Текст книги "Женщин обижать опасно"

Автор книги: Диля Еникеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Итог дружной обструкции, которой родители подвергли Гошу, был закономерен – ей категорически запретили с ним встречаться.

– Я уже взрослая, – пыталась отстоять свои права Серафима, которой через три месяца должно было стукнуть восемнадцать.

– Вот когда станешь взрослой, тогда и делай, что хочешь, непреклонным тоном заявил папа.

– Или пусть он на тебе женится, – добавила мама, как и любая мать, считавшая, что в случае благополучного исхода, то есть, бракосочетания, можно закрыть глаза на некоторые недостатки избранника дочери.

– Никакой женитьбы! – возразил папа. – Серафима ещё несовершеннолетняя. Да и вообще, ей вначале нужно закончить институт. А если пойдут дети, ей будет не до учебы. Она и так завалила два экзамена, ей ещё два неуда пересдавать.

Суровые родители поставили ультиматум – никаких свиданий, в институт и домой, за учебники. Поначалу Сима смирилась, решив, что вначале пересдаст неуды, а потом родители смягчатся. Экзамены она пересдала, но родители своего решения не изменили. С Гошей она виделась урывками, но все же виделась. Он приезжал к ней в институт, и девушка опять убегала с лекций, а в четыре часа была дома, как и требовали родители.

И вот, наконец долгожданное совершеннолетие. Серафима была уверена, что Гоша сразу сделает ей предложение, – а что ещё может думать восемнадцатилетняя девушка, раз у них такая любовь?! Только белая фата, флердоранж и марш Мендельсона, – никак не иначе.

В общем-то, Гоша не возражал, что им нужно пожениться, тем более, что через год у него распределение. Зашлют куда-нибудь на стройку века, на БАМ, например, и меси там грязь резиновыми сапогами. Нет, ему хотелось остаться в Москве, а женатому проще получить московское распределение. Правда, он не горел желанием пожениться немедленно, а предлагал отложить это знаменательное событие на год. Мол, им и так хорошо.

– Ничего хорошего, – возражала Сима. – Мои предки уже меня замучили. Надоело врать и скрываться.

Гоша вздохнул и согласился.

Счастливая Серафима оповестила родителей о том, что вскоре им предстоит носить высокое звание тестя и тещи. Однако потенциальных тестя и тещу эта новость почему-то не обрадовала. Выяснив, что дочь их не послушалась, родители пришли в негодование.

– Мы же говорили, что этот шалопай тебе не подходит! – потрясал руками папа.

– Он тебя бросит с ребенком, – подпевала мама.

Но Серафима упрямо стояла на своем – свадьба, и точка!

Папа предпринял определенные шаги, выяснил, кто родители потенциального жениха и выдвинул новый аргумент:

– Сима, твой Георгий – еврей! – В его устах это звучало как обвинение.

– Ну и что? – удивилась Серафима. В их семье раньше антисемитских настроений не наблюдалось, и папин довод показался ей смехотворным.

– Да разве ты не понимаешь! – вмешалась мама. – Все евреи сидят на чемоданах и ждут, не дождутся вызова в Израиль.

– Гоша никуда не собирается уезжать, – возражала Сима.

– Уедет, если его родители решат уехать, – внес свою лепту папа.

– Но без меня он не поедет, – сопротивлялась Серафима.

– Еще как поедет! – заявил папа с невесть откуда взявшейся убежденностью. – Бросит тебя здесь, потому что русские жены в Израиле не нужны.

– Или предложит поехать вместе с ним, а потом разведется и женится на богатой израильтянке, – вновь вступила мама. – Большинство смешанных браков распадается. И останешься ты в чужой стране, лишенная родного гражданства, без профессии, без средств. Посмотри телевизор – много раз показывали, как уехавшие в Израиль рыдают, просятся обратно, но их уже не принимают – раз сами пожелали покинуть родину, так им и надо. А там им плохо – ни работы, ни квартиры, живут в ужасных условиях, на пособие. Они же смогли вывезти лишь ограниченное количество сбережений и драгоценностей, на них долго не проживешь.

