Текст книги "Охота на «кротов»"
Автор книги: Дэвид Уайз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА 18
Закон о пособиях «кротам»
В 1964 году Ричард («Душан») Кович, хотя и понял, что что-то непонятное отрицательным образом повлияло на его карьеру, продолжал добросовестно работать в качестве «охотника за умами» ЦРУ, то есть оперработника, владеющего русским языком, который по первому приказу мог вылететь куда угодно для осуществления вербовочного подхода к сотруднику КГБ.
Осенью 1966 году Ковича направили на «Ферму» делиться своим опытом с молодыми разведчиками. Через три года он возвратился в штаб-квартиру, где читал лекции и проводил занятия, но, как казалось, просто дотягивал свой срок до отставки. К началу 1974 года, когда ему исполнилось 47 лет, стало ясно, что он уже никуда не поедет. В феврале «Душан» Кович решил «укладывать чемоданы».
К тому времени он понял, что Ингеборг Лигрен («Сатинвуд-37»), Михаил Федеров («Экьют») и Юрий Логинов («Густо») – три его ценных агента – находились под подозрением. Но он еще не знал, что сам находится под «колпаком» как предполагаемый советский «крот».
На церемонии отставки Ковича Уильям Колби наградил его медалью ЦРУ и двумя другими знаками отличия, которые он заслужил за 24 года безупречной службы в Управлении[243]243
Обычно сотрудники ЦРУ награждаются в период службы за конкретные операции. Проверяя дело Ковича, кто-то из бюрократов обнаружил, что Кович не получил ни одной медали. Колби исправил эту оплошность.
[Закрыть]. Вместе со своей женой Сарой Кович окунулся в жизнь отставника. Однако, подобно старому коню пожарной службы, он откликнулся на сигнальный колокол и в 1975 году возвратился в Управление. Работая в ЦРУ по контракту, он стал путешествовать по свету, предпринимая, как и в старое время, вербовочные подходы.
В начале марта 1976 года Ковича наконец поставили в известность, что он подозревался в сотрудничестве с Советами. С ним встретились три сотрудника аппарата Генерального инспектора ЦРУ X. Уоллера и тактично сообщили эту неприятную новость. Ковича также информировали, что он больше не находится под подозрением. К тому времени Колби уволил Энглтона, а затем и сам был смещен со своего поста президента Фордом в связи с результатами многочисленных расследований в организациях разведывательного сообщества, начало которым было положено статьей Симора Херша в газете «Нью-Йорк тайме», в которой сообщалось о незаконных операциях ЦРУ[244]244
Колби был уволен Дж. Фордом в ноябре 1975 года, но согласился исполнять свои обязанности до 30 января 1976 года, когда пост директора ЦРУ должен был занять Дж. Буш. Колби полагал, что знает конкретную причину своей отставки; он был убежден, что дело заключалось в оружии, стрелявшем отравленными стрелами, которое было изготовлено ЦРУ и представлено на слушаниях по требованию комитета Черча. Председатель комитета Фрэнк Черч продемонстрировал это оружие на слушаниях в сенате, после чего его фотографии появились на первых страницах газет всего мира. Для Белого дома это было недопустимо, там пришли к выводу, что Колби чересчур откровенен с комиссиями, осуществлявшими расследования. Однажды вицепрезидент Рокфеллер, комиссия которого, как полагают, расследовала нарушения законов, совершаемые спецслужбами, отвел Колби в сторону и спросил: «Билл, ты действительно должен представить нам весь этот материал?» В ситуационной комнате Белого дома во время совещания о стратегии в ходе расследования госсекретарь Киссинджер обратился к Колби и заявил: «Билл, самое неприятное заключается в том, что когда вы идете в конгресс, вы считаете, что идете на исповедь».
[Закрыть] Но перед уходом в отставку Колби приказал, чтобы Ковичу разрешили ознакомиться с его досье. По мере чтения у Ковича волосы вставали дыбом Он еще не понимал гнусности выдвинутых против него обвинений. Он не знал, что причиной подозрений могла стать его фамилия, начинавшаяся с буквы «К» Охотники за «кротами» из группы специальных расследований «галоши» из управления безопасности, действительно считали его предателем. Для Ковича это казалось не вероятным.
Он обнаружил, что в декабре 1965 года, после ошибочного ареста Ингеборг Лигрен, ЦРУ было настолько обеспокоено вероятностью побега Ковича, что обратилось к ФБР с просьбой запретить ему посещать советские учреждения на территории США. Кович горько смеялся, когда обнаружил подобное в досье; он никогда не имел намерений бежать в Советский Союз. Он был лояльным сотрудником ЦРУ, но знал, что ФБР не имело таких всеобъемлющих прав, позволявших ему задерживать каждого входящего в советские учреждения. ФБР также это было известно, и оно ответило отказом на просьбу ЦРУ.
