Текст книги "По заказу"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Стандартная процедура, но я спрошу.

– И сообщите мне, каковы их выводы.

– Не искушайте судьбу, мистер Холли.

Но для раскрытия убийств и поисков истины мне как раз нужно было искушать судьбу.

Глава 9

Импотенция действует гнетуще.

Я не имею в виду физическую импотенцию, хотя она, должно быть, тоже постоянно раздражает и способна довести до белого каления. Нет, тоска и подавленность не оставляли меня из-за умственного бессилия. Я не знал, как приступить к расследованию обстоятельств гибели Хью. Мне нужна была некая «Виагра» для интеллекта.

Я также не сумел выполнить задание Арчи Кирка и просто плавал на поверхности, не погружаясь в темные воды мира игр по Интернету.

Сегодня пятница, а значит, прошла ровно неделя со дня розыгрыша Золотого Кубка и два дня после разговора с Карлислом в Челтенхеме. До сих пор я не слышал от него ни слова о результатах судмедэкспертизы.

Вчера я побывал на скачках в Сандауне и провел время, опрашивая жокеев, тренеров и болельщиков, не догадываются ли они, почему Хью Уокер мог стать жертвой убийцы. Утомительное занятие. Кто-то считал, что причина крылась в махинациях на скачках, многие видели ссору Хью и Билла или «живьем», или по телевизору, но неверно определили ее причину, повторив мою прежнюю ошибку. Никому не удалось назвать имена возможных убийц или хотя бы намекнуть на них, и в ответах упоминался только Билл Бартон. Его коллеги и знакомые поверили, что он убил Хью и признался в содеянном, покончив с собой. Я весь день пытался посеять семена сомнения в правильности этой теории. И пустил слух, что Сид Холли не согласен с общим мнением. Во всяком случае, я думаю – Билл тоже был убит.

Я сидел у себя дома, в маленьком кабинете, играя с компьютерным веб-сайтом «Давайте сделаем ставки». Интересно, размышлял я, какая тут может быть крупная нажива для организованной преступности? Игра всегда привлекала самых разных людей, и, конечно, среди них попадались ловкачи и откровенные жулики, но их доля была не слишком значительной. Вряд ли игра по Интернету стала исключением из правил.

У букмекеров имелись два испытанных способа обмана честных людей, иначе говоря, изъятия их денег. Во-первых, они так подделывали результаты, что игрок мог держать пари, твердо зная – сейчас он не проиграет. И, во-вторых, они потворствовали игре, если скачки уже состоялись и результат был известен, но только этому букмекеру.

Сегодня, когда в магазинчиках для ставок и в каждом доме со спутниковой «тарелкой» репортажи о скачках передаются в синхронной записи, второй способ больше не срабатывает. Он сошел на нет. Но в старые добрые времена радио, телефонов и несложных телевизионных устройств задержать репортаж на одну-две минуты было легко.

Поэтому мошенники всегда прибегали к подделке результатов и верили в надежность своего метода. Хотя и такая задача решалась отнюдь не просто, особенно на скачках с участием десятков наездников. Разве что каждый жокей был заранее включен в схему ловчилы-букмекера. Но я сомневался в существовании скаковых «пирамид» и знал, что наездников, согласившихся с правилами «черной игры», ждало суровое наказание: крупные штрафы и предупреждения от корпорации «Ньюмаркет Хеф». Увольнение из ее рядов означало не только потерю работы, но и запрет на выступления в любых скачках и службу в любых конюшнях. Наездник сразу превращался в изгоя. Неудивительно, что страх препятствовал многим махинациям. И уж если на ипподромах пользовались мошенническими приемами, то пускали их в ход крайне осмотрительно. Но и малейшие манипуляции с выигрышами могли в перспективе принести комбинаторам солидные дивиденды.

Допустим, вам известно: выбранная вами лошадь не придет первой к финишу, и вы заплатили жокею, желая в этом убедиться. Тогда вы вправе поставить на нее куда большую сумму, чем позволяет форма данной лошади. Вы даже можете сделать ставки на других скакунов – крохотные, чуть заметные, но способные воодушевить остальных игроков. Обычно они охотно присоединяются к вам. А ваши дополнительные проигрыши в ставке на призера будут с лихвой перекрыты новыми выигрышами в ставке на явного неудачника.

