Текст книги "Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход"
Автор книги: Диана Гэблдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
– Да, не бывает!
Ян одарил сына долгим взглядом.
– И ты это говоришь после… скольких лет брака? Восьми, да? – Он покачал головой. – А, ладно, просто твоя Джоан очень тактичная женщина. – И, не обратив внимания на помрачневшее лицо Джейми-младшего, Ян снова повернулся к Лиззи. – Ну, значит, договорились. Пойди и попрощайся с отцом, девочка. Я пойду займусь бумагами.
Он проводил взглядом Лиззи, поспешно шмыгнувшую прочь, и, задумчиво покачав головой, заговорил с Брианной.
– Ну, наверное, она будет тебе более подходящей компанией, чем слуга-мужчина, девочка, но твой кузен кое в чем прав… защитить тебя она не сможет. Скорее это тебе придется присматривать за ней.
Брианна расправила плечи и вздернула подбородок, стараясь собрать все свое самообладание, вопреки внезапному чувству пустоты, нахлынувшему на нее.
Она крепко сжимала кулак, словно камень, спрятанный в ее ладони, был некоей опорой и поддержкой. Ей просто необходимо было за что-то уцепиться, потому что залив Мори-Ферт все расширялся, а каменистые берега Шотландии уходили все дальше назад.
Почему она должна испытывать такие сильные чувства по отношению к краю, почти ей незнакомому? Лиззи, родившаяся и выросшая в Шотландии, даже и взгляда не бросила на тающую за горизонтом землю, но сразу же ушла вниз, в каюту, чтобы заняться делом и достать все те вещи, которые могли им понадобиться в ближайшее время.
Брианна никогда не думала о себе как о шотландке – да она и не знала до недавнего времени, что в ней течет шотландская кровь; и она не тосковала так сильно даже после ухода своей матери или после смерти отца, как теперь, расставаясь с людьми и местами, с которыми познакомилась совсем недавно.
Возможно, она просто заразилась чувствами других пассажиров. Многие из них стояли у поручней, как и Брианна; и кое-кто даже плакал, не скрываясь. А может быть, ее страшило долгое путешествие, лежавшее впереди. Но Брианна знала: все эти мелочи тут совершенно ни при чем.
– Ну вот и все, похоже.
Это была Лиззи, наконец-то возникшая возле локтя Брианны, чтобы бросить последний взгляд на тающий вдали берег. Маленькое бледное личико девочки ничего не выражало, но Брианна не совершила ошибки, приняв отсутствие выражения за отсутствие чувств.
– Да, мы уже в пути.
Поддавшись порыву, Брианна протянула руку и подтолкнула девочку, поставив ее впереди себя у поручня, заодно загородив ее своим телом от все больше свежеющего ветра и от суетящихся вокруг пассажиров и матросов. Лиззи была на добрый фут ниже Брианны и такая же тонкокостная, как крачки, что кружили возле мачт над их головами, пронзительно крича.
Солнце в это время года не заходило по-настоящему, а висело над самыми вершинами темных холмов, но воздух в заливе Мори-Ферт становился уже довольно холодным. Девочка была одета слишком легко; она слегка дрожала и бессознательно прижималась к Брианне, ища тепла. У Брианны была синяя шерстяная arisaid, раздобытая для нее Дженни; Брианна обняла девочку и укутала ее концами шали, и вдруг почувствовала, что ее саму успокоило это объятие.
– Все будет хорошо, – сказала она, обращаясь, наверное, не столько к Лиззи, сколько к себе самой.
