Текст книги "Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход"
Автор книги: Диана Гэблдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Брианна едва дышала. Его глаза были темно-голубыми, добрыми… Она остановила взгляд на расстегнутом вороте его рубашки, сквозь который виднелись курчавые волосы, выгоревшие на солнце и казавшиеся почти белыми на фоне сильно загоревшей кожи.
– Вы… ты – Джейми Фрезер, ведь правда?
Он глянул ей в глаза – внимательно, твердо.
– Да, это я. – На его лице снова появилось выражение настороженности; глаза сузились, он быстро оглянулся по сторонам, посмотрел на дверь таверны… однако не заметил никакого движения вокруг. Он шагнул ближе к Брианне.
– Почему ты спрашиваешь? – тихо произнес он. – У тебя есть для меня какая-то записка, девочка?
Брианне вдруг дико захотелось рассмеяться, но у нее перехватило горло. Записка? От кого?
– Меня зовут Брианна, – сказала она. Джейми Фрезер нахмурился, в его глазах что-то мелькнуло. Он знал это имя! Он его слышал, для него оно что-то значило! Девушка нервно, тяжело сглотнула, чувствуя, как к ее щекам приливает жар, словно она наклонилась над горящей свечой… – Я твоя дочь! – выговорила она наконец, и собственный голос показался ей незнакомым. – Брианна.
Фрезер продолжал стоять как вкопанный, выражение его лица не изменилось ни на йоту. Но можно было не сомневаться, что он прекрасно расслышал сказанное; он сначала медленно побледнел, а потом бледность так же медленно сменилась болезненной алой краской, залившей кожу мужчины от выреза рубашки до линии рыжих волос… и это было похоже на степной пожар, и это было похоже на то, что происходило с самой Брианной…
При виде этой картины Брианну охватила бурная радость, пронесшаяся по всему ее телу, и кровь стремглав понеслась по ее венам, подтверждая их родство… Интересно, внезапно подумала она, смущается ли Фрезер от того, что способен так отчаянно краснеть? И не потому ли он научился сохранять полную неподвижность лица (точно так же, как научилась этому и сама Брианна), чтобы по возможности скрыть бешеный ток крови?
Мышцы ее собственного лица были напряжены до боли, но она все же сумела улыбнуться.
Джейми Фрезер моргнул, и наконец-то его взгляд оторвался от лица Брианны и медленно скользнул вниз по ее телу, и – с некоторым ужасом – Фрезер оценил вдруг рост девушки.
– Господи боже мой, – прохрипел он, – да ты здоровенная!
Кровь едва успела отхлынуть от щек Брианны, как тут же вернулась – на этот раз от злости.
– Интересно, а кто в этом виноват, как ты думаешь? – рявкнула она. Она выпрямилась и расправила плечи, уставившись на Фрезера. Стоя так близко от него, да еще перестав сутулиться, Брианна могла смотреть прямо ему в глаза, не задирая головы, – что она и сделала.
Он отпрянул, и наконец-то его лицо изменилось, маска от изумления слетела и разбилась на мелкие кусочки. Он сразу стал выглядеть намного моложе; теперь в его глазах светились и потрясение, и недоумение, и почти болезненная радость.
– О, нет, девочка! – воскликнул он. – Я ничего же такого не имел в виду, поверь! Просто… – Он замолчал, восторженно глядя на нее. Его рука поднялась, как бы против его собственного желания, и очертила в воздухе линию ее щеки, подбородка , шеи, плеча… но он, похоже, побоялся дотронуться до дочери. – Так это правда? – прошептал Джейми Фрезер. – Это действительно ты, Брианна? – Он произнес ее имя на горский лад – Бри-инах – и девушка вздрогнула при этом звуке.
– Да, это я, – хрипло, с придыханием ответила она И попыталась еще раз улыбнуться. – А что, сам не видишь?
Рот у Джейми Фрезера был широкий, с полными губами, но не такой, как у Брианны . – он был шире, резче очерчен, и казалось, что в уголках этих губ постоянно таится улыбка, даже когда Фрезер совершенно спокоен, и теперь эти губы шевельнулись, словно не зная, какое выражение им принять.
