могу объяснить, что, но меня изнутри начинает штормить.

Надо приходить в себя, я увереннее вдавливаюсь в нее рукой и спрашиваю, стараясь, чтобы прозвучало как можно развязнее:

– Ну что, сначала будем есть, потом трахаться, или сначала трахаемся, а потом едим?

Я хочу, чтобы она не думала о тех двоих, им жить осталось несколько часов, зачем о таких думать? А бояться мертвецов даже как-то неудобно.

И тут происходит то, что выбивает меня, как автомат от перегрузки в электросети. Ника ложится мне на грудь, обнимает за шею и утыкается макушкой под подбородок.

– Мне все равно, Тим, – шелестит, – только чтобы с тобой…

И я как рыбина, выброшенная на сушу, хватаю ртом воздух, а сам сижу, полулежа на спинке дивана, не смея даже пошевелиться. Потому что не хочу – не хочу, чтобы это сейчас закончилось. Чтобы она отлепилась от меня и отпустила.

Мне наплевать, что рубашка наверняка измялась, да и брюки тоже. Мне так круто пахнет моей девочкой, что я просто лежу с ней на груди и глажу ее волосы. Захватываю длинные пряди, и они красиво струятся сквозь пальцы – натуральный черный шелк. И на вид, и на ощупь.

Откуда ж ты взялась такая сладкая на мою голову? На обе головы. Она привстает, смотрит на меня, а потом осторожно касается губами, и я ловлю ее губы ртом.

Я редко целуюсь, поцелуи – это не мое. Девушки обычно обижаются, но мне глубоко пох…й. Мне принципально не касаться ртом рта, где был неизвестно чей хер. А тем более, если известно. Поэтому я даже позы предпочитаю те, где не лицом к лицу.

С Никой я об этом не думаю, просто ее целую, а она отвечает, и мне нравится так как сейчас – неторопливо. Долго целуемся, затем она отодвигается и нерешительно спрашивает:

– Может, сначала поедим?

Рывком поднимаюсь и ссаживаю ее с колен. Умница моя.

– Правильно, детка, у тебя не будет сил, если ты не будешь есть. И у меня тоже.

Выжидаю, пока она увлеченно начинает ковыряться в салате и говорю:

– Давай заедем к тебе домой, ты заберешь то, что посчитаешь нужным. Остальное купим.

Она облизывается и согласно кивает.

– Как скажешь, Тимур.

У меня от этого «Тимур» грозится начаться извержение. И не вулкана. Но я сам не хочу здесь, хочу на кровати, раздеть ее полностью и смотреть. А потом уже не только смотреть. Так что едем сейчас к ней на квартиру, затем мне нужно взять деньги, которые я привезу Саркису за Нику.

То, что Саркису они не понадобятся, знаем мы с Шерханом. Главное, чтобы от этом не узнал Саркис.

* * *

Тимур входит первым, обходит квартиру, даже в туалет заглядывает, а потом разрешает войти мне.

– Собирайся, я подожду в машине. Одежду не бери, мы все купим новое.

Я все равно складываю в сумку вещи, паспорт, тапочки и чашку – ее мне девчонки подарили на день рождения, жалко оставлять. А потом меня внезапно осеняет догадка, и я замираю, открыв рот – Тим не попросил показать паспорт, даже не взглянул на вещи. Он забрал ключи вместе с сумкой, а значит… Значит, он уже здесь был. И он… Он знает?

Трясущимися руками лезу в свой тайник, который устроила в диване – диван старый, с пружинным блоком, изнутри отпоролась обивка, и там я храню свои сокровища. Лаки, фотографию и дневник с признаниями в любви Тиму Талеру.

Сейчас мне все это кажется ужасно наивным и глупым. Мне очень стыдно за мой детский дневник и детские признания. Потому что теперь я знаю, что такое взрослая любовь, у меня до сих пор ощущения, будто во мне твердый член Тима, и я не представляю, что будет, если он прочтет дневник.

Но выбросить его не могу, это уже часть меня, я быстро прячу на самое дно сумки игрушку и дневник с фотографией – спрячу где-нибудь. Кто знает, вернусь ли я обратно в эту квартиру.

В машине мой телефон немного зарядился, как раз хватит на один звонок. Я набираю Борисовну по памяти, в моей телефонной книжке контакты только с работы. Как я понимаю, бывшей.

– Доминика! Как хорошо, что ты позвонила, а я все утро тебе ищу!

