Текст книги "Испытание чувств"
Автор книги: Диана Локк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 3
Брайан был на три года младше Келли и не обладал мятежным темпераментом своей сестры. У него был характер отца, несмотря на то, что внешне он был больше похож на меня темными волосами и карими глазами. Кроме того, ему было даровано особенное чувство юмора, и один Бог знает, откуда оно у него взялось.
Когда ему было одиннадцать-двенадцать лет, он записывал передачи «Доктора Дименто» – причудливые радиопрограммы, которые передавались поздно вечером и состояли только из комедий и пародий, таких, как песни Тома Герера, «Фантазии» Ала Янковича и других. Он помнил наизусть большинство старых вещей Монти Питона, которые цитировал при каждой возможности, а его любимым фильмом был «Святой Грааль», представляющий английскую комедийную труппу.
Вся агрессия, которая в нем была, разряжалась на хоккейном поле, и было странно видеть его на льду, когда в нем соединялось искусство грациозного фигурного катания и замечательного владения клюшкой с энергией, почти акробатической игрой задиристого хоккеиста. Он был в защите команды «Девилс», нашей молодой хоккейной команды, и надеялся в следующем году попасть в Высшую студенческую лигу. Его защищало лучшее обмундирование, которое только можно купить за деньги, но я долго не могла привыкнуть к пинкам и падениям на льду, к шишкам и синякам, которыми сопровождались занятия этим спортом.
К тому времени, как ему исполнилось пятнадцать лет, он уже двенадцать лет играл в хоккей, и я даже приблизительно не могла бы сказать, сколько часов мы со Стюартом провели на холодном катке, ожидая окончания тренировок, переживая из-за неудач и приветствуя замечательные победы среди толпы родителей, заполняющих галерку.
Стюарт очень любил эту игру и одно время был тренером команды Брайана. Он присутствовал на всех играх, в которых участвовал Брайан, согласовывал свои командировки с расписанием его игр и, когда только мог, присутствовал на тренировках, объясняя потом сыну, как ему улучшить обратный ход, как выше поднять шайбу при броске, как держать клюшку, выполнить буллит, и так далее, и так далее…
Когда мне приходилось сидеть на тренировке, я брала с собой книгу или разговаривала с кем-нибудь, чтобы скоротать время, и я не могла ничего посоветовать Брайану – ведь я не смотрела. Я любила разные мероприятия, танцы и спортивные состязания, но провести выходные в мотеле «Кейл-Код» в феврале, когда не можешь купаться, или в апреле в Вермонте, когда не можешь кататься на лыжах, представлялось мне странной шуткой.
Когда дети только начинали кататься на коньках, их родители почти не общались: каждый сосредоточенно наблюдал и восхищался своим драгоценным маленьким хоккеистом, но к тому времени, как мы провели годы вместе либо во влажной и холодной атмосфере катка, либо в мотеле во время соревнований, между нами возникла теплая дружба. Именно там я встретила Элен Макграф, свою лучшую подругу. Наверное, для женщины в возрасте это немного странное высказывание, но, если бы мне предложили выбрать только одну подругу, я выбрала бы Элен.
Мы познакомились семь лет назад, когда наши мальчики играли в одной команде. Ожидая окончания тренировки, я с удовольствием болтала с Элен. Это была очень интересная блондинка с острым языком, но я быстро распознала в ней добрую душу.
Вскоре мы стали большими друзьями: обменивались книжками и рецептами, катались на лыжах или сплетничали по телефону, как две старушки. Поверяя друг другу свои страхи и мечты, мы обе могли быть уверены, что собеседница проявит интерес, поддержит или хотя бы посмеется в нужном месте.
В начале сентября, через несколько недель после неприятного происшествия с Келли, мы с Элен поехали вместе в город. Мы совершали такую поездку каждый год с тех пор, как наши дети были маленькими, и мы праздновали их возвращение в школу – и наше возвращение к свободной жизни – после долгого жаркого лета.
