Текст книги "Лужок черного лебедя (Блэк Свон Грин)"

Автор книги: Дэвид Стивен Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Это как-то связано с его отцом, сказал мне мой Нерожденный Брат Близнец.

Я напомнил себе, что Моран спас меня от Гарри Дрэйка – и потому заслуживает снисхождения.

– Ну так что? Вернемся к первоначальному плану, или ты опять собираешься подло сбежать?

– Да ты чего? Я ж специально тут тебя ждал, чтобы дальше вместе идти.

Заброшенное поле заросло сорняками.

– Ты ни за что не догадаешься, кого я встретил в пути. – Сказал я.

– Дафна Маддэн, на тракторе. – Ответил Моран.

– А, ты тоже ее видел?

– Она сумасшедшая, эта Дафна. Она заставила меня залезть на трактор и сидеть с ней.

– Серьезно?

– Ага! Она хотела потягаться со мной силами. Арм-рэстлинг. Я поставил на кон мою датскую булочку, она – свой перочинный нож.

– И кто победил?

– Я! Она ж девчонка! Но потом она все равно забрала мою булочку и сказала, что если я не свалю с земли ее отчима, она позовет его, и он пристрелит меня из дробовика. Просто психопатка!

Знаете, что я почувствовал? Это как если бы я случайно нашел тайник с рождественскими подарками и увидел, что там лежит все то, о чем я мечтал… а потом на Рождество оказалось бы, что это были не мои подарки, и тот тайник предназначался не мне. Вот как я себя чувствовал.

– Ну, я видел не только Дафну Маддэн, я видел кое-что поинтересней.

– И что же?

– Тома Юи и Дэбби Кромби.

– Да ладно! Ты видел ее сиськи? – Моран восторженно улыбнулся, и я увидел щербинку у него между передними зубами.

– Ну…

Сплетни – как фишки домино: урони одну – и их уже не остановить. Я расскажу Морану. Моран расскажет своей сестре Келли. Келли расскажет сестре Пита Рэдмарли, Рут. Рут скажет Питу. Пит расскажет Нику Юи. Ник расскажет Тому. И уже сегодня вечером Том Юи подъедет к моему дому на своем Сузуки 150сс, сунет меня в мешок, завяжет узлом и бросит в озеро.

– Что «ну»?

– Вообще-то они просто обжимались.

– Тебе надо было подольше посмотреть – я думаю, там было мнооого интересного. – Моран изобразил свой коронный трюк – дотянулся языком до кончика носа.

Колокольчики купались в лучах солнца, пробивающихся сквозь густые кроны деревьев. Дикий чеснок пах запеченной слизью. И отчаянно пели дрозды – пели так, словно молчание равносильно смерти. Вообще, мне кажется, что пение птиц – это мысли леса. Это так же восхитительно, как классическая музыка, – и я хотел сказать об этом Морану, но не мог – мы, мальчишки не можем говорить «восхитительно», потому что так говорят только педики.

Верховая тропа сузилась. Я пропустил Морана вперед, мой план был прост: если случится что-то плохое, он будет служить мне живым щитом. (из книги «Полководец» я почерпнул много полезного – особенно то, что касается техники выживания).

Моран остановился так резко, что я просто врезался в него.

Он приложил палец к губам. Чуть дальше по тропе мы заметили странного, красномордого мужика в бирюзовом халате. Его окружал темный, словно живой, шевелящийся, жужжащий ореол – это были пчелы!

– Что он делает? – Прошептал Моран.

«Молится», – чуть не сказал я.

– Понятия не имею.

– Это пчелы! Целый рой пчел вокруг него! Там улей, на дереве, видишь?

Я не видел.

– Думаешь, он пчеловод?

Моран долго не отвечал.

Наш «пчеловод» не носил специальной сетчатой маски, и пчелы просто ползали по его лицу и халату. Даже смотреть на него было жутко – мне казалось, что по мне теперь тоже ползают сотни фантомных пчел. Он был наголо бритый, лысина покрыта шрамами. На ногах – рваные тапки.

– Не знаю. Как думаешь, он заметит, если мы просто тихо проскочим мимо?

– Думаю, да. Ты посмотри, это ж сколько пчел. – Я вспомнил один фильм ужасов – там тоже были пчелы.

