Текст книги "Шпион, который явился под Рождество"

Автор книги: Дэвид Моррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Кто-то идет, – раздался из гостиной голос Коула.

* * *

Андрей шел по следам, вглядываясь в темные закоулки по обе стороны.

Снегу уже навалило по щиколотку. От следов впереди оставались едва заметные ямки.

Вот одна цепочка свернула к дому по правую руку. Еще чуть подальше две пары следов загибались к левому дому. Цепочки вились параллельно – ровные, никаких признаков шарканья. Если бы Петр, угрожая пистолетом, вошел в дом вслед за кем-то из жильцов, наверное, ему пришлось бы приставить дуло к затылку, и одна цепочка чуть отставала бы от другой. К тому же отпечатки в первой распределялись бы неравномерно, свидетельствуя о том, что человека подталкивали.

Андрей двинулся дальше. В слабом свете отраженных снегом огней виднелась теперь только одна пара свежих следов. Эти шли параллельно более старым, уже почти заметенным, ведущим навстречу Андрею – судя по всему, из дальнего дома, ближе к концу проулка.

«Твои следы, Петр? Вот эти, свежие? Неужели я тебя догнал?

Или ты хочешь завести меня в ловушку?»

Андрей замедлил шаг, вглядываясь в снежную мглу. Щеки онемели от холода, и в голову снова полезли воспоминания о прошлом. В русской армии ему пришлось однажды маршировать целые сутки в буране. Без еды и питья, потому что вода и пайки промерзли насквозь. «Зато закалитесь», – приговаривал старшина.

«Да уж, закалили нас на славу, – с горечью подумал Андрей. – Жестче и суровее некуда. Скоро, Петр, сам поймешь, на собственной шкуре».

Оставшаяся цепочка следов сворачивала налево, к вертикальным сучьям койотовой изгороди, и упиралась в калитку. От внимательного взгляда Андрея не ускользнуло, что более старая цепочка тянется как раз оттуда.

«Просто кто-то ходил полюбоваться рождественским убранством, а потом вернулся, – заключил Андрей. Охотничий азарт померк. – Я шел по следам кого-то из местных. Только драгоценное время потерял. Надо было остаться с Михаилом и Яковом прочесывать окрестности Каньон-роуд.

Хотя нет, стоп. Не надо поспешных выводов», – одернул он себя.

Двигаясь вдоль изгороди, он внимательно разглядывал обе пары следов. Старые начинались по левую сторону от дома. Новые вели туда же, исчезая в темном закутке, где, как понял Андрей, скрывалась боковая дверь. Напрягая зрение, он высмотрел слева сарай и гараж. Потом пригляделся к дому. Типичная для Санта-Фе постройка – плоская крыша, скругленные углы, терракотовая штукатурка.

На входной двери венок, и над ним электрическая гирлянда. Слева от входа пробивается сквозь щель в занавесках на небольшом окошке слабый свет – скорее всего, кухня. Справа от двери – большое окно, за ним гостиная, в полумраке, если не считать догорающего огня в камине и лампочек на елке. Еще правее, в следующей комнате, мерцает за шторами голубой экран.

Стараясь ничего не упустить, Андрей перевел взгляд на крышу. В тусклых отблесках гирлянды над дверью видно было, как снег укутывает спутниковую тарелку.

Все эти наблюдения он проводил незаметно. Шагал себе неторопливо, делая вид, что любуется сказочным зимним пейзажем, а тренированный глаз выхватывал нужные подробности. Звук шагов почти заглушался шелестом снега. Через двадцать секунд дом, оставаясь позади, почти совсем скрылся из виду – а значит, и Андрея изнутри увидеть тоже не могли.

Следы кончились, идти по проулку дальше было бессмысленно. Андрея снова охватила досада. Остановившись, он попытался оценить обстановку. Видимо, первоначальная догадка оказалась верной: следы принадлежали одному и тому же человеку.

Но если в дом недавно вернулся кто-то из жильцов, наверное, света бы горело побольше? Или он решил улечься в сочельник пораньше – для американцев ведь это особая ночь, они с ума сходят в ожидании подарков, которые предстоит разворачивать поутру.

Сколько времени, кстати?