Однако компьютерную игру «Давайте сделаем ставки» нельзя было сравнивать с нормальным букмекером. Скорее она являлась «обменником», где никто не проигрывал при победе азартных игроков. Пока люди готовились сделать ставки, тут всегда собирали комиссионные. Конечно, при условии, что ставки не делались на самом сайте – как на выигрыш, так и на проигрыш, особенно на проигрыш, где на отставшую лошадь зачастую откладывались немалые суммы, весьма привлекательные для рынка.

Разумеется, все интернет-сайты уверяли, что они кристально чисты, а их тщательно продуманные компьютерные кредитные карточки с подробным перечнем правил обеспечивают безопасность системы, защищая ее от дурацких накладок. Но организованная преступность тоже привыкла действовать наверняка, без дурацких накладок. Система, бесспорно, в состоянии продемонстрировать необычный образец игры отдельных людей или групп, хотя компьютерные записи находятся под контролем веб-сайтов.

При точно выверенных результатах и творческом подходе к распечаткам цифровых данных компьютерная игра «Давайте сделаем ставки» может превратиться в компьютерную игру «Давайте сколотим состояние».

Ход рассуждений вновь вернул меня к махинациям на скачках. Я узнал, что Хью был к ним причастен, и слышал, как он подтвердил это в сообщении, прозвучавшем уже после его смерти. Он произнес «они» и продолжил: «Делай, как мы тебе сказали, они говорят». Кем же были эти «они»? Судя по его словам, речь вовсе не шла о веб-сайтах, и я попросту смешал воедино оба случая из-за Арчи и его задания. «Они» могли быть букмекерской фирмой или даже игровым синдикатом, решившим завладеть отложенными суммами.

Я воспользовался Интернетом и обратился к веб-сайту «Компани'з Хаус», чтобы побольше разузнать об игре «Давайте сделаем ставки». Все английские компании должны регистрироваться в «Компани'з Хаус» и ежегодно отправлять туда свои отчеты. Это информация, открытая для общества. И я, как член общества, принялся ее загружать на свой компьютер.

Мне удалось выяснить, что компьютерная игра «Давайте сделаем ставки» являлась интернет-сайтом компании «Давайте сделаем ставки»-лимитед, под номером 07887551. Я загрузил и рассортировал всю найденную информацию, среди которой имелся и полный отчет за прошлый год. Компания вела свои дела совсем неплохо. Ее оборот уже достиг сотен миллионов, а прибыль от операций составляла пятнадцать миллионов. В прошлом году оборот увеличился в два с лишним раза, а прибыль троекратно возросла. Очевидно, в этом бизнесе прокручивалась уйма денег.

Джордж Логис не числился в составе пяти директоров компании, а вот Кларенс Логистейн там упоминался. Выходит, Джордж Кларенс никогда официально не менял своего имени. Но мое внимание привлек другой, не исполнительный директор, значившийся в списке, – Джордж Уильям Энстон.

Я продолжил поиски и обнаружил, что Джонни Энстон оказался на редкость расторопным малым. Его имя фигурировало в списках четырнадцати, если не более, компаний, где он являлся или до сих пор является директором. Как и ожидалось, его компания по производству строительных конструкций «Дж. У. Бест-лимитед» числилась среди них рядом с «Давайте сделаем ставки». Я не слышал об остальных фирмах, но загрузил весь список и сохранил его в памяти моего компьютера.

Марина позвонила мне на мобильный и сообщила, что приедет домой чуть позже обычного. Она объяснила, что ее коллега уезжает на работу в Америку и в лаборатории намерены устроить прощальный ужин.

– Отлично, – отозвался я. – Буду ждать тебя дома.

На ланч я поджарил несколько яиц и съел их прямо со сковородки. Как же я деградировал! Моя дорогая мама упала бы в обморок.