Недалеко от того места, где мы стояли, была еще одна тропа – она была поменьше и шла в обход пчело-человека. Мы с Мораном переглянулись и кивнули друг другу. Моран пошел первым, хотя на этот раз это уже не выглядело так смело: идти первым легко, когда опасность за спиной.

Дорога пару раз вильнула, мы шли дальше. Вдруг Моран обернулся и прошипел:

– Слышишь?

Что это: пчелы? Шаги?

Они приближались!

Мы побежали со всех ног, прорываясь сквозь листву и колючие кусты.

Мы забились в какую-то болотистую канаву, скрытую зарослями плюща и белой омелы, слишком измотанные, чтобы бежать дальше. Мне не нравилось наше укрытие – если незнакомец поймает нас здесь и задушит, ему даже не надо будет думать о том, как спрятать тела – ведь мы и так практически в могиле. Мы замерли, прислушиваясь, пытаясь понять – гонится ли кто-нибудь вообще за нами. Довольно сложно слушать что-то, когда ты запыхался, и у тебя одышка.

Гудения не было. Пчелы не преследовали нас, «пчело-человек» – тоже.

Быть может, это сам лес пугал нас – просто ради развлечения.

Моран шмыгнул носом и сглотнул.

– Кажись, оторвались.

– Похоже, что так. Но где верховая тропа?

Мы протиснулись сквозь заросший мхом забор в том месте, где не хватало одной штакетины. Жухлый газон под ногами был изрыт кротовыми норами. Огромное, тихое поместье с башнями по периметру располагалось на склоне холма. Заходящее солнце растворялось в мутной воде пруда. Мухи – целая туча мух – они, как угорелые, кружили над прудом. Раскидистые деревья почти закрывали собой сгнившую сцену. Мы увидели старые столы на террасе, а на столах – кувшины, оранжевые и желтые, наполненные апельсиновым и лимонным соком. Подул ветер, и я увидел, как нагнулась и упала стопка бумажных стаканов. Стаканы покатились по газону в нашу сторону. И ни души.

Ни души.

– Господи. Я бы все отдал за стакан сока. – Сказал Моран.

– Я тоже. Тут, похоже, что-то праздновали. Праздник весны или типа того.

– Да, но где все?

Во рту у меня пересохло, появился солоноватый привкус.

– Может, они еще не начали? Время не пришло? Давай просто выпьем соку. Если кто-то заметит нас, мы сделаем вид, что все равно собирались заплатить. Я не думаю, что с нас возьмут больше чем пенни. Ну, максимум, 5 пенни.

Морану не понравился мой план, но он все равно сказал:

– Окей.

Мы изнывали от жажды.

– Ну, пойдем.

Пчелы, тихо жужжа, летали над лугом.

– Как-то тихо тут. – Слишком громко сказал Моран.

– Угу.

И все таки – куда все делись? Играют в прятки в лесу? Почему я не вижу никаких следов жизни?

В окнах поместья мы не могли разглядеть ничего, кроме наших отражений. В кувшинах с апельсиновым соком уже успели утопиться сотни муравьев, поэтому мы решил выпить лимонного. Моран держал бумажные стаканы, пока я разливал напиток. Кувшин весил целую тонну, и пока я наливал, кубики льда звенели внутри него. Моя рука онемела от холода, пока я разливал напиток. Существуют сотни историй о том, как что-то плохое случилось с героями, которые пытались поесть или попить в неизвестном месте.

– Твое здоровье. – Мы чокнулись и выпили.

Сок холодной влажной струей проник в мое горло и дальше по пищеводу, – ах, как вкусно!

Поместье вдруг затрещало, все двери открылись одновременно, и на улицу стали выходить люди – мужчины и женщины. Отступать нам с Мораном было некуда, взрослые шли с двух сторон. В большинстве своем они были одеты в бирюзовые халаты – точь-в-точь как тот наш «пчело-человек». Некоторые сидели в инвалидных креслах, и медсестры в белой больничной форме везли их к веранде. Остальные шли сами по себе, но как-то странно, дергаясь, как сломанные роботы.

Меня пробила дрожь ужаса.

– Это психушка, Малвернский приют для душевнобольных. – Прошипел я Морану.

Но Морана не было рядом. Я обернулся и увидел его – он уже протискивался сквозь дыру в заборе, там, где была оторвана штакетина. Возможно, он думал, что я бегу прямо за ним, или, – что более вероятно, – он снова предал меня.

