Текст книги "Шпион, который явился под Рождество"

Автор книги: Дэвид Моррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Он переставлял ноги. Шаг. Другой.

«Может, там найдется брезент или старое одеяло, заползу под него, – надеялся он. – Согреюсь. Оба согреемся», – пообещал он мысленно младенцу. Каган чувствовал за него ответственность, какую ему никогда и ни за кого в жизни испытывать не доводилось. «Может, смогу завернуть тебя во что-нибудь и спрятать в укромном уголке. Тогда появится шанс защитить нас обоих».

«Только, пожалуйста, – взмолился он про себя, – не вздумай плакать. Ты наверняка голодный. Я попробую найти, чем тебя накормить. Не знаю еще что, но я постараюсь обязательно. Только не заплачь. Ты держишься молодцом. Умница! Одна только маленькая просьба, ради бога, не заплачь».

Каган встряхнулся, смахивая заодно снег с макушки. Сбоку тянулась стена дома. Сюда не доходил свет от гирлянды над входом и от кухонного окна, поэтому Каган постоял, давая теряющим остроту глазам привыкнуть к полумраку. В шелесте летящего снега все казалось ближе, как будто мир вокруг Кагана сжимался плотнее.

И вдруг иллюзию развеяло неожиданное стремительное движение. На Кагана кто-то замахивался – тут он окончательно понял, что шоковое состояние от кровопотери дает о себе знать и зрение его подводит. На него шел мальчик лет двенадцати с бейсбольной битой наперевес – уже занес, чтобы ударить, и Кагана поразила недетская решимость на лице ребенка. Однако удивлялся он буквально мгновение.

В глазах раздвоилось. Колени задрожали.

Каган рухнул в снег, и ударить мальчик не успел. Теряя сознание, чувствуя, как закатываются глаза, он постарался хотя бы упасть на бок, чтобы не придавить младенца.

«Не заплачь, – взмолился он мысленно. – Что хочешь, только не заплачь».

И все-таки младенец заревел. Громко, надрывно, испугавшись во время падения. Несмолкаемый рев, стихавший лишь на секунду, когда малыш судорожно глотал воздух, а потом снова набиравший силу – беспомощный рев, в котором слились страх, боль, голод и отчаяние, воплощение всех страданий и скорби человеческой.

* * *

– Пол, зачем ты звонишь? Это слишком рискованно. Мы ведь держим связь через тайник. Что-то срочное?

– Выведите меня. Вы не предупреждали, что будет настолько долго. Сегодня…

– Тебя почти не слышно.

– Сегодня, чтобы проверить мою надежность, они меня заставили…

– Не слышу! Отключайся. Ты ставишь под угрозу всю операцию.

– Если вы меня не вытащите, я сам уйду.

– Нет. Они заподозрят. Мы тогда вообще больше никого не сможем внедрить. Дай нам время, мы придумаем тебе благовидный предлог для исчезновения.

– Только быстрее.

– Насколько возможно. Разузнай как можно больше. Есть сведения, что через джерсийские доки собираются переправлять контрабандой груз пластита. Это территория Маленькой Одессы. Если ввозят «семтекс», без русских не обойдется.

– Главное – заберите меня. Ради бога, заберите!

Часть 2
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ РОЗА

«Тихая ночь, святая ночь…» – едва слышно пел хор. Каган в полузабытьи не сразу осознал, что это играет приемник или CD-плеер, но в другом помещении, а сам он лежит на полу.

Над ним склонились женщина и тот самый мальчишка, который чуть не двинул ему бейсбольной битой. Яркий свет лампы резал глаза. Оглядываясь в панике, Каган уловил тусклый блеск хромированной стали. Плита. Холодильник.

«Я в кухне», – догадался он. Попробовал подняться, но сил не хватило, и Каган опустился обратно на кирпичный пол.

– Вы ранены, – подала голос женщина. – Не шевелитесь.

– Младенец? – в тревоге пробормотал Каган.

Даже в полузабытьи его насторожило собственное произношение. Почти год он говорил в основном по-русски, и теперь в английском появился акцент. Как бы окончательно не напугать этим хозяйку дома.

– Тут. У меня на руках, – ответила она.

Младенец был по-прежнему завернут в синее одеяльце. Пелена перед глазами у Кагана слегка рассеялась, и он увидел, что хозяйка прижимает малыша к груди, будто оберегая.

