Текст книги "Охота на «кротов»"
Автор книги: Дэвид Уайз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
В 1958 году Джо Бьюлик, оперативник, приехал ко мне в Берлин по официальным делам из штаб-квартиры и сказал: «Энглтон хочет, чтобы я спросил вас, что вы знаете о Герцеге. Он бежал». Энглтон знал, что он сбежал к израильтянам, но хотел знать, известно ли мне, как он сбежал и куда. Я ничего не знал. Я мало что мог рассказать Бьюлику. Разумеется, Энглтон огорчился. Это дружеская услуга, но едва ли для этого подключают разведслужбы».
Заместитель Энглтона «Скотти» Майлер также сказал, что Герцег перебежал в израильскую разведслужбу. «Моссад подтвердил это ведомству, – сказал Майлер. – Разумеется, это дело особенно заботило Энглтона, поскольку он вел израильские дела. Кроме того, существовала обеспокоенность относительно советского проникновения в Моссад. Энглтон проинформировал меня об этом деле в общих чертах, просто, чтобы я был в курсе».
Я обнаружил Белу Герцега в Будапеште в 1990 году. Ему было 78 лет, и он был слаб здоровьем, но он подтвердил, что исчез из резидентуры в Вене более сорока лет назад. Однако он отрицал тот факт, что стал работать на Моссад. «Я исчез, – рассказывал он, – и никогда больше не вступал в контакт с ведомством». Он отказался назвать причину своего исчезновения, хотя что-то говорил о «политических разногласиях» со своим начальством в ЦРУ. «Я не работал на израильтян», – сказал он.
В то время как Энглтон обшаривал мир, разыскивая его, Герцег тихо вернулся в Соединенные Штаты, где, по его словам, работал маклером в Нью-Йорке; затем несколько лет продавал «тойоты» в Корал-Гейблз (штат Флорида). В Венгрию он переехал примерно в 1982 году.
Николас Доумэн, поддерживавший связь со своими старыми коллегами по УСС, утверждал, что Герцег действительно уехал в Израиль, а затем в Австралию «после того, как он покинул ведомство». Но, сказал он, Герцег никогда не говорил о работе на Моссад. «Он вообще-то был откровенен со мной, поскольку нас связывала работа в УСС». Однако Доумэн подтвердил, что у Герцега «была размолвка с ЦРУ и он постоянно горько сетовал на ведомство».
Если Энглтон и был расстроен делом Герцега, которое ведомству удалось сохранить в тайне, то гораздо больше оснований для его беспокойства вызвало дело Эдварда Эллиса Смита, первого человека ЦРУ, когда-либо откомандированного в Москву. Смит родился и вырос в крепкой баптистской семье в Паркерсбурге (штат Западная Вирджиния), закончил университет Западной Вирджинии в 1943 году, во время второй мировой войны. Он пошел в армию, служил в Европе и заработал три Бронзовые Звезды за мужество. После войны работал в Вашингтоне, в армейской разведке, и изучал русский язык в разведшколе ВМС. В 1948 году он на два года уехал в Москву в качестве помощника военного атташе. К сентябрю 1950 года вернулся в Вашингтон и теперь был откомандирован в ЦРУ.
В 1953 году советский отдел ЦРУ собрался впервые направить своего человека в Москву. С его знанием русского языка, разведывательной подготовкой и предыдущей командировкой в советскую столицу Смит, которому тогда исполнилось 32 года, был явным кандидатом. Он ушел из армии, и ведомство направило его в Москву под дипломатическим прикрытием, в качестве атташе.
У Смита было особое задание. Годом ранее Петр Попов, подполковник ГРУ, вошел в контакт с ведомством в Вене. От советского отдела его руководителем был Джордж Кайзвальтер. Попов, которому дали псевдоним «Грэлспайс», стал первым агентом ЦРУ в советской разведке. Приобретение агента на месте, в стенах ГРУ (советской военной разведке), было большим событием в Лэнгли. Для обеспечения поддержки операции с Поповым в рамках советского отдела было создано специальное подразделение, получившее обозначение SR-9[42]42
В то время отдел назывался «Отдел Советской России». Отсюда сокращение SR-9. Впоследствии название изменили на «Отдел советского блока» (SB). Были и другие изменения и слияния. В последние годы отдел известен как «Советский / Восточноевропейский отдел» (SE)..
[Закрыть]. Задача Эдварда Эллиса Смита состояла в подборе тайников в Москве, чтобы у ЦРУ имелась возможность держать связь с Поповым в случае, если его отзовут из Вены обратно в штаб-квартиру ГРУ[43]43
Тайники – это потайные места, где агент может оставить ролики с пленкой или документы для последующего изъятия их оперативным работником. Места для тайников должны быть легкодоступными, но не настолько, чтобы дворник или играющие в парке дети случайно наткнулись на них. Как правило, ЦРУ использует пространство за батареями в подъездах домов или полые кирпичи либо пустоты за расшатавшимися камнями в стенах.
[Закрыть].
