Текст книги "Мы уже там? (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Левитан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Через некоторое время – заполненное водой и узкими улочками – они прибывают к «Antico Capriccio». Это крошечный ресторанчик на углу где-то и нигде. Его им посоветовал знакомый знакомого Дэнни. Ему пришлось назвать имя этого знакомого, бронируя столик: этакий континентальный эквивалент тайного рукопожатия.

У дверей их встречает пожилой мужчина по имени Джозеф. Скоро становится ясно, что он одновременно владелец и официант, метрдотель и уборщик. Он по возможности держится подальше от кухни: это территория его жены. Джозеф почти не говорит по-английски и даже слышать не желает этого языка. Дэнни собирается спросить, можно ли платить картой Visa, но Джозеф машет руками, как будто учуял неприятный запах. Жизнерадостно треща, он усаживает Дэнни с Элайджей у старинного камина. Они в ресторане одни – по крайней мере, больше никого им не видно.

Джозеф приносит им вино, не успевают они даже открыть меню. Дэнни пытается возразить: он предпочитает красному вину белое. Но Элайджа с радостью принимает подношение: у него теплеет внутри при одном виде бокала. Меню полностью написано на итальянском. И Дэнни, и Элайджа мысленно тянутся к итальянскому разговорнику, и оба слишком стыдятся его достать. В итоге это оказывается не важно: не услышав немедленного заказа, Джозеф выхватывает у них из рук меню и заказывает сам. Он откровенно наслаждается их растерянным видом, но не злорадно, а скорее галантно, по-французски. «Позвольте мне позаботиться о вас», – говорит его улыбка. Элайджа расслабляется и радостно покоряется неизбежному, прояснив только, что он «vegetariano». Дэнни же никогда в жизни не умел радостно покоряться чему-нибудь, кроме капризов босса, и не собирается начинать. Он спрашивает, хорошая ли рыба. Джозеф со смехом уходит.

– Ну что, как прошел день? – спрашивает Дэнни, постукивая пальцами по столу.

– Ничего.

– Куда ходил?

– Так.

– Погода была нормальная?

– Ага.

– Дождя не было?

– Не.

– Хорошо.

– Ага.

Такие разговоры похожи на перекидывание маленькими круглыми камушками – из них ничего не построить, кроме бессмысленной кучи камней и потерянного времени. Ни один из братьев даже не старается. Они просто заполняют тишину, движимые общей нелюбовью к неловкому молчанию.

Возвращается Джозеф – зажечь свечу. Элайджа замечает у него в петлице медаль и спрашивает, воевал ли он. Это правильный вопрос. Джозеф снимает медаль с пиджака и дает Элайдже подержать, а сам разражается потоком беглой итальянской речи с редкими вкраплениями английских слов, повествуя о своем военном прошлом: «il paese, il fiume, la morte». Элайджа разбирает слово «diciannove», но не понимает, дата это или чей-то возраст.

Когда Джозеф уходит, чтобы вынести первое блюдо, Элайджа снова ловит себя на мыслях о Джулии. Как это удивительно: в одну минуту слушать, как старик вспоминает войну, а в другую уже думать о ее прекрасных глазах. Переход объясняется его страстью рассказывать истории: он рассматривает рассказ Джозефа как что-то, что ему хотелось бы рассказать Джулии. Он не знает, увидятся ли они снова, и все равно думает, что будет ей рассказывать. «Как странно, – думает он, – как странно и необычно». Его желание увидеть ее снова превращается в молитву: не потому, что обращено к духовным силам, а потому что идет из загадочных и неизведанных глубин его души. «Из моей души. Как странно».

– Как там твоя девчонка? – спрашивает Дэнни.

Элайджа поражен: откуда брат узнал про Джулию и почему он так ее назвал? Дэнни замечает растерянность Элайджи и пытается уточнить:

– Ну, эта… как ее звали? Кэт?

– Кэт?

– Ну, та девчонка, с которой ты все время тусишь.

– А, Кэл.

– Да, Кэл.

– Она не моя девчонка.

– Как скажешь.