В свете лампы под потолком длинные светлые волосы женщины, склонившейся над распростертым на полу Каганом, сияли, как нимб. На вид ей было лет тридцать пять. «Худая, пожалуй, даже болезненно худая», – отметил он, снова обретая в критической ситуации ясность мысли. Его жизнь зависела от того, что он в следующие несколько минут узнает об этой женщине. Красное шелковое платье с пышной юбкой – праздничное, но какое-то перекошенное, как будто его набросили в спешке. И с лицом тоже что-то странное, почему-то она постоянно норовит повернуться только одной щекой.

Хозяйка тем временем вглядывалась в алое пятно на левом рукаве его куртки.

– Откуда у вас кровь? – Лоб ее прорезали тревожные морщины. – Почему вы несли под курткой малыша? Вы попали в аварию?

– Погасите свет.

– Что?

Каган постарался убрать акцент.

– Свет. Пожалуйста…

– Глазам больно?

– Позвоните в полицию, – выдавил Каган.

– Да. Вам нужно «скорую».

Придерживая малыша, женщина по-прежнему поворачивалась к Кагану только одной щекой – и вид у хозяйки почему-то был смущенный.

«Что у нее с лицом?» – гадал Каган.

– Только позвонить не получится. Простите. Телефоны сломаны.

Пытаясь привести мысли в порядок, Каган осознал, что с волос каплет растаявший снег, молния на куртке расстегнута почти до конца, одежда насквозь промокла от пота.

От плиток пола тянуло теплом – Каган уже готов был списать эту невероятную возможность на посттравматический бред, но вспомнил, как посыльный в гостинице объяснял про «теплые полы» – систему подогрева теплой водой, циркулирующей по резиновым трубам. В гостинице тоже такая использовалась.

– Сломаны? – Каган перевел дух. – Снегопад вывел линию из строя?

– Нет. Это не линия. Телефоны… – Хозяйка запнулась, упорно поворачиваясь в профиль.

– Разбиты вдребезги, – договорил за нее мальчик глухим от горечи голосом.

Подросток тоже был щуплый, почти прозрачный, но это не помешало ему броситься на Кагана с бейсбольной битой. Лет двенадцати на вид, очки, взъерошенные светлые, как у матери, волосы. Щеки его вспыхнули, когда пришлось сказать про разбитые телефоны.

«Бейсбольная бита! – вдруг спохватился Каган. – До сих пор у него?» И тут же с облегчением увидел биту, мирно стоящую у кухонного шкафа. Почему мальчишка на него кинулся, Каган так и не понял, но выяснять было некогда.

Он попытался сесть и вовремя вспомнил про микрофон. Женщина или мальчик могут что-нибудь такое сказать, что выдаст Андрею его местонахождение. Делая вид, что потирает затекшую мышцу, он полез под куртку и выключил передатчик. Впервые с того момента, как Каган взял младенца, у него оказались свободны обе руки.

Слева над мойкой чернело маленькое окошко.

– Пожалуйста! – Он постарался убрать акцент, и сейчас получилось уже чище. – Задерните штору. И свет погасите.

Младенец затрепыхался у женщины на руках, лягаясь и снова оглашая кухню плачем.

– Так надо, – просил Каган. – Выключите свет.

Женщина с мальчиком отступили, видимо опасаясь, что Каган бредит.

– Вы видите, я даже подняться не могу, так что угрозы для вас не представляю.

– Угрозы? – Хозяйка испуганно расширила глаза.

– За мной гонятся.

– Почему?

– Хотят забрать малыша. Вы должны погасить свет, чтобы нас не заметили снаружи.

– Малыша хотят похитить?

На лице хозяйки отразился ужас. Она прижала младенца покрепче, будто пытаясь защитить. Синее одеяльце скрылось под широкими рукавами красного платья.

«Притормози, – мысленно одернул себя Каган. – Не надо вываливать все сразу. Дай ей переварить».

Он медленно втянул воздух, задержал дыхание, потом выдохнул, каждый раз считая до трех, как привык перед перестрелкой, пытаясь собраться и успокоиться.

– Как вас зовут? – поинтересовался он, стараясь говорить помягче.

Женщина удивилась неожиданной смене тона. По-прежнему отворачиваясь, она помолчала, раздумывая, но тут захныкал младенец, всем своим сморщенным личиком будто побуждая ее ответить.