«Смит подыскивал места для устройства тайников и подготавливал их для Попова, – подтвердил Кайзвальтер. – Его выбор был никуда не годен. Попову не понравились места, выбранные Смитом. «Они паршивые», – жаловался тот. Смит, слава Богу, не знал, что готовит тайники именно для Попова».
Побывав в Москве, Попов проверил тайники, выбранные Смитом. Когда он вернулся в Вену и на конспиративной квартире встретился с людьми из ЦРУ, он был расстроен. «Чего вы пытаетесь добиться – погубить меня?» – спросил он. Попов жаловался, что тайники недоступны; было бы самоубийством использовать их[44]44
Жалобы Попова по поводу тайников описаны в автобиографии Пира де Сильвы, сотрудника ЦРУ, руководившего операцией обеспечения агента из ГРУ. Но де Сильва не указывал, что именно Смит выбирал для тайников. См. Silva P. de. Sub Rosa: The CIA and the Uses of Intelligence. – N. Y., 1978.—P. 69.
[Закрыть].
Смита уволили из ЦРУ, но дело, хотя и замятое, касалось гораздо большего, чем недовольства местом, выбранным для тайников. По мнению Кайзвальтера и других бывших сотрудников ЦРУ, Смит был сексуально скомпрометирован своей горничной, которая оказалась «ласточкой», женщиной – сотрудницей КГБ.
«В КГБ его прозвали «рыжий», – сказал Кайзвальтер. – Это был их шифр. У него были светло-рыжие волосы. Не огненно-рыжие. Рыжеволосой была и Валя, горничная. Он хвастался, что она делает отличный «мартини», и нам это не очень-то нравилось. Они (КГБ) вынудили Смита один раз выйти на встречу. Мы не знаем, что он тогда передал им. Они готовили вторую встречу, пытались организовать новые встречи».
Но Смит, понимая, что попал в большую беду, признался своему начальству, что угодил в «медовую ловушку» КГБ. По словам Пита Бэгли, который впоследствии занимался вопросами контрразведки в советском отделе, Смит доложил о попытке КГБ завербовать его в 1956 году, его вернули в США, допросили, а поскольку его ответы не вызвали восторга, его уволили.
Ни слова о катастрофе в Москве не просочилось. ЦРУ сумело держать под спудом тот факт, что первый сотрудник, которого оно когда-либо отправляло в Москву, попал в ловушку КГБ. Однако, как будет видно далее, Управление еще услышит о деле Смита.
Эдвард Эллис Смит переехал в Сан-Франциско и сделал блестящую карьеру как директор банка, писатель и эксперт по Советскому Союзу, а его неблагоразумное поведение в Москве осталось тайной, похороненной в прошлом. В числе его книг исследование об охранке, царской тайной полиции, и о молодых годах Сталина[45]45
См. Smith E. E. The Okhrana: The Russian Department of Police. – Palo Alto, 1967; The Young Stalin: The Early Years of an Elusive Revolutionary. – N. Y. 1967
[Закрыть]. По иронии, Смит делает вывод о том, что Сталин был агентом царской полиции в российском революционном движении.
В 1972 году Смита избрали в совет управляющих эксклюзивного Клуба содружества. Десять лет спустя, в субботу 13 февраля 1982 г. сразу после полуночи, в Рэдвуд-Сити Смит был сбит пронесшимся, по словам свидетелей, на большой скорости на красный свет белым «корветтом», при этом водитель скрылся с места происшествия. Полиция выяснила, что у Смита был портфель, в котором находились заметки для книги, в которой должны были фигурировать ЦРУ и КГБ, но представитель полиции также отметил, что, несомненно, причиной смерти явился несчастный случай. «Ни о каких тайнах не может быть и речи», – сказал он. На следующий день водитель автомобиля Дональд Пек, тридцати лет, дважды отбывавший срок за кражу со взломом, сдался полиции. Свидетель заявил, что Пек был пьян, но никакой проверки на наличие алкоголя в крови не проводилось, поскольку он явился в полицию лишь сутки спустя после происшествия. Позднее он не возражал против замены обвинений в непредумышленном убийстве человека путем наезда и в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии на обвинение в том, что он сбил человека и скрылся с места происшествия. 3 ноября Пек был приговорен к уплате штрафа в размере 750 долларов и тюремному заключению сроком на один год.
Контрразведка ЦРУ была напугана тем, что КГБ подловил Эдварда Эллиса Смита. Проблема оказалась более серьезной, чем те, которые нам приходилось когда-либо решать, – сказал «Скотти» Майлер. – Он признал, что был скомпрометирован, но не сделал полного признания относительно того, что он мог передать Советам».
Для Джеймса Энглтона дело Смита лишь подтверждало его точку зрения. Ведомство уже подверглось проникновению, его первый человек ЦРУ в Москве был скомпрометирован. Шефа контрразведки не надо было убеждать в наличии «кротов». Проблема заключалась в том, чтобы обнаружить их.
ГЛАВА 5
Московская резидентура
Пол Гарблер не сомневался, что предстоит хорошая выпивка на вечеринке по поводу его проводов. Во-первых, это был волнующий момент в истории ЦРУ: его только что назначили руководителем резидентуры в Москве.
