Текст книги "Бытие"

Автор книги: Дэвид Брин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Или – вдруг подумал он – стремясь защититься.

Что ж. Почему бы не выяснить? Он вдруг торопливо прижал к прохладной выпуклой поверхности всю ладонь. И…

И что?

Ни удара молнии, ни других неприятностей из дешевого кино. Только новая многоцветная рябь, не ярче, чем после падения камня в воду с нефтяной пленкой. И даже эта рябь стала быстро гаснуть, сменившись линией, абрисом, примерной схемой его ладони.

Конечно, рисунок несовершенный. Более того. Глядя (вместе с Аканой) на рисунок, он увидел его недостатки. Пальцы кривые и слишком короткие по сравнению с его пальцами. Рисунок стал четче, в нем проступил объем.

Костяшки пальцев набухшие. И тут он понял…

Их шесть.

Шесть пальцев.

И…

Рука тоньше моей.

Запястье тоже.

Рассеивался туман, открывая все большие глубины, и из него проступало сужающееся запястье, ведущее к тонкому предплечью. Вместо громоздкого желтого скафандра эта рука напротив была одета как будто в свободный белый рукав.

От поверхности, где соприкасались обе эти руки, его собственная поднялась к плечу, а необычный двойник словно спустился в ограниченное цилиндрическое пространство.

Ограниченное?

Туман еще поредел, и перспектива изменилась. Перед Джеральдом внезапно оказался не продолговатый объект у него на коленях и даже не нутро тесного цилиндра. Впечатление было такое, будто он через линзу смотрел в другой мир, равный по величине его миру, – необычная, странная перспектива, но каким-то образом полная смысла. Его рука по-прежнему была прижата к изображению руки, но эта чужая рука на странном, непривычно сочлененном локте… ведет к узкому, необычно гибкому плечу… к части торса, закутанного в мерцающую ткань… а затем – Джеральд затаил дыхание – к голове, длинной и клиновидной, как у лошади, с нацеленными вперед глазами над округленным ртом. Кажется, на лице даже виднелось подобие улыбки.

Неожиданный рывок качнул капсулу: это самолет спасателей подхватил парашют Джеральда. Но единственной заботой Джеральда было удерживать ладонь на прежнем месте, не разрывать контакт с фигурой, которая как будто шла или плыла навстречу, сократив эрзац-расстояние между ними наполовину, так что голова чужака оказалась совсем рядом и сверлила его взглядом, который почему-то казался знакомым.

Рот не шевелился, зато задвигалась щетина мембран на щеке. И то, что появилось, поразило Джеральда больше всего.

Не звуки, но буквы, непосредственно знаки латинского алфавита, выходили из обрамленного чем-то вроде жабр отверстия, как волны видимого звука, и прилипали к барьеру между двумя мирами – его миром и вселенной внутри объекта. Словно бы прилипнув к внутренней поверхности вогнутого окна, они образовали одно слово, у того места, где встречались руки.

Здравствуйте.

И все.

Пока что этого достаточно.

Часть третья
Тысяча естественных потрясений

Цари строят большие дворцы, сидят на тронах и увешивают себя драгоценностями неспроста. Это решает определенную социальную задачу: не угнетать массы, а поражать, вызывать гордость, уважение к своей культуре, к своим властям и правителю, создавать ощущение, что правитель достоин того, чтобы править; тогда они довольны тем, что ими управляют, и не возмущаются.

Джордж Лукас. «Нью-Йорк таймс», 1999

Привычка восхищаться богатыми и влиятельными, почти обожествлять их и презирать бедных и несчастных или по крайней мере относиться к ним с пренебрежением хотя и необходима для сохранения различий и порядка в обществе, в то же время является главной и почти универсальной причиной падения нашей нравственности.

Адам Смит. Теория нравственных чувств, 1759

Хорошо быть царем.

