Текст книги "Император и шут"

Автор книги: Дэйв Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

2

Вдоль каждого тракта Империи на определенном расстоянии друг от друга находились почтово-курьерские станции, каждая под собственным номером. Нумерация, естественно, начиналась от столицы. Поэтому, отправляя письмо сенатору Ипоксагу, Инос просто указала, что просит встретить ее на почтовой станции первого южного тракта. То, что дорога окончится станцией номер один, сомнений не вызывало, но куда двигаться дальше по городу, разыскивая дом сенатора, Инос не представляла, и встреча на станции, казалось ей, решала все проблемы. Единственно, чего не учла Иносолан, так это гигантских размеров самой станции.

Отправив вперед со специальным курьером письмо, Азак заметно снизил темп движения. Конечно, послание к сенатору будет доставлено без промедления, но все же не стоило гнаться за курьером и привлекать к себе внимание. Вчера ночью на постоялом дворе джиннов разбудили солдаты, вызванные бдительным хозяином. Но документы, состряпанные эльфами, снова выручили путников. Однако Инос все еще продолжала ждать разоблачения фальшивки. И дождалась... в сумеречный полдень на конечной станции южного тракта.

Дорога уперлась в скопление строений, больше напоминавшее небольшой городок, хоть и называлось оно почтовой станцией. Правда, в этом местечке соединялись три тракта: южный, восточный и питмотский. Кроме того, здесь имперская почта начинала и кончала свой бег по дорогам Империи. Здесь состоятельные путешественники оставляли почтовых лошадей вместе с каретами, меняя их на юркие и легкие городские двуколки или, наоборот, пересаживаясь в дорожные кареты, отбывающие в дальние края; лошади сдавались внаем как упряжками, так и поодиночке, для всадников; кроме того, желающие могли нанять на время поездки кучеров, форейторов и проводников, если желали. Административные павильоны, гостиничные строения, конюшни, дворы, паддоки кишели народом. Везде суетились посыльные, курьеры, носильщики, конюхи и конечно же карманники. Лошадей было вряд ли меньше, чем людей. Люди переговаривались, перекрикивались, лошади ржали и храпели, колеса карет и экипажей грохотали и плюхали по лужам, копыта цокали по мостовой, а башмаки чавкали по раскисшей грязи, создавая жуткую какофонию звуков, к которым добавлялся неумолкающий шелест дождя. Не только строения, но и сам воздух станции пропитался густым ароматом конского пота. И везде мелькали солдатские каски и мундиры.

Инос и не предполагала, что встретиться с кем-то, кого она не знала и кто не знал ее лично, окажется так затруднительно. Два последних дня она лелеяла мечту о сердечной встрече с вельможей-родственником, пусть очень дальним, надеясь на его гостеприимство, а главное, на отдых в более комфортабельных условиях, чем за полгода сумасшедшего путешествия. Безусловно, сенатор откликнулся на ее письмо и приехал за ней или послал кого-нибудь вместо себя, но Инос не представляла, как они отыщут друг друга. В послании она не осмелилась упомянуть, что путешествует в обществе четырех джиннов.

Сдав лошадей и карету, Азак получил деньги, и все пятеро вышли из конторы под дождь. Свирепо насупившись, но упорно храня молчание, Азак предоставил действовать Инос, однако она не знала, что делать, кроме как ждать. Минуты ползли мимо, лил дождь, а девушка осматривалась и спрашивала себя, куда же им в конце концов двинуться. Но эту проблему за них решили легионеры. Лошади и путешественники недолго мельтешили вокруг, внезапно поблизости от джиннов никого не осталось и со всех сторон в образовавшийся вакуум, как волчья стая на жертву, полезли солдаты, сверкая обнаженными мечами. Круг сомкнулся.

* * *

Окруженные кольцом легионеров, четверо джиннов во главе с Инос вошли в помещение с низким потолком, а потом поднялись по мрачной лестнице в каморку, где их уже ждали трибун, центурион и какой-то неприметный типчик. Сопровождавшие пленников десять легионеров промаршировали в комнату двумя шеренгами, но потом распределились широким полукругом, все еще щетинясь обнаженными клинками. Двери заперли на засов. Под окнами находился один-единственный стол и, как ни странно, никаких стульев. Инос охватил страх. Небольшую комнату не станут набивать людьми просто так, а в переполненном помещении нельзя было повернуться, не наткнувшись на чей-нибудь недобрый взгляд или мокрые доспехи. Запах кожи и лака ударял в нос, а дыхание людей она чувствовала даже через вуаль.