Во-вторых, вечеринку устраивал у себя легендарный Уильям Кинг Харви, фальстафовский облик которого свидетельствовал о его пристрастии к спиртному. За спиной его называли «грушей» за его телосложение. Подстриженный под «ежик», бывший агент ФБР Харви был яркой и сильной личностью, всегда носил при себе оружие, выпивал три «мартини» за ленчем и имел приводящую в замешательство привычку засыпать на собраниях[46]46
Харви был известен в Управлении тем, что дремал на совещаниях личного состава. Во время одного такого совещания, проходившего в резидентуре ЦРУ во Франкфурте, Харви, как обычно, начал клевать носом, и его пиджак постепенно распахнулся, открыв взору собравшихся кобуру с пистолетом. Кто-то написал на листке бумаги «Самая жирная «пушка» на Западе» и водрузил его на живот толстяка.
[Закрыть]. Именно Харви во время одного из застолий в Берлине семь лет назад уговорил Гарблера, летчика ВМС, выйти в отставку и поступить на службу в ЦРУ. «А когда мы пили вместе с Харви, здорово надирались», – вспоминал Гарблер.
Менее чем за десять лет Гарблер прошел путь от сотрудника резидентуры в Берлине, где он служил под началом Харви, до человека, на которого пал выбор возглавить самую важную заграничную резидентуру ЦРУ. Гарблер имел все основания гордиться своим успехом.
Другими гостями у Харви были: Ричард Хелмс, в то время помощник заместителя директора по планированию; Томас Карамессинес, высокопоставленное должностное лицо директората по планированию; Эрик Тимм, начальник западноевропейского отдела, и Джеймс Энглтон. Именно эта небольшая группа высокопоставленных лиц Управления в конце 1960 года приняла решение о создании первой резидентуры ЦРУ в советской столице.
Основная задача Гарблера и, конечно, основная причина, побудившая открыть резидентуру в Москве, заключались в обеспечении средств тайной связи с главным агентом Управления в Советском Союзе полковником ГРУ Олегом Пеньковским. «До того времени Москву посещали одиночки, имевшие разного рода прикрытия, – пояснил Гарблер. – Резидентуры не было, – добавил он, – да и резидента тоже. Я стал первым законным резидентом в Москве».
Действительно, был повод для веселья. «Все изрядно набрались. Страсти накалились. Хелмс ушел первым. Энглтон зажал меня в угол и сказал: «Я работал с ФБР. Мы получили пару дел, когда источник возвратился в Советский Союз, и мы хотим поддерживать контакт. Давай завтра я сообщу тебе детали, и ты скажешь, сможешь ли ты заняться этим». На следующий день Энглтон сообщил мне местонахождение тайника». Гарблер согласился руководить агентом Энглтона в Москве.
Гарблер, высокий, крепкого сложения красивый мужчина, лицом походил на ковбоя из западных штатов, хотя и родился в Ньюарке (штат Нью-Джерси), а вырос на юге Флориды, где его отец успешно занимался строительным бизнесом. Гарблер поступил на службу в ВМС за несколько месяцев до событий в Перл-Харборе, а будучи курсантом авиационной школы в Джэксонвилле, он познакомился с Флоренцией Фицсиммонс, привлекательной армейской медицинской сестрой из Бейсай-да, в Квинзе, районе Нью-Йорка. Они поженились в разгар войны. Флоренция участвовала в итальянской кампании, высадилась в Салерно с Пятой армией и пересекла эту страну с юга на север. Пол летал на пикирующих бомбардировщиках, базировавшихся на авианосцах в Тихом океане, поэтому они не виделись два с половиной года, вплоть до окончания войны. Гарблер участвовал в первом и втором боях в Филиппинском море и у острова Чичи и был награжден тремя крестами «За летные боевые заслуги» и восемью медалями ВВС США.
После войны командование ВМС направило Гарбле-ра в Вашингтон изучать русский язык и осваивать специальность разведчика. В 1948 году он отправился в Сеул, Южную Корею, и стал личным пилотом президента Ли Сын Мана. В июне 1950 года, во время северокорейского вторжения, он находился в Корее.
Командование ВМС отозвало Гарблера в Вашингтон, а год спустя его направили на работу в ЦРУ; он прошел подготовку в разведшколе. В 1952 году, еще в составе ВМС, Гарблер выехал в трехлетнюю командировку в Берлин по линии ЦРУ. Под вымышленным именем Филиппа Гарднера Гарблер в качестве оперативного сотрудника руководил работой главного агента, Франца Койшвица, объектом работы которого был советский военный контингент в Карлсхорсте, в Восточном Берлине. Именно в Берлине Гарблер принял предложение Харви оставить военную службу и поступить на работу в ЦРУ.
В 1955 году он вернулся в штаб-квартиру, а на следующий год его направили в Стокгольм в качестве заместителя резидента. К 1959 году он опять в Вашингтоне, работает в советском отделе; это назначение помогло ему попасть в ограниченный список претендентов на должность резидента московской резидентуры.
