Текст книги "Люблю мой 'Смит-Вессон'"
Автор книги: Дэвид Боукер
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– Не я один виноват, – сказал он. – Тебе следовало мне напомнить.
– Напомнить? – Никки явно не поверила своим ушам.
– Почему бы и нет? В следующий раз, когда окажешься со мной в постели, намекни как-нибудь.
– Билли! Каждую ночь со свадьбы я практически танцую перед тобой голой.
– Ах, ты это делала? – переспросил Билли. – А я думал, ты просто пытаешься сбросить вес. – Он расхохотался собственной шутке, но лицо жены потемнело. – Шучу-шучу. Ты не толстая.
– Я-то нет, а вот ты да.
– Нет и нет.
– Если твоя задница станет еще хоть чуточку больше, ее начнут заносить на карты военно-геодезического управления.
– Ну, она хотя бы не обвисает, как у тебя.
– Минуту назад я была не толстая.
– А ты и не толстая. Это не мешает тебе обвисать.
– Это душа у тебя обвисла.
– Отлично, – сказал Билли. – Если я такой непривлекательный, тогда почему ты хочешь со мной трахаться?
– Я и не хочу. Но раз уж я застряла с тобой, мне кажется, что наши отношения должны включать в себя секс.
– Или мы можем просто побить друг друга бейсбольными битами. Эффект получится тот же. Даже веселья будет побольше.
Снова сложив на груди руки, Никки свирепо уставилась на мужа.
Повисла долгая пауза. Наконец, тяжело вздохнув, Билли начал раздеваться.
– Что ты делаешь? – спросила Никки.
– Мы ссоримся из-за того, что у нас нет секса. Поэтому, думаю, нам надо просто им заняться.
– Не глупи.
– Нет тут никакой глупости. Почему бы и нет? По-быстрому. Прямо тут, на полу. Будет, как в старые добрые времена.
– Господи всемогущий... – Она с отчаянием вздохнула.
Билли запрыгал на одной ноге, вторая запуталась в штанине.
– Что?
– Ты, – ответила жена.
– А что со мной?
– Ты просто не понимаешь, да?
– Не понимаю что?
– Все. Секс – это не просто вставлять.
– Разве? – Билли поглядел на нее недоуменно.
– А то нет!
– Тогда как же называется то, что мы делаем?
– Ну почему все должно быть так упрощенно? Почему нельзя без этого обойтись?
– Понятия не имею, о чем ты.
* * *
Злыдень достаточно наслушался.
Поблагодарив Бога, что у него нет постоянной женщины, он постучал себя по уху, словно выбивая из головы пререкающиеся голоса. Потом взялся осматривать сад. В дальнем конце лужайки стояла купленная в садовом центре беседка со стеклянной дверью – с иголочки, новенькая. Злыдень подергал дверь. Она открылась. Шагнув внутрь, он ощутил нежный запах свежеструганной сосны. Внутри стояли стол для пикника и два стула. В углу был прислонен к стене пляжный зонт.
Позади дома тянулась глубокая канава, а за ней просторное поле. Злыдень вдохнул ночь – воздух приятно холодил легкие. В спилберговском небе подрагивали звезды. Сияла убывающая луна. Сплюнув в темноту, он вернулся к дому.
Никки все еще возилась на кухне, делала вид, будто занята уборкой, протиранием столов и прочих поверхностей. На глазах у Злыдня Билли вошел и быстро обнял жену. В этом жесте была нежность, а еще – тяга и какой-то голод.
Злыдня, упивавшегося своей оторванностью от остального человечества, этот голод всегда сбивал с толку. Он никогда не хотел владеть женщиной или чтобы какая-нибудь женщина владела им. Те, с которыми он спал, никогда не были для него полностью реальны. Такое положение его устраивало. Проблемы как раз и начинаются, когда воспринимаешь их как реальность.
С женщиной нужно притворяться, жертвовать своим истинным естеством. Нельзя даже уйти во тьму, чтобы женщина не спросила, куда ты идешь и во сколько вернешься. Весь этот фарс казался Злыдню непристойным. Ни одна женщина не помешает ему уйти во тьму!
