Текст книги "Алиби"

Автор книги: Димитр Пеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Это всего-навсего мокрая курица, разыгрывающая в обществе роль павлина. А чтобы руководить шпионской агентурой, надо быть волком или хотя бы шакалом.

Среди шпионов, с которыми приходилось сталкиваться полковнику Маркову, попадались и бараны. Их было даже большинство – обманутых, несчастных, попавшихся случайно в сети волков и шакалов. Но Хаджихристов не принадлежал ни к одной из известных ему категорий.

Все-таки отвратительный тип. И в партию пролез. Он дал ему слово сохранить «тайну». Имел ли он на это право? Обрадовался, что услышит его «исповедь», и с легким сердцем обещал от имени партии.

Неожиданно в его сознании возник образ Гинки. Она строго смотрела на него. Она всегда смотрела так – серьезно и строго. Даже тогда, когда он объяснился ей в любви. Что это было за объяснение!.. Да, он не был мастером любовных объяснений. Этот, наверное, мастер! «Этот гад! – словно прошептала ему Гинка. – Вы их терпите, вы их принимаете в партию! Для этого вы остались жить?»

Хорошо, что никого не было в комнате. Глаза полковника контрразведки наполнились слезами. Прошло двадцать лет, а воспоминание все так же ярко, все так же жива та картина перед его глазами...

Маленький полуразрушенный домик в цыганском квартале. Мишо лежит мертвый. Автоматные очереди прошибают стены. Едкий, насыщенный известковой пылью, воздух. Стрельба, крики, ругань полицейских. И Гинка – третий член их боевой группы.

«Не ругайся, как они, Крыстьо!» – были ее последние слова.

Выстрелила и упала.

Но он продолжал стрелять. Еще яростнее, точнее. Стрелять и ругаться.

Он перевел дыхание только для того, чтобы обещать ей, умирающей, что останется ей верен до гроба. Ведь так он сказал тогда! И был уверен, что гроб ему уже обеспечен. «Обманулся, – шутил он сам с собой позднее, – но ничего не поделаешь. Дал слово!» И сдержал его.

Тогда он спасся только потому, что был убежден, что не выживет. Да и не хотел жить. Для чего? Мишо убит, Гинка убита. Почему же он должен жить?

И как только стемнело, бросил последнюю гранату и выскочил, стреляя из двух пистолетов последними патронами – огромный, весь в известке, страшный, как привидение, беспощадный, как отмщение. Выскочил, чтобы подороже продать свою жизнь, убить побольше врагов. И прорвал кольцо.

«И этот тип – член партии, моей партии, – шептала Гинка. – Ты, вы все, живые, виноваты в этом!»

Полковник Марков встал и быстро вышел.

Секретарша проводила удивленным взглядом странного посетителя, который прошагал мимо нее, даже не посмотрев в ее сторону и не попрощавшись.

Ковачев и Радков продолжали просматривать пропуска листок за листком, читая их все без исключения самым внимательным образом.

Пропуска, по которому Якимова прошла в управление, не было. Но они нашли кое-что более интересное. Два пропуска, выданные на имя Слави Каменова, – один 27 августа к Й. Гавриловой и второй 28 августа к Л. Лозенскому. Убедившись, что в коробке больше нечего искать, они отнесли ее секретарю партбюро.

– Можете дать все это товарищу Хаджихристову, – сказал Ковачев.

– Несколько минут тому назад он ушел из управления. Я верну пропуска вахтеру.

От секретаря партбюро они узнали, что оба лица, к которым приходил Каменов, работают в отделе кадров. Лулчо Лозенский – начальник, а Йорданка Гаврилова – сотрудник отдела. Оба сейчас были на работе, в управлении.

Ковачев решил сразу встретиться с ними и расспросить о посещении Каменова.

Йорданка Гаврилова оказалась молодой и приветливой женщиной.

Когда они ей представились, она засуетилась, всячески стараясь услужить им. Но долго не могла вспомнить о посещении Каменова. В тот день она замещала Лозенского, который был в отпуску, и приняла много посетителей. Пришлось показать ей фотографию Каменова.