– Мередит, – наконец отозвалась она.

«Слава богу, – подумал Каган. – Контактирует». Взгляд его упал на ночной фонарик рядом с плитой.

– Если боитесь оставаться со мной в темноте, включите вон тот фонарь. С улицы его не заметят. А яркие надо погасить. И тогда я вам обещаю объяснить, почему меня ранили и откуда малыш.

Мередит не отвечала.

– Послушайте! – Каган напрягал все силы, чтобы не отключиться. – Я не собирался подвергать вас опасности. Хотел спрятаться в сарае или в гараже. Не вышло. Простите, что втянул вас, но теперь уже ничего не поделаешь. Мои преследователи хотят отобрать малыша любой ценой. Вам придется помочь мне сделать так, чтобы его здесь не обнаружили. Только так вы с сыном сможете выпутаться.

Каган готов был спорить, что, не держи Мередит малыша на руках, она бы тотчас схватила сына в охапку и понеслась прочь из дому. Но из-за младенца ее как будто пригвоздило к месту.

– Вы же видите, я едва шевелюсь, – настаивал Каган. – Что страшного, если задернуть занавески над мойкой и включить фонарик? Вам плохо не будет, а малышу может спасти жизнь.

Мередит все еще колебалась, и по ее напряженному лицу видно было, что она в полном замешательстве.

– Вас с сыном это тоже касается, – втолковывал Каган. – Здесь у вас ситуация ясна. Беспомощный младенец. Раненый мужчина. Но что вам грозит извне, вы даже не представляете.

Малыш снова захныкал, и Мередит в тяжком раздумье уставилась на сморщенное плаксивое личико. Потом пригладила его темные курчавые волосы и, нахмурившись, посмотрела на окно.

– Коул, сделай, как он просит, – неохотно велела она сыну.

– Но…

– Сделай, – повторила Мередит твердо, но тут же смягчила приказ: – Пожалуйста.

Мальчик посмотрел на нее вопросительно, однако послушно двинулся к окну.

– Спасибо.

Коул кивнул, и Каган не стал скрывать вздох облегчения.

К удивлению спецагента, мальчик слегка подволакивал ногу. Перегнувшись настороженно через раковину, он задернул занавески, потом включил фонарик. Перфорированный жестяной кожух в форме елки приглушал яркость.

Глядя, как Коул, прихрамывая, направляется к арке между кухней и гостиной, Каган перестал хмуриться, наконец поняв причину его медлительности. Одна нога короче другой. Каблук на правом ботинке дюйма на два толще, чем на левом.

И все равно Каган мысленно подгонял мальчика.

Щелкнув выключателем, Коул погасил лампу под потолком. Теперь дом освещался только мягким огнем ночника, пламенем камина и гирляндами на елке в гостиной.

Каган позволил себе проблеск надежды.

– Хорошо. Вы сказали, что телефоны не работают. А сотового у вас разве нет?

– Нет, – через силу ответила Мередит. – А у вас? Нет разве?

Каган вспомнил про оторванный на бегу карман.

– Потерялся.

– Он унес мамин телефон с собой, – подал голос Коул.

– Он? – Каган, превозмогая боль, подполз к деревянному стулу у кухонного стола.

Ответа не последовало. В глубине дома приглушенный мужской голос запел: «В яслях полутемных, где нет колыбели…» Каган, к удивлению своему, не сразу догадался, что это Бинг Кросби.

«Черт, да сосредоточься же!» – подстегнул он себя мысленно.

– Какой-то человек унес ваш сотовый?

Каган поздравил себя с крошечной победой, когда правая рука коснулась стула.

– Вы обещали объяснить, зачем им малыш, – сурово потребовала Мередит. – Я совершила ошибку. Что меня дернуло притащить вас в дом?

– Вы притащили меня в дом, потому что услышали плач младенца. – Каган собирался с силами. – Вы не могли оставить малыша замерзать в снегу. – Он набрал воздуха в грудь. – Потому что вы порядочный человек, а сегодня та самая ночь, когда тем более нельзя бросить раненого в беде.

С усилием подтянувшись, Каган взгромоздился на стул. Взгляд спецагента скользнул к настенному телефону рядом с ночником. К тому, что осталось от телефона, если точнее. Кто-то разнес его молотком вдребезги. Молоток валялся тут же, на кухонном рабочем столе.

