Текст книги "Обретённая память (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Ллевеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

А потом всё стихло.

Сирена, выстрелы, всё затихло, и вместе с этим смолкла болтовня огромной толпы, собравшейся на Канада-сквер.

– Это оно? – произнесла Трейси. Её голос казался почти расстроенным.

* * *

В тот вечер дорога домой была длиннее, или, по крайней мере, так казалось. Йанто смотрел в окно вагона, но не завидовал шикарным многоквартирным домам и их жителям, сидящим на балконах. Он думал о прошедшем дне и о выражении мýки и паники на лицах людей на лестнице. Это испугало его. Конечно, он никогда и никому об этом не говорил. Кому он мог рассказать? Лиза и Трейси испытали это сами.

Им приказали возвращаться в свои офисы и продолжать работать, как будто ничего не случилось, но, когда они вернулись, Бев больше не было, а дверь в приёмные была опечатана. Какое-то время они пребывали в растерянности, пока к ним не спустился человек из отдела кадров и не сказал, что к концу дня у них будет новый руководитель. Имя Бев Стэнли больше никогда не упоминалось.

Несколько человек взяли отгулы на остаток дня, в том числе Мартин, но Йанто не знал, чем ему ещё заняться, кроме работы.

В квартире в Каннинг Таун он приготовил себе «Супернудлз»[41]41
  Лапша быстрого приготовления.


[Закрыть] с тостом и чашку чая и уселся перед телевизором, вяло наблюдая за футбольным матчем и ожидая, когда домой вернутся его соседи по квартире. У них было полно историй об эксцентричных клиентах и раздражающих менеджерах, и он смеялся вместе с ними, но его мысли были далеко.

Едва пробило семь, ему позвонила мать, как это обычно бывало по вторникам. Она спросила, поел ли он и, не желая говорить ей, что его ужин состоял из «Супернудлз» и тоста, Йанто сказал, что ел колбасу, бобы, жареную картошку и пил чай. Потом она поинтересовалась, как прошёл его день и что случилось.

– О, знаешь, – ответил он. – Всё по-старому.

* * *

– Но ты с ним не встречался? – спросил Оуэн. – Я имею в виду, с Майклом. На самом деле ты его не видел?

Йанто покачал головой.

– Это должен был быть Майкл, – сказала Гвен. – Тот гость. Человек, о котором они говорили.

Йанто пожал плечами.

– Значит, Кромвель и Валентин были из Торчвуда, – сказала Тошико. – И они какое-то время преследовали Майкла. Долгие годы. И всё возвращается к этому.

Она указала на металлическую сферу, которая теперь лежала на столе. Остальные столпились вокруг, глядя на этот предмет.

– Всё это хорошо и замечательно, – заметил Оуэн. – Но мы не знаем, что это. В документах сказано только, что это было найдено в Арктике. Ни происхождение, ни история неизвестны, вообще ничего. Я хочу сказать, что это такое?

– Ты хочешь знать, что это?

Они оторвали взгляды от шара и увидели Джека, стоящего в дверях своего кабинета.

– Я скажу вам, что это.

Глава девятая

– Это, – сказал Джек, – Вондраксианский Шар.

Оуэн засмеялся и покачал головой.

– Конечно, это он и есть, – сказал он. – Как я мог забыть? В моей энциклопедии шаров есть его фотография. – Он сделал паузу. – Прости, Джек… что ты только что сказал?

– Это Вондраксианский Шар.

– И что это такое, когда оно у себя дома?

– О, – сказал Джек, пересекая Хаб по направлению к столу, где лежала сфера. – Сейчас оно не дома. Оно очень-очень далеко от дома и, скорее всего, не принадлежит нам.

Оуэн пожал плечами.

– А его хозяева никогда не слышали о том, что «кто нашёл – берёт себе»?

– Шар, – сказал Джек, – был погребён под льдами Арктики почти 3000 лет, пока его не обнаружили в 1953 году. Экспедиция выкопала его и вернула в Британию, прежде чем русские смогли его захапать. Это был тот металлический шар внутри ящика Майкла. Это был тот металлический шар, который взорвался, когда его выгружали с корабля, убив троих портовых рабочих и оставив Майкла, скажем так, безвременно скорбящим.

– Но что это? – спросил Оуэн, теряя терпение.