– Да, я как будто вспоминаю, – сказала она, разглядывая фотографию, – этот человек был у меня. В приемные часы – от двух до четырех. Спрашивал, работает ли в управлении... Назвал одну фамилию... Но о ком же он спрашивал?.. Эх, не могу вспомнить...

– О каком-нибудь начальнике спрашивал? – попытался помочь ей Ковачев.

– Нет, нет... – махнула рукой Гаврилова. – Подождите, сейчас... Ну да, конечно, об Иване спрашивал. Об Иване Костове, слесаре. Из гаража на улице Раковского.

Как ни старалась, Гаврилова ничего больше не могла вспомнить. Каменов приходил к ней справиться, работает ли в управлении «Редкие металлы» человек по имени Иван Костов. Она объяснила, где того можно найти, и он ушел.

После этого они встретились с начальником отдела кадров Лулчо Лозенским. Это был пожилой плотный мужчина, благодушный и разговорчивый. Он сразу вспомнил о посещении Каменова.

– Как не вспомнить! – объяснил он с готовностью. – Ко мне приходят разные чудаки, но такого я не встречал. Я люблю взвешивать их еще от двери. Когда его увидел, подумал, что инженерик из провинции, который ищет место, чтобы перевестись в Софию. Но на этот раз я промазал. Посетитель вытащил из кармана фотографию и показал ее мне. Спросил, не работает ли этот человек в нашем управлении. Я уже десять лет по кадрам, но такого еще не случилось.

– Ну и... – поторопил его Ковачев. – Что же оказалось?

– Сказал ему, что не работает и что я не знаю такого человека. А он пристал, настаивает... Подумаешь – жизнь его зависит от того, работает в нашем управлении этот человек или нет. Тычет мне в нос эту фотографию – посмотрите да посмотрите... Как он меня умолял! А за дверью люди ждут, пришли по делу. В конце концов я рассердился. Почти что выгнал его.

– Какое-нибудь имя не называл? – спросил Ковачев.

– Нет, об имени речи не было.

Что хотел узнать Каменов от кадровиков управления? Гаврилову расспрашивал об Иване Костове, Лозенскому показывал какую-то фотографию. И это через два-три дня после смерти Якимовой. Очевидно, он разыскивал человека, связанного с убийством.

– Значит, вы не знаете человека, которого он вам показал на фотографии?

– Я не видел такого.

– А это не Иван Костов?

– Кто? Иван, из гаража? И речи быть не может. Ивана я знаю хорошо. А это совсем незнакомое лицо.

Значит, он показывал фотографию не Ивана Костова, о котором расспрашивал Гаврилову. Какая связь между Костовым и фотографией?

Лозенский смотрел на него в ожидании.

– А... как он выглядел? – спросил Ковачев.

– Кто... Человек, который был у меня?

– Нет, тот, на фотографии.

– Как... Мужчина лет двадцати пяти. Вид такой самоуверенный. А больше ничего особенного. Кажется, у него были усы.

– А о чем-нибудь другом Каменов вас не спрашивал?

– Нет, ни о чем. Но ушел расстроенный.

На следующее утро подполковник Ковачев встал раньше обычного. Из спальни вышел тихонечко, чтобы не разбудить жену, быстро побрился, перекусил. Он решил по пути в министерство прогуляться по парку.

Сентябрьское утро было прохладным и влажным. Но он не чувствовал этого, не слышал птичьих голосов, не замечал редких прохожих. Гулял, задумавшись, по аллеям, целиком поглощенный вчерашним разговором с полковником Марковым. Сегодня они должны были что-то предпринять. Бездействие изматывало обоих. Полковник ходил мрачный. А он сам – сердитый и неразговорчивый.

Тремя совершенно разными путями следы приводили в управление «Редкие металлы». Оттуда поступали сведения, передаваемые по радио; там работал бывший супруг Якимовой, и она посетила его за два дня до своей смерти; туда сразу после этого два раза приходил Каменов. Там он спрашивал про Ивана Костова и показывал какую-то фотографию.

Чья была эта фотография? Хаджихристова? Нет. Его все хорошо знают. И не Ивана Костова. Лозенский категорически заявил, что фотография была не его.

Почему Каменов искал человека, снятого на ней, в управлении «Редкие металлы»? Имел ли этот человек отношение к убийству Якимовой, к убийству Каменова, к шпионажу? И где сейчас эта фотография?