Увидев то, за чем приехал, он обошел дом и удалился по подъездной дорожке. У ворот он почувствовал легкое покалывание у основания черепа, неуемное ощущение, что надо бы поторапливаться. Злыдень прибавил шагу. В переулке решительно никого не было.
Он миновал устало мигающий фонарь. Интересно, почему богатые всегда живут на плохо освещенных улицах?
"BMW" ждал его на парковке, холодно поблескивая стеклами мертвых фар. Отперев дверь, он скользнул на сиденье. Мотор завелся мгновенно, с тихим урчанием. "Ругер блэкхоук" упирался ему в бедро, поэтому, вынув пистолет из-за пояса, Злыдень положил его рядом с собой.
Глянув в зеркальце заднего вида, он заметил, как на шоссе сворачивает свет фар. Автомобиль был еще довольно далеко, но Злыдень решил пропустить его, прежде чем тронуться самому. Машина притормозила, и он увидел, что это патрульная. Полицейский на пассажирском сиденье опустил окно и высунулся. Злыдень сделал то же самое.
– Здравствуйте, – сказал полицейский. Волосы у него были высветлены перышками. Но помимо симпатичной стрижки, он ничем не выделялся. – Извините за вопрос, но что вы тут делаете?
Злыдень улыбнулся.
– Просто поехал покататься. Трудно поверить, какая прекрасная выдалась ночь.
Блондинчика такой ответ не удовлетворил.
– Нам поступила жалоба, – сказал он. – Говорят, что кто-то ошивается на участках.
– Ах это! – улыбнулся Злыдень. – Наверное, это был я.
Полицейский рассмеялся довольно дружелюбно.
– Так, значит, вы?
– Выходил размять ноги и посмотреть на звезды.
– Зачем?
– Я же сказал. Восхищался мерцающими небесами, офицер. Законом не воспрещается, верно?
Очевидно, все-таки воспрещалось, поскольку Блондинчик вышел из машины. Его напарник, мрачный бородатый придурок, последовал так быстро, насколько позволил его положенный по уставу живот. Взяв пистолет, Злыдень опустил его между ног. Зигмунд Фрейд гордился бы. Блондинчик сунул голову в окно, Бородач тем временем обходил "BMW" сзади. Радио в патрульной машине бормотало и пискало.
– Ваше имя? – спросил Блондинчик.
– Монтегю Родес Джеймс.
– Забавное имечко, а?
– Мир у нас забавный, офицер.
– Это ваша машина?
– Не делайте этого, офицер.
– Покажите права.
– Уезжайте, ладно? – попросил Злыдень, не мигая, не повышая голоса. – Пока у вас еще есть шанс.
Блондинчик обменялся взглядом с Бородачом, который как раз заглядывал в окно со стороны пассажирского сиденья.
– Выходите, – велел Блондинчик.
– О семье хотя бы подумайте, – предложил Злыдень.
– Из машины! – рявкнул Блондинчик и, дернув на себя дверцу, обнаружил, что она заперта.
Менее терпеливый, чем его напарник, Бородач забарабанил в стекло.
– Открывай сейчас же, мать твою!
Почти лениво, не сводя глаз с Блондинчика, Злыдень опустил противоположное стекло и выстрелил в окно. Он не видел, как полицейский попятился в темноту, но услышал тяжелый стук падающего тела.
Блондинчик разинул рот. Дверь со стороны водителя открылась, едва не сбив его с ног.
Тут Блондинчик Злыдня огорошил: развернулся и побежал. Бегал Злыдень быстро, но скорость полицейского его ошарашила. Парень двигался как профессиональный спринтер: надувает щеки, голова наклонена, руки и ноги работают слаженно. Блондинчик был в отличной форме и очень хотел жить – ни больше ни меньше. Секунд через восемь он рискнул бросить быстрый взгляд через правое плечо. Злыдень надвигался. Блондинчик еще припустил и перемахнул через стену вокруг дома соседей Билли.
Злыдень последовал за ним, но зацепился ногой за стену и рухнул на газон. Блондинчик несся вдоль дома. Поднявшись на ноги, Злыдень бросился за ним. И пробегая мимо бокового крыльца, услышал вдруг громкий "бам!".
Поначалу Злыдень решил, что полицейский выхватил пушку и стреляет в него.