– Говорят, что вондраксы – одна из самых старых чувствующих форм жизни во Вселенной.

– Тогда почему мы никогда о них не слышали?

– Потому что даже среди самых просвещённых людей, таких, как мы, они считаются мифом, сказкой. Легенда гласит, что они родились в течение первых нескольких наносекунд после Большого Взрыва. Тош, ты сказала, что обнаружила электромагнитную волну, похожую на радиацию, но она была безвредной для людей?

Тошико кивнула.

– И ты сказала, что эта волна появлялась и исчезала, становилась интенсивнее, а потом ослабевала?

– Да, Джек.

– Та электромагнитная волна была тахионной радиацией.

– Ладно, Джек, – с кислым видом заметил Оуэн. – Теперь я понимаю, что ты всё выдумываешь. У меня было «отлично» по физике, и мы совершенно точно не изучали тахионную радиацию.

– Вы и не должны были, – сказал Джек. – Никто здесь не говорит о тахионной радиации, потому что никто не знает, что это такое. Тогда почему ты должен знать это? Количество тахионной радиации неуклонно уменьшалось со времени Большого Взрыва. Но это мощная штука. О, она очень мощная…

* * *

Майкл дремал в конференц-зале. Он не был уверен, был ли его сон воспоминанием или нет. Там были знакомые лица, но он не знал никого из них по имени.

Сквозь окна машины «скорой помощи» он видел деревья. Они забавно выглядели под таким углом, когда он лежал на спине, привязанный к каталке. Ещё час назад он бы кричал, но сейчас он был спокоен. Он обнаружил, что ему сложно сосредоточиться на каком-либо одном моменте или на чём-то, что его беспокоило. У него были лишь смутные воспоминания о маленькой девочке в Японии и о чудовище, которое угрожало ей, и о городах, полных машин, которые он видел.

Он думал о японском городе, и почему-то ему вспоминалось, как он выглядывал в окно ночью и не видел ничего, кроме сотен или даже тысяч огней. Он ничего или почти ничего не понимал. Что случилось с этим миром?

Теперь, конечно, ничто из этого не имело значения. Во сне он был в полицейском участке, в полицейском участке, полном шума, писка и разговаривающих людей. Там была группа подростков, которые ругались с полицейским, стоящим за толстым стеклом, и они казались Майклу очень странными; на них были футболки, открывающие живот, у них было много серёжек и татуировок. В самом ли деле это был Кардифф? Если бы он не видел Замок и музей сквозь окна полицейской машины, он никогда бы в это не поверил. Но сейчас ничто из этого не имело для него значения. Теперь ему казалось, будто жёсткие границы этого мира стёрлись и смягчились. Голоса вокруг были едва слышны, и даже рёв мотора машины «скорой помощи» звучал почти как колыбельная.

* * *

– Тахионная радиация, – сказал Джек, – создаётся, когда раскалывается вселенная, когда появляются разные возможности. Что бы ты ни выбрал, твой выбор создаёт тахионную радиацию. Не выпить ли мне кофе? Или чаю? Каждый выбор генерирует тахионную радиацию, потому что теперь существует вселенная, в которой ты пьёшь кофе и вселенная, в которой ты пьёшь чай, но воздействие, которое эти варианты выбора оказывают на различные вселенные, настолько мало, что количество радиации близко к zilch[42]42
  Ничто, пшик (нем.)


[Закрыть].

– «Zilch»? Это научный термин? – спросил Оуэн.

Гвен робко подняла руку.

– Хм, я знаю, что это не то, в чём я разбираюсь, но при чём тут эти вон… как они называются?

– Вондраксы, – сказал Джек. – Вондраксы, как гласит легенда, питаются тахионной радиацией. В первые секунды существования вселенной этой радиации было очень много. Было очень много возможностей; вселенные, в которых не действует сила тяготения, вселенные, в которых свет перемещается с меньшей скоростью; и все эти возможности генерировали больше радиации. Когда вселенная остыла и начала устанавливаться, эти возможности начали становиться всё более локализованными и ограниченными. Тахионная радиация начала угасать. Вондраксы, будучи мудрыми, начали заключать радиацию в шары, такие, как этот. – Джек дважды постучал пальцами по верхушке шара. – Они могли постучать по шару, когда им хотелось, и использовать электромагнитные волны тахионной радиации, чтобы путешествовать назад и вперёд во времени. Отправившись в прошлое, они могли создавать события, которые вызывали расколы, создававшие больше тахионной радиации. В 219 году нашей эры император Элагабал[43]43
  Марк Аврелий Антонин Гелиогабал или Элагабал (лат. Marcus Aurelius Antoninus Heliogabalus) (204 – 11 марта 222) – римский император из династии Северов с 8 июня 218 по 11 марта 222 года.