Но так далеко в будущее восемнадцатилетняя девушка не заглядывала. Тягостный разговор продолжался несколько часов, но стороны остались при своем мнении.

На следующий день заплаканная Сима жаловалась любимому на твердолобость и узость взглядов родителей.

– А что – они антисемиты? – подозрительно спросил тот.

– Раньше были нормальными, а теперь им втемяшилось в голову, что мне нельзя выходить замуж за еврея.

– Боюсь, мои родители тоже не будут в восторге породниться с людьми, которые страдают шовинизмом, – заявил Гоша. – Да и я, честно говоря, был о твоих предках лучшего мнения.

Впервые за полгода возлюбленные поссорились. Почему-то Гошу очень задело отношение Симиных родителей к национальному вопросу и неприятие смешанных браков. Сима же считала, что родители – люди другого поколения, и не стоит брать в голову их устаревшие взгляды. Слово за слово, и они уже стали общаться в повышенном тоне.

– Ну и женись на еврейке, – вскричала Серафима.

– И женюсь, – мрачно пообещал Гоша. – По крайней мере, у нас с ней не будет таких разногласий.

Они дулись друг на друга целый месяц. Сима похудела, побледнела, пролила полведра слез, сто раз набирала номер его телефона, но потом решала, что не станет звонить первой. И все же позвонила. Гоша отозвался как ни в чем не бывало, и размолвка была забыта.

Ее родители, молча наблюдавшие, как весь этот месяц дочь глазах чахнет, никак не могли придумать, что им делать. В конце концов, решили, мол, перемелется, мука будет, дочка пострадает-пострадает, да и забудет своего шалопая. Когда Серафима снова расцвела, её родители решили до времени не вмешиваться и посмотреть, во что все выльется.

Теперь девушка уже не заговаривала о свадьбе – боялась, что Гоша опять поднимет тему, из-за которой они поссорились, и ждала, что он сам предложит ей пожениться, поняв, что дети за родителей не отвечают.

Прошел год, но предложения руки и сердца она не получила. И только в марте, перед защитой диплома, Гоша, наконец, осчастливил её.

Сима долго ломала голову – сказать ли родителям или расписаться и поставить перед фактом, что теперь они с Гошей законные муж и жена, мол, просим любить и жаловать. С одной стороны – опять начнутся неприятные разговоры, попытки отговорить и поклеп на её любимого, а с другой – кто организует свадьбу? У них с Гошей всего лишь стипендия. Рассчитывать на его родителей принципиальная Сима считала нечестным.

За месяц до предполагаемой свадьбы она все же решилась и сказала родителям. Результат превзошел её самые худшие ожидания. Папа посмотрел на неё убийственным взглядом и молча ушел в спальню, а мама, накапав удвоенную дозу валокордина, тихо промолвила:

– Значит, тебе совершенно наплевать на наше мнение, доченька. Живи, как знаешь.

И тоже ушла в спальню. Оттуда долго доносились их приглушенные голоса и тихие мамины всхлипы.

Душа Симы разрывалась на части – хотелось броситься к родителям и просить прощения за то, что довела до слез маму, а у неё больное сердце. Потом любящая дочь пыталась оправдаться перед собой, что ничего плохого им не сделала. Не может же она любить по их указке! Им ведь никто не запрещал жениться! Встретились, полюбили друг друга, поженились, и никто им не препятствовал. А они цеплялись то к одному, то к другому – то, видите ли, дочь слишком молода, то Гоша балабол и бабник, а теперь вбили себе в голову, что им не нужен зять-еврей. Ничего себе заявочки – им не нужен такой зять! Это ведь она выходит замуж, а не они выбирают зятя по своему вкусу!