Элайджа вспоминает о Кэл, и та кажется ему какой-то странно далекой. Она впервые кажется недостижимой. Как будто все их братское волшебство телепатии вдруг перестало работать. Она любила говорить: «Если я тебе понадоблюсь, пошевели ушами». Элайджа ни разу не сказал ей, что не умеет шевелить ушами. Он каждый раз улыбался и кивал, зная, что (вне зависимости от устройства его ушей) они никогда не отдалятся друг от друга, даже если разъедутся. А теперь – что это значит? – Кэл как будто превратилась в персонажа забытого фильма. Его накрывает чувство отсутствия чувств. Элайджа решает, что оно пройдет. Он заглушает его доводами рассудка: в углу ресторана на окраине чужого города естественно чувствовать себя в изоляции ото всех. Как только вернется в отель, он достанет свой брелок с волшебным шаром и соткет себе Кэл из радиоволн. Это очень просто.

Элайджа почти засыпает, Джозеф милосердно вносит первое блюдо, и мысли Дэнни тоже обращаются к расстоянию до дома. Он вспоминает про голосовые сообщения и конференц-связь, хотя и ненавидит себя за эти мысли. Он не так далеко зашел, чтобы не понимать, что такие мысли неуместны, но они добавляют в его жизнь ощущения важности. Без них он не знал бы, куда идти и что делать.

– Напомни мне, когда вернемся в отель, набрать Эллисон, – просит он Элайджу.

– Эллисон? – переспрашивает тот с явным намеком в голосе.

– Да. Мы с ней вместе работаем со счетом соуса ранч. Надо поговорить с ней. Проверить, что все идет по плану.

– А, – любопытство Элайджи затухает.

– Должен уже быть готов сценарий одной гениальной рекламы. Может, удастся заполучить в продюсеры Спайка Ли.

– А.

«Можно подумать, у меня самая скучная работа в мире, – вздыхает про себя Дэнни. – Как будто я бухгалтер. Или дантист. Вообще-то, Спайк Ли – это крутые новости. В рекламе не меньше творчества, чем в жизни сопливых будущих студентов английского литературоведения!»

Дэнни считает, что проблема Элайджи в том, что он совершенно не представляет себе, как нужно зарабатывать на жизнь. Элайджа считает, что проблема Дэнни в том, что он совершенно не представляет себе, что такое жизнь. Когда Дэнни упомянул какую-то Эллисон, Элайджа понадеялся, что это его девушка. Раньше у Дэнни были десятки девушек, и большая часть из них относилась к Элайдже гораздо лучше, чем сам Дэнни.

Марджори Кинер, с которой тот встречался в старшей школе, однажды, забирая Дэнни на выпускной, принесла Элайдже цветок. Анжелика, его девушка на первом курсе колледжа, большую часть весенних каникул до утра играла с Элайджей в «боггл» (Дэнни никогда не играл, потому что всегда проигрывал). Софи – на третьем курсе – тоже была ничего, пусть даже Элайджа и заметил ее пищевое расстройство раньше, чем сам Дэнни. Те отношения продлились не очень долго. А теперь у Дэнни не было никого. То есть, конечно, у него была Эллисон – целый офис таких Эллисон. Скорее всего, он вместе с ними разве что на лифте ездил.

– А как твоя летняя работа? – спрашивает Дэнни. Он уже смел всю пасту, а Элайджа успел одолеть только пару ложек.

– Нормально, – отвечает Элайджа. Надо же, он уже почти забыл, что работает в приемной комиссии своей школы. Работа позволяла о ней забыть.

– Вы там сортируете заявления?

– Не, просто убираем в архив прошлогодние. Прикинь, одна девчонка разрисовала всю комнату в цветах школы, сфотографировалась с кисточкой и послала нам. И все это только для того, чтобы ее взяли!

– И что, взяли?

– Ага.

– И ты весь день, ну, убираешь документы в архив? Это как-то поможет тебе поступить?

– Ну не всем же работать в ма-аркетинге…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего.

Элайджа снова склоняется над тарелкой с пастой. Дэнни пытается попросить у Джозефа новую порцию вина, но того нигде не видно. Оба брата поражены тем, как резко они заговорили. Оба понимают, что зашли слишком далеко. Они нарушили неписаное соглашение: подкалывать друг друга разрешено, но только без оскорблений.