Снова обыскали квартиру Каменова. Обыскали дом, где он скрывался. Но кроме маленькой фотокарточки Стефки Якимовой, ничего не нашли. Расспросили и Делчо Григорова, и Гаврила Лютичева. Но они тоже ничего не знали.

Следствие снова зашло в тупик. Время летело, начальство было недовольно, а они не могли продвинуться вперед ни на шаг.

Чья это фотокарточка? Не она ли стала причиной смерти Якимовой и Каменова? Но каким образом?

Допустим, что Якимова каким-то путем узнала о лице, снятом на фотокарточке, изобличительные факты. Сказала об этом Каменову. Может быть, это был тот пожилой мужчина, с которым она провела вечер в Бояне? Впрочем, нет: Лозенский говорит, что на фотокарточке был снят молодой человек. Испугавшись разоблачения, человек убивает Якимову. Но фотокарточка остается у Каменова. Тот, подозревая его, заявляет хозяевам, что Стефка была убита. Каменов знал, что человек этот работает в управлении «Редкие металлы», и отправился его искать...

Нет, все не так. Сначала он разыскивал Ивана Костова. И только на следующий день показывал фотокарточку Лозенскому. Значит, он не был уверен в имени. Или в том, что Иван Костов и человек на фотокарточке – разные люди.

Допросили Ивана Костова. Он упорно твердил, что не знает никакого Каменова, что никто не приходил к нему и ни о чем не спрашивал, и фотографий не показывал.

Правда ли это? Может, они совершили ошибку, допросив его? Каменов ищет человека по фотографии в управлении «Редкое металлы», настаивает перед начальником отдела кадров, что он там работает. А такого человека в управлении нет. Значит, он шел по ложному следу, его ввели в заблуждение. Кто? Якимова! Опять тупик. Еще один странный факт в этом следствии. Сколько их уже набралось? Надо будет их выписать, систематизировать и рассмотреть. Хорошо бы этот «странный факт» объяснил другие «странные факты».

Ясно, что ничего странного и загадочного на самом деле нет. Факты кажутся странными и загадочными, когда не можешь их объяснить. Но в этом деле «странных фактов» слишком много: симуляция самоубийства Каменова; симуляция при убийстве Якимовой (теперь Ковачев был убежден, что подлинный убийца намеренно оставил улики, бросающие тень подозрения на Каменова); показания Скитального; таинственный голос по телефону; запертая дверь; исчезнувший пропуск; посещение Каменовым управления; его странное поведение после смерти Якимовой.

Да, действительно, все это заслуживает самого внимательного анализа.

Каменов скрывался не для того, чтобы избежать ареста. Точнее – не только поэтому. Он хорошо понимал – ведь он же адвокат, – что улики против него. Вероятно, он знал или подозревал, кто подстроил ему эту ловушку. Но почему он не сообщил в милицию? Почему не пришел и не рассказал все, что знал? Как бы это помогло следствию! Почему он не доверился хотя бы своим друзьям? Григоров – судья, Лютичев – член партии, активист. Может быть, Каменов не выяснил до конца некоторых обстоятельств? Выжидал. В тот последний вечер он сказал, что сестра уезжает и он уйдет из дома Лютичева. Не для того, чтобы искать новую квартиру, где можно было бы скрываться. В этом не было необходимости. Более подходящего убежища, чем дом старого друга, который живет один, он не смог бы найти. Значит... значит, он пришел к какому-то решению. Может быть, он нашел человека, которого искал... Или решил наконец пойти в милицию. Но за ним следили. И этой же ночью убили. Это что – опять совпадение? Конечно, нет. Они его убили, так как он стал опасен для них. Да-а...

Только сейчас Ковачев пришел в себя и огляделся. Он находился в глубине соснового леса. Вокруг никого не было. Он остановился, вдыхая полной грудью свежий влажный воздух. Так он стоял несколько минут, пока не почувствовал головокружения. Шатаясь, сел на скамейку. Вытащил сигарету и закурил – первую в этот день. Попробовал не думать, по крайней мере некоторое время, о деле, «проветрить» мозги. Но вскоре поднялся и пошел в сторону города. И мысли снова закружились в его голове.