Днем я проверил еще один список с четырьмя кандидатами на пост менеджера в скромной благотворительной компании, занимавшейся проблемами образования. Подобные проверки можно назвать хлебом с маслом для бизнеса однорукого человека. По точному выражению Карлисла, я приобрел репутацию профессионала, умеющего отделять зерна от плевел. К счастью, эта репутация раскручивалась без посторонних усилий, и консультанты неохотно давали мне ложную или заведомо ошибочную информацию, когда я обращался к ним за справками.

Как правило, многие служащие получают отличные характеристики по двум причинам. Во-первых, потому, что они действительно хорошие работники, а во-вторых, потому, что от них нет никакой пользы и работодатели стараются сплавить их кому-нибудь еще, надеясь на столь благоприятные рекомендации. Эта практика была мне хорошо знакома, и я жалел бедное начальство, вынужденное писать лестные характеристики, лишь бы поскорее избавиться от балласта.

В данном случае в каждой из письменных рекомендаций сотрудников изобразили в наилучшем виде. Все они работали не покладая рук, были надежны и абсолютно честны. Я привык звонить консультанту, рекомендовавшему мне третьего кандидата, и давно понял, что чаще всего он предлагал самое слабое звено, разоблачавшее обманный маневр. К концу дня мне стало ясно, что лишь один из четырех кандидатов соответствует представленным характеристикам. Но и он не был кристально чист – по-видимому, ему пришлось уйти с предыдущей работы из-за любовной связи с женой кого-то из старших коллег. А что касается остальных, то со вторым, кажется, все было в порядке. Зато третий и четвертая особой честностью не отличались: его подозревали в воровстве, а женщина шантажировала своего шефа, угрожая привлечь его к суду за сексуальные домогательства, если он не даст ей достойную характеристику. Я напишу отчет, а благотворительная компания пусть решает, как ей следует поступить.

Было почти восемь вечера, когда я напечатал отчет для благотворительной компании и выключил компьютер. Печатать одной рукой, а вернее, одним пальцем – досадная помеха в жизни обладателя искусственной руки. Имелась и другая помеха – я никак не мог массировать разболевшееся от печатания правое запястье.

Никакого обеда я не готовил и подумал: как только Марина вернется домой, мы пойдем в китайский ресторан. Откупорил бутылку красного вина и стал смотреть телевизор, переключая его с одного канала на другой.

Программы были неинтересные, и я задремал перед экраном, где показывали какие-то величественные и пустынные пейзажи возле Нила, но внезапно меня разбудил жужжащий звонок домофона.

Я снял его трубку со стены у кухонной двери и произнес: «Да».

– Мистер Холли, вам не трудно спуститься вниз? Прямо сейчас, – донесся голос Дерека.

Что-то в его интонациях заставило меня швырнуть трубку и броситься к двери. Я стремглав сбежал по бетонным ступенькам лестничных пролетов и, добравшись до холла, столкнулся если не с настоящей катастрофой, то с достаточно пугающей сценой.

Бледная как мел Марина полулежала-полусидела на кушетке. Светлое шерстяное пальто, которое я подарил ей на Рождество, спереди было покрыто красными пятнами. Оно уже не станет прежним, мелькнуло у меня в голове. Но что случилось с Мариной?

– Дерек, – попросил я охранника, – поднимись ко мне в квартиру – дверь открыта – и принеси из ванной большое купальное полотенце. Но сперва намочи его.

Он на секунду заколебался.

– Ну, пожалуйста, Дерек. – Моя настойчивость поборола его нерешительность, и он направился к лифту.

Я приблизился к кушетке и сел рядом с Мариной. Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

– Ну и влипла же ты в историю, – с улыбкой проговорил я.

– Как обычно, в пятницу вечером. – Она тоже улыбнулась, и до меня дошло, что, невзирая на происшедшее, настроение у нее бодрое, а элегантность по-прежнему сочетается в ней со стойкостью и мужеством. Но больше всего меня беспокоило ее изувеченное лицо; ведь для красивой женщины это даже не драма, а трагедия. Я увидел, что из двух ран до сих пор течет кровь – порез над правым глазом был рваным и глубоким, а рассеченная нижняя губа вздулась от удара. Я знал, что раны на голове всегда вызывают обильное кровотечение и кажутся опаснее, чем они есть. Но ее увечья и впрямь были тяжелыми. «Придется накладывать швы», – подумал я, понадеявшись, что в будущем на лице Марины не останется шрамов.