Но я не мог бежать – было слишком поздно. Если я сейчас сорвусь с места, и меня поймают, это будет выглядеть ужасно – так, словно я пытался выпить соку и свалить, не заплатив. Эти люди потом скажут моим родителям, что я вор.

А если меня не поймают, и мне все же удастся проскочить сквозь дыру в заборе, то где гарантия, что они не пустят собак по моему следу?

В общем, у меня не было выбора. Я должен был остаться и найти того, с кем можно расплатиться за два стакана сока.

– Августин Моль убежал! – Медсестра с прической, похожей на старую швабру, подбежала ко мне. – Суп был очень горячий, и теперь мы не можем его найти!

Я сглотнул.

– Вы имеете в виду того странного дядьку в лесу? С пчелами? Она там. – Я махнул рукой в нужном направлении. – На Верховой тропе. Я могу показать вам.

– Августин Моль! Как ты мог?

– Эм, мне кажется, вы меня с кем-то путаете. Меня (Палач схватил слово «зовут») мое имя Джейсон.

– Ты не думай, я не сумасшедшая, я не одна из этих! Я точно знаю, кто ты! Ты сбежал от меня в день нашей свадьбы! С этой Ганеш! Ты купился на ее лживые клятвы! Но сам ты клялся, что любишь меня!

Я сделал шаг назад.

– Я просто хотел заплатить за сок.

– Нет! – Психанутая медсестра схватила меня за запястье. – Последствия! Все имеет последствия! – Ее ногти больно впились мне в кожу. – Разве это любовь? Разве это забота, разве это честь и смирение? – Она не говорила, но выплевывала эти слова прямо мне в лицо. Я закрыл глаза и отвернулся. – С чего ты взял, что у тебя есть право ранить чувства других людей?

– Розмари! – Подошла другая медсестра. – Розмари, я ведь предупреждала тебя – ты не можешь просто так брать мою форму! – У нее был шотландский акцент. Она посмотрела на меня. – Он еще слишком молод, чтобы быть твоим женихом, Розмари, и, кроме того, я сомневаюсь, что он есть в списке приглашенных.

– Перестань называть меня так! – Выкрикнула Розмари. – Я тысячу раз говорила тебе: мое имя Ивонн! Ивонн дэ Галас! (*Yvonne de Galais – одна из героинь романа Алена-Фурнье «Большой Мольн»*)

Психопатка снова повернулась ко мне:

– Послушай меня, – от нее пахло мылом и овечьей шерстью. – В мире нет ничего определенного и заданного раз и на всегда! И знаешь почему? Потому что любая вещь, не успеешь глазом моргнуть, уже превращается во что-то другое!

– Так, пойдем-ка со мной. – Настоящая медсестра потащила Розмари. Розмари сопротивлялась, словно лошадь, которую тащат за удила в загон. – Пойдем переоденемся в более удобную и свободную одежду. А если будешь упираться, я позову санитаров. Ты же не хочешь это, а, Розмари?

А дальше произошло… я, честно говоря, ожидал чего угодно, но не этого. Розмари разинула рот, так широко, что, казалось, могла сломать себе челюсть, – и заорала. Вопль ее словно вырвался из самой темной и удаленной части ее души. Это был самый жуткий и громкий крик из всех, что я когда либо слышал. Как полицейская сирена, только гораздо медленней и печальней. И каждый псих, каждый доктор, каждая медсестра – все живые люди вокруг просто замерли, словно окаменели, превратились в статуи. А вопль Розмари становился все выше – и уже ломал все возможные звуковые регистры – столько в нем было боли и одиночества. Этот вопль услышал каждый живой человек в радиусе мили, – нет, двух миль.

По ком она плакала?

По Гранту Берчу и его сломанному запястью. По миссис Касл, и ее больным «нервам». По отцу Морана, и его алкогольной зависимости. По тому бедному мальчишке, которого Барсук скормил своим доберманам. По Хлюпику, которой родился недоношенным. По цветам, которые завянут летом. И даже если вы продеретесь сквозь колючие заросли ежевики, и в рассыпчатой каменной кладке найдете вход в затерянный туннель, то даже в его гулкой пустоте, глубоко под землей, даже там, я уверен, этот пронзительный вопль – крик души – найдет вас. Даже там.

Камни

Никто не может в это поверить.