Задрав манжет лыжной куртки, Андрей взглянул на циферблат электронных часов. По усвоенной еще в армии привычке он прикрыл дисплей рукой, и только потом нажал на кнопку подсветки. И моментально отпустил, погасив вспыхнувшие красным цифры.

Девять сорок одна, значилось на дисплее.

Если хозяин дома человек пожилой, то он вполне естественно мог уже и на боковую отправиться. Судя по мерцанию телевизора, так, наверное, и есть – небось смотрит какой-нибудь сопливый рождественский фильм типа «Эта замечательная жизнь». Андрея от этого названия всегда передергивало.

Замечательная? Единственный правдоподобный момент в фильме, это когда старик теряет деньги, которые нужно положить в банк, а богатый злодей хочет прибрать банк к рукам, чтобы ввести грабительские проценты и отобрать у людей жилье. Если бы фильм имел хоть что-то общее с реальностью, главный герой – как его? Джеймс Стюарт, короче, – сиганул бы себе с моста и благополучно упокоился на дне полузамерзшей реки.

«И потом, почему он такой тощий? – недоуменно размышлял Андрей. – Морил себя голодом? Только в Америке, где такая прорва еды, можно голодать специально, чтобы похудеть. Ехали бы в Чечню, сражались с боевиками, сидя на половинном пайке. Очень скоро всякую дурь насчет похудения из башки вышибло бы».

Из наушника под плотно натянутой шапкой вдруг загремел голос Пахана.

– Ну что, нашел?

– Нет еще, – как можно тише и незаметнее проговорил Андрей в микрофон.

– Когда клиенты узнают, что оплаченного груза нет…

– Мы ищем изо всех сил.

– Если мне придется вернуть деньги, честное слово, я им помогу тебя отыскать.

– Ты уже говорил. Я помню.

«Я ведь тебя никогда не кидал. Всегда делал, что велено, и даже больше».

– Мне нужно еще немного времени, – произнес он вслух, стараясь не выдать горечи.

– Koshkayob, ты что, не понимаешь, что времени в обрез?

У Андрея свело живот. Оскорбления, да еще с угрозами, приводили его в бешенство – но самое убойное, что Пахан чужаков ставит превыше своего.

– Больше говорить не могу, – Андрей дал отбой скорее от злости, чем по необходимости, и повернул кругом.

Перед ним тянулся заснеженный проулок. Андрей зашагал обратно, понимая, что надо торопиться, найти Михаила с Яковом, с удвоенной силой прочесать кварталы, восполняя потраченное впустую время.

Но какое-то шестое чувство советовало ему поспешать медленнее.

Снова показался тот дом, теперь уже справа. Снова Андрей разглядывал его на ходу, держась в этот раз ближе к забору, чтобы рассмотреть получше в темноте. Мерцающие отсветы от телевизора. Огни на елке. Догорающее пламя в камине. Следы туда и обратно. Калитка.

Калитка.

Что-то с ней не то, чем-то она его цепляет… чем, не поймешь. Он прошел дальше, выходя за пределы поля зрения жильцов. Потом замедлил шаг, развернулся и, пригнувшись, чтобы голова не высовывалась из-за забора, подкрался обратно к калитке.

Снег сыпал за ворот куртки, холодя оголенный затылок. Но Андрей почти не чувствовал холода, все его мысли сосредоточились на калитке. Он подобрался ближе, и прямо перед ним потянулись к небу кедровые сучья. Что-то в них не то. Что-то неправильное. Он не мог уйти, не проверив.

Подкравшись к самой калитке, Андрей опустился коленями в снег. Ноги тут же заледенели, однако он, не обращая внимания, почти прилип взглядом к калитке и коре на сучьях. Потом поднял глаза и осмотрел снежные шапки на ровно отпиленных верхушках штакетин.

Местами снег осыпался, когда открывали и закрывали калитку. Это понятно. Тот, кто ее открывал, наверное, даже рукой должен был задеть – вот снег и стряхнулся…

«Задеть рукой», – повторил про себя Андрей.

Он напряг зрение, пытаясь рассмотреть поближе в бледном свете, отраженном снегом. Калитка открывалась внутрь, на левую сторону. Значит, входящий вполне мог обтереться об нее левым боком.

Присмотревшись, Андрей обнаружил темное пятно рядом с запирающей щеколдой.