Дэнни всегда был слишком взрослым, чтобы избивать Элайджу. Даже в десять лет семилетняя разница кажется слишком большой. Дэнни вовсе не был выше того, чтобы пользоваться своим физическим преимуществом: заломить брату руку, чтобы первым добраться до телевизионного пульта, или отпихнуть его и самому сесть на переднее сиденье. Но это отличалось от обычной жестокости, характерной для общения любых других братьев. Дэнни предпочитал демонстрировать Элайдже глубину своего недовольства. Конечно, были между ними времена чистой любви и понимания. Но когда Дэнни хотел нанести удар, он чаще отмахивался, чем бил кулаком. Когда хотел, он делал вид, что Элайджи нет. Тот мог чистить перышки или устраивать кошачьи концерта, но что бы он ни делал, Дэнни лишь старательнее не замечал его. Наконец Элайджа сдался. Он нашел свой личный мирок и тоже научился по-своему выражать недовольство.

Всюду можно найти плохое. Это гораздо легче, чем искать хорошее. Поэтому, услышав слово «маркетинг», Элайджа тут же вспоминает другие слова: «продажный», «лицемер», «лгун». А чаще всего он думает: «Мой брат совсем не такой, как я. Он неправильный со вех сторон». А Дэнни, слыша: «Я собираюсь изучать в колледже английскую литературу», – думает: «бесконечная травка», «оторванность от реальности» и «нищета». «Короче, это не я», – думает он.

Джозеф как будто чувствует разногласия братьев и вносит главное блюдо. Он принес им разные блюда и знает, что они не будут друг у друга пробовать. В его глазах читается грусть: они так и не познают радости ужина во всей полноте. А ужин, между прочим, один из лучших в их жизни. Даже Элайджа, никогда не наслаждавшийся едой так, как, например, можно наслаждаться музыкальным альбомом, пребывает в упоении. Это опыт, который они будут обсуждать еще много лет. И, что важнее, они могут обсуждать его весь остаток вечера по пути в отель.

Когда приходит пора оплатить счет и оставить чаевые, Элайджа немного нервничает. Но, к его удивлению, Дэнни оставляет тридцать процентов. Выходя в ночи, оба осыпают Джозефа бесконечными благодарностями. Тот улыбается, похлопывает братьев по спине и смотрит, как они медленно идут к остановке вапоретто. Потом возвращается к их столу и сталкивает стулья вместе.

========== 16. ==========

На следующее утро у них назначена поездка на Мурано. Элайджа не может поверить, что настал их последний день в Венеции. Ему все кажется, что они только что приехали. Перспектива увидеть Флоренцию (а потом и Рим) его, конечно, увлекает, но не так сильно, как раньше. Это извечная дилемма путешественника.

В начале поездки Элайдже казалось, что он бродит среди бескрайних песков. Теперь он понимает, что все это время был заперт внутри песочных часов. Он вспоминает вчерашний вопрос Дэнни: «Это как-то поможет тебе поступить?» Ох уж этот вечный вопрос. Ответы из колледжей лежат в невскрытых конвертах. Кэл разложила их по его столу в алфавитном порядке. Она делает под марками приписки: что она узнала, когда ездила на экскурсии (он не съездил ни на одну) или ходила на презентации (о которых он даже не задумывался).

Он знает, что должен ненавидеть старшую школу. Все говорят, что ненавидят ее. Все эти клики, комплексы, давление… Но Элайджа как-то сумел найти место, которое полюбил. Это уже не детство и еще не взрослая жизнь. Это настоящий момент, и он тоже заперт внутри песочных часов.

Он выбрал старшую школу, куда никогда не ходил его брат. Учителя никогда не слышали имени Дэнни. В коридорах не носилось эхо его шагов. Элайджу никто не отсылал из дома, хотя, возможно, друзьям, от которых уезжал, он подал это именно так. Нет, он сам хотел уехать. Хотел жить в школе, спать в школе и просыпаться в ней. Хотел пожить в совершенно новом месте. Не из-за Дэнни или родителей, которые сначала слегка расстроились, что он уедет, а потом немного успокоились, потому что он сказал, что хочет получить новый опыт, а не сбежать. Забавно, но тогда это казалось взрослым решением. «Пойдет на пользу в будущем», – сказал отец.