Потерзавшись и поплакав, Сима накрутила себя, что не будет идти на поводу у родителей. Но её беспокоил вопрос – как сказать жениху об их реакции на известие о будущей свадьбе? Теперь Серафима боялась затрагивать этот вопрос. Раньше она и не подозревала, что Гоша столь болезненно к этому относится. Но и не сказать нельзя – ведь уже пора готовиться к свадьбе. А ещё её беспокоило – почему жених не знакомит её со своими родителями? С её папой и мамой он худо-бедно знаком, а она и в глаза не видела будущих родственников. Лишь спустя многие годы, уже после развода с Гошей, свекровь сказала ей:

– Надо было все же Гошеньке жениться на Нонночке. Да ведь Гошенька такой своенравный – считал, что Нонночка толстая, к тому же, не москвичка и говорит с типичным акцентом. Он её высмеивал, а зря. Нонночка вышла замуж за очень хорошего господина и теперь богатая женщина. Нам с Натаном Моисеевичем пришлось смириться с выбором сына – в конце концов, жениться на москвичке с хорошей жилплощадью лучше, чем на иногородней. Правда, среди наших знакомых были хорошие девушки-москвички, но Гоша даже не пожелал с ними знакомиться.

И только тогда Серафима поняла, что три с лишним десятка лет назад Гоша тоже оказался меж двух огней – он любил её, Симу Харламову, но его родители сватали ему других невест. На носу было распределение, и его упрямство могло обернуться нежелательными последствиями. В то время брошенная жена Серафима Новицкая воспрянула духом: "Гоша меня так любил! Не может он перечеркнуть все годы нашего брака!" – и цеплялась за эту мысль с отчаянием женщины, которой больше не на что надеяться, кроме воспоминаний.

Но девятнадцатилетняя Сима Харламова даже не подозревала о том, что её судьба висит на волоске.

Сегодня, впрочем, как и вчера, и позавчера, и неделю назад, Яша опять пребывал в скверном настроении. Из-за этой чертовой вытяжки даже невозможно повернуться на бок, да и лежать на спине больно – пониже поясницы ноет так, будто туда воткнули кол, и уже которую ночь не удается толком поспать. Просил врача, чтобы ему кололи наркотики, а тот, гад, разводит руками, мол, наркотиков у них нет, а даже если бы и были, он бы их не назначил – при банальных переломах не положено. Так и сказал – "банальных"! Для этого эскулапа переломы, может, и банальные, но ведь рука и нога сломаны не у него.

– Когда меня переведут в московскую больницу? – спросил Яков, не сочтя нужным поздороваться. Еще чего! – желать здравия этому вредному докторишке! Будь он на ногах, хирург точно лишился бы здоровья.

– Когда вы будете транспортабельны, – ровным тоном отозвался Алексей Петрович.

Показалось или нет, что в его глазах опять таится усмешка? Неужели втихомолку радуется, что пациент в его полной власти? И что это за слово "транспортабельны" – будто он неодушевленный груз, который нужно транспортировать?!

Давно уже Яше Паршину не приходилось бывать в зависимом положении, и это бесило его больше всего. И ведь ничего не поделаешь! Конечно, можно ради разрядки ещё раз наорать на невозмутимого хирурга, да что это даст! Тот опять нагло усмехнется, пожмет плечами и молча выйдет из палаты, а он, Яков Паршин, не последний человек в этом мире, опять останется наедине со своим раздражением и будет сотрясать бессильной руганью стены. Медсестрички, правда, перед ним лебезят, когда в их карман что-то перепадает, но от них ничего не зависит. На любую его просьбу они сокрушенно разводят руками – мол, без разрешения врача ничего нельзя сделать.

– И когда это будет? – с трудом сдерживаясь, спросил пациент.

– Когда снимем вытяжение.

– Нельзя ли поконкретнее? – Яша опять начал злиться. – Через неделю, две, через месяц?

– В данном случае от меня ничего не зависит.

– А на кой хрен нужна эта чертова вытяжка? – повысил он голос, решив, что ни к чему лебезить перед этим докторишкой.

– Вытяжение нужно для того, чтобы костные отломки встали на место, и их можно было бы совместить. – Врач был абсолютно спокоен и смотрел на него снисходительным взглядом – мол, хоть ругайся, хоть ори-оборись, мне-то что! – твоя власть осталась за порогом больницы, а тут моя власть.

– А почему сразу не совместили?

– Слишком большой диастаз.