Прочитав свое досье, Кович понял, что больше не сможет работать на ЦРУ, о чем он проинформировал нового директора ЦРУ Дж. Буша. В июле в письме на имя Буша Кович суммировал все ложные обвинения в свой адрес, которые разрушили его карьеру. Буш сразу же ответил, выразив сожаление по поводу случившегося. В конце письма он добавил, что Кович, возможно, почувствует некоторое облегчение, узнав, что с него сняты все подозрения[245]245
Так как в письме Буша упоминались некоторые из секретных дел, которыми занимался Кович, то последний был лишен возможности повесить письмо в рамке на стену или кому-нибудь показать. Он был вынужден читать оригинал письма в специальной комнате в штаб-квартире ЦРУ, позднее он получил в свое распоряжение копию этого письма.
[Закрыть]. Осенью, после завершения проекта, над которым он работал, Кович вновь покинул ЦРУ, на этот раз навсегда.
Однако он был намерен устранить все сомнения по поводу своей лояльности и, если возможно, получить материальную компенсацию. Кович вступил в контакт со своим бывшим коллегой Стэнли Гейнсом, который также уволился из ЦРУ и после этого занимался адвокатской практикой. И речь вовсе не о деньгах, говорил он Гейнсу. Он отдал все свои лучшие годы своей стране и хотел бы восстановить свое доброе имя и устранить жестокую несправедливость.
Гейнс и Кович обратились к Генеральному инспектору и в управление генерального юрисконсульта ЦРУ. Одновременно Роберт Барнетт, адвокат Пола Гарблера, также и по той же причине вступил в контакт с ЦРУ. К тому времени президентом США был избран Картер, который назначил директором ЦРУ Стэнсфилда Тэрнера.
В то время как адмирал Тэрнер информировал Пола Гарблера, что для получения компенсации необходимо решение конгресса, Ковичу сообщили о том, что такой закон должен быть принят. «Мы не могли найти какие-нибудь специальные полномочия, которые давали бы возможность предоставить этот вид пособия, – вспоминает представитель управления генерального юрисконсульта. – Необходим был закон, принятый конгрессом, который разрешил бы ЦРУ предоставление компенсации лицам, карьере которых был нанесен ущерб путем голословных обвинений в проведении шпионской деятельности. Генеральный инспектор вместе с нами изучал этот вопрос. Мы считаем, что по отношению к этим лицам допущена несправедливость. Возник вопрос об оказании им помощи. И именно тогда мы решили, что необходим закон, который мы поддерживали».
Хотя юрист ЦРУ, который по моей просьбе пересмотрел соответствующие досье, полагал, что ЦРУ, по крайней мере сначала, поддерживало это законодательство, дело было не так.
В письме адвокату Пола Гарблера, составленном в 1978 году, тогдашний Генеральный юрисконсульт ЦРУ Энтони Лафем писал: «Я продолжаю считать, что любой реальный ущерб, причиненный мистеру Гарблеру, является в лучшем случае умозрительным». В то время как карьера Гарблера, без сомнений, была переведена «на запасной путь», аргументировал Лафем, нет никакой гарантии в том, что он был бы во всяком случае повышен в должности. «Для ЦРУ вряд ли целесообразно выступать в роли инициатора или оказывать поддержку такому законодательству, чтобы возместить неудобства, причиненные Гарблеру, – писал Лафем, – но мы также не будем выступать против принятия закона»[246]246
Письмо Энтони Лафема Роберту Барнетту от 6 декабря 1978 г.
[Закрыть].
Генеральный юрисконсульт Стэнсфилда Тэрнера сообщал, что ЦРУ не поддержит частный законопроект для оказания помощи Гарблеру, хотя и не будет выступать против. Частное право применяется только во взаимоотношениях государства с конкретным лицом, а гражданское – с целой группой лиц. Сейчас же, когда Кович подталкивает ЦРУ к тому или иному действию, Управление заявляет, что без нормы гражданского права, которая применима ко всем лицам, пострадавшим в результате охоты на «кротов», оно не сможет предоставить кому бы то ни было компенсации. Внутри ЦРУ, однако, имелось довольно сильное противодействие этой идее
Причину этой столь противоречивой позиции ЦРУ понять несложно. Закон, дающий директору ЦРУ право предоставлять компенсацию жертвам охоты на «кротов», можно было бы незаметно протащить без привлечения внимания прессы. Однако нельзя исключать возможности, что все же найдется бдительный репортер, чтобы очернить этот закон, что привлекло бы к нему нежелательное внимание общественности и вызвало с ее сто роны ряд самых разнообразных вопросов. В итоге возникла бы следующая поразительная ситуация: секретное ведомство, которое нанесло ущерб своим сотрудникам, просит изменить позицию, признать ошибки и предоставить компенсацию пострадавшим. Однако ни одна бюрократия, не говоря уже о влиятельном секретном ведомстве, не любит признавать своих ошибок.
