Текст книги "До рая подать рукой (сборник)"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

С тревогой он изучает в зеркале, как миловидные черты Кертиса Хэммонда возвращаются на его лицо, но возвращаются медленно и не сразу обретают должные пропорции.

Как всегда говорила ему мать, уверенность – основа успешного поддержания нового облика. Чувство неловкости, сомнения в самом себе срывают маску.

Загадка панического исхода Гэбби из «меркурия маунтинира» разгадана. Мчась на огромной скорости по соляному озеру, нервничая из-за того, что не удается успокоить раздраженного и возмущающегося сторожа, мальчик на мгновение потерял уверенность в себе и в какой-то степени вышел из образа Кертиса Хэммонда.

Физическая опасность не лишает его хладнокровия. Что бы ни происходило вокруг, в новой коже он чувствует себя вполне комфортно. Даже когда над ним нависнет смертельная угроза, он все равно сможет остаться Кертисом Хэммондом.

А вот простое общение с людьми, жизнь среди них, сильно выбивает из колеи. Ведь сущая ерунда – принять душ. А возникло столько сложностей, что с него начало сползать обличье Кэртиса Хэммонда!

Собрав волю в кулак, он решает, что теперь он – Люсиль Болл[73]73
  Болл, Люсиль Дезире (1911—1989) – актриса кино, радио и телевидения, одна из самых удачливых продюсеров, сама ставившая на ти-ви свои шоу. В 1940—1960 гг. была замужем за Дези Армасом, кубинцем по происхождению, известным американским джазменом. Сериал «Я люблю Люси», который они продюсировали вместе на Си-би-эс, в 1951—1957 гг. занимал первую строчку рейтинга. Последующие сериалы, в которых она продолжала играть и продюсировала единолично, также пользовались огромной популярностью.


[Закрыть] трансформеров: физически крепкая, восхитительно решительная, отчаянно храбрая в достижении своих целей... но в обществе теряющаяся, в результате чего она продолжала развлекать требующую того публику и влюбилась в кубинского джазиста до такой степени, что вышла за него замуж.

Ладно. Хорошо. Он снова Кертис Хэммонд.

Мальчик перестает вытираться, оглядывает тело в поисках необычностей, не находит ни одной.

Заворачивается в банное полотенце, как в саронг, но все равно стесняется.

Пока его одежда стирается и сушится, он вынужден оставаться с Кэсс и Полли, но, переодевшись, он найдет возможность вместе с Желтым Боком выскользнуть из дома на колесах. Теперь, когда его могут без труда засечь убийцы, а возможно, и ФБР, если у них есть соответствующая техника, он более не имеет права подвергать сестер опасности.

Люди не должны погибать из-за того, что судьба сводит их с ним в столь неудачный момент.

Охотники наверняка уже спешат к нему. Вооруженные до зубов. Решительно настроенные. Злые как черти.

 Глава 44

Солнце определенно перерабатывало, жаркая вторая половина дня затянулась далеко за тот час, когда в более прохладные сезоны летучие мыши уже расправляли крылья. В шесть вечера небо еще полыхало синевой, совсем как горячий газ над плитой, а Южная Калифорния кипела.

Рискуя проделать непоправимую брешь в бюджете, тетя Джен поставила термостат на семьдесят шесть градусов[74]74
  76° по шкале Фаренгейта соответствуют 24,5° по Цельсию.


[Закрыть], которые могли расцениваться как прохлада разве что в аду. Но в сравнении с огненной печью, оставшейся за закрытыми дверями и окнами, кухня действительно являла собой оазис в пустыне.

Наливая в кувшин ледяной персиковый чай и сервируя стол к обеду, Микки рассказывала Дженеве о Престоне Мэддоке, о биоэтике, об убийстве как исцелении, об убийстве как акте сострадания, об убийстве как средстве увеличения «полного объема счастья», об убийстве во имя защиты окружающей среды.

– Хорошо, что меня подстрелили восемнадцать лет назад. В наши дни, заботясь об окружающей среде, просто закопали бы в землю.

– Или вырезали бы органы для трансплантации, кожу использовали на абажуры, а то, что осталось, скормили бы диким животным, чтобы не уродовать землю еще одной могилой. Налить тебе чаю?