У нас были два простых правила – путешествие должно было состояться в сентябре, и мы не ели индийскую еду. Второе правило изобрела Элен.
– Я ненавижу кэрри, Андреа, я миллион раз говорила тебе об этом!
– Но, Элен, существует пятьдесят семь разновидностей соуса кэрри, а в некоторых индийских блюдах он вообще не используется. Вы со Стюартом – великолепная пара, – часто говорила я.
Теперь у нас не было необходимости сбегать от детей, но мы обе работали неполный день и вполне могли себе позволить развлечение в духе незамужних девиц. Мы внимательно изучали в «Санди-Глоб» программу ближайших мероприятий и придумывали себе различные удовольствия – посещение художественных галерей, авангардный театр, рестораны с модной кухней, национальные ярмарки, шикарные антикварные магазины, прочесывали первый этаж универмага «Филен» в поисках покупок – абсолютно все, что привлекало наше внимание, – кроме, конечно, индийской еды.
Когда мы заходили куда-нибудь поесть, мы много разговаривали, раздражая обслуживающий персонал в ресторанах, поскольку мы сидели, разговаривая и смеясь, за обедом, который мог длиться до трех часов дня. На этот раз мы обедали в «Чиерс» – бостонская достопримечательность, и я рассказывала Элен о неприятном инциденте Келли с Карлом, который теперь стал фигурой истории.
– По крайней мере, все хорошо закончилось: сейчас столько опасностей вокруг. Я, конечно, понимаю, что это звучит странно, но я была удивлена, когда узнала, что Келли еще невинна. Она напомнила мне себя в молодости, и я потом до утра думала о своем школьном возлюбленном и как мы с ним расстались.
– Честно говоря, неудивительно, – сказала Элен. – Неприятности Келли были связаны с сексом, и, держу пари, что ты порвала со своим парнем тоже на почве секса.
– Ну ты и догадливая.
– Не особенно – просто так обычно и бывает: ты не поддаешься, и они уходят.
– Мы встречались очень долго, Элен, почти пять лет, и мне казалось, что у него это серьезно. – Вспоминая, я почувствовала боль. – А потом оказалось, что он меня обманывает…
– Ты с ним спала?
– Нет, Элен, конечно, нет.
– Ради Бога, не говори об этом с таким ужасом: многие люди это делают, ты знаешь.
– Ну, мы не делали. – Я говорила с сознанием собственной правоты и невинности, вспоминая, как близки мы были к интимному акту.
– Может быть, он говорил о женитьбе только для того, чтобы посмотреть, как далеко он сможет с тобой зайти? – Я молча проглотила это замечание, признав в итоге, что, возможно, Элен была права.
– А ты спала с кем-нибудь в молодости? – спросила я, надеясь, что это не будет звучать нахально.
– Да, – коротко ответила она. – Конечно, для нас это был не просто секс, это была настоящая любовь. – Говоря это, она округлила глаза, подчеркивая сарказм своих слов. – Мы были особенные, понимаешь, не такие, как все, кто просто занимался сексом. Его звали Марвин. Не смейся, это правда. Когда я первый год училась в колледже, он как-то сел со мной в художественном классе. Он попросил одолжить ему ручку, потом мы вместе обедали, а ночью он уже был в моей постели. Мы нашли любовь, которая должна была длиться до конца времен, а она длилась до конца семестра. – Элен засмеялась сухим, несчастливым смехом. – Я тоже думала, что когда мы окончим колледж, то поженимся.
– Что же случилось?
– Другие девочки, более красивые… Черт его знает. Мы в конце семестра пошли на танцы, и он крутился вокруг какой-то девочки, очень симпатичной блондинки. А я тоже была дура: стала с ним ссориться из-за этой девочки прямо на танцах, так как думала, что он ее так завлекает, а он уже ее знал… интимно! Это было так унизительно. Он оставил меня одну и весь остаток вечера сидел с ней за столом.