Конечно, она звонила, Тимур ее напугал, и она беспокоится. Меня окатывает волной признательности.

– Здравствуйте, Татьяна Борисовна! Телефон разрядился, все в порядке, не волнуйтесь. У меня все хорошо.

– Доминика, – пауза, и я как наяву вижу, как она поджимает губы, – звонил Тимур, спрашивал про тебя. Он хочет, чтобы ты взяла его банковскую карту. Ты подумай, деточка, тебе ведь нужно учиться…

– Татьяна Борисовна, – перебиваю, – передайте Тимуру, что у меня появился жених. Я скоро выйду замуж. Моему будущему мужу точно не понравится, что я пользуюсь банковской картой чужого мужчины.

Говорю «чужого», а у самой нервные окончания сплетаются в тесный болезненный комок и подкатываются к горлу. Это неправда, сегодня мы с Тимом были так близки, что кажется, ближе просто невозможно. Но я должна это сказать, чтобы Тимур перестал меня искать.

Борисовна начинает озабоченно кудахтать и допытываться, я клятвенно обещаю привести «жениха» и с ней познакомить. И даже думаю, кого можно попросить сходить со мной в детдом. Может, Макса? И смогу ли я вообще выйти из дома Тимура?

Поспешно прощаюсь и удаляю звонок из истории, телефон на последнем издыхании. Хорошо, что я успела позвонить. Окидываю взглядом квартиру, выбегаю из подъезда – Тим стоит у машины и говорит по телефону. Подхожу ближе и даже не удивляюсь, когда слышу его взвинченное:

– Как замуж? За кого? Татьяна Борисовна, как вы можете так спокойно об этом говорить? Надо узнать…

И тихо радуюсь, что Тим Талер не может в самом деле меня контролировать. Трахаться у него выходит намного лучше. Замираю на полдороге, потому что Тим несколько раз впечатывает кулак в капот машины. И я вздрагиваю каждый раз, как под его рукой глухо отзывается металл.

– Садись в машину, Ника, – говорит он, не оборачиваясь.

Мы едем, и едем очень быстро. Тим злой, я вижу, и внутри меня поднимается… ревность. Он злой, потому что я выхожу замуж, и поэтому совсем не смотрит на… меня? Он разгоняет машину все быстрее и быстрее, стрелка спидометра пересекла отметку сто пятьдесят километров в час и медленно ползет дальше. У меня внутри все сжимается от страха, я боюсь машин с тех самых пор, как меня сбили возле детдома.

– Тим, почему мы едем так быстро? – тихо спрашиваю.

– Тебе не нравится? – Тим смотрит так, будто не может понять, откуда я здесь взялась, и меня снова накрывает волной ревности.

– Нет.

– Почему?

– Я боюсь…

Он начинает медленно сбрасывать скорость, и я с облегчением выдыхаю. Он берет меня за ладонь и кладет на руль, сверху накрывая своей.

– Извини, Ника. Я об этом не подумал. Не бойся, – а потом вдруг порывисто прижимает к губам, – со мной ничего не бойся.

И я закрываю глаза…

Мы приезжаем в загородный поселок, проезжаем в самый конец. Крайний дом стоит практически в лесу, он огорожен высоким забором.

– Это моя дача, – говорит Тимур, – мы обязательно приедем с тобой сюда на выходные. Подожди в машине, я быстро.

Он в самом деле быстро возвращается со спортивной сумкой, бросает ее на заднее сиденье и садится за руль.

– Здесь нет охраны? – спрашиваю.

– Поселок охраняется, дом под сигнализацией. Это просто дача, здесь нечего брать, – кривит губы Тимур и мы отъезжаем. Едем молча, пока он не просит: – Дай воды, Ника.

Я поворачиваюсь, чтобы взять бутылку воды с заднего сиденья и у меня перехватывает дух – через неполностью закрытую молнию сумки я вижу пачки с долларами и понимаю, что Тим приезжал за деньгами. И эти деньги ему нужны, чтобы заплатить за меня Саркису.

Глава 9

Я едва сдержался, чтобы не расхерачить телефон о ближайшее дерево. Хорошо, Ника вернулась. Мы приехали к ней домой забрать вещи, я проверил, никого ли не было в квартире после меня, и спустился подождать к машине.