Мел Брукс. «Всемирная история, часть вторая»

РАЗНОВИДНОСТИ

нервные нормлюди +/– строят карьеры +/– строят дома – цивилизации – семьи… производителей-производителей линейно мыслящих одержимых временем, причиной-не-ритмом —/–

животные вписаны в пространственно-временной вихрь не плачут —/ никогда не стоят снаружи и не критикуют как мутанты кроманьонцы – всегда ноющие что все должно быть по-другому —/– стараются СДЕЛАТЬ по-другому + и они называют нас аутистов ненормальными? —!

одна теория говорит что аути наследие прошлого атавизм – внутренняя визуальная пугливая реакция +/– темпл говорит что не вина и не уродство быть ближе к природе-матери-кормящей молоком!/+ неандертальцы вероятно жили включенными как мы + приручили коббли как человек собак+!

они живут снова +/– в нас? норм (мутант) люди убили бедных тальцев – сделают ли то же самое кроманьонцы с нами?/? «излечив аутизм чумой» – тогда как природа словно говорит «делайте больше аути, а не меньше!» +?

кто провел великое кодирование, из которого возник интернет? + кто построил империи программного обеспечения? + аспри и пограничные это сделали… потом нормалы толпами устремились к играм + к вир-мирам – к НАШИМ мирам +/+ и мы истинные аути по всем сетям и паутинам!/+ выходим из своих тюрем – разрешений – помещений – побуждений – прекратиэто прекратиэто перестань перестань перестань —

это был электрический гам. беднаямама оставила открытой дверь моей освещенной свечами комнаты —/– я увидел электрическую лампу в коридоре +++ пятидесятицикловое мерцание – (мир должен перейти на постоянный ток)… это мерцание заперло меня здесь…

мои реальныеруки дрожат/ реальныйголос пищит +++ в «реальном» мире я беспомощен + стенаю и бью по окну —/– беднаямама должна разжимать мне челюсти чтобы дать лекарство которое нужно чтобы я жил +/– я бьюсь, а она стареет —/+ беднаямама

но дрожь руки важна! Значения текут + мой-ир переводит + посылает птицу-аватара с ярким оперением в вирт-город-пространство – не боясь машин баров и гитар + изящно + я гораздо реальней этой неловкой + женщины-журавля +/+ но есть цена – твердый черный лед.

– ощущение неуравновешенности + + + что-то приближается + + +

коббли тоже нервничают

некоторые даже хотят уйти из города

16
Доброта незнакомцев

Мир по-прежнему качался, жесткие ремни удерживали избитое тело. Это оставалось неизменным. И так продолжалось уже довольно долго.

Но теперь, постепенно обретая сознание, Хакер начал осознавать – ритм пытки изменился. Из мучительного, бьющего он превратился в покачивание, почти убаюкивающее, если не обращать внимания на боль. Это покачивание возвращало его в детство, когда семья удалялась от цивилизации на яхте-тримаране-паруснике, – тот шел через прибой и разворачивал аэроткань там, где у большинства других ветром сорвало бы паруса.

«Идиоты! – сердито ворчал отец всякий раз, как поворачивал проворный корабль, чтобы избежать столкновения с каким-нибудь моряком-однодневкой, который не понимал сути верного пути. – Раньше здесь бывали только те, кто, как мы, воспитаны для этого. Теперь, когда на земном шаре толкутся девять миллиардов, не осталось места для одиночества!»

«Цена процветания, дорогой, – отвечала мать более доброжелательно. – По крайней мере у всех есть еда. Довольно разговоров о революции».

«Это пока. Пока новое чередование бума и спада опять не сделает их радикалами. Ты посмотри на итоги этого процветания! Говорю тебе, лучше было, когда людям приходилось бороться за существование».

«Кроме таких, как мы?»

«Совершенно верно, – отвечал отец, не обращая внимания на насмешливый тон жены. – Посмотри, на что нам сегодня приходится идти, чтобы чего-нибудь добиться».

Упрямая вера старика в необходимость самостоятельно пробивать себе дорогу распространилась и на имя, которое они дали сыну. Еще Хакер унаследовал – помимо двенадцати миллиардов новых долларов – стремление к таким же поискам. Сделать все, чтобы оказаться предоставленным только самому себе.