Когда Лайлани не появилась в четверть седьмого, Микки уже не сомневалась: что-то пошло не так, но Дженева советовала ей сохранять спокойствие.

В половине седьмого заволновалась и Дженева, а Микки положила на тарелку шоколадно-миндальные пирожные (без миндаля, но с пеканом) и отправилась к Мэддокам.

Синий керамический небосвод дышал жаром, как печь для обжига. Воздух у раскаленной за день земли мерцал, словно душам открыли ворота чистилища, да и пахло чем-то горелым.

Вороны, сидевшие на заборе за зеленой полоской травы, неподалеку от розового куста, обкаркали Микки. Может, они водили дружбу с черной колдуньей Синсемиллой, вот и предупреждали о приближении той, кто мог знать ее настоящее имя.

Микки добралась до упавшей секции забора между участками. Зеленый ковер Дженевы уступил место бурой зелие с выгоревшими травинками, превращающимися под ногами в пыль, где прошлой ночью танцевала Синсемилла. Нервы Микки натянулись как струны при мысли о неизбежной встрече то ли с лунной танцовщицей, то ли с философом-убийцей.

Но она полагала, что увидеть Престона Мэддока ей не доведется.

Лайлани говорила тете Джен, что доктор Дум намеревался отсутствовать и в этот вечер.

Плотные шторы закрывали окна от яростного сияния закатного солнца.

Поднявшись по бетонным ступенькам, она постучала, подождала, подняла руку, чтобы постучать вновь, но взялась ею за тарелку с пирожными, когда ручка неожиданно повернулась и дверь открылась.

Престон Мэддок стоял на пороге, улыбающийся, едва узнаваемый.

Длинные волосы исчезли. Теперь их заменила короткая стрижка, чуть ли не ежик, которая очень ему шла. Он словно помолодел на добрый десяток лет. Сбрил он и усы.

– Чем я могу вам помочь? – доброжелательно спросил он.

– О, привет, мы – ваши соседи. Я и тетя Джен.

Дженева. Дженева Дэвис. А я – Микки Белсонг. Хотела поздороваться, принести вам домашние пирожные. Сказать: «Добро пожаловать в наши края».

– Вы очень добры.– Он взял тарелку.– Выглядят восхитительно. Моя мама, упокой, Господи, ее душу, пекла самые разные пирожные с пеканом. Ее девичья фамилия Хикори, поэтому она очень интересовалась деревом, название которого совпадало с ее фамилией. А орех-пекан, вы знаете, разновидность цикория.

Удивительный голос Мэддока оказался для Микки полной неожиданностью. В нем звучала спокойная уверенность, за которой могли стоять только большие деньги, его переполняли мужественность и теплота, вызывая мысли о кленовом сиропе, льющемся на золотистые хрустящие вафли.

Этот голос, в сочетании с приятной внешностью, превращал его в адвоката смерти, перед которым никто не мог устоять. Теперь она могла понять, как ему удавалось прикрыть жестокость пеленой идеализма, очаровать обреченных, убедить в общем-то здравомыслящих людей аплодировать палачу и улыбаться музыкальному звуку, сопровождающему соприкосновение ножа гильотины с колодой для рубки.

– Я – Джордан Бэнкс,– солгал он, как и предупреждала Лайлани.– Все зовут меня Джорри.

Мэддок протянул руку. Микки чуть не передернуло, когда она коснулась ее.

О том, чтобы заикнуться об истинной причине своего визита, не могло быть и речи. Она это понимала еще до того, как вышла из кухни. Положение девочки могло только усугубиться, если бы стало известно, что по соседству у нее появились друзья.

Но Микки надеялась увидеть Лайлани, так или иначе намекнуть, что не ляжет спать, дождется девочку, если та выскользнет из дома, после того как Мэддок и Синсемилла уснут.

– Вы уж простите, что я держу вас в дверях,– извинился Мэддок.– Я бы пригласил вас в дом, но у моей жены жуткая мигрень, и от малейшего шума у нее просто раскалывается голова. Когда у нее такой приступ, мы разговариваем шепотом и ходим на цыпочках, словно пол – это барабан.

– Ну что вы, что вы. Не волнуйтесь. Все в порядке.

