Текст книги "До рая подать рукой (сборник)"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

По правую руку тянется луг, по левую стоят высокие часовые-сосны, салютуя луне верхними ветвями. Его шаги по обочине, между деревьями и асфальтом, гулко разносятся в тишине. Он боится, что рано или поздно звук этот привлечет преследователей.

Еще один раз он оглядывается, но только один. Потому что видит пульсирующие языки пламени на востоке, поднимающиеся к темному небу, знает, что это горит дом Хэммондов. Обгоревшие до костей, тела мертвых никак не помогут полиции установить убийц.

Поворот дороги, и деревья скрывают от него пожарище, а выйдя из-за поворота, он видит грузовик, стоящий на обочине. Фары потушены, горят только подфарники и задние огни, но двигатель работает на холостых оборотах, мерно рычит, словно большущий зверь, который долго бежал, а теперь дремлет стоя.

Мальчик переходит с бега на быстрый шаг, стремясь приглушить и звуки шагов, и шум вырывающегося изо рта воздуха. Словно прочитав его мысли, собака держится рядом с ним, не идет – крадется, прижимаясь к земле, больше напоминая кошку.

Кузов грузовика обтянут брезентовыми крышей и стенами. Задний торец открыт, если не считать низкого борта.

Подойдя к заднему бамперу, чувствуя, что задние огни освещают его, как прожекторы, мальчик слышит голоса. Двое мужчин болтают о пустяках.

Он осторожно смотрит вдоль борта на стороне водителя, никого не видит, перемещается к противоположному борту. Двое мужчин стоят спиной к асфальту, глядя на лес. Лунный свет серебрит дугообразные струи мочи.

Он не хочет подвергать опасности этих людей. Если он останется здесь, они, возможно, умрут, не успев опорожнить мочевые пузыри: остановка продлится дольше, чем они планировали. Однако на своих двоих ему не удастся оторваться от преследователей.

Борт крепится ко дну кузова петлями. Два запорных болта фиксируют его в вертикальном положении.

Мальчик осторожно поворачивает и выдвигает правый запорный болт. Поддерживая борт, проделывает то же самое с левым. Опускает борт. Петли хорошо смазаны,.не скрипят. Он мог бы встать на бампер и перелезть через борт, но его четвероногому другу такое не под силу.

Понимая, что задумал его новый хозяин, собака запрыгивает в кузов, мягко приземлившись среди груза, не перекрывая звуковой порог, установленный тихим урчанием двигателя.

Мальчик залезает под прикрытие брезента. Поднять борт изнутри – работа не из легких, но, стиснув зубы, он справляется. Загоняет в ушко один запорный болт, потом второй, аккурат в тот момент, когда мужчины вдруг громко смеются.

За грузовиком дорога по-прежнему пустынна. Параллельные разделительные полосы, желтые днем, под морозно-белой луной стали белыми, и мальчику они представляются двойным бикфордовым шнуром, по которому, шипя и дымясь, к нему приближается ужас.

«Поторопитесь, — молит он мужчин, словно усилием воли может заставить их сдвинуться с места.– Поторопитесь».

Шаря руками вокруг, он обнаруживает, что грузовик везет одеяла. Некоторые свернуты и легко раскатываются. Другие сложены в тюки и перевязаны веревкой.

Его правая рука находит гладкую кожу, крутой изгиб задней луки, плавный – подушки, переднюю луку, рог: седло.

Среди одеял лежат и другие седла, гладкие, как первое, и украшенные орнаментами, которые под любопытными пальцами мальчика рассказывают о парадах, красочных шоу, родео. Инкрустации, холодные на ощупь, сделаны, должно быть, из серебра, черепаховых панцирей, сердолика, малахита, оникса.

Водитель снимает грузовик с ручного тормоза. Выворачивает руль, возвращаясь с обочины на асфальт, камешки, подхваченные вращающимися колесами, улетают в темноту.

Грузовик катится на юго-запад, двойной бикфордов шнур все разматывается и разматывается, придорожные столбы с электрическими и телефонными проводами ассоциируются у мальчика с солдатами, марширующими к полю сражения, расположенному за горизонтом.