Светловолосая головка слегка дернулась под ее подбородком; Брианна не могла бы сказать, то ли это был кивок, то ли Лиззи просто попыталась отбросить с глаз волосы, растрепанные морским ветром. Да и собственные локоны Брианны выбились из-под державшей их ленты и развевались в потоках соленого воздуха, слегка шурша, – словно подражали шуму огромных парусов, гудевших от наполнявшего из ветра. И, несмотря на все страхи и опасения, Брианна почувствовала, как ее постепенно наполняет бодрость, рожденная морем. В конце концов, она уже пережила к этому времени немало расставаний; переживет и это. Хотя, конечно, именно из-за разлук жизнь кажется такой трудной и сложной, подумала Брианна. Она уже потеряла отца, мать, любимого, дом и друзей. Она была одна – и по воле обстоятельств, и по собственному выбору. И, наверное, именно поэтому ее застало врасплох появление такого множества родных и близких людей в Лаллиброхе… и ведь ей ничего не стоило побыть там хоть немного дольше…
Но она дала обещания, которые должна была сдержать, так что эта разлука – лишь к лучшему. Она еще вернется. В Шотландию. И к Роджеру.
Брианна шевельнула рукой, ощутив тонкую серебряную ленту браслета на своем запястье, укутанном шалью, – серебро впитало тепло ее тела… Unpeu… beacoup…
Другая рука Брианны сама собой крепче сжала концы шали, поскольку ветер принес мелкие соленые брызги. Но если бы на палубе не было так холодно, Брианна, возможно, и не почувствовала бы теплую каплю, упавшую на тыльную сторону ее ладони.
Лиззи стояла неподвижно и напряженно, крепко обхватив себя руками. Ее глаза были огромными и ясными, ее волосы – светлыми и мягкими, и настолько тонкими, что прилипали к черепу. Уши у девочки слегка оттопыривались и чем-то напоминали мышиные, и они были такими нежными, что даже вечернее тусклое солнце просвечивало их насквозь.
Брианна протянула руку и смахнула слезинку со щеки Лиззи. Ее собственные глаза были сухими, а губы крепко сжаты, когда она поверх головы Лиззи смотрела на исчезавшую вдали землю, но ее душа отзывалась на страдания девочки…
Они еще некоторое время стояли у поручня молча, – пока наконец последние признаки берега не скрылись из вида.
Глава 36
Ты не сможешь вернуться домой
Инвернесс, июль 1769
Роджер медленно шел по городу, оглядываясь по сторонам с восторгом и изумлением. Конечно, за два столетия Инвернесс несколько изменился, в этом сомневаться не приходилось, но все равно Роджер узнавал в нем тот же самый знакомый ему город; но, безусловно, он был намного меньше, и половина его грязных улочек оставались не замощенными, и тем не менее Роджер знал ту улицу, по которой шел сейчас и по которой сотни раз проходил прежде.
Да, это была Хантли-стрит, и несмотря на то, что большинство маленьких лавочек и зданий по обе ее стороны были ему незнакомы, он прекрасно видел на другой стороне реки высокую Старую Церковь, – хотя сейчас она, конечно, была не такая уж старая; но ее колокольня выглядела совершенно так же строго и сурово. Наверное, если бы Роджер вошел сейчас в церковь, он увидел бы миссис Данвеган, жену священника, расставляющую цветы у алтаря перед воскресной службой. Но – нет, миссис Данвеган еще и не родилась, и не скоро она воцарится в этой церкви, вместе со своими толстыми шерстяными свитерами ручной вязки и ужасными картофельными пирогами, которыми она терзала всех больных в приходе своего мужа. И еще Роджер увидел маленькую каменную кирку, солидную и знакомую, – но в ней сейчас обитал кто-то незнакомый. Церкви, в которой служил отец Роджера, еще не было; ее построили – ее построят? – только в восемьсот тридцать седьмом году. Точно так же и особняк, который всегда казался Роджеру ужасно старым и дряхлым, еще не существовал; его возведут лишь в самом начале двадцатого века. Роджер прошел по пути мимо того места, где позже появится этот дом – сейчас там не было никакого жилья, лишь густо разрослись лапчатка да ракитник, да еще из-под кустов высунулась молоденькая одинокая рябина, чьи изысканные листья трепетали на легком ветерке.
В воздухе царила все та же влажная прохлада, приправленная свежим запахом речной воды, – но заглушающая все ароматы вонь автомобильных выхлопов отсутствовала, сменившись доносившейся откуда-то вонью сточных вод. Но самым поразительным казалось Роджеру отсутствие церквей; там, где в его дни по обеим берегам реки высились величественные силуэты шпилей и колоколен, сейчас не было ничего, кроме редко разбросанных домишек.