30 ноября 1961 года Гарблер прибыл в посольство США в советской столице как помощник военно-морского атташе. В Москве возглавляемая Гарблером малочисленная резидентура ЦРУ функционировала под неусыпным наблюдением КГБ, которое осуществляли служащие посольства. Резидентура была настолько законспирирована, что даже выдающийся американский посол Ллуэллин Томпсон, добродушный, но проницательный профессиональный дипломат, не был уверен, кто из его подчиненных мог оказаться сотрудником разведки. Из-за «жучков», установленных КГБ, секретные разговоры в здании посольства приходилось вести в «пузыре» – защищенной комнате, оборудованной в другой комнате.
«Первый вопрос, который Томми задал мне в «пузыре» после моего приезда, – вспоминал Гарблер, – «Кто еще в посольстве кроме меня работает на ЦРУ?»» Гарблер смог сообщить всего несколько фамилий; резидентура была настолько малочисленной, что в его подчинении находилось всего несколько сотрудников[47]47
В большинстве случаев резидентура ЦРУ размещается в одном месте в здании посольства. По соображениям безопасности горстка сотрудников ЦРУ в Москве была рассредоточена по всему зданию. Гарблер должен был организовывать с ними встречи, прибегая к сложной системе сигналов. «Установление контакта с сотрудниками резидентуры на территории посольства во многом походило на подготовку тайной встречи с агентом, скажем, в Париже. Для связи с каждым офицером я использовал разные сигналы и места их постановки. В Москве иногда уходило два дня для того, чтобы встретиться с сотрудником резидентуры. Все встречи проходили в «пузыре»».
[Закрыть].
Через несколько месяцев к нему приехала жена Флоренция. Она преподавала в школе для детей дипломатов и помогала в erq разведывательной работе. «Она не имела оперативной подготовки, и перед ней не ставились оперативные задачи. Но она сопровождала меня в ряде поездок для обеспечения прикрытия. Если мне надо было изъять тайник в парке им. Горького, у меня не было причин появляться там одному. Но вместе с Флоренцией мы прогуливались по аллеям, я ей что-то показывал, и в конце концов мы опускались на скамейку. Там-то и был заложен тайник. Или при постановке сигнала мелом у какого-либо театра она обеспечивала мне прикрытие, заслоняя от глаз случайных прохожих. Она была мне хорошей помощницей».
Месяц спустя после приезда Гарблера в Москву Анатолий Голицын попросил политического убежища в Хельсинки. В то время Гарблер не имел оснований обратить особое внимание на этот факт, поскольку с головой ушел в выполнение своей основной задачи – осуществление тайных контактов с Олегом Пеньковским, которого ЦРУ считало своим самым важным агентом на территории Советского Союза[48]48
Голицын перешел на Запад всего две недели спустя после того, как Гарблер прибыл в Москву. «Я слышал об этом, – сказал Гарблер. – Пришла телеграмма из штаб-квартиры. В ней говорилось, что сотрудник КГБ попросил политического убежища в Хельсинки и КГБ рыщет по всему городу в поисках парня. Мы иногда наведывались в Хельсинки за покупками; в телеграмме рекомендовалось пока воздерживаться от подобных поездок. Я ответил, что не планирую поездку в Хельсинки».
[Закрыть].
«Нам удавалось проводить моментальные встречи с Пеньковским во время светских мероприятий, – рассказывал Гарблер. – К примеру, сотрудник посольства устраивал коктейль, на который приглашали Пеньков-ского. Во время поездок на Запад Пеньковскому показывали фото людей, которые могли ему что-то передать или забрать у него пленку. Он знал, что некий человек должен вступить с ним в контакт на этом вечере. Один или пару раз мы проделывали это. В разных местах, включая Спасо-хаус, резиденцию посла».
Гарблер встречался с Пеньковским лишь однажды. «Это было на приеме в Спасо-хаусе. У Пеньковского не было моего фото, он не знал, кто я». На приеме Гарблер, в соответствии со своим дипломатическим прикрытием помощника военно-морского атташе, появился в военной форме. Пеньковский полагал, что ведет приятную беседу с американским морским офицером, ему и в голову не приходило, что он говорит с резидентом ЦРУ.
Олег Владимирович Пеньковский, самый знаменитый агент ЦРУ, родился в 1919 году в Орджоникидзе, на Северном Кавказе, сын белогвардейского офицера, погибшего в Ростове в сражении с большевиками во время гражданской войны в России. Олега воспитывала мать; ради будущего своего сына она утверждала, что его отец умер от тифа[49]49
Семья была разобщена. Двоюродный дедушка Пеньковского, генерал Валентин Антонович Пеньковский, служил в Красной Армии. Он не избежал сталинских чисток, был брошен в тюрьму, но не расстрелян и героически сражался с фашистами во время второй мировой войны, стал командующим войсками Дальневосточного военного округа. Он занимал высокие посты в Советских Вооруженных Силах и был награжден тремя орденами Ленина. Однажды в Москве он встретился со своим внучатым племянником Олегом и, обмывая тайное воссоединение семьи, со слезами на глазах обещал никогда не упоминать, что его отец был белогвардейцем.