Дерек вернулся с несколькими полотенцами, захватив и большие, и маленькие.

– Молодец, – похвалил его я, взял одно из них и плотно прижал его к порезу над ее правой бровью. Наверное, Марина почувствовала боль, но не издала ни звука и не шевельнулась. Она потянулась за вторым полотенцем и прикрыла им нижнюю губу, распухавшую с каждой минутой.

– Дорогая, – сказал я, – по-моему, нужно поскорее наложить швы на эти порезы. Собирайся, мы сейчас поедем и отыщем врача.

У меня был знакомый хирург.

– Разве ты не хочешь узнать, что со мной случилось? – пробормотала она сквозь полотенце.

– Тебя ограбили, – предположил я. – Что они забрали?

– Ничего.

– Значит, тебе повезло, – заметил я.

– Ты называешь это везением? – Она чуть было не рассмеялась. – Нет, меня никто не грабил. Мне передали сообщение.

– Что? Какое сообщение?

Она отняла от рта полотенце и процитировала:

– Скажи своему дружку, чтобы он не лез в наши дела. Пусть держится от них подальше. Ясно?

«Ого, – подумал я. – Должно быть, я задел кого-то вчера в Сандауне и у него сдали нервы».

Дерек расхаживал около кушетки и спросил, не стоит ли ему позвонить в полицию или вызвать «Скорую помощь».

– Никакой «Скорой помощи» нам не надо, – отказался я. – «Скорая помощь» непременно отвезет нас в отделение несчастных случаев, где мы будем долго ждать дежурную медсестру, а потом наблюдать, как неловко она вдевает иголку в нитку и кое-как зашивает рану дрожащими после выпивки и драки руками. Нет уж, спасибо. Ты его видела? – спросил я.

– Нет, – отозвалась она и пояснила: – Он схватил меня, подкравшись сзади. И, во всяком случае, на нем был шарф или шапка-ушанка.

Общение с полицией отнимет у нас массу времени, а бесконечные расспросы вряд ли помогут найти негодяя, не грабившего свою жертву. Он напал на Марину вовсе не для того, чтобы его сразу поймали.

– Нет, в полицию мы тоже не станем обращаться, – заявил я. – Давай, дорогая, позволь мне вытереть тебе лицо, и садись в машину. Нам пора ехать к моему врачу.

– Подожди. Сперва я должна подняться и зайти в квартиру.

Я собрал окровавленные полотенца, помог ей встать и взял за левую руку. Но она тут же высвободила ее.

– С тобой все в порядке? – встревожился я, подумав, что у нее есть и другие ушибы.

– Я себя прекрасно чувствую. – Она не без лукавства улыбнулась мне. – Ты и сам увидишь.

Я поблагодарил Дерека, ставшего свидетелем нового инцидента. «От этих Холли только и ждешь сюрпризов. С кем, с кем, а с ними не соскучишься».

Мы сели в лифт и доехали до четвертого этажа. Теперь ее порезы просто сочились кровью, а щеки немного порозовели. Кризис миновал.

Марина прошла в спальню и достала из туалетного столика маникюрные ножницы.

– Ты не мог бы принести мне чистый пластиковый пакет из ящика на кухне? – попросила она.

Я отправился туда, нашел несколько полиэтиленовых пакетов для сандвичей и отдал ей один.

Меня удивила ее просьба, и я поинтересовался:

– Что ты будешь делать?

– Я поцарапала ему шею. – Марина вновь улыбнулась распухшим ртом. – И, возможно, у меня под ногтями застряли обрывки его кожи.

– Умница. Но, вероятно, нам все-таки имеет смысл заявить в полицию?

– Нет, – возразила она. – Я хочу, чтобы этого подонка судили за убийство Хью, а не за нападение на меня.