[Закрыть] вошёл в Рим с чёрной сферой, которой сирийцы поклонялись, как богу, Sol Invictus[44]44
  Непобедимое Солнце (лат.)


[Закрыть]. Рассказывали, что эта сфера упала с неба. Элагабал не должен был стать императором; он был испорченным и жестоким четырнадцатилетним мальчишкой. Его правление изменило ход истории Рима, что создало тахионную радиацию. Это было частью их плана.

– То есть это что-то вроде сока, который позволяет перемещаться во времени? – спросила Гвен.

– Да, – сказал Джек. – Сок, который позволяет перемещаться во времени, только очень концентрированный сок.

– И когда оно взорвалось… – Гвен посмотрела на расположенный рядом монитор, на котором был виден спящий Майкл.

– Да, – сказал Джек. – Думаю, это то, как Разлом повлиял на Шар. Энергия Разлома и тахионная радиация – что-то вроде по-разному заряженных магнитов; соедини их, и один из них отскочит. Именно поэтому Разлом был так спокоен сегодня. Когда Шар взорвался, Майкл получил огромную дозу тахионной радиации. Вондраксы могут контролировать этот эффект, но Майкл… Он в этом не разбирается.

– И эти вондраксы… – сказала Тошико. – Когда я была маленькой, там был… там был этот человек… в шляпе-котелке…

Джек серьёзно кивнул.

* * *

Он сидел на деревянном стуле в белой комнате с чёрными занавесками, беседуя – или скорее слушая – другого врача. Майклу казалось, что его так всю жизнь и таскали по больницам, каждая новая из которых была более странной, чем предыдущая, где он разговаривал с докторами.

Этого последнего, женщину-индианку с седеющими волосами и брошью в форме ящерицы на лацкане жакета, звали доктор Хаволдар. Она спросила его, где он живёт и, когда он дал ей адрес, один из мужчин из «скорой помощи» сказал, что-то о том, что его улица была снесена в 1970-е годы, чтобы «дать дорогу квартирам». Майкл засмеялся.

Доктор Хаволдар спросила, что здесь смешного, и Майкл сказал, что он не знает, что он больше ничего не знает.

– Всё как во сне, – сказал он.

* * *

– Но почему он оказался втянут в наше прошлое? – спросил Йанто. – Почему мы?

– Сколько времени мы уже работаем в том же здании, где хранится эта штука? – задал встречный вопрос Джек, снова постучав по шару. – Шар разбит, и бóльшую часть радиации впитал Майкл в результате взрыва, но там всё ещё есть немного остаточной энергии. Близость к шару, если не говорить о Майкле, заставила нас всех получить дозу тахионной радиации. Как только ты получаешь свою порцию, она сохраняется в тебе – не только в будущем, но и в прошлом.

Тошико встала и подошла к столу, на котором лежал Шар.

– Я ничего не могу понять, – сказала она, глядя на покрытую гравировкой поверхность Шара и зияющую в его боку дыру с оплавленными краями. – Эта штука, как она может всё это делать? С какой-то разновидностью радиации, о которой я никогда не слышала…

– Это Третий закон Кларка, – пояснил Джек, приподняв одну бровь и усмехаясь.

– Ладно, – сказала Гвен. – если предположить, что это то, о чём ты говоришь, и Майкл на самом деле болтается туда-сюда во времени, что мы можем сделать? Я имею в виду, для Майкла.

Джек сел на край стола и покачал головой.

– Ничего, – задумчиво произнёс Джек. – Мы ничего не можем сделать.

– Ты не знаешь, – сказала Гвен.

– Нет, Гвен, – возразил Джек, направляясь к конференц-залу. – Я знаю.

* * *

Из белой комнаты его привели в больничную палату, где было много кроватей, и на каждой из них лежал пациент. Лицо каждого человека было маской недоумения или страданий, как будто они были актёрами греческого театра. Некоторые из них стонали, некоторые смеялись. Один мужчина кричал. Другой пел.