– Да, – сказал наконец мужчина. – Да, вижу.
Он наконец коснулся Брианны, и его пальцы осторожно пробежались по ее лицу, отвели прядь рыжих волос за ухо, нежно погладили подбородок.
Брианна снова вздрогнула, хотя его пальцы были теплыми и осторожными; по правде говоря, она даже ощутила щекой жар его ладони…
– Я как-то и не задумывался о том, что ты уже выросла, – сказал он, неохотно отведя руку. – Я видел твои изображения, но… ну, как-то я все еще представлял тебя маленькой девочкой… моим маленьким ребенком. Я просто не ожидал… – Его голос затих, но Фрезер продолжал смотреть на нее голубыми глазами, так похожими на глаза Брианны – темно-голубыми, с густыми ресницами… восторженно расширившимися.
– Изображения, – повторила она, задыхаясь от счастья. – Фотографии? Ты видел мои фотографии? Мама тебя нашла, правда? Когда ты сказал, что у тебя дома жена…
– Это Клэр, – перебил ее он. Широкий рот наконец-то разобрался в чувствах и пришел к окончательному решению, расплывшись в улыбке и заставив глаза вспыхнуть, как солнечные лучи, танцевавшие в зеленой листве. Джейми схватил Брианну и так крепко ее стиснул, что она даже испугалась. – Так ты ее еще не видела? Господи, да она с ума сойдет от радости!
Эти слова доконали Брианну. Ее лицо скривилось, и слезы, которые она сдерживала уже так много дней, хлынули по щекам настоящим дождем, наполовину задушив девушку, – она и смеялась, и плакала одновременно, и размахивала руками…
– Эй, незачем плакать, a leannan, незачем тревожиться! – пробормотал Джейми Фрезер. – Все в порядке, mannasachd, все в порядке…
– Да, я в порядке, и все в порядке… я просто… просто ужасно счастлива! – сумела наконец выговорить Брианна. Она достала носовой платок, вытерла глаза, высморкалась. – А что это значит – a leannan? И еще какое-то слово ты сказал…
– Так ты не знаешь гэльского, а? – спросил он, качая головой. – Ну, конечно, она не могла тебя научить, – добавил он негромко, словно обращаясь к самому себе.
– Я научусь, – твердо заявила Брианна, в последний раз шмыгая носом. – Так что это означает? A leannan?
Улыбка вернулась на лицо Фрезера, когда он посмотрел на Брианну.
– Это значит просто «милая, дорогая», – мягко пояснил он. – A mannsachd – «мое счастье».
Эти слова словно повисли в воздухе между ними, трепеща, как листья деревьев. Отец и дочь долго стояли молча, оба внезапно охваченные смущением и нежностью, не в силах отвести взгляд друг от друга, не в силах найти еще какие-то слова…
– Оте… – начала было Брианна, и вдруг умолкла, охваченная сомнением. Как ей называть его? Не «папа», нет. Папой всю жизнь был для нее Фрэнк Рэндалл; для нее называть так же другого мужчину выглядело как предательство. Джейми? Нет, на это она была неспособна; даже сейчас, когда Фрезер был до глубины души потрясен ее внезапным появлением, в нем чувствовалось нечто такое, что исключало подобное обращение. «Отец» выглядело слишком холодно и отстраненно… а Джейми Фрезер, каким бы он ни оказался вживе, не был ей чужим, нет.
Он заметил ее колебания и вспыхнувший на щеках румянец и понял, в чем состоит проблема.
– Ты можешь… ты могла бы называть меня «па», – сказал он. Голос его звучал хрипло; он замолчал и откашлялся. – Если… если хочешь, конечно, – неуверенно добавил он.
– Па, – повторила она и почувствовала, как улыбается сквозь остатки слез. – Па. Это по-гэльски?
– Нет. Это… ну, удобно, коротко.
И все вдруг стало простым и ясным. Он протянул ей руки.