Каменный мост, соединявший берега, пребывал пока что в единственном числе, но сама река выглядела прежней… то есть такой же, как в двадцатом веке. И точно такие же чайки сидели на камнях, обмениваясь крикливыми замечаниями и время от времени взлетая, чтобы схватить рыбешку, неосторожно поднявшуюся к самой поверхности воды.
– Удачи тебе, птичка, – сказал Роджер, шагая по мосту к городу и поглядывая на жирную чайку, сидевшую на перилах.
Он видел тут и там величественные особняки, уютно устроившиеся на зеленых полянах, и надменных леди, сидевших, раскинув пышные юбки, и не обращавших ни малейшего внимания на суетившуюся возле них прислугу. В отдалений он увидел огромное здание – то был особняк Монтжераль, выглядевший в точности таким, каким привык его видеть Роджер, – только не было пока что гигантских буков, окруживших особняк в будущем, – они даже не были еще посажены. На их месте росли веретенообразные итальянские кипарисы, уныло склонявшиеся над садовой стеной и казавшиеся полными тоски по своей солнечной родине.
При всей его красоте и элегантности особняк Монтжераль пользовался славой дома, построенного по древнейшему из древних правил – под его фундаментом будто бы лежали кости человека, принесенного в жертву. Судя по историческим документам, некоего работника заманили в строящийся подвал, столкнули в яму, вырытую в полу, и завалили огромным камнем, – но не просто завалили, а сбросили этот камень с только что возведенной стены, разбив несчастному голову в соответствии с обрядом. И, как утверждала история здешних мест, человек так и остался лежать под фундаментом, и его кровь умиротворила голодных духов земли, которые приняли жертву и позволили возвести величественное строение, которому не страшны были ни годы, ни природные катаклизмы.
Сейчас этому особняку было лет двадцать или тридцать, не больше, прикинул Роджер. Наверное, в городе можно было без особого труда отыскать людей, принимавших участие в его строительстве, – тех, кто точно знал, что там произошло в подвале, и с кем, и почему.
Но Роджеру предстояло заняться совсем другим делом; придется особняку Монтжераль и его призракам остаться при своих секретах. С легким вздохом сожаления Роджер оставил величественное здание позади, повернув свой ученый нос к дороге, ведшей в доки в нижнем течении реки.
С чувством, которое нельзя было назвать иначе, как де-жа-вю, Роджер толчком открыл дверь таверны. Вымощенная плоскими камнями площадка перед входом и деревянные косяки были точно такими же, как неделю назад – и через двести лет после этого дня, – и знакомый запах дрожжей и хмеля ударил в нос Роджеру, ободряющий и утешающий. Имя владельца пивной изменилось, но запахи остались прежними.
Роджер сделал большой глоток из деревянной кружки – и едва не задохнулся.
– Все в порядке, парень? – спросил трактирщик. Он остановился, держа в руках корзину с песком и всматриваясь в Роджера.
– Отлично, – хрипло ответил Роджер. – Все просто отлично.
Трактирщик кивнул и вернулся к своему занятию, но время от времени оглядывал на Роджера, опасаясь, похоже, что гость может испачкать только что подметенный и посыпанный свежим песком пол.
Роджер еще несколько раз кашлянул, потом снова поднес к губам кружку, но на этот раз был куда более осторожен. Вкус был хорошим, даже очень хорошим, если говорить честно. Вот только содержание алкоголя оказалось совершенно другим; этот напиток был во много раз крепче любого сорта пива, какой только приходилось пробовать Роджеру в современном ему мире.
Клэр говорила ему, что алкоголизм в эту эпоху был явлением совершенно обычным, и теперь Роджер без труда понял, почему. Впрочем, если пьянство окажется самой серьезной проблемой из тех, с которыми ему придется столкнуться, он уж как-нибудь с этим справится.