Санитары помогли Майклу встать с кресла на колёсиках и уложили его на жёсткий матрац на узкой кровати. Он пролежал там, наверно, целую вечность, пока к нему не вернулась доктор Хаволдар.

– Хорошие новости, Майкл, – сказала она. – Нам только что позвонил ваш доктор из Института Торчвуд.

Название было ему знакомо, но откуда он его знал?

Торчвуд.

Он видел его как картинку со словом, написанным по трафарету на деревянной доске.

– Торчвуд? – спросил Майкл. Он сам слышал, что говорит невнятно.

– Верно, – сказала доктор Хаволдар. – Они сказали, что очень волновались из-за вас. Вам не придётся оставаться здесь надолго. Один из ваших докторов скоро будет здесь.

– Когда? – поинтересовался Майкл.

– Скоро, – ответила доктор Хаволдар. – Вы будете в Торчвуде к трём часам. Это лучше, правда? Вернуться в Торчвуд, ко всем вашим друзьям?

Доктор Хаволдар снова оставила его в палате в одиночестве, не считая других пациентов, и Майкл начал паниковать. Ему стало тяжелее дышать, и он почувствовал, что его пульс участился. Торчвуд. Он знал это название – Торчвуд. Он слышал рёв мотора автомобиля, гнавшегося за ним по Уэст-Бьют-стрит; он видел комнату под землёй, наполненную чем-то, похожим на телевизоры, и хромированное основание гигантской водяной башни. Он видел огромную стеклянную башню, похожую на обелиск и на разбитое зеркало.

Вокруг него остальные пациенты смеялись, все показывали на него пальцами и хохотали, как будто все они понимали то, чего не понимал он. Потом они замолчали, довольно неожиданно, и, как будто это было предусмотрено сценарием, повернулись к дальней стене палаты. Там, в проходе между кроватями, стояло трое одинаковых мужчин, все в солнечных очках, шляпах-котелках, чёрных костюмах и с зонтиками. Трое мужчин смотрели на Майкла и улыбались, каждый из них обнажал зубы, похожие на сотни игл.

– Путешественник… – в унисон произнесли они.

В этот момент Майкл проснулся.

* * *

– Всё в порядке, – сказал Джек. – Всё хорошо. Тебе приснился кошмарный сон.

Они были в конференц-зале одни.

– Вы, – сказал Майкл. – Вы были в той комнате. Когда я очутился здесь. Вы знали моё имя. Кто вы?

– Я – Джек Харкнесс, – сказал Джек, отводя взгляд, глядя в дальний угол комнаты.

– Это был не сон, – сказал Майкл. – Это было что-то другое. Я видел… как будто я видел то, что ещё не случилось.

– Это нормально, – повторил Джек. – Сейчас ты здесь. Ты в безопасности.

Майкл перевёл взгляд вниз и понял, что Джек держит его за руку. Он быстро отдёрнул руку и посмотрел Джеку в глаза.

– Извини, – сказал Джек. – Я не хотел…

– Почему вы так на меня смотрите? – спросил Майкл.

– Как – так?

– Как будто вы меня знаете. Как будто… – Майкл затих и отвёл взгляд, словно смутившись. – Как будто вы всегда меня знали.

Джек встал и отошёл в дальний угол зала заседаний. Он больше не мог смотреть на Майкла. Сколько времени у них осталось? Сколько у них времени до того момента, когда Майкла заберут?

– Прости, – сказал Джек. – Я не имел в виду… То есть имел.

– Нет, всё в порядке, – сказал Майкл. – Мне кажется, что я знаю вас, но я вас не знаю. Я помню вещи, которые ещё не произошли, и забываю то, что случилось. Я больше не знаю, что реально, а что нет.

Джек вернулся к нему и снова взял его за руку. На этот раз Майкл не стал вырываться.

– Это реальность, – с улыбкой произнёс Джек, сжав его руку. – Здесь, сейчас. И пока ты здесь, ты в безопасности, со мной.

– Что со мной происходит, Джек? – спросил Майкл, и его глаза наполнились слезами. – Что происходит?