Среди груд одеял и седел, окутанный приятными запахами фетра, овчины, кожи и конечно же лошадей, мальчик-сирота и приблудная собака жмутся друг к другу. Они связаны утратой близких и обостренным инстинктом выживания. Они едут в незнакомые края, навстречу неведомому будущему.

Глава 5

В среду, ближе к вечеру, потеряв день на поиски работы, Микки Белсонг вернулась в трейлерный городок, украшенный жалкими клочками зелени, еще устоявшей под неистовым жаром немилосердного солнца. О торнадо, главном враге трейлерных городков в равнинных штатах, здесь, в Южной Калифорнии, знали только понаслышке, но, спасибо летней жаре, к августу их территория представляла собой жалкое зрелище. Не хватало только землетрясения, которое могло разнести такой городок не хуже торнадо.

Не первой молодости передвижной дом тети Дженевы более всего напоминал гигантскую печь, построенную с тем, чтобы одновременно жарить несколько коровьих туш. А может, какой-то злобный бог солнца жил в этих металлических стенах, потому что воздух вокруг трейлера мерцал, будто его заполняли души мятущихся демонов.

Войдя в трейлер, Микки удивилась тому, что мебель еще не самовоспламенилась. Тетя Дженева сдвинула все окна, чтобы устроить сквозняк, но в этот августовский день воздух просто не желал шевелиться, загустев до плотности воды.

В крохотной спальне Микки сбросила отдавившие пальцы туфли на высоких каблуках. Сняла дешевый костюм из хлопчатобумажной ткани и колготки.

Микки подумала о душе, но со вздохом отказалась от этой мысли: в ванной одно маленькое окошечко, недостаточное для вентиляции в такую жару, и вместо душа получилась бы парная.

Она надела белые шорты и красную китайскую блузу без рукавов. Посмотрелась в зеркало на двери. Выглядела она очень даже хорошо, пусть на душе и скребли кошки.

Когда-то она гордилась своей красотой. Теперь задавалась вопросом: а стоило ли гордиться тем, что далось без всяких усилий, без малейших жертв с ее стороны?

За последний год, ломая себя через колено, преодолевая собственное упрямство,– тут она ничем не уступала мулу, не желающему тянуть плуг,– Микки пришла к малоприятному заключению: жизнь ее на текущий момент растрачена попусту, а чтобы найти тому виновника, достаточно подойти к зеркалу. И злость, которую она выплескивала раньше на других, обратилась на нее саму.

Однако постоянно подбрасывать дровишки в костер злости – удел раздражительных и слабых людей, к каковым Микки не относилась.

Так что со временем жгучее чувство ненависти к себе подостыло, уступив место депрессии.

Прошла и депрессия, и теперь изо дня в день Микки жила ожиданием перемен. Разумеется, к лучшему.

Одарив ее красотой, судьба более ничем не проявила щедрости. Вот почему Микки и не могла понять, чем вызвано это сладкое предчувствие.

Конечно же, ее терзали сомнения. Вдруг ожидания напрасны?

Но в эту неделю, проведенную у тети Дженевы, она каждое утро просыпалась с убеждением, что перемены грядут, радостные, знаменательные перемены.

Разумеется, еще неделя безрезультатных поисков работы могла вернуть депрессию. Кроме того, не раз и не два за день в ней опять вспыхивала злость. Не такая жгучая, как в не столь уж далеком прошлом, еще не костер – искорка, но именно из искры, бывало, и разгоралось пламя. Долгий день с чередой отказов измотал ее и духовно, и физически. И собственная эмоциональная неустойчивость пугала Микки.

Босиком она прошла на кухню, где тетя Дженева готовила обед. Маленький электрический вентилятор, стоявший на полу, крутил горячий воздух, но не охлаждал его. Действительно, разве можно охладить кипящий суп, помешивая его деревянной ложкой?

Из-за преступной глупости или глупой преступности чиновников Калифорнии, ведающих вопросами электроснабжения, в начале этого лета штат столкнулся с серьезной нехваткой электроэнергии. Чтобы ликвидировать кризис, ее пришлось покупать в других штатах по очень высоким ценам. Соответственно, прыгнула вверх и плата за электричество. Так что теперь тетя Дженева не могла включить кондиционер.