[Закрыть]. Олег поступил в Киевское артиллерийское училище. После нападения на Финляндию в 1939 году пехотную дивизию, в которой служил Пеньковский, направили на фронт. В следующем году его переводят на службу в Москву, где он знакомится с Верой Гапанович, дочерью могущественного советского генерала. В 1941 году, когда немцы напали на Советский Союз, Олега направили на Украину, где он получил восемь наград и осколочное ранение, в результате которого потерял сознание и четыре зуба. В московском госпитале Пеньковский познакомился с генералом (впоследствии маршалом) Сергеем Варенцовым, попавшим в автомобильную катастрофу.
Варенцову приглянулся молодой офицер-артиллерист, и он сразу же предложил ему стать адъютантом. Вскоре у него появилось для Пеньковского задание. Дочь Ва-ренцова, Нина, свет в его окошке, вышла замуж за еврея, некоего майора Лошака, у которого возникли неприятности с властями, поскольку он торговал автомашинами и запчастями на «черном рынке». Его арестовали во Львове и приговорили к расстрелу. Маршал направил Пеньковского ходатайствовать за него, однако тот приехал слишком поздно. «После того как приговор был приведен в исполнение, – рассказывал Джордж Кайзвальтер, оперативный сотрудник ЦРУ, который «вел» Пеньковского, – Нина Варенцова вытащила пистолет у одного офицера и выстрелила себе в голову. Пеньковский на собственные деньги устроил приличные похороны. Когда он вернулся к безутешному Варенцову, тот сказал: "Ты мне, как сын. Ты сделал все, что мог. Я поступил бы так же"»[50]50
Многие подробности биографии Пеньковского и его шпионской деятельности на ЦРУ сообщил автору Джордж Кайзвальтер в ходе нескольких интервью, состоявшихся в доме последнего под Вашингтоном. Ему поведал об этих событиях сам Пеньковский во время многочасовых опросов, когда полковник ГРУ трижды выезжал на Запад в 1961 году. Рассказанное Кайзвальтером добавляло много нового к версии, опубликованной в «Документах Пеньковского» (Нью-Йорк, 1965), воспоминаниях, якобы написанных Пеньковским и тайно переправленных из СССР. Но в действительности книга была подготовлена на основании переданного ЦРУ материала, который был получен в результате опроса агента на Западе.
[Закрыть].
Этот случай скрепил узы личной привязанности между могущественным маршалом и его молодым адъютантом. Варенцов способствовал поступлению Пеньковского в престижную Военную академию им. М. В. Фрунзе и уговорил его посвятить себя разведывательной деятельности. Пеньковский женился на Вере Гапанович, и его звезда начала восходить. В 1955 году его направили в Анкару, в Турцию, исполняющим обязанности резидента ГРУ. Через шесть месяцев генерал ГРУ Николай Петрович Рубенко (настоящая фамилия Савченко) прибыл в Анкару, чтобы возглавить резидентуру. Вскоре между Пеньковским и его задиристым руководителем, который был гораздо старше его, установились натянутые отношения. Пеньковский, кроме того, невзлюбил своего напарника в Анкаре, офицера ГРУ Николая Ионченко, впоследствии советника Хо Ши Мина в Ханое[51]51
Неприятности обрушились, когда резидент ГРУ получил приказ из Москвы. Джордж Кайзвальтер рассказывал: «Пришла телеграмма: отложить проведение операции, так как шах Ирана находится с официальным визитом в стране. Все враждебные разведслужбы мира соберутся здесь – не засветитесь. Вопреки распоряжениям Москвы Ионченко намеревался поддерживать связь с агентом-турком, у которого имелись карты ВВС США. Пеньковский позвонил в турецкую службу безопасности, и они задержали Ионченко и выдворили из страны. Турка расстреляли. Пеньковскому поручили сопровождать Ионченко в Москву. Рубенко сделал жизнь настолько невыносимой, что Пеньковский направил в Москву телеграмму по каналам КГБ. Она попала в Центральный Комитет. Хрущев вызвал Рубенко и Пеньковского. Стиль руководства генерала был осужден, и его убрали из ГРУ. Пеньковского наградили за бдительность и перевели на новое место службы.
Но к нему теперь относились настороженно за то, что он выступил против своего начальника – генерала. Потребовалось вмешательство маршала Варенцова, чтобы Пеньковский получил направление в Военную академию им. Ф. Э. Дзержинского в Москве на девятимесячный курс по ракетной технике.
[Закрыть].
Пеньковский возвратился в Москву в 1956 году и готовился к поездке в Индию, когда КГБ наконец докопался до факта, что отец Пеньковского был белогвардейским офицером. В итоге с него сняли подозрения, но понизили в звании и назначили в отборочную комиссию ГРУ. К этому времени Пеньковский все сильнее разочаровывался в своей служебной карьере. В ноябре 1960 года его переводят в Государственный комитет по координации научно-исследовательских работ (позже Госкомитет по науке и технике), а это означало работу с иностранными бизнесменами и официальными лицами и возможность выезда за границу. Но уже до того, как ему представилась такая возможность, Пеньковский принял важное решение.