Она подстригла свои изящные, удлиненные ногти на левой руке, аккуратно сложила обрезки в пластиковый пакет, подровняла укороченные кончики и приобщила ножницы к собранному материалу.

– Я могу выявить в лаборатории его ДНК, но нам нужно поторопиться, пока эти кусочки не засохли. Не знаю, удастся ли мне что-нибудь обнаружить, но почему бы не попробовать, – сказала она.

– После визита к врачу, – заупрямился я.

– Нет, до него. Я пробуду в институте совсем недолго.

– Ты уверена, что мне незачем звонить в полицию? – насторожился я. – Они бы проверили ДНК по национальной базе данных.

– Повторяю, Сид, никакая полиция нам не поможет. И не спорь со мной. Мы всегда успеем отдать им результаты ДНК, если, конечно, их получим. А я не желаю терять еще несколько часов в отделении полиции. Там черт знает какие врачи – они будут тыкать мне пальцами в раны и ничего не сделают. Нет, благодарю, с меня хватит. – Она взяла в руку пластиковый пакет. – Пошли, нам пора.

В мире скачек без медицинских услуг обойтись невозможно. В первую очередь они требуются жокеям, и к тому же регулярно. Жокея со сломанными костями необходимо вылечить. Разумеется, операции избавляют от тяжелых травм, но дело не только в этом. Наездник обязан как можно скорее вернуться в седло. Жокей, не участвующий в скачках, ничего не зарабатывает. Ему платят за выезды. Не будет выездов, не будет и денег. Он сам себя обеспечивает, и никакие бюллетени ему не положены.

В больницах и центрах «Скорой помощи» ему накладывают гипс, бинтуют сломанные конечности и говорят, что он должен отлежаться как минимум шесть недель, а иначе кости не срастутся. Но в последние десятилетия появилась целая индустрия, возвращающая жокеев в седло за половину этого срока. С теми же проблемами сталкиваются балерины, футболисты и атлеты во всех видах спорта.

В старое доброе время, до того, как жокеям велели проходить медицинский осмотр после каждого падения, многие ездили со сломанными ключицами и раздробленными запястьями. Неудачный выезд на одних скачках мог привести к неудачным выездам в остальных. И на лошадь такого жокея начинали косо поглядывать, даже если она побеждала.

Моему врачу Джеффри Кеннеди удавалось вернуть меня в седло в рекордно короткие периоды. Так бывало неоднократно. Он не только знал, как работает мой организм, но и разбирался в моей психологии. Кажется, он чувствовал, какую боль я смогу вынести и хватит ли у меня воли по-прежнему выступать в скачках. Специалистом по спортивным травмам он стал из-за брата, международного чемпиона по регби. Тот постоянно жаловался ему, что врачи в местных больницах не понимают особенности спортивных травм. Джеффри открыл профилированную клинику в северном Лондоне, и вскоре у ее дверей уже толпилась очередь спортсменов класса «А» и светских дам. Сейчас он доверил руководство своей спортивной клиникой более молодому врачу и вышел в «полуотставку», но мы по старинке предпочитали обращаться к мастеру.

Когда моя жокейская карьера завершилась, Джеффри продолжал лечить травмы, как правило, нанесенные двуногими, а не четвероногими соперниками. Порой он сознательно закрывал глаза на причины этих травм, хотя другие на его месте вызвали бы полицию.

Я позвонил ему, пока Марина меняла свою окровавленную одежду.

– Конечно, – ответил он, – это не проблема.

Он возьмет набор «швейных» инструментов для операции и встретится с нами у Института исследований раковых заболеваний в Линкольн'с Инн Филдс.

В настоящее время он просто отдыхает, смотрит телевизор и уже давно не штопал чье-либо красивое лицо. «Все вы, проклятые жокеи, до того уродливы, – заявил он, – что мне хочется хоть иногда иметь дело с лицами без сломанных носов». Наконец-то его мастерство смогут оценить.

В дороге Марина рассказала мне о происшествии.