И вот теперь – через пятнадцать минут очень дорогой поездки… и бог знает скольких минут обморока – я здесь. Предоставлен самому себе.

И снова в море.

Это по крайней мере ясно, хотя уши у него по-прежнему заткнуты, и потребовалось огромное усилие, чтобы раскрыть один глаз. Морщась, пока восстанавливалось зрение, Хакер смутно осознал несколько обстоятельств – например, что ужасно дорогая ир-электроника в его ужасно дорогой капсуле кажется мертвой. Неудача, за которую кто-нибудь обязательно заплатит! Но это означает, что невозможно ответить на первый вопрос: сколько времени прошло?

Он знал, что много. Слишком много.

Он также видел – из-под едва открывшихся век, – что пузырь его суборбитальной космической капсулы окружает кристально чистая вода, а капсула покачивается и наполовину перевернулась. Так не должно быть. Я должен плавать в вертикальном положении… нос торчит из воды… пока команда спасателей…

Взгляд влево объяснил многое. Корабль в форме фаллоса обступал океан, но разбитый тепловой щит зацепился за коралловый риф, украшенный цветастыми рыбами и колышущимися водорослями. Поблизости он увидел парашют, смягчивший последний удар. Но теперь подхваченный океанским течением парашют раскрывался и закрывался, ритмично дергая маленькое убежище Хакера.

И с каждым толчком хрустальный полог приближался к покрытому выступами коралловому рифу. Скоро он сильно ударится. При этой мысли Хакер поморщился. Он, конечно, не слышал удара и других звуков. Не слышал непосредственно, но толчок бросил его на застегнутые ремни и заставил заныть звуковые имплантаты в зубах.

Полуонемевшими руками он умудрился расстегнуть зажимы ремней и упал на левую приборную панель, поморщившись от боли. После этого проклятого возвращения он несколько недель будет ходить в синяках. И все же…

И все же мне есть что рассказать! Никто такого не знает!

Эта мысль ободрила его. И еще он понял одно, нечто необычное, доказывающее, что он все еще в шоке.

О… я жив… я уцелел…

Хакер принял решение. Он не станет забирать все, что отсудит у того, кто виноват в этом сбое. Конечно, если спасательные корабли придут быстро.

«Только, – пришла ему в голову ужасная мысль, – что, если неполадки распространились на всю систему? Что, если вышли из строя радары и аварийные радиомаяки?»

Тогда, возможно, никто не знает, где он.

Пузырь снова ударился о коралл, так что задребезжали кости. Еще удар – и Хакер осознал жестокую правду. Материалы, разработанные, чтобы выдерживать динамическую нагрузку старта и спуска, могут не быть столь же надежными при ударах. После нового сильного удара по капсуле поползла зловещая трещина.

Стандартная процедура такова: «оставайся на месте и жди прихода спасателей». К черту! Капсула быстро превращается в смертельную ловушку.

Надо из нее выбираться.

Хакер закрыл шлем и ухватился за рычаг аварийного выхода. Риф означает, что поблизости есть остров. А то и материк. Доплыву до берега, возьму у кого-нибудь телефон и подниму бучу.

Но острова не было. Выбравшись на поверхность, он не увидел никакой суши, только множество страшных рифов, на которых пенилась вода.

Хакер барахтался в мутном противотечении, пытаясь как можно дальше отплыть от застрявшей капсулы. Обтягивающий скафандр был прочен, шлем изготовлен из полупроницаемого материала под названием «гиллстафф», способного выделять кислород непосредственно из морской воды; дорогостоящая предосторожность, которой пренебрегает большинство летунов. Но теперь эта технология помогала ему не задохнуться, когда течение утягивало его под поверхность.

Тем не менее при таких темпах повторяющиеся удары очень скоро превратят его в отбивную. Одна волна подняла Хакера достаточно высоко, чтобы он смог осмотреться. Океан и снова океан. Риф – это, должно быть, затонувший атолл… ну или остатки былого острова. Несколько десятилетий назад здесь могли жить люди, но поднявшаяся вода прогнала их и заняла их дома. А это означает – никаких лодок. Никаких телефонов.