За три месяца до этого, в августе 1960 года, Пеньковский предпринял первую из четырех попыток предложить свои услуги Западу. Когда полковник ГРУ возвращался домой из летнего отпуска, проведенного в Одессе, поезд сделал остановку в Киеве, чтобы прицепить к составу вагоны другого поезда, следовавшего с Кавказа. Выйдя на платформу, полковник заметил двух американцев, студентов колледжа, разговаривавших по-русски. На следующий день в Москве Пеньковский наткнулся на тех же студентов в парке «Сокольники», проследовал за ними до гостиницы «Украина» и подошел к ним. Он протянул им пакет и попросил доставить его в американское посольство.
«Они взяли пакет, – рассказывал Кайзвальтер. – Морские пехотинцы учили студентов не брать у русских никаких вещей. Я был в штаб-квартире, когда пакет был доставлен курьером. Боже мой, мы схватились за голову и обезумели. Все было напечатано на машинке. От первого письма можно было заплясать на месте. Я офицер разведки. Мой народ страдает. Хрущев толкает мир к третьей мировой войне. Я хочу предложить свои услуги. Я понимаю, что одного этого письма недостаточно. На третьей и четвертой страницах вы найдете план местонахождения тайника и места постановки условного сигнала, указывающего, что тайник заложен. Мне нужны точные инструкции о том, как я могу безопасно доставить вам пакет, содержащий все подробности о полном советском ракетном арсенале, обычном и ядерном»».
Кайзвальтер оживился, рассказывая об этом, несомненно, самом волнующем моменте в его разведывательной работе. Письмо Пеньковского, сказал он, «содержало самый невероятный перечень абитуриентов в Военно-дипломатическую академию, которая является у них высшей разведывательной школой, а также биографии кандидатов, распределение после окончания академии и знание языков». Для разведки это было «золотое дно», какого ЦРУ еще не видело[52]52
Кайзвальтер говорил об именах, содержавшихся в этом списке, что «четверть этого списка составляли люди, специально обученные работе в качестве нелегалов. Они были отмечены звездочкой. Агент, владевший французским, направлялся в Ливан, другой, говорящий по-английски, – в Израиль и т. д.». Чтобы подтвердить ценность списка Пеньковского, ЦРУ поручило десяти оперативным работникам проанализировать все, что было известно об офицерах ГРУ. Была проведена проверка картотеки, и ЦРУ смогло идентифицировать 40–60 имен, находившихся в списке. «У нас были фотографии приблизительно двадцати пяти человек, – заявил Кайзвальтер. – Те, на кого не было никаких данных, никогда не выезжали из СССР».
[Закрыть].
«Но у нас не было агентуры в Москве, – сокрушался Кайзвальтер. – Мы не ответили на письмо Пеньковского». Как это ни парадоксально, но ЦРУ не имело в советской столице никого, кто бы мог ответить на предложение Пеньковского. В Москве не было резидентуры ЦРУ.
«Приблизительно в октябре 1960 года мы получили телеграмму из МИ-6,– продолжал Кайзвальтер. – В ней сообщалось, что два английских бизнесмена сообщили о каком-то чокнутом по фамилии Пеньковский, в гражданской одежде, который угощал их в Москве. Пеньковский попросил их доставить пакет в американское посольство. Они отказались. «Возьмите, прошу вас, мою визитную карточку». Они согласились. На карточке было указано местонахождение учреждения – на улице Горького. На обратной стороне он написал: «Пожалуйста, звоните по этому номеру (домашнего телефона) в десять утра в любое воскресенье из телефонной будки».
Прошел еще месяц, и мы попытались направить в Москву одного нашего парня. У нас там не было никого, кто бы говорил по-русски. Некем было руководить, никаких агентов. Мы послали туда одного из наших людей в качестве помощника офицера по снабжению». Он поселился в доме, в котором проживали иностранцы, но обслуживался он советскими гражданами.
«Тем временем мы пытались составить представление о Пеньковском. Мы не могли понять, как офицер военной разведки может ходить по Москве в гражданской одежде». В конце концов ЦРУ нашло ответ. Пеньковский был направлен на работу в гражданский научный комитет.
Примерно в то же время канадский дипломат Уильям Вэн Влайет, недавно возвратившийся из Москвы, вылетел в Вашингтон из Оттавы, чтобы встретиться с Кайз-вальтером. По всей вероятности, Вэн Влайет работал в Королевской канадской конной полиции, которая в то время выполняла функции контрразведки в этой стране. Пеньковский, рассказывал Вэн Влайет, подошел к нам с Джеймсом Гаррисоном – другим канадским официальным представителем – в московской гостинице «Нацио-наль» и вручил свою визитную карточку и запечатанный конверт, в котором, по его словам, находились чертежи советских баллистических ракет. И опять Пеньковский попросил доставить пакет американцам. Гаррисон, сообщил Вэн Влайет Кайзвальтеру, был весьма напуган тем, что Канаду впутывали в дело, смахивавшее на американскую разведывательную операцию. «Я думал, что его хватит удар», – сказал Вэн Влайет.