Я только хотела поздороваться и сказать, что мы рады таким соседям. Надеюсь, она скоро поправится.

– Она не может есть, когда у нее мигрень... но после приступа обычно голодна как волк. Ей понравятся эти пирожные. Вы очень добры. До скорого.

Микки спустилась по ступенькам, отступая от закрывшейся двери, задержалась на выжженной лужайке, пытаясь найти способ дать Лайлани знать о том, что приходила. Но она опасалась, что Мэддок наблюдает за ней.

Возвращаясь домой (по пути ее вновь обкаркали вороны, несущие вахту на заборе), Микки будто вновь услышала его обволакивающий голос «Моя мама, упокой, Господи, ее душу, пекла самые разные пирожные с пеканом».

Как легко слова «упокой, Господи, ее душу» слетели с его языка, как естественно и убедительно прозвучали... хотя на самом деле он не верил ни в Бога, ни в существование души.

Дженева, обхватив руками стакан с ледяным чаем, ждала за кухонным столом.

Микки села, налила себе чаю, рассказала о Мэддоке.

– К обеду Лайлани прийти не сможет. Но я надеюсь, что она забежит ко мне, после того как Синсемилла и Мэддок лягут спать.

Я ее дождусь, как бы поздно она ни пришла.

– Я вот подумала... она может остаться с Клариссой,– предложила тетя Джен.

– И с попугаями?

– Во всяком случае, это не крокодилы.

– Если я найду в архивах регистрационную запись о женитьбе Мэддока, репортеры этим заинтересуются. Он четыре года не дает о себе знать, но пресса все равно о нем помнит. Подобная таинственность должна их заинтриговать. Зачем прятать информацию о женитьбе? Не женитьба ли заставила его уйти с публичной сцены?

– Синсемилла... она просто находка для прессы,– заметила Дженева.

– Если пресса поднимет шум, обязательно найдется человек, который знал о существовании Лукипелы. Мальчика не прятали всю его жизнь.

Даже если его чокнутая мамаша не сидела подолгу на одном месте, она из тех, кто запоминается надолго, если не навсегда. Ее вспомнят даже те, кто видел мельком. Некоторые вспомнят и Луки. Тогда Мэддоку придется объяснять, куда делся мальчик.

– И где ты собираешься найти регистрационную запись его женитьбы?

– Я над этим думаю.

– А если репортеры уважают Мэддока и решат, что ты затаила на него зло? Как решила эта Бронсон?

– Скорее всего, так и будет. Пресса относилась к нему очень благожелательно.

Но и репортеры должны быть любопытны, не так ли? Разве это не их работа?

– И ты постараешься, чтобы они заинтересовались Мэддоком.

Микки взяла со стола пингвина, появление которого в их трейлере чуть раньше объяснила ей тетя Джен.

– Я не позволю ему причинить вред Лайлани. Не позволю.

– Никогда не слышала, чтобы ты так говорила, маленькая мышка.

Микки встретилась с тетушкой взглядом.

– Как – так?

– С такой решительностью.

– Под угрозой не только жизнь Лайлани, тетя Джен. Моя тоже.

– Я знаю.

 Глава 45

Крекеров Полли, возможно, и не ест, но ведет дом на колесах с пакетом попкорна на коленях и банкой холодного пива, стоящей в углублении для чашки в подлокотнике кресла.

Закон запрещает держать открытые емкости с алкогольными напитками в кабине движущегося транспортного средства, но Кертис воздерживается от того, чтобы обратить внимание

Полли на это нарушение. Не хочет повторять ошибку, допущенную с Гэбби, когда тот жутко обиделся при напоминании, что перед тем, как тронуться с места, согласно закону, необходимо пристегнуться ремнем безопасности.

Пустынное двухполосное шоссе черной стрелой прорезает прерии. Покинув ранчо Ниари, они едут на северо-северо-запад. По словам сестер, южное направление ведет в суровую пустыню и к еще более суровым нравам Лас-Вегаса.

Они еще не решили, куда ехать, не планируют добиться наказания для убийц семьи Хэллмонд, не знают, какое будущее ожидает Кертиса и где и с кем он может жить. До прояснения ситуации у них будет время подумать, а пока главная забота близняшек – сохранить Кертису свободу и жизнь.