Он бросился плашмя и стал обшаривать "ругером" темную лужайку. По ее овальному периметру стояли статуи в полный рост – подделка под греческие. Когда Злыдень достиг Блондинчика, тот лежал на спине, и дыхание у него изо рта вырывалось короткими охами. В груди его зияла черная дыра.
Кто-то его застрелил.
Невозможно, бессмысленно! Но кто-то другой успел прикончить Блондинчика первым. Злыдень постарался отыскать в саду убийцу. И никого не нашел.
Он вернулся к умирающему, чье лицо теперь так побелело, что почти светилось в темноте.
– Кто в тебя стрелял? – мягко спросил он.
– Слишком темный, – сказал Блондинчик и испустил дух.
Злыдень не знал, говорил ли он про своего убийцу, про вечер или про мир, который покидал.
* * *
Безмолвный и проклятый, Злыдень двинулся через газон перед виллой. За спиной у него щелкнул замок. Оглянувшись, он едва поверил своим глазам: за ним следом бежал симпатичный старичок в очках, одетый в пижаму и шелковый халат.
– Прохода нет! Прохода нет! – кричал он.
В качестве знаменитого прощального слова – сущая дрянь.
Тщательно прицелившись, дабы не причинять ненужных страданий, Злыдень пустил симпатичному старичку пулю в сердце. Симпатичный старичок пошатнулся и упал, проехав ногами вперед по собственному газону и испачкав симпатичный шелковый халат. Злыдень услышал женский крик, повернулся и выстрелил снова. После звуков не было вообще никаких.
Злыдень пошел дальше.
Мимо моргающего фонаря, вокруг которого закладывали виражи летучие мыши.
Мимо дома Билли, где, глухие к хаосу вокруг, все еще ссорились молодожены.
Перемахнул через изгородь возле стоянки, где лежал распростертый полицейский. Удостоверившись, что бородатый офицер мертв, Злыдень забрал у него с пояса телескопическую дубинку. Ему всегда хотелось иметь такую.
Уехал он, не включая фар и ориентируясь лишь по свету луны. Узкое шоссе петляло. Иногда темень была такая, что он вообще не видел, куда едет. Злыдню было все равно.
Вот вкратце история его жизни.
Всегда темно.
Он никогда не знает, куда двигается.
Ему все равно.
7
Оставь эту крикливо золоченную сцену,
Посещаемую более из привычки, чем пользы,
Где глупцы обоих полов и возрастов
Толпятся, чтобы увидеть себя на подмостках.
Граф Ротчестерский (1647 – 1680). «Песнь» Джон Уилмонт
Ранним воскресным утром Билли проснулся под звон церковных колоколов. Бой Билли нравился. Доносясь издалека, он наполнял его тоской и нежной приязнью. Лишь когда Билли оказывался к христианам поближе, настолько, чтобы унюхать нравоучения и ладан, вот тут он упирался всеми лапами.
А что еще с церквями скверно? Сонно валяясь в кровати, Билли пытался думать. Потом вспомнил. Злыдень. Злыдень, обожавший склепы, шпили и завесы тумана.
Во входную дверь позвонили. Потом послышался писк Мэдди и мягкий голос успокаивающей ее Никки. Дверь спальни дрогнула, когда с крыльца в холл ворвался порыв ветра. Билли услышал далекие голоса, затем шаги на лестнице. Дверь открылась. На пороге возникла Никки с дочкой на руках. Билли хватило одного взгляда на лицо Никки, чтобы понять: что-то стряслось.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Пришли из полиции. Хотят с нами поговорить.
– О чем?
Этого Никки не знала.
– Ты ведь ничего не натворил, правда?
Билли не знал в точности, как отвечать на такой вопрос, но все равно помотал головой. А про себя подумал: "Это Злыдень. Что-то, связанное со Злыднем".
Поднявшись, он натянул джинсы и свитер. Потом отдернул шторы. Никки подошла и встала позади него, держа дочку так, чтобы она видела сцену внизу. Группа мужчин в белых защитных комбинезонах ползала на карачках по лужайке перед домом. Улица была перекрыта и заставлена патрульными машинами и полицейскими фургонами. В машину "скорой помощи" волокли носилки.
– Это миссис Рейслер, – сказала Никки.
– Что, черт возьми, происходит?