Посыпая салат с макаронами тертым пармезаном, тетя Джен одарила Микки улыбкой, которая могла бы очаровать даже райского змея-искусителя, настроив его на благодушный лад. Когда-то золотые, волосы Джен заметно поблекли, в них появились седые пряди. Однако лицо оставалось гладким, потому что с возрастом она заметно располнела, а россыпь веснушек и зеленые глаза выдавали присутствие юной девушки, прячущейся за фасадом шестидесятилетней матроны.

– Микки, сладенькая, удачно провела день?

– Гнусный день, тетя Джен.

– Слушай, мне всегда так не нравилось это слово.

– Оно ничем не хуже других, но, если тебе не нравится, я найду другое. Ужасный день.

– Понимаю. Тогда почему бы тебе не выпить стакан лимонада? Я сделала свежий.

– Знаешь, я бы предпочла пиво.

– Есть и пиво. Твой дядя Вернон любил выпить вечерком пару банок ледяного пива.

Тетя Джен пиво не пила. Вернон уже восемнадцать лет лежал в земле.

Однако Дженева держала в холодильнике любимое пиво мужа, а если его никто не выпивал, периодически заменяла старые банки, у которых истек срок хранения, новыми.

Уступив Вернона Смерти, она твердо решила не отдавать ей ни дорогие сердцу воспоминания, ни устоявшиеся семейные традиции. Только плоть – ничего больше.

Микки открыла банку «Будвайзера».

– Они думают, что экономика катится в тартарары.

– Кто думает, дорогая?

– Все, с кем я говорила насчет работы.

Поставив миску салата на стол, Дженева начала резать поджаренные куриные грудки для сандвичей.

– Просто тебе попадались пессимисты. Для одних экономика всегда катится в тартарары, тогда как другие всем довольны. Ты обязательно найдешь работу, сладенькая.

Ледяное пиво успокаивало.

– Как тебе удается всегда пребывать в радужном настроении?

– Легко,– не отрываясь от куриных грудок, ответила Дженева.– Для этого достаточно оглядеться вокруг.

Микки огляделась.

– Извини, тетя Джен, но я вижу маленькую кухню старого трейлера, по которому давно уже плачет свалка.

– Тогда ты не знаешь, куда смотреть, сладенькая. В холодильнике тарелочка с огурцами, оливки, миска с картофельным салатом, кое-что еще. Тебя не затруднит поставить все это на стол?

Доставая из холодильника сыр, Микки спросила:

– Ты ждешь в гости футбольную команду или как?

Дженева поставила на стол нарезанные куриные грудки.

– Разве ты не заметила... стол сервирован на троих.

– Так у нас к обеду гость?

Ей ответил стук. Дверь в кухню была открыта, чтобы улучшить циркуляцию воздуха, поэтому Лайлани постучала в дверной косяк.

– Заходи, заходи, это солнце тебя сожжет! – крикнула тетя Дженева, словно приглашала девочку не в печь-трейлер, а в прохладный оазис

Подсвеченная сзади клонящимся к горизонту солнцем, в шортах цвета хаки и белой футболке с маленьким зеленым сердечком на груди, Лайлани вошла, позвякивая стальным ортопедическим аппаратом на левой ноге, хотя три ступеньки она преодолела бесшумно.

И Микки вдруг поняла, что ее безуспешные поиски работы – сущая ерунда в сравнении с тем, что выпало на долю этой девочки. Так что не ей называть прожитый день гнусным. Потому-то это слово так и покоробило тетю Дженеву. В общем, с появлением девочки-инвалида Микки, к своему изумлению, вновь ощутила то самое радостное ожидание перемен, которое, после приезда в трейлерный городок, не позволяло ей с головой уйти в пучину жалости к себе.

– Миссис Ди,– обратилась Лайлани к Дженеве,– ваш розовый куст, от которого мурашки бегут по коже, только что едва не прихватил меня.

Дженева улыбнулась:

– Если вы и поссорились, дорогая, я уверена, что инициатива исходила от тебя.

Большим пальцем изуродованной руки Лайлани указала на Дженеву и повернулась к Микки:

– Она – оригинал. Где ты ее нашла?

– Она – сестра моего отца, так что я получила ее в комплекте с ним.