– Это… – Каган указал на пластмассовые осколки, – сделал тот, кто унес ваш сотовый?

С нового места он смог получше разглядеть лицо Мередит. Даже в приглушенном свете ночника стало ясно, что на скуле у нее ссадина и глаз постепенно заплывает. В уголке рта запеклась кровь.

– И тот же, кто вас избил? – добавил он к вопросу.

На душе стало тяжело и горько. Сколько раз ему приходилось избивать людей, чтобы доказать русской мафии свою состоятельность. Пахан часто приказывал лупить женщин по лицу, бить коленом в пах, валить на пол, пинать ногами по почкам, заставляя их мужей, отцов, сыновей и братьев подчиниться требованиям мафиози.

Руководители операции только радовались, видя, насколько успешно такая тактика прокладывает Кагану дорогу в ближние круги русской мафии.

Но каждую ночь Кагану снились кошмары, и каждое утро он просыпался, терзаясь муками совести.

И теперь в нем закипел гнев при виде того, что сделали с Мередит. Всплеск адреналина придал Кагану сил.

– Если не скажете, почему эти люди охотятся за малышом, мы с Коулом идем в полицию, – предупредила Мередит.

– Нет! – выпалил Каган. – Наружу выходить нельзя. Это опасно!

Малыш заерзал на руках у Мередит. Крошечное личико сморщилось, и Каган испугался, что сейчас снова раздастся рев. Но младенец только захныкал, отпихиваясь от Мередит.

– Коул, – настойчиво позвал Каган, – сможешь помочь маме и мне? У вас есть комната с окнами на переднюю часть дома? С телевизором?

Мальчик посмотрел озадаченно.

– Есть, моя.

– Иди туда и включи телевизор. Шторы задерни, оставь только узкую щель, чтобы снаружи было видно мерцание телевизионного экрана. Пусть думают, что здесь все тихо-мирно.

Коул наморщил лоб.

– Потом иди в гостиную и гляди в окно. Сделай вид, что любуешься снегопадом, – продолжал Каган. – Если кого-нибудь увидишь, не реагируй. Просто смотри в окно, как будто ждешь Санта-Клауса.

– Я уже вырос из сказок про Санту.

– Да, конечно. Надо ж так лопухнуться. Конечно, ты уже взрослый для Санты. Но главное – обмануть тех, кто будет наблюдать за домом. Любуйся снегом. Это будет такое шпионское задание. Не желаешь поучиться шпионскому делу?

– Хотите сказать, что вы тайный агент? – вмешалась Мередит. В ее голосе послышался ужас.

– Да. – Каган обмяк на стуле под грузом навалившегося изнеможения. – Да, я тайный агент, помоги мне Боже.

* * *

Андрей шел по перепутанным следам вдоль переулка, подмечая, когда какая-нибудь цепочка ответвлялась к домам за невысокими, по грудь, заборами – кто-то из жильцов вернулся.

«Хочешь, чтобы именно к такому выводу я пришел, да, Петр? – рассуждал про себя Андрей. – Хотя на самом деле одна из этих цепочек может быть твоей».

Одинокие следы вели за калитку по правой стороне. Сквозь пелену снега Андрей попытался разглядеть, что происходит за окном гостиной. Праздничная гирлянда над камином, мужчина держит в вытянутой руке лакомство, а перед ним смирно дожидается угощения задравший голову далматин.

Андрей снова сменил руку, в которой сжимал пистолет, – теперь греться в карман отправилась левая. Пошевелив замерзшими пальцами в тонкой стрелковой перчатке, он двинулся дальше по следам, внимательно присматриваясь к отпечаткам подошв. Его взгляд перестал быть «тоннельным» зрением охотника, сосредоточенного на добыче. Он смотрел под широким углом, захватывая деревья и темные закоулки по обе стороны, ожидая нападения из засады в любой момент. До этого, когда с флангов прикрывали Михаил и Яков, он не сомневался, что Петр предпочтет спасаться бегством.

«Но теперь, один на один? Как, Петр? Рискнешь выступить против меня одного?»

Что-то вспыхнуло. Потянуло едким дымом.

Андрей развернулся и уже почти нажал на спусковой крючок, когда полыхающий предмет спланировал вниз вместе с летящим снегом.