Она шагнула вперед и поняла, что ошибалась: он оказался действительно таким огромным, каким она его себе представляла… и его сильные руки сомкнулись вокруг нее, такие сильные, что она и вообразить не могла ничего подобного…
После этого все вокруг Брианны словно заволокло туманом. Переполненная чувствами и страшно утомленная, она воспринимала дальнейшее как некую серию обрывочных образов, как вырванные из течения жизни отдельные кадры…
Лиззи, испуганно моргающая серыми глазами, щурящаяся на солнце, крошечная и бледная – на руках у коренастого чернокожего грума, говорящего с откровенным шотландским акцентом. Фургон, нагруженный стеклом и душистым деревом. Блестящие крупы лошадей, потрескивание деревянных колес, прыгающих по кочкам. Голос ее отца, низкий и теплый, рассказывающий ей на ухо о доме, который должен быть построен высоко на склоне горы, объясняющий, что там будут застекленные окна – это сюрприз для ее матери…
– Но для тебя это уже не секрет, девочка! – И веселый низкий смех после этих слов, смех, который, казалось, проникал в самое сердце Брианны.
Долгая поездка по пыльным дорогам, и голова дремлющей Брианны на отцовском плече, и его свободная рука обнимает ее за плечи, а в другой руке – вожжи… и она вдыхает незнакомый, новый для нее запах его кожи, а его до странности длинные волосы щекочут ей лицо, когда она немного поворачивается…
А потом – прохладная роскошь большого, полного воздуха дома, насыщенного запахами пчелиного воска и цветов. Высокая женщина с абсолютно белыми волосами и лицом Брианны, и голубые глаза, смотрящие мимо девушки… Длинные пальцы касаются лица Брианны, гладят ее волосы с бесстрастным интересом…
– Лиззи, – сказала Брианна, и очень хорошенькая женщина наклонилась к Лиззи, бормоча: «Иезуитское дерево»… и ее черные руки выглядели прекрасными на фоне желтовато-фарфоровой кожи Лиззи…
Руки… тут было слишком много рук. Все вокруг делалось, словно по волшебству, и мягкие тихие голоса приговаривали что-то, и все хлопотали над Брианной… Ее быстро раздели и окунули в ванну, она даже не успела выразить протест… ее тело погрузилось в душистую воду, чьи-то крепкие, уверенные пальцы растерли ее кожу, вымыли ее волосы лавандовым мылом… потом были льняные полотенца и маленькая чернокожая девочка – она вытерла ноги Брианны и присыпала их рисовой пудрой.
Чистое хлопчатый халат и босые ноги, скользящие по натертому полу… и восторг в отцовских глазах, когда он увидел ее. Потом обед… пирожки, и трюфели, и желе, и лепешки… и горячий ароматный чай, сладкий, заменивший, казалось кровь во всем ее теле…
Потом – хорошенькая светловолосая девушка, несколько хмурая; ее лицо казалось почему-то знакомым… отец называл ее Марселой. Лиззи, отмытая и завернутая в одеяло, обхватившая хрупкими пальцами кружку с остро пахнущим напитком… она была похожа на большой цветок, только что искупавшийся в утренней росе…
И какие-то разговоры, и какие-то люди, и снова разговоры… но лишь отдельные фразы прорывались сквозь сгустившийся вокруг Брианны туман.
– …Фархард Кэмпбелл лучше знает…
– Фергус, па, ты его видел? С ним все в порядке? «Па»?
Брианна краем ума отметила это слово, слегка негодуя, что некто еще может называть его так, потому что, потому что..
Голос ее тетушки, донесшийся откуда-то издалека, произнесший: «Бедная детка просто спит сидя; я слышу, как она посапывает. Юлисес, отнеси-ка ее в постель.»
И опять чьи-то руки – сильные, крепкие… они без малейшего усилия подняли ее… но от чернокожего дворецкого пахло вовсе не по-домашнему, не свечами или корицей, а свежими опилками и льняным бельем, как от ее отца…
Брианна перестала сопротивляться сну и уронила голову на грудь Юлисеса. Или это был Джейми Фрезер?
Фергус Фрезер мог говорить, как настоящий шотландец, но выглядел он при этом, как французский аристократ. Французский аристократ, держащий путь на гильотину, мысленно уточнила Брианна свое первое впечатление.