Канадцы продержали у себя пакет одну ночь, заметил Кайзвальтер. Затем они позвонили Пеньковскому, встретились с ним и сказали: «Вот, заберите свой пакет». Пакет был возвращен Пеньковскому не вскрытым[53]53
В официальных документах, изданных канадским правительством в начале 1991 года, указана дата установления Пеньковским контакта в гостинице «Националы» – 9 января 1961 года. Блэр Сиборн, канадский поверенный в делах в Москве, одобрил решение наотрез отказать Пеньковскому. Впоследствии его заменил новый посол, Арнольд Смит, который организовал контакт Пеньковского с МИ-б, как указано в этих документах. См. Beeby D. We Nearly Did It Again, // Ottawa Citizen. – 1991.– March 1.– P. A2.
[Закрыть].
Таким образом Пеньковский сделал уже три попытки связаться с ЦРУ, но безрезультатно. То, что случилось позднее, могло бы отбить охоту у любого другого менее настойчивого шпиона. «Наш человек уже был на месте, в Москве, – рассказывал Кайзвальтер. – Мы послали ему сообщение для Пеньковского: «Пожалуйста, не входите больше ни с кем в контакт, не пытайтесь передавать пакет в интересах вашей собственной безопасности, наберитесь терпения, мы свяжемся с вами». Оперативный работник знал, что в доме, где он поселился, он окружен Советами, и начал сильно пить. Он не смог найти телефонной будки до 11.00 часов утра, то есть с опозданием на час, и тогда он симпровизировал. Сообщение, которое он передал Пеньковскому, было изрядно искажено. Он был пьян. Теперь он преподает в какой-то школе в Западной Вирджинии».,
В апреле 1961 года Карлтон Свифт-младший, начальник операций ЦРУ в лондонской резидентуре, наследник миллионов своей семьи, занимающейся упаковкой мясных продуктов, сообщил, что один английский бизнесмен, Гревил Винн, встречался с Пеньковским в Москве, «Пеньковский водил его по вечеринкам, – говорил Кайзвальтер. – Когда Винну настало время уезжать, Пеньковский вытащил конверт и попросил доставить его в американское посольство в Лондоне».
МИ-6 привлекла к работе Винна, который постоянно наезжал в Советский Союз и страны Восточной Европы в качестве курьера Пеньковского. Он привез конверт в Лондон. Наконец, в последних числах апреля 1961 года ЦРУ впервые встретилось лицом к лицу с Пеньковским, который прибыл в Лондон в качестве главы советской торговой делегации. Кайзвальтер вместе с другим оперативным работником Джозефом Быоликом вылетел в Лондон, где они встретились с Гарольдом Шерголдом и Майклом Стоуксом из МИ-6 в рамках теперь уже совместной англо-американской операции. Они поселились в лондонском отеле «Маунт Ройял» близ Марбл Арч, где делегацию Пеньковского принимала на другом этаже группа руководителей английских стальных корпораций. Кайзвальтер послал Пеньковскому записку, в которой просил прийти в его номер по внутренней пожарной лестнице.
«Мы ждали. Раздался стук в дверь. Это был Пеньковский в гражданской одежде. «Это мы писали вам»», – сказали мы. В доказательство сотрудники ЦРУ показали Пеньковскому копию его первого письма.
«Пеньковский снял пиджак, – продолжал Кайзвальтер. – Из-под подкладки он вытащил конверт и вручил его нам. «Вы не так много знаете обо мне», – сказал он и поведал историю своей жизни. «Вы располагаете временем?» – спросил он. Время у нас было».
Это был первый из серии интенсивных опросов Пеньковского, проводившихся в то лето в Англии и Франции. Из Лондона команда сотрудников ЦРУ и МИ-6 последовала за Пеньковским в Бирмингем и Лидс. В этих трех городах за пятнадцать дней с ним было проведено семнадцать тайных встреч.
Во время одной из них Пеньковский сделал потрясающее предложение: в случае, если война будет неизбежна, он может, если ЦРУ и МИ-6 пожелают, спрятать миниатюрные атомные бомбы в стратегически важных пунктах вокруг Москвы и уничтожить советскую столицу.
«Он назвал двадцать девять исключительно важных точек в Москве, – говорил Кайзвальтер. – Он описал каждое такое место, все значительное с военной точки зрения. Основную штаб-квартиру, московского военного командования, резервную на случай чрезвычайной ситуации, расположенную под землей в заброшенных московских туннелях, штаб-квартиру артиллерийского командования. Мы не прерывали его, поскольку нам было полезно получить перечень этих стратегических объектов.
