Текст книги "Алиби"

Автор книги: Димитр Пеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

У подъезда серого дома на одной из тихих софийских улиц остановился небольшой автофургон. Ребятишки, прервав разгоревшееся было в это прохладное августовское утро рыцарское сражение, опустили деревянные мечи и с любопытством уставились на машину.

Из шоферской кабины вышел мужчина в темном костюме. Когда он наклонился, чтобы взять свой портфель, под пиджаком у него отчетливо обрисовалась кобура пистолета.

Задняя дверца фургона открылась, и оттуда показались еще трое. Они несли чемоданы, сумки, деревянный треножник и огромный фотоаппарат, какого ребятам еще не доводилось видеть. Последним из машины вышел сидевший за рулем молоденький милиционер. Какую-то долю минуты он оглядывал ребят, потом ловко соскочил на мостовую, захлопнул дверцу и строго крикнул:

– А ну, мальчуганы, идите, гуляйте!

Человек с пистолетом вошел в дом, остальные последовали за ним. Ребята тоже направились было к подъезду, но милиционер, замыкавший шествие, многозначительно посмотрел на них, и они остались на тротуаре. В окна было видно, как прибывшие поднялись по лестнице и остановились на площадке третьего этажа.

– К Доневым, – решили ребята.

На медной дощечке было выгравировано: «Иванка и Теодосий Доневы». Под ней на кнопке висел белый картон: «Стефка Якимова. Звонить два раза».

Человек, возглавлявший группу, позвонил один раз – продолжительно.

Послышались быстрые шаги. Дверь открыл мужчина лет сорока-сорока пяти. Его полное, гладко выбритое лицо выглядело мрачным, осунувшимся, сам он – невыспавшимся, испуганным.

– Здравствуйте. Товарищ Донев – это вы?

– Да, я.

– Мы из уголовного розыска, – сказал руководитель группы.

– Давно вас ждем, – ответил Донев. В его взгляде читался какой-то неясный упрек, даже обида. Он широко распахнул дверь.

Инспектор уголовного розыска майор Минчо Влахов и его коллеги вошли в квартиру. Чемоданы и треножник они оставили в прихожей. Милиционер закрыл за собой дверь.

Все собрались в небольшой гостиной.

У стола стояла, ожидая их, еще молодая миловидная женщина с первыми признаками полноты.

– Моя половина, – представил ее Донев и сразу заговорил – торопливо и явно волнуясь. – Это я вам позвонил. Сегодня утром мы нашли нашу квартирантку Стефку Якимову в ее постели мертвой. Вчера она была совсем здорова, ни на что не жаловалась, а сегодня вдруг... умерла!

Ему казалось, что четверо мужчин слушают его равнодушно, чуть ли не с безразличием.

На самом деле это было не так, хотя по отсутствующему виду Влахова вряд ли кто-нибудь мог предположить, что у него в мозгу, словно на магнитофонной ленте, запечатлевается каждое сказанное слово.

Пожилые супруги молодых жен, как правило, или большие молчуны, или, наоборот, до чрезвычайности болтливы.

Донев, видно, принадлежал к более досадной категории.

Случай едва ли представлял интерес для милиции. Можно было взять с собой только врача. А они прибыли впятером – даже капитан Стоименов из следственного отдела притащился сюда.

– Погодите, – прервал Влахов Донева. – Другие люди есть в квартире?

– Какие люди? – Донев растерянно огляделся. – Почему другие люди? Кто может быть здесь, в квартире, с утра? Ведь я вам говорю: мы нашли Стефку мертвой, мертвой!.. Вчера была совсем здорова. Это невероятно! Она не болела, не жаловалась ни на что, ну ничего такого, понимаете, ничего...

– В квартире только я и мой муж,– решительно вмешалась Донева. Покрасневшие глаза и болезненная бледность лица выдавали ее внутреннее состояние. – Сына я отвела к сестре. Других никого нет.

– А где труп?

Она указала на двустворчатые двери с матовыми стеклами.

Влахов нажал локтем на ручку и вошел в комнату.