Кертис этот план одобряет. Гибкость – важный элемент стратегии любого беглеца. Беглец, действующий согласно жесткому плану, может стать легкой добычей. Мудрость матери. И потом, в самом ближайшем будущем он собирается расстаться с сестрами, поэтому сейчас что-либо планировать на перспективу просто бессмысленно.

Полли ездит быстро. «Флитвуд» несется по прериям, словно боевая машина с атомным двигателем – по поверхности Луны.

В гостиной Кэсс устроилась на диване по левому борту дома на колесах, аккурат позади водительского кресла. Собака лежит рядом с ней, положив голову на бедро девушки и блаженствуя, потому что рука Кэсс постоянно почесывает ее за ухом.

По настоянию сестер Кертис занимает кресло второго пилота, которое снабжено различными техническими приспособлениями. Одно из них позволяет креслу поворачиваться вокруг оси. Развернувшись к водителю, мальчик видит обеих близняшек.

Хотя на нем все то же полотенце-саронг, он более не стесняется. Чувствует себя настоящим полинезийцем, совсем как Бинг Кросби в «Дороге на Бали».

Только кокосовые орехи, пои[75]75
  Полинезийское кушанье из корней таро.


[Закрыть] или тушеную свинину с пряностями ему заменяет пакет попкорна с сыром и банка апельсинового «краша», хотя он просил пива.

Компания сестер Спелкенфелтер, Кастории и Поллуксии, ему очень даже нравится. Он находит, что подробности их жизни совсем не похожи на все то, о чем он читал в книгах и что видел в фильмах.

Они родились и выросли в маленьком городке в сельской части Индианы.

По словам Кэсс, жителям тех мест предлагались на выбор следующие развлечения: наблюдать, как коровы пасутся на пастбище, наблюдать, как дерутся петухи, или наблюдать, как спят свиньи. Кертис так и не понял развлекательной ценности двух из перечисленных Кэсс трех занятий, но спрашивать постеснялся.

Их отец, Сидни Спелкенфелтер, профессор греческой и римской истории частного колледжа, мать, Имоджин, преподает там же историю искусств. Сидни и Имоджин – добрые и любящие родители, но при этом, говорит Кэсс, «они наивны, как золотая рыбка, которая думает, что мир заканчивается стеклом аквариума». Поскольку их родители тоже преподавали в колледжах, Сидни и Имоджин не знали никакого другого мира, кроме академического.

После совместного выступления от лица своего класса на выпускном вечере средней школы, Кэсс и Полли ради Лас-Вегаса отказались от дальнейшей учебы. Не прошло и месяца, как сестрички обнаженными, если не считать нескольких перышек, вышли на сцену одного из лучших отелей в вечернем шоу, в котором участвовали семьдесят четыре танцовщицы, двенадцать манекенщиц, два слона, четыре шимпанзе, шесть собак и питон.

Из-за взаимного интереса сестер к жонглированию и акробатике на трапециях по прошествии года они стали звездами десятимиллионного мюзикла, в основе сюжета которого лежал контакт с инопланетянами. Сестры играли знающих толк в акробатике инопланетных королев любви, прибывших на Землю, с тем чтобы превратить мужчин в своих рабов.

– Вот тогда мы впервые и заинтересовались НЛО,– замечает Кэсс.

– Представление начиналось с того,– вспоминает Полли,– что мы выходили из гигантской летающей тарелки и спускались по переливающимся неоном ступенькам. Публика ревела от восторга.

– И на этот раз мы не все шоу были голыми,– говорит Кэсс.– Из тарелки, разумеется, выходили обнаженными...

– Как, впрочем, и положено инопланетным королевам любви,– добавляет Полли, и обе радостно смеются, напоминая Кертису незабвенную Голди Хоун.

Кертис тоже смеется, в восторге от их иронии и подтрунивания над собой.

– После первых девяти минут мы уже надевали клевые костюмы, более подходящие для жонглирования и акробатических номеров на трапеции.

– Трудно жонглировать белыми мускатными дынями, когда груди у тебя голые,– объясняет Полли.– Можно ухватиться не за ту дыню и все испортить.