Водитель закрыл дверцы, и "скорая" тронулась с места.
– Бибика, – счастливо гулькнула Мэдди. Других слов она пока не знала.
* * *
Старший детектив Дженет Харроп была статной рыжеволосой женщиной со свирепым лицом. Хотя Престбери находился в юрисдикции чеширской полиции, Харроп прислали сюда из Большого Манчестера благодаря ее обширному опыту в расследовании преступлений с применением огнестрельного оружия. Что было вполне логично, учитывая переполох, какой вызвало это дело. У полиции Большого Манчестера было больше, гораздо больше денег и средств, чем у коллег в соседнем графстве, которые перебивались кое-как с устаревшими компьютерами, неработающими рациями и патрульными машинами, как правило, не прошедшими бы техосмотр.
Харроп, разумеется, сопровождал оруженосец – младший детектив Хьюс. Хьюс был аккуратным и непритязательным человеком с детским личиком и преждевременной сединой. Билли совершил ошибку, предположив, что главный тут Хьюс, и подчиненному пришлось его поправить.
– Извините, – пробормотал Билли.
– Чтобы оскорбить меня, потребуется много большее, – кисло улыбнулась Харроп, а взглядом послала Билли куда подальше.
Постоянно отрываясь на писк дочки, Билли и Никки пытались отвечать на вопросы Харроп, а Хьюс записывал ответы.
– Значит, ничего необычного вы ночью не видели и не слышали? Вообще ничего?
– А что мы могли слышать?
Харроп только мрачно на него посмотрела. У нее были очень ясные серо-зеленые глаза, и сидеть она предпочла на деревянном стуле с прямой спинкой, в то время как Билли и Никки рухнули на диван. Это позволяло детективу смотреть на обоих сверху вниз – что давалось ей без особого труда.
– У вас обоих хороший слух?
– Не жалуемся, – ответил Билли. – Хотя иногда у меня в левом ухе скапливается сера. Почему-то всегда именно в левом. Никогда в правом.
К изумлению Билли, Хьюс это записал.
– Что вы делали вчера?
– Ничего, – отозвалась Никки. – Сидели дома.
– Весь день?
– Весь день и всю ночь, – пояснил Билли.
– И никто из вас не выходил на улицу? За чем-нибудь?
– Нет, – сказал Билли, потом на пару секунд задумался. – На самом деле не совсем так. Кажется, я выходил к машине. Я оставил "Радио таймс" на переднем сиденье. И вернулся за газетой.
– В котором часу это было?
– После того, как мы уложили Мэдди, – ответила Никки. – Наверное, около семи.
Харроп с мгновение рассматривала Билли.
– Вы заметили что-нибудь необычное? Подумайте прежде, чем ответить. То, что может показаться вам незначительным, способно обернуться для нас критически важным.
Билли послушно задумался.
– Помню, когда я вышел к машине, – сказал он наконец, – то заметил, что птица загадила все ветровое стекло. Меня это разозлило, ведь я совсем недавно гонял машину на мойку.
– Еще что-нибудь? – вопросила Харроп.
– Ага. Эта сволочь загадила еще и капот.
Никки в отчаянии вздохнула. Повернувшись к ней, Билли пожал плечами.
– Что? Кто сказал, что птичье дерьмо не может быть доказательством?
– Мистер Дай, – отчеканила, едва сдерживаясь, Харроп, – я очень надеюсь, что это не кажется вам смешным.
Мотнув головой, Билли забормотал что-то в извинение.
– Потому что вчера ночью вечером погибли двое наших коллег. А также ваш сосед. А его жена получила такую травму, что, возможно, уже никогда не встанет с постели. Вас, вероятно, это веселит, но позвольте заверить, что нас нет.
– Который сосед? – спросил разом присмиревший Билли. – Который сосед умер?
– Доктор Рейслер.
"Злыдень! – мелькнуло в голове у Билли. – Не иначе как Злыдень!"
Побледневшая Никки тем временем попросила Харроп повторить сказанное.
– Вы хорошо знали Рейслеров?
– Не очень, – призналась Никки. – Сейчас это звучит ужасно, но мы не слишком ладили.
– Вот как? – Харроп резко выпрямилась на стуле. – Почему?