На неразобранной постели лежала женщина лет тридцати пяти. Она была одета в красное платье, испещренное желтыми, зелеными, белыми треугольниками, кругами, ромбами – наряд, слишком кричащий для покойника. На фоне рассыпавшихся густых темно-каштановых волос ярко очерчивалось белое, словно восковое, лицо. Она была красива, и даже смерть не обезобразила ее черты. Изогнутые черные брови, тонкий правильный нос, овал лица напоминали красавиц с картин Владимира Димитрова. Если бы не эти немигающие, страшно остекленевшие глаза, можно было подумать, что женщина просто спит.

Врач склонился над трупом. Дактилоскопист Пенчев опустился на стул и терпеливо ждал – еще не известно, будет ли для него работа. Стоименов, без кровинки в лице, силился сохранить невозмутимый вид.

– Похоже на удушение, – сказал врач. – Видите, синяки на шее. Это было ночью. Совсем окоченела.

Значит, убийство! Все-таки не напрасно притащилось сюда столько народу. Наверно, из-за любви. Банальный, скучный случай. Жалко. Красивой женщиной была эта Стефка. Жалко.

– Пусть Ради сфотографирует труп и обстановку. Вы, доктор, обследуйте тело. Вызовите санитарную машину. А я пойду поговорю с хозяевами. – И, обернувшись к капитану Стоименову, Влахов добавил: – Вы со мной?

В глазах хозяев застыл немой вопрос: отчего умерла Стефка?

– Давайте поговорим.

Их пригласили в детскую. Стоименов вынул блокнот и приготовился записывать. Это не понравилось Влахову. Уткнувшись в блокнот, следователь теряет из виду человека. К тому же, люди смущаются, видя, что каждое их слово заносится на бумагу. Да и... зачем это? Не можешь с первого раза запомнить – прощайся с криминалистикой. Впрочем... пускай делает, как хочет.

То и дело перебивая друг друга, супруги объяснили, что Стефка Якимова снимала у них комнату вот уже три года. Она была разведенная, работала в комитете по промышленности. Вчера, в воскресенье, Стефка осталась в квартире одна – убраться, постирать. А они ездили с экскурсией на реку Искыр. Вернулись к десяти часам вечера. В комнате Якимовой было темно. Донева решила проверить, легла квартирантка или куда-то вышла. Но дверь оказалась заперта. Это было странно, потому что никто из них не имел обыкновения запираться. Устав после прогулки и купания, они легли в половине одиннадцатого и сразу заснули. Поздно ночью Донева слышала в полусне, как в гостиной кто-то ходит. Потом хлопнула входная дверь. Она подумала, что это ушел приятель квартирантки Слави Каменов. Предыдущий вечер они тоже провели вместе. Были в ресторане. Вообще они часто встречались. Слави Каменов был адвокатом. Доневы сообщили его адрес, его домашний и рабочий – В юридической консультации – телефоны.

Утром супруги встали в половине седьмого. Пока Донев брился, жена его пошла будить Якимову. Постучала сначала тихонько, потом сильнее. И, так как никто не отозвался, открыла дверь.

В первый момент она ничего не могла понять. Потом не хотела верить сбоим глазам. Стефка неподвижно лежала на неразобранной постели, одетая, в туфлях, уставившись в потолок.

Донева не сумела закричать – пропал голос. Хотела убежать, но у нее вдруг ослабли ноги. Она почувствовала, что вот-вот упадет. Потом, кое-как овладев собой, шатаясь, не помня себя, поплелась к ванной, где брился ее муж.

У Донева едва хватило мужества подойти к мертвой. Он долго не решался прикоснуться к ней. А когда тронул рукой ее лоб, на него пахнуло смертным холодом. Женщина заплакала. Они вышли из комнаты. Нужно было скорей сообщить Каменову – Ведь они со Стефкой собирались пожениться. Других близких у нее в Софии не было.

Донев пошел к соседям звонить по телефону, а жена его осталась в детской, где спал их сын.

Когда Донев сказал Каменову о смерти Стефки, тот пробормотал что-то неразборчивое, а через двадцать минут прибежал, взволнованный, запыхавшийся. Ни слова не говоря, он бросился в комнату Якимовой, упал на колени перед кроватью и заплакал. Потом встал, огляделся каким-то страшным, невидящим взором и сказал, что Стефка убита и что он пойдет сообщит в милицию. Вышел, но через минуту вернулся и предупредил, что позвонит ее родителям в Пазарджик.