Газетам запретили писать о том, какой из наших военных кораблей подбили первым, – у СМИ были связаны руки Договором о Неразглашении. Но теперь вся информация просочилась на ВВС и ITV. Подбили «Шеффилд». Крылатая ракета «Экзосет», выпущенная истребителем «Супер-Энтендар», попала точно в цель. Мы все – я, мама, папа и Джулия – сидели в зале (впервые, кажется, за много лет) и смотрели телевизор в полной тишине. Это было не кино. Лишь нечеткое фото дымящегося корабля. За кадром диктор, Брайан Ганрахан, рассказывал о том, что для спасения выживших были задействованы вертолеты и подоспевший на помощь военный корабль «Стрела». «Шеффилд» еще не затонул, но в условиях Южно-атлантической зимы – это вопрос времени. 40 матросов до сих пор не найдены, и примерно столько же получили серьезные ожоги. Все мы думали о Томе Юи. Это, наверно, прозвучит ужасно, но каждый житель Блэк Свон Грин чувствовал облегчение от того, что подбили именно «Шеффилд», а не «Ковентри». И все же – это катастрофа. До сегодняшнего дня Фолклендские острова были чем-то вроде Кубка Мира. У Аргентины есть своя довольно сильная футбольная команда, но по военным меркам – это лишь республика маринованной говядины. Стоило только взглянуть на то, как наши военно-морские силы покидали порты Плимута и Портсмута три недели назад, и не было сомнений в том, что Великобритания раздавит Аргов, как букашек. Оркестры играли на набережной и женщины махали платочками и сотни тысяч яхт сигналили им вслед и пожарные баржи запускали в небо водяные дуги. В распоряжении нашего командования боевые корабли «Гермес», «Неуязвимый», «Прославленный», парашютно-десантные войска, военно-воздушные силы. А так же десятки видов крылатых ракет: «Пумы», «Рапиры», «Волнорезы», подводные торпеды и кучи других. В то время как аргентинские боевые корабли похожи скорее на ржавые корыта, названные в честь Испанских генералов, носивших нелепые усы. Александр Хейг, конечно, не решался признать, что США поддерживает нас, на случай если Советский Союз примет сторону Аргов, но Рональд Рейган был категоричен – он был за нас. (*Алексндр Хейг – гос-секретарь США в 1981-1982 гг*)

Но теперь мы почувствовали, что можем проиграть.

Наше Министерство Иностранных Дел пыталось возобновить переговоры, но эти упыри послали их к черту. У нас раньше закончатся корабли, чем у них – крылатые ракеты. И они рассчитывают именно на это. И ведь они могут оказаться правы! На площади, напротив дворца Леопольдо Галтиери в Буэнос-Айресе тысячи людей скандировали: «Мы чувствуем твое величие!», снова и снова. Одна мысль об этом не давала мне спать по ночам. Галтиери стоял на балконе и наслаждался славой. Какой-то молодой человек заорал в камеру: «Сдавайтесь! Валите домой! Англия больна! Англия умирает! История на нашей стороне – Мальвинские острова принадлежат Аргентине!»

– Стая гиен. – Заметил отец. – Могли бы проявить хоть каплю уважения. Там же люди погибли, Господи-Боже! Вот в этом разница между нами. Ты только посмотри на них!

Отец пошел спать. В последнее время он спит в комнате для гостей, из-за проблем со спиной. Хотя мама говорит – это потому, что он слишком ерзает во сне. Я думаю, что и то и другое. Сегодня вечером они поссорились прямо за столом, во время ужина. На глазах у нас с Джулией.

– Я тут подумала…

– Так-так. – Шутливо перебил отец – он любил так делать.

– … сейчас самое время построить сад камней.

– Зачем тебе каменоломня в саду?

– Не «каменоломня», а «сад камней», Майкл.

– Ты уже получила свою изысканную кафельную плитку от Лоренцо Хассингтри. – Отец включил свой «будь-разумной-дорогая» голос. – Зачем тебе новая гора грязи с камнями в саду?

– Причем тут грязь? Сад камней делают только из камней. Ну и воду надо будет подвести, я думаю.

Отец издал фальшивый смешок.

– Что значит «подвести воду»? У нас дома есть вода.

– Я говорю о декоративном прудике. Ну, то есть скорее о фонтане или небольшом каскадном водопаде.

– Ох. – Отец издал свой коронный «вы-только-послушайте-ее» смешок.

– Майкл, мы уже много лет пытаемся придумать, что сделать с тем бесхозным участком земли рядом с розовой клумбой.