Более того, ЦРУ опасалось, что закон, предусматривающий компенсацию жертвам охоты на «кротов», мог бы приоткрыть «ящик Пандоры». Десятки, даже сотни бывших сотрудников могли бы тогда потребовать компенсации за причиненный ущерб, вылившейся в миллионы долларов.
Тем временем Кович, являясь как бы пионером, продолжал борьбу. В 1977 году он направил письмо на имя председателя сенатского комитета по разведке сенатора Даниэля Инойе, демократа от штата Гавайи, а в августе 1978 года в течение нескольких дней давал показания на закрытых заседаниях комитета.
Доводы Ковича произвели впечатление на Уильяма Грина Миллера, влиятельного руководителя аппарата сотрудников сенатского комитета по разведке. Сенатор Берч Бэй, ставший новым председателем этого комитета, и сенатор Чарльз Матиас-младший, республиканец от штата Мэриленд, поддержали идею принятия законодательства. Кович встретился с Даниэлем Силвером, который заменил в 1979 году Лафема на посту Генерального юрисконсульта ЦРУ, и бывшим нелегалом, адвокатом Эрнестом Майерфилдом. В поддержку нового закона выступил комитет палаты представителей по разведке.
«Вопрос заключался в том, – сообщал Миллер, – каким образом компенсировать ошибку, в результате которой был нанесен ущерб конкретному человеку, включая и нервное потрясение.
Право на исправление такой ошибки являлось целью принятия нового закона. Налицо было также искреннее желание ЦРУ решить этот вопрос справедливым путем».
Желание ЦРУ, возможно, было даже более искренним, потому что комитеты обеих палат конгресса по разведке буквально дышали ему в спину. 30 сентября 1980 года конгресс принял Закон об ассигнованиях на разведывательную деятельность на 1981 финансовый год. Статья 405(a) этого закона гласит:
«В тех случаях, когда директор Центральной разведки в течение 1981 финансового года сочтет, что была несправедливо ущемлена карьера действующего или бывшего сотрудника ЦРУ в результате обвинений указанных сотрудников в нелояльности к Соединенным Штатам, директор может предоставить им такое денежное или другое возмещение (включая восстановление на работе и продвижение по службе), которое он сочтет целесообразным в интересах справедливости».
14 октября 1980 года закон был подписан президентом Картером и вступил в силу. Среди сотрудников ЦРУ он стал именоваться «Законом о пособиях „кротам“»[247]247
См., например, «Серж Питер Карлоу – прошение о компенсации ущерба согласно ст. 405 Закона о пособиях «кротам» (публичный закон 96-450)», докладная записка генерального юрисконсульта ЦРУ Стенли Споркина директору Центральной разведки Уильяму Кейси от 21 августа 1981 года, которая была рассекречена и одобрена для свободного доступа 5 февраля 1987 года. Хотя многие сотрудники ЦРУ с презрением относятся к слову «крот», как изобретению Джона Ле Карре, жизнь всегда подражает искусству, и этот термин, как отмечалось ранее, вошел в лексикон действующих сотрудников разведки.
[Закрыть].
В ноябре 1980 года президентом США был избран Рональд Рейган, который назначил новым директором ЦРУ Уильяма Кейси, руководителя своей предвыборной кампании. Ковичу и Полу Гарблеру было заявлено, что они получат компенсацию согласно «Закону о пособиях, кротам»». 3 февраля 1981 года Гарблер на основании нового закона получил чек из казны США. Весной того же года в адрес Ковича поступило письмо с извинениями от ЦРУ, а в конце июня он также получил компенсацию. Хотя ни один из этих бывших сотрудников ЦРУ не пожелал сообщить о размере полученной суммы, источники, близкие к разведывательным кругам, сообщили, что первый из них получил более 100 тысяч долларов, а второй – немного меньше.
Четыре других бывших сотрудника ЦРУ, включая Питера Карлоу, также обратились в соответствии с законом 1980 года с заявлениями о выплате им компенсации. Всем им было отказано. Однако Карлоу решил продолжить борьбу.
Но на пути реализации «Закона о пособиях, кротам»» имелось препятствие. Закон работал всего лишь год. Жертвы охоты на «кротов» могли воспользоваться им только в том случае, если они знали о его существовании и могли убедить ЦРУ, что имеют заслуги перед этой организацией, до истечения срока действия этого закона[248]248
По некоторым причинам большинство лиц, причастных к появлению «Закона о пособиях, кротам»», отказываются его обсуждать. Почти все представители ЦРУ и члены конгресса, у которых я смог взять интервью, казалось, страдали серьезными провалами в памяти, когда речь заходила об этом законе. Например, Даниэль Силвер, генеральный юрисконсульт ЦРУ при адмирале Тэрнере, участник дискуссий, которые привели к разработке и принятию этого закона, сделал вид, что ничего не помнит, и отказался назвать кого-либо, кому известен этот закон. Силвер сказал, что пытался выяснить кое-какие подробности у бывших сотрудников своего аппарата, но никто не смог чем-либо помочь. Разговор проходил следующим образом:
Вопрос: Имеются ли лица, которые служили в штате Тэрнера и могли знать об этом законе?