Убита! Да, конечно, убита. Но откуда ему это известно? Не он ли убил ее? Адвокат плакал. Ясно, что будет плакать. Особенно, если убийца – он.

– Значит, он сказал, что Якимова убита. А не сказал, кто ее убил и почему? – спросил Влахов.

– Нет, только это, – ответила Донева. – И пошел сообщить вам об убийстве. Но не вернулся... Мы ждали, ждали, и муж отправился сам вызвать вас.

Нужно проверить, не звонил ли все-таки Каменов. Может быть, не им, в городское управление, а в районное. Или в министерство. Или в прокуратуру. Хотя едва ли. Оттуда сразу сообщили бы им. Значит, он лгал, выигрывал время...

Прибыла санитарная машина.

Прежде, чем тело отвезли для вскрытия, Влахов и Стоименов зашли в комнату Якимовой.

– Смерть насильственная, – сказал врач. – Женщина была задушена одной рукой. Отчетливо видны синяки, оставленные пальцами: один – большим пальцем, с правой стороны, и три – с левой. Убийца, должно быть, человек очень сильный, несомненно, мужчина, применил так называемую «мертвую хватку». Одним сжатием шеи были притиснуты артерии. Женщина, вероятно, потеряла сознание в первые же секунды из-за прекращения притока крови к мозгу.

– Еще когда я вошел, – заметил капитан Стоименов, – на меня произвело впечатление, что нет никаких следов борьбы. Стулья – на месте, все другие предметы тоже. Словно Якимова не сделала даже попытки сопротивляться.

Ишь, какой умный! И наблюдательный. «Еще когда я вошел, на меня произвело впечатление»! Нет, дорогой, это еще ничего не значит.

– Вещи могли поставить на их прежние места, после того как все было кончено, – сказал Влахов. Он внимательно рассматривал руки убитой. – Важнее, мне кажется, то, что и на руках нет никаких следов борьбы. Но все-таки нужно исследовать ногти. Может, найдутся микроскопические следы кожи, крови или волос Невероятно, чтобы она не пыталась бороться за свою жизнь, как бы силен ни был убийца. Когда, по вашему мнению, наступила смерть?

– Примерно восемь часов назад, – ответил врач. – С большей точностью трудно определить.

– Якимова вообще не ложилась, – проговорил Стоименов. – Ее положили на кушетку после того, как убили, – В платье, в туфлях. Странно, что даже ее прическа не пострадала.

– Вы сказали, что она была задушена одной рукой, – обратился Влахов к врачу. – Как вы это себе представляете?

– Судя по следам, женщину схватили за горло правой рукой. У убийцы исключительно сильные пальцы. Левой рукой он, может быть, держал ее, чтобы она не вырвалась. Вообще, случай в этом отношении необыкновенный, я бы даже сказал, исключительный. Быстрая потеря сознания из-за прекращения притока крови к мозгу характерна для повешенных. При удушении руками смерть обычно наступает через пять-десять минут. В течение этих минут жертва не теряет сознания, отчаянно сопротивляется.

– Был один такой, его звали Мето Душечка, – задумчиво сказал Влахов. – Трех человек удушил – все крепкие мужчины. Действовал как раз одной рукой. Был левша, очень сильный и ловкий. Он владел этой хваткой: стиснет жертву за горло так, что она в первые же секунды теряет сознание. Но его расстреляли пять лет назад...

– Я пойду, – сказал Стоименов. – У меня на одиннадцать назначен допрос. Что вы думаете о женихе? Почему он сказал хозяевам, что Якимова убита?..

– Пока что меня больше занимает, куда он исчез. Сказал, что сообщит в милицию, а не сообщил. О смерти Якимовой мы узнали только от Донева.

Труп вынесли. Пенчев уже закончил фотосъемку и набросал план квартиры. Пора было приступать к осмотру.