Его охватило возбуждение. Пятно как раз на уровне руки взрослого мужчины. Проходя мимо, он этот отпечаток едва заметил и не придал значения, списав на неравномерную окраску дерева.

По нервам как будто электрический ток пропустили. Андрей коснулся пятна пальцем в перчатке и почувствовал, что оно мажется. Темная, густая полузамерзшая субстанция.

Цвет Андрею в полумраке разобрать не удалось, однако сомнений быть не могло: это кровь.

* * *

– Исламские террористы, Пол, благодарили Аллаха, когда вышли на русскую мафию. В странах Ближнего Востока боевики «Аль-Каеды» внешне ничем не отличаются от остального населения, которое всего-то и хочет, чтобы им дали жить в мире и спокойствии. Однако за пределами региона, когда они совершают операции в западных странах, им трудно слиться с толпой.

До одиннадцатого сентября они перемещались свободно. Мы привечали гостей. Мы были чисты и наивны. Теперь же ближневосточные террористы знают: любое мало-мальски подозрительное движение, и заводится досье. Поэтому им нужен кто-то, кто может делать грязную работу, при этом не выделяясь внешне.

Найти сообщников среди западных криминальных элементов не представлялось возможным. В конце концов, даже самый бездушный преступник инстинктивно старается в собственном гнезде не гадить. Я не о патриотизме говорю, Пол. Для такого контингента это слишком благородное понятие. И все же практически никто, насколько низко бы он ни опустился, не станет подвергать опасности свой родной угол – район, улицу, дом, квартиру. Элементарный инстинкт самосохранения.

Никто, Пол. Кроме одесской мафии. Связи со своей новой родиной они не чувствуют, поэтому на здешние свои дома им плевать. Если отвалят круглую сумму за подкладывание ядерной бомбы на Манхэттене – то есть заражение радиацией дойдет и до их Брайтона, – они просто снимутся с места и уедут, прежде чем взрывать. За деньги они готовы на все.

Да, работают они не только на «Аль-Каеду». «Хамасом» тоже не брезгуют.

* * *

– Там, за забором, какой-то мужчина, – подал голос Коул.

Каган застыл, не застегнув до конца рубашку. Вряд ли его видно снаружи, учитывая тусклый свет ночника и задернутые занавески. Однако на всякий случай он отошел в глубь комнаты.

Обычно его пульс составлял около шестидесяти пяти ударов в минуту. Теперь же дошел до ста десяти и еще ускорялся. В груди теснило. Каган взял со стола парку, ощущая надежную тяжесть пистолета в правом кармане, и встал в арке между кухней и комнатой.

– Что ты видишь?

– Там какой-то мужчина, – едва слышно пролепетал Коул.

«Только один? – удивился Каган. – Ведь должно быть несколько». И тут же его осенило: наверное, преследователи разделились, чтобы прочесать бо́льшую площадь.

«А может, ложная тревога».

– Коул, не забывай, ты не должен подавать виду, что заметил. Любуйся снегопадом.

– Я не у самого окна. Он не знает, что я за ним наблюдаю.

– Как это?

– Сижу в кресле, от камина и елки далеко. Здесь темно, он меня не увидит.

– Точно?

– Ну я же просто пацан. Кто обратит внимание на пацана, прикорнувшего в кресле? Хотя видеть он меня точно не может.

– Что он делает?

– Просто прогуливался мимо. Как будто смотрит на гирлянды и снег. Теперь ушел.

– Может, и правда всего лишь вышел полюбоваться пейзажем. Кто-то из соседей.

– Мы переехали в начале лета. Я, конечно, всех соседей не помню, но этого точно здесь не видел.

– Может, он у кого-то в гостях. Опиши-ка его.

– Я не очень хорошо разглядел. Высокий – это-то видно. Широкие плечи. Шапка натянута по самые уши. Такая, по форме головы.

– Лыжная. – Каган почувствовал, как тень смерти прошла за спиной. – А куртка какого цвета?

– Она вся в снегу была… Кажется, темная.

– А шапка? Тоже темная?

– Тоже вся запорошена снегом. Непонятно.

«Нельзя, чтобы пареньку передался твой страх», – предостерег он самого себя.

– Правильно мыслишь, Коул. Если точнее ответить не можешь, лучше признаться сразу. Был один агент, который так стремился выслужиться, что вместо настоящего положения дел докладывал начальству то, что оно хотело слышать. Обернулось крупными неприятностями для всего мира… Откуда этот человек шел?