– Так, из-за глупых мелочей. Когда мы только-только переехали, то время от времени оставляли машину на улице. У нас шел ремонт, рабочие иногда пригоняли большие фургоны, поэтому мы парковались за воротами. Доктор Рейслер несколько раз приходил читать нам нотации, почему не следует оставлять машину на улице, если у нас есть подъездная дорожка.
– И что дальше?
– Мы стали парковаться на дорожке, – ответила Никки.
– Ясно, – сказала на это Харроп, – но у меня есть маленькая проблемка с тем, что я от вас услышала, и сейчас объясню почему. Три человека мертвы. И все они убиты, похоже, из крупнокалиберного огнестрельного оружия. То есть было как минимум три выстрела. В этом районе, а он довольно тихий, такое трудно не заметить. Тем не менее вы оба утверждаете, что ничего не видели и не слышали.
– У нас вышла ссора, – признался Билли.
На Харроп это не произвело впечатления.
– Значит, у вас очень громкие голоса.
– Мы правда ничего не слышали, – сказала Никки. Харроп начинала действовать ей на нервы.
– Из-за чего вы ссорились?
Никки уже открыла рот, но Билли успел первым:
– Из-за того, сколько среди полицейских придурков, девяносто девять процентов или все сто.
– Ладно, – вздохнула Харроп. – Пока достаточно. Возможно, нам потребуется еще раз вас расспросить. Мы были бы очень вам признательны, если бы на следующей неделе вы не уезжали далеко от дома.
Записав всевозможные контактные телефоны, полицейские собрались уходить. В дверях Билли почувствовал, что надо что-то сказать, но не знал что. Поэтому сморозил первую же глупость, какая пришла в голову:
– А машину помыть можно? Или собираетесь взять птичье дерьмо на анализ?
* * *
В понедельник Билли предстояло раннее совещание по сценарию на телестудии «Гранада». В мире телевидения «рано» означало одиннадцать утра. Билли сидел в холле, где по двум широкоэкранным телевизорам одновременно гоняли дневной мусор, а портреты преуспевающих звезд «мыльных опер» снисходительно улыбались бедолагам, которых заставляют обивать каблуки в приемных. В самой знаменитой «мыльной опере» «Гранады» снимались многие актеры. А поскольку речь в ней шла о средних семьях Северной Англии, то неудивительно, что актеров подбирали как раз за ординарность. Но это не мешало многим, особенно тем, кто был помоложе, сбежать через год или два, чтобы попытать счастья в кино. Никто звездами не стал. Как и Билли, они большую часть жизни проводили в приемных и коридорах. Кое-кто даже и этого не удостоился.
Билли не презирал актеришек, хотя их портреты и смотрели на него сверху вниз. Он знал, что успех – хрупкая штука.
В Манчестерской Средней школе, где они со Злыднем валяли дурака два десятилетия назад, учителя заверяли Билли, что у него большой талант. Что если он будет упорно трудиться (а в те времена он редко это делал), то преуспеет в обществе, в том самом обществе, которое щедро воздает по заслугам. Иными словами, Билли нужно только сдать экзамены, и он станет хорошо оплачиваемой буржуазной задницей с большим домом, двумя детьми, сексуальной тачкой и невротичной женой.
Не вышло. Экзамены Билли сдал, но потом поступил в художественную школу на рисование. Два года он провел, изучая одну и ту же картину – нарисованную не им. Остальное время он был под тем или иным кайфом. После второго курса его вышвырнули за такую хроническую лень, что даже его бездельники-преподаватели (в прошлом неудавшиеся художники) успевали сделать больше.
Отчаянно нуждаясь в деньгах, Билли накропал рецензию на концерт "Нирваны", на который не ходил, и отправил ее в музыкальную газету как образчик своей работы. Редактор счел его многообещающим автором и стал посылать писать о других группах. Люди заметили, что пишет он с юмором, поэтому журналы начали заказывать ему сатирические заметки на такие темы, как, например, умереть молодым или иметь член. Вскоре Билли заметил, что все лучшие заказы уходят к тесному кружку журналюг, которые вместе выпивают и ходят друг к другу на свадьбы. И эти люди отнюдь не собирались приглашать его в свой клуб. Да Билли и не пошел бы, даже если бы пригласили. Он считал их сворой гадких скучных подонков и не скрывал своего пренебрежения.