Трибун оперся спиной о стол и принялся рассматривать паспорт. Затем он одобрительно кивнул пятерым пленникам.

– Неплохая работа, – сказал он, указывая на бумаги. – Классическая фальшивка, к тому же великолепная.

– Нет, это не так, – заявил Азак.

Трибун снова улыбнулся и передал паспорт тщедушному типу. Тот был довольно молод, но уже почти лыс и выглядел истинным педантом – в общем, внешне безобиднейшая личность, тем и опасная; впрочем, иначе его здесь и не было бы. Эксперт поднес документ к глазам, повернулся к окну и стал внимательно рассматривать паспорт на свет, чуть ли не прижимая бумагу к кончику своего длинного носа.

– Да, отличная работа, – подтвердил он мнение трибуна. – Почти наверняка – эльфийская, – сказал он, любуясь каллиграфией.

Трибун, не переставая мило улыбаться, повернулся к Азаку. Трибун был староват, но для своих лет вполне крепок. Обнаженные руки и ноги его сильно загорели, а обветренное лицо соперничало цветом с бронзовыми доспехами, украшенными золотой инкрустацией. Дорогая, ладно скроенная форма выгодно маскировала рост трибуна. Он наверняка был человеком заслуженным, раз мог позволить себе роскошествовать.

– А теперь выкладывайте правду, – потребовал он.

– Ты прочел ее.

– Граждане, поименованные в этой «липе», никогда не слыхивали о вас.

– Еще бы! Я ведь приезжаю, а не уезжаю.

Азак врал не моргнув глазом. Зато Инос показалось, что ее сердце провалилось до самых пяток. Очевидно, понатыканные по всему тракту соглядатаи и смотрители с почтовых станций слали в столицу тревожные письма. Приливная волна доносов подоспела в Хаб как раз к их приезду. И власти озаботились взять подозрительных чужестранцев там, где легче всего избежать паники среди честных обывателей. Теперь их тщательно обыщут и не менее тщательно допросят с пристрастием.

Трибун критически осмотрел закутанную в покрывало фи– Инос.

– Открой лицо.

Для дам прятать себя от дорожной пыли было в порядке вещей, но оставаться под вуалью в помещении не практиковалось. Инос беспрекословно стянула с головы шляпу и размотала вуаль. Она столько времени не имела возможности вымыться, что была противна сама себе.

Трибун кивнул, будто лишний раз убедился в истинности полученных рапортов.

– Не из джиннов, ничего похожего. Поуэльф и полу... кто?

– Вот уж не эльф, – рассердилась Инос. – Имп и джотунн.

– Кто жег твое лицо и почему?

– Это мое дело и тебя не касается.

Он равнодушно пожал плечами, словно спросил мимоходом.

– Ты якшаешься со шпионами, шляешься в компании джиннов, значишься в этих подложных документах... Для дамы это многовато, как бы с тобой не случилось чего похуже...

– Еще не полдень, – спокойно ответил Азак.

– Что из этого? – повернулся к нему трибун.

– В полдень нас будет искать здесь некий вельможа. В твоих интересах попридержать свое любопытство до полудня, трибун.

– Неужели я выгляжу кретином? – скрестил на груди руки трибун. – Ты ничего не добьешься, оскорбляя меня.

– Если бы паспорт действительно был фальшивкой, как ты уверяешь, нас давно заковали бы в цепи. Документы необычны, согласен, но это уж не твоя забота. Просто потерпи до полудня. Я не стану уверять, что тебе ответят на все твои вопросы, но допрашивать нас тебе наверняка не позволят. – И Азак, копируя трибуна, тоже скрестил на груди руки.

В путешествии он основательно пропылился и пообтрепался, сквозь прорехи одежды кое-где виднелось покрытое рыжими волосками тело, но султан Араккарана хорошо разбирался в интригах и мастерски умел вести их. И он верно угадал, что трибун все еще сомневается в шпионских намерениях приезжих, хоть и очень хочет доказать их вину. Джинны сейчас были желанной добычей, но война пока еще не объявлена, и с этим приходилось считаться. Трибун, не только ловкий, но достаточно толковый человек, не мог не понимать, что ничьим донесениям нельзя верить.