– Справа.

«С Каньон-роуд, значит», – сообразил Каган.

– Темная – как вы сказали? – лыжная шапка? У кого-то из тех, кто за вами гонится, такая же, да? Подождите, вот он снова идет. Теперь слева. Возвращается.

Кагану отчаянно хотелось войти в гостиную и, пригнувшись, самому глянуть в окно. Но он не смел так рисковать.

– Ускоряет шаг, – поделился наблюдениями Коул.

Каган понял. Преследователя – судя по описанию Коула, это Андрей – следы привели к этому дому, а тут он повелся на уловку Кагана и решил, что из дома ушел и потом вернулся один и тот же человек.

«Теперь злится, что зря потратил время».

– Снова пропал, – доложил обстановку Коул.

– Хорошо. Продолжай наблюдение.

В глубине комнаты пела Джуди Гарланд: «Устрой себе веселое Рождество!» Кроме ее голоса тишину нарушали только потрескивание поленьев в камине и хныканье малыша.

«Надо сделать так, чтобы он перестал плакать».

Стараясь скрыть напряжение, Каган развернулся лицом в кухню, где Мередит держала малыша на руках.

– Как там раствор?

Мередит стояла на безопасном расстоянии от плиты с кастрюлей, чтобы не подносить малыша слишком близко к пламени.

– Грею. Но как же его кормить? Бутылочки-то нет с соской…

– А стопка найдется?

– Не сомневайтесь. – В голосе послышалась горечь.

От Кагана не ускользнуло, с каким выражением она посмотрела на бутылку виски, оставленную на кухонном столе. Почти пустая. И рядом граненая стопка.

– Понятно.

– Вы, надеюсь, не собираетесь заправляться алкоголем?

– Не волнуйтесь. – Каган взял стакан и, пристроившись сбоку от раковины, чтобы не маячить напротив окна, ополоснул стопку горячей водой. – Из такого маленького стаканчика малыш вполне может пить.

– Да вы что! Когда Коул родился, педиатр не разрешал давать ему чашку до четырех месяцев.

– А на самом деле грудной ребенок может пить из маленького сосуда почти с рождения.

– Одна небылица за другой, – не поверила Мередит. – Об этом вам что, тоже во Всемирной организации здравоохранения рассказывали?

– Но ведь получается. Главное – давать правильно, – Каган подошел ближе и согнул руку, показывая, как поддерживать малыша. – Наклоните его слегка назад. Поддерживайте под голову, чтобы не запрокидывалась. Стопку подносите к верхней губе. Вливать не надо, а то захлебнется. Пусть сам тянет через край, и все будет замечательно.

Скользнув тревожным взглядом по окну, Каган переместился к плите и помешал смесь, давая сахару и соли окончательно раствориться. Ложка чиркнула по дну.

– Коул, как там, никто не идет?

Несмотря на внешнее спокойствие, пульс Кагана колотился уже под сто двадцать. Артерии вздулись от напора.

– Нет, – ответил мальчик.

– Молодец, продолжай наблюдение.

Тут, собираясь заплакать, дернулся малыш.

Каган поспешно зачерпнул ложкой несколько капель раствора и попробовал на запястье.

– Чуть теплый. Готово.

Он выключил плиту и перелил раствор в стопку.

– Я отмерил одну унцию. Посмотрим, сколько он выпьет.

Мередит перехватила малыша, как показывал Каган, не давая голове запрокидываться.

– Ну что, мальчик, давай попьем… – Она взяла у Кагана стопку. – А имя у него есть?

Каган промолчал.

– Простите. Лишний вопрос, да?

– На самом деле мне тоже не сообщили.

Обычно Каган машинально старался держать язык за зубами, но сейчас было уже в каком-то смысле все равно. Если Мередит попадет в руки преследователей, ей придется плохо независимо от того, знает она, как зовут малыша, или нет.

Он поспешил сменить тему.

– Вы так нарядно одеты. Собирались в гости?

– Нас пригласили к однокласснику Коула.

Мередит явно тяготили мысли о том, что вечер мог бы сейчас проходить совсем по-другому.