Влахов не любил работать в присутствии других людей, которые бы наблюдали за ним и мысленно оценивали его действия. Это мешало ему сосредоточиться. Врач и Стоименов ушли, но Пенчев стоял у стола и выжидательно смотрел на него. А он любил и поговорить, и покритиковать (и не только мысленно), и даже давать советы. Пенчев считался опытным криминалистом. От него невозможно было отделаться. В таком случае надо было найти ему какое-нибудь занятие.

– Начнем, а, Ради?

– Начнем, Минчо, чего время терять.

– Только знаешь что – пока я тут осмотрюсь, ты пойди сними у хозяев отпечатки пальцев.

Пенчев, не сказав ни слова, вышел. Наконец-то Влахов остался в комнате один.

Здесь едва помещались маленькая кушетка, двустворчатый гардероб и стол с двумя стульями. Окно во двор и застекленные двери в гостиную. У окна – этажерка с десятком книг и радиоприемником. На полу – небольшой, местами вытершийся чипровский ковер.

Вчера стоял жаркий день, и окно, наверное, было открыто. Доневы сегодня вряд ли и нему подходили. Неужели и во время убийства оно оставалось открытым? Едва ли. Любой шум, борьбу, крики могли услышать соседи или те, кто оказались бы во дворе. Убийца, конечно, позаботился о том, чтобы закрыть окно. Надо, чтобы Пенчев проверил, не оставил ли он отпечатков. Но кто же снова открыл окно? Кто же, кроме убийцы!

Влахов все еще стоял посреди комнаты, словно не зная, с чего начать. Но с чего начать – это все равно, важно – что искать. А у него еще нет никакой гипотезы.

Он приступил к изучению библиотеки. Это были романы, болгарские и переводные, изданные в последние годы. Некоторые Влахов перелистал. Ни один из них, видно, не был прочитан до конца. Наверное, они служили для чтения «на сон грядущий». Почитает в постели, пока не заснет, а на следующий вечер возьмет новую книгу.

В стенном шкафчике стояли недопитая пол-литровая бутылка коньяка «Плиска» и рюмки. Двумя из них недавно пользовались – на донышке желтело немного жидкости. Влахов поставил бутылку и рюмки на стол.

Рядом с радиоприемником лежала кожаная дамская сумка. Совсем новая и дорогая. Стараясь не повредить отпечатки пальцев, которые, возможно, остались на сумке, – Влахов был в перчатках и с пинцетом в руках, – он вынул из нее чистый носовой платок, губную помаду, пудреницу, блокнот, трамвайные билеты и кошелек с бумажкой в пять левов и мелочью.

Вошли Пенчев и красные от возбуждения хозяева. В глазах Доневой стояли слезы.

– На что это похоже, товарищ, не знаю вашей фамилии?! – закричал Донев. – Вы что, за убийц нас принимаете? Я главный бухгалтер завода...

– Не дают снять отпечатки, – объяснил Пенчев.

– Успокойтесь, товарищи, – сказал Влахов. – Вам не на что обижаться. Вы входили в эту комнату, трогали разные предметы. Мы должны знать ваши отпечатки пальцев, чтобы отличить их от следов... убийцы.

– Но... Вы уверены, что Стефку убили? – не выдержала Донева.

– Я пока еще ни в чем не уверен... – терпеливо ответил Влахов. – Еще рано что-нибудь утверждать. Но что, если Каменов прав? Поймите, ваши отпечатки необходимы для следствия. Может быть, придется даже у вашего сына снять отпечатки.

– У Любчо?! – испуганно вскрикнула Донева.

– А почему бы и нет? Это не больно. Ему даже будет интересно.

– Ну, если так, – пробормотал Донев. – А я подумал...

Они вышли, и Влахов нанялся гардеробом – святая святых каждой женщины. Там висело с десяток платьев – и старых, и совсем новых. Почти все из дорогих материй. Не меньше было и туфель – Все элегантные, на высоких, тонких каблучках.

Видимо, все свои деньги Якимова тратила на туалеты. А почему бы и нет: одинокая женщина, красивая, молодая... Если б он был одинок, ему тоже захотелось бы иметь побольше дорогих костюмов.

В выдвижном ящике с тонким нейлоновым бельем Влахов нашел портрет мужчины в стеклянной рамке. Кто это был? И почему портрет лежит здесь?