Он спокойно сидел у очага и неторопливо пил, смакуя темное, горькое пиво, – и при этом смотрел и слушал.
Это была припортовая таверна, и посетителей в ней хватало. Стоявшая вблизи от причалов Мори-Ферта пивная служила приютом для морских капитанов и торговцев, а также для моряков с кораблей, стоявших в гавани, и для портовых грузчиков, и для рабочих с товарных складов. Множество сделок самого разного рода заключалось за маленькими столиками, покрытыми пятнами от пролитого пива.
Краем уха Роджер слышал, как двое мужчин заключили договор о погрузке на корабль трехсот рулонов дешевой шерстяной ткани из Абердина, предназначенных для колоний, причем обратным рейсом тот же корабль должен был доставить из Каролины груз риса и индиго. На другие корабли грузились сотни голов малорослого рогатого скота, мотки медной проволоки весом по шестьсот фунтов, бочки с серой, черной патокой, вином… То и дело назывались цифры, обозначавшие стоимость товаров или доставки, даты отбытия… голоса плыли сквозь пивные пары, наполнявшие таверну, и сквозь густые сизые облака табачного дыма, кружившие под низко нависшими потолочными балками. .
Но речь здесь шла не только о товарах. В одном из углов сидел некий капитан в отлично сшитом длиннополом сюртуке; дорогая черная треуголка лежала на столе возле его локтя. Капитан внимательно следил за сидевшим рядом с ним писарем, склонившимся над большой амбарной книгой; перед ним на столе стоял ящичек с деньгами. Но капитан лично разговаривал с людьми, непрерывно подходившими к его столу, – это были люди, желавшие уехать в колонии в одиночку или с семьями.
Роджер тайком наблюдал за процедурой. Этот корабль отправлялся в Вирджинию, и, послушав разговоры некоторое время, Роджер пришел к выводу, что стоимость проезда для взрослого мужчины – для джентльмена, точнее говоря, – составляет десять фунтов и восемь шиллингов. Те, кто готов был ехать третьим классом, сбившись на нижней палубе в кучу, как скот, могли попасть на борт корабля, заплатив по четыре фунта и два шиллинга с головы. При этом они должны были иметь при себе запас продуктов на все время шестинедельного плавания. Водой, насколько понял Роджер, пассажиров все же обеспечивали.
Тем, кто очень хотел уехать, но совсем не имел денег, предлагались другие варианты оплаты.
– Рабочий контракт на вас самого, вашу жену и двух старших сыновей? – Капитан склонил голову набок, оценивающе глядя на семейство, стоявшее перед ним. Маленькая жилистая женщина, которой, пожалуй, было слегка за тридцать, но которая выглядела намного старше своих лет, стояла рядом со своим мужем. Тяжелый труд и нищета сильно сказались на ее внешности. Она смотрела в пол, крепко держа за руки двух маленьких девочек. Одна из ее дочек держала на руках младшего братишку, малыша лет трех или четырех. Старшие сыновья стояли по другую руку от отца, стараясь выглядеть как можно более взрослыми. Роджер подумал, что одному из них, похоже, не больше двенадцати, а другому скорее всего десять, и они оба были хилыми, тщедушными из-за постоянного недоедания.
– Вы сами и мальчики – да, согласен, – сказал капитан. Потом, нахмурившись, посмотрел на женщину, так и не поднявшую головы. – Но никто не купит женщину с таким количеством детей… одного она сможет оставить, пожалуй, но и только. Так что вам придется продать и девочек тоже.
Мужчина окинул взглядом свою семью. Его жена упорно смотрела в пол и стояла совершенно неподвижно. Но одна из девочек вертелась, жалобно хныча и пытаясь вырвать у матери свою руку, – видимо, та слишком сильно сжимала детские пальцы.
Мужчина решился.
– Хорошо, – сказал он, понизив голос. – А можно… можно их оставить вместе?
Капитан потер рукой подбородок и безразлично кивнул.
– Да, это сделать нетрудно.
Роджер не стал ждать, пока стороны обсудят окончательные условия сделки. Он резко встал и вышел из таверны; темное пиво потеряло для него всякий вкус.