Он хотел, чтобы мы дали ему бомбы достаточно небольшого размера, которые могли бы поместиться в чемодане. Его замысел состоял в следующем: проехать по Москве на такси с чемоданами, набитыми атомными бомбами, и замаскировать их в урнах, узких проходах между домами или других местах». А как их установить в положение боевой готовности? «Это должны были быть бомбы с часовым механизмом, – рассказывал Кайзвальтер, – установленным на одно и то же время, дающее ему возможность уехать». План Пеньковского развязать третью мировую войну с помощью такси и чемоданов поразил сотрудников ЦРУ и МИ-6 своей абсурдностью, но они не хотели отбивать у него охоту сотрудничать. «Мы сказали ему, что у нас нет такого оружия, – вспоминал Кайзвальтер, – но если оно у нас появится и возникнет необходимость, мы свяжемся с ним, – Кайзвальтер улыбнулся. – А мы получили двадцать девять объектов».
В Лидсе случай с кистоунской полицией чуть не закончился арестом Кайзвальтера. «В штаб-квартире сказали, что я должен поехать в Англию под видом шотландца по имени Макэдам. Я зарегистрировался в Лидсе в одном из отелей. Шел проливной дождь. Я только что встретился с Пеньковским на улице. «Мы можем поговорить?» – спросил я. «Да, у меня есть два часа». Мы пошли в мой отель. В вестибюле было много народу. «Я войду. Вы следуйте за мной», – сказал я. Я прошел через вращающуюся дверь в вестибюль. Он не появлялся. Я решил, что, возможно, он меня не понял. Я вышел на улицу. А пока я выходил через вращающуюся дверь, он входил. Люди в вестибюле оторвались от своих газет. Что это за клоуны?»
Дело принимало плохой оборот: Кайзвальтер вернулся в отель – прямо в руки полиции. «Меня арестовали в вестибюле. Задержали во всяком случае. Меня спросили: г-н Макэдам, что вы здесь делаете? Это владения Королевы. Владения Королевы? Я не мог понять, о чем речь. Выяснилось, что речь шла о переписи каждые десять лет. Если вы приезжаете в этот период, вам необходимо зарегистрироваться в полиции, а я этого не сделал. Да я и бланка-то не мог заполнить. Я даже не знал имени своего «отца» – шотландца. Я поехал в МИ-6, и они, умирая со смеху, заполнили требуемую форму».
Перед отъездом из Англии Пеньковскому вручили новейший фотоаппарат, изготовленный техническими специалистами МИ-6, для переснятия документов. Он выглядел как фотоаппарат «минокс», но был специально предназначен для этой задачи, и в нем использовалась сверхчувствительная пленка[54]54
Этот фотоаппарат имел фиксированную полевую диафрагму – f8 и фиксированную скорость затвора – одну сотую долю секунды. Пеньковского научили пользоваться источником света мощностью от 60 до 100 Вт. Его предупредили, что максимальный размер документа, который можно сфотографировать в одном кадре, – 17,5 х 21 дюйм (дюйм= 2,54 см). Любой документ большего размера потребует два кадра.
[Закрыть].
В июле Пеньковский возвратился в Лондон с делегацией советских технических экспертов. Он передал Винну кучу пленок и документов и вновь встретился с четверкой сотрудников ЦРУ – МИ-6.
Совместная команда разработала для Пеньковского процедуры дальнейшей передачи секретов после его возвращения в Москву. Его контактами должны были стать Винн и Дженет Энн Чисхолм, бывшая секретарша Шерголда, а теперь жена начальника московской резидентуры МИ-6 Родерика Роари Чисхолма. Она прилетела в Лондон из Москвы для встречи с Пеньковским, чтобы тот знал, как она выглядит.
Пеньковскому дали график работы связи ЦРУ под кодовым названием «Yo-Yo-51» и одноразовый блокнот с русским алфавитом для расшифровки кодированных сообщений, которые будут передаваться ему в Москву на коротких волнах из Франкфурта[55]55
Блокнот одноразового использования представляет собой тонкую книжечку, содержащую произвольные группы цифр, которые агент использует для расшифровки полученных сообщений. Второй единственный экземпляр блокнота хранится в разведывательной службе, которая контролирует агента. Судя по названию, каждая страница блокнота используется только один раз и затем уничтожается. Иногда блокноты изготавливают из съедобной бумаги. Поскольку существуют только два экземпляра блокнота, расшифровать код невозможно.
[Закрыть]. В случае с Пеньковским ЦРУ передавало фонограмму, представляющую собой своего рода измененную азбуку Морзе. Она звучала как Морзе, но фактически представляла собой постоянный, но явно бессмысленный набор точек и тире. Пеньковского проинструктировали, что в субботу и воскресенье в полночь он должен надевать наушники и слушать радиоприемник марки «Сони», который ему купил Кайзвальтер за 26 долларов. В полночь предполагалось передавать позывной Пеньковского – группу из пяти цифр, – а вслед за ней ложную группу, последние три буквы которой должны означать, сколько настоящих групп ему следует ждать в следующей передаче. Если бы КГБ прослушивал эту передачу, то сообщение ничем не отличалось бы от предшествующего набора точек и тире; и только Пеньковский мог расшифровать текст с помощью своего блокнота одноразового использования.