– В качестве бонусных пунктов,– кивнула Лайлани.– У тебя, должно быть, отличный отец.

– С чего ты так решила?

– Сестра у него очень клевая.

– Он бросил мою мать и меня, когда мне исполнилось три года.

– Тяжелое дело. А мой никчемный папашка сбежал в день моего рождения.

– Не знала, что у нас соревнование, чей отец хуже.

– По крайней мере, мой отец не был убийцей, как мой нынешний псевдоотец... вернее, насколько мне известно, не был. Твой отец – убийца?

– Я опять проиграла. Он всего лишь самовлюбленная свинья.

– Миссис Ди, вы не обижаетесь, когда вашего брата называют самовлюбленной свиньей?

– К сожалению, дорогая, это правда.

– Значит, вы не просто бонусные пункты, вы – тот самый первый приз, который обнаружился в коробке с заплесневевшим крекером.

Дженева просияла.

– Как это мило, Лайлани. Налить тебе лимонада?

Девочка указала на стоящую на столе банку «Будвайзера».

– Раз Микки пьет пиво, я составлю ей компанию.

Дженева налила девочке лимонад.

– Представь, себе, что это «Будвайзер».

– Она думает, что я ребенок,– пожаловалась Лайлани Микки.

– Ты и есть ребенок.

– Все зависит от того, что подразумевается под понятием «ребенок».

– Любой человек от двенадцати и младше.

– Как это грустно. Ты воспользовалась случайным числом. Это указывает на ограниченную способность к независимым мыслям и анализу.

– Хорошо,– кивнула Микки,– давай зайдем с другой стороны. Ты – ребенок, потому что у тебя еще нет буферов.

Лайлани вздрогнула.

– Несправедливо. Ты знаешь, что это мое больное место.

– Да что у тебя может болеть? Там же просто ничего нет. Все плоское, как кусок швейцарского сыра на этой тарелке.

– Да, конечно, но придет день, когда у меня будет такая большая грудь, что для равновесия мне придется носить на спине мешок цемента.

– Что-то в ней есть, не так ли? – Дженева поделилась с Микки своими впечатлениями.

– Она – абсолютный, не вызывающий никаких сомнений, прекрасный юный мутант.

– Обед готов,– объявила Дженева.– Холодные салаты и заправка для сандвичей. Ничего экзотического, но как раз по погоде.

– Все лучше, чем обезжиренный сыр тофу и консервированные персики поверх стручков фасоли,– кивнула Лайлани, садясь на стул.

– Не может быть! – ахнула тетя Дженева.

– Еще как может. Синсемилла, возможно, плохая мать, но гордится тем, что она – отвратительная кухарка.

Дженева выключила верхний свет, ради экономии денег и с тем, чтобы убрать хотя бы один источник тепла.

– Позже зажжем свечи,– пообещала она.

Несмотря на то что часы показывали семь вечера, огненнозолотое солнце с такой силой светило в открытое окно, что достаточно плотные занавески, которые закрывали его, но не могли остановить приток тепла в кухню, были не темнее лаванды и янтаря.

Усевшись и наклонив голову, Дженева прочитала короткую, но трогательную молитву: «Благодарю тебя, Боже, что снабдил нас всем, в чем мы нуждаемся, и в милосердии своем даровал нам счастье удовольствоваться тем, что у нас есть».

– Такое счастье представляется мне сомнительным,– подала голос Лайлани.

Микки протянула к ней руку, и девочка отреагировала мгновенно: ладони звонко шлепнули друг о друга.

– Это мой стол,– твердо заявила Дженева.– Это моя молитва, которая не нуждается в комментариях. И когда я буду пить «пина коладу» в раю под тенью пальм, что будут подавать вам в аду?

– Наверное, этот лимонад,– ввернула Лайлани.

Накладывая салат с макаронами в тарелку, Микки спросила:

– Значит, Лайлани, ты подружилась с тетей Дженевой?

– Да, мы провели вместе практически весь день. Миссис Ди наставляла меня по части секса.

– Девочка, нельзя такого говорить! – отчеканила Дженева.– Кто-то может тебе и поверить. Мы играли в карты.

– Я бы, конечно, ей проиграла, из вежливости и уважения к почтенному возрасту, но она не дала лине шанса. Сжульничала и выиграла.