Вошел Пенчев.

– Кем любуешься?

– Спрошу хозяев. Может, знают его. А ты, Ради, осмотри дверную и оконную ручки и бутылку с рюмками. Потом я дам тебе этот портрет.

Доневы были на кухне. Отмывали руки от типографской краски. Они сразу узнали человека на фотографии. Это был Слави Каменов.

Донев попросил разрешения пойти к соседям и позвонить на завод, предупредить, что сегодня он не явится на работу. Влахов не возражал.

Пенчев раскрыл свой чемодан с дактилоскопическими принадлежностями. Мягкой щеточкой он наносил графитовый или алюминиевый порошок на гладкую поверхность. Вещи, на которых обнаруживались отпечатки пальцев, Пенчев заботливо упаковывал в коробки.

А Влахов продолжал методично, по секторам, обыскивать комнату. Он просмотрел несколько писем от родителей убитой, документы и расписки, но не нашел ничего, что подсказало бы причины преступления.

– Ах, черт возьми! – Воскликнул Пенчев.

– Что там у тебя, Ради?

– На ручке и ключе следы уничтожены одеколоном. Еще остался запах. – Пенчев наклонился над портретом и втянул в себя воздух. – То же самое и с портретом. Протирали ватой. Вот здесь, на металлической подставке, остались волокна. Ты видел где-нибудь в комнате вату?

– Нет, – ответил Влахов. – В ящике стола есть несколько склянок с лекарствами, но ваты нет нигде.

– Значит, он принес ее с собой.

– Кто «он»? – Влахов испытующе взглянул на него.

– Откуда мне знать! Я сказал так, наобум. Это твое дело установить – он или она.

Да, это действительно так...

Убийца стер свои следы ватой, а в комнате ваты нет. Одеколона – тоже. Влахов обнаружил только флакончик духов «Китайский цветок». Значит, убийца принес вату и одеколон специально или же нашел их здесь и взял с собой. Что он протирал дверную ручку – это естественно: он ее касался. Но зачем ему было протирать рамку и стекло портрета? Очевидно, это он спрятал его в гардероб. Зачем?..

– А оконная ручка? И там следы стерты?

– Нет, на ней остались отпечатки ладони и пальцев. Смазанные, но есть.

Гм... Что это значит? Может, все-таки хозяева открыли окно сегодня утром? Или это старые отпечатки и с тех пор до окна не дотрагивались? В таком случае оно и во время убийства было открыто.

Влахов наклонился над пепельницей и начал сосредоточенно рассматривать ее содержимое. В ней было пять окурков сигарет «Родопы», все со следами помады, и много пепла. Значительно больше, чем могло остаться от пяти сигарет. А при уборке из пепельницы вытряхивают все, а не только окурки.

– Займись пепельницей, – сказал Влахов.

– Уже проверил, – ответил Пенчев, – на ней есть следы. Я заберу ее с собой.

– Кроме отпечатков меня интересует ее содержимое. Нужно сделать анализ помады – та ли это помада, какую употребляла убитая. Будь поосторожнее с пеплом – не смешай. Мне кажется, здесь есть пепел от сигарет, окурки которых отсутствуют.

Вернувшись в свой рабочий кабинет, Влахов сразу же проверил у дежурных не только городского управления, но и районного, и министерства, не поступало ли сообщения от Каменова. Но оказалось, что никто, кроме Теодосия Донева, не заявлял о смерти Стефки Якимовой.

Что означало поведение Каменова? Неужели он обманул Доневых только для того, чтобы выиграть немного времени? Но ведь он сам сказал им, что Стефка убита, хотя они об этом даже не подозревали, и сам взялся сообщить об этом в милицию. Обманывал он, или позднее, когда вошел в телефонную будку, смелость его испарилась, и он отказался от своего намерения признаться в совершенном преступлении? Но если убийца не он? Если Каменов знал или подозревал, кто убил Якимову, и ему помешали сообщить об этом в милицию?

Как бы то ни было, сейчас самым важным было найти Каменова. И как можно скорее!