Он постоял на улице перед дверью пивной, перебирая монеты в своем кармане. Там лежало все, что ему удалось собрать, – все подходящие к эпохе деньги. Роджер, впрочем, думал, что этой суммы ему будет достаточно; он был человеком крепким и уверенным в своих силах. Но сцена, свидетелем которой он стал в таверне, потрясла его.
Роджер рос в атмосфере, пропитанной историей Шотландии. Он достаточно хорошо знал о тех обстоятельствах, которые вынуждали целые семьи впадать в отчаяние и соглашаться на разлуку и почти полную рабскую зависимость ради того, чтобы просто выжить.
Он знал все о продаже лэрдами своих земель, из-за чего мелкие арендаторы оказывались вместе с семьями изгнанными с участков, худо-бедно кормивших их многие сотни лет; знал о чудовищных условиях жизни и отчаянной нижете в шотландских городах, знал о невыносимости жизни в Шотландии в эту эпоху. Но все долгие годы упорного изучения исторических фактов не сумели подготовить его к тому, что он увидел в лице той женщины, упорно смотревшей в посыпанный свежим песком пол таверны, женщины, крепко сжимавшей руки своих дочерей…
Девять фунтов и восемь шиллингов. Или четыре фунта и два шиллинга. Плюс к этому – стоимость продуктов на дорогу. У Роджера в кармане имелось ровно четырнадцать шиллингов и три пенса, да еще горсть мелких медных монеток и пара фартингов.
Роджер медленно пошел вдоль но длинной набережной, глядя на множество кораблей, стоявших на якорях у длинных причалов. В основном тут были небольшие рыболовные кечи с двумя мачтами, и еще – маленькие вельботы и бриги, которые в основном плавали по заливу Мори-Ферт или через Ла-Манш, перевозя грузы и пассажиров во Францию. Лишь три больших корабля стояли сейчас в Ферте, достаточно больших, чтобы справиться с ветрами и бурями Атлантики и добраться до колоний.
Конечно, Роджер мог отправиться во Францию и сесть на корабль там. Или сушей добраться до Эдинбурга – тамошний порт был куда больше, чем порт Инвернесса. Но к тому времени уже может наступить сезон штормов. Брианна и так опередила его на шесть недель; он не может попусту тратить время, когда ему нужно найти девушку… бог знает, что может в здешних краях и временах случиться с одинокой женщиной.
Четыре фунта и два шиллинга. Что ж, он ведь может работать. Не имея ни жены, ни детей, которые нуждались бы в его поддержке, он может основательно экономить, не позволяя себе ничего лишнего. Однако Роджер прекрасно знал, что в это время среднее жалованье клерка составляло двенадцать фунтов в год, и понимал, что ему скорее предложат чистить конюшни, чем сидеть за канцелярским столом… а это значило, что вряд ли ему удастся долго удержать при себе те деньги, что необходимы на проезд до колоний.
– Ладно, сначала – дело, – пробормотал он. – Сначала убедись, что она действительно уехала, а уж потом будешь разбираться с остальным.
Держа руку в кармане, он повернул в узенький проход между двумя пакгаузами. Воодушевление, владевшее им утром, почти полностью испарилось, и Роджер прекрасно понимал, почему это произошло.
Но он немного взбодрился, когда увидел, что его догадка оказалась правильной: он увидел контору портового инспектора именно там, где, как он знал, ей и следовало быть, – в том же самом приземистом каменном здании, где она благополучно пребывала и двести лет спустя. Роджер сухо улыбнулся; да, шотландцы вовсе не склонны менять что-либо ради простого факта перемены.
В конторе было людно и шумно, а за потрепанной деревянной стойкой суетились четыре клерка, записывая и ставя печати, перетаскивая с места на место здоровенные пачки разных бумаг, принимая деньги и тут же унося их во внутреннее помещение, откуда они появлялись через секунду с расписками в получении, уложенными стопками на лакированные жестяные подносы.