Смуглый, интересный, довольно хрупкий и не слишком высокий, он лениво, словно прогуливаясь, приблизился к скамье подсудимых и повернулся лицом к залу, высоко вздернув длинный нос. Рваная одежда, небритый подбородок и большой пурпурный синяк под одним глазом ничуть не уменьшали общего выражения аристократической презрительности ко всему окружающему. Даже металлический крюк, заменявший Фергусу Фрезеру недостающую руку, лишь усиливал общее впечатление романтического ореола, присущего людям с дурной репутацией.
Марсела слегка вздохнула, увидев его, и ее губы плотно сжались. Она наклонилась перед Брианной, обращаясь к Джейми.
– Что они с ним сделали, эти ублюдки?
– Ничего особенного. – Джейми слегка шевельнулся и жестом велел Марселе вернуться в исходное положение, и она замерла на своем месте, пылающим взглядом изучая судебного пристава и шерифа.
Эти двое едва смогли отыскать места, чтобы сесть; каждый квадратный дюйм пространства небольшого зала был забит до отказа, и в задней части, где скамей уже не было, толпились и гудели люди, и порядок в толпе поддерживался (и то с трудом) лишь благодаря солдатам в красных мундирах, стоявшим возле входной двери. Еще несколько солдат стояли на страже в передней части зала, рядом с местом судьи, а в углу за их спинами находился младший офицер, следивший за всеми.
Брианна видела, как этот самый офицер заметил в толпе Джейми Фрезера, и тут же по широкому лицу мужчины расплылось выражение ехидного удовлетворения, почти животного злорадства. От этого неприятного зрелища волоски на затылке Брианны шевельнулись, но ее отец ответил офицеру прямым твердым взглядом, а потом равнодушно отвернулся.
Наконец судья воссел в свое кресло и церемония отправления правосудия началась по всем правилам. Но это не было судом присяжных; разбирательство дела вел лишь судья со своими помощниками.
Брианна мало что поняла из разговоров накануне вечером, но утром, за завтраком, она сумела разобраться в сути происходящего, а заодно выяснила, кто есть кто в окружавших ее людях. Маленькая чернокожая женщина, которую звали Федрой, была одной из рабынь Джокасты, а высокий добродушный юноша с чарующей улыбкой оказался племянником Джейми, Яном, и, следовательно, ее двоюродным братом… и это открытие вызвало в душе Брианны такое же волнение, как то, что она испытала в Лаллиброхе. Очаровательная светловолосая Марсела была женой Фергуса, а сам Фергус, само собой, оказался французом, сиротой, которого Джейми неофициально усыновил в Париже как раз накануне восстания Карла Стюарта.
Досточтимый судья Конант, крошечный джентльмен средних лет, расправил свой парик, уложил складки мантии и распорядился о начале слушания. Из дела следовало, что вышеозначенный Фергус Клод Фрезер, житель графства Ровен, четвертого августа этого года, одна тысяча семьсот шестьдесят девятого от Рождества Христова, злоумышленно напал на некоего Хьюго Бероуна, полномочного шерифа поименованного графства, и похитил у него имущество Короны, которое находилось под охраной и попечительством шерифа.
Вышеназванный Хьюго, вызванный для дачи свидетельских показаний, оказался долговязым, неуклюжим парнем лет около тридцати, с явно неуравновешенным характером. Он непрерывно переминался с ноги на ногу, поворачивался в разные стороны все то время, пока ему задавали вопросы. Он утверждал, что встретился с обвиняемым на дороге в Буффало, в то время как он, Бероун, был занят преследованием в рамках своих служебных обязанностей.
Обвиняемый грубо оскорбил его по-французски, а когда он, шериф, пытался продолжить свой путь, погнался за ним, остановил, сильно ударил по лицу и отобрал собственность Короны, бывшую в распоряжении Бероуна, а именно – лошадь с седлом и уздечкой.
По предложению суда свидетель скривил рот в отчаянной гримасе, чтобы показать сломанный зуб с правой стороны – результат нападения.
Досточтимый судья Конант с нескрываемым интересом всмотрелся в остатки зуба и повернулся к арестованному.
– Да, действительно. Итак, мистер Фрезер, можем мы услышать ваше мнение об этом печальном событии?
Фрезер опустил нос на полдюйма, награждая судью не большей долей внимания, чем та, какой он удостоил бы таракана.