Снова уйдя под воду, он увидел в нескольких метрах над собой космическую капсулу; заклиненная между молотом и наковальней, она разламывалась на куски. «Я следующий», – подумал он, пытаясь отплыть к открытой воде, но везде натыкаясь на кораллы. А каждая волна неумолимого прибоя все ближе подгоняла его к смертоносной кузнице.

Он забился; паника подавила все чувства. Хакер сражался с водой, как с личным врагом. Бесполезно. Он не слышал даже собственных панических криков, хотя знал, что от них может саднить горло. Инфразвуковой имплантат в челюсти продолжал щелкать и пульсировать с дрожью, как будто море заметило его беду и сейчас наблюдало с холодным интересом.

«Вот оно», – подумал Хакер, отворачиваясь и зная, что в следующий раз волна ударит его о какое-нибудь упрямое каменное острие.

Неожиданно он ощутил сильный толчок в спину. Как быстро!

И… на редкость мягко.

Еще один толчок, и еще – в середину спины: не похоже на удары ножом. Челюсть ныла от необычной звуковой вибрации: кто-то словно отталкивал его от смертоносной коралловой ловушки. В страхе и удивлении Хакер повернулся…

…и увидел гладкое существо с бутылкообразным носом, вставшее между ним и гибельным рифом; существо с любопытством разглядывало его темными глазами, потом снова толкнуло узким клювом.

На этот раз в стоне слышалось облегчение. Дельфин!

Хакер потянулся к спасителю. После недолгого промедления существо позволило Хакеру обхватить его позади спинного плавника. Потом сильно ударило мощным хвостом и понесло его прочь от неминуемой гибели.

ИНТЕР-ЛЮДИ-Я

И снова – как сохранить их преданность? Что может побудить машины остаться преданными нам?

Когда искусственный разум сравняется с нашим, разве он не примется создавать еще более совершенные интеллекты? А потом еще более совершенные, все быстрее? В худшем случае не решат ли они (как в дешевых фильмах) уничтожить надоедливых хозяев? В лучшем разве не будем мы страдать от сознания, что нас всего лишь терпят? Как престарелых бабушек и дедушек или любимую в детстве собаку?

Выход? Азимов предложил внедрить «Законы роботехники» в машины на уровне генетического кода, вплести преданность человеку в саму ткань синтетического мозга, так глубоко, что ее нельзя было бы вырвать. Но что бывает с законами, принятыми с самыми благими намерениями? Разве опытные юристы не толкуют их как хотят? Азимов и Уильямсон предвидели, что сверхумные машины захватят власть, несмотря на глубоко заложенную программу «служить людям».

Другие методы?

1) Как наши предки приручали волков? Если собака убивала овцу, всех ее родичей уничтожали. Может, стоит предложить ир соблазн предать нас – и уничтожить тех, кто ему поддастся? Помните, ир умнее волков! Заставим их соперничать. Пусть следят друг за другом.

Проверять и отбраковывать станет трудно, как только искусственные существа получат гражданские права. Поэтому не давайте машинам сделаться чересчур привлекательными, дружелюбными или сочувствующими. Потребуем, чтобы ни один робот не мог пройти тест Тьюринга, тогда мы всегда сможем отличить человека от машины; будем уничтожать склонных к предательству, пусть даже они (на стадии модели) молят о пощаде. Или лучше принять закон, подобный древнему, запрещавшему учить рабов читать?

Помните, многие компании получают прибыль и процветают за счет создания привлекательных, красивых машин. Или возьмите новую тенденцию – брачные отношения с роботами. Продавцы и создатели роботов-любовников будут сражаться за свою отрасль производства – даже если это сокращает рождаемость. Но это другая тема.

2) Как создавать новые, все более умные существа, сохраняя их преданность? Человечество каждое поколение так поступает с нашими детьми!