"Вот гад! Нарочно говорит непонятными словами, чтобы ещё больше поиздеваться! Будто я дуб стоеросовый, а он весь из себя умный!" – ещё больше обозлился Яков.

– По-моему, сейчас никому не делают вытяжку, – заявил он, хотя понятия не имел, так ли это. Но когда его приятель пару лет назад сломал руку, ему сразу наложили гипс и отправили домой, ни дня не валялся на больничной койке. Вышел на работу, а потом гипс сняли – и всех делов.

– Отчего же? Делают, – безразличным тоном отозвался Алексей Петрович.

"Может, этот чертов доктор назло подвесил меня на вытяжку, чтобы побольше бабок слупить?" – подумал Яков и решил прояснить этот вопрос до конца.

– А вот одному моему знакомому, между прочим, сразу наложили гипс, многозначительным тоном произнес он.

– Перелом – перелому рознь, – лаконично ответил хирург, и Яша решил, что тот и в самом деле над ним издевается. Нет, чтобы все толково разъяснить! – отделывается короткими фразами, и ни фига не понятно.

– У меня особенный перелом, что ли? – ворчливо проговорил он.

– Ничего особенного в вашем переломе нет. Обычный перелом со смещением костных отломков.

– И что – нельзя было сразу поставить их на место и наложить гипс?

– Нельзя было. – Алексей Петрович по-прежнему не утруждал себя подробными ответами.

– Почему?

Яша надеялся, что врач наконец даст понять, чего он хочет. Может, сунуть ему бабок, и тогда он поменяет эту чертову вытяжку на гипс?

– Для этого нужно было сделать операцию, совместить отломки, поставить металлический штифт и скрепить отломки скобами. В условиях нашей больницы такие операции не делают.

– Спецов не хватает? – язвительным тоном поинтересовался Яков.

– В нашем стационаре специалисты узкого профиля по штату не положены, – ответил Алексей Петрович, оставив без внимания хамский тон и лексику нагловатого пациента. – Нет ни хирургов-травматологов, ни, тем более, специализированного травматологического отделения, ни нужных для травматологической операции инструментов и материалов. Здесь мы делаем лишь простейшие операции. Все сложные случаи направляются в Москву.

– Почему же меня не отвезли в Москву?

– Вы меня об этом спрашиваете? – поинтересовался врач, и по его тону Яша понял подтекст, – дескать, я тебя, мил человек, сюда не звал, кого привезли, тому и оказал помощь в том объеме, который возможен. А раз ты такой богатый и с претензиями – надо было заплатить, тебя бы отвезли в Москву и положили в крутую клинику, и даже в бывшую четвертую управу, если ты согласен облегчиться на весьма и весьма приличную сумму.

"Черт, надо было сунуть бабок этим дебилам со "скорой", они бы доставили меня куда надо", – запоздало попенял себе Яков. Но Яша Паршин очень не любил платить. Какого черта! А ему кто платит?!

О том, что он фактически обжуливает коммерсантов, считающих себя его деловыми партнерами, Яков, разумеется никогда не задумывался. Он считал, что работает, причем, работает мозгами, и по праву получает то, что получает. Кто успел, тот и съел, а наивным простофилям в бизнесе не место. Не обманешь – не разбогатеешь. Все друг друга обманывают, а самые крутые ловкачи – самые богатые и уважаемые люди.

– Это обычная районная больница с весьма ограниченными возможностями, – ровным тоном продолжал Алексей Петрович, не обращая внимания на недовольную мину пациента. – У нас даже перевязочные материалы в дефиците, все приносят родственники больных.

"Ну, наконец-то разродился, – мысленно поехидничал Яша. – Бабки ему нужны, вот и все. Сказал бы сразу, сволочь, и вопрос был бы решен. А то темнит, умными словами мозги туманит..."

– Сколько? – спросил он без обиняков. Пусть эскулап сам назовет цену. Это не Москва, здесь ставки пониже.

– Месяц как минимум, а может, и больше.

"Вот ведь гад! Опять придуривается, – обозлился Яков. – Ведь все сразу просек, но делает вид, что не въехал, и набивает цену".

– Я имел в виду, сколько это будет стоить.