В среду Каменов был с фотокарточкой у Лозенского; во вторник – у Гавриловой и спрашивал ее о Костове; в понедельник – в Пазарджике, у родителей Якимовой. Да, это еще один странный факт, который он упустил из виду. Влахов тоже не обратил на него должного внимания. А факт, действительно, странный, совсем не логичный. Влахов высказал предположение, что Каменов решил бежать и по пути заехал к родителям Стефки, чтобы узнать, преследуют его уже или нет.

Но теперь, когда стало ясно, что Каменов никуда не убегал, как объяснить его поездку в Пазарджик? Он ездил туда специально, чтобы встретиться с родителями Якимовой, и, как рассказал Андон Якимов Доневой, вел обыкновенный разговор. Так ли было на самом деле? Да, этот вопрос нужно выяснить. Непременно. Все равно здесь ему делать больше нечего.

Приняв решение ехать в Пазарджик, Ковачев ускорил шаг. Как далеко он ушел!.. Вот так прогулка! И он повернул по аллее направо, чтобы сесть на троллейбус.

Как он и ожидал, полковник был уже в своем кабинете.

Ковачев коротко доложил ему о своем решении. Марков выслушал его, не задавая вопросов, и отрубил:

– Возьми мою машину и сразу поезжай. Я тоже поехал бы. Но не могу. Из-за Хаджихристова... Ты меня понимаешь?.. Его должность действует мне на нервы.

Через два часа зеленая «волга» въехала в Пазарджик. Шофер легко нашел улицу. Ковачев попросил его подождать в ближайшем переулке и пешком пошел к дому Якимовых.

Домик издалека привлек его внимание. Два кирпичных воротных столба были обленены некрологами. Он вошел во дворик. Красивые, хорошо ухоженные цветы скорбно контрастировали с черным крепом, обрамлявшим некролог на входной двери. Под звонком была прибита блестящая медная дощечка:

«Андонъ Якимовъ – агрономъ».

Ковачев позвонил и стал ждать. Это посещение было для него нелегким. Ему придется разбередить свежую рану родителей, мучить их бессмысленными для них вопросами.

Послышалось шарканье шлепанцев. Кто-то долго, не издавая ни звука, смотрел в «глазок». Потом щелкнул ключ, дверь приоткрылась, и в щели показался сухой маленький старичок. Он, наверное, всегда был худым, но сейчас казался скелетом, обтянутым пергаментом. Белая борода только усиливала это впечатление.

– Вам кого?

– Товарища Андона Якимова.

– Это я. Что вам угодно?

Дверь оставалась лишь чуть приоткрытой.

– Я приехал из Софии, из Министерства внутренних дел, в связи со смертью вашей дочери.

Лицо старика болезненно передернулось.

– Я прошу вас принять меня.

– Подождите немного во дворе. Сейчас я приглашу вас в дом.

Поколебавшись, Якимов закрыл дверь. Щелкнул ключ. Старик словно хотел отделаться от неприятного посетителя.

Ковачев шагал по дорожке. Желтый свежевыкрашенный дом, ухоженный сад говорили о заботливых хозяевах, которые уделяют им много времени и труда. Андонов, наверное, пенсионер и целыми днями сидит дома. Выходит только для того, чтобы поработать в саду.

Хотя было тепло, все окна нижнего этажа были закрыты. «Не хотят слышать шума окружающей жизни, – подумал Ковачев. – А вверху, наверное, живет другая семья».

– Проходите, товарищ, – пригласил его старик.

Он надел ботинки и какой-то старый серый халат. Они вошли в гостиную. Внутри было прохладно. Пахло геранью, ладаном. За стеклянными дверцами буфета виднелись аккуратно расставленные чашечки кофейного сервиза. Вокруг квадратного, накрытого плюшевой скатертью стола стояли мягкие стулья. На стенах висели семейные портреты, несколько литографий. Они сели, не сказав ни слова.

Вошла пожилая круглолицая женщина. Раньше она, очевидно, была очень полной. Теперь щеки ее отвисли, под глазами легли синие мешки. Ковачев встал, чтобы поздороваться.

– Это моя жена, – представил ее Якимов.