Элен уставилась на свою тарелку, вертя вилку в руках, как будто у нее пропал аппетит. Обычно такая смешливая и саркастичная, теперь погруженная в меланхолические раздумья, Элен казалась очень грустной.
– Больше я его не видела, – сказала она спокойно.
– А как ты думаешь, он любил тебя?
– Ну да, конечно! Я до того ни с кем не была близка, поэтому думала, что это была настоящая любовь. Мы все свободное время проводили вместе, – по крайней мере, я так думала. Он, конечно, лгал мне: ведь он находил время, чтобы встречаться с этой телкой и, несомненно, еще с бессчетным количеством девиц. В результате оказалось, что у нас был просто секс, а он говорил мне, что любит, только для того, чтобы легче добиться того, чего хотел. Я получила очень ценный урок. – Он дурачил меня, – продолжала Элен после долгой паузы. – Я доверяла ему, а после него я, наверное, никому уже не доверяла.
Я понимала это чувство.
– Мне кажется, такое часто бывает, – заметила я. – Интересно, как будет у Келли?
– Она научится, Андреа, так же, как мы с тобой научились.
– Я думаю, что человек с годами становится мудрее и осмотрительнее, но тебе повезло, что ты встретила Кевина.
– Ну, когда я его встретила, мне было двадцать пять лет и я стала немножко умнее. Я поняла, что надо иметь опору в жизни для безопасности. Я не влюбилась в Кевина, он мне просто понравился, а со временем понравился еще больше. Я думаю, ты права – мне повезло. Со временем я перестала волноваться, гуляет ли он на стороне, а теперь мне иногда хочется, чтобы его вовсе не было со мной.
Я засмеялась, но заметила:
– Что это значит?
– Ох, ничего, конечно, просто мы столько лет прожили вместе и так хорошо друг друга знаем, что Кевин уже не может меня чем-то удивить. Он предсказуем так же, как и я, наверное, просто давно женатая пара… а охотничье возбуждение, все это, Андреа, давно ушло. – Что касается скучных старых семейных пар, то я недавно встречалась с Марджи Горелик. Так ты не представляешь, что там произошло: этот ее скучный до предела муж, Генри, взял и бросил ее ради другой женщины. Ты можешь в это поверить? Он встретил свою знакомую, с которой дружил много лет назад, задолго до того, как они с Марджи поженились, и сказал Марджи, что он влюбился впервые в жизни. Когда она мне это сказала, я чуть не умерла, Андреа, ты же знаешь, как она им гордилась. Наверное, это было страшно унизительно.
Мы немного поговорили о бедной Марджи в том самоуверенном стиле, в каком обычно разговаривают женщины, уверенные, что ничего подобного с ними не может случиться.
– Представь, если наши мужья что-то такое выкинут. Звучит абсурдно, правда? Но ведь это случается, и все, что остается – это доверять друг другу и надеяться, что с тобой такого не случится.
– Ну, еще с Кевином – возможно, но не со Стюартом: у него в душе нет романтики. С ним это невозможно, – ответила я, зная и без доказательств, что он мне абсолютно верен.
– А он может тебе доверять?
– Конечно, может, особенно теперь, когда я стала старая и толстая.
Мы весело засмеялись, понимая, что в моем утверждении есть зерно истины.
– Расскажи мне о своей новой работе, – сказала Элен, чтобы сменить тему.
– Как можно работать на Боба Мерфи?
Это был друг Кевина, наш давний сосед и мой новый начальник. Я принялась рассказывать историю, которая случилась со мной в тот день, когда я приступила к работе, и наш предыдущий разговор о браке, доверии и верности выветрился из моей памяти.
Мы не сказали ничего особенно важного, ведь мы довольно часто шутили о наших браках и супругах. Не было никаких причин, чтобы этот разговор задержался в моей памяти, и это очень плохо.