В качестве отходного пути Билли решил воплотить давнюю мечту и написать книгу. Свою любовь к классической литературе ужасов он вылил в роман, называвшийся "Нечестивее тебя", где рассказывалось про одну ночь из жизни самых ординарных, самых будничных некромантов. Всю свою страсть и приобретенные навыки Билли сосредоточил на этой книге, убежденный, что она принесет ему славу. Книга нашла издателя. Разве не это предвестник нового золотого времени?
Но Билли забыл, что книге нужны рецензии и отклики. А многие из журналистов, перед которыми он в минувшие годы задирал нос, те самые гадкие скучные подонки, стали редакторами га-зет и журналов, где он надеялся вызвать отклик.
Поэтому пять горьких лет Билли барахтался и перебивался кое-как. Его книги публиковались, но оставались без рецензий и по большей части не находили читателя. Пока один кинорежиссер по имени Джордж Лейка не купил в лондонском книжном магазине "Нечестивее тебя", не прочел роман в самолете домой и не велел своему ассистенту позвонить на следующий день Билли.
Заключенная затем сделка привела к сотрудничеству с Фэтти Поттсом, одним из самых сытых и упитанных литагентов Лондона, заказу на написание сценария о бандах Манчестера и совещанию, начала которого сейчас ждал Билли.
Подняв глаза, он увидел перед собой Артемизию, редактора из сценарного отдела. Когда он впервые услышал ее имя, едва не обмочил штаны со смеху. Она немного походила на Уму Турман, только не такая худая и облезло сексуальная. Артемизия поинтересовалась, как он добрался до Манчестера (как будто ей хоть какое-то было дело!), но он ответил, что сел на поезд – просто чтобы было о чем поговорить в лифте наверх.
Артемизия первой прошла в офис Ларри Крема, главы отдела худпостановок. Ларри Крем восседал за массивным столом. Справа от него примостился режиссер по имени Тим. Ларри было за пятьдесят, это был ухоженный и симпатично неискренний мужчина. Вечно оберегая свою задницу, всаживая нож в чужие спины или давая обещания, которые не в состоянии выполнить, Ларри ни черта не смыслил в драматургии и понятия не имел, на кого ставить. Поэтому он ставил на всех, всем говорил, какие они замечательные, – пока рейтинги не доказывали обратного.
Тим был худым, нервозным и носил очки, кожа у него была синюшно-бледная, и вообще он больше походил на чахоточного приходского священника восемнадцатого века, чем на телережиссера.
На столе ждали круассаны и булочки с джемом, рядом стоял кофейник свежесваренного кофе. Первые десять минут все расспрашивали Билли о стрельбе в Престбери. Не желая оставаться в тени, Ларри Крем рассказал историю о том, как, когда он был ребенком, ему в ногу попала пулька из пневматического ружья. Ларри с улыбкой закатал правую штанину. Под коленкой у него был шрам размером с арахисовый орех. Сама нога казалась загорелой. У Ларри явно имелся домашний турбосолярий.
Нога Ларри практически прикончила разговор, и Билли воспользовался затишьем, чтобы спросить, о чем, собственно, будет совещание.
Ларри повернулся к Тиму.
– Тим? Может, начнешь?
Тим поглядел на него так, будто предпочел бы лечь на пол, даже если крыса будет жрать у него из задницы батончик "Марс".
– Ну... ваш текст нам очень нравится. Мы думаем, вы невероятно талантливы, и несказанно рады работать с вами.
– И?
– Вот почему мы собрали экстренное совещание.
– А в чем спешка?
– Главным образом во втором варианте.
– И что в нем такого?
Вздохнув, Тим впился в круассан.
– Мы все считаем, что он еще сырой, – спасла его Артемизия.
Ларри торжественно закивал в знак согласия.
– В смысле? – поинтересовался Билли. – Страницы намокли?
– Он не пригоден для съемок. – Тим отряхнул с твидовых брюк крошки.
– Но Ларри же сказал, что ему нравится, – возразил Билли, и кровь бросилась ему в голову. – Он сказал, это один из лучших предварительных вариантов, которые он когда-либо видел, и мне ни слова в нем не надо менять.