Влахов связался по телефону с секретарем юридической консультации, в которой работал Каменов. Тот не смог сказать ему ничего определенного. Сам он сегодня Каменова не видел. Больше того. Сразу после открытия в консультацию явился взволнованный клиент. Каменов вел его дело по наследству, назначенное на восемь утра. Однако на встречу перед залом суда, как обещал, Каменов не пришел, и секретарь был вынужден заменить его другим адвокатом.

После этого Влахов посетил квартиру, где снимал комнату Каменов. Он застал только домохозяйку. Женщина о смерти Якимовой не знала и вообще не подозревала ничего плохого. Она рассказала, что вчера Каменов и его приятель Делчо Григоров, судья Софийского народного суда, ездили с экскурсией на Витошу. Вернулись они к восьми вечера и сели ужинать. После этого Каменов надел новый костюм, и они куда-то пошли. Вернулся квартирант поздно, около полуночи, а сегодня рано утром, ничего не говоря, ушел из дому, и она больше его не видела.

По дороге в Судебную палату Влахов позвонил из телефонной будки на работу и велел размножить фотографию Каменова. Он распорядился также, чтобы двое оперативных работников ждали Каменова – один в кабинете юридической консультации, а второй возле дома, где он живет. Они должны были доставить его в управление.

Перед кабинетом судьи Григорова сидело несколько граждан. Влахов прошел в канцелярию, где секретарша объяснила ему, что Григоров заперся в своем кабинете и изучает дело. Пришлось позвонить ему по телефону.

Услышав, что Влахов пришел в связи со Слави Каменовым, судья с удивлением взглянул на него.

Влахов попросил Григорова рассказать, давно ли они знакомы и что за человек Каменов.

Григоров объяснил, что они со Слави Каменовым однокашники по университету и самые близкие друзья. Оба «старые холостяки», страстные туристы и часто вместе бродят по горам. Вчерашний день провели вместе на Витоше.

Было ясно, что Григоров тоже не знает о смерти Якимовой, не подозревает, что его друг, о котором он говорил с любовью и уважением, исчез. То ли из-за профессиональной сдержанности, то ли из каких-то других соображений, судья не спросил, чем вызван интерес милиции к Каменову.

С Витоши они вернулись около восьми часов. На квартире у Каменова поужинали, поболтали.

В половине десятого хозяева позвали Каменова к телефону. Он тут же вернулся, смущенный, расстроенный, и сказал, что какой-то незнакомец сообщил ему, будто Стефка находится в ресторане «Турист», в Бояне, вместе с элегантным пожилым мужчиной.

Григоров хотел обратить всё в шутку, но Каменов заявил, что сейчас же отправляется в Бояну, и попросил товарища поехать вместе с ним. Григоров стал его отговаривать, убеждал не верить анонимному клеветнику, не унижать свое чувство к Стефке – ведь такая проверка была бы обидной для нее. Однако Каменов остался непреклонен. Оказывается, в субботу вечером он предлагал Стефке пойти с ним на Витошу, но она отказалась: приехала якобы ее соученица из Пловдива, и они договорились с ней увидеться в воскресенье после обеда.

Начали проступать новые лица: незнакомец, звонивший по телефону, элегантный пожилой мужчина в ресторане «Турист», подруга из Пловдива.

– Это Каменов сказал «якобы какая-то соученица из Пловдива»?

– Да, он выразился именно так, – ответил Григоров. – Отказ Стефки огорчил его. Во время экскурсии он был молчалив, задумчив, словно что-то мучило его. Я заметил это, хотя и не знал, отчего у него плохое настроение. Когда я попытался уговорить его не ездить в Бояну, он сказал: «Даже если все это неправда, я должен удостовериться сам. Иначе у меня навсегда останется подозрение». Я достаточно хорошо знаю Каменова, а потому в конце концов согласился, что ему действительно лучше поехать и убедиться, что его всего-навсего разыграли. Без четверти десять мы расстались. Я вернулся домой, так как был одет совсем не для ресторана – В шорты, а он поехал в Бояну.

– Как вы думаете, нашел он Стефку? Вы не знаете?

– Сегодня, когда мы увидимся с ним в столовой, он мне скажет. Скажет всю правду, хотя ему будет стыдно смотреть на меня. Я уверен, что это была клевета и что в Бояну он ездил напрасно.