Однако, уезжая, он меньше всего думал о будущем. Когда он возвращался домой к родителям и старым друзьям, это было прошлое. Кэл, Айвэн и остальные – это настоящее. А будущее? Ну, может, будущее – это Дэнни. Но не совсем будущее. Такого будущего можно избежать.

Перед тем как встать с гостиничной кровати, Элайджа целый час лежит с открытыми глазами и дрейфует между прошлым и ближайшим прошлым. Вот бы вспоминать было так же легко, как дышать! Мысли о Джулии начинают таять в воздухе. Тихий звук волн, кажется, приносит с собой дневной свет.

========== 17. ==========

Дэнни никак не может проснуться. Его наконец-то накрыло часовыми поясами. Он кое-как одевается и ползет на завтрак за Элайджей. Там он понимает, что стал полноправным членом Общества Временных Экспатов: ресторан заполнен людьми с их рейса, из синагоги или просто прохожими, которые слишком громко говорили по-английски на улицах. Дэнни охватывает какое-то неуместно чувство общности. Он даже на вапоретто до Мурано замечает тинейджера из их самолета, который вчера ходил в футболке «Wolverines», а сегодня решил выразить прекрасного кроя лояльность «The Bulls».

Остров Мурано известен на весь мир своим стеклом. Поэтому Дэнни с удивлением замечает, что большинство домов на нем сделаны из камня. Усталый, как после полета, он покорно позволяет привести себя к печам и наковальням. Он восхищается, не трогая. Он поражается, когда из трубки стеклодува появляется цвет. Он ожидает, что стекло будет прозрачным, но оно обрамлено красным и синим.

К третьей остановке Дэнни уже хочет вернуться. Он чувствует себя своим отражением – безвольно висящим и местами отсутствующим. Элайдже не дает уснуть его очарование всем вокруг. А Дэнни сдается.

– Поспать бы, – произносит он. Но Элайджа не слушает. Он оглядывается, как будто ищет кого-то. – Кого высматриваешь?

– Никого, – отвечает Элайджа, сосредотачивая взгляд на стекле.

«Ага, конечно», – думает Дэнни. Наверняка какую-нибудь пожилую даму, которой он помог перейти улицу. Или, может, ту девчонку из самолета, которая все время протрындела о своей жизни.

– Хочешь, перед отъездом вернемся в отель и немного вхдремнем? – спрашивает Дэнни, хотя на часах всего одиннадцать.

Элайджа кивает. Он хочет вернуться. Хотя дремать не собирается.

========== 18. ==========

В каждом городе свои законы всемирного тяготения. В Венеции закон гласит: куда бы ты ни собирался пойти, тебя все равно притянет к площади Святого Марка. Даже если ты знаешь, что там огромная толпа, даже если тебе особенно нечем там заняться, тебя все равно притянет.

Элайджа отклоняется от курса Дэнни у ворот отеля и немедленно чувствует притяжение. Он движется так, как будто уже здесь ориентируется. Это духовная близость. Он идет мимо кофеен и сквозь стаи голубей к базилике. Там людно, как всегда. Повсюду висят таблички, предупреждающие, что фотографировать запрещено. Некоторые туристы чихать на них хотели и не думают убирать камеры. Другие даже подумать не могут, что в таком месте можно снимать. Они торжественно стоят перед статуями и возносят благодарственные или измученные молитвы. Элайджа платит за вход и заходит внутрь. Его тут же очаровывают полы: мраморные треугольнички и квадратики всех оттенков сплетаются в немыслимые фигуры. Толпа смешит мимо, а Элайджа встает на колени и проводит по мрамору рукой. Другие останавливаются, удивленные его поведением, и только тогда тоже замечают полы.