Инос вконец извелась; ей казалось, что полдень давно прошел, а определить время по солнцу мешали тучи. Минуты текли, а сенатора все еще не было. Причин для задержки было предостаточно: он мог не получить ее письма, сенатора могло не оказаться в городе; в конце концов, он мог просто не поверить ее письму, посчитать его фальшивкой и сжечь. Хуже, если сенатор передал письмо тайной полиции, заботясь о собственной безопасности, а этот трибун всего лишь ломал перед ней комедию.

Но, несмотря ни на что, искра надежды продолжала теплиться в сердце Инос.

– У тебя есть сомнения, писец?

– О, никаких, – ответил лысеющий парень и швырнул свиток пергамента на стол.

– Отлично, – воскликнул трибун и обратился к центуриону: – Обыскать их.

Центурион вложил меч в ножны и знаком приказал двум легионерам сделать то же самое. Все трое подошли к Азаку. Султан только злобно сверкал глазами, но не сопротивлялся, пока они шарили по его карманам и поясу. Кошельки с заркианским золотом звякнули по крышке стола, рядом легли оба кинжала и пара тонких стилетов, о которых Инос и не подозревала.

Той же процедуре подверглись затем и остальные трое джиннов: Чар, Варрун и Джарким.

Покончив с мужчинами, трибун уставился на Инос.

– При вас есть какое-либо оружие или бумаги?

– Никаких.

– Поклянитесь в этом Богами Правды.

– Клянусь.

– Ладно. Теперь приступим. Начнем вот с этого, – кивнул он на Чара.

Два легионера вцепились в джинна, заломили ему руки за спину, впечатав лицом в стену, а центурион с большим знанием дела врезал рукой его по почкам и лягнул по лодыжке. Не выдержав, Азак рванулся вперед и замер на полушаге, остановленный частоколом острых клинков. Инос закрыла глаза, не в силах смотреть на этот ужас.

Терпения Чара хватило еще на пару зверских ударов, после чего он начал кричать. Азак в бессильной ярости вторил ему рычанием.

– Будешь говорить? – поинтересовался трибун.

– Ты пожалеешь об этом!

– Продолжай, центурион, и не будь щепетилен.

– Взгляните! – выкрикнул тщедушный писец.

Инос невольно раскрыла глаза. Лысый типчик все еще не отлепился от окна. Должно быть, он предпочел разглядывать двор по той же самой причине, по которой Инос зажмурилась.

– Трибун, в ворота только что вкатилась карета с гербом и в сопровождении преторианских гвардейцев.

– О Боги Мучений! – простонал трибун.

Все же до развязки было еще далеко. Преторианец имел звание на несколько рангов выше, чем трибун, но по сравнению с ветераном казался слишком уж юн. Однако, когда гвардеец обменялся с трибуном приветствиями, воинственного пыла в служаке сильно поубавилось.

В полной мере довольный собой и воинским званием, что подтверждал шлем с пышным плюмажем, всадник был великолепен. Даже слишком маленький подбородок не портил его очаровательную внешность. Самоуверенность юнца тоже была оправданной: любой, кто смог пробиться в преторианцы, имел влиятельных покровителей и почти наверняка являлся будущим ликтором.

Но в карете восседал не сенатор, а укутанная в меха дородная дама – молодая копия тетушки Кэйд. Выглядывая из теплого пушистого воротника, она пристально рассматривала холодным жестким взглядом насквозь промокшее хрупкое неприкаянное существо, стоящее в грязи перед дверцей кареты в окружении легионеров.

– Знаешь ли ты эту женщину? – мрачным голосом спросил трибун.

– Нет.

– Нет? – просветлел он.

– Мой отец получил письмо, где она утверждает, что является нашей родственницей, с которой никто из нас раньше не встречался. Более того, источник, которому нельзя не верить, сообщает, что та, чьим именем она назвалась, давно мертва.

Вся фигура трибуна излучала счастье.

Юный гвардеец молча нахмурился. Он уже сожалел, что вступился за Инос, презрев ее жалкий вид.

– Можете ли вы доказать, что вы та, за которую себя выдаете? – надменно спросил он.

Азак, вынужденный молчать, все сильнее и сильнее накалялся гневом.