– Тетя Джен всегда жульничает, – кивнула Микки.

– Хорошо еще, что мы не играли в русскую рулетку,– добавила Лайлани.– Мои мозги разлетелись бы по всей кухне.

– Я не жульничаю.– Застенчивостью Дженева превосходила бухгалтера мафии, дающего показания комиссии конгресса.– Просто играю по сложной методике.– Бумажной салфеткой она протерла лоб.– И не тешьте себя надеждой, что я потею от чувства вины. Это жара.

– Отличный картофельный салат, миссис Ди,– сменила тему Лайлани.

– Спасибо. Ты уверена, что твоя мать не хотела бы присоединиться к нам?

– Нет. Она сейчас в отключке, на кокаи не и галлюциногенных грибах. Если сумеет добраться сюда, то ползком, а если попытается что-то съесть, ее тут же вывернет.

Дженева, хмурясь, посмотрела на Микки, та пожала плечами. Она не могла сказать, правда ли рассказы о разгульной жизни Синсемиллы или плод фантазии, но подозревала, что без преувеличений тут не обошлось. Цинизм и сарказм могли прикрывать низкую самооценку. В детстве, а особенно в девичестве Микки сама прибегала к такой стратегии.

– Это правда,– продолжила Лайлани, правильно истолковав взгляды, которыми обменялись женщины.– Мы живем здесь только три дня. Дайте Синсемилле немного времени, и она себя покажет.

– Наркотики приносят ужасный вред.– Голос тети Джен вдруг стал очень серьезным.– Когда-то я влюбилась в Чикаго в одного чедовека...

– Тетя Джен,– попыталась остановить ее Микки.

Тень грусти легла на гладкое, светлое, веснушчатое лицо Дженевы.

– Он был такой красивый, такой чуткий...– Вздохнув, Микки поднялась, чтобы достать из холодильника вторую банку пива.– Но он сидел на игле. Героин. Все считали, что он – конченый человек, кроме меня. Я просто знала, что он сможет найти в себе силы отказаться от этой пагубной привычки.

– Все это безумно романтично, миссис Ди, но, как моя мать неоднократно доказывала со своими дружками-наркоманами, для них все заканчивается трагически.

– Только не в этом случае,– стояла на своем Дженева.– Я его спасла.

– Спасли? Как?

Открыв банку, Микки вновь села за стол.

– Теnя Джен, этот чуткий наркоман из Чикаго... ты говоришь о Френке Синатре?

– Правда? – У Лайлани округлились глаза. Рука с салатом застыла на полпути от тарелки ко рту.– Тот умерший певец?

– Тогда он еще не умер,– заверила Дженева девочку.– Даже не начал лысеть.

– А сострадательной молодой женщиной, которая спасла его от иглы,– не унималась Микки,– была ты, тетя Джен... или Ким Новак?

Дженева в недоумении сдвинула брови.

– Конечно, в молодости я не могла пожаловаться на внешность, но никогда не решилась бы сравнивать себя с Ким Новак.

– Тетя Джен, ты думаешь о фильме «Мужчина с золотой рукой». В главных ролях Френк Синатра и Ким Новак. В пятидесятые годы народ валил на него валом.

Недоумение на лице Дженевы сменилось улыбкой.

–Ты абсолютно права, дорогая. У меня не было романтических отношений с Синатрой, хотя, окажись он рядом, я не уверена, что смогла бы перед ним устоять.

Вернув вилку с салатом на тарелку, Лайлани вопросительно взглянула на Микки. Наслаждаясь замешательством девочки, Микки пожала плечами:

– Я тоже не уверена, что смогла бы устоять перед ним.

– Ради бога, перестань дразнить ребенка! – воскликнула Дженева.– Ты уж меня прости, Лайлани. У меня проблемы с памятью, с тех пор как мне прострелили голову. Несколько проводков там перегорело,– она постучала по правому виску.– Поэтому иной раз старые фильмы становятся для меня такой же реальностью, как собственное прошлое.

– Можно мне еще лимонада? – спросила Лайлани.

– Конечно, дорогая.– И Дженева наполнила стакан девочки из стеклянного кувшина, покрытого каплями конденсата.