– Да, я действительно так выразился, – уступил Ларри. – Но в свою защиту должен сказать, что это было до того, как я его прочел. Потом мы показали первую серию Шейле.
(Шейла Бурмен была завдраматургией на Ай-ти-ви.) Горестную историю подхватил Тим:
– Она сказала, что если, как и планировалось, выпускать его еще в этом году, мы не сумеем вставить ни одного убийства. Особенно после того, как в Престбери застрелили двух полицейских. Поэтому... в общем и целом... последнюю серию нужно целиком и полностью переписать.
– Но она же вас всех устраивала, – запротестовал Билли. – Что случилось с синопсисом? Я думал, Шейла его одобрила.
– Она, возможно, его не читала, – пожал плечами Ларри. – Миссис Бурмен ведь занятая женщина.
– Но там же была только одна страница!
– Все упирается в персонаж, – внесла предложение Артемизия. – Если этот убийца, Злырь, от начала до конца безжалостный и страшный, то что нам с ним делать? Как будет развиваться его характер?
– О чем это вы, черт побери? – взорвался Билли. – Вы же работали со мной над сценарием. Вы же сказали, что влюблены в него!
– Думаю, Артемизия имела в виду, – ответил за нее Тим, – что если Злырь начинает отъявленным негодяем, а потом становится еще более жутким, сам персонаж делается слишком уж несимпатичным.
– А он и должен быть несимпатичным, – проскрежетал Билли. – Он же убийца, черт побери!
– Но если ничего не менять по ходу, на экране получится монотонно, и смотреть будет скучно, – возразил Тим. – Почему бы под конец не превратить Злыря в славного парня? Чтобы все знали, что он изменился?
При этих словах Ларри Крем сел прямее.
– Вот оно! Сделаем его фокусником. Пусть отпускает шутки и жонглирует апельсинами. Если удастся сделать как надо, будет просто фантастика.
– Понимаете, – объяснил Тим, – на наш взгляд, первая серия очень смешная. Вся эта бодяга с гангстерами и Мелвилом Фонарем рассмешила меня до слез. Но как только появляется Злырь, становится немного депрессивно. Мне бы хотелось побольше смеха.
– Там и есть смех, – возразил Билли. – Как насчет того места, где мы узнаем, что Злырь убил несколько сотен человек и закопал их у себя в подвале?
– Честно говоря, это один из тех эпизодов, которые нас беспокоят, – признался Ларри. – Потому что в реальной жизни мертвецов и впрямь находят в подвалах. А для них и их семей это, уж поверьте, совсем не смешно.
Билли ушам своим не поверил.
– Так, по-вашему, Злыдень должен отпускать шуточки?
Нахмурившись, Артемизия полистала свой экземпляр сценария.
– Злыдень? Здесь есть персонаж по имени Злыдень?
– Э-э-э... я хотел сказать Злырь.
– Нет, – вмешался Ларри. – А как вам это? Под конец мы узнаем, что спасся не только Джонни. Вот оно! Может, Злырь всех обманул. Он не убил ни одного человека, просто перевез всех в свое тайное убежище!
– Куда, например? – поинтересовался Билли. Так его не ошарашивали с тех пор, как Малькольм Пономарь отдал приказ о его казни.
– Как насчет подвала? – спросила Артемизия.
– Может, и сработает, – задумчиво протянул Ларри.
Тим кивнул.
– Нужно встать на место зрителя, Билли. Он ведь уже решил, что Злырь бесчувственный монстр, а оказывается, он истинный Оскар Шиндлер. Дело даже не в том, что он не слишком часто убивает людей, нет, он вообще за всю жизнь никого не убил. Он мошенник до мозга костей.
– И думаю, насилия должно быть поменьше, – подала голос Артемизия.
– Но это же гангстерская история, – устало возразил Билли. – Насилие – часть их мира.
– Все дело в пушках, – указал Ларри. – Нужно избавиться от оружия.
– Невозможно, – отозвался Билли. – Это все испортит.
– Ну, что-то вам определенно надо сделать, – вмешался Тим, – потому что через десять дней пора приступать, а я не могу снимать по нынешнему сценарию. Боюсь, он не удержит.
– Не удержит чего?