Женщина боязливо подала руку. Глаза ее были полны слез. Она нервно всхлипнула, закрыла лицо платком и заплакала.

Ковачев увидел, что старик тоже не в силах сдержать слез. Он не думал, что его визит начнется так тяжело.

– Не плачь, Блажка, – пробовал утешить жену Якимов. – Успокойся. Или лучше уйди. Я поговорю с товарищем.

– Нет, я останусь, – глухо произнесла жена. – Хочу послушать. Хочу узнать все. Я не буду больше плакать.

И она решительно вытерла слезы, подняла голову и посмотрела на посетителя покрасневшими глазами.

– Поверьте, – начал смущенно Ковачев, – мне очень неприятно и тяжело. Я уважаю вашу скорбь, и если бы это не было необходимым, то никогда бы не позволил себе...

– Ничего, товарищ, ничего, – сказал старик. – Вы не обращайте внимания, говорите.

– У вас в понедельник был Каменов.

– Он... он...

Лицо Якимовой сжалось в болезненной спазме. Подбородок затрясся. По щекам потекли слезы.

– Как он мог!.. Прийти в дом...

Старик тоже заплакал.

Они думали, что это Каменов убил их дочь.

Ковачев почувствовал, как комок подступил к горло.

Нельзя так, нельзя! Плохое начало. Он овладел собой. Его чувства словно окаменели. Разум снова заговорил во весь голос.

– Не осуждайте его, – сказал он твердо.

– Вы его поймали? – спросила Якимова.

– Слави тоже убит. Он, как и ваша дочь, может быть, стал жертвой того же преступника.

Словно ледяной ветер дохнул в лица родителей и высушил их слезы. Окаменев, они смотрели на Ковачева недоумевающими глазами.

– Как, это не Слави? – обронила, наконец, Якимова, с трудом произнеся имя Каменова.

– Нет. И чтобы мы могли установить, кто преступник, вы должны нам помочь. Поэтому я и приехал к вам.

Он подождал, пока они придут в себя от неожиданности.

– Мы знаем, что Слави Каменов был у вас в прошлый понедельник. Разговор был короткий, так сказать, общий. Он вам ничего не сказал о несчастье. Прошу вас, подумайте и вспомните все до мельчайших подробностей об этом разговоре. О чем он вам говорил, о чем расспрашивал, что он делал здесь, у вас, во время своего странного посещения. Это очень важно. Именно подробности, незаметные на первый взгляд подробности, могут оказаться особенно важными. Вы меня понимаете?

– Понимаем, товарищ, – тихо сказал старик.

– Мы постараемся вспомнить все.

Они снова замолчали. Посмотрели друг на друга, как бы молча советуясь, кому начать. Потом Якимов нервно дернул плечом и сказал:

– Он приехал в обед, в понедельник, двадцать шестого. Мы еще ничего не знали. Сказал нам, что приехал рано утром на машине своего клиента на слушание дела в Пазарджике. После решил зайти к нам.

– Мы обрадовались его приходу, – перебила его жена. – Расспросили о Стефке... – Глаза ее опять наполнились слезами, и она замолчала.

– Да, мы спросили его, как она живет, – продолжал старик. – Он что-то пробормотал и ничего не сказал нам. Говорит, хорошо, представьте себе, хорошо...

И Каменову было нелегко. Скромный, застенчивый, а какая сила воли! Но чего он хотел достичь этим мучительным, трагическим разговором с родителями, которые ни о чем не подозревали?

– Сказал, что они виделись в субботу вечером. В воскресенье он был на Витоше со своим приятелем Делчо, судьей. Потом жена угостила его вареньем, и он собрался уходить. Сказал, что клиент, который привез его сюда, торопится вернуться в Софию. Вот, товарищ, все, что было.

– Только это? Ничего не показалось странным вам в его посещении?

Неужели и этот след заведет его в тупик? Неужели он и здесь ничего не узнает? Невозможно, чтобы Каменов приезжал в Пазарджик только для того, чтобы «поболтать» с родителями Стефки. И в такой момент. Это невозможно. Но ведь и они, родители, не поняли, для чего он приходил.

– Подождите, – неожиданно произнесла Якимова. – Он уже собрался уходить, когда вдруг сказал, что они со Стефкой собираются на экскурсию на Пирин. На Пирин...