Полиэтиленовый мусорный пакет, надутый, как воздушный шар. Внутри на деревянной крестовине размещался ряд горящих свечек, наполнявших «шар» теплым воздухом, чтобы поднять в небо. От них же он и загорелся.

Шар приземлился в снег, брызнули искры, и от небольшого костерка осталась только струйка дыма.

Андрей решил, что хватит отвлекаться на сюрреалистические явления. Он медленно обернулся вокруг своей оси, целясь в укрытый белым саваном пейзаж. В голове теснились неотложные вопросы.

Логично ли было Петру пойти этим путем? Раненому? С младенцем на руках? Ведь здесь, вдали от толпы, помощи ждать неоткуда. Ослабеет вконец от кровопотери, отключится, и они с младенцем замерзнут насмерть.

«Может, я ошибся, – сомневался Андрей. – Может, он решил, что в толпе на Каньон-роуд у него больше шансов.

А может, он как раз хочет, чтобы я так и подумал».

Нашарив под курткой радиопередатчик, Андрей переключился обратно, на частоту, использовавшуюся с самого начала операции, ту самую, на которой он недавно общался с Петром. По дыханию Петра он рассчитывал угадать, движется тот или устроился где-нибудь в засаде.

Однако на этот раз в наушнике повисло глухое молчание. Мертвая тишина.

«Выключил передатчик, чтобы не выдавать себя звуками? Тебя это не спасет. От меня не уйдешь, приятель».

Андрей щелкнул переключателем, настраиваясь на частоту напарников, не переставая все это время сканировать взглядом укромные местечки вдоль проулка.

Держа пистолет наготове, он двинулся дальше по редеющим следам.

* * *

– Спасибо, что пригласил, Андрей. Для меня большая честь обедать с твоей женой и дочками.

– Это для меня честь сидеть с тобой за столом. Ты ведь мне жизнь спас.

– Но и ты тоже. Для этого и нужны друзья – прикрыть спину в случае опасности.

– Именно. Прикрыть спину. Другие предпочли сделать ноги. Ты единственный, кто остался вытаскивать меня из ловушки. А Пахан, ублюдок, еще на тебя наехал за то, что рисковал головой. То есть, по нему, лучше было бросить меня помирать, чтобы только все прочие целы остались.

– Хорошенькую жизнь мы выбрали.

– Выбрали? Петр, ты правда считаешь, что у нас был выбор?

– Мы ведь не уходим.

– А куда ты еще пойдешь, где тебя не заметут? Бухгалтером или риелтором где-нибудь в Омахе устроишься со своими фальшивыми документами? И как скоро, по-твоему, у тебя на пороге объявится служба эмиграции? И насколько их опередят люди Пахана, посланные перерезать тебе глотку – чтобы не болтал лишнего.

– Да нет, Андрей, пойми меня правильно, я ведь не жалуюсь.

– Конечно нет. Холодина-то какая… На пляже лед. По телевизору обещали еще дюймов шесть снега. И все равно не понимаю, чего все ноют. По сравнению с зимой в русской армии Брайтон-Бич – Африка.

– А уж по сравнению с тюрягой в Сибири… Пойдем, что ли, внутрь, нас десерт дожидается. Вдруг твоя жена, чего доброго, решит, что нам ее оладьи не понравились.

– Сейчас. Есть одно дело. Поэтому я тебя и вытащил сюда, на крыльцо.

– Что ты хмуришься, Андрей? Что-то не так? Честное слово, у меня в мыслях не было жаловаться.

– Ха, подловил! Просто хотел тебя накрутить сперва, чтобы потом сильнее обрадовался. У меня отличные новости, дружище. Тебя ждет повышение!

– Повышение?

– Пахану понравилось, как я о тебе отзывался и то, что он сам видел. Нравится, с каким рвением ты относишься к работе. И результаты ему тоже по нраву. Так что на Рождество ничего не планируй. Мы с тобой – и еще несколько людей, включая Пахана, – едем в Санта-Фе.

– Это где?

– Нью-Мексико.

– В пустыне? Хорошо. Рождество в тепле, будем потягивать ром с колой у бассейна – заманчиво…

– Ты неправильно себе представляешь пустыню, Петр. Это в горах. Сосны. Холод, возможно, снег. Там недалеко лыжные базы в горах Сангре-де-Кристо.

– Сангре-де-Кристо?

– Ну да, испанское название. Я погуглил, переводится как «кровь Христова». Наверное, первооткрыватели решили, что закат на снегу напоминает именно ее.