– Я – Иносолан из Краснегара, а ты, похоже, леди Эйгейз.

Дородная дама в карете скептически вздернула бровь:

– Мое имя ни для кого не секрет.

– Кэйд много рассказывала мне о тебе.

– Что именно?

– Например, ты провела лето в Кинвэйле. Там ты покорила сердце молодого гвардейца... точно не помню имени... кажется, Айнофер.

– Претор Айонфью – мой муж. Ты плохо справляешься со своей ролью.

– Это не роль, а рассказ. Ну, она также упоминала некий концерт на спинете. В этот раз спинет не просто фальшивил, иногда он начинал самостоятельно издавать звуки, совершенно уродуя мелодию; возможно, это из-за ежа, ползавшего внутри инструмента. Или вот еще, насчет закрытой супницы; когда лакей поднял крышку перед Эккой...

– Иносолан! – пронзительно завопила вельможная леди. – Что с твоим лицом, дитя?! – Дородная дама с трудом спустилась по ступенькам из кареты прямо в раскисшую грязь и под дождем бросилась обнимать Инос.

– Да помогут тебе Боги, трибун, – нахально усмехнулся молодой преторианец, очень довольный собственной прозорливостью.

3

У Кэйд была манера изображать легкомысленную дурочку. Эйгейз переняла этот стиль, но в результате получилась гротескная пародия на герцогиню. Она болтала без умолку, хихикая и сюсюкая, но, будучи дочерью сенатора, сама решала, когда кривляться, а когда быть серьезной. Одного-единственного взгляда на беднягу Чара, избитого и окровавленного, хватило, чтобы от мягкости не осталось и следа. Глянув на свой эскорт, Эйгейз с деланным безразличием холодно произнесла:

– Тиффи, дорогой, сделай что-нибудь.

– Господин... – с лучезарной улыбкой подступил Тиффи к трибуну.

Вот когда все влияние имперской аристократии приготовилось обрушиться на этого несчастного заслуженного офицера. Чтобы срочно исправить положение, трибун спешно реквизировал карету и на свежей упряжке лично помчался со своей жертвой в лучший военный госпиталь в Хабе, да не один, а со свидетелем, Варруном, имея строгий приказ лично Эйгейз доложить о выполнении, причем непременно до захода солнца, иначе его карьера будет погублена.

Стойкость аристократки была безгранична. Когда Инос представила гиганта варвара как своего мужа, султана Азака из Алакарны, Эйгейз мило улыбнулась, даже глазом не моргнув, и протянула руку для поцелуя. Азак изысканно поблагодарил ее за честь, но извинился за то, что не может себе позволить дотронуться до благородной леди, так как слишком запачкан дорожной пылью.

Потом Эйгейз сотворила еще одно чудо, всего-то потому, что Инос не пожелала портить великолепную поплиновую обивку в сенаторской карете, справедливо считая себя слишком грязной. Администрация станции мгновенно выделила великолепные покои с горячими ваннами, мягкими полотенцами и чистыми одеждами. Инос почувствовала головокружительное упоение, словно все проблемы уже разрешились. Довершила эйфорию обильная трапеза, самая прекрасная за последние недели, и все же запомнились ей в основном только бесконечный и неумолчный щебет светского вздора ее родственницы и полное изумление на чисто выбритом лице джинна, вынужденного проявлять уважение к этой болтливой даме.

Впрочем, когда с неотложными делами было покончено и Инос с Азаком уселись в карету, а Джарким устроился на запятках этой же кареты с форейторами, леди Эйгейз повела беседу на отвлеченные темы. Преторианцы скакали впереди, расчищая путь, и карета, грохоча колесами по мостовой, беспрепятственно катилась вперед. Инос упорно боролась с охватившей ее на почтовой станции эйфорией, тщетно пытаясь вернуться с небес на бренную землю, понимая, что ощущение – свободы и безопасности пока еще эфемерно. Азак был рядом и, похоже, считал, что ловушка, в которую он залез, теперь захлопнулась. Инос догадывалась, что ее супруг вспоминает и придирчиво перебирает все подозрения относительно мотивов и действий королевы Краснегара. Сейчас Инос являлась хозяйкой положения, и конечно же султан, привыкший к предательствам, не доверял ей.

– Это очень долгая и неправдоподобная история, госпожа...