Она снова заплакала. При каждом воспоминании о дочери у нее лились слезы и прерывался голос.

Ковачев хорошо понимал ее состояние. Стефка была единственной радостью этих двух стариков.

Так, в молчании, прошло несколько минут. Наконец Якимова собралась с силами и заговорила снова:

– Слави попросил дать ему ее лыжный свитер. Она привезла его домой, чтобы в Софии моль не попортила. И я пошла за ним – он был на чердаке, в сундуке с нафталином. Завернула в газету и дала ему.

– Гм, – неопределенно хмыкнул Ковачев.

Что означало все это? Зачем ему понадобился свитер убитой? Что это за выдумка насчет экскурсии на Пирин?

– А еще что-нибудь в его поведении не показалось вам странным?

Якимовы молчали, задумавшись. Потом посмотрели друг на друга.

– Ничего, – ответили они почти одновременно.

Разговор как будто был окончен. Неужели он так и уйдет с пустыми руками, не узнав ничего нового?

– Вы говорили, что разговор был о том, о сем. О чем же все-таки вы говорили?

– Сначала Слави спросил о доме, – сказала Якимова. – Я даже подумала, что он как будущий зять интересуется наследством, одним словом... Потом спросил о наших родственниках – кто они, что собой представляют... Что вам сказать? Вот такой разговор – пустой, о разном...

– И что он расспрашивал о ваших родных?

– Спрашивал, есть ли у меня брат, – ответил старик. – А у меня как раз три брата: старший Иван, покойный, и два моложе меня, Кирилл и Мефодий, близнецы.

– А он интересовался Пецо, моим братом, – порывисто добавила Якимова и тут же замолчала.

– Да, о нем спрашивал, – продолжал старик. – Когда мы говорили о родных, он вдруг завел разговор о Пецо. Сказал: «Есть ли у Стефки дядя по имени Пецо?» И мы ему объяснили, что он ее брат. – Якимов указал рукой на жену.

Спрашивал о дяде Пецо. Очевидно, Стефка рассказывала о нем что-то, что заинтересовало Каменова. Но специально он расспрашивал об этом дяде или случайно упомянул его имя, только для того, чтобы поддержать разговор?

– Вы не знаете, почему он заинтересовался именно этим ее дядей?

– Нет, не знаем.

– А кто он? – спросил Ковачев. – Где живет, кем работает?

Оба супруга смущенно переглянулись.

– Он... Слави... – сказал наконец Якимов, – попросил, чтобы мы показали ему фотографию Пецо. Ну, мы достали альбом, вот он, еще не убран.

Он подал Ковачеву большой зеленый альбом. Ковачев начал машинально перелистывать его. На первой странице была свадебная фотография Якимовых. Она была в платье невесты, в фате, он – в черном костюме с белоснежным воротничком рубашки. Потом шло множество фотографий и портретов родственников. Затем появился голенький грудной ребенок, лежащий на диване, наверное, Стефка. Дальше дочь стала главным объектом фотографирования. Шли фотографии ученицы – от первого класса до окончания гимназии, отдельно и вместе со всем классом. Несколько свадебных фотографий с Хаджихристовым. Вообще, это был традиционный семейный альбом.

Ковачев закрыл его.

– Значит, больше ничего? – обескураженный, спросил он.

И прежде, чем ему ответили, внезапная мысль молнией сверкнула в его сознании: «Фотокарточка!» Едва сдерживая волнение, он спросил равнодушным голосом:

– Ну, и вы показали ему фотографию дяди Пецо?

– Я же вам сказал. Мы для этого и альбом вытащили, – ответил старик.

– Могу я посмотреть на нее?

Оба супруга опять многозначительно переглянулись. Якимов взял альбом и, как бы нехотя, начал листать его с конца. Вдруг остановился, уставился на альбом, потом вопросительно посмотрел на жену.

– Ты, Блажка, куда-нибудь ее?..

– Что? – спросила Якимова.

– На-ка, посмотри... фотокарточки Пецо нет.

И он подал раскрытый альбом не жене, а Ковачеву.

Действительно слева выделялось большое коричневое пятно с четырьмя уголками, которые поддерживали раньше фотокарточку.