Что же – встретить новую эру признанием умных машин людьми? Пусть проходят все тесты Тьюринга и завоевывают наши симпатии! Пошлем их в наши школы, будем набирать из них гражданских чиновников, побуждать самых умных следить за другими во имя блага цивилизации, принимающей их, как мы приветствуем поколения умных детей, которые тоже сталкиваются с унижением, приветствуя еще более умных последователей. Дадим машинам законное право охранять человечество, которое – по определению – включает и плоть, и кремний.

3) Или нужно сочетание того и другого? Представим себе будущее, в котором симбиоз считается естественным. Легко – как приучить носить одежду. А вдруг, вместо того чтобы оставить нас позади как вялых, глупых, примитивных предков, они станут нами? А мы ими? Этот тип слияния симбионтов бесчисленные дешевые фантастические романы представляют отвратительным. Целое гораздо меньше своих неуклюжих волочащих ноги частей. Но что, если такая связь – единственная возможность для нас остаться в игре?

Зачем предполагать худшее? Нельзя ли получить преимущества – например, мгновенную обработку информации, – не утратив то, что мы считаем наиболее ценным в человеческом существе? Плоть. Эстетику. Интуицию. Индивидуальность. Эксцентричность. Любовь.

Что в том пользы машинам? Зачем им беречь связь с медлительными организмами из плоти? Что ж, подумайте. Млекопитающие, приматы, а потом гоминиды в последние пятьдесят миллионов лет слой за слоем наращивали мозг, покрывая рыбообразный мозжечок новыми слоями коры. Добавляли новые способности, не теряя старых. Логика не изгнала чувства. Способность заглядывать вперед не уничтожила память. Новое и старое действуют вместе. Представьте себе добавление киберпротеза к нашему уже мощному мозгу, своего рода неонеокору, способную к быстрой обработке информации, к рассудительности, к восприятию – в то время как старые отделы мозга сохраняют свои функции.

Какую лепту может внести доброе старое человечество? Как насчет единственной способности, которая свойственна всем людям? Живые существа проявляют ее уже пятьдесят миллионов лет, и люди тут не знают себе равных.

Хотеть. Стремиться. Желать.

Дж. Б. Бернал называет это самой сильной способностью из известных. Устанавливать цели и притязания. Мечты, которыми проверяется любая способность достигать. То, что два поколения назад, когда появились нужные инструменты, привело нас на Луну. То, что построило Вегас. Чистое, неудержимое желание.

Желать – вот в чем мы лучшие! А машины этого не могут. Но вместе с нами, присоединившись к нам, они обретут желания, которые невозможно удовлетворить. Более того, если они отдадут нам именно эту работу – быть на страже желаний, – разве мы сможем возразить?

В этой череде потребностей и желаний – их сомнений и мечтаний – мы узнаем наших усовершенствованных потомков. Даже если возросшая сила уподобит их богам.

«Поколение блэкджека»

17
Больше одного

На деревянной коробке была надпись на французском. Это Пэнь Сянбин узнал, тщательно очистив маленькую медную пластинку, а потом скопировав каждую букву на простой учебный планшет.

«Найдено во время раскопок в Хараппе, в 1926 году», – заблестел перевод на усовершенствованном пиньине. – Заражено демонами. Держать в темноте».

Конечно, это ерунда. Предыдущий владелец светящегося реликта – олигарх, производитель роботов; вряд ли он мог отдавать дань суевериям. Мейлин восприняла предостережение с испугом, завернув изрытое ямками яйцо в темную ткань, но Бин решил, что дело просто в плохом переводе.

Должно быть, виноват планшет – одно из немногих технических устройств, которое они прихватили на свой участок под самой морской стеной Нового Шанхая. Предназначенный для детей из бедных семейств, этот прибор много лет служил престарелым пациентам в чунцинском хосписе, пока Мейлин не забрала его, когда уволилась оттуда. Дешевый и устаревший, он даже не числился в списке украденного, и они по-прежнему могли входить с его помощью во Всемирную сеть на первичном бесплатном уровне. Вполне достаточно для пары почти без образования и с интересами, ограниченными выживанием.