– Этот отвратительный кусок навоза, – начал он неторопливо, – напал…
– Заключенному следует воздержаться от оскорблений, – холодно перебил его судья Конант.
– Этот представитель закона, – снова заговорил Фергус, не моргнув глазом, – напал на мою жену, когда она возвращалась с мельницы, и мой маленький сын был с ней в седле. Этот… представитель закона… остановил ее и бесцеремонно стащил из седла на землю, заявив, что он забирает ее лошадь вместе с упряжью в счет уплаты налога, и оставил женщину с маленьким ребенком на дороге в пяти милях от моего дома, на жаре, в середине дня! – Он окатил Бероуна яростным взглядом, а тот в ответ лишь прищурился. Марсела, сидевшая рядом с Брианной, громко втянула воздух через нос.
– Какого рода налог задолжал обвиняемый закону? – прозвучал следующий вопрос судьи Конанта.
Темный румянец залил щеки Фергуса.
– Я ничего не должен! Это он утверждает, что за мою землю положено платить ежегодно по три шиллинга, но это неправда! Моя земля освобождена от этого налога, в силу того, что это часть земель, дарованных Джеймсу Фрезеру губернатором Трайоном! Я сто раз это объяснял этому вонючему salaud, еще когда он приезжал ко мне домой и пытался отобрать у меня деньги!
– Я ничего не слышал о таком даре, – угрюмо произнес Бероун. – Все эти фермеры готовы рассказать любую сказку, лишь бы не платить. Все они лжецы и бездельники!
– Oreilles enfeuille de choul
Легкая волна смеха пробежала по залу суда, почти заглушив замечание судьи в адрес говорившего. Брианна достаточно понимала французский, чтобы перевести сказанное: «Уши как цветная капуста!» – и она тоже не смогла сдержать смех.
Судья Конант вскинул голову и всмотрелся в публику, заполнявшую зал.
– Присутствует ли здесь Джеймс Фрезер?
Джейми встал и почтительно поклонился.
– Я здесь, ваша честь.
– Приведите его к присяге, бейлиф.
Джейми, должным образом поклявшись говорить только правду и ничего кроме правды, подтвердил тот факт, что он действительно является владельцем дарованных земель, и что упомянутый дар был совершен губернатором Трайоном, и что в условия гранта входит освобождение упомянутых земель от налогов на период в десять лет, и данный период истечет через девять лет, считая с настоящего момента; и наконец, Джейми сообщил, что Фергус Фрезер построил дом и создал зерновую ферму именно в границах дарованной территории, с разрешения его самого, владельца, Джеймса Александра Малькольма Маккензи Фрезера.
Внимание Брианны поначалу сосредоточилось исключительно на ее отце; она просто была не в силах оторвать от него взгляд. Он был самым высоким мужчиной среди присутствующих, и самым эффектным в своей снежно-белой льняной рубашке и темно-голубом сюртуке, подчеркивавшем цвет его слегка раскосых глаз и огненных волос.
Но потом какое-то движение в углу зала отвлекло ее, и, посмотрев туда, Брианна увидела того самого офицера, которого уже заметила прежде. Офицер больше не смотрел на ее отца, он пристально уставился на Хьюго Бероуна. Бероун едва заметно кивнул ему и сел, ожидая, пока Фрезер закончит свои показания.
– Что ж, видимо, показаний мистера Фрезера об освобождении его земель от налогов вполне достаточно, мистер Бероун, – мягко произнес судья Конант. – И следовательно, я должен принять к сведению…
– Он не может этого доказать! – выпалил Бероун. Он бросил взгляд на офицера, как бы в поисках моральной поддержки, и выпятил вперед длинный подбородок. – У него нет документов! Это просто слова Джеймса Фрезера!
По залу суда пробежал ропот; на этот раз в приглушенных голосах звучала угроза. Брианна без труда определила, что публика недовольна тем, что слова ее отца поставлены под сомнения; ее вдруг охватила гордость за Джейми Фрезера.
Однако ее отец не выразил ни малейшего недовольства услышанным. Он просто снова встал и поклонился судье.