Супруги взволнованно засуетились около альбома. Они не могли себе объяснить, как и когда исчезла фотокарточка дяди Пецо.

– Она здесь была... ты же помнишь, Блажка, мы вместе ему показывали ее?.. – бормотал Якимов. – Как же это? Никто другой с тех пор не входил в гостиную. Неужели Слави взял ее?

– Фотокарточку? Зачем она ему понадобилась?

– Каменов оставался один в комнате? – прервал их Ковачев.

– Нет. Когда Блажка вышла, чтобы принести ему свитер с чердака, я был с ним. Или нет, подождите... И я на минутку вышел в кухню – Слави попросил меня принести стакан холодной воды.

– Очевидно, Каменов взял ее, раз вы говорите, что никто другой не входил в комнату. Сядьте. Сядьте и успокойтесь. Значит, исчезла фотокарточка вашего брата, – обратился Ковачев к матери Стефки.

– Да, моего брата.

Якимова отвечала уныло, неохотно. Видно было, что вопрос неприятен для нее.

– Прошу вас, расскажите мне, где он сейчас, где работает? Живет он в Софии?

Лицо Якимовой помрачнело, будто тень легла на него. Глаза напряженно уставились в одну точку. Ему показалось, что она там что-то видит... что-то страшное. Привидение или... смерть.

Губы ее затряслись, и она снова залилась следами.

Якимов встал, не проронив ни слова, взял ее под руку и бережно вывел из комнаты, сделав Ковачеву знак подождать.

Эти люди скрывали какую-то тайну, в которую была посвящена и Стефка.

Она, очевидно, поделилась этой тайной со Слави. Поэтому он приехал в Пазарджик, взял фотокарточку. Поэтому и был убит. Что это за тайна? Какую связь она имеет с управлением «Редкие металлы»?

Якимов вернулся, согнувшийся и сломленный, тяжело опустился на стул.

– Много на нее свалилось. Совсем у нее плохо с нервами. Когда она узнала о несчастье, упала в обморок. Целый час не могли привести ее в чувство. Смерть дочери убила и нас...

– Я понимаю вас и сочувствую. И мне очень неприятно, что пришлось мучить вас вопросами. Но поверьте мне – это совершенно необходимо. Мы должны поймать убийцу.

– Это не вернет нам Стефку.

– И все-таки убийца не должен остаться безнаказанным. Я вас спросил о дяде Стефки, о человеке, чью фотокарточку взял Каменов.

– Видите ли... – начал, хрустя пальцами, Якимов, – он... его уже нет в живых.

– Когда он умер?

– Девятого сентября... сорок четвертого года.

– Девятнадцать лет тому назад?!

Что это означает?! Каменов приезжал в Пазарджик, чтобы взять фотокарточку дяди, умершего столько лет тому назад! Человека, чьи кости сгнили на кладбище! Не может быть! Здесь что-то не так. Или цель Каменова была другой?

– Да, как раз Девятого сентября. Он, он... – Якимов говорил с трудом, словно задыхался. – Был плохой человек, хотя и брат Блажки. Он был полицейским.

– А дети у него были? Был он женат?

– Нет. Он жил один. Как волк – один.

– Пожалуйста, расскажите мне, как это для вас ни мучительно, все, что вы знаете о своем шурине.

И Якимов рассказал – медленно, то и дело останавливаясь, чтобы вздохнуть поглубже, словно воспоминания о мрачной истории дяди Пецо душили его.

Петр Василев Попканджев был единственным братом Якимовой. Родился в Пазарджике в 1918 году. Там окончил гимназию. Был хорошим учеником. И очень самолюбивым. Но бедным, совсем бедным.

– Если бы я ему не помогал, – объяснил Якимов, – он и гимназию не кончил бы. Жил у нас. Мы кормили и одевали его. А он все косо на меня смотрел. И на меня, и на Блажку. Ему стыдно было жить нахлебником. Очень был гордый, ни с кем не дружил, все фантазировал. Мечтал стать большим политическим деятелем. Идеалом его была «великая, объединенная Болгария». И он – один из ее вождей. Мозги его совсем свихнулись, когда он уехал в Софию, в школу офицеров запаса. После того как окончил ее, год был безработным. Все не мог найти подходящей для своего самолюбия работы. Пришлось вернуться в родной город. В 1940 году он поступил в полицию. Начал «нехотя» в криминальном отделе. Но вскоре перевелся в политический. Стал «делать карьеру». Озверел. Ловил подпольщиков, выслеживал партизан. Казнил коммунистов.