Позвонила Борисовна, а дальше я слушал и сжимал телефон так, что думал, он треснет. Доминика выходит замуж. Борисовна так торжественно сообщила об этом, будто я миллион выиграл. Хотя, наверное, да, я, блять, должен обкончаться от счастья. Вот только мне будто в грудь ногой задвинули. Больно, пздц как. Каждый раз я думаю, что отпустило, а не отпускает.

Как они могут отдать Доминику первому встречному? Как же хочется ее найти, поймать этого мудозвона, наизнанку вывернуть и так оставить. Поздравить, сука, с бракосочетанием. А что потом? Ничего. Я ей никто и останусь никем. Борисовна блеет, что у Доминики все хорошо, она пообещала привести своего мальчика и познакомить с Борисовной.

Пускай знакомится. Я хочу знать, кто он. Где работает, кем. Где живет, с кем. Я встречусь с ним только один раз, чтобы Доминика не знала, но он на всю жизнь запомнит и усвоит – обидит ее, украсит своим памятником городское кладбище.

Мы едем в поселок, в дом. Для всех у меня в лесу дача, и когда Талера достает город, он прячется там от людей. Дом в самом деле на отшибе, вокруг лес, так что все по легенде. В общем, так оно и есть, но прятаться от людей я предпочитаю на островах или возле океана. Когда опускаешься на морское дно, человеческое дно уже не кажется таким отвратным. А здесь я просто держу деньги.

Цокольный этаж – настоящий бункер, хер туда попадешь. Пароль от сейфа – день рождения Доминики. Беру сотку. Конечно, Саркис эти деньги не получит, это страховка на случай, если что-то пойдет не так. Но думаю, все получится.

Я пойду сам, не стану перекладывать на «расстрельную» команду, сегодня Талер солирует, а они остаются на подтанцовке. И клянусь, от такого привата у Саркиса и его дружков неслабо подгорит. В самом прямом смысле.

До вечера время вагон, и я везу Нику в за шмотками. Она подозрительно притихла, сидит, смотрит исподлобья на дорогу и молчит, с самого ресторана такая. Съезжаю на обочину и заглушаю двигатель. Поворачиваюсь к Веронике и за подбородок тяну к себе. Вот теперь хорошо, глаза в глаза.

– Ника, – уже напряглась, смотрит испуганно. Чтобы успокоить, провожу большим пальцем сначала по одной губе, потом по второй. Прижимаю.

Они как кровью налитые, потому такие яркие, ведь она их не красит. Сами по себе будто припухшие, магнитом тянут. Не могу удержаться, выше подтягиваю и целую. Сначала просто языком по губам прохожусь, а потом глубже толкаюсь. Вспоминаю как внизу ее ласкал, сразу от головы к члену откатывает, ширинка натягивается, чуть не лопается, ну какая же девочка мне досталась оху…нная…

Меня штормит, затягивает в поцелуй, а она не шелохнется. Отодвигаюсь, беру ее руки и закидываю себе за шею, а потом снова губы ртом ласкаю. И про другие думаю, они тоже у нее быстро кровью наливаются, и такие сладкие становятся, что я даже запах их слышу. В голове начинает шуметь, перед глазами все мутнеет.

Стону и подминаю ее под себя. А она упирается, сучка малая, я платье задираю и в бедро пальцами впиваюсь. Зубки сцепила и язык выталкивает, мне даже смешно делается. Играет со мной, маленькая совсем…

– Ника, – придавливаю к спинке и шепчу на ушко, обхватываю мочку губами и прохожусь языком, – я же тебя сейчас тут трахну прямо на трассе. Что ты делаешь?

Напрягается подо мной, и я понимаю, что это не игра. В грудь упираются ладони – кисти узкие, пальчики длинные. Хочу, чтобы она не упиралась в меня ими, а гладила. Или лучше себя, сминала свою ох…ительную грудь, сидя на мне. Теперь я точно знаю, как трахну ее вечером, снизу.

– Ника!

– Тимур, – поднимает на меня свои большие глаза, темные и блестящие. Черный шоколад. Или маслины. – Кто такая Доминика?‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

* * *

Я молчу и смотрю перед собой, уперевшись руками в руль. Мне нечего ответить. Я мог бы сказать, что это маленькая девочка, которую я впервые увидел на сцене актового зала детского дома. Которая смогла каким-то образом пробраться внутрь меня. И которая умудрилась придать моей жизни смысл, потому что я оказался ей нужен.