– Андрей, я не понимаю, какая Пахану радость отмечать праздники в такой холодине?

– Мы не отдыхать едем. Мы едем за младенцем.

* * *

– Тайный агент? – повысив голос, переспросила Мередит. – Зачем я только притащила вас в дом? Уходите. Немедленно!

– Младенец. Вы же хотели помочь ему.

– Я жестоко ошиблась. Идите. Если мой муж вернется и найдет вас тут…

– Муж? Это ведь он вас избил?

Вопрос застал Мередит врасплох, и Каган обратился к Коулу:

– И с бейсбольной битой ты, я так понимаю, на отца бросался?

В свете ночника было видно, как Коул поправляет очки на переносице.

– Я не хотел пускать его в дом, чтобы он больше не обижал маму. А очки залепило снегом. Я вас не разглядел. Больше никто не мог прийти.

– Но ты остановился, когда понял, что перепутал.

– Если бы там был он, а не вы, я бы ударил битой. Честное слово, ударил бы!

– Верю. – Каган успокаивающе положил руку на тонкое мальчишеское плечо.

Тут заплакал младенец, чмокая губами и тычась в грудь Мередит.

– Пожалуйста, – попросил ее Каган, – сделайте что-нибудь. Если его услышат снаружи…

– Откуда мне знать, что опасны они, а не вы? – не сдавалась Мередит.

Не сводя глаз с Кагана, она машинально укачивала малыша, который взволнованно сучил ручками при звуках ее звенящего голоса.

– Разве похоже, что я собираюсь причинить вам зло? – Каган почувствовал, как с руки на пол капает кровь. Надо перевязать, пока окончательно не отключился от слабости. – А даже если бы и собирался, разве похоже, что у меня хватит сил?

– Столько всего сразу. Мой муж…

– Больше на вас руку не поднимет, – перебил Каган. – Обещаю.

Слова возымели нужный эффект. Мередит застыла. Впившись в него взглядом, она уже не думала отворачиваться. Даже в приглушенном свете ночника было заметно, что скула лиловеет с каждой секундой, а глаз почти совсем заплыл. И губа рассечена сильнее, чем показалось на первый взгляд. Однако, несмотря на все это, у Кагана возникло впечатление, что Мередит раньше была настоящей красавицей.

«А худоба и в самом деле болезненная – от нервов», – сообразил он.

– Больше не поднимет на меня руку? – Голос Мередит дрогнул. – Хотела бы я верить…

– Ну как же, сейчас Рождество. Все желания сбываются.

– Если вы припугнете Теда, ничто не помешает ему отыграться на мне позже.

– Вот, значит, как его зовут. Тед? Не волнуйтесь. Ничего такого, что заставит его вымещать злобу на вас, я не сделаю.

– Тогда как вы сможете на него воздействовать?

– Нет уж, подарок должен быть сюрпризом. Помогите младенцу, и я вам обещаю: Тед больше вас пальцем не тронет.

Кагана еще никогда в жизни не буравили таким пристальным взглядом.

– Почему-то я вам верю, – наконец призналась Мередит.

Малыш заплакал, барахтаясь у нее на руках.

Она пощупала под одеяльцем.

– Подгузник мокрый. Но у меня ничего… Хотя нет, знаю! – придумала она и, придерживая малыша одной рукой, вытащила из ящика два кухонных полотенца. – Посмотрим, совсем я разучилась или нет.

Расстелив одно полотенце на кухонном столе, она свернула второе в жгут и, пристроив малыша на первое, уложила его головой на эту импровизированную подушку.

Пока она расстегивала синие ползунки малыша, Каган, оглянувшись, увидел, что Коул его указаний так и не исполнил. Пришлось повторить все сначала:

– Иди к себе в спальню. Включи телевизор. Потом встань у окна в гостиной, посмотри, не следят ли за домом. Если да, притворись, что любуешься снегом, как я тебя учил.

– А что будет, если за домом все-таки следят? – Глаза Коула за толстыми линзами казались больше.

– Прямо сразу они внутрь не полезут. Во-первых, им ведь неизвестно наверняка, тут я или нет…

– То есть к нам может кто-то вломиться? – у Коула задрожал голос.

Краем глаза уловив движение, Каган обернулся к Мередит. Она стянула с малыша ползунки, и он, поджав ножки к животу и сделавшись еще беззащитнее, задрыгал руками и захныкал.