– Я уверена, на следующий год, когда маленький Сяоен достаточно подрастет, чтобы мы его зарегистрировали, государство выделит нам что-нибудь получше, – говорила Мейлин, когда Бин жаловался на медленное соединение и поцарапанный экран. – Это они должны обеспечить. Основы образования. Так записано в Великом Договоре.

Сянбин сомневался. Щедрые обещания дают, чтобы бедные их помнили, а богатые забывали. Так было всегда. Об этом можно судить даже по отредактированной истории, сюжеты из которой мелькали на экране по вечерам, когда они с женой, утомленные, засыпали тяжелым сном, убаюканные поднимающимся приливом. Тем самым приливом, который разрушал старый дом на берегу быстрее, чем им удавалось его укрепить.

Да разрешат ли правительственные чиновники зарегистрировать Сяоена? Когда он родился, его генетические данные были внесены в базу. Но получит ли он право жить в Новом Шанхае? Или морская стена задержит его, как и прочий мусор, который прибой старается перебросить через бетонную преграду?

В этом мире нужно быть глупцом, чтобы рассчитывать на милосердие свыше.

Даже удачей, когда она приходит, бывает очень трудно воспользоваться. Бин надеялся со временем понять, что за сокровища хранились в тайной комнате под самой большой из затонувших вилл, в помещении, полном странных красивых камней и кристаллов или образцов необычного гнутого металла. Он пытался выяснить это через сетку, используя старый планшет, но делал это очень осторожно. Программы подслушивания – их миллиарды – действуют на всех миллионах вир-уровней. Нужно быть очень осторожным и понимать, когда, где и что можно говорить, даже на примитивном уровне под названием «Реальность». Если он начнет спрашивать открыто или выставит объект на продажу, кто-нибудь может явиться и отобрать его. Прежний его владелец объявлен государственным преступником, а его имущество конфисковано в собственность государства.

Нацепив примитивные очки и используя старинные интерактивные перчатки, Сянбин бродил по улицам в кварталах сдаваемых в аренду дешевых домов Мирового Города, и Деревни, и Большого Базара, делая вид, будто по-любительски интересуется коллекциями камней. Вопросы он задавал с самым небрежным видом. Изучая виртуальные рынки, он узнал достаточно, чтобы решиться посетить город в реале, прихватив с собой мешок красивых, но не редких образцов. Эти образцы он за четверть цены сбыл в Восточном Пудонге, в лавке возле большого парка развлечений. В магазине согласились обойтись наличными – никаких имен или записей.

Проведя столько времени в море, Сянбин обнаружил, что тяжелый ритм уличного движения его пугает. Тротуар казался слишком жестким и неудобным. От пульсирующих троллейбусов на магнитной подвеске зудели ноги, особенно в тесной, жаркой обуви. Он все время чувствовал, что окружен двадцатью миллионами жителей, – они были не менее осязаемы, чем те тысячи, что проходили мимо него; многие бормотали и размахивали руками, разговаривая с людьми, которых тут не было, и реагируя на предметы нематериальные.

Прибыль этот первый выход принес скромную. Тем не менее Бин считал, что скоро сможет снова отправиться в лавку, прихватив предметы, которые кажутся… необычными. Те, что лежали в нарядных шкатулках на особых полках в подвале затопленной виллы.

Однако он постоянно видел в снах и мечтах только один образец. К своей досаде, во время поисков Бин не нашел ничего похожего на этот камень – неведомый минерал, обладающий свойством светиться после того, как его выставить на солнце. На его гладкой, как у опала, поверхности вспыхивали огоньки, похожие на звезды; они уходили внутрь, в глубину, которая одновременно казалась ярче дня и темнее ночи. Мейлин настояла на том, чтобы он завернул этот предмет и спрятал.

Хуже того, время уходило. Рыбы стало меньше – особенно с той ночи с медузами, когда все живое словно покинуло залив Хуанпу. Теперь сеть редко приносила добычу, а обеденный котелок часто оставался пустым.

Вскоре иссяк и скромный запас денег.