– Что именно?

Мысленно чертыхнувшись – давно ему не приходилось бывать в таком дурацком положении, – Яков решил во что бы то ни стало выяснить, сколько ему тут ещё валандаться, а то этот чертов хирург опять окинет его насмешливым взглядом, пожмет плечами и уйдет. И больше не придет, как уже было вчера.

Лишнего переплачивать Яша Паршин не собирался. Этот нищий докторишка не стоит таких расходов. А когда назначит цену, можно и поторговаться. Поторговаться и сбить цену, сведя её к минимуму, – важнейший принцип в любом деле. Он и так уже выложил сотку баксов за то, чтобы всякую шелупонь удалили из его палаты, пусть это зачтется на будущее. Еще чего не хватало! – платить за каждую ерунду.

Деньги сейчас и самому пригодятся. Отделка его загородного дома ещё не закончена, да и недавно купленная городская квартира требует немалых вложений. Яша очень рассчитывал, что хорошо заработает на миллионере Рогове, однако, судя по всему, контракт уплывет. А ведь пришлось немало потратиться, чтобы обхаживать надутого индюка Феликса Рогова: три раза мотаться в Магнитогорск, зазывать его сюда, снимать ему гостиничный люкс, поить-кормить в крутых ресторанах, подкладывать дорогих телок, подмазывать нужных людей, чтобы заручиться солидными рекомендациями. В общем, создать нужный имидж и антураж, чтобы этот чертов толстяк поверил в надежность московского бизнесмена Якова Паршина. Так что убытки налицо, а ожидаемая прибыль – тю-тю. Да и остальные дела без хозяйского пригляда пойдут вкривь и вкось. "Компаньону" Вовке доверять нельзя – чуть недоглядишь, тут же начнет ловчить и левачить. А может скорешиться с его давним недругом Данькой Зыряновым, и они на пару быстренько все обтяпают, пока он тут валяется в подвешенном состоянии.

– Я спрашиваю – во сколько мне обойдется снять эти чертовы блоки и сделали нормальный гипс?

– Бесплатно, – пожал плечами врач, а пациент посмотрел на него с подозрением – дурака из себя строит, что ли? Но нет, Алексей Петрович, как всегда, был серьезен и невозмутим.

– Тогда снимайте вытяжку, – заявил Яков, обрадовавшись, что удастся избежать непредвиденных расходов.

– Пишите расписку, – равнодушным тоном произнес хирург.

– Какую расписку? – испугался Яша.

Уж чего-чего, а расписок он терпеть не мог. Однажды сдуру дал расписку, потом еле расхлебался с последствиями. До сих пор сломанные ребра ноют к перемене погоде и голова, бывает, раскалывается, – крепко его тогда отделали.

– Что вы берете всю ответственность на себя, – пояснил Алексей Петрович.

– Какую ещё ответственность? – не понял пациент.

– У вас диастаз между костными отломками в два с половиной сантиметра. Вам оказали медицинскую помощь в том объеме, который требовался, исходя из расположения фрагментов плечевой кости. После того, как вы напишете расписку и отразите в ней свои требования, мы снимем вытяжение и иммобилизуем сломанную конечность с помощью гипсовой повязки. А ваша расписка снимет с нас ответственность за последующее.

– И что будет дальше?

– А дальше – лечите себя сами. Или обратитесь в другое медицинское учреждение.

– Постойте, доктор, – пошел на попятный Яша. – Если снять вытяжку, то перелом может не срастись, что ли?

– Однозначно не срастется, – тем же равнодушным тоном произнес Алексей Петрович.

– И как же тогда?

– Как получится.

– Да как же я буду с переломом? – искренне возмутился Яков.

– А как хотите, – усмехнулся хирург. – Ваша рука, ваш перелом, вам и решать.

– Ладно, доктор, считайте, что я погорячился, – как можно более миролюбивым тоном произнес пациент, хотя сейчас ему больше всего хотелось от души шваркнуть врача по его невозмутимой физиономии.

Алексей Петрович пожал плечами:

– Дело хозяйское. Значит, пока оставляем все, как есть?