Микки наблюдала, как их гостья пьет лимонад.

– Не пытайся меня обмануть, девочка-мутант. Не такая уж ты крутая, чтобы тетя Джен не подцепила тебя на крючок.

Опустив стакан, Лайлани кивнула:

– Ты права. Наживку я заглотила. Когда вам прострелили голову, миссис Ди?

– Третьего июля, восемнадцать лет назад.

– Тете Джен и дяде Вернону принадлежал маленький угловой магазинчик, из тех, которые часто превращают в тир, если он расположен не на том углу.

– Перед Днем независимости хорошо шли гамбургеры и пиво,– заметила Дженева.– И расплачивались в основном наличными.

– И кому-то понадобились деньги,– догадалась Лайлани.

– Он вел себя как истинный джентльмен.– Дженева вспомнила тот день, и глаза ее затуманились.

– Если не считать того, что начал стрелять.

– Да, не считая этого,– согласилась Дженева.– Подошел к кассовому аппарату с такой милой улыбкой. Хорошо одетый, с мягким голосом. «Я буду очень признателен, если вас не затруднит отдать мне деньги из кассового аппарата. И пожалуйста, не забудьте про крупные купюры из нижнего отделения».

– А вы отказались отдать ему деньги! – воскликнула Лайлани.

– Господи, да нет же, дорогая. Мы отдали ему все и даже поблагодарили за то, что он избавил нас от необходимости платить подоходный налог.

– Но он все равно вас застрелил?

– Он дважды выстрелил в моего Вернона, а потом, очевидно, в меня.

– Очевидно?

– Я помню, как он стрелял в Вернона. Лучше бы мне этого не помнить, но деваться некуда.– Дженева не погрустнела, как cлучилось, когда она «вспоминала» душещипательный роман с Синатрой, а наоборот, просияла.– Вернон был замечательный человек, сладкий, как мед в сотах.

Микки коснулась руки тети.

– Я тоже любила его, тетя Джен.

Дженева посмотрела на Лайлани:

– Мне так недостает его, даже после стольких лет, но я больше не могу оплакивать его, потому что любое воспоминание, даже о том ужасном дне, напоминает мне, какой он был хороший, как любил меня.

– Мой брат, Лукипела... был таким же.– В отличие от Дженевы Лайлани не улыбнулась, наоборот, впала в меланхолию. Серая дымка затянула синие глаза.

И тут по спине Микки пробежал холодок: на мгновение ей словно удалось заглянуть под лицо-маску, скрывающую душу их юной гостьи, и увидеть под ней картину, не столь уж отличающуюся от ее внутреннего ландшафта: тревогу, злость, отчаяние, ощущение собственной никчемности. Если б она спросила об этом Лайлани, девочка стала бы все отрицать, но Микки знала, что не ошиблась. Все это она многократно лицезрела в своей душе.

Но щелочка, в которую заглянула Микки, затянулась столь же быстро, как появилась. Глаза блестели от чувств, но дымка рассеялась. Лайлани перевела взгляд с деформированной руки на улыбающуюся Дженеву. Улыбнулась сама.

– Миссис Ди, вы сказали, что грабитель, очевидно, выстрелил в вас.

– Видишь ли, я, разумеется, знаю, что он в меня стрелял, но в памяти этого не осталось. Я помню, как он стрелял в Вернона, а мое следующее воспоминание – больничная палата, четырьмя днями позже.

– Пуля фактически не пробила ей голову,– добавила Микки.

– Она у меня слишком прочная,– с гордостью заявила Дженева.

– Просто повезло,– уточнила Микки.– Пуля не пробила череп, пусть он и треснул, а отрикошетила от него и пробороздила скальп.

– Тогда как же у вас, миссис Ди, перегорели проводки? – спросила Лайлани, постучав себя по голове.

– Трещина в черепе,– ответила Дженева.– Кусочки отлетели в мозг. Плюс кровоизлияние.

– Хирурги вскрыли череп тети Джен, словно банку с фасолью,– пояснила Микки.

– Микки, дорогая, не думаю, что об этом следует говорить за обеденным столом,– мягко укорила племянницу Дженева.