Обе вновь смеются, но на этот раз Кертис шутки не понимает.

– Вновь раздевались мы уже в последнем номере,– говорит Полли,– оставаясь только в головном уборе из перьев, в золотых миниатюрных трусиках, которые ничего не скрывали, и в туфельках на высоченных каблуках. Продюсер настаивал, что это истинный наряд инопланетной королевы любви.

– Скажи мне, Кертис,– спрашивает Кэсс,– ты видел много инопланетных королев любви в золотых трусиках и туфельках на высоких каблуках?

– Ни одной,– после короткого раздумья отвечает мальчик.

– Наши слова. Они же выглядели глупо. В любом уголке Вселенной. Мы не возражали против головных уборов из перьев, но сколько из встреченных тобой инопланетных королев любви носили такие уборы?

– Ни одной.

– Справедливости ради скажу, ты не сможешь доказать, что наш продюсер заблуждался,– говорит Полли.– В конце концов, скольких инопланетных королев любви ты действительно видел?

– Только двух,– признается Кертис,– и ни одна ничем не жонглировала.

По непонятной ему причине сестры громко смеются, должно быть, принимая его ответ за отменную шутку.

  Но, пожалуй, можно сказать, что одна из них в какой-то степени была акробаткой,– уточняет Кертис,– потому что она прогибалась назад, пока не могла лизнуть свои пятки.

Это уточнение вызывает у сестер Спелкенфелтер новый взрыв хохота.

– Это не имеет отношения к эротичности,– спешит добавить Кертис.– Она прогибается назад по той же причине, что гремучая змея сворачивается в кольца. Из этой позиции она может прыгнуть на двадцать футов и откусить тебе голову своими челюстями.

– Было бы любопытно поставить в Вегасе такой музыкальный номер! – восклицает Кэсс, прежде чем присоединиться к уже смеющейся Полли.

– Ну, я знаю далеко не все о шоу Лас-Вегаса,– говорит Кертис,– но, наверное, лучше оставить за сценой ту часть, где она впрыскивает свои яйца в откушенную голову.

Давясь от смеха, Полли с трудом удается ответить:

– Нет, сладенький, если добавить побольше блеска.

– Ты просто прелесть, Кертис Хэммонд,– говорит Кэсс.

– Ты лапочка,– соглашается Полли.

Слушая, как близняшки смеются, и наблюдая за тем, как Полли ведет «Флитвуд» одной рукой, второй вытирая текущие по щекам слезы, Кертис приходит к выводу, что он более остроумный, чем ему казалось.

А может, он наконец-то научился общаться с людьми.

Убегающая к северо-западу бесконечная лента черного асфальта так же прекрасна и загадочна, как любое классическое американское шоссе в фильмах, нацеленное в заходящее солнце, которое заливает прерии красным золотом. Мерно урчит мощный двигатель «Флитвуда».

Рядом с божественной Касторией, божественной Поллуксией и постоянно связанной с Богом Желтым Боком, с пакетом попкорна и банкой апельсинового «краша», искупавшийся и полностью контролирующий свое тело, чувствуя себя куда более уверенно, чем в последние дни, Кертис верит, что он – самый счастливый мальчик во Вселенной.

Когда Кэсс уходит, чтобы достать одежду Кертиса из сушилки, собака идет за ней, а мальчик поворачивает кресло, чтобы посмотреть на утягивающееся под колеса шоссе. Второй пилот он только номинально, но тем не менее чувствует, как ему передаются ловкость и мастерство Полли.

Какое-то время они говорят о «Флитвуде». Полли знает все и о конструкции дома на колесах, и о работе его агрегатов и систем. Этот бегемот весом в 44 500 фунтов и длиной в 45 футов оснащен дизельным двигателем фирмы «Каммингс», коробкой передач фирмы «Эллисон аутоматик», топливным баком на 150 галлонов, баком воды на 160 галлонов и системой спутниковой навигации. Она говорит о доме на колесах с той же любовью, с какой молодые парни в кино говорят о своих спортивных автомобилях.

Мальчик удивлен, услышав, что эта модель, модифицированная согласно пожеланиям заказчика, стоит семьсот тысяч, и высказывает предположение, что близняшки разбогатели благодаря их успеху в Вегасе, но Полли тут же поправляет его. Они стали финансово независимыми, но не богатыми благодаря тому, что вышли замуж за братьев Флэкбергов.