– А сколько времени понадобится вытяжка?

– Это процесс не быстрый. Мы будем постепенно добавлять груз, чтобы костные отломки сошлись.

– Ну, все же – сколько это займет времени?

– Два-три месяца, не меньше.

"За это время Вовка с Данькой меня разорят, – подумал Яков. – В эту вшивую больницу мой "компаньон" ни за что не приедет. Даже если пригрозить, покажется пару раз для виду, а сам будет вовсю ловчить, пока меня нет".

– Доктор, подскажите, как мне перебраться в московскую больницу. Яша, как сумел, изобразил лояльность, хотя в данный момент ему хотелось пришибить невозмутимого хирурга. – Мне нельзя залеживаться в загородной больнице.

– Если оплатите принадлежащее больнице оборудование, сумеете найти машину, в которую поместитесь вместе с кроватью и всей этой громоздкой системой вытяжения, и удастся перевезти вас так, чтобы костные отломки не сдвинулись, – ради Бога. Я буду только рад. По вашей милости пришлось потеснить других пациентов, и они с радостью вернутся в эту палату. Не вижу целесообразности в том, чтобы цветущий молодой мужчина лежал в отдельной палате, а немощные пожилые больные ютились в палате по пятеро-шестеро.

– Но я же вам заплатил за то, чтобы вы перевели отсюда все это воняющее мочой старичье и больше никого ко мне не клали!

– Мне? – изумился врач. – Мне вы ничего не платили.

– Ну, не вам, а вашему заведующему. Позовите его ко мне, – потребовал Яша тоном, каким обычно отдавал приказы своей секретарше.

– Викентий Михайлович делает обход по понедельникам и четвергам. А сегодня суббота.

– Ну и что? Пусть придет, – тем же требовательным тоном произнес Яков.

– После суточного дежурства он ушел домой.

Хирург смотрел на него с откровенной издевкой – мол, ты приказывай своей секретарше, а у нас тут свои порядки, ты – хозяин в своей конторе, а у нас никто.

"Сговорились, суки, – с ненавистью подумал Яша. – Как бабки брать так всегда пожалуйста, а как что-то сделать, так отнекиваются, будто чистенькие и неподкупные".

– Мне плевать, ушел он или нет. Я заплатил, чтобы быть в палате одному, и буду здесь один.

– И сколько же вы заплатили? – ироническим тоном поинтересовался Алексей Павлович.

– Сто долларов, – не моргнув глазом, ответил Яша. А что? Сотку баксов за то, чтобы старичье убралось в другие палаты, – нормально. Другие за эти бабки месяц работают. Эти доктора, к примеру, вряд ли получают больше. А тут – ни за что, ни про что, слупили сотку зелени. Неужели мало?

– Да уж, это очень большие деньги, – усмехнулся врач. – Знаете ли вы, Яков Борисович, сколько стоит одноместная палата в московской клинике?

Яша насупился, но промолчал, подумав: "В московской больнице, может, и побольше стоит, а в этой задрипанной лечебнице и сотни зелени выше крыши".

– Сто двадцать долларов в сутки, – ответил Алексей Павлович, видя, что пациент не намерен вести диалог. И подчеркнул: – В сутки. И это только за пребывание в одноместной палате. Лекарства, перевязочные материалы, врачебная помощь, консультации специалистов, анализы и все прочие мероприятия оплачиваются отдельно. Определенная категория пациентов получает медицинскую помощь по страховому полису. А состоятельные пациенты и те, кто не имеет страхового полиса, должны пользоваться платными услугами. У вас страхового полиса нет. Да и вообще мы не обязаны лечить москвичей. В Москве стационаров много, а у нас и для своих больных мест не хватает.

– Так вы же сами не отпускаете меня в московскую больницу, недовольно пробурчал Яков.

– Я не отпускаю? – изумился хирург. – Да я бы сию же минуту от вас избавился, поскольку вы своим присутствием и немотивированными требованиями нервируете и персонал, и других больных.

– Вы тут не самый главный, – огрызнулся Яша. – В понедельник придет заведующий, и мы с ним договоримся.