Не думаю, что я когда-нибудь глубоко задумывалась о том, что укрепляет брак, но если бы меня спросили, я бы сказала, что он строится на вере и доверии. Если это основание рушится, вся структура распадается. Если бы меня спросили о моем браке, я бы ответила, что он крепок, как скалы Гибралтара.
И я была бы неправа…
Глава 4
– Что если мне снова поступить в школу? – сказала я однажды вечером после ужина полусерьезно, но для того, чтобы высказать вслух свою мысль.
– В какую именно школу? – спросил Брайан, сидя на полу и не отрываясь от игры «Хватай носок» с Мозесом.
В тот же момент Келли, погруженная в журнал «Семнадцать», заметила:
– Ты имеешь в виду какую-нибудь кулинарную школу? В октябре открывается школа для взрослых.
– Нет же, я не имею в виду кулинарную школу или школу рукоделия, я имею в виду школу. Это что, так уж чертовски странно?
– Давай, ма, – сообщил приглушенный голос Брайана откуда-то из-под большого куска меха, которым он был накрыт с головой.
– Мам, колледж, высшая школа или что?
– Келли, ради Бога! Какая высшая школа? Я имею в виду школу права. Я всегда хотела изучать право и в последнее время много об этом думаю.
В последнее время я начала работать в фирме «Джексон, Волдстейн и Атторнейз», юридической консультации в Плимуте, потому-то у меня и возникла потребность поглубже вникнуть в профессию юриста.
Стюарт, наконец, поднял глаза от «Бостон-Глоб», но выражение его лица было менее чем ободряющее.
– Ты же помнишь, Стюарт, я всегда хотела изучать право. Может быть, это великолепная возможность. Я больше не связана маленькими детьми, я распоряжаюсь своим временем…
– Но это дорого.
Я ощетинилась даже не от смысла его слов, а от тона, отвергающего саму мою идею.
– Ох, ну хорошо, я могу потратить время на то, чтобы рассчитать, сколько это стоит, узнать требования, вся эта ерунда…
– Узнай, сколько это стоит, Андреа, выясни все, а потом мы можем поговорить об этом.
– Мне нужно получить твое одобрение?
– Конечно, нет. Ты знаешь, что я не это имею в виду, но это будет серьезный расход, особенно сейчас, когда Келли готовится поступать в колледж. Я бы не хотел, чтобы ты занялась делом, требующим…
– Неправда, Стюарт, ты хочешь сказать, что я все равно брошу? Или что я слишком стара для учебы?
– Не принимай в штыки все, что я говорю. Я просто считаю, что тебе нужно еще немного об этом подумать. Ты уже так давно ничему не училась и…
– Так я не слишком стара? Ты считаешь, что я не справлюсь? Я закоснела в суете, пока растила твоих детей, когда самая сложная задача, которую мне приходилось решать, – это убедиться, не рваные ли у тебя носки, но у меня еще сохранились мозги, только они похоронены где-то глубоко. Почему бы тебе не сказать то, что ты на самом деле имеешь в виду? Ты думаешь, что я слишком тупая для учебы?
– Андреа, когда ты успокоишься, ты сама поймешь…
Но я была выше того, чтобы успокоиться.
– Спасибо за поддержку, дорогой!
Я вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Вообще-то я миролюбивый человек, не любитель «раскачивать лодку», но не выношу, когда Мне говорят, что я не могу что-то сделать. Это оскорбительно, ужасно злит меня, и, потом, это действительно неразумно. Сорок шесть лет, Бог мой. Да, я умру задолго до того, как закончу школу права или брошу ее до окончания, но я разозлилась на Стюарта за то, что он мне на это указал, разозлилась потому, что он был прав, и больше всего разозлилась на себя за то, что я так хочу этого и признаю свое поражение.