– Если ваша честь позволит… – Он сунул руку во внутренний карман сюртука и достал сложенный лист плотной пергаментной бумаги с красной восковой печатью. – Ваша честь наверняка знакомы с печатью губернатора, я уверен в этом, – сказал Джейми Фрезер и, подойдя к столу судьи, положил на него бумагу. Судья Конант вздернул одну бровь, но внимательно рассмотрел печать, потом взломал ее, исследовал документ и отложил его в сторону.
– Это должным образом заверенная копия оригинальной грамоты дарования земель, – возвестил судья, – и она подписана его превосходительством Вильямом Трайоном.
– Да как он ее раздобыл? – ляпнул Бероун. – У него же времени не было съездить в Нью-Берн и обратно! – И тут же кровь отхлынула от его лица. Брианна посмотрела на офицера; его широкое лицо вдруг побледнело ничуть не меньше, чем физиономия Бероуна.
Судья бросил на шерифа острый, внимательный взгляд, но заговорил спокойным тоном:
– Учитывая, что документальное доказательство в настоящее время представлено в распоряжение суда, мы считаем, что ответчик не может быть обвинен в нападении и краже, поскольку спорная собственность является принадлежащей ему по закону. Что же касается избиения, то… – В этот момент судья заметил, что Джейми не вернулся на свое место, а продолжает стоять перед судейским столом. – Да, мистер Фрезер? Вы хотите сообщить суду что-то еще? – И досточтимый судья Конант аккуратно промокнул платком капельку пота, сползшую из-под его парика; в маленьком зале было так много народа, что атмосфера напоминала парную баню.
– Я прошу высокочтимый суд простить мне мое любопытство, ваша честь. Но… имеется ли у вас подробное изложение событий, описание нападения, сделанное лично мистером Бероуном, записанное с его слов?
Судья на этот раз вздернул обе брови, но быстро переворошил лежавшие перед ним бумаги и протянул одну из них судебному поверенному, ткнув пальцем в какое-то место на странице.
Бейлиф начал громко читать:
– Обвинитель утверждает, что упомянутый Фергус Фрезер ударил его в лицо кулаком, вследствие чего обвинитель упал на землю, а обвинитель тем временем схватил лошадь за уздечку, вскочил в седло и ускакал, выкрикивая оскорбления на французском языке. Обвинитель…
Громкий кашель, раздавшийся со скамьи подсудимых, привлек все взгляды к обвиняемому, – а он, очаровательно улыбнувшись досточтимому судье Конанту, достал из кармана носовой платок и демонстративно вытер лицо – нацепив упомянутый платок на железный крюк, заменявший ему левую руку.
– Ох! – выдохнул досточтимый судья, и его ледяной взгляд устремился к свидетельскому креслу, в котором съежился перепуганный до полусмерти Бероун. – Как вы объясните суду, сэр, что вы получили удар с правой стороны лица? Для этого напавший на вас человек должен был ударить вас левой рукой, но у него нет левой руки!
– Да, crottin, – весело сказал Фергус. – Объясни это.
Видимо, решив, что объяснения Бероуна – или попытки такого объяснения – следует выслушать в более интимной обстановке, досточтимый судья Конант объявил, что заседание суда закончено, а Фергус Фрезер объявлен невиновным по всем пунктам обвинения.
– Это я сделала, – гордо заявила Марсела, не отпускавшая руку мужа во все время торжественного пира, устроенного в честь победы в суде.
– Ты? – Джейми удивленно посмотрел на женщину. – Ты хочешь сказать, что заехала кулаком в физиономию представителю закона?
– Не кулаком, ногой, – уточнила Марсела – Когда этот дерьмовый сопляк тащил меня из седла, я его и лягнула в челюсть. Да он бы ни за что не сбросил меня на землю, если бы не схватил малыша Германа! – добавила она, разъярившись при воспоминании о минувших событиях. – Ну, а тут уж, конечно, мне пришлось спрыгнуть и подхватить ребенка.
Она погладила тонкие светлые волосики едва начавшего ходить малыша, державшегося за ее юбку; в кулачке малыш зажал кусок бисквита.
– Я что-то не совсем понимаю, – сказала Брианна. – Что, этот мистер Бероун не захотел признаться, что его ударила женщина?