– Я уже добралась до дома. – Из-за распухшей губы ее голос звучал довольно странно. – И проходила мимо кустарников, за Белгравия Керт, как вдруг кто-то набросился на меня сзади и крепко схватил за плечи. Он потащил меня на тропинку между кустарниками, и я решила – теперь он повалит меня и изнасилует. – Она сделала паузу. – Я была совершенно спокойна, но очень напугана. Все как будто развивалось в замедленном темпе. Он держал меня за плечи и невнятно шептал на ухо. У меня мелькнула мысль: нужно его хорошенько исцарапать, и тогда он меня отпустит. Я повернула голову и ощутила – его лицо закрыто чем-то шерстяным. Оттянула вниз этот шарф и впилась ему ногтями в шею. – Марина улыбнулась в темноте. – Он застонал. Значит, я все сделала правильно. Но он развернул меня кругом, непечатно выругал и с силой ударил по лицу. По-моему, кулаками. Он был в перчатках с блестящими заклепками.

«Кулаки в перчатках с медными вставками, – подумал я. – Да, похоже – просто кулаками так не ударить».

– Я упала на колени, и он убежал. Я не сразу смогла подняться и с трудом прошла двадцать ярдов до дома.

Будь у меня вторая здоровая рука, я бы крепко держал Марину, не отпуская ее ни на секунду.

Джеффри подъехал к Институту исследований раковых заболеваний от своего дома в Хайгейте, но Марина попросила его подождать, пока она справится с набором электронных кодовых номеров и нам откроют дверь.

– Для некоторых экспериментов нужен постоянный мониторинг, – пояснила она, – и потому лаборатории всегда открыты. Кое-кто из сотрудников живет здесь целыми неделями.

– Ну и ну, – вздохнул Джеффри, увидев Марину при ярком свете. – Не лицо, а маска с порезами и синяками. Это что же, работа полиции, Сид?

– Нет, – одновременно ответили Марина и я.

– Тогда вы, наверное, расшиблись о дверь? – саркастически заметил Джеффри. – Нет, прошу прощения, я был неточен. О две двери. Какая небрежность.

В лифте Джеффри что-то бормотал себе под нос.

Марина повела нас к своей лаборатории по бесконечным коридорам с кремовыми стенами и полами, покрытыми синим винилом. Половину пространства коридоров занимали ряды серых архивных отсеков, перемежавшиеся трехфутовыми цилиндрами, на которых красовались желтые треугольные этикетки с грозными надписями: «Жидкий нитроген – источник отравления. Не приближаться!» Она набрала кодовые номера другого электронного замка. Раздался звонок, и дверь распахнулась, пропустив нас в ее владения.

Марина зажгла флуоресцентные лампы на потолке, села на лабораторную скамью, осторожно вынула из кармана пластиковый пакет и положила его в холодильник.

– В нем они какое-то время сохранятся свежими, – сказала она. – О'кей, профессор, приступайте к своему черному делу.

Джеффри работал почти полчаса, прочищая и смазывая раны. Он применил местный наркоз и наконец закрыл рваные куски кожи двумя рядами мелких синих швов. Я принес из машины фотокамеру и, не слушая возражений Марины, заснял ее раны. Из уродливого, кровавого месива они постепенно превращались в две аккуратные линии – одну горизонтальную, у ее брови, и другую вертикальную, идущую через нижнюю губу. С потемневшими глазами она напоминала лица на рекламных объявлениях, призывающих автомобилистов пристегиваться ремнями безопасности.

– Ну вот, – проговорил Джеффри. – Я сниму швы спустя пять-шесть дней. Но вам нельзя трогать шрамы. Они останутся еще на несколько недель.

– А я-то полагала, что швы сами рассосутся за эти дни, – разочарованно откликнулась Марина.

– Эти швы обычно используют для внутренних органов, – принялся разъяснять Джеффри. – Я бы мог поставить скобки, но они уродливы, и шрамы от них долго не заживают. Лучше всего старомодные швы из кошачьих кишок [1]1
  Ошибка перевода. Кетгут ( англ.catgut, дословно – «кошачьи внутренности») – хирургическая нить с особыми свойствами. Примечание редактора


[Закрыть]– от них нет никаких следов – или из синего нейлона, – у современных хирургов они в ходу. Но только не натягивайте их слишком туго, а не то они разойдутся. Хотя надеюсь, с вами все будет в порядке.