Но вмешалась судьба. Однажды утром я просматривала почту, отделяя счета от всякой ерунды, когда какой-то текст привлек мое внимание. Я уже видела его раньше, сложенный втрое листок блестящей бумаги с черно-белым крупным шрифтом. На передней странице нарисована дверь, обрамленная колоннами и обозначающая высшее образование: «Будьте юристом, откройте двери в…»
«Начало занятий седьмого октября, – читала я. – Занятия начнутся в университетах в разных штатах», включая тот, что недалеко от моего дома. И вот, меньше чем через два года я смогу быть практикующим адвокатом, ведущим, в моем случае, свои собственные небольшие дела, носящим костюм в узкую полоску и присутствующим на судебных заседаниях. Это было недешево, но это в то же время не то, что обучение в школе права. Я воспламенилась, я попалась на удочку, я записалась.
Мои романтические представления о костюме в узкую полоску не включали продирание через невозможно запутанные юридические тексты до полуночи, и точно так же я не была готова к тому, что мне придется сидеть в классе, заполненном людьми в два раза моложе меня, большинство которых было ненамного старше моей дочери. Но ничто не могло меня остановить, меня как будто что-то толкало вперед, и я корпела над науками месяц за месяцем.
Стюарт вначале был удивлен, но потом стал помогать мне, особенно когда мне нужно было разобраться в терминологии, и не так уж негодовал, когда ему приходилось готовить обед: мы нашли компромисс.
Дети все время путались у меня под ногами.
– Мама, как я могу делать уроки, когда весь мой стол завален твоими книгами? – жалобно вопрошал Брайан.
Когда я пыталась ретироваться в гостиную, обнаруживая там Келли в темном углу, что-то шепчущую в телефон, я слышала:
– Ма-ам, это единственная комната в доме, где я могу поговорить без свидетелей. Если бы у меня в комнате был телефон…
Итак, мы поставили ей свой телефон и стол в гостиной оказался в моем распоряжении.
Мои родители не были мне поддержкой. Хотя они много не говорили на эту тему, их удивляло, что я, живя в очаровательном доме, в заботах о прелестных детях и замечательном муже, не чувствую себя вполне удовлетворенной. Казалось бы, чего еще хотеть от жизни?
Однажды я попыталась объяснить, что моя семья мне очень важна, что я не «становлюсь эгоисткой», а просто делаю кое-что для себя в совсем новой для меня области.
– Я взрослею, папа, и пытаюсь попробовать что-то новое. Как говорится, я хочу стать всем, чем могу.
Но людям, чья жизнь целиком прошла в радиусе пяти миль, никогда не хватавшим звезд с неба и всегда довольным своей жизнью, невозможно объяснить некоторые вещи. Ну что же, тем лучше для них. Я-то хотела большего.
– Мама, дети уже почти взрослые, ты не можешь сказать, что я отнимаю свое время от них.
Я уверена, что мои объяснения не достигли цели, но мои родители теперь не чувствовали ответственности за причуды собственной дочери и только пожимали плечами в ответ на мои глупые прихоти. Мне, конечно, повезло, что Стюарт был таким терпеливым. Мама никогда не говорила: «Место женщины – у домашнего очага», но когда она пыталась меня уколоть, я не отвечала.
Отец Стюарта умер, когда ему было девятнадцать лет, и его мать через пару лет снова вышла замуж за соседа, от которого ушла жена. Мать Стюарта со своим мужем жила в Аризоне, и мы встречались раз в четыре-пять лет, так что фактически у нас были только мои родители.
У них был потрясающий брак, они прямо светились тем глубоким чувством счастья и удовлетворения, которое невозможно подделать. Леонардо и Антуанетта Корелли. Мать настаивала, чтобы ее называли Антуанетта, но отец звал ее Тони, и, хотя она не переставала утверждать, что ненавидит это имя, ее улыбка свидетельствовала об обратном. Она обращалась с ним так, как будто он мог повелевать восходом солнца, а он, хотя и мало говорил, но, когда смотрел на нее, в его глазах светилось совсем особенное тепло.