– Но это трагическая история, сладенький, а я в слишком хорошем настроении, чтобы сейчас ее рассказывать.

Благодаря общему интересу к конструкции и ремонту механических транспортных средств Полли и Кэсс не испытывают никаких проблем с беспрерывным путешествием, которое является доминирующим фактором этого отрезка их жизни. Что бы ни ломалось или ни изнашивалось, они могут все починить, имея необходимые запчасти, многие из которых возят с собой.

– Самые лучшие ощущения в мире,– заявляет Полли,– это выпачкаться с головы до ног, измазаться в масле, пропотеть, но в конце концов собственными руками устранить неполадки, будь то прокол колеса или выход из строя маслонасоса.

Никогда раньше Кертис не видел таких чистеньких, ухоженных, сверкающих, благоухающих женщин, и хотя его восхищает их нынешнее состояние, тем не Менее ему ужасно хочется посмотреть на них же, но потных, грязных, в масляных потеках, вооруженных инструментами, воюющих с грозным, весом в 44 500 фунтов, механическим монстром, не просто воюющих, но побеждающих его мастерством и решительностью, перед которыми не может устоять ни одна поломка.

Действительно, образ Кастории и Поллуксии, радостно ремонтирующих дом на колесах, с такой настойчивостью пульсирует в голове Кертиса, что он никак не может взять в томе, а что все-таки в этом так привлекательно. Странно.

Сопровождаемая Желтым Боком, Кэсс возвращается, чтобы сообщить, что она погладила одежду Кертиса.

Ретировавшись в ванную, чтобы поменять саронг-полотенце на нормальную одежду, он грустит при мысли о том, что время его общения с близняшками Спелкенфелтер стремительно иссякает. Для их же безопасности он должен расстаться с ними при первой возможности.

Когда он возвращается, полностью одетый, чтобы вновь запять кресло второго пилота; последние красные отсветы заката низкой дугой едва подсвечивают западный горизонт, напоминая верхнюю часть глаза гиганта-убийцы, выглядывающего из-за края Земли. Пока Кертис устраивается в кресле поудобнее, краснота сменяется пурпуром, словно глаз закрылся во сне, но сквозь веко наблюдает ночь.

Если фермы или ранчо существуют в этом уголке Америки, они находятся так далеко от шоссе, что не видны даже из достаточно высокой кабины «Флитвуда». Огни в их окнах скрыты кустами, деревьями и, главным образом, расстоянием от дороги.

Редкие автомобили пролетают по встречной полосе с такой скоростью, будто едва касаются асфальта колесами. Еще реже их обгоняют попутки. Не потому, что в эту сторону никто не едет. Просто Полли выжимает из «Флитвуда» все, на что тот способен. Только самые отчаянные водители решаются на обгон, включая какого-то лихача на серебристом «корветте» модели 1970 года, вид которого вызывает восхищенный свист обожающих автомобили сестер.

Поскольку сестры обожают не только автомобили, но и горные лыжи, прыжки с парашютом, крутой детектив, родео, призраков, полтергейстов, большие оркестры, технику выживания и резьбу на слоновой кости (среди прочего), с ними есть о чем поговорить. Мало того что они прекрасные рассказчицы, так еще смотреть на них – одно удовольствие.

Кертиса, однако, более всего интересует их увлечение пришельцами и летающими тарелками, далекие от действительности рассуждения сестер о жизни на других мирах, мрачные подозрения относительно причин появления инопланетян на Земле. По его наблюдениям, люди – единственные существа во Вселенной, чьи фантазии о том, что может лежать за пределами их планеты, превосходят все то, что там в действительности есть.

Вдали появляется сияние, отличное от света фар приближающего автомобиля. Светится что-то рядом с шоссе.

Они подъезжают к перекрестку. По правую руку расположились автозаправка и магазинчик. Это не сверкающее неоном, стеклом и металлом стандартное здание национальной сети, но небольшое семейное предприятие типа «Ма и Па». Домик оштукатуренный, чуть покосившийся, окна запыленные.