Элайджу поражает одно осознание, сколько людей до него прошло по этому самому месту. Наблюдая, как мимо скользят «найки» и туфли, он пытается представить, какие ноги ступали здесь века назад. Можно всю жизнь стоять на этом самом месте и повидать людей со всего мира. Но вместо этого все идут вперед и никого не видят. Продолжая сидеть на полу, Элайджа смотрит на потолок: золотая плитка и настенные росписи со сценами эпоса и божественного вмешательства. Потолок и пол говорят на разных языках. И там, и там искусство, но сверху история, а внизу – математика. Между ними идут люди, все до одного – иностранцы.

Элайджа встает на ноги и снова вливается в поток. Он залезает в углы, к изящным гробницам, уравновешивающим монументальность здания. Он останавливается перед статуей незнакомой святой. У ее ног дрожит пламя свечей. Элайджа обожает ритуалы со свечами: как его мама водит руками над пламенем в Шаббат, или как зажигают две памятных свечи в Йом-Киппур. Здесь, конечно, традиции иные. И все равно Элайдже хочется привычным жестом зажечь свечку. Он кладет в ящик три тысячи лир и берет со стойки свечку. Он поставит одну за Кэл. Она христианка, может, так даже можно. Он думает, чего бы она пожелала. Что она рассказала бы святой. Он зажигает фитиль от другой свечи и гадает, переходит ли с огнем загаданное желание. Воск стекает ему на руку. Подбегает пожилая женщина и берет свечку себе. «Кэл. Кэл. Кэл».

– Счастья, – шепчет Элайджа и ставит свечку на алтарь. Когда он убирает руку, воск на ней застывает. Пожилая женщина поджигает свою свечу, и на ее лице вспыхивает улыбка.

Элайджа думает о днях рождения и гадает, почему на них желания загадывают, не зажигая свечки, а гася. Он хотел бы, чтобы свечки никогда не задумали.

Несколько минут посмотрев на свечки, он кладет в ящик еще несколько монеток. Не за свою свечку, а за все сразу. Сдачи не надо.

========== 19. ==========

В отеле Дэнни запоздало понимает, что для сна еще слишком рано. Он ворочается, пытаясь подобрать такую позу, чтобы заснуть, но ничего не выходит. Промаявшись полчаса, Дэнни подползает к краю кровати и берется за телефон. После долгих пререканий со сварливым оператором (который, видимо, не узнал бы телефонную карту AT&T, даже если бы та заплыла на гондоле к нему на стол) Дэнни наконец попадает в свою голосовую почту. Девять новых сообщений; Дэнни рад, хотя мысленно и упрекает всех, кто оставляет сообщения, хотя в сообщении его автоответчика ясно сказано, что он уехал. «4 – сохранить, 6 – стереть, 1 – ответить» – эти кнопки давно стали неотъемлемой частью его жизни, его мантрой на автоответчике. Он иногда ловит себя на том, что даже в нормальном разговоре нажимает «6», чтобы стереть то, что услышал.

Он разгребает сообщения с эффективностью молодого дельца. Он рад слышать, что не произошло ничего экстренного, и не меньше рад, что вообще почти ничего не происходит. Шестое сообщение – от юриста Коди: тот сообщает, что один из слоганов Дэнни официально зарегистрирован и пойдет в рекламе. Дэнни улыбается и пересылает сообщение Эллисон. Он добавляет, что счастлив работать в стране, где можно зарегистрировать права на фразу «Вся нефть на свете».

Прослушав все сообщение (некоторые – дважды), Дэнни оказывается перед новым выбором: «1 – записать сообщение, 8 – изменить автоответчик, 3 – прослушать сохраненные сообщения». Дэнни нажимает «1» – сказать «привет» приятелю-коллеге Джону. Потом снова «1» – сказать Эллисон, что все хорошо, и выразить надежду, что без него все выходит из-под контроля не слишком сильно. Уже нажав «#» для отправки, он вдруг решает кое-что добавить и снова нажимает «1»: попросить ее не зарабатываться уж совсем-совсем допоздна. Потом он звонит своей помощнице и говорит то же самое. Потом он подумывает нажать «1», чтобы поблагодарить Глэднера и Глэднера за отпуск, но сам понимает, как смешно это будет выглядеть, особенно учитывая, что они отослали его подумать о чем-нибудь, кроме работы. Вместо этого Дэнни неожиданно для себя – просто чтобы не вешать трубку – нажимает «3», откидывается на спину и закрывает глаза.