– Почему же вы так уверены? В конце концов они не женаты... Может быть, ее подруга явилась на встречу не одна, и они отправились в Бояну целой компанией.

– Ну это, конечно, может быть. Но изменять – нет! Она его любит.

Григоров задумался, тихонько постукивая по столу карандашом.

– Я хотел спросить вас, – сказал он после некоторого колебания. – Почему вы расспрашиваете о моем друге? С ним ничего не случилось?

– Я вам отвечу. Но прежде прошу вас рассказать поподробнее о жизни Каменова. Постарайтесь, несмотря на то, что вы с ним друзья, дать ему самую объективную характеристику.

– Это совсем не трудно. Мы знакомы с университетской скамьи, вот уже лет десять. Я могу говорить совсем беспристрастно, объективно, тем более, что мое мнение о нем полностью совпадает с мнением других наших коллег. Его жизнь – это жизнь скромного рядового труженика. Он всегда трудился, и всегда ему чего-то не хватало... И прежде всего любви.

Григоров задумался. Лицо его стало серьезным, даже печальным.

– Вас, вероятно, интересует его социальное происхождение. И оно самое обычное. У его отца была пекарня в Лозенце, а потом он стал работать пекарем в государственной пекарне. После гимназии Слави служил в армии, кажется, в шестом пехотном полку. Некоторое время был учителем в Лудогории. Зарабатывал деньги для дальнейшей учебы. Мы вместе подали заявление на юридический факультет. Он и в студенческие годы работал, чтобы содержать себя и свою младшую сестру. Она сейчас врач, живет в Ломе.

– Вы знаете ее адрес?

– Нет. Но его нетрудно узнать. Она участковый врач, замужем за доктором Бояджиевым. По окончании стажировки я стал судьей, а Каменов – юрисконсультом на одной небольшой фабрике. Но через год сократили штатную единицу, и он начал заниматься адвокатской практикой. Родители его умерли, когда он учился в университете, а после того как сестра вышла замуж, Слави остался совсем один. Я уже много раз говорил ему: пора бы подумать о себе, устроить как-то свою жизнь, жениться.

– Вы, вероятно, имеете в виду Стефку Якимову?

– Да. Они познакомились год назад – Слави любит ее, любит безумно.

– А она?

– Знаете... В сущности, я редко вижу ее. И всегда мимолетно. Они предпочитают быть одни. Раза два мы ходили втроем в ресторан. Я думаю, что Стефка искренне любит его. В своем первом браке она пережила тяжелое разочарование. Слави обеспечит ей спокойную, может быть, несколько заурядную, но безмятежную жизнь.

– Кто ее бывший муж?

– Эдакий стареющий бабник. Красавец и франт.

– Вы с ним знакомы?

– Нет, не удостоился этой чести.

– И все-таки ненавидите его!

– Почему я должен ненавидеть его? Я никогда с ним не встречался, совсем его не знаю, да и знать не желаю... Но имел возможность составить о нем свое мнение по тому, что слышал. И это мнение не слишком лестно.

Отношение Григорова к бывшему супругу Якимовой было, очевидно, отзвуком чувств Каменова.

– А как его зовут?

– Пьер, – ответил протяжно, с иронией Григоров. Пьер Хаджихристов.

– Они поддерживают какие-нибудь отношения? – я имею в виду Якимову и ее бывшего супруга.

– Нет, никаких. В этом я абсолютно уверен. Она любит Слави.

– Но тогда почему они до сих пор не поженились? – спросил Влахов.

– Мне кажется, что это дело недалекого будущего. Правда, Слави терзается мыслью, что он не достоин такой красавицы, как Стефка. Он сравнивает себя с Хаджихристовым. Тот, мол, красив, элегантен, у него прекрасное общественное положение и еще более блестящие перспективы. Но все это глупые, напрасные страхи Каменова...

– А как бы он повел себя, если бы Якимова вдруг оставила его?

– Я не верю в такую возможность, – решительно возразил Григоров. – Она ценит Слави как уравновешенного, прямого и честного человека. Знает, что он горячо, по-настоящему любит ее.