– Нет, не в этом дело, – откликнулся Джейми, наливая еще одну кружку эля и подавая его Брианне. – Просто сержант Марчинсон старается напакостить, как может.
– Сержант Марчинсон? Это случайно не тот армейский офицер, что присутствовал в суде? – спросила Брианна. Она из вежливости сделала маленький глоток эля. – Тот, что похож на недожаренного поросенка?
Ее отец усмехнулся, услышав такое сравнение.
– Да уж, это точно он. Тут не ошибешься. Я ему не нравлюсь, – пояснил Джейми. – Это уже не в первый раз… да и не в последний. Он то и дело пытается подстроить какую-нибудь гадость, чтобы подловить меня.
– Но не мог же он надеяться, что в суде проскочит такое глупое обвинение! – воскликнула Джокаста, наклоняясь немного вперед и протягивая руку. Юлисес, стоявший рядом с ее стулом, тут же придвинул на необходимый дюйм блюдо с лепешками. Джокаста уверенно взяла одну и обернула безмятежные слепые глаза к Джейми. – Что, неужели действительно было необходимо ниспровергать Фархарда Кэмпбелла? – спросила она недовольным тоном.
– Да, необходимо, – ответил Джейми. И, видя недоумение Брианны, пояснил: – Фархард Кэмпбелл – постоянный судья в этом округе. Но если бы он вдруг не заболел так кстати, – Джейми снова усмехнулся, в его глазах плясали веселые чертики, – разбирательство могло бы затянуться до конца недели. А ведь как раз в этом и состоял их план, а? Марчинсона и Бероуна. Они намеревались предъявить обвинение, добиться ареста Фергуса и заставить меня уехать с гор как раз в самый разгар сбора урожая… и они вообще-то в этом преуспели, черт бы их побрал, – резко добавил он. – Вот только они рассчитывали на то, что я не успею получить в Нью-Берне копию дарственной к началу судебного разбирательства… да я и в самом деле не успел бы, назначь они суд на прошлую неделю. – Он улыбнулся Яну, и парень, который сломя голову скакал в Нью-Берн, чтобы раздобыть нужный документ, порозовел от смущения и спрятал довольное лицо в кружке с пуншем. – Фархард Кэмпбелл – хороший друг, тетя, – сказал Джейми, обращаясь к Джокасте, – но ты ничуть не хуже меня знаешь, что он настоящий крючкотвор, и никакого значения не имеет то, что ему во всех подробностях известен текст дарственной. Если бы я не предоставил суду доказательства, он бы счел своим долгом вынести решение не в мою пользу. А если бы он это сделал, – продолжил Джейми, снова поворачиваясь к Брианне, – мне бы пришлось опротестовывать вердикт, а это бы значило, что Фергуса переведут в тюрьму в Нью-Берне, и новое рассмотрение дела состоялось бы там. В конце концов все пришло к тому же самому результату, что и здесь… но мы с Фергусом оказались бы вдали от своих полей в самую горячую пору, и это обошлось бы мне куда дороже, чем можно выручить за весь урожай. – Он посмотрел на Брианну через край своей кружки, и его темно-голубые глаза вдруг стали очень серьезными. – Надеюсь, ты не думаешь, что я ужасно богат? – спросил он.
– Я вообще об этом не думала, – удивленно ответила девушка, и Джейми улыбнулся.
– Ну и хорошо, – улыбнулся Джейми. – Потому что, хотя у меня и в самом деле довольно много земли, окультурена пока что только самая малая ее часть; ну, нам-то этого хватает, хотя и с трудом, и мы можем засеять поля и прокормиться сами, да еще остается немножко для скота. Ну, и при способностях твоей мамы… – улыбка Джейми стала шире. – Она приносит дохода побольше, чем тридцать акров кукурузы и овса. – Он поставил на стол опустевшую чашку и поднялся. – Ян, ты присмотришь за погрузкой и отправишься с Фергусом и Марселой, хорошо? А мы с дочуркой поедем вперед, я думаю. – Он вопросительно посмотрел на Брианну. – Джокаста позаботится о твоей горничной. Ты ведь не против того, чтобы выехать поскорее?