– Сомневаюсь. – Алексей Петрович насмешливо улыбнулся. – Вы находитесь у нас десять дней, а внесли всего сто долларов, то есть, оплатили менее суток своего пребывания в одноместной палате. Викентий Михайлович перед уходом сказал, что в понедельник в вашу палату положат трех пациентов.

– Только попробуйте. – Яков посмотрел на врача с угрозой.

– Да и пробовать не будем, а сделаем то, что считаем необходимым. А будете вести себя неподобающим образом, – выпишем за нарушение режима, вот и все.

– Как же вы меня выпишите, когда сами же подвесили на вытяжку? ехидно поинтересовался Яков.

– Ни я, ни Викентий Михайлович вам руки-ноги не ломали и зубы не выбивали. Еще раз повторю, что мы не обязаны вас обслуживать, и вы без всяких на то оснований занимаете место, которое по праву принадлежит другим больным. А то, что вы в пьяном виде получили бытовую травму, – ваше личное дело. В прежние годы по пьяной травме даже больничный лист не оплачивался.

– Какая ещё пьяная травма? – возмутился Яша.

– Вам виднее, – пожал плечами врач. – В вашей истории болезни записано, что вы доставлены в состоянии алкогольного опьянения.

Пациент прикусил язык – он не знал, что такие детали фиксируются в истории болезни.

В тот злополучный день, когда Яша сверзился с собственного крыльца, он и в самом деле прилично принял на грудь. Потом, сидя со сломанной ногой на льду в одном тренировочном костюме, Яша так окоченел, что зуб на зуб не попадал. Сосед Ромка услышал его крики не сразу. Пока он продрал глаза, и до него дошло, в чем дело, пока этот олух вызвал "скорую", да пока эта чертова "скорая" приехала, Яков решил, что вот-вот окочурится. А эти придурки ещё час валандались: ворота были заперты, а фельдшер с шофером "скорой", сволочи, заявили, что лазить через забор – не их дело. Хорошо хоть Ромка в ту ночь оказался трезв, побегал по соседям и нашел лестницу. Но времени на это ушло немало. Соседи, суки, дрыхли и не желали вставать с нагретой постели. Пока Ромка нашел лестницу, перелез через забор, сбегал в дом за связкой ключей, чтобы открыть ворота, пока его дотащили на носилках до машины "скорой", – Яша чуть не околел. Как тут не вмазать! Вот они и уговорили на пару с Ромкой бутылек коньяка, пока его везли в больницу.

А оказывается, деревенские эскулапы вписали в историю болезни, будто его доставили пьяным!

– Без страхового полиса мы вообще не обязаны оказывать вам лечебную помощь, а уж пьяным пациентам и подавно, – бесстрастным тоном продолжал хирург. – Экстренную помощь, по жизненным показаниям, оказываем, но у вас не тот случай. Никакой угрозы для жизни нет, тем не менее, вам не отказали в госпитализации и провели все медицинские мероприятия в полном объеме. Причем, и врач приемного покоя, и дежурный врач в отделении отметили в истории болезни, что вы находитесь в средней стадии алкогольного опьянения, буяните, нецензурно бранитесь и оскорбляете врачей и медперсонал, в том числе, нецензурно. Скажите спасибо, что врач не вызвал милицию. Свидетелей вашего безобразного поведения предостаточно, так что получили бы статью за хулиганство. С пьяными хулиганами в милиции не церемонятся. Да и врачи не обязаны терпеть ваше хамское поведение. Для таких, как вы, существует так называемая пьяная травма, и уверяю вас, условия там несопоставимы с условиями, в которых вы сейчас находитесь. В нашей больнице никто к вам симпатий не питает. Если на вас ещё кто-то пожалуется, – выпишем со спокойной совестью за нарушение режима, и скатертью дорожка. Кстати, старшая медсестра приемного покоя, которую вы в присутствии многих людей нецензурно оскорбили и даже пытались ударить, намерена подать на вас в суд, а её супруг – майор милиции и не позволит, чтобы его жену безнаказанно оскорбляли пьяные хулиганы.