По эту сторону стойки толклись охваченные нетерпением люди, и каждый криком и жестами старался убедить служащих, что именно его дело и есть самое важное и настоятельное, куда важнее, чем у всех остальных, кем бы они ни были. Но когда наконец Роджеру удалось привлечь внимание одного из клерков, то оказалось, что никто ничего не имеет против того, чтобы Роджер просмотрел журнал регистрации пассажиров, отплывших из Инвернесса за последние месяцы.
– Эй, погоди, – окликнул Роджер молодого человека, водрузившего на стойку огромную амбарную книгу, переплетенную в кожу, и подтолкнувшего ее к Роджеру.
– А? – Клерк раскраснелся от спешки, на его носу красовалось чернильное пятно, но он вежливо приостановился, глядя на Роджера.
– Сколько вам тут платят за эту работу? – спросил Роджер. Светлые брови клерка взлетели вверх, но он был слишком занят, чтобы задавать лишние вопросы или обижаться на заданные.
– Шесть шиллингов в неделю, – коротко ответил он и мгновенно исчез, услышав донесшийся из внутреннего помещения раздраженный оклик: «Мунро!»
– Мм… – Роджер взял регистрационную книгу и протолкался сквозь толпу в обратном направлении. В стороне от основного потока посетителей, у окна, стоял маленький столик, и Роджер положил на него книгу.
Видя, в каких условиях работают портовые клерки, Роджер был весьма удивлен тем, что журнал регистрации был заполнен аккуратно, и почерк вносившего записи человека оказался вполне читаемым. Роджер давным-давно освоился с архаичной орфографией и эксцентричной пунктуацией, вот только он привык видеть подобные записи выцветшими от времени, на пожелтевшей хрупкой бумаге, готовой вот-вот рассыпаться у него в руках. А потому его душу истинного историка охватил трепет, когда он открыл лежавшую перед ним книгу и взглянул на ее страницы, новенькие, белые… но ему было почему-то страшно и не хотелось начинать чтение.
«Ты просто дурак из дураков, – тихо произнес холодный голос в глубине его разума. – Она или здесь, или нет; сколько ни медли, ничего ты этим не изменишь. Ну же, давай!»
Роджер глубоко вздохнул и открыл первую страницу регистрационной книги. В ее верхней части было ровными буквами выведено название корабля, затем шли имена владельцев и команды, список грузов и даты. То же самое было на других страницах. «Арианна». «Полифемус». «Мэри Уидоу». «Тайбурон». Несмотря на свои опасения, Роджер поневоле восхитился именами кораблей, – это звучало по-настоящему красиво и поэтично.
Получасом позже он уже напрочь забыл и о красоте, и о поэтичности, и о старинной грамматике, и едва замечал названия кораблей, листая страницы, всматриваясь в списки имен пассажиров и чувствуя, как в его душе нарастает отчаяние. Ее тут не было, Брианны не было в этих списках!
Но она должна числиться в них, убеждал он себя. Она должна была сесть на корабль, чтобы отправиться в колонии, потому что где же еще, черт побери, она может оказаться? Разве что она не нашла ту заметку, в конце концов… но болезненное ощущение под ребрами уверяло его, что все она нашла; ничто другое просто не заставило бы ее подвергнуться риску прохода сквозь камни.
Роджер в очередной раз глубоко вздохнул и ненадолго закрыл глаза, уже начавшие уставать от рассматривания черных рукописных букв. Потом, немного подумав, вернулся к первому подходящему по времени списку и начал просматривать его заново, внимательно изучая каждое имя и даже выговаривая его вслух, не пропуская ничего.
Мистер Финеас Форбс, джентльмен Миссис Вильгельмина Форбс, Мастер Джошуа Форбс, Миссис Джозефина Форбс, Миссис Эглэнти Форбс, Миссис Шарлотта Форбс…
Роджер улыбнулся, представив себе мистера Финеаса Форбса, окруженного домочадцами… или домочадками? Ведь в списке были почти одни женщины. Даже зная, что сокращение «мсс» может происходить от «мистрис», что означало в прежние времена равно как замужнюю, так и незамужнюю женщину (в отличие от «миссис», что скорее значило маленькую девочку), Роджер невольно представил себе мистера Финеаса, важно поднимающегося на борт корабля в сопровождении четырех супруг… а мастер Джошуа наверняка плелся в хвосте процессии.