Ответ; Я не могу кого-либо припомнить.
Вопрос: Так ведь не каждый же день ЦРУ выплачивает миллионы или, по крайней мере, сотни тысяч долларов своим бывшим сотрудникам. Не могу поверить, что это делалось непредумышленно или что никто в штате Тэрнера не знал об этом.
Ответ: Ничего не могу сообщить о пособиях.
[Закрыть].
С точки зрения ЦРУ все шло неплохо, то есть без шума. Управление было удовлетворено тем, что число жертв охоты на «кротов», которые действительно подпадали под положения закона, оказалось небольшим. Его также удовлетворяло, что пресса, за исключением одной статьи в журнале «Ньюсуик», прошла мимо этого экстраординарного события[249]249
Статья Тома Моргентау и Дэвида Мартина в журнале «Вашингтон бюро», 11 августа 1980 г.
[Закрыть]. Таким образом, государственное секретное ведомство ложно обвинило своих сотрудников, а теперь выплачивало им крупные суммы денег согласно решению конгресса, о чем большая часть общественности ничего не знала.
Сегодня ЦРУ отказывается официально назвать имена сотрудников, которые, согласно «Закону о пособиях, кротам»», получили компенсацию, сообщить размер пособия для каждого из них, а также общую сумму денег, выплаченную жертвам охоты на «кротов». «Согласно условиям выплаты компенсации я не имею права сообщать о ее размерах, – заявил один адвокат из управления Генерального юрисконсульта. – Все они получили разные суммы».
Тот факт, что многие бывшие сотрудники ЦРУ, включая и тех, кто пострадал от охоты на «кротов», не знали о существовании этого закона, частично объясняется незначительным числом лиц, выступивших в защиту своих прав в годичный период действия закона. Так, Стивен Ролл, прослуживший в ЦРУ 26 лет, серьезно подозревал, что Энглтон блокировал его продвижение по службе из-за его славянского происхождения. «В 1980 году я не знал о существовании этого закона, – сказал Ролл, – я услышал о нем значительно позже». Но было уже слишком поздно.
Ролл родился в центральной части штата Пенсильвания, в семье украинцев. Отец ремонтировал железнодорожные пути. Ролл поступил в колледж, изучил русский язык, закончил Йельский университет и в 1949 году поступил в ЦРУ.
Он работал в Мюнхене в должности руководителя контрразведки, участвовал в печально известной операции «Красная сандалия» по парашютной заброске эмигрантов на Украину. Затем был направлен в советский отдел ЦРУ как сотрудник контрразведки. После командировки в Ливию, где он был резидентом, Ролл планировался в состав аппарата Энглтона. Учитывая свою хорошую контрразведывательную подготовку, Ролл рассчитывал на получение этого назначения, однако его кандидатуру отклонили без всяких объяснений.
Ролл вспомнил, что говорил ему Пир де Сильва, его бывший коллега по советскому отделу. Де Сильва работал в совете по выдвижению, который рассматривал кандидатуру Ричарда Ковича. Во время обмена мнениями Энглтон, по словам де Сильвы, указав большим пальцем на фамилию Ковича, заявил: «Мы не можем доверять этим славянам».
Ролл понял: что-то не так. «Я спросил себя, почему мне не предоставили лучшей работы? Почему не дали повышения? Почему мне отказали в приеме на работу в ведомство Энглтона? Я могу только предположить, что к этому причастен Энглтон, учитывая его отношение к лицам, владеющим русским языком. В нас нуждались, но не желали, чтобы мы занимали слишком высокое положение».
Другие сотрудники потеряли надежду доказать, что на их карьеру повлияли поиски агентов проникновения в ЦРУ. Возможно, они и подозревали, что происходит, однако представление доказательств с их стороны было равносильно гонке за блуждающим огнем.
Приверженцы Энглтона выдвигали контраргументы. По их мнению, посредственным сотрудникам, карьера которых потерпела неудачу, легко было свалить все на охоту за «кротами». «Каждый, кому было отказано в продвижении по службе, заявлял, что причиной этого являлась охота на „кротов“», – утверждал бывший заместитель Энглтона «Скотти» Майлер.
Однако дело заключается в том, что было очень трудно доказать, что ущерб карьере нанесен охотой на «кротов», и через значительный промежуток времени точно указать на соответствующие решения неизвестных бюрократов. Причем причины отказа в повышении должности некоторым сотрудникам никогда не фиксировались на бумаге.