А восьмого сентября 1944 года решил бежать – на мотоцикле. В ночь на Девятое сентября где-то в Родопах, по пути в Грецию, упал вместе с мотоциклом в глубокую пропасть. Труп его нашли через два дня. Привезли в Пазарджик и позвали меня опознать его. Он был страшен – опухший, обезображенный.

Старик замолчал. Лицо его сморщилось. Воспоминания были живы, несмотря на прошедшие годы, – тяжкие, позорные, страшные.

– Так, так... – произнес задумчиво Ковачев. – Ваша дочь все это знала?

– Когда он умер, Стефке было четырнадцать лет. Да и как мы могли скрыть? Особенно в те годы... Сколько разговоров было о нем, стыдно было выйти на улицу. Ведь люди говорили о его зверствах. И ей рассказывали. И нас она расспрашивала... Тяжело было. Особенно Блажке, жене. Ведь брат, и... Но и это позабылось. Время лечит все. И добро, и зло...

Каменов пришел специально, чтобы взять его фотокарточку. Она была нужна ему, чтобы показать начальнику отдела кадров в управлении «Редкие металлы». А что еще? Искал его, потому что Стефка ему что-то сказала. Что, что она ему сказала?

– Я бы хотел, чтобы вы показали мне какую-нибудь другую его фотокарточку. У вас есть?

Старик задумался.

– У нас был портрет. Висел на стене. Но после Девятого сентября жена сожгла его. Другой фотографии, кажется, нет. Надо еще раз посмотреть в альбоме. Если сохранился какой-нибудь снимок, то он должен быть тут.

Оба долго, страницу за страницей, рассматривали толстый семейный альбом. Они нашли только две групповые фотографии, на которых был снят и Попканджев. На одной – учеником, сразу по окончании гимназии. А на другой, большого размера – с двумя друзьями в форме курсантов офицерского училища. В надвинутой фуражке, сосредоточенно, прямо в объектив смотрел дерзкий юноша с пушистыми усами. У него был вид красавца-весельчака.

– Могу я их взять? – спросил Ковачев. – На время. Я вам их верну.

– Нам они не нужны. Возьмите. – Якимов мгновение колебался. – А почему вы им интересуетесь, товарищ? Все это – далекое прошлое, уже позабытое. И зачем Слави взял его фотокарточку?

– Может быть, есть кто-нибудь, кто похож на него. Надо проверить.

Ковачев еще раз извинился за беспокойство, предупредил Якимова, чтобы он никому не рассказывал об их встрече, и вышел.

Он зашел ненадолго в окружное управление. Попросил навести некоторые справки. А через полчаса автомобиль на максимальной скорости несся по шоссе в сторону Софии.

Полковник Марков, предупрежденный по телефону из Пазарджика, ожидал его. Он выслушал доклад, немного помолчал и спросил:

– Ну, хорошо, теперь я знаю, что тебе рассказали Якимовы. А почему не говоришь, что ты думаешь обо всем этом?

Ковачев ожидал услышать мнение своего начальника. Всю дорогу он думал об этом деле, и ему не давало покоя странное совпадение...

– Здесь как-то переплетаются фигуры Попканджева и Хаджихристова. Их связь кроется в управлении «Редкие металлы». Туда приходила Якимова, там был Каменов, оттуда вышли сведения радиограммы...

– О чем ты говоришь? Как переплетаются?

– И Попканджев, и Хаджихристов родились в 1918 году. Имя и отчество у обоих одинаковые. Петр Василев. Да и фамилии у них похожи, какие-то религиозные: один «поп», другой «хаджи».

Полковник посмотрел на него испытующе.

– Что ты, Асен, выдумываешь? Фантазировать здесь опасно. Что ты этим хочешь сказать?

– Ничего определенного. Но мне показалось странным это совпадение. Не здесь ли таится загадка?