– А вас там не хватятся? – встрепенулся Каган. – Не станут беспокоиться, куда вы подевались? По телефону они не дозвонятся, может, решат сходить и проверить…

– Тед, перед тем как расколотить аппараты, позвонил и сказал, что Коулу нездоровится.

– Ясно… – Каган сник. – Хитро придумал.

– Да. Хитро. – Мередит с тяжким вздохом посмотрела на малыша. – Я и забыла, каково это, когда у тебя на руках такое беспомощное существо. Вот так, мальчик. Пей потихоньку. Натерпелся, наверное. Не волнуйся. У нас еще есть, и все для тебя.

Потеряв много крови, Каган и сам теперь мучился от жажды. Из аптечки он извлек упаковку тайленола и сунул в пересохший рот сразу четыре таблетки. Потом прокрался к плите, сгибаясь на фоне окна, и, осторожно потрогав ручку кастрюли, чтобы не обжечься, налил раствора в стакан, найденный рядом с раковиной.

Двух больших глотков хватило, чтобы запить таблетки. Во рту появился солено-сладкий привкус, а желудок сжался, усиливая тошноту от кровопотери. Подождав, Каган сделал еще глоток.

– Что-нибудь видно, Коул?

– Кажется, он совсем ушел, – откликнулся мальчик.

– Все равно продолжай наблюдение. Лишняя предосторожность не помешает. Шпиону нельзя полагаться на авось.

– Я переключаю каналы на вашем радио, но ничего не слышно. Может, я неправильно делаю?

– Раз ты играешь в видеоигры, думаю, с передатчиком справишься. – Микрофон, засунутый на дно кармана в штанах, на таком удалении от рта его слова все равно бы не уловил, даже если Андрей сейчас прослушивает на первоначальной частоте. – Общаться между собой по рации эти люди без лишней необходимости не станут. Поэтому нам должно крупно повезти, чтобы ты включил нужный канал как раз в момент переговоров. Но пробовать нужно. Так что ты молодец!

Каган выключил ночник, отметив про себя, что у Мередит это не вызвало никаких возражений – значит, доверие установлено. Прячась в темноте, он на пару дюймов раздвинул занавески.

На фоне падающего снега чернели вертикальные сучья койотовой изгороди. Каган попытался разглядеть, что происходит по ту сторону.

– Мередит, опишите расположение комнат в доме.

* * *

Андрей поспешно прополз на коленях вдоль забора. Вновь вернулся охотничий азарт, от которого участилось дыхание и обдало жаром замерзшие щеки. На достаточном расстоянии от дома, когда уже можно было не ползти, он встал и присмотрелся к электрическому столбу.

От него к дому тянулись два провода. Напрягая глаза, Андрей разглядел в слабом сиянии снега, что один из них крепится к изолятору – значит, электрический. Тогда второй либо телефонный, либо от кабельного. Тут ему вспомнилась виденная на крыше спутниковая тарелка, и он решил, что все-таки провод телефонный.

В нормальных условиях Андрей мог похвастаться исключительной меткостью стрельбы. Теперь же потребовалось четыре пули, чтобы пробить толстую проволоку у самого столба. С глушителем, да еще под шелест снегопада, выстрелы прозвучали едва слышно, не привлекая внимания.

Тут же вытащив полупустой магазин, Андрей сунул его в карман штанов, а в рукоятку затолкал полный пятнадцатизарядный. И только потом произнес напряженным шепотом в микрофон:

– Я его нашел.

В наушнике резко выдохнули.

– Ну слава богу, – отозвался взвинченный голос Пахана.

Андрею всегда казалось забавным, что его главарь, выросший в атеистическом Советском Союзе, поминает Бога.

– Клиенты уже здесь, – поведал тем временем Пахан. – От бешенства чуть не лопаются. Ты груз скоро доставишь?

– Не знаю, – признался Андрей.

– Что?!

– Петр укрылся в чьем-то доме. Надо сперва как-то туда пробраться.

– Попробуй только его снова упустить! – предостерег Пахан.

– Больше не уйдет. Он наш.

– Srat я на него хотел! Разберись, и побыстрее! Груз! Ты, главное, груз доставь.

Андрея насторожило, что Пахан так переживает и трясется. Обычно он не слишком стремился угодить заказчикам, работал не сказать чтоб на совесть. А недовольные быстро затыкались, когда в их доме стараниями людей Пахана (Андрея, например) случался пожар. К русской мафии обращались в самой критической ситуации, когда дальше некуда. Поэтому Пахан считал, что заказчики должны быть благодарны за любую помощь.