– Это ты пытаешься что-нибудь придумать. Я не пытаюсь.

– Нет, мы обсуждали это перед Рождеством. Ты сказал: «может быть в следующем году». И то же самое ты говорил и в позапрошлом году, и в поза-позапрошлом. Кроме того, ты сам очень хвалил сад камней на заднем дворе у Брайана.

– Когда?

– Прошлой осенью. И Эллис сказала: «В вашей оранжерее сад камней будет выглядеть завораживающе», и ты согласился с ней.

– Твоя мать – не человек, она – диктофон. – Сказал отец Джулии.

Джулия молчала – она не хотела участвовать в этом.

Отец сделал глоток воды.

– Что бы я ни сказал тогда Эллис, я говорил это не серьезно. Я просто пытался быть вежливым.

– Жаль, что твоя вежливость не распространяется на твою жену.

Мы с Джулией переглянулись.

– Хорошо. О каких масштабах мы говорим? – Устало спросил отец, насаживая на вилку горошины. – Каким он будет, этот твой «сад камней»? Размером с национальный парк «Лэйк-Дистрикт»?

Мама потянулась за журналом на полке.

– Что-то вроде этого…

– А, я понял. В «Космополитене» появилась специальная статья о «садах камней», и теперь, естественно, тебе нужен точно такой же…

– У Кейт прекрасный сад камней. – Сказала Джулия. – Обсаженный вереском.

– Везет же Кейт. – Отец нацепил на нос очки и стал листать журнал. – Это очень мило, Хелен, но они используют здесь итальянский мрамор.

Мамино: «именно так», прозвучало с подтекстом: «и я тоже хочу итальянский».

– Ты хоть представляешь себе сколько стоит такой мрамор?

– Не просто представляю, я знаю. Я звонила ландшафтному дизайнеру в Киддерминстер.

– Я не собираюсь платить кучу денег за кучу камней. – Отец бросил журнал на пол.

Обычно в такой ситуации мама опускает голову и замолкает, но не в этот раз.

– Значит, ты считаешь, что это вполне нормально – тратить шестьсот фунтов на членскую карту гольф-клуба, где ты почти не появляешься, но если я хочу украсить наш дом – то это ненормально, так?

– Я уже объяснял тебе, – отец старался не кричать, – тысячи и тысячи и тысячи раз, что гольф-клуб – это место, где заключают сделки. Включая повышения. Нравится это тебе или нет, но это так. И Крэйг Солт, увы, не играет в гольф на совещаниях.

– Перестань тыкать в меня вилкой, Майкл.

Но отец не опустил вилку.

– Я содержу эту семью, я кормлю и одеваю вас, и я думаю, что имею право тратить хотя бы малую часть своих денег так, как считаю нужным.

Пюре у меня в тарелке стало холодным.

– То есть, – мама сложила салфетку, – по-твоему, у меня вообще нет права голоса? Все решения принимаешь ты?

Отец закатил глаза (если б я так сделал – меня б убили).

– Так, Хелен, оставь этот свой «феминизм» для своих подруг. Прошу тебя. У меня был тяжелый день.

– Ты сколько угодно можешь приказывать своим подчиненным в супермаркете, Майкл. – Мама шумно собрала тарелки со стола и понесла на кухню. – Но – не здесь. Прошу тебя. У меня был тяжелый день.

Отец смотрел на то место, где она сидела только что.

– Ну, Джейсон, как дела в школе?

Мой желудок завязался в узел. Палач заблокировал «неплохо».

– Джейсон. – Голос отца был горячим и красным. – Я задал тебе вопрос.

– Хорошо. (на самом деле плохо. Мистер Кемпси заметил хлебные крошки в моей нотной тетради и отчитал меня за это. А мистер Карвер сказал, что во время хоккейного матча я был «полезен как третья нога»)

Мы слышали, как мама складывает тарелки в раковину.

Китайский нож звякнул о дно раковины.

– Прекрасно. – Сказал отец. – А ты, Джулия?

Джулия не успела ответить – на кухне раздался звон бьющейся посуды. Отец вскочил со стула.

– Хелен?

Его напускной покой исчез.

Вместо ответа мы услышали хлопок задней двери.

Отец подпрыгнул и побежал за ней.

Грачи кружили вокруг шпиля, над церковью Святого Гавриила.

Джулия надула щеки и тяжело выдохнула.