– Никто не вломится – если только не услышат плач.

– Я делаю что могу, – отрезала Мередит. – Да еще и не видно ничего с ночником.

– Нет-нет, я не в этом смысле, – поспешно извинился Каган. – Простите, пожалуйста.

– То есть? – Мередит посмотрела удивленно.

– Получилось, как будто я это в упрек. Я не хотел. Недовольства, судя по всему, на вас и без меня вылили достаточно. А для малыша вы и так делаете что можете.

Она окинула его удивленным взглядом, будто видела в первый раз. Однако ее вниманием тут же завладел извивающийся на полотенце малыш, и Мередит потянула за липучки подгузника.

Коул по-прежнему стоял на кухне, даже с места не двинулся.

«Надо его занять», – подумал Каган.

Отцепив крошечный микрофон, спрятанный под привешенными к замку молнии билетами на подъемник, он сунул его на самое дно кармана штанов, где шелестящая подкладка заглушит любые голоса. Потом вытащил из-под куртки передатчик и вручил Коулу.

– Это что?

Любопытство в голосе мешалось с настороженностью.

Каган вынул наушник и, вытерев об штаны, тоже передал мальчику.

– Система двусторонней радиосвязи. Вот это передатчик, а это наушник. На крышке передатчика – переключатель «вкл-выкл». С одного бока регулятор громкости, с другого – настройка частоты. В видеоигры играешь?

– Конечно…

Коул даже растерялся от неожиданного перехода. Разве есть люди, которые не играют?

– Тогда у тебя должно хорошо получаться делать несколько дел сразу. Когда будешь следить за улицей из окна, приложи приемник к уху и слушай, переключая частоты на передатчике. Может, наткнешься на тот канал, по которому общаются мои преследователи. И тогда мы перехватим их переговоры.

Коул рассматривал загадочные штуковины.

– Сделай вид, что слушаешь айпод, – подсказал Каган.

– Да. Айпод. – Мальчик повертел приборы в руках и кивнул. – Справлюсь.

Решение придало ему храбрости, и он, припадая на одну ногу, двинулся в гостиную.

На протяжении всего инструктажа Каган спиной чувствовал на себе взгляд Мередит.

Потом малыш заерзал, и она сняла подгузник.

– Мальчик… Всего четыре-пять недель от роду, кажется.

– В точку. Пять недель, – похвалил Каган. – Чуть-чуть бы ему подзадержаться, и стал бы родителям отличным рождественским подарком.

Мередит бросила мокрый подгузник в мусорное ведро под раковиной.

– Совсем забыла, какие они в этом возрасте крохи. Смотрите, у него родимое пятно на левой пятке. На розу похоже.

– Дитя мира.

– Что?

Каган осекся, сообразив, что сболтнул лишнего.

– Разве не так зовут малышей, появившихся на свет под Рождество? Как в хорале поется: «На земле мир, в человеках благоволение». Выспренне, однако настроение и по сей день то же.

И снова Мередит посмотрела на него долгим, изучающим взглядом. А потом переключилась на малыша.

– И к тому же он не англо.

– Англо? – переспросил Каган.

– Местное прозвище белых. Правда, на латино или на индейца тоже не похож. Кожа коричного оттенка. Скорее…

– Ближневосточный тип.

Каган встал, пошатнувшись. Затем, усилием удержавшись на ногах, он дошел до мойки и осторожно выглянул в окно, чуть отодвинув занавеску.

– У меня нет таких больших булавок, чтобы заколоть подгузник, – спохватилась Мередит.

Морщась от боли, Каган скинул парку с оттягивающим правый карман пистолетом. Когда Мередит забирала малыша, полы куртки она, видимо, не задела, иначе почувствовала бы, что там лежит. Он положил парку на кухонный стол, стараясь не стукнуть пистолетом о поверхность, чтобы не вызвать лишних вопросов.

– Есть широкая изолента?

– Изолента? Да, точно – ее можно вместо булавок. Но как вы додумались?

– У изоленты уйма разных применений. Где она у вас?

– Нижний ящик, слева от мойки. Недавно труба подтекала, купили.

Каган вытащил рулончик изоленты, оторвал два куска и скрепил на бедрах малыша края полотенца, которые придерживала Мередит. Потом, оторвав еще несколько полосок, подлиннее, повесил их на край рабочего стола.