«У вас восемь старых сообщений, – произносит женский голос оператора автоответчика. – Первое получено один год, пять месяцев и двенадцать дней назад».

Играет тема из «Сумеречной зоны». Щелкает магнитофон, и начинается воспроизведение, постепенно набирая громкость:

«Итак, ребята, мы входим в мир ярких огней и больших городов… мир вина, женщин и трусиков… мир, где дебютанты все еще блуждают по просторам СоХо в поисках той самой идеальной рубашки за двести долларов. Да-да, мы вошли в… зону Дэнни! Да-да-да-да-да-да-да! Меня зовут Иниго Монтойя, но можете называть меня просто Уилл. Я вхожу в зону Дэнни, и мне нужно подготовить посадку. Так что пожалуйста, пожалуйста, перезвони мне: 415-66… черт, да твоя машина сама за меня договорит. Буду очень ждать звонка! Если не перезвонишь через пятнадцать секунд, я самоуничтожусь. Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать…»

Получено один год, пять месяцев и двенадцать дней назад. Значит, уже год, пять месяцев и два дня он не видел Уилла, своего лучшего друга во всем огромном мире – так было до тех пор, пока огромный мир не вмешался.

Тот прилетел через пять дней после звонка, когда Дэнни как раз завалило работой.

– Можешь выделить время? – спросил Уилл.

– Я не умею выделять время, – ответил Дэнни, – но если знаешь кого-то, кто умеет, я бы у него закупился, откуда бы он его ни выделял.

Перед тем звонком они не виделись еще год. Весь тот год Дэнни жил в одном и том же месте и продвигался по одной и той же карьерной лестнице. Уилл успел пожить в Испании, Небраске и Калифорнии. Он побывал драматургом, компьютерным консультантом и коммивояжером. У него был миллион забавных историй, а у самого Дэнни едва нашлась парочка. Он не хотел грузить друга унылыми подробностями работы и в то же время злился, что эти подробности можно назвать унылыми. Уилл хотел не ложиться допоздна и пойти по клубам с игриво-жестокими барменшами. Он хотел прошвырнуться по галереям, ломбардам и кафе, где жареный сыр стоит два доллара, а помидор дают бесплатно. Дэнни не знал ни одного такого места. Через два дня он чувствовал, что совсем не знает города.

– Что ты вообще тут делал? – спросил Уилл в притворном отчаянии.

Дэнни смог ответить только: «Жил своей жизнью».

Уилл хотел, чтобы Дэнни прогулял работу. Дэнни казалось, что он не может. Уилл требовал, чтобы Дэнни сделал татуировку. Дэнни не хотел. Они смогли тепло попрощаться, но чувствовалось, что они прощаются и что тепло дается им с трудом.

Дэнни не собирался терять связи с другом – но для этого оказалось достаточно всего разок потерять визитку с его новым адресом, а электронную почту тот заводить отказывался. Дэнни слышал от друзей друзей, что теперь Уилл работает гончаром в Орегоне, но знал, что этого недостаточно, чтобы снова выйти на связь. Если уж на то пошло, Уилл знал, где найти Дэнни. Тот никуда не уезжал.

«4 – чтобы сохранить, 6 – удалить, 7-3 – переслушать», – настаивает женский голос. Дэнни нажимает «4». Кнопка «1» – «ответить» – работает только для внутренних звонков.

========== 20. ==========

Пока Дэнни звонит за океан, Элайджа поднимается на базилику. Не на купол, а на балкон. Солнце бьет в полную силу, а он разглядывает площадь: туристы текут как струйки воды, птицы виляют, как отпечатки пальцев на газете. Слева играет струнный оркестр, справа ревут трубы. Две мелодии странным образом дополняют друг друга, не образуя какофонии.

Звонит колокол на колокольне, отмечая ход времени. Элайджа дышит. Он дышит как можно глубже, превращая в дыхание зрение, слух, осязание. Он понимает, что так прощается с Венецией. Потом останется только дойти до отеля, собрать вещи и выселиться. Он стоит в вышине. Время благодарить. Он думает о незнакомке по имени Джулия и прощается с ней.