– Спасибо, – поблагодарила его Марина. – Можно мне вернуться к работе?

– Разумеется. Но когда наркоз отойдет, швы начнут немного ныть, – предупредил Джеффри. – А чем вы здесь занимаетесь? – поинтересовался он. – Я сразу вспомнил медицинский институт.

– Это гематологическая лаборатория, – ответила Марина. – Мы исследуем кровь и пытаемся отыскать клейма или штаммы для разных видов рака. Берем кровяные шарики и вставляем протеин в цепочки аминокислот, пользуясь ферментом трайпсина. А сам трайпсин, конечно, тоже протеин.

«Ну, разумеется», – с иронией подумал я, так ничего и не поняв.

– Мы разглядываем цепочки аминокислот, состоящие из протеинов, и смотрим – есть ли там особые клетки, характерные для рака. Проводим каждую цепочку через масс-спектрометры. – Она указала на продолговатый серый шкаф, показавшийся мне похожим на морозильник. – Он делает сравнительный анализ любой цепочки, и если там есть непривычные варианты, то, возможно, это штамм, который мы ищем.

Я был сбит с толку, но Джеффри, кажется, понял и энергично закивал головой. Он обошел спектрометр и осмотрел его со всех сторон.

– Рад, что мои налоги идут на столь нужные дела, – заметил он.

– Нет! Нет! Вы не правы, – запротестовала Марина. – Мы проводим наши исследования за счет добровольных пожертвований. Не беспокойтесь, нам хватает средств. Обществу ясно, что с раком нужно бороться. А государственная поддержка нам не требуется, и мы хотим, чтобы люди знали, как нам важна их помощь.

– Извините, – смутился Джеффри. – Беру свои слова назад.

Марина улыбнулась и достала из холодильника пластиковый пакет.

– Вот из этой мелочи, – продолжила она, мысленно вернувшись к сегодняшним событиям, – я хочу получить код ДНК. – Марина говорила немного суховато, в характерном академическом стиле. – Вам известно, что ДНК – «чертеж» для создания клеток, а протеины – кирпичи, из которых они строятся. Я назвала бы нити ДНК архитектурными планами, показывающими, как собранные вместе кирпичи образуют клеточные структуры.

– Значит, у людей с разными ДНК разные клеточные структуры? – спросил я.

– Абсолютно разные, – подтвердила она. – Из-за малейших изменений в архитектурных планах несходные ДНК создают людей с несходной наружностью. Почти все ДНК у каждого человека одни и те же, поэтому у нас одинаковые сорта клеток – мускулы, нервы, кожа и прочее. У всех людей два глаза и один нос. Лишь мельчайшие различия в кодах предопределяют наши особенности, вроде голубых или карих глаз, светлых, темных или рыжих волос, черной или белой кожи, высокого или маленького роста и так далее. Эти различия отчетливо видны у любого человека, и они позволяют нам получать коды ДНК, похожие на отпечатки пальцев, то есть уникальные. Марина воодушевилась, и я вновь убедился, как сильно она увлечена своей работой.

– Я могу использовать ограничительные ферменты, наподобие ЭКО К1, чтобы вырезать из этого образца нити ДНК и вставить их в полинуклеотиды. (Обычно мы их так называем.) Затем я кладу их в гелевую матрицу из агарозы, своего рода желе, – для электрофореза. Полинуклеотиды заряжены, а значит, способны мигрировать или двигаться в электрическом поле. От размера и формы каждого полинуклеотида зависит, далеко ли они продвинутся. Следует помнить, что гель действует, словно фильтр, и чем больше полинуклеотидов, тем короче дистанция их перемещения.

Джеффри по-прежнему кивал ей. А я нет.