В кинофильмах такие вот автозаправки обычно принадлежат каким-нибудь психам. В пустынных местах легко скрыть самые чудовищные преступления.

Поскольку движение способствует маскировке, Кертису хочется, чтобы остановились они только в достаточно большом городке. Но близняшки придерживаются мнения, что в баке не должно быть меньше пятидесяти галлонов топлива. В настоящий момент запас превышает критическую величину на семь-восемь галлонов.

Полли съезжает с шоссе на незаасфальтированную площадку перед магазином. Щебень барабанит по днищу «Флитвуда».

Три колонки, две с бензином, одна – с дизельным топливом, не прикрыты навесом от солнца и дождя, как на более современных автозаправках. Натянутые между столбами, над колонками переливаются красными и янтарными огнями рождественские гирлянды, которые почему-то так и не убрали после Нового года. Колонки выше стандартных, никак не меньше семи футов, и каждая увенчана большим хрустальным шаром.

– Фантастика,– говорит Полли.– Они, должно быть, стоят тут с тридцатых годов. Теперь это большая редкость. Когда насос качает, можно наблюдать, как горючее кружится в шаре.

– Зачем? – спрашивает Кертис.

Она пожимает плечами:

– Не знаю, так уж они работают.

Легкий ветерок лениво шевелит гирлянды, отражения красных и янтарных лампочек мерцают внутри стеклянных шаров, словно в каждом из них танцуют сказочные призраки.

Завороженный этим магическим действом, Кертис спрашивает:

– Они предсказывают судьбу, или как?

– Нет, просто на них приятно смотреть.

– Эти люди потратили столько усилий, чтобы встроить в конструкцию колонки стеклянный шар только потому, что на пего приятно смотреть? – Он качает головой, восхищенный цивилизацией, которая превращает в произведение искусства устройство, имеющее чисто хозяйственное предназначение. Добавляет с любовью: – Это удивительная планета.

Близняшки выходят первыми... Кэсс с большой сумкой на плече... с намерением провести все необходимые технологические операции, выполняемые при остановке на автозаправке: осмотреть с фонариком все десять колес, проверить уровень масла как в картере, так и в коробке передач, наполнить резервуар системы обмыва ветрового стекла...

У Желтого Бока миссия проще: ей надо облегчиться. А Кертис идет с ней за компанию.

Он и собака стоят у ступенек и прислушиваются к едва слышному посвисту ветерка, который летит к ним с освещенной луной равнины на северо-западе, из-за магазинчика, теперь скрытого от них «Флитвудом». Вероятно, ночной воздух несет в себе какой-то беспокоящий запах, потому что Желтый Бок поднимает свой талантливый нос и раздувает ноздри, чтобы определиться с источником.

Антикварные колонки также по другую сторону дома на колесах. Как только сестры исчезают из вида, обходя «Флитвуд» спереди, собака, принюхиваясь, бежит к задним колесам, бежит очень целенаправленно. Кертис следует за ней, ставшей ему сестрой.

Когда они обходят «Флитвуд» сзади, перед ними возникает магазин. Находится он в сорока футах, за колонками. Дверь наполовину открыта, достаточно тяжелая, чтобы не качаться от ветра. А может, тугие петли.

Собака останавливается. Отступает на шаг. Возможно, ее пугают фантастические колонки.

При ближайшем рассмотрении Кертис уже не находит в них ничего магического, не то что с кресла второго пилота. Он смотрит на стеклянные шары, наполненные темнотой, а не бешено вращающимся горючим. В шарах отражаются красные и янтарные огоньки рождественских гирлянд, которые кажутся мерцающими внутри, и внезапно его охватывает тревога. В этих шарах ему вдруг видится что-то зловещее.

У переднего бампера высокий лысый мужчина разговаривает с близняшками.

Он стоит спиной к Кертису, до него больше сорока футов, но с ним определенно что-то не так.

Шерсть собаки встает дыбом, и мальчик подозревает, что тревога, которую он чувствует, на самом деле ее недоверие, которое передалось через связывающий их телепатический канал.

Хотя Желтый Бок чуть слышно рычит и мужчина ей явно не нравится, ее внимание сосредоточено на другом. Она бежит прочь от «Флитвуда», к западной стороне здания, и Кертис спешит за ней.