Существовало и другое, более серьезное обстоятельство, которое не позволило многим сотрудникам воспользоваться «Законом о пособиях «кротам**": большинство сотрудников ЦРУ, занесенных в списки наиболее подозреваемых лиц группы специальных расследований, даже не знали об этом факте. Они не знали, что это отразилось на их карьере, и никто не ставил их об этом в известность. Другие же не хотели бередить старые раны, они ушли в отставку и не собирались бороться с Управлением самостоятельно или идти на расходы, чтобы через адвоката обращаться в суд.
В процессе многомесячных усилий, которые увенчались получением материальной компенсации, Пол Гарблер стремился также узнать, каким образом и почему его заподозрили в предательстве. Он понял, что основная причина заключалась в том, что он был руководителем «Саши» Орлова в Берлине, который якобы перевербовал его.
Но он с трудом мог поверить в версию, содержащуюся в файле документов толщиной в несколько дюймов, который он в конце концов получил от ЦРУ на основании Закона о свободе информации. Гарблер был изумлен, узнав из этих документов, что попал под подозрение еще и потому, что играл в теннис с Джорджем Блейком.
«Когда я находился в Корее, – вспоминал Гарблер, – там до июня 1950 года существовала дипломатическая миссия Великобритании. Советником миссии был сэр Вивьен Холт, один из немногих кавалеров креста ордена Виктории. Флоренс и я подружились с Холтом, эксцентричным холостяком. В его подчинении были два сотрудника: Сидней Фейтфул и Джордж Блейк. Дьявол появляется всегда внезапно. Моим ближайшим соседом был один армейский майор, и мы с ним играли парные партии в теннис против Фейтфула и Блейка. Когда се-верокорейцы начали свое наступление, Холт заявил: «Я никуда не уеду, это – моя миссия и английская территория. Если потребуется, я буду сражаться своим мечом». На каминной полке у него хранился меч, которым он часто размахивал. Он, Фейтфул и Блейк были захвачены и помещены в тюрьму. Скорее всего, именно тогда и был завербован Блейк»[250]250
«Когда Холта освободили, – вспоминал Гарблер, – он поехал через Берлин, а Флоренс и я направились в Темпельхоф, чтобы встретить его. Когда он увидел нас, то разрыдался. Мы также не могли сдержать слез. Он сообщил, что Фейтфул и Блейк живы и с ними все в порядке, то есть они в таком же состоянии, как и он сам. Холт потерял в весе 50 фунтов, выглядел изнуренным и бледным».
[Закрыть].
С точки зрения контрразведки то факт, что Гарблер являлся теннисным партнером Джорджа Блейка, имел зловещее значение. Сотрудники контрразведки в конце концов получают зарплату за выявление подозрительных признаков. Их профессиональная слабость заключается в том, что они замечают эти признаки там, где, как в случае с Гарблером, их нет[251]251
Случилось так, что Джордж Блейк навредил карьере Гарблера еще и по другой причине. В 1961 году, когда Гарблер готовился к поездке в Москву, ЦРУ узнало, что Блейк, который был арестован в апреле, сообщил английским властям, что изучал досье сотрудников МИ-6, которые несколькими месяцами раньше беседовали с Гарбле-ром и другими представителями ЦРУ о программе опроса туристов, выезжавших за «железный занавес». Эта нашумевшая во всем мире операция ЦРУ была известна как «Программа легальных путешественников». Блейк, по данным ЦРУ, передал всю эту информацию Советам. Гарблер вспомнил свои споры с Шеффилдом Эдвардсом, тогдашним шефом управления безопасности. Эдвардс сказал: «Вы не можете ехать в Москву, вы известны Советам». Джек Мори и я возразили ему. Я ответил, что всю жизнь ждал поездки в Москву, а поскольку информация Блейка была исключительно секретной, она не будет циркулировать по всему КГБ. Наконец Эдвардс сдался»
[Закрыть].
К своему ужасу, Гарблер также выяснил из документов, что ЦРУ просило ФБР приступить к изучению его личной жизни, проверке его родственников и счетов в банке. «ФБР ни разу не вызывало меня», – сказал Гарблер. Досье на него более не существовало. «После получения документов из ЦРУ я с отвращением сжег их где-то в 1979 или 1980 году. Меня просто тошнило от всего этого».
Размышляя о своем деле, Гарблер возмущается ролью Ричарда Хелмса. Можно предположить, что Гарблер не интересовал Хелмса. Они могли встречаться в спортивном зале, расположенном в подвальном помещении, куда оба ходили для занятий бегом. Хелмс приветствовал Гарблера кивком головы, но никогда не вступал в беседу
Но почему же, удивлялся Гарблер, Хелмс никогда не пытался прийти на помощь? «Он должен был знать, что я был благонадежным и способным сотрудником, который желал служить нашей «фирме» и своей стране». Но Хелмс ни разу не вмешался. «Он бросил меня на произвол судьбы».