– Нет, столько мне не понадобится, – покачала головой Мередит.

– Это для другого.

Повернувшись спиной, он расстегнул и осторожно снял рубашку. Незачем пугать Мередит русскими тюремными наколками.

Несмотря на испарину, Кагана пробирал озноб. В тусклом свете ночника он худо-бедно убедился, что пуля прошла через левое плечо навылет. Рана распухла, однако, судя по всему, ни артерия, ни кость не задеты.

«Что ж, ложка меда в бочке дегтя, тоже хорошо, – подумал он, собираясь с духом. – Все получится, ты сможешь», – уговаривал Каган себя, превозмогая боль.

Мередит, стоявшая за спиной, видимо, разглядела наконец рану.

– Что с вами стряслось?

Каган не ответил.

– Это?.. Боже, это ведь от пули? В вас стреляли?

– Когда я спасал малыша.

Борясь с головокружением, Каган наклонился над раковиной и стал промывать рану.

– У вас найдется аптечка? – От теплой воды драло немилосердно, однако Каган старался не морщиться.

Мередит застыла в прострации.

– Аптечка? – Она в ошеломлении, видимо, даже самые обычные слова позабыла. – Аптечка… В том ящике, повыше.

В аптечке, к радости Кагана, обнаружился крем-антибиотик, и агент начал осторожно намазывать рану, одновременно поглядывая в окно сквозь щель в занавесках. По-прежнему шел снег. Каган скользнул взглядом по деревьям в палисаднике и дальше, на улицу за койотовой изгородью. Ни души.

«Может, обойдется…» – понадеялся он.

Обязательно.

Рядом с раковиной висела сухая тряпка. Закусив губу, Каган прижал сложенную ткань к ране и полосками изоленты закрепил на плече. На лбу выступил пот, но спецагент продолжал туго обматывать компресс изолентой в несколько слоев, чтобы получилась давящая повязка. Закончив, подождал, не просочится ли кровь.

Тут захныкал младенец. Обернувшись через плечо, Каган увидел, что он пытается сосать кулак.

– Чем мы его кормить будем? – озаботилась Мередит.

– У вас найдется молоко?

– Обычное молоко грудным все равно нельзя.

– Есть специальный рецепт, разработанный ВОЗ для чрезвычайных ситуаций: молоко разбавляется водой с сахаром.

– Но молока все равно нет. У Коула непереносимость. Было рисовое, только мы его как раз допили…

– Тогда разведите пол чайной ложки соли в кварте воды.

– Соли?

– Потом добавьте пол чайной ложки соды и три столовые ложки сахара.

– Выдумываете?

– Разработка клиники Мейо. [4]4
  Клиника Мейо – один из крупнейших в мире медицинских центров, оснащенный по последнему слову техники, в Рочестере, шт. Миннесота. Создан в 1889 году как добровольная ассоциация врачей на основе больницы экстренной помощи Святой Марии, тесно связан с Миннесотским университетом.


[Закрыть]

Каган просунул палец в дыру от пули на рубашке и, потянув, разорвал рукав, чтобы влезла толстая повязка.

– Воду потом подогреваете, чтобы растворить соль, соду и сахар, – договорил он, надевая рубашку.

– ВОЗ? Клиника Мейо? И давно тайных агентов учат, чем кормить грудных детей?

– Было дело, сопровождал бригаду медиков в Сомали.

«Не так уж далеко от истины», – мысленно оправдался Каган.

Только вместо Сомали Афганистан, и никого он там не сопровождал, а под видом врача пытался добыть у афганских крестьян сведения о размещении террористических тренировочных лагерей. Умение спасти жизнь ребенку развязывало языки лучше некуда.

– Там голодающие дети сплошь и рядом, – пояснил Каган. – Врачи объяснили, как готовить раствор. Приятно было, что можешь хоть как-то помочь.

Подтверждая высказанную Каганом мысль, Мередит прижала малыша к груди.

– Пищу этот раствор не заменяет, просто восполняет электролиты, предотвращая обезвоживание, – продолжал Каган. – Двенадцати унций ему хватит на ближайшие двенадцать часов. Но после этого понадобится смесь.

«Двенадцать часов, – подумал он про себя. – Если за это время мы не отобьемся, будет уже все равно, кормить малыша или не кормить».