– Три звезды.

Я поднял четыре пальца.

– Это просто ссора, Джейс, – Джулия улыбнулась, стараясь держаться храбро. – Все родители ссорятся. Правда. Не беспокойся.

***

Вчера вечером миссис Тэтчер выступала на ВВС1 и просто измотала там одного некомпетентного недоумка с галстуком-бабочкой. Он говорил, что действия британских войск, потопивших аргентинский корабль «Генерал Велграно» вне Тотальной Зоны Отчуждения – это аморально и незаконно. (*Тотальная Зона Отчуждения – территория радиусом 350 километров вокруг Фолклендских островов, которую Британия считала своей, и 30 апреля 1982 года, было объявлено, что любое судно, попавшее в ТЗО будет атаковано и потоплено без предупреждения*) (Вообще-то, наши войска потопили «Велграно» несколько дней назад, но у газет лишь сейчас появились фотографии, и кроме того, с тех пор как был подбит «Шеффилд», мы потеряли всякое уважение к аргентинским ублюдкам). Витражные голубые глаза миссис Тэтчер были неподвижны, она неотрывно смотрела на этого олуха и объясняла, что вражеский корабль весь день двигался вдоль Зоны Отчуждения и несколько раз пересекал ее границу и снова покидал ее. Она сказала что-то вроде: «Отцы и матери нашей страны избрали меня и доверили мне кресло премьер-министра не для того, чтобы я рисковала жизнями их детей ради исполнения мелких буквоедских правил. Позвольте напомнить вам, что это война». Вся студия поддержала ее, и вся страна, я думаю, тоже. Ну, кроме Майкла Фута, Рэда Кена Ливингстона и Энтони Уэджвуда Бэнна и всех остальных чокнутых левых.

Миссис Тэтчер – крутая. Она такая сильная, спокойная и уверенная в себе. От нее гораздо больше пользы, чем от Королевы, которая, с тех пор как началась война, ни черта не сделала для своей страны. Представители некоторых стран, – например испанцы, – критикуют действия Британии, говорят, что нам не следовало обстреливать «Белграно», но, по-моему, единственная причина такой большой смертности среди аргентинцев в том, что остальные их корабли просто сбежали с поля боя в тот момент, когда надо было эвакуировать своих с тонущего крейсера. Наши силы ВМФ никогда-никогда-никогда не бросили бы своих на произвол судьбы. И, в любом случае, когда ты идешь в армию или во флот, в любой стране, то это твоя работа – рисковать жизнью. Военным ведь как раз за это и платят.

Теперь уже Галтиери пытается усадить нас за стол переговоров, но Мэгги сказала ему, что согласна обсудить с ним только одно – 502-ую резолюцию Совета Безопасности ООН, то есть безоговорочный вывод аргентинских войск с Фолклендских островов. Какой-то аргентинский дипломат в Нью-Йорке до сих пор твердит о том, что «Белграно», мол, был вне Зоны Отчуждения, и что Британия «больше не правит морями, и что она уже «уморила» всех своим «правлением». В «Дэйли мэйл» написали, что это типично для Аргентинских бумагомарак – каламбурить каждый раз, когда речь идет о жизни и смерти; и еще – что Аргентинцам стоило хорошенько подумать до того, как они водрузили свой идиотский бело-голубой флаг на территории нашей суверенной колонии. И я согласен с «Дэйли мэйл». Еще они пишут, что Леопольдо Галтиери вторгся на Фолклендские острова с одной лишь целью – отвлечь внимание от проблем в его собственной стране, где людей подвергают пыткам, убивают и сбрасывают с вертолетов в море. В «Дэйли мэйл» написали, что ура-патриотизм – это последнее убежище подлеца. «Дэйли мэйл» во всем правы, как и Маргарет Тэтчер. Англичане сейчас чувствуют моральный подъем. Люди стоят в многокилометровых очередях в больницах, чтобы сдать кровь. Мистер Уитлок на уроке биологии рассказал нам историю о двух патриотичных мальчишках, которые на велосипедах доехали до Ворчестерской больницы, чтобы сдать кровь (все знали, что он говорит о Гилберте Суинярде и Пите Рэдмарли). Но у них ничего не вышло – медсестра заявила, что они слишком молоды. И мистер Уитлок написал письмо Майклу Спайсеру, – члену Парламента, – письмо, в котором жаловался на то, что сынам Британии не позволяют внести свой вклад в общее дело будущей победы. Это письмо уже опубликовал «Малвернский вестник».