Девочка, которая писала мне письма и признавалась в любви. Я не верю в любовь, я слишком циничен, но Доминике нельзя было не верить. Мне запретили видеться с ней, но я мог приходить и смотреть, как она живет без меня – играет, бегает, смеется. Прятаться, чтобы она не видела, и смотреть.

Я мог рассказать, как несколько лет боролся за право опеки. Как хотел забрать ее из детдома, потому что видел, как она беззащитна и неприспособлена для детдомовской жизни. И что мне ее так и не отдали.

Я много чего мог бы рассказать громко и пафосно, если бы не было того дня, когда я возненавидел себя. Когда поклялся, что больше не подойду к этой девочке ближе чем на несколько метров. Дня, после которого я долго не мог отмыться, потому что чувствовал себя грязным извращенцем с потными руками.

Ей еще не было пятнадцати. Я приехал в детдом к Борисовне, привез одежду, которую купил детям – всю из бутиков, потому что Борисовна запретила одевать одну Доминику. А мне хотелось, чтобы моя девочка была самой красивой.

Мелкий дождь сменился ливнем. Когда я вышел из дверей, увидел Доминику с подружками, они бежали к крыльцу совсем вымокшие. Я встал за колонной, чтобы она меня не увидела, и смотрел. До сих пор мне мерзко от самого себя, я не должен был там стоять и пускать слюни, но я стоял, до крови впившись ногтями в ладони.

Она была в простом летнем платье, платье намокло, прилипло к телу, по длинным волосам стекала вода. Доминика смеялась и переговаривалась с девочками, а я стоял, будто меня гвоздями прибили, и понимал, как это правильно, что мне не отдали Доминику.

Потому что она больше не была той маленькой девочкой, которую я знал. Я должен был уйти, не смотреть, но поделать с собой ничего не мог. И от этого было еще омерзительнее.

Она была все еще по-детски угловатой, с длинными ногами и тонкими руками. И сама тоненькая, талия наверняка уместилась бы у меня в ладонях. Но платье, ставшее прозрачным от дождя, показывало, как меняется Доминика. И когда я представил, что мои пальцы смыкаются на ее талии, внутри забили настоящие гейзеры.

Впервые в жизни я благодарил всех, кто пресек мои попытки и завернул документы об опеке. Потому что я – долбаный извращенец. Я проклинал себя последними словами, но так и не тронулся с места. Девочки скрылись в здании, а я пошел к машине и стоял под дождем, пока одежда не промокла насквозь.

С тех пор я запретил себе думать о ней. Я хотел, чтобы она осталась в моей памяти маленькой девочкой, которая встала с инвалидной коляски, потому что я ее об этом попросил. Которая писала мне письма и хранила подаренную мною игрушку. Остальное меня пугало.

Я больше не приезжал и не следил за ней, не хотел видеть, как она превращается во взрослую девушку. Я боялся себя. Потому что не был готов, что моя маленькая Доминика вырастет. Потому что лучше сдохнуть, чем ее захотеть. Всего этого я не мог рассказать девочке, которая сидела рядом, чтобы меня не стошнило от самого себя.

Поворачиваюсь, смотрю на Нику. И до меня медленно доходит, почему меня так тянет к этой сладкой девочке. У них одинаковое телосложение, цвет волос, похожие имена. Даже платье у Ники похоже на то, что меня чуть с ума не свело тогда.

– Доминика? – она почему-то вздрагивает и смотрит так удивленно, что даже рот приоткрывает. Наверное, я слишком надолго ударился в воспоминания. – А почему ты спрашиваешь о ней?

– Ты назвал меня во сне Доминикой, – отвечает не сразу, будто спохватывается. А я смотрю пристально в глаза.

Вообще-то, я не разговорчив, тем более во сне. Хотя с появлением в моей жизни Ники уже ни за что не готов поручиться, кроме того, что трахаться теперь хочется вдвое чаще. Если не втрое.

– Хорошо, – киваю медленно, – я скажу. Доминика – она как и я, детдомовская. Я ей помогаю.

– И все? – тянет разочарованно, а потом поднимает глаза и спрашивает шепотом: – Это просто девочка, Тим, или ты ее любишь?

– Я никого не люблю, – говорю, не глядя, и завожу двигатель. Машина мягко трогается с места, а я кладу Нике руку на коленку и глажу шелковую ножку.

– Она не моя девочка, Ника, если ты об этом. Сейчас ты моя девочка. И больше мы об этом не говорим.