Отец был первой любовью матери, и она обожала нам рассказывать, как они встретились.
Они жили по соседству, вблизи Гранитной улицы, недалеко от того места, где живут сейчас. Папа учился в школе с ее братом Марко, и они вместе ходили в бассейн. Конечно, мальчик не мог там познакомиться с девочкой, но он часто разговаривал с ней, младшей сестрой своего друга, когда заходил домой за ее братом. Они были красивые молодые ребята, мой папа и дядя Марко. Я никогда не видела дядю Марко, его убили в Германии, но разглядывала фотографии. Оба стройные, с шапками темных вьющихся волос и с усами: пара, сражающая дам наповал.
Папа был старше мамы на семь или восемь лет, я думаю, но он, по-видимому, считал ее очень умной. По воскресеньям он прохаживался перед ее домом, иногда останавливаясь, как будто завязывая шнурок. Если она в это время была в саду перед домом, на качелях, он останавливался поговорить. Очень скоро отец перестал разговаривать с мамой через забор, а просто заходил посидеть с ней на качелях. И уже совсем немного оставалось до похода в мороженицу.
– И танцы, Андреа. Твой папа был такой танцор! По субботам, в «Рыцарском холле», когда закончилась война и наши друзья собрались…
Тут мать всегда делала паузу, вспоминая, наверное, тех друзей, которые не вернулись домой после войны.
– Это было так захватывающе – быть после войны молодой девушкой, когда возвращались парни. Каждую неделю их становилось все больше, и, конечно же, по субботам они приходили в «Холл» потанцевать и посмеяться, пообщаться с девушками, снова начать жить!
Она любила рассказывать о том времени, когда они только поженились. Молодые пары набивались в машины и ехали на море или на пикник в Беркшир. У нее была масса фотографий, черно-белых, с потертыми краями, запечатлевших улыбающиеся семьи или компании друзей.
– Вы всегда были одни, мама, только вдвоем?
– Конечно, глупая. Мы подолгу гуляли или ходили в кино. После того как ты и твоя кузина Изабелла появились на свет, тетя Сильвия и дядя Берт привозили ее к нам. Мы с папой шли в кино на ранний сеанс, а они укладывали тебя спать, а когда мы возвращались, они бежали в кинотеатр и успевали на поздний сеанс. После их возвращения мы пили кофе и обсуждали фильм. В то время обходились без приходящих нянь: еще не придумали использовать для этого подростков.
– Чаще всего вечером, после того, как я кончала готовить обед, мы сидели и слушали радио или спокойно беседовали после того, как вы засыпали.
– Я помню, что у нас была большая коробка для готовых обедов. Ты каждый вечер готовила обед?
– Конечно. Как же еще может питаться мужчина? Ты же знаешь, на фабрике не было кафе.
Отец работал на ткацких фабриках, потому мы и оказались в Оуквиле, среди этих скучных красных кирпичных домов более чем столетней давности, с миллионами окон. И свистящий гудок. Помню, как я слушала его гудение по утрам, в начале новой смены, в полночь и в шесть часов вечера, в конце рабочего дня.
Вечером отец приходил домой с фабрики вместе с другими мужчинами, жившими по соседству. Я не знаю, как это происходило в других домах, но у нас мама ждала возвращения отца у окна в комнате, и, как только он появлялся, она бежала на кухню, чтобы убедиться, что ужин готов.
– Мой руки, Лео, ужин готов.
Она произносила эту фразу каждый вечер. Отец мыл руки на кухне, трепал мои волосы, садился за стол и улыбался нам обеим.
– Как прошел день? – спрашивал отец.
Мать излагала все семейные и соседские новости, потом отец поворачивался ко мне.
– Расскажи папе, малютка, что ты сегодня делала?