– За нашим я и не такое слышала,– заверила их Лайлани.– Синсемилла полагает себя фотохудожником и, когда мы путешествуем, обожает фотографировать автоаварии. Чем больше крови, тем лучше. И за обедом любит рассказывать, кого она видела размазанным по асфальту. А мой псевдоотец...

– Тот, что убийца,– прервала ее Микки, не подмигнув и не усмехнувшись, словно и не ставила под сомнение тот ужасный семейный портрет, что рисовала им девочка.

– Да, доктор Дум[9]9
  Дум – от английского doom – роковой конец, гибель.


[Закрыть],– подтвердила Лайлани.

– Не позволяй ему удочерить тебя,– посоветовала Микки.– Даже Лайлани Клонк лучше, чем Лайлани Дум.

– Ну, я не знаю, Микки,– с детской непосредственностью не согласилась с ней тетя Джен,– Мне нравится Лайлани Дум.

Девочка непринужденно взяла банку «Будвайзера», которую Микки поставила на стол, но, вместо того чтобы налить себе пива, покатала банку по лбу, словно охлаждая его.

– Доктор Дум, разумеется, не настоящая фамилия. Так я называю моего псевдоотца за его спиной. Иногда за обедом он любит говорить о людях, которых убил... как выглядели они, когда умирали, об их последних словах, если они кричали, обделались ли они перед смертью. Его это заводит.

Девочка поставила банку на стол так, чтобы Микки не смогла дотянуться до нее рукой. Тем самым определив свой статус. Назначила себя хранительницей трезвости Микки.

– Возможно,– продолжила Лайлани,– вы думаете, что это интересные байки, пусть и несколько необычные, но позвольте вас заверить, это не так.

– А как настоящая фамилия твоего псевдоотца? – спросила Дженева.

Прежде чем Лайлани успела раскрыть рот, на вопрос Дженевы ответила Микки:

– Ганнибал Лектер.

– Для некоторых людей его имя страшнее, чем имя Лектера. Я уверена, вы его слышали. Престон Мэддок.

– Звучит впечатляюще,– заметила Дженева.– Прямо-таки член Верховного суда, сенатор или какая-то знаменитость.

– Он происходит из семьи, принадлежащей к академическому миру Лиги плюща[10]10
  Лига плюща – группа самых престижных частных университетов и колледжей на северо-востоке США. Название связано с тем, что по английской традиции стены университетов – членов Лиги – увиты плющом.


[Закрыть]. Там ни у кого нет нормальных имен. Они дают детям имена почище Синсемиллы. Они все Хадсоны, Ломбарды, Треворы или Кинсли, Уиклиффы, Кристины. Можно состариться и умереть, пытаясь найти среди них Джима или Боба. Родители доктора Дума были профессорами... истории и литературы... поэтому второе имя у него Клавдий. Престон Клавдий Мэддок.

– Я никогда о нем не слышала,– покачала головой Микки.

На лице Лайлани отразилось удивление.

– Разве вы не читаете газеты?

– Я перестала их читать после того, как в них перестали сообщать информацию,– ответила Дженева.– Теперь там только мнения, от первой до последней страницы.

– Его показывали по телевизору.

Дженева покачала головой со сгоревшими проводками.

– По телевизору я смотрю только старые фильмы.

– А я не люблю новости,– объяснила Микки.– Они главным образом плохие, а если не плохие, то лживые.

– Ага.– Глаза Лайлани широко раскрылись.– Вы – двенадцать процентов.

– Кто?

– Всякий раз, когда газетчики или телевизионщики проводят социологический опрос, двенадцать процентов людей не определяются со своим мнением.

Вы можете спросить их, разрешать ли группе безумных ученых создать новый вид разумных существ, скрестив людей с крокодилами, и двенадцать процентов ответят, что по этой проблеме у них еще не сформировалось определенное мнение.

– Я была бы против.– Дженева, как мечом, взмахнула морковкой.

– Я тоже,– согласилась с ней Микки.

– Некоторые люди достаточно злобны и без крокодильей крови в их венах,– добавила Дженева.

– Как насчет аллигаторов? – спросила тетю Микки.

– Я против,– столь же решительно ответила Дженева.

– А если людей скрещивать с ядовитыми гадюками? – предложила Микки.

– Нет, если кто-то меня об этом спросит,– отрезала Дженева.