Однако на этот раз клиенты попались совсем другого сорта.

Три миллиона долларов за неделю работы, да еще, считай, на курорте – соблазн для Пахана был слишком велик. И потом, тогда ему казалось, что дело плевое.

«Всю почву они уже подготовили. Нужных людей подмазали. Расписание объекта выяснено, точно известно, когда и где можно провернуть дело. Они бы и сами могли, в два счета. Но принимать непосредственное участие в операции им нельзя. Мы же, в отличие от них, легко сольемся с местной толпой. В общем, я запросил с этих долбаных арабов по максимуму».

Пахан, привыкший внушать страх, а не трястись самому, только теперь осознал, чем чревато работать с людьми еще более безжалостными, чем ты сам.

Андрей шагнул с проулка под раскидистую ель – идеальное укрытие, откуда можно без проблем наблюдать за домом.

– Остальные слышали? – вполголоса спросил он в микрофон.

– Да, – отозвался в наушнике голос Якова. – Ты где?

– Идете по «моему» проулку.

Через несколько минут, увидев двух качков, торопливо пробирающихся сквозь снег, Андрей произнес в микрофон:

– Я справа от вас. Под елкой.

Парни остановились, поглядев в его сторону.

– Вот ты где, – пробормотал Михаил. – Хорошо. Жаль было бы пальнуть в тебя по ошибке.

Ухмыляясь собственной шутке, он укрылся за стволом ели, и они с Яковом осмотрели дом.

– Сколько человек внутри? – прозвучал едва слышный вопрос Якова.

– Неизвестно, – так же вполголоса отозвался Андрей. – Кто-то выходил, оставил следы, но более свежая цепочка – это Петр, и его следы ведут внутрь, за калитку.

– Откуда ты знаешь?

– На калитке кровь.

– А.

– В крайней правой комнате мелькает свет – видимо, телевизор. Может, внутри все-таки кто-то есть, только не догадывается, что посторонний забрался. А может, дом пустой, и телик включил Петр, создавая видимость, будто хозяева на месте.

– Столько «может», – вмешался Михаил. – Сотовый он потерял, но теперь-то что ему мешает вызвать полицию по городскому?

– Провод я прострелил, – возразил Андрей.

– Он мог успеть раньше. Или в доме найдется сотовый.

– Тогда где полиция? Почему не слышно сирен?

Яков пожал плечами.

– На Каньон-роуд сочельник в самом разгаре. Полицейским машинам не пробиться сквозь толпу.

– И что, нам теперь уйти? Или ворваться в дом только потому, что вот-вот может нагрянуть полиция? – не соглашался Андрей. – Если провалим дело, останется только ноги в руки и бежать – не останавливаясь, потому что наши клиенты и Пахан тоже не остановятся, пока нас не отыщут.

«И мою семью заодно, – добавил он про себя. – Если Пахан не сможет добраться до меня, возьмет жену и дочек».

– Тогда какие варианты? – растерянно спросил Михаил.

– Подойдем к дому с трех сторон. Круговую оборону Петру организовать не под силу. Значит, как минимум двое прорвутся.

– Нормальный расклад – если, конечно, третьим, который не прорвется, окажусь не я, – заметил Яков.

– Петр ранен и ослабел от потери крови, – возразил Андрей. – Нормально прицелиться не сможет. Так что у нас неплохие шансы выйти из перестрелки живыми втроем.

– «Неплохие шансы» меня мало устраивают. Тот, кто пойдет с главного входа, рискует больше. Как будем решать, кто…

– Торгуетесь, как старухи на базаре. Ну я пойду с главного, – разозлился Андрей.

На него уставились в недоумении.

– Петр знает, что меня ему больше всего надо опасаться. Я появлюсь с главного входа. Он отвлечется. Тогда вы двое сможете проникнуть с двух разных сторон. Если синхронизировать нападение до секунды…

– К нам гости! – предостерег Яков.

Андрей круто развернулся на месте, испугавшись, что едет полиция. Но нет, по проулку брел кто-то один. Мужчина в светло-сером пальто на пуговицах и шапке с наушниками. Понурив голову, он еле тащился.