Глава десятая

Наркотики всё ещё циркулировали по его венам, когда он пришёл в себя в центре огромной погрузочной площадки, в окружении ящиков и металлических контейнеров.

Чувства были слабыми, смазанными, но он всё ещё мог встать на ноги. Ощущение дезориентации прошло, и он постепенно начал припоминать всё, что только что произошло с ним. Там была Япония, и чудовище в шляпе-котелке, а потом Кардифф, который он не узнавал, и два офицера полиции, а потом – укол, и больница, и то название…

Торчвуд.

Доктор-индианка оставила его в одиночестве, и тогда… тогда… Что?

Майкл огляделся по сторонам, посмотрел на ящики и контейнеры, на жёлто-чёрные полосатые метки на полу.

Погрузочная площадка была пуста. Врач-индианка произнесла название «Торчвуд», а потом он увидел их, мужчин в шляпах-котелках. Они пришли за ним, он прекрасно знал это и, когда они направились к нему, шипя и рыча, он пошатнулся от мучительного болезненного спазма, а потом всё остановилось, и он почувствовал вокруг себя яркий свет, прежде чем проснуться здесь.

Он воспринимал это как пробуждение, но как он мог проснуться, если не спал? И всё равно каждый раз, когда это случалось, он чувствовал себя именно так, словно всё, что произошло раньше, с его детства до появления ящика в Тигровой бухте, было сном.

Майкл сделал не больше четырёх шагов по площадке, когда зазвучала сирена, и послышался голос: «Код 200, погрузочная площадка 5».

Флуоресцентные лампы над площадкой погасли, и теперь огромное пространство освещалось лишь мерцающими оранжевыми маячками, словно дюжиной огненных вспышек.

«Код 200, погрузочная площадка 5», – повторил голос.

На каждом конце погрузочной площадки внезапно распахнулись двери, залив тёмное помещение белым светом, и солдаты в арктическом камуфляже и чёрных беретах ворвались внутрь с пистолетами-пулемётами в руках.

– Не двигаться! – заорал злой голос. – Руки вверх и не двигаться!

Они приближались, люди с оружием, и Майкл подчинился их приказам, подняв руки вверх, как многие воры и гангстеры, которых он видел в чёрно-белых фильмах.

Красные точки лазера собирались в группки, словно злые солнца, на лице и груди Майкла, и свет ослепил его, прежде чем кто-то, один из солдатов, ударил его по затылку прикладом своего оружия.

* * *

Когда он пришёл в себя, вокруг было темно. На его лице была ткань, возможно, капюшон, и он сидел, привязанный к стулу. Он попытался освободиться, но не смог. Единственным звуком, который он слышал, было его собственное дыхание.

Капюшон сдёрнули внезапно, и, ослеплённый светом, он едва сумел разглядеть солдата, который теперь вышел из комнаты, с громким стуком захлопнув за собой дверь.

Это была маленькая комната с высоким потолком и без окон. На ближайшей стене висело широкое зеркало, а в каждом верхнем углу на кронштейнах были закреплены какие-то маленькие камеры. Майкл сидел у стола, и к его груди и голове были прикреплены разноцветные провода. На противоположной стене он разглядел гладкую серую дверь.

В его голове по-прежнему пульсировала боль, но он помнил, что произошло. Больница, а потом прыжок; а потом он обнаруживает себя на погрузочной площадке, и появляются те люди с пистолетами-пулемётами.

Майкл поднял голову, чтобы посмотреть на одну из камер, и увидел, как она немного повернулась, чтобы оставаться направленной прямо на него. Спустя несколько секунд дверь открылась, и вошли двое солдат, а вслед за ними – лысый мужчина в белом лабораторном халате. Солдаты встали по углам комнаты, направив пистолеты в голову Майкла, когда лысый мужчина подошёл к нему.

– Доброе утро. Меня зовут доктор Фрейн. Не могли бы вы назвать нам своё имя? – спросил он.

– Я ничего вам не скажу, – заявил Майкл. – До тех пор, пока вы не объясните, почему угрожаете мне подобным образом. Кто вы?

– Хм-м, – сказал доктор Фрейн. – Британский акцент. Двадцать, может быть, двадцать пять лет. Все показания говорят о том, что вы человек. – Он надулся и начал ходить вокруг стола, за которым сидел Майкл. – ЭЭГ и частота пульса говорят об определённой степени дискомфорта. Уровень агрессии низкий, но увеличивается. Уровень страха высокий. Ничто не предполагает аномальной силы.