– Ладно, а что ты скажешь о скрещивании людей со щенками?

Дженева заулыбалась:

– Вот теперь ты говоришь дело.

Микки повернулась к Лайлани.

– Как я понимаю, мы не двенадцать процентов. По многим вопросам у нас есть свое мнение, и мы им гордимся.

Улыбаясь, Лайлани вгрызлась в хрустящий соленый огурчик.

– Ты мне очень нравишься, Микки Би. И вы, миссис Ди.

– И мы тебя любим, сладенькая,– заверила ее Дженева.

– Только одной из вас стреляли в голову, а проводки перегорели у вас обеих... но вы от этого стали только лучше.

– Умеешь ты говорить изящные комплименты,– улыбнулась Микки.

– И такая умная.– В голосе тети Джен слышалась гордость, словно Лайлани была ее дочерью.– Микки, ты знаешь, что ее ай-кью – сто восемьдесят шесть[11]11
  В США существует общество, объединяющее самых умных людей страны. Проходной балл – 170. 186 – очень высокий коэффициент интеллектуального уровня.


[Закрыть]?

– Я думала, что он у нее будет никак не меньше ста девяноста,– ответила Микки.

– В день тестирования я съела на завтрак шоколадное мороженое,– объяснила Лайлани.– Если б мне дали овсяную кашу, набрала бы на шесть-восемь баллов больше. Но Синсемилла не из тех мамочек, которые забивают холодильник до отказа. Поэтому во время тестирования у меня сначала шел выброс сахара в кровь, а потом наступило сахарное голодание. Только не подумайте, что я жалуюсь. Мне еще повезло, что я съела мороженое. Могла позавтракать и пирожками с марихуаной. Черт, мне повезло, что я не умерла и не похоронена в какой-нибудь безымянной могиле, а черви не занимаются своей страстной червиной любовью в моем пустом черепе... или не уведена на инопланетный звездолет, как Лукипела, и не доставлена на какую-нибудь забытую богом планету, где по телевизору не покалывают ничего интересного, а в мороженое для вкуса добавляют толченых тараканов и змеиный яд.

– Значит, теперь мы должны поверить, что помимо мамаши, сдабривающей стручки фасоли сыром и персиками, и убийцы-отчима у тебя еще есть брат, похищенный инопланетянами? – спросила Микки.

– Такова наша нынешняя версия, и мы на том стоим,– кивнула Лайлани.– Странные огни в небе, светло-зеленые левитационные лучи, которые выдергивают тебя из башмаков и засасывают в летающую тарелку, маленькие серые человечки с большими головами и огромными глазами... все как положено. Миссис Ди, можно, я возьму еще одну из этих редисок, которые выглядят как розы?

– Разумеется, дорогая.– Дженева пододвинула блюдечко с редисками поближе к девочке.

– Детка,– Микки рассмеялась и покачала головой,– ты перегнула палку с этим «семейством Аддамс»[12]12
  Семейство Аддамс – персонажи серии комиксов художника Чарльза Аддамса, публиковавшихся в журнале «Нью-Йоркер» с 1935 г., жутковатое, но смешное семейство монстров. В 1962-1964 гг. об их приключениях сняли телесериал и многосерийный мультфильм, в 90-х гг.– несколько художественных фильмов.


[Закрыть]. Уж в инопланетян я точно не поверю.

– Откровенно говоря, я тоже не верю,– ответила Лайлани – Но альтернатива еще чудовищнее, поэтому я просто отбрасываю сомнения.

– Какая альтернатива?

– Если Лукипела не на другой планете, тогда он где-то еще, и это где-то, тут двух мнений быть не может, отнюдь не теплый, чистый, уютный дом, в котором угощают хорошим картофельным салатом и очень вкусными сандвичами с куриным мясом.

И на мгновение в блестящих синих глазах, за двойными зеркальными отображениями окна и бьющего в него горячего вечернего света, за смутными отражениями разнообразных кухонных теней, что-то начало лениво поворачиваться, как тело в петле палача, медленно вращающееся то по часовой стрелке, то против. Лайлани тут же отвела глаза, но Микки, спасибо выпитой банке «Будвайзера», легко представила себе, что увидела душу, зависшую над пропастью.