«Депрессия под праздник? – гадал Андрей. – Или просто прячет лицо от снега?»

И тут мелькнула тревожная мысль.

«А вдруг это полицейский, спектакль разыгрывает? Если так, то должны быть еще и другие. Послали этого вперед, чтобы устроил нам ловушку».

Андрей подумал о Пахане, о клиентах, о Петре.

О жене и дочерях.

Человек в сером пальто подгреб ближе, сворачивая на противоположную сторону проулка, к той самой калитке.

«Возьму риск на себя», – решился Андрей.

* * *

– Мы едем в Санта-Фе за младенцем?

– Да, Петр. Это дитя мира.

– Не понял…

– Ты что, газет не читаешь? Телевизор не смотришь?

– Новости? Ха! Там же сплошная пропаганда, не лучше, чем в России.

– Значит, про Ахмеда Хасана не слышал?

– Так зовут ребенка?

– Отца. Он акушер.

– Андрей, я по-английски еще не настолько…

– Роды принимает. Хирург, когда-то оперировал палестинцев, пострадавших в перестрелках с израильтянами. Две тысячи пулевых ранений через его руки прошло. «А воз и ныне там» – так он говорит. Тогда он переквалифицировался, стал акушером. Детей принял несколько тысяч, то есть больше, чем прооперированных им же огнестрелов. Своим последователям объясняет, что сделал выбор: жизнь, а не смерть, надежда, а не ненависть.

– Последователям? Он что, этот Хасан, типа религиозного лидера?

– В каком-то смысле. Религиозными полномочиями он не обладает, но впечатление его речи на людей производят огромное. Вещает как пророк – и учеников у него с каждым днем прибавляется. Они верят в его дар предвидения. А он проповедует, что палестино-израильский конфликт уничтожит весь регион – и целый мир за собой потащит. Многие уставшие от десятилетиями не прекращающихся убийств и разрухи с ним согласны. «Дети, – повторяет Хасан. – Подумайте о детях. Если мы действительно их любим, если дорожим ими, если это все не пустые слова, то давайте подарим им мирное будущее».

– Мирное… Ты сказал, что в Санта-Фе наша цель – дитя мира…

– Да, Петр. Дитя мира. Ребенок Хасана. Его враги отвалят нам за похищение три миллиона долларов.

* * *

– Расположение комнат? – Мередит встревожилась. – А зачем вам?

Каган, несмотря на царивший в кухне полумрак, заметил, как она опасливо подобралась, продолжая прижимать крохотный стаканчик к губам малыша.

– Да особо незачем. Так, обычная предосторожность. Надо же чем-то время занять.

– Предосторожность?

– Лучше просчитать все заранее.

– Просчитать что? Вы же слышали Коула. Этот человек ушел.

– Возможно. Однако следует обеспечить запасной план.

Хотя в скудном свете Каган не видел глаз Мередит, он не сомневался, что они смотрят пристально и с тревогой. Тень ее головы кивнула в сторону темного арочного проема рядом с утопленным в нише холодильником в глубине кухни.

– За этой аркой – котельная и постирочная. И маленький санузел – унитаз и раковина.

– Окна там есть?

– Нет.

Каган мысленно поблагодарил свою удачу.

– А остальные комнаты? Коул сказал, что его спальня по фасаду.

– Да. Там в один ряд гостиная, ванная и комната Коула.

– А на заднюю часть что выходит?

– Напротив гостиной кабинет Теда. Рядом наша спальня.

– То есть напротив комнаты Коула?

– Правильно. В самом конце коридора, который делит дом на две части.

– Сколько дверей наружу?

Каган заметил, как задрожал голос Мередит, когда уже стало предельно ясно, к чему эти расспросы.

– Три. Передняя, боковая отсюда, из кухни, и еще одна в кабинете Теда. Выходит на задний дворик.

– А в подвал снаружи можно попасть?

– Подвала нет. В Санта-Фе большинство домов построены на плите.

«Еще одной головной болью меньше», – с облегчением подумал Каган.

– А чердак?

– Крыша плоская, никакого чердака.

– Какая у Теда в кабинете дверь, деревянная или раздвижная стеклянная?

– Дерево.

«Хорошо, не сразу вышибут», – отметил Каган.

– Заперта?