– Кто вы? – закричал Майкл, но лысый не обращал на него внимания.

– Некоторые показания дают низкочастотные электромагнитные колебания. Ожидаем результатов исследования технической команды. Рентген показывает трещину в ребре. Никаких нарушений в органической и генетической структуре. Группа крови – третья. Курильщик. В крови присутствуют незначительные следы алкоголя. Уровень холестерина низкий.

– Пожалуйста, просто скажите мне, где я, – всхлипнул Майкл. – Я просто хочу знать, где я.

– Объект демонстрирует признаки дезориентации, возможно, контузии. Небольшие гематомы на левой стороне лица, подтверждённые как результат взрыва. Иных повреждений не зафиксировано.

Фрейн посмотрел на Майкла и улыбнулся, но в его мимике было что-то механическое и холодное.

– Вы помните, как сюда попали? – спросил он.

– Это был ящик, – сказал Майкл, по-прежнему плача. – Я работаю в порту. Это всё. Я работаю в порту, и там был ящик. Он взорвался. Остальные…

Он отвернулся от доктора Фрейна и посмотрел на висящее на стене зеркало. Он с трудом узнавал себя. Сколько времени он путешествовал? Сколько времени всё это продолжалось?

Может быть, несколько дней? Тем не менее, ему они казались вечностью. Понятие времени больше не имело смысла.

– Назовите ваше имя, – сказал Фрейн, в чьём голосе слышалась странная смесь настойчивости и сочувствия. – Скажите, как вас зовут, и мы сможем вам помочь.

– Майкл, – ответил он. – Майкл Беллини.

Доктор Фрейн повернулся к солдатам.

– Думаю, пока достаточно, – сказал он. – Наденьте на него капюшон и, кто-нибудь, позвоните Бев Стэнли. Теперь её очередь работать с ним.

Майкл старался вырваться из пут, мотая головой туда-сюда, но через несколько секунд мир вновь погрузился в темноту.

* * *

Находясь в тёмном изолированном помещении, легко потерять счёт времени. Он пытался считать секунды, а потом запоминать количество прошедших минут, но это не помогало.

Он мог просидеть в одиночестве несколько минут, а мог – несколько часов. Не было никакой разницы.

Когда капюшон вновь приподнялся, он увидел элегантно одетую женщину с чёрными волосами до плеч и натянутой улыбкой.

– Здравствуйте, Майкл, – сказала она. – Меня зовут Бев Стэнли. Я менеджер в отделе поиска информации. В основном я здесь для того, чтобы вкратце рассказать вам, почему мы вас заперли, и разобраться, что мы можем сделать для того, чтобы решить вашу проблему.

Что означали все эти слова? О чём она говорила?

Бев Стэнли села на стул напротив Майкла и, выложив на стол большую папку, раскрыла её.

– Здесь говорится о том, что вас нашли на погрузочной площадке 5 примерно в десять минут шестого прошлой ночью. Это правда?

Майкл пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Я был в большой комнате. Это… это могло быть то место, о котором вы только что сказали. Я не знаю.

– Ладно, – сказала Бев Стэнли. – Здесь сказано, что вы пропали в 1967 году. Это правда?

У Майкла перехватило дыхание. Что это означало? Что произошло в 1967 году?

– Нет? – спросила Бев, почувствовав его растерянность. – Эта дата ничего для вас не значит? 1967 год?

– Как? – сказал Майкл. – О чём вы говорите?

– Так, мистер Беллини, вам совершенно незачем повышать голос. Как я сказала, мы просто пытаемся решить эту проблему. Здесь написано, что вы были вовлечены в происшествие в «Сахаре Гамильтона». Я могу говорить только о том, что говорится в наших записях.

– Ладно, я тут ни при чём, – сказал Майкл.

– Хорошо, – сказала Бев. – Вы можете назвать дату своего рождения?

– Первого апреля 1929 года, – ответил Майкл.

– И кто у нас премьер-министр? – спросила она.

– Уинстон Черчилль, – ответил он. Его уже начинало тошнить от этого вопроса.

– Ваш нынешний адрес проживания?

– Дом 6, Фитцхеймон Терис, Бьюттаун, Кардифф.