– Эйгейз, дорогая.

– О да, Эйгейз. Не проще ли будет начать тебе? Расскажи, что ты знаешь, а недостающее я дополню.

– Милая моя Инос, твое неожиданное появление заставило меня усомниться во всем, что мне казалось известным. Итак, первое, что мы услышали, это о неприятностях в северо-восточном Джалгистро. Прошлой весной там возобновились гоблинские набеги, и из-за этого однажды вечером отец вернулся из Сената вконец обозленным. Потом пришло известие, что ты потеряла отца. До сих пор верно?

– Да, – согласилась Инос.

Эйгейз пробормотала стандартное соболезнование и продолжила:

– Еще сообщалось, что ты вместе с Кэйд под военным эскортом возвращаешься в Краснегар. Дальше сплошные слухи, будто бы на обратном пути отряд попал в засаду, битва была короткая, а потом... ужасные зверства. Сенат... Можешь себе представить! Гоблины! Они хуже карликов! У Империи раньше никогда, никогда не было столь серьезных проблем с гоблинами. Мы с отцом конечно же беспокоились и за тебя, и за Кэйд, мы написали Экке. Но известие о твоей смерти и смерти Кэйд пришло раньше, чем ответ на наше письмо.

– Кто сообщил такое? – требовательно спросила Инос.

– Император, дорогая, – сочувственно вздохнула Эйгейз. – Это было официальное сообщение Сенату. Разумеется, отцу он рассказал раньше, мы ведь отдаленная родня, впрочем – обычная вежливость. Император сказал, что известие исходит от Олибино.

– Ага! – констатировала Инос и переглянулась с Азаком. С ее глаз словно пелена спала. Олибино в свое время не сумел ни выкупить Инос у Раши, ни выкрасть ее. Он решил расправиться с проблемой радикальным способом, заявив, что Инос мертва. Кто бы посмел усомниться в словах Хранителя-Стража? Вот почему, когда Инос добралась до Алакарны и больше уже никак не могла быть полезна колдуну, он, не долго думая, вновь отослал ее к Раше. Так и было!

– А как император решил с Краснегаром? – опередила Инос град вопросов, готовых слететь с язычка хозяйки.

Карета лихо мчалась по широкому проспекту мимо величественных зданий и грандиозных сооружений. Разумеется, Инос хотелось поглазеть на столицу, но она ясно сознавала, что сейчас никак не время предаваться праздности и заниматься осмотром достопримечательностей.

– Знаешь, это случилось уже после того, как здоровье государя начало ухудшаться, – замялась Эйгейз. – Консул Итбен... сейчас он, конечно, регент. Так вот, Итбен предложил, что, поскольку старшая ветвь отмерла – Кэйдолан была бы следующей после тебя королевой – ближайшим преемником является Анджилки. К тому же Краснегар не стоил войны с Нордландией, потому как у Империи много других проблем, хотя бы с гномами, не говоря уж о гоблинах; к тому же начиналась заркианская кампания. Вскоре доставили ответ от Экки, и отец смог доложить Сенату, что герцог не претендует на самостоятельное правление королевством. Компромисс устраивал всех – Анджилки получает номинальный титул, а править от его имени станет выбранный танами вице-король. Посол Нордландии согласился, и меморандум был подписан.

Эйгейз конечно же была не глупее, чем Кэйд.

– Удобный расклад, – пробормотала Инос, – но только не для жителей Краснегара.

– Ну, дорогая, император не отвечает за чужое, если только ты не захочешь провозгласить его своим сюзереном.

– Конечно нет! – поспешно заверила Инос. – Что ж, очевидно, Хранитель лгал.

После этих слов леди Эйгейз заметно побледнела и зажмурилась, а потом севшим голосом пролепетала:

– Случается, дорогая, что и Хранитель ошибается, я полагаю. А Кэйд, ты говоришь, цела и невредима, там, в... э...

– В Алакарне, – подсказав Азак.

– Благодарю, – смущенно произнесла Эйгейз, рассматривая загадочного варвара, и поспешила сменить тему на более безопасную. – Как все это необыкновенно удивительно! Анджилки и не подозревает ни о чем подобном!

Инос содрогнулась от недоброго предчувствия.

– Анджилки?

– Ах! Конечно же ты не знаешь! Он в Хабе, дорогая. Приехал пару дней назад в преужаснейшем состоянии.