– В гелевой матрице вы разделяете полинуклеотиды на разные группы. А потом запекаете матрицу на нитроцеллюлозной бумаге, и на месте этих групп проявляется постоянный образчик линий.

– Чем это может помочь? – осведомился я и тут же осознал, что задал не слишком умный вопрос. Что же, каждому свое. Позвольте мне хоть раз перепрыгнуть через барьеры в Эйнтри. Я соглашусь на самый жалкий и низкий прыжок.

– Если у любого человека своя, особая ДНК, то и образцы получатся различными. Когда речь идет о поимке преступника, говорят, что шанс обнаружить двух людей с одинаковыми образцами равен одному из 60 миллионов. Если только это не близнецы. Вот у них образцы сходные, поскольку ДНК практически одна и та же, и оттого их так трудно различить. Однако суд не воспримет мои опыты как вещественные доказательства. Закону требуются более жесткие системы для создания кодов, без каких-либо намеков на перекрестные соединения. А этот код с самого начала объединился с моей ДНК. Я должна буду продолжить эксперимент и получить только свою ДНК. Тогда мне удастся отделить мои линии и оставить один образец – нашего друга.

– Нашего друга? – изумленно переспросил Джеффри.

– Двери, – подсказал я.

– Двери? Какой двери? – Бедный Джеффри растерянно огляделся по сторонам.

– Или дверей, о которые расшиблась Марина.

– А… Да, нашего друга, двери. Хорошо. Точно сказано.

Я не был уверен, дошел ли до него смысл случившегося. Однако Джеффри явно понравилась обстановка, и он с удовольствием бродил по лаборатории, пока Марина работала. Затем она почесала щеку, выцарапав крохотные клетки, чтобы позднее получить код собственной ДНК.

– Полинуклеотиды будут мигрировать в гелевой матрице несколько часов, – заявила она. – И мы получим результаты на следующей неделе.

– А что они нам дадут? – Я все еще сомневался в пользе ее научных опытов.

– Сами по себе ничего, – отозвалась она. – Но если у нас появится больше образцов и один из них совпадет, то мы победим. И смело сможем утверждать – все верно, нам попался тот самый человек.

– А что я должен делать? Как по-твоему? Ходить вокруг да около и просить у каждого образец его ДНК? Разве это законно?

– Нет, строго говоря, незаконно, – не стала спорить она. – Акт о человеческих тканях признает незаконным получение образцов для определения кода ДНК без согласия доноров. – Марина взмахнула рукой, указав на свои рабочие материалы. – Все это технически незаконно. Но запомни, я ничего не говорила.

– И я тоже, – легкомысленно поддержал ее Джеффри. – Тайна врача и пациента, их конфиденциальные отношения. Неужели вы не знаете?

Марина и я поехали к себе на Эбури-стрит, а Джеффри вернулся домой в Хайгейт.

– Увидимся на будущей неделе, когда я сниму швы, – попрощался он, садясь в свою «Вольво». – Позаботься о своей девушке, Сид. Я пришлю тебе счет.

Он уже долгие годы не присылал мне счет.

Мы добрались до дома примерно в половине одиннадцатого. Слишком поздно для запланированного мной похода в ресторан.

– Вам пакет, мистер Холли, – сообщил мне ночной консьерж, когда мы вошли в подъезд. Дерек уже закончил свое дежурство.

Пакет оказался темным плотным конвертом размером семь на девять дюймов. На нем было крупными буквами написано – «Сиду Холли: собственноручно».

– Когда его принесли? – попытался я уточнить у консьержа.

– Минут пять назад, – ответил он. – К дому подъехало такси. Шофер сказал, что должен передать пакет и ему за это заплатили. А вы ждете посылку.

– Нет, – возразил я. – Никакой посылки я не ждал.

И открыл конверт. В нем был лишь один лист бумаги. Вырезка из номера «Памп» за понедельник. На ней были засняты Марина и я, гулявшие под руку. У этой копии имелись дополнения.

Я прочел подпись под фотографией, сделанную толстым красным фломастером: «Прослушайте сообщение. Кого-то могут сильно избить».

А лицо Марины было перечеркнуто большой красной буквой X.