– Внимания телезрителей, – чопорно поджала губы Артемизия.
– А может, поселить вас на неделю в "Молмейсоне"? – любезно предложил Ларри. – Отличный номер, никто не отвлекает, заказывайте в комнату что пожелаете. А новые сцены будете присылать нам по мере готовности.
Билли надулся.
– Да будет вам, – подстегнул его Ларри, который хотел поскорее закончить совещание, чтобы пойти на ленч. – Кому нужно оружие? Мы все равно можем показать, как гангстеры запугивают людей.
– В особенности нужно сделать Злыря посимпатичнее, – добавила Артемизия. – Если он просто убивает людей и закапывает их в подвале, то как зрители, особенно женская половина, смогут ему сопереживать? Почему Джонни ему сопереживает?
– А вот если он станет жонглировать апельсинами, – сказал Ларри, – люди поймут, что в глубине души он хороший человек. Ну разве слышал кто-нибудь про отталкивающего жонглера?
– Знаете, а мне идея нравится, – вмешался Тим. – Злырь мог бы работать днем фокусником... А чем занимается фокусник? Делает так, чтобы люди исчезли, как и киллер.
– Умно! – подхватила Артемизия.
– Разумеется, придется поменять ему имя, – признал Ларри. – Для фокусника из варьете Злырь как-то не звучит.
Повисла тишина – телевизионщики задумались над проблемой.
– Как насчет Варло? – предложил Ларри. – Варло Великолепный?
Все повернулись к Билли, словно их искрометный талант не нуждался в подтверждении.
– Я тщательнейшим образом обдумал все ваши предложения, – сказал Билли, – и мой вам ответ: пропадите вы пропадом!
* * *
В молодости Папаша Чизмен был слесарем. Поговаривали, что он мог открыть любую дверь или сейф в городе. Теперь он держал спортивный зал с бильярдной на окраине города. Пройдите по прямой от Маркет-стрит мимо Пиккадилли, мимо площади Святой Анны и Динсгейт. И как раз тогда, когда начнете удивляться, как это в Манчестере могла взорваться ядерная бомба, а вы даже не заметили, выйдете к старой кирпичной методистской церкви на углу. Церковь одиноко стоит посреди пустыря из хлама и гравия. Это и есть заведение Чизмена. Окна уже несколько лет не мыли. В проемах стальные решетки, а под ними ставни. Единственным признаком того, что здание не назначено под снос, служит шелушащаяся оранжевая вывеска над дверью, которая гласит:
ПУЛ ВЕСЬ ДЕНЬ, ПОЛНАЯ ЛИЦЕНЗИЯ
Бильярдная расположена наверху, внизу – захудалый спортзал, где по выходным тренируются боксеры-любители. Здесь пахнет потными ногами и подмышками.
Папаша сам когда-то был боксером, но еще в молодости начал терять волосы, а потому пристрастился к парикам. Но какой бы клей он ни использовал, на ринге парик всегда слетал. Не желая, чтобы поклонники видели его лысым, Папаша рано ушел на покой. Люди уважали и любили Папашу, а потому научились не отпускать замечаний о фальшивых локонах и не спрашивать, почему кок на голове ярко-рыжий, тогда как волосы на висках и на затылке седые.
В тот день, когда к нему заглянул Злыдень, Папаша сидел на табурете, покуривая и болтая со скучающей матерью пятерых детей, обычно хлопотавшей за стойкой. Единственными посетителями пустующей в это время бильярдной были пара ребятишек, прогуливающих школу. Когда Злыдень уселся на табурет рядом с Папашей, старик бросил на него быстрый взгляд и едва заметно поморщился. Потом вспомнил, что надо бы улыбнуться, но поздно: Злыдень уже уловил в его глазах страх.
– Стив, – улыбнулся Папаша. – Как поживаешь?
Старик знал Злыдня еще мальчишкой. Но в свое время Папаша встречал немало крутых ребят и психов. От одних нутро выворачивало, от других – от по-настоящему опасных – стыла кровь. Стив принадлежал к последней категории. В глубине души Папаша знал, что Стив убийца. И Стив знал, что он знает. Ни тому, ни другому не хотелось это обсуждать.
– Давно не виделись, – мягко сказал Злыдень.
– Что поделывал?