Он думает о Джулии, и она появляется.

Сначала она его не замечает. Она заходит на балкон и подходит к краю. Опирается на перила и свешивает голову вниз. Она улыбается площади, как ребенок, висящий на качелях вниз головой и делающий вид, что умеет летать.

Элайджа знает, что на этой картине ему места нет. Он понимает, что видит сейчас больше, чем когда-либо осмелился бы себе разрешить.

Ее лицо озаряет восторгом. Она распрямляется и еле заметно качает головой. Она любуется закатом, хотя солнце все еще высоко. Потом она снова качает головой и на шаг отступает. Теперь ее улыбка становится неловкой. Она понимает, что ее благоговейное любование выглядит немного чудаковато, и, в общем, не возражает. Не давая себе передумать, Элайджа подходит к ней. Он подходит, потому что чувствует что-то достаточно чудесное, чтобы считать это сном, а во сне привычные правила не действуют.

– Привет еще раз, – говорит он.

Джулия оборачивается и на секунду удивляется. Нельзя сказать, что она не рада его видеть, но она удивлена.

– Привет, – отвечает она. – Разве здесь не чудесно?

Он снова оглядывает площадь:

– Совершенно.

– Прямо хочется…

– Взлететь?

Джулия смеется:

– Да! Точно! Как ты узнал, что я хотела сказать?

«Потому что я сам собирался сказать то же самое».

Элайджу как будто бьет током такого абсолютного совпадения. Ему волнительно и уютно, он не верит своим глазам и восторгается. Ему не нужно знать, что происходит, чтобы видеть, что происходит что-то важное.

– Ты где живешь? – спрашивает он.

– В Торонто, – отвечает она; понятно, почему у нее такой акцент. – Ты здесь долго?

– Нет. А ты?

– Нет.

Они не смотрят друг на друга. Они любуются площадью, но каждый чувствует каждое движение, каждый вздох другого.

«Что-то странное», – думает он. Ее рука задевает его, она поворачивается к нему, и короткие прядки волос лезут ей в глаза.

– Я уезжаю во Флоренцию, – произносит он. И она отвечает:

– Я тоже.

========== Часть 3. Флоренция. 1. ==========

Поскольку Дэнни переносит стиль вождения Элайджи еще хуже, чем тот – стиль вождения Дэнни, за руль прокатной машины садится старший брат. Не проходит и пяти минут, как они заезжают на дорогу, где очень долго нельзя развернуться, и плутают по ней. Дэнни ругается, как сломавшая каблук дрэг-квин, а Элайджа складывает карту в какое-то подобие оригами. Момент не очень удачный.

Дэнни перестраивается из ряда в ряд, только чудом не сталкиваясь с европейскими машинами, несущимися мимо на невероятных скоростях. Элайджа представляет, как их родителей раздавит вина, если оба их сына сгорят в машине посреди предоплаченной поездки.

«Мы сейчас умрем! – абсолютно серьезно думает Элайджа. – Или, по крайней мере, собьем какого-нибудь велосипедиста».

Его немного успокаивает, что на запрещающих знаках и тут написано «СТОП».

В конце концов дорога, по которой они едут, все-таки сворачивает на ту, по которой надо было ехать изначально. Выехав на шоссе, Дэнни за рулем немного расслабляется. Элайджа ставит в проигрыватель диск – «Graceland» Пола Саймона, потому что он более-менее нравится обоим. Когда вступает музыка, Элайджа решает закрыть глаза. Если ничего не видеть, нечего бояться. Он думает о Джулии и часе, который они выкроили перед тем, как Элайджа уехал из Венеции. О спокойном часе в кафе, полном знаков и разговоров, случайных фактов из их жизней, разговоров об основании Род-Айленд и летней температуре в Торонто. Потом ему пора было идти, и они в который раз попрощались и в который раз сказали друг другу что-то напоследок. Он не знал, где они остановятся во Флоренции, зато она записала ему название своего пансиона. Он пообещал прийти туда, как только она заедет.