– Анджилки? Герцог здесь?

– Ну да, дорогая. Регент вызвал его, когда... о-о-о, полагаю, ты и об этом тоже знать не можешь. – Эйгейз волновалась, чем дальше, тем больше, и, как все толстушки, потянулась к еде. Вытащив из ящичка коробку шоколадных конфет, она сняла крышку и принялась выбирать, какую съесть первой, но говорить не переставала. – По дороге с ним случилась неприятность, с Анджилки то есть, – он сломал ногу. Бедняжка, эта поездка для него стала кошмаром. Теперь он уже не герцог, он король... О Боги!

– Чего еще я не знаю? – допытывалась Инос.

– Хочешь шоколадку? Нет? А вы, ваше величество?

Азак тоже отказался от угощения, но попросил:

– Пожалуйста, зовите меня просто Азаком, – и после небольшой заминки добавил: – Раз мы все стали теперь одной семьей.

– О Боги! – пробормотала Эйгейз и съела подряд три конфетки, не спуская глаз с султана.

Действительно, не такое сейчас время в Хабе, чтобы гордиться родством с джинном.

– Почему регент вызвал Анджилки? – требовательно, спросила Инос.

– Из-за Калкора, дорогая. Он тан Нордландии...

– Я знаю о Калкоре. Он наш дальний родственник, очень дальний. – Вдруг Инос вспомнила видение в магическом окне и поморщилась. – На самом деле один раз я его видела. Чем отдаленнее родство с ним, тем лучше! Так что о Калкоре?

– Он... о, Великое Равновесие! – распахнула глаза Эйгейз и бросила в рот еще одну шоколадку. – Знаешь, дорогая, возможно, я сделала грубейшую ошибку.

– Что за ошибку?

– Что ж, что сделано, то сделано. Видишь ли, Инос, твое письмо пришло только сегодня утром, когда отец уже отправился во дворец. Я не верила в твое чудесное воскрешение потому-то и не послала сообщение отцу о тебе. Я чуть было вообще не отказалась от поездки. Мне пришлось менять планы, в частности, переносить на другой день примерку платьев. О Боги!

Азак молча хмурился. У Инос сердце выпрыгивало из груди.

– Ты начала о Калкоре, Эйгейз, – напомнила ей Инос.

Проглотив еще пару конфеток, та выпалила:

– Он тоже в Хабе. Вот что сейчас при дворе творится. Пират потребовал охранную грамоту, и регент, конечно, это ему предоставил, потому что джотунну ни за что не вернуться. Тан прибыл пару дней тому назад, и сегодня на повестке дня только один вопрос – Краснегар. Когда Анджилки добрался до нашего дома, отец сразу же отослал во дворец курьера с известием. Преторианцы явились прямо среди ночи, безжалостно вытащили беднягу прямо из кровати и забрали с собой...

– Краснегар? Сегодня? – вскричала Инос, чуть ли не кожей чувствуя взгляд Азака, пожиравшего ее глазами. – Нам, нужно ехать...

– О, во дворец уже слишком поздно, дорогая. Они заседают с утра. Даже я не могу пройти в Круглый зал, чтобы известить отца, и уж тем более провести тебя мимо стражи.

– Но что нужно Калкору?

– Ты абсолютно уверена, что не хочешь конфетку? Ах, дорогая, никто ничего не знает! Поговаривают, что тан вконец свихнулся и намерен биться с Анджилки за трон.

– Драться с Анджилки! – ахнула Инос, вспомнив мускулистого джотунна, увиденного ею когда-то в волшебном окне, и толстого увальня-герцога. Ее начал разбирать смех. Сама идея столкнуть этих двоих в поединке была абсурдной, и Инос, не в силах сдерживаться, расхохоталась.

– Это единственное правдоподобное объяснение присутствия в Хабе обоих претендентов на Краснегар, дорогая, – с тихим стоном закончила Эйгейз и кинула в рот последнюю шоколадку. – У джотуннов есть какой-то старинный варварский обычай разрешать каверзные споры между противоборствующими сторонами. Они называют это «Божьим Судом». Мне отец говорил.

– Драка на топорах! – вскричала Инос

Волшебное окно показало поединок на топорах между Рэпом и Калкором.

Но ведь Рэп мертв.

Азак улыбался.