В конце 1977 года Федеральный суд признал Хелмса виновным в том, что он ввел в заблуждение конгресс относительно роли ЦРУ в Чили. Но для ветеранов ЦРУ Хелмс оставался героем за свое поведение в конгрессе. Как и многие сотрудники ЦРУ, Гарблер являлся членом Ассоциации бывших сотрудников разведки, штаб-квартира которой расположена в Маклине (штат Вирджиния). Спустя несколько месяцев после выступления Хелмса в суде и примерно в тот период времени, когда Гарблер получил от ЦРУ свое досье, ассоциация организовала для своих членов ленч. «Когда в помещение вошел Хелмс, – вспоминал Гарблер, – все встали и долго аплодировали. У некоторых на глазах выступили слезы. Весь зал аплодировал стоя». Но не Пол Гарблер. «С какой стати? – спросил он. – Он бросил меня на погибель».
ГЛАВА 19
Сын «Саши»
В середине апреля 1987 года исполнился только месяц, как Джеймс Энглтон дал интервью Дэвиду Биндеру из «Нью-Йорк тайме». Хотя пятью месяцами раньше у бывшего шефа контрразведки обнаружили рак легких, в течение всей беседы он курил сигареты с фильтром[252]252
Binder D. A. Counterspy master’s View: Assessing Intelligence Breac-’hes//New York Times. – 1987.– April 10.– P. A18.
[Закрыть].
Хотя Энглтон заявил корреспонденту газеты, что не хотел бы обсуждать вопросы разведки, он не смог устоять, когда разговор зашел о «кротах». Было ясно, что по прошествии времени Энглтон утешал себя тем, что по крайней мере одного «крота» он выявил.
Энглтон не назвал его имени, тем не менее было очевидно, что он говорил об Игоре Орлове, который, по его убеждению, и был тот «Саша», о котором сообщил Голицын. Он сказал Биндеру, что «речь идет о том случае, когда Советы внедрили своего человека в ЦРУ».
В статье слова Энглтона были приведены в пересказе: «В соответствии с тщательно разработанным хитрым планом во время второй мировой войны он был заброшен за линию немецкого фронта. Немцы схратили его, перевербовали, сделав двойным агентом. Но в действительности он сохранял верность русским. После войны его наняло ЦРУ, он работал под прикрытием в советских эмигрантских организациях, базировавшихся в Берлине, и в конечном счете был принят на службу». В статье прямо цитируются слова Энглтона: «…как состоявшийся офицер разведки»[253]253
Орлов никогда не был офицером ЦРУ. Он всегда работал по контракту.
[Закрыть].
Говоря о Голицыне без упоминания его имени, Энглтон сказал, что один высокопоставленный сотрудник КГБ, перешедший на Запад, предупредил американскую контрразведку, и та пришла к убеждению, что оперативный работник ЦРУ, о котором идет речь, является советским агентом. Далее в интервью слова Энглтона вновь приводятся в пересказе: «В итоге из-за рада «неуклюжих бюрократических действий» подозреваемый сумел уклониться от судебной ответственности и, насколько известно Энглтону, спокойно проживает в районе Вашингтона. «Это был гениальный человек», – сказал Энглтон с истинно профессиональным уважением».
Ссылка на «неуклюжие бюрократические действия», возможно, была использована Энглтоном как способ сообщить, что ФБР не смогло выстроить дело против Игоря Орлова или арестовать его. Его убежденность в виновности Орлова, несомненно, усилилась благодаря информации, предоставленной американской разведке в 1985 году сомнительным перебежчиком Виталием Юрченко.
Юрченко, высокопоставленный сотрудник КГБ, ответственный за операции в США и Канаде, бежал в августе 1985 года. Прежде чем он вновь перебежал в Советский Союз, Юрченко дал большое количество информации ЦРУ и ФБР, при этом некоторые сведения оказались точными. Он идентифицировал Орлова как советского агента. Более того, в одном из своих заявлений, ошарашивших оба ведомства, он сообщил, что Орлов привлек одного или обоих своих сыновей к шпионской деятельности на СССР.
В воскресенье, 9 января 1988 года, все новое поколение агентов ФБР, из которых никто не помнил о расследовании 23-летней давности, нагрянуло в галерею Орлова в Александрии. Одновременно другие агенты ФБР в Чикаго и Бостоне распределились на группы и заявились к двум сыновьям Орлова, Джорджу и Роберту, в их загородные дома.
Джордж Орлов, младший из сыновей Орлова, помнил, как в тот день, после обеда, агенты пришли к нему в дом в Хинедейле (штат Иллинойс). В то время Джордж Орлов, физик и инженер-атомщик, некогда имевший допуск категории «Q», работал частным консультантом по атомным электростанциям.
«Они постучали в дверь, поскольку звонок не работал, сразу после полудня, – сказал он. – Их было двое – Винсенте Росадо, кубинец, и Стивен Васс. Они предъявили свои удостоверения и заявили: «ФБР. Мы хотели бы поговорить с вами»».