Дэнни был недоволен, что Элайджа пришел так поздно, и желал знать, что заставило его так задержаться (какое занудное взрослое выражение!). Элайджа скрыл существование Джулии за парой общих фраз и отмазок, сводившихся к тому, что он попросту заблудился. В это Дэнни мог легко поверить. И теперь они пытаются наверстать задержку Элайджи, а точнее, Дэнни воплощает все свои безумные водительские мечты. Даже с закрытыми глазами и громкой музыкой Элайджа все равно чувствует бешеную скорость. Ему приходит в голову, что есть два типа водителей: одни видят мир вокруг дороги, а другие концентрируются на ней самой. «Мы все равно приедем туда, куда хотим. Как всегда».

Под звуки «Under African Skies» Элайджа откидывается на сиденье и снова вспоминает Джулию. Предвкушение знакомства с Флоренцией стало предвкушением их новой встречи. Только, в отличие от Дэнни, он никуда не спешит. Он хочет успеть прочувствовать сладкое волнение ожидания, пусть даже на миг.

========== 2. ==========

– Открой глаза!

Элайджа слышит голос Дэнни, но не хочет на него реагировать. Он так спокойно, счастливо спал и видел во сне гондольера, поющего серенады девушке на мосте. Наверняка ведь Дэнни не так уж и нужно его будить. Наверняка он сам в состоянии разобраться с картой. Почему не дать Элайдже насладиться грезами?

– Я серьезно, открой глаза.

Элайджа ворочается и зевает. Потом открывает глаза и упирается взглядом в фальшивое дерево приборной панели. «Graceland» сыграла уже дважды. Дэнни улыбается и качает головой:

– Выгляни в окно.

Элайджа разворачивается к окну и тут же пробуждается в чистейшем восторге. Дорогу окружают подсолнуховые поля: цветы послушно склонили головы, как паства океана. Они простираются повсюду, насколько хватает глаза Элайджи. Их много и все они безумно яркие. Вокруг ничего, кроме подсолнухов.

– Интересно, – замечает Дэнни, – подсолнухи так называются, потому что похожи на солнце или потому что тянутся за ним? И то, и другое объяснение абсолютно убедительно, а в мире так мало вещей, достойных двух абсолютно убедительных объяснений…

Подсолнухи остаются за спиной, и Элайджа оборачивается им вслед, чувствуя, как будто все еще спит: настолько остры его восторг и неверие. Он чувствует редкую благодарность брату: без него от так бы все и проспал. Поэтому вместо ответа на его вопрос он произносит:

– Я встретил в Венеции девушку по имени Джулия, – и рассказывает часть истории. Лучшие моменты он оставляет при себе, но говорит достаточно, чтобы Дэнни знал, что происходит.

***

«Девушка, – думает Дэнни. – Элайджа познакомился с девушкой». Он не знает, как к этому относиться.

========== 3. ==========

Флоренция, как оказывается, не спешит соответствовать ожиданиям ни одного из братьев. Венеция старательно убеждала их, что прошлое может остаться совершенно нетронутым. А теперь они попали во Флоренцию, где прямо поверх города прошлого растет город настоящего (а где искать будущее, непонятно). В зазорах между соборами растут «бенеттоны». Повсюду носятся на мопедах горожане под кофейными парами. Вдруг обретают смысл пешеходные переводы. Мимо многоязычных информационных стендах пролетают на скейтбордах тинейджеры с бумбоксами. Мимо небрежно катит воды Арно.

Но пока что оживленное движение делает Флоренцию неотличимой от остального мира. Дэнни ругается, тормозит, снова трогает и пытается понять, куда ехать. Элайджа снимает из окна виды города во всей их противоречивости. Венеция была городом-музеем, Флоренция – город с музеями. Элайджа находит между ними огромную духовную разницу.

Дэнни с Элайджей будут жить на окраине города, в «Эксельсиор» на Пьяцца-Оньиссанти. На стойке регистрации их уже ждет письмо. При виде него сердце Элайджи делает кульбит: откуда Джулия могла узнать? Но письмо оставили мистер и миссис Сильвер. «Надеемся, вы прекрасно проводите время! – гласит оно и подписано: – С любовью».