– Я заплачу, – пробормотал немного сконфуженный Яков. Он и знать не знал, что эта кикимора, которая что-то верещала и возмущалась, милицейская жена, а ментовские начальники борзые, когда кто-то задевает своих.

Сыр-бор разгорелся, когда эта тощая вобла отобрала у него мобилу, мол, в больнице не положено, в палате лежат по четыре-пять больных, все после операции, и разговоры по сотовому телефону будут им мешать. Да чихал он на этот валежник! А эта сучонка встала в позу: "Вам вернут телефон при выписке", – и точка. Ну, кто бы такое стерпел! Вот он и сказал ей все, что думает. А кикимора обиделась.

– Не уверен, что с помощью подкупа вам удастся разрешить этот конфликт, – усмехнулся Алексей Петрович. – И сама оскорбленная вами женщина, и её муж настроены весьма решительно. Отвечать за свое безобразное поведение вам все равно придется. Так что ждите повестки в суд, Яков Борисович.

Воспоминания, воспоминания...

Три года Сима боролась с воспоминаниями и спрятала все фотографии. Но, будто назло, то какая-то вещь попадется под руку и напомнит о каком-то памятном событии, то позвонит приятельница, с которой не виделись несколько лет, и пригласит её с мужем на семейное торжество, и нужно на ходу соображать, – соврать ли, объяснить ли все или вежливо отказаться.

Сейчас Серафима решила не загонять свои воспоминания в дальние уголки памяти. Может быть, лучше все снова тщательно проанализировать и найти в прошлом те мелкие детали, которых она некогда не замечала, надев на глаза шоры влюбленности, но которые уже тогда явились зародышем будущего?..

...За две недели до свадьбы Симины родители, до этого объявившие ей бойкот молчанием, пригласили дочь для разговора.

– Если ты решила бесповоротно, то мы примем участие в расходах и придем на свадьбу, – сказал папа. – Никого из наших родных мы не приглашаем, потому что для нас это событие отнюдь не радостное, и нам с твоей мамой не хочется, чтобы родня это видела. Для нас унизительно не то, что ты выходишь замуж за Георгия, а то, что тебе наплевать на наше мнение. Никакой срочности в столь поспешной свадьбе нет. Мы с твоей мамой встречались три года и поженились только тогда, когда мне дали комнату.

– Но у Гоши в начале июня распределение! – возразила Серафима.

– Ах, вон оно что... – Папа переглянулся с мамой. – Значит, у Гоши распределение, и он хочет жениться на москвичке.

– Ну почему вы во всем видите корысть! – вскричала Серафима.

– Хорошо, дочка, давай отринем нашу корысть. Предложи Георгию отложить свадьбу, и тогда делай выводы.

– Но вы поверите, что он меня любит, если Гоша согласится?

– Поверим, – заверил папа, оставшись при своем мнении.

Откладывать свадьбу Серафиме совсем не хотелось – она уже мысленно видела себя в подвенечном платье. Но все же решила поговорить с женихом.

– У меня же распределение! – подтвердил он худшие опасения её родителей.

От бессильного отчаяния девушка разрыдалась. Жених не понимал, в чем дело, чем опять не угодил? Она хотела, чтобы они пожениться, он согласился, так чего ж рыдать?

Серафиме пришлось снова обманывать.

– Гоша сказал, что готов перенести свадьбу на любой срок, но я сама этого не хочу, – заявила она родителям. – Не вижу смысла. У нас на курсе уже три женатых пары, и все у них замечательно.

– А где вы будете жить? – задала резонный вопрос мама, и Сима растерялась – об этом она не думала. Судя по непримиримому выражению лица родителей и тону, которым её мать задала вопрос, они ни на минуту не допускали, что зять поселится у них.

– Не знаю... – пролепетала Серафима.

– Вообще-то такие вещи обсуждаются заблаговременно, – вступил папа. Неужели ты будешь жить у его родителей?

– Нет, – твердо произнесла Сима. – Мы будем снимать квартиру.

Родители переглянулись, безмолвно спросив друг друга, на какие шиши дочь намеревается оплачивать аренду квартиры, но промолчали.