Он более чем уверен, что ищет она не укромное местечко, где можно справить нужду.

Магазин развернут углом к стоянке, чтобы фасад смотрел не на одну из дорог, а непосредственно на перекресток, дабы никто не мог проехать мимо, не заметив его. И за углом, у стены, где только одна дверь и ни одного окна, темнота сгущается сильнее. Чуть разбавляет ее рассеянный лунный свет.

В этом глубоком сумраке стоит «форд-эксплорер», его контуры едва различимы. Кертис предполагает, что внедорожник принадлежит мужчине, который сейчас разговаривает с близняшками.

Серебристый «корветт», который чуть раньше обогнал их на шоссе, пристроился рядом. Пристально глядя на «корветт», Желтый Бок начинает скулить.

Луна отдает спортивному автомобилю предпочтение, превращая хром его отделки в серебро.

Когда Кертис делает шаг к «корветту», собака бросается к внедорожнику. Поднимается на задние лапы, передние ставит на задний бампер, пристально смотрит в окошко задней дверцы. Расположено оно слишком высоко, чтобы собака могла в него заглянуть.

Поворачивает голову к Кертису, ее темные глаза блестят отраженным лунным светом.

Поскольку мальчик сразу к ней не подходит, Желтый Бок нетерпеливо скребет лапой по дверце.

В темноте он не может видеть, что собаку трясет, но, спасибо телепатическому каналу, связывающему их, чувствует глубину ее тревоги.

Страх, словно крадущийся кот, находит дорогу в сердце Кертиса, а из сердца – в тело, и теперь его коготки царапают кости.

Подойдя к «эксплореру», Кертис вглядывается в заднее окошко. Не может разобрать, находится ли за ним какой-то груз или гуляют тени.

Собака все скребет лапой по дверце.

Кертис поворачивает ручку, поднимает заднюю дверцу.

Автоматически включается свет в салоне внедорожника, открывая глазам Кертиса два трупа, лежащих в багажном отделении. Брошены они небрежно, словно мешки с мусором.

Сердце мальчика на мгновение замирает, потом начинает биться вдвое быстрее.

Он бы убежал, не будь он сыном своей матери, а так скорее умрет, чем своими действиями опозорит ее память.

Жалость и отвращение заставили бы его отвернуться, но он обучен воспринимать подобные ситуации как раздел учебника по выживанию и реагировать в соответствии с приведенной в конце раздела инструкцией: быстро, но досконально разобраться в причинах случившегося, чтобы спасти свою жизнь и жизни других.

Другие в данном случае – Кэсс и Полли.

Высокий лысый мужчина, первый из трупов, внешне соответствует заправщику, который разговаривал с сестрами несколько секунд назад. Кертис не видел лица этого человека, но убежден, что оно идентично лицу трупа, хотя и не перекошено от ужаса.

Пышные блестящие каштановые волосы окружают и смягчают лицо женщины. Ее широко раскрытые зеленые глаза в изумлении смотрят на вечность, открывшуюся ей в тот самый момент, когда ее душа покинула этот мир.

Видимых ран на трупах нет, но у обоих, похоже, свернуты шеи. Головы лежат под столь неестественным утлом, что без перелома основания черепа не обошлось. Для охотников, которые наслаждаются предсмертными мучениями и ужасом жертв, нехарактерны столь быстрые и милосердные убийства.

Отсутствие ран объясняется не милосердием, а необходимостью. С каждого трупа сняты обувь и верхняя одежда. Чтобы выдать себя за своих жертв, убийцам требовалась чистая одежда, а не кровавые лохмотья.

Если автозаправку и магазин обслуживает одна семья, па и ма, значит, здесь лежат па и ма. А их бизнесом и обличьем завладели другие.

Собака переключает свое внимание на «корветт». Но при всем интересе, проявленном к спортивному автомобилю, она не решается подойти к нему ближе. Должно быть, чувствует, что от него исходит смертельная опасность. Она не только боится «корветта», но и не может понять, с чем столкнула ее судьба, склоняет голову направо, потом налево, мигает, отворачивается, вновь смотрит на него, словно ей кажется, что автомобиль сдвинулся с места.