– И все-таки, если бы он вдруг убедился, что она разлюбила его? – упорствовал Влахов.

– О, это было бы настоящей катастрофой для него. Не знаю, как бы он пережил ее. Жизнь утратила бы для него всякий смысл...

– Он ревнив по характеру?

– Ревнив ли он вообще, не могу вам сказать. Это его первая настоящая, большая любовь, и Стефку он ревнует. И не потому, что она подает ему повод для этого, а единственно из-за его навязчивой идеи, что он ее не достоин. Впрочем, – опомнился Григоров, – мне не совсем удобно говорить об интимной жизни моего друга. Вы все еще не сказали мне, чем вызваны эти расспросы.

Влахов взглянул Григорову прямо в глаза и сказал:

– Вчера вечером Стефка Якимова была убита в своей комнате. Задушена. А Каменов исчез.

Судья онемел. Взгляд его сделался каким-то незрячим, ничего не выражающим.

Несколько минут прошло в молчании.

– Убита!.. – чуть слышно, сдавленным голосом проговорил наконец судья. – И вы... вы подозреваете...

– Я хотел бы найти Каменова и поговорить с ним. Прошу вас как судью и как его друга, если вы его встретите, если он позвонит вам или придет, помогите нам встретиться с ним. Ему нельзя убегать, нельзя скрываться...

Они вышли вместе. Судья пошел в столовую, а Влахов отправился в юридическую консультацию. Разговор с секретарем был недолгим.

Каменов сегодня в консультацию не явился. Мнение секретаря о Каменове полностью совпадало с характеристикой, которую дал своему другу Григоров. Коллеги уважали его как человека скромного, даже слишком скромного для профессии адвоката. Он занимался исключительно гражданскими делами, клиентуру имел небольшую.

Придя в управление, Влахов доложил о происшествии начальнику отдела и попросил разрешения объявить о розыске Каменова. Ломская милиция должна была проверить, не скрывается ли он у своей сестры. Были предупреждены пограничные заставы. В институте скорой помощи и в морге на запрос о Каменове ответили отрицательно.

К концу рабочего дня в кабинет Влахова вошел Гюзелев, оперативный работник, который был послан на проверку трамвайных билетов, найденных в сумке Якимовой.

Смуглый невысокий паренек с хитрыми цыганскими глазами проходил стажировку в группе Влахова. Гюзелев с таким энтузиазмом стал рассказывать о том, как объездил на трамваях всю Софию и ходил по домам кондукторов, будто по меньшей мере задержал убийцу. Влахов слушал его, не прерывая, хотя для следствия представляли интерес только два билета – номер 086243 и номер 086244, серии ФЖ, выданные в маленьком трамвайчике, который ходил между Павловом и Бояной. Гюзелев в конце концов нашел кондукторшу, продавшую эти билеты, и узнал, что она начала свой рейс в Бояне в воскресенье, в двадцать два часа тридцать минут, билетом номер 086237, серии ФЖ. Это означало, что Стефка Якимова и сопровождавший ее человек сели на первой же остановке.

Закончив доклад, Гюзелев заулыбался в ожидании похвалы. Но Влахов отослал его лаконичным: «Ты свободен!» – и погрузился в свои мысли.

Значит, Якимова действительно была в Бояне. С кем? Как она провела воскресенье? И имело ли все это какое-либо отношение к убийству? Единственным человеком, который мог что-то знать по этому поводу, была соученица Якимовой из Пловдива. Но кто она?

Необходимо было срочно направить в Пазарджик и Пловдив сотрудника, который бы выяснил этот вопрос. Влахов пошел к начальнику отдела, ожидая, что тот станет возражать и потом в конце концов согласится «из-за отсутствия людей» послать Гюзелева, которому эта задача явно не по плечу. Но, вопреки его ожиданиям, начальник сразу разрешил послать опытного оперативного работника из группы капитана Кузова.

Домой Влахов вернулся поздно вечером. Дети уже спали. Жена все еще хлопотала на кухне. Она молча собрала ему ужин. Сердилась. Она всегда сердилась, когда он опаздывал, не верила, что он задерживается по службе.