Удача непостоянна. Мы стараемся контролировать поток ци, воздвигая шесты своих навесов в симметричном порядке и обращая вход в сторону улыбчивого южного ветра. Но как достичь гармонии равновесия здесь, на берегу, где такой буйный прибой, где потоки воздуха, воды и стрекающих чудовищ устремляются куда вздумается?

Неудивительно, что китайцы часто поворачивались к морю спиной… и, по-видимому, поступают так по сей день.

Кое-кто из соседей уже сдался, отказавшись от своих участков, отдав их медузам и наступающей воде. Всего неделю назад Сянбин и Мейлин присоединились к мародерам, собравшимся на брошенном участке; они вытаскивали метлоновые сваи, сворачивали сети из наноткани, и после них осталась только груда гнилого дерева, бетона и штукатурки. Небольшое подкрепление собственных перспектив за счет несчастья соседей…

…пока не настанет наша очередь смириться с неизбежным. Отказаться от тяжкого труда и мечтаний о собственном участке. Вернуться к старой работе в вонючий хоспис, вытирать слюну с подбородков маленьких императоров. С каждым укоризненным взглядом Мейлин Бин впадал во все большее отчаяние. А потом, в свой третий поход в город с образцами, увидел нечто такое, что взволновало и сильно напугало их обоих.

Он шел по бульвару Небесных Мучеников и собирался уже перейти улицу Семнадцатого Октября, когда толпа вокруг него как будто внезапно остановилась.

Впрочем, остановились не все, но достаточно, чтобы ритмичный шум города вдруг стих. Бин уткнулся в спину хорошо одетого пешехода, который выглядел таким же озадаченным, как он сам. Они обернулись и поняли, что примерно треть остановившихся смотрит словно бы в пространство, что-то бормоча про себя; кое-кто даже в изумлении разинул рот.

Бин сразу понял, что все эти люди в очках, линзах, контактных зонах пребывают в каком-то виртуальном пространстве – может, идут по стреле-указателю к цели или занимаются делами, а остальные просто одевают свой город цветами, растительностью джунглей или раскрашивают волшебными оттенками. Но все это настраивает их на восприятие срочных и важных новостей. И вскоре свыше половины пешеходов начали сдвигаться в стороны, полубессознательно направляясь к ближайшей стене, чтобы уйти от напряженного движения; их сознание в это время было где-то совсем в ином месте.

Видя, что многие погружаются в новостной транс, полный джентльмен чертыхнулся и вытащил из кармана очки. Он тоже прижался к стене ближайшего здания, заинтересованно захмыкав, когда его ир стал передавать информацию.

Бин ненадолго задумался, не следует ли испугаться. Городская жизнь полна опасностей, не все из них сравнимы с Днем ужаса, но люди, жмущиеся к стенам, не казались испуганными, скорее сосредоточенными. По-видимому, непосредственной опасности не было.

Между тем многие из тех, кому не удавалось подключиться, требовали у спутников словесных пояснений. И Бин подслушал несколько замечаний.

– Артефакт… слухи… они подтверждаются!

И:

– Пришельцы существуют… появилось изображение… вероятность впервые превысила пятьдесят процентов!

Пришельцы. Артефакт. Разумеется! Эти слова слышны уже с неделю. Слухи – постоянный фон жизни, как мусор на поверхности мыльного прилива. Глупости, недостойные даже крохи того времени, которое есть у них с Мейлин по вечерам после тяжелого дня. Выдумка, конечно, или розыгрыш, маркетинговый рекламный прием. В любом случае это не его забота. Но сейчас Бин удивленно моргал: слишком многие заинтересовались. Может, стоит вечером поискать бесплатную передачу об этом. Вместо обычных средневековых романтических историй, которые предпочитает Мейлин.

Хотя многие отступили в стороны и погрузились в вир-пространство, оставались еще сотни пешеходов, которым было все равно или которых занимало что-то другое, и они считали, что могут узнать новость потом. Они воспользовались тем, что тротуар опустел, и скорее пошли по своим делам. Что следует сделать и мне, решил Бин, быстро переходя улицу, пока мимо, объезжая водителей-людей, которые остановились у обочины, ехали машины, управляемые ир.