– Нет, конечно, – ответила Брианна, тоже отодвигая чашку и вставая. – Можем мы двинуться в путь прямо сегодня?
Я достала из буфета бутылки, одну за другой, откупорила одну и понюхала содержимое. Если только что собранные травы не просушить как следует перед тем, как заложить на хранение, они могут просто-напросто сгнить в бутыли; а семена могут покрыться разнообразными формами плесневых грибков.
Мысль о плесени заставила меня в очередной раз вспомнить о моей пенициллиновой плантации. Или о том, что могло стать ею в один прекрасный день, если мне в полной мере повезет и если я буду в должной мере наблюдательна, чтобы поймать свою удачу. Из сотен видов плесневых грибков, что беззаботно произрастали на перепревшем, влажном хлебе, настоящим Penicittium был только один. Какие именно споры-паразиты усядутся на те куски хлеба, что еженедельно раскладывала для посева? Какие именно споры вообще успеют прорасти на этих кусках, чтобы я могла их заметить? И наконец, если на хлебе прорастет именно нужная мне плесень, как я смогу узнать ее?
Я предпринимала свои попытки уже больше года, но успеха пока не добилась.
Даже при том, что я постоянно рассыпала вокруг сушеные ноготки, бархатцы и тысячелистник, чтобы отогнать назойливых насекомых, остановить нашествие паразитов было невозможно. Да еще и мыши и крысы, муравьи и тараканы… в один прекрасный день я даже обнаружила в кладовой целую компанию белок, нагло занимавшихся грабежом, – они предавались разгулу над рассыпанной кукурузой и догрызали остатки моего семенного картофеля.
Единственным способом спасти съестные припасы было держать их в большом крепком сундуке, сооруженном Джейми, – ну да, или класть в толстостенные деревянные бочонки либо глиняные кувшины с плотно прилегающими крышками, способными противостоять напору зубов и когтей. Но запечатывать продукты таким образом, чтобы не допустить к ним четвероногих воров, означало заодно и лишить их доступа воздуха… а только воздух мог обеспечить нужную свежесть, которая в один ужасный день способна была стать единственным моим оружием против какой-нибудь болезни.
В каждом растении есть средство от какой-то болезни… если только ты знаешь, как к нему подойти. Я вновь ощутила боль утраты, едва только вспомнив о Наявенне; и не только по ней самой я грустила, но и по ее знаниям. Она научила меня лишь малой доле того, что знала сама, и я горько об этом сожалела… хотя и не так горько, как о том, что потеряла замечательного друга.
Но все же мне было известно кое-что, о чем и не догадывалась Наявенне… я знала о многочисленных достоинствах тех микроскопических растений, что составляли собой скромную хлебную плесень.
Правда, отыскать среди них нужное было весьма нелегко, а уж опознать и научиться использовать – и того труднее. Но я никогда не сомневалась в том, что эти поиски стоят любых усилий. Но…
Оставлять влажный хлеб в доме означало привлекать внутрь мышей и крыс. Я пыталась ставить тарелки с хлебом на буфет – но Ян по рассеянности слопал половину моего экспериментального антибиотического инкубатора, а мыши и муравьи прикончили остальное, пока меня не было дома.
Да, летом, весной и осенью было просто невозможно ни выставить хлеб наружу и оставить без присмотра, ни оставаться дома и постоянно присматривать за ним. Слишком много дел нужно было сделать, слишком часто меня звали принять роды или посмотреть больного, слишком много возможностей представлялось грабителям, чтобы на корню уничтожить мои эксперименты.
Зимой, конечно, паразиты исчезали, отложив яйца, и до самой весны впадали в спячку, спрятавшись под толстым одеялом палой листвы, защищающей их от холода. Но и воздух зимой был слишком холодным; слишком холодным, чтобы в нем оставались живые споры. Хлеб, который я выкладывала для проращивания плесени, либо просто корежился и засыхал, либо пропитывался влагой, в зависимости от того, на каком расстоянии от очага он находился; в любом случае, ничего на нем не вырастало, кроме разве что случайных оранжевых или розовых корочек: это были те грибки, что жили в складках человеческого тела. .