Ник Юи теперь купается в отблесках славы своего брата, Тома. Ник сказал, что «Шеффилду» просто не повезло. Наши системы противоракетной обороны теперь усовершенствованы и легко перехватят все «Экзосеты». А это значит, что мы скоро победим, и вернем себе острова. Газета «Sun» объявила конкурс – они платят 100 фунтов за лучшую анти-аргентинскую шутку. Я не умею придумывать шутки, но я веду свой «военный альбом» – вырезаю посвященные войне заголовки из газет и журналов. У Нила Броуса тоже есть такой альбом. Он считает, что подобная вещь будет стоить миллионы через двадцать-тридцать лет, когда Фолклендская война попадет в учебники Истории. Но все это волнение никогда не покроется и пылью и не сгинет в архивах и библиотеках. Ни за что. Я уверен, что люди всегда будут помнить о войне за Фолклендские острова – пока не погаснет Солнце.

Когда я вернулся из школы, мама сидела за столом на кухне, обложенная банковскими бумагами. Отцовский огнестойкий футляр для документов был вскрыт. Остановившись в дверном проеме, я спросил, хорошо ли она провела день.

– Не то что бы очень уж «хорошо». – Сказала она, не поднимая глаз от калькулятора. – Но это было настоящее откровение.

– Это хорошо. – С сомнением сказал я. Я съел лишь пару крекеров и запил их черничной газировкой. Есть было нечего – Джулия сегодня весь день дома готовится к экзаменам, и она уже опустошила холодильник, съела все пироги. Жадина.

– Что ты делаешь, мам?

– Катаюсь на скейтборде, разве не видно?

Мне следовало пойти к себе, но я зачем-то спросил:

– А что на ужин?

– Жаба.

Ненавижу ее сарказм. Я ведь всего лишь хотел поговорить.

– А разве не папа обычно занимается всей этой бумажной работой?

– Да. – Мама наконец-то посмотрела на меня. – И твоего отца ждет приятный сюрприз, когда он вернется. – В ее голосе было что-то гадкое. Мои внутренности завязались узлом, и я до сих пор не могу развязать их.

Уж лучше бы на ужин была «жаба» – это всяко вкуснее, чем консервированная морковь, тушеная фасоль и фрикадельки в собственном соку. В итоге на тарелке – оранжево-коричневая жижа. Мама очень хорошо готовит, но лишь в те дни, когда приезжают родственники. А сегодня все еще хуже: думаю, она устроила итальянскую забастовку, и будет травить нас консервами до тех пор, пока не получит свой сад камней. Но отца так легко не возьмешь, он съел свою порцию и сказал, что «это было восхитительно». Он даже не пытался скрыть сарказм. И мама тоже: «я очень рада, что тебе понравилось, дорогой», – сказала она (то, что мои родители говорят друг другу в последнее время, и то, что они имеют в виду – это совершенно разные вещи. Даже простые слова вежливости в их устах звучат, как отравленные). На десерт – яблочный пудинг. Сиропом я нарисовал на тарелке тропу – это была дорога наших пехотинцев. Я провел их сложным и извилистым путем, через заснеженную вершину заварного крема на пудинге – к победе в битве при Порте Стэнли.

Сегодня была очередь Джулии мыть посуду, но мы с ней в последнее время вроде как сдружились, поэтому я помог ей – протирал чистые тарелки полотенцем и складывал в шкаф. Мы с сестрой не всегда воюем, вот и сейчас она была добра ко мне настолько, что даже рассказала немного о своем парне Эване. Его мама играет в Бирмингемском Симфоническом Оркестре. Она – перкуссионист, и ее задача бить в цимбалы (это такие большие тарелки) и изображать раскаты грома с помощью литавров. Я очень смеялся, когда представил себе это.

С тех пор как папа с мамой стали ссориться, Палач особенно агрессивен, поэтому я не мог поддержать разговор с Джулией – и лишь слушал. Я постоянно думал о войне – война была первой моей мыслью утром и последней – ночью, перед сном, поэтому я был рад послушать Джулию, послушать о чем-нибудь мирном.

Вечернее солнце красным светом затопило землю между нашим садом и Малвернсом.

Я смотрел на тюльпаны – сливово-черные, масляно-белые и золотые, цвета яичного желтка.