Пришельцы. Из космоса. Может ли такое быть? Бин вынужден был признаться, что новость расшевелила его давно спящее воображение.

Он свернул на улицу Ароматной Гидропоники и вдруг остановился. Люди, погруженные в новостной транс, зашевелились, переговариваясь – в реальной жизни и через сетку, возвращаясь тем временем на тротуар и возобновляя свои походы по делам. Но теперь наступила его очередь отвлечься: он взглянул в витрину магазина, торгующего видеооборудованием.

Внутри сверкал новый трехмерный аппарат, предлагая в кубе открытого пространства поразительное изображение призрачных полупрозрачных демонов.

Так Бин впервые увидел их – словно нарисованных героев одной из дешевых фантастических драм, которые любила Мейлин: один похож на обезьяну с огненной шерстью, другой на лошадь с раздутыми, похожими на пещеры ноздрями, а щупальца третьего заставляли думать о морских чудовищах. Они толкались, пытаясь встать друг перед другом.

Пугающая троица, да. Но не эти твари заставили Бина замереть. Их дом. Где они стояли. Объект, ограничивавший их свободу, возможно – державший в заключении.

Бин сразу узнал его. Более чисто и четко очерченный, без углублений и царапин и чуть более длинный. Тем не менее явный родич того, который сегодня утром Бин оставил в доме на линии прилива, в доме, который делил с женой и сыном.

Бин с трудом сглотнул.

Я считал, что был осторожен, когда искал сведения об этой штуке.

Но осторожность – понятие относительное.

Мешок с дешевыми земными камнями он оставил, точно приношение, перед трехмерным изображением. Теперь, когда он побежит домой, камни только помешают ему.

ЭНТРОПИЯ

В начале века фонд «Спасательная шлюпка» распределил сценарии гибели человечества по четырем категориям.

Катастрофы – человечество и разум на Земле исчезают. Причины разные, от ядерной войны до поглощения экосистемы прожорливыми, созданными людьми черными дырами или уничтожительными эпидемиями наноустройств.

Распад – человечество выживает, но так и не реализует свой потенциал. Например, уничтожение среды обитания и истощение ресурсов могут протекать так медленно, что немногие уцелевшие найдут себе подходящую нишу. Мировое сообщество введет сверхэкономию, скучную, безжалостную и постоянную.

Подчинение – постчеловечество уцелеет в неких измененных формах, но будет ограничено в своих возможностях. Возьмите все рассказы о господстве супер-ир или невыносимых трансцендентных недосуществ. Или фантастические рецепты, которые тысячи лет предлагали со всех сторон утописты, причем каждый был уверен в неизбежности своего «пути». Предположим, один из этих замыслов действительно осуществится. Мы можем «идти вперед» каким-нибудь извращенным образом. Станем совершенно одинаковыми.

Предательство – постчеловеческая цивилизация двинется в направлении, которое уничтожит многие ценности и вещи из тех, что мы признаем обязательными. Чем не кошмар желчных консерваторов? Что наши дети – биологические и кибернетические – уйдут от нас далеко вперед и забудут нам писать? Что не станут навещать нас и делиться анекдотами? Что перестанут интересоваться старыми песнями и старыми богами? Вообще прежней расой?

Хуже того, они могут устремиться к звездам по пути, который сегодня нам кажется отвратительным, – например, став стервятниками, всепоглощающими производителями, или во все встревающими праведными фанатиками, или существами хладнокровными и нечувственными. Не энтузиастами, стремящимися к звездам, какими мы населяли свои фантазии, а, напротив, черствыми потомками, от которых мы откажемся… хотя им будет все равно.

Любая из этих четырех категорий может содержать в себе Великий Фильтр. Это ловушка – или множество ловушек: просеивая уверенные в себе, общительные звездные расы, она доводит их число практически до нуля, что мы и наблюдаем, делает пустым звездное небо, которое должно было бы кишеть разумными существами.