Бев сделала какие-то пометки и начала читать напечатанный документ.

– Ладно, – сказала она. – Я обязана сообщить, что ваши права как права гражданского лица отменяются в соответствии с Международным протоколом безопасности № 49 и, таким образом, мы можем удерживать вас здесь для того, чтобы вы помогали нам, так долго, как это потребуется. С учётом обстоятельств, вы не соответствуете условиям, изложенным в Европейской конвенции по правам человека и в Законе о правах человека 1998 года. В то время как наша медицинская бригада считает вас человеком, ваши… – она покосилась на лежащий перед ней лист бумаги, – очевидные перемещения во времени лишают вас любых прав. – Продолжая читать, она добавила: – Мы приносим искренние извинения за любые неудобства, которые мы, возможно, вам причинили, и надеемся решить эту проблему как можно быстрее.

Она сложила лист бумаги и сунула его обратно в папку, ещё раз улыбнувшись Майклу, прежде чем покинуть комнату.

* * *

Он пробыл в комнате один ещё несколько часов, прежде чем кто-либо ещё пришёл увидеться с ним, и в это время ему нечем было заняться, кроме размышлений. Он силился вспомнить времена до того, как всё это началось, времена, когда он, Хассан, Фрэнк и Уилф ходили в «Корабль и лоцман» после рабочего дня, смеялись над грязными шутками, но воспоминания всё ещё были при нём. Иногда кто-нибудь начинал играть на пианино, и они пели, или какой-нибудь бедолага позволял себе лишнего и врезался в стол по пути к выходу, и тогда весь паб аплодировал. Иногда в паб приходила жена Уилфа, прямо в тапочках, хватала его за ухо и тащила домой к ужину.

Жизнь не была лёгкой, но он был счастлив. Он не беспокоился о том, чтобы остепениться, по крайней мере, с Мэгги Дженкинс. К чему было торопиться? Он был счастлив, занимаясь тем, чем он занимался, и сейчас он отдал бы всё ради того, чтобы сидеть в «Корабле и лоцмане» и слушать пение своих друзей.

Теперь он размышлял о том, жив ли он до сих пор. Поначалу всё казалось ему сном или, скорее, ночным кошмаром, но теперь, теперь он знал, что это не сон, это было похоже на смерть или на то, какой, по его представлению, она могла бы быть. Было ли это адом?

Он уже давно не был на исповеди; по меньшей мере с тех пор, как умер его отец. Было ли это наказанием ему? За все его грешные мысли, за все проклятья, за все те времена, когда он злился на Бога, когда наблюдал, как его отец тонет на дне бутылки «Беллс»[45]45
  Один из сортов шотландского виски.


[Закрыть], или когда тётушка Меган говорила ему, что его мать теперь на небесах. Когда жизнь начала терять смысл, он совершенно забыл о церкви. Не за это ли его наказывали?

Может быть, он не пережил взрыва. Может быть, как и остальные, он был убит, а это был ад, созданный специально для него. Ад, где все были жестокими и безразличными и говорили бессмысленные вещи, а демоны в шляпах-котелках пугали маленьких детей. У него даже появилась мысль о том, что он может провести целую вечность в этой комнате не больше десяти футов в длину и шести – в ширину, привязанным к стулу, в одиночестве.

Только одно он знал точно: если и был какой-то шанс вырваться из этого пустынного, бездушного места, он устал бежать. Он уже устал бояться и бежать от того, чего не понимал. Если бы он только мог встать с этого стула и выйти из этой комнаты, он бы стал бороться. Он собирался узнать всё о Торчвуде и о людях в шляпах-котелках, и он боролся бы с ними со всей силой, которую ему только удалось бы собрать.

Его мысли прервала внезапно открывшаяся дверь и появление мужчины, которого он знал, только теперь он был намного старше.

Кромвель.

– Майкл, – сказал он, шаркающей походкой входя в комнату, опираясь на трость. – Майкл, Майкл, Майкл… Сколько лет прошло.

В комнату вошёл охранник в униформе, принеся с собой стул, и Кромвель сел.

– Старые ноги уже не такие сильные, как раньше, – сказал он с мягкой улыбкой. – А в вертолёте нет места, чтобы их вытянуть. Тряские они, эти вертолёты. Никогда их не любил. Всё равно что сидеть внутри шейкера для коктейлей. Поездом ездить было намного удобнее.