Мне было три или четыре года, и для меня было большим потрясением изложить события моего дня. Мать смотрела, как отец ест. Я к этому времени была уже накормлена, и, хотя я не помню, чтобы со мной ела мать, пока отец ужинал, она только смотрела и подавала на стол. Когда он отправлялся в комнату читать газету, она шла мыть посуду.
После того как я ложилась спать, они сидели и разговаривали. Мне были неслышны слова, но я помню звуки их голосов, – то громче, то тише, – на фоне включенного радио. Много лет спустя, когда я впервые услышала плеск океана о ночной берег, это напоминало мне голоса родителей в комнате. Мама обычно вязала носки: я помню эти перекрещивающиеся спицы с пряжей, шевелящиеся в ее руках, и как они отзвякивали свою ритмичную песенку.
Я уверена, что у них были проблемы – деньги, несносные дети, мало ли что еще, – но все это вспоминается сквозь тонкую завесу счастья.
За все годы, что я прожила в этом доме, у них ни разу не было настоящей ссоры. Я никогда не видела, чтобы они целовали или ласкали друг друга, и, если они когда-нибудь и занимались любовью, я об этом не знала, но они были самой любящей парой, какую я видела в своей жизни. Это выражалось во взглядах, в жестах, в выражении отцовского лица, когда он накидывал кофту маме на плечи. Гордость излучало лицо матери, когда она шла в церковь воскресным утром, важно ступая впереди своего мужа. У родителей было немного времени для совместного отдыха: только вечера и воскресенье – ведь папа работал на фабрике и по субботам, но они получали полное удовольствие друг от друга.
Все годы, что были прожиты вместе, они всегда относились друг к другу с любовью и пониманием. Хотела бы я чему-нибудь научиться у них.
– Где же папа? Он обещал одолжить Мне машину на вечер. Я опаздываю на репетицию, а ведь мне еще надо захватить Сью! – возопила Келли.
– Возьми мою – папа еще на работе, а мне машина не понадобится, мне нужно заниматься.
– Спасибо, мама, ты прелесть! – Она схватила протянутые ключи, на секунду задержалась, чтобы чмокнуть меня в щеку, и убежала. – Пой, как птичка, золотце мое, и веди машину осторожно! – крикнула я Келли, стоя в дверях.
Не забыть сказать Стюарту дату концерта ее хора; ему следовало бы присутствовать. Я ведь не могла себе позволить перед экзаменами провести еще один вечер вне дома, к тому же скоро каникулы. Только лишь я помахала рукой Келли, на нашу улицу завернула машина Элен: сегодня ее очередь ехать на каток. Мы не общались неделями, и мне так не хватало наших свиданий за чашкой кофе. Может быть, к концу недели все устроится? Я подошла к ее машине.
– Спасибо, Элен, я забираю мальчиков завтра. – Я захлопнула дверцу и с содроганием вернулась в гостиную, мою комнату для занятий, где меня ждала еще пара часов над юридическими учебниками.
Через несколько секунд громкий и тяжелый вой наполнил дом: Брайан в своей комнате включил стереоаппаратуру. Это он так делает уроки.
– Выключи эту проклятую штуку! – кричу я с нижней лестничной площадки. – Я тут внизу пытаюсь работать!
Дверь из комнаты Брайана с грохотом распахивается, и он появляется наверху лестницы:
– Ну, ма, я же тоже занимаюсь. Ты ведь знаешь, я не могу работать, когда тихо.
Наше жилище казалось мне сумасшедшим домом, но мы теперь редко бывали дома все вместе. Кто-то все время приходил или уходил, и мы даже ели по отдельности. Келли заходила домой только для того, чтобы принять душ между школой и свиданиями, хором и собраниями дипломной комиссии. У Брайана была школа и хоккей, а у меня – эти проклятые курсы, на которые я сама влезла. Стюарта в это время мы вообще не видели, так он был занят на работе, приводя в порядок свои дела перед окончанием года.