Мистер Уильям Талбот, торговец Мистер Питер Талбот, торговец Мистер Джонатан Бикнелл, врач Мистер Роберт Маклеод, фермер Мистер Гордон Маклеод, фермер Мистер Мартин Маклеод…
И ни одного Рэндалла, хоть плачь. Ни на «Персефоне», ни на «Королевской Мести», ни на «Фебе». Роджер потер воспаленные веки и принялся за список пассажиров «Филиппа Алонсо». Название испанское, но корабль ходит под шотландским флагом. Вышел из порта Инвернесса под командой капитана Патрика О`Брайана.
Роджер еще не сдался, но уже начал подумывать о том, что он мог бы предпринять в качестве следующего шага, если все-таки Брианны не окажется ни в одном из пассажирских списков. Лаллиброх, конечно же. Он уже бывал там однажды, в своем собственном времени, и видел заброшенные развалины поместья; но сумеет ли он найти это место теперь, без путеводителя, автомобиля и приличных дорог?
И тут он замер, а его палец, скользивший по строкам, остановился в нижней части страницы. Нет, это не было то имя, которое он искал, это не была Брианна Рэндалл, но… но при виде очередной записи в него в голове словно ударил колокол. Фрезер, было начертано наклонными твердыми буквами. Мистер Брайан Фрезер. Нет, это не Брайан… и не мистер, кстати говоря. Роджер наклонился к журналу, всматриваясь в него до боли в глазах.
Роджер закрыл глаза, чувствуя, как сердце вдруг бешено заколотилось в его груди, а по всему телу прокатилась волна облегчения, пьянящая, словно здешнее темное пиво. Конечно же, тут написано «mrs», а не «mr», просто последняя буква почти слилась с предыдущей.
А имя… ну да, «Брайан» пишется почти так же, как «Брианна», только на две буквы короче… и при более внимательном исследовании Роджер понял, что клерк пропустил одну «н», а финальная «а» от спешки обратилась в неопределенный хвостик.
Она, конечно же, это она, это должна быть она! Ее имя было необычным здесь – ведь Роджер не нашел во всем этом толстом журнале ни единой Брианны, – и потому клерк записал его неправильно. А фамилия «Фрезер» объяснялась совсем просто; отправившись на поиски своего отца, девушка взяла его имя, то имя, которое принадлежало ей по праву рождения.
Роджер резко захлопнул журнал, словно боясь, что имя Брианны ускользнет со страницы, и несколько мгновений сидел совершенно неподвижно, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Нашел! Он заметил, что клерк со светлыми бровями удивленно посмотрел на него через стойку, и, смутившись, снова открыл книгу регистрации.
«Филипп Алонсо». Вышел из Инвернесса в четвертый день июля тысяча семьсот шестьдесят девятого года Курс – Чарльстон, Южная Каролина.
Роджер нахмурился, раздумывая над названием конечного порта Южная Каролина. Действительно ли Брианна направлялась туда, или просто села на первый попавшийся корабль, способный приблизить ее к цели? Он быстро пролистал последние страницы и убедился, что в июле в Северную Каролину не отправилось ни одного корабля. Да, похоже, она села на первый корабль, отправлявшийся в колонии, а дальше решила добираться по суше.
А может быть, он ошибается. По спине Роджера пробежал холодок, не имевший ни малейшего отношения к прохладному ветру, врывавшемуся сквозь разбитое окно позади. Он снова посмотрел на запись и убедился, что не мог ошибиться. Рядом с именем не стояло название профессии, как это было при записи мужских фамилий. Да, это безусловно «миссис», а значит, и «Брианна». И это именно его Брианна, он знал, он чувствовал…
Роджер закрыл журнал, встал и вернул его клерку.