«Я ждал вас», – ответил Орлов[254]254
Орлов сказал, что ждал ФБР потому, что «они оставили след». По его словам, ФБР проводило проверку кредитоспособности, и он обнаружил это, когда обратился с просьбой о залоге; а «однажды вместе с почтой мне доставили ксерокопию адресованных мне двух почтовых отправлений. Таким образом, стало ясно, что кто-то копирует мою корреспонденцию. Через два дня доставили сами письма. Третьим моментом стал тот факт, что мой брат заметил за собой слежку». По номерным знакам он установил, что это машины ФБР. Это случилось несколькими неделями раньше.
[Закрыть].
«Я предложил им войти в дом, они сказали, что хотели бы задать мне несколько вопросов, но не здесь. «У нас есть место, где мы можем поговорить». Мы сели в их маленький синий автомобиль «селика» и направились в «Хайатт Ридженси» в Оук-Брук, где прошли в симпатичный номер. ФБР снимало несколько номеров. В отеле они сказали, что считают меня советским агентом. На что я ответил: «Тогда почему я работаю консультантом по менеджменту, вместо того чтобы трудиться в технической, ракетной или какой-то иной области, которая могла бы представлять интерес для русских?»» И Джордж, и Роберт, эксперт по вычислительной технике, окончили Массачусетсский технологический институт, но в 1988 году ни тот, ни другой не работали в военной области.
Агенты ФБР продолжали расспрашивать Джорджа.
«Мне предложили ленч, я заказал себе салат. Они сказали: «Мы хотим показать вам кое-что». Это была копия записи показаний Юрченко, в которых он заявил, что мой отец завербовал нас с братом.
Показания были на пяти страницах. В них говорилось: «Русский агент, работавший на нас, Игорь Орлов, имеет мастерскую по изготовлению рам для картин. У него два сына, обучались в северо-восточной части страны, имеют техническое образование; он завербовал их и они работают на нас». Дано смутное описание, чем занимались Роберт и я. Юрченко сообщил, что я часто нахожусь в поездках[255]255
Игорь Орлов умер за шесть лет до этого разговора, и Юрченко, должно быть, знал это. Действительно ли он говорил об Орлове как о действующем агенте? «Он сказал, что в США у них имеется агент – владелец картинной галереи, – ответил Джордж Орлов. – Но я не помню, говорил ли он в настоящем или в прошедшем времени. Нет сомнений, что он говорил о нас. Помню, он не сказал, что отца нет в живых, он не упоминал об этом. Определенно он не говорил, что он более не работает на нас или что он умер. Его грамматика оставляла желать лучшего, может быть, этим все объясняется».
[Закрыть].
Затем они включили магнитофон. Он (Юрченко) изъяснялся на ломаном английском с бесконечными запинками и паузами, поэтому мне дали эту запись, чтобы я мог следить за тем, что он говорил. Не знаю, был ли это Юрченко, но они утверждали, что это так.
Не знаю, отвисла ли у меня челюсть, думаю, что да. Я посмотрел на них с недоверием и сказал, что этот парень несет бог знает что, это ошибка. Я сделаю все возможное, чтобы прояснить этот вопрос.
Тогда агенты ФБР спросили меня, почему же Юрченко дал такую информацию? «Возможно, по двум причинам, – ответил я – чтобы занять ФБР расследованием семьи, в которой не было агентов. Может быть, чтобы отвлечь его от реальных шпионов». Я немного читал об
Энглтоне 60-х годов, знал, как несколько слов можно увязать в единый узел и таким образом запутать дело.
У них были вопросы. Зачем я ездил в Канаду в 1978 году? – Планировался эксперимент на исследовательском реакторе. Зачем я ездил в Институт перспективных исследований в Принстоне? – Навещал родственников со стороны жены, они живут в Принстоне. Это было в середине 80-х годов. По-видимому, они следили за мной и по пути моего следования обнаружили красные и синие нейлоновые ленты, привязанные к заборному столбу».
«ФБР заподозрило, что эти ленты являлись сигналом, оставленным мною советскому агенту.
– Это вы их там привязали? – спросили они.
– Нет.
– Разве вы не знали, что в одном из этих зданий находился советский ученый по имени такой-то?
– Нет.
Они сказали, что по пути к Хинсдейлу я пересек мост через какую-то речушку, и они обнаружили на этом мосту несколько отметин, сделанных белым мелом. В ФБР провели химический анализ и вообразили, что это мел, которым пользуются контролеры, а поскольку в то время я работал на строительном объекте одной атомной электростанции, они подумали, что эти пометки сделал я. Разумеется, наши контролеры пользуются краской».