Он вздохнул, снял мягкую фетровую шляпу и вытер свой морщинистый теперь лоб платком.

– Майкл, – с улыбкой произнёс он. – Я уж начал думать, что мы тебя больше не увидим. Ты был для нас этаким блуждающим огоньком, в самом деле. Мы почти поймали тебя несколько лет назад, в Кардиффе, как мне сказали. Они отправили кого-то в больницу, где тебя держали, но потом ты исчез. Как Гудини[46]46
  Гарри Гудини (Эрик Вайс, 1874–1926) – знаменитый американский иллюзионист, гипнотизёр, прославившийся разоблачением шарлатанов и сложными трюками с побегами и освобождениями.


[Закрыть]. Ты был привязан к кровати и всё равно испарился, как дым. Весьма впечатляюще. Как давно это было?

– Это было вчера, – сказал Майкл.

Кромвель сделал паузу, глядя в глаза Майклу, а потом рассмеялся.

– Вчера? – переспросил он. – О да, полагаю, это было словно вчера, и, может быть, для тебя это и было вчера, но для нас? О, Майкл… Я бы хотел, чтобы среди нас был хоть один человек, который мог понять, что с тобой случилось. Местами это были довольно интересные годы. Я действительно думал, что мы в последний раз видели тебя в шестьдесят седьмом, но вот, пожалуйста…

– Шестьдесят седьмой? – спросил Майкл. – Они постоянно говорят о 1967-м, но я не знаю, что они имеют в виду.

– Нет, – сказал Кромвель. – Я и не ожидал, что ты будешь это знать. Для нас события развивались по прямой линии, но для тебя… – он покачал головой и смиренно поднял руки. – Для тебя это как китайская головоломка, разве нет? Ты постоянно появляешься тут и там: 1967 год, твой арест, учебный госпиталь несколько лет назад. Ты помнишь хотя бы половину из этого? Сомневаюсь. О, Майкл, если бы только у нас была возможность тебя изучить. Если бы мы только знали, в те первые несколько дней после взрыва. Если бы только у нас были законы, которые есть сейчас. Было значительно сложнее, когда кто-то просто исчезал посреди улицы в 53-м.

Кромвель засмеялся и снова почесал бровь, тихо посмеиваясь.

– Столько времени прошло, – сказал он. – По крайней мере, для меня. С другой стороны, ты ничуть не постарел. Для тебя как будто прошло несколько дней. Здесь, в приёмной, был мальчик, может быть, примерно твоего возраста. Забавный парень. Он говорил так, как будто он родом с нашей стороны моста[47]47
  Имеется в виду мост через реку Северн, отделяющую Англию от Уэльса.


[Закрыть], полагаю, откуда-то из долин. Всё что-то лопотал и заикался, расспрашивая меня, не хочу ли я чашку чаю. Забавно думать о том, что он достаточно молод, чтобы быть твоим внуком, правда?

Кромвель посмотрелся в зеркало и провёл рукой по своей лысой голове. Майкл проследил за его взглядом. Только теперь он мог оценить то, о чём говорил Кромвель. Когда они встречались в последний раз, у них было не больше десяти или пятнадцати лет разницы в возрасте, но теперь Кромвель был очень старым человеком, а Майкл всё ещё был почти мальчишкой.

– Но время решает судьбу каждого человека, разве нет? – продолжал Кромвель. – Некоторые из нас умирают молодыми, а кто-то становится глубоким стариком со слабым мочевым пузырём и коленями, которые трещат, если встаёшь слишком резко. Знаешь, как можно покончить со всем этим, Майкл?

Кромвель отвернулся от своего отражения, чтобы взглянуть прямо на Майкла.

– Как? – спросил Майкл.

– Есть только один способ, – сказал Кромвель. – Всё это закончится, когда ты умрёшь.

– Нет, – сказал Майкл, опустив взгляд и ощущая желание поднять руки, чтобы закрыть лицо. – Нет, это просто очередная ложь. Как тогда, когда вы пришли в больницу и сказали, что вы из Союза… это просто ещё одна ложь.

Кромвель покачал головой.

– Боюсь, что нет, Майкл. Ты же знаешь, что ты им нужен.

– Кому? Кому я нужен?