– Спасибо, парень, – сказал он, радуясь тому, что ему не нужно стараться говорить без шотландского акцента – Ты не можешь мне сказать, какой корабль в ближайшее время пойдет в американские колонии?
– Да, – ответил клерк, одной рукой ловко забирая журнал, а другой принимая от очередного клиента плату за провоз груза – Да, это «Глориана». Она выходит через два дня в обе Каролины. – Клерк окинул Роджера взглядом. – А ты эмигрант или моряк? – спросил он.
– Моряк, – уверенно ответил Роджер. И, не обращая внимания на недоверчиво вскинутые брови собеседника, махнул рукой в сторону окна, за которым виднелся лес мачт. – Где я могу его найти?
По-прежнему выражая недоверие всем своим лицом, клерк кивнул в сторону двери:
– Ее хозяин обычно занимается делами в «Фриарсе», когда находится в порту. Наверняка он и сейчас там… капитан Боннет, так его зовут.
Клерк не стал произносить вслух то, что без труда можно было прочитать по его глазам; если Роджер – моряк, то он сам – африканский попугай.
– Ладно, то ghitte. Спасибо. – Вскинув руку в приветствии, Роджер собрался было уйти, но, обернувшись уже от двери, увидел, что клерк смотрит ему вслед, не обращая внимания на гомонящих клиентов.
– Пожелай мне удачи! – с усмешкой крикнул Роджер. Клерк усмехнулся в ответ – и похоже было, что он одновременно и восхищается Роджером, и немного завидует ему.
– Удачи, парень! – крикнул он и тоже взмахнул рукой. Но к тому времени, как за Роджером захлопнулась дверь, он уже углубился в разговор со следующим клиентом, держа наготове перо, чтобы записать нужные сведения.
Роджер нашел капитана Боннета в таверне, как и сказал ему клерк, – капитан сидел за столом в углу, окруженный густым облаком сизого дыма, к которому немало добавляла и собственная сигара капитана.
– Имя?
– Маккензи, – ответил Роджер, поддавшись внезапному порыву. Если Брианна сменила фамилию, то почему бы и ему не поступить так же?
– Так, Маккензи… Какой-нибудь опыт есть, мистер Маккензи?
Солнечный луч, прорвавшийся сквозь дымовую завесу, упал на лицо капитана, заставив того сощуриться. Боннет откинулся на спинку стула, уходя в тень, и оттуда всмотрелся в Роджера с неожиданной проницательностью. Роджер почувствовал себя неуютно.
– Мне приходилось выходить на ловлю сельди время от времени, в Минче.
Это не было полной ложью; в подростковом возрасте он действительно несколько раз выходил в море на рыболовецком судне, принадлежавшем другу преподобного. Эти эксперименты приучили его следить за состоянием своей мускулатуры и оставили в памяти перезвон колоколов на островах, а еще он с тех пор терпеть не мог селедку. Но он, по крайней мере, знал, как взяться за канат.
– А, ты крепкий парень, и ростом вышел. Но рыбак – совсем не то же самое, что матрос, будь уверен. – Быстрый, мягкий ирландский выговор капитана не позволял понять, являются ли его слова вопросом, или утверждением, или… или провокацией.
– Ну, я не думаю, что это дело требует такого уж большого умения.
Капитан Боннет почему-то почесал в затылке, взъерошив волосы. Его зеленые глаза остро глянули на Роджера.
– Может, там требуется побольше, чем ты можешь себе представить… но, конечно, в этом деле нет ничего такого, чему нельзя при желании научиться. Но что же могло такое произойти, если парень вроде тебя вдруг страстно захотел отправиться в плавание?
Глаза капитана неотрывно смотрели на Роджера. Парень вроде тебя. Что бы это могло значить, пытался понять Роджер. Вряд ли капитана насторожила его речь – он весьма старательно изгонял малейшие признаки оксфордского образования, подражая выговору островитян. Может быть, на нем слишком дорогая для потенциального матроса одежда? Или капитана насторожил опаленный воротничок и выгоревшее пятно на его пальто?