Кульминацией интервью явилось объяснение Джорджа в «получении условного сигнала от агента КГБ». Это случилось, когда Джордж отправился в восточную часть страны навестить свою мать. «Прибыв на машине в Вашингтон, я поднялся на третий этаж галереи. Они наблюдали, как я подходил к окну всегда в одном и том же красном тренировочном костюме. Агенты ФБР сообщили мне, что они выследили какого-то русского шпиона из посольства, который прогуливался взад-вперед по улице, тем самым подавая мне условный сигнал. Я спросил, что это значит. Мне объяснили, что этот человек давал мне знать: «Мы здесь, мы все еще здесь». Мне показали фотографию этого русского – не видел ли я его когда-либо прежде? – Нет. Они сочли, что моя манера вождения автомобиля подозрительна. Я то и дело отрывался от них – таким методом обычно пользуются профессионалы, обученные уходить от наружного наблюдения. В то время у меня был «порш каррера-911» и я отчаянно гонял на нем. Я не знал, что за мной следят.
Меня спросили, был ли мой отец шпионом. Я сказал, что не знаю. Мне показали множество фотографий людей, которые, как они считали, посещали галерею. Известны ли мне эти люди? Я ответил, что нет.
Спустя 20 лет после того, как ФБР провело первый обыск в галерее, они все еще пытались найти людей, которые бывали там. Они спросили: «Кто были друзья отца, знакомые?» В сущности, по их словам, они и сегодня еще разыскивают людей, которые были связаны с моим отцом или которых он мог привлечь на свою сторону. Они были твердо уверены, что я русский агент, завербованный собственным отцом».
Сотрудники ФБР задали также вопрос Джорджу Орлову о его поездке в Сан-Диего, в штаб-квартиру корпорации «Сайенс Аппликэйшнз, инк», где он работал семь лет назад. «Эта корпорация осуществляет руководство военными контрактами. В начале 80-х годов она являлась основным подрядчиком для СОИ, программы «звездных войн»».
Конечно, у ФБР практически не было выбора, как всерьез принять информацию Юрченко. Высокопоставленный перебежчик, должностное лицо КГБ, ведающее операциями по Северной Америке, он заявил, что Игорь Орлов, человек, который двадцать лет тому назад оказался в эпицентре охоты на «кротов», развязанной ЦРУ, являлся советским шпионом и завербовал одного или двух своих сыновей. Как только Юрченко заявил об этом, ФБР было вынуждено допросить сыновей Орлова.
Не вызвал удивления интерес ФБР к прежней работе Джорджа Орлова, так как после окончания института в 1977 году он некоторое время работал в одной фирме, которая являлась подрядчиком министерства обороны и разрабатывала аппаратуру для измерения точности баллистических ракет[256]256
Он сказал: «Мы искали способы измерения деформации головных частей при вхождении в атмосферу, сгорания материала носовой части. Нужно было знать конфигурацию носовой части, что позволило бы определить курс головной части, вероятностную круговую ошибку, которой измеряется точность баллистической ракеты. Чем лучше знаешь конфигурацию, тем точнее головная часть».
[Закрыть].
После воспроизведения магнитофонной записи беседы с Юрченко и допроса Джорджа Орлова агенты ФБР спросили Орлова, согласен ли он пройти проверку на детекторе лжи. Орлов согласился. «Мы прошли в другую комнату, где находились два специалиста из Вашингтона. Меня подключили к аппаратуре и начали задавать вопросы. Говорю ли я по-русски? Я сказал, что знаю только «да», «нет» и еще «до свидания» – это все мои знания русского языка. Они снова и снова задавали одни и те же восемь вопросов, но в разном порядке. «Ваше имя Джордж Орлов? Вы работаете на советское правительство? Вы когда-нибудь передавали секреты русским? – Нет. Один вопрос возмутил меня: «Вас завербовал ваш отец?» Они задавали его снова и снова. Я отвечал «нет». Проверка длилась полтора часа. Мне сообщили, что я прошел ее по семи вопросам из восьми. Но на вопрос, не завербован ли я собственным отцом, ответ был получен аномальный. Я ответил, что для меня этот вопрос оскорбителен. Мой отец не сделал бы этого, если он любил меня, он, конечно, никогда не сделал бы этого. Он всегда говорил мне, чтобы я никогда не связывался с правительством, с ЦРУ. Американское ЦРУ – это скопление никчемных, непрофессиональных людей. «Приготовишки», «ковбои без чести и совести». Когда он узнал, что после окончания колледжа я подал заявление в Разведывательное управление министерства обороны, то сказал: «Ты же не хочешь там работать, как и в любой другой разведывательной службе».
Вербовать меня! Какой же любящий отец будет вербовать собственных детей и толкать их на опасный путь? Это невероятно. Росадо (агент ФБР) рассказывал мне, что его отец убежал с Кубы от Кастро. Я спросил его: «Как бы вам понравилось, если бы я сказал, что ваш отец, коммунист, завербовал вас для работы на Кастро?» – «Да я бы плевал на эти слова», – ответил он. Мне сказали, что результаты проверки они увозят в Вашингтон и со мной свяжутся.