– Да, я проверила, когда думала, что мы уходим в гости. А потом еще раз, после того как Тед… ушел.

– А остальные двери?

Каган подошел и сам подергал ручку на кухонной, убеждаясь, что она заперта.

– Можете не сомневаться, когда Тед сорвался… В общем, все двери на замках.

Каган в очередной раз скользнул тревожным взглядом по кухонному окну.

– Он не всегда таким был… – проговорила Мередит.

– То есть? – задал наводящий вопрос Каган, надеясь отвлечь Мередит от опасности.

– Он осознает свою слабость к алкоголю. Когда мы переехали из Лос-Анджелеса, Тед хотел начать жизнь с чистого листа. То есть ради этого мы и переезжали. Прошлой весной он съездил сюда, в Санта-Фе, на деловую конференцию и, вернувшись, взахлеб рассказывал про горы, свет, прозрачный воздух, в котором видно далеко-далеко… Все время повторял, что не зря этот штат зовется «Очарованной землей». Я понимала. Немного волшебства нам бы пришлось в самый раз.

– И вы переехали? – снова подтолкнул ее к воспоминаниям Каган.

– Два месяца спустя, в июне, этот дом уже стал нашим. Помню Четвертое июля, когда на Плазе устроили ярмарку оладий, тысячи людей собрались на гулянья. Мы сидели под деревом, слушали «живой» блюграсс [5]5
  Блюграсс – музыка, вобравшая черты ирландских, шотландских, английских и афроамериканских мелодий, а также джаза и блюза.


[Закрыть]– оркестр играл на площадке. Все танцевали, развлекались. Помню, как Тед тогда широко мне улыбнулся: «Обещаю, на День независимости». Дважды в неделю он ходил на собрания «Анонимных алкоголиков». Мы много времени проводили вместе, всей семьей. Ходили в походы по лыжной долине. Ездили на экскурсию в Лос-Аламос, посмотреть, где изобрели атомную бомбу. Лазили по развалинам в заповеднике Бандельер. Испанская ярмарка, Индейская ярмарка, Фиеста… Лучшее лето в моей жизни. В сентябре Тед закопался с делами, на нас времени оставалось меньше. Я не жаловалась. По счетам ведь надо как-то платить. Нашла себе тоже работу – в одном из музеев. На День благодарения Тед принес бутылку вина. Сразу начал оправдываться, увидев, как я насупилась: «Да ты что, это же белое вино, даже не красное. Водичка. Я работаю как каторжный. Без вина какая может быть индейка?»

– И вот теперь, месяц спустя…

Каган предоставил ей самой заканчивать фразу.

– Новое место. Старые беды. Наверное, невозможно начать с чистого листа.

Повисло тягостное молчание, потом Мередит сменила тему.

– Малыш заснул.

Она поставила стопку на стол и через арку рядом с холодильником унесла младенца в соседнее помещение.

Каган услышал, как она шарит там в темноте, но не понимал, что она ищет. Что-то прошуршало по полу, и в проеме возник силуэт Мередит. Она пятилась обратно в кухню, таща большую плетеную корзину.

– Стояла в постирочной. Я туда полотенца постелила. Вполне сойдет в качестве колыбельки.

Уложив малыша в корзину, она прикрыла его полотенцем.

– В постирочной найдется укромный уголок за стиральной машиной и сушкой? – уточнил Каган. – Такой, чтобы вы смогли присесть там на корточки и спрятаться?

– Да… – недоуменно подтвердила Мередит.

– Если что, берите малыша и бегите туда. Стиралка с сушкой металлические, обеспечат прикрытие.

– Прикрытие от…

Каган обернулся к арке, ведущей в гостиную.

– Коул, ты слушаешь?

– Да.

– …от пуль? – догадалась Мередит.

– Если мы все собьемся в кучу, будет неправильно, – продолжал Каган. – Так нас схватят всех вместе. Коул, подумай, где ты сможешь спрятаться в случае чего?

Мальчик помолчал, размышляя.

– Тут есть большая тумба под телевизор. Наверное, протиснусь в щель за ней, – наконец послышался его дрожащий голос.

– Если придется, ложись на пол. Только сперва представь хорошенько, что тебе надо будет сделать. Прорепетируй мысленно, снова и снова, разбери, что и как, чтобы в решающий момент не замешкаться. Если что…