Пока мы мыли посуду, родители, похоже, успели объявить перемирие (или, во всяком случае, договорились о временном прекращении огня), потому что теперь они спокойно сидели за столом и обсуждали сегодняшний день. Джулия спросила, не налить ли им по чашке кофе, и отец ответил: «это было бы очень мило с твоей стороны, дорогая», и мама сказала «спасибо, доченька». Мне даже показалось, что я просто неверно истолковал мамино поведение сегодня днем, когда застал ее за чтением отцовских бумаг. И у меня немного отлегло от сердца. Отец как ни в чем не бывало рассказывал маме забавную историю о том, как Крэйг Солт позволил стажеру Дэнни Лоулеру покататься на своей спортивной машине «Делориан». Поэтому вместо того, чтобы, как обычно, запереться у себя в комнате, я пошел в зал, включил телевизор и стал смотреть программу «Завтрашний мир».

Именно там, сидя на диване, я и услышал, как мама загнала отца в ловушку.

– Кстати, Майкл, скажи, а зачем ты перезаложил наш дом в банке «NatWest» в январе? Сколько там, пять тысяч фунтов, правильно?

Пять тысяч фунтов! Весь наш дом стоит двадцать две тысячи!

В «Завтрашнем мире» рассказывали о том, что в будущем, машины будут ездить самостоятельно, без помощи водителей, используя специальную электронную разметку на дороге. Автовладельцу будет достаточно лишь вбить в компьютер координаты пункта назначения. Эта система поможет полностью исключить дорожно-транспортные происшествия.

– Шарилась в моих бумагах, да?

– Ну, знаешь, просто хотела быть в курсе дел.

– И ты «просто» зашла в кой кабинет и «просто» залезла в мои бумаги.

Папа, не надо! Хотел крикнуть я. Не говори этого!

– Ты это серьезно? – Мамин голос дрожал. – То есть мне запрещено входить в твой кабинет? И мне запрещено трогать твои картотечные шкафчики?

Отец промолчал.

– Может это прозвучит несколько старомодно, но мне кажется, что если жена находит среди бумаг мужа запись о скрытых от нее 5 тысячах фунтов, то она имеет полное право услышать ответы на свои вопросы.

(Меня бросило в дрожь и затошнило.)

– И с чего это у тебя вдруг взялся такой живой интерес к бухгалтерии? – Наконец сказал отец.

– Зачем ты перезаложил наш дом?

Ведущий «Завтрашнего мира» приклеил себя к потолку вниз головой. «Британские ученые разработали химический состав, который сильнее гравитации. – Ухмыляясь, сказал он. – Можете не сомневаться».

– Так, понятно. Ты всерьез думаешь, что я обязан отчитываться перед тобой, не так ли?

– Да, именно так я и думаю.

– Это перепланирование.

Мама усмехнулась.

– Ты пытаешься сбить меня с толку терминологией?

– Это не терминология. Это перепланирование. Только, пожалуйста, не надо истерить…

– Не надо «истерить»? А как мне еще реагировать, Майкл? Ты используешь наш дом в качестве залога, а потом деньги маленькими порциями уходят непонятно куда. Или, может быть, непонятно кому?

– На что это ты намекаешь? – Тихо сказал отец.

– Я вежливо спрашиваю тебя, что происходит. – Мама словно сама испугалась своих слов и пошла на попятную. – И все, что я слышу в ответ – это отговорки. Ты можешь сказать мне, что происходит? Пожалуйста. Потому что я не понимаю, что…

– Вот именно, Хелен! Спасибо! Спасибо, что сама озвучила эту мысль. Ты не понимаешь! Я перезаложил дом, потому что нуждался в деньгах! Я знаю, что вечно думать о деньгах – это удел мещан, но ты наверняка заметила, пока играла в Шерлока Холмса, что на нас висит огромная румяная ипотека, и нам нужны деньги, чтобы оплачивать ее! Твоя изумительная плитка на кухне и твой новый изумительный фарфор фирмы «Doulton», который мы ставим на стол лишь два раза в году, чтобы произвести впечатление на Эллис и Брайана – за все это нужно платить! Когда ты требуешь обменять свою машину на более новую модель лишь потому, что у «старой» модели прикуриватель вышел из моды – за это тоже нужно платить! И вот теперь, теперь ты решила, что жизнь не имеет смысла без… без новых удивительных экспериментов в области ландшафтного дизайна!