Текст книги "Банк"

Автор книги: Дэвид Блидин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Annotation

Банк – лучшее место, чтобы сделать карьеру!

Так считают вчерашние студенты, толпами рвущиеся в финансовую империю.

Они одеты с иголочки и намерены свернуть горы.

И вот наконец вожделенные двери банка распахиваются перед ними…

И начинается такое…

Попить кофе? Нет времени.

Поправить галстук? Нет времени.

Пардон, в сортир сходить – тоже нет времени!

А между тем блатные сынки и сексапильные любовницы начальников получают гораздо больше и не делают при этом ровно ничего!

Ну и что теперь? Послать все к черту и рвать когти, пока целы?

Можно. А можно подключить чувство юмора и освоить систему ответных ударов.

Именно так поступает неугомонная компания аналитиков, изобретающих все более экстравагантные способы, чтобы насолить начальству…

#REF![1]

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

«Банкомат», Д. Блидин (тема для заседания читательского клуба)

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

Моей семье

#REF!^[1]

Помните известный статистический пример – если усадить за пишущие машинки бесконечное множество обезьян, через пару дней они непременно, пусть и с опечатками, сваяют какой-нибудь литературный шедевр, созданный их вовремя эволюционировавшими братьями? Представьте мохнатые коричневые головы, мотающиеся вверх-вниз; некоторые, самые пафосные приматы сидят в очках в тонкой оправе, с заложенным за ухо тупым карандашом, и проворно стучат пальцами по клавишам, воодушевленные ощущением собственной полезности, целеустремленно доказывая чью-то риторическую блажь…

Это своего рода аллегория Уолл-стрит. Не то чтобы нас бесконечное множество – всего лишь пара тысяч узников железобетонных небоскребов, и руки не такие мохнатые. С другой стороны, мои уши оттопырены, я довольно волосат (как и вся родня по линии отца) и имею дурную привычку жевать нижнюю губу, поэтому вполне отвечаю упомянутой аналогии.

В два часа утра в понедельник, сидя на шатком крутящемся стуле из «ИКЕА», я печатаю не новую версию «Великого американского романа», приветствуя таким замечательным образом очередную рабочую неделю без выходных; будучи аналитиком отдела слияний и приобретений, я делаю электронную таблицу, подсчитывая, что произойдет, если огромный транспортный конгломерат Среднего Запада купит семьдесят три брошенных силосных зернохранилища на побережье Калифорнии. В электронной таблице двести двадцать шесть листов. Версия шестьдесят третья «б». Настоящее чудовище. Четыре месяца – урывками – ушло на то, чтобы ее создать и свести воедино. В этом безумии есть нечто по-своему прекрасное, словно в помешанном бомже, которого мы порой принимаем за пророка. Включены ссылки на все на свете: что случится, если торнадо опустошат Миссури, если силос купят конкуренты, если в результате атаки террористов силосные зернохранилища разнесет на кусочки с выбросом сернистых газов и опаленных перьев голубей, зажарившихся прямо на стропилах. А что, еще как возможно: Аль-Каеда не дремлет, замышляя заговоры и накручивая бороды на кулаки – «Доберемся до их силоса, и победа наша!» – и шахиды заходятся зловещим гортанным смехом.

Я почти закончил. Осталось понять, почему баланс на этом балансовом листе не желает сходиться, наверняка дело в ставке налога…

Монитор гаснет.

О Господи!

О черт!

Сердце заколотилось. Я почти комически захрипел. Жаркая волна подступила к горлу, поднимаясь вверх через трахею или пищевод – не знаю точно, через какую из трубок, и разлилась по телу, так что защемило пальцы рук и ног. Интересно, это так выглядит инфаркт в нежном возрасте двадцати трех лет? Куда подевались молодая неутомимость и привычное ощущение расцвета сил? Вся работа – коту под хвост. Последний раз я сохранялся в восемь вечера – шесть часов назад.

Я закричал, желая издать сотрясающий стены рык варвара, рев, распахивающий окна, в крайнем случае вопль, который заставит Стара – одного из наших аналитиков, вон сидит рядом – оторваться от своего монитора, но исторгшийся из меня звук скорее напоминал жалкий писк хорька, ненароком получившего пинок и считающего ступеньки лестницы в подвал.

Зазвонил телефон. Номер скрыт. Сердце снова бешено заколотилось (вот тебе и молодое здоровье). Это может звонить Сикофант^[2], заместитель президента Банка и мой начальник, который в беспокойных метаниях по опустевшему двуспальному ложу (он недавно развелся) изобрел, должно быть, принципиально новый подход к слияниям и приобретениям.

– Почему ты мне не позвонил?

Несказанное облегчение. Не Сикофант.

– Слушай, сейчас ужасно не подходящий момент для разговора…

– А когда наступит подходящий? За последние три недели у тебя не нашлось для меня времени!

– Из всех неподходящих моментов сейчас, пожалуй, самый худший.

На другом конце линии воцарилось молчание. Я испытал странно знакомое неприятное ощущение, уже посещавшее меня во время ленча, в обед и за несколько секунд перед тем, как обвал работы смял и смел все другие чувства.

– Уже за полночь. Ты окончательно пропустил мой день рождения.

Ну конечно, сегодня день ее рождения.

– Послушай, я…

– Это был мой чертов день рождения!

Что я мог ответить? Я обязан был позвонить. Без сомнения, следовало позвонить. Однако в душе невольно поднялась обида на несправедливость: в два часа воскресной ночи (практически в понедельник) я торчу на работе, а не шляюсь по улицам, высасывая одну банку пива за другой и тиская за сиськи лучшую подругу звонящей, кое-как набирая одним пальцем эсэмэску с пьяно-невнятными поздравлениями.

– Какой же ты козел!

– Подожди, это не то, что ты…

Бесцеремонно перебив, Подруга высокомерно бросила:

– Ты понимаешь, что это конец всему?

– Конец чему?

– Нашему роману. Нет, вычеркни. Нашему антироману.

– Но мы же договорились!

Я интерпретировал нашу договоренность следующим образом: она – яростно оберегающая собственную независимость студентка последнего курса, по окончании которого ей светит степень магистра истории искусств и должность куратора музея или владелицы собственной галереи, – однажды призналась, что не прочь обзавестись бойфрендом, но без хлопот, традиционно связанных с романами. Я – чудовищно одинокий банковский клерк, которому необходимо сосредоточиться на сколачивании состояния – raison d'etre^[3] моего временного рабства, – бываю рад даже случайному онанизму (трудно оставаться Дон Жуаном, когда пашешь без выходных по сто часов в неделю). Словом, наш роман представлял собой лишь удобный выход для тех, кому за двадцать.

– Кончился договор. У меня уже рука устала.

– Слушай, это удар ниже пояса.

– Сам слушай! Это правда!

– На следующей неделе мы вместе пообедаем. Сходим в итальянский ресторан в Ист-Виллидж^[4].

Я уже чувствовал себя морально побежденным. Боевая Подруга устало усмехнулась:

– Ты действительно ничего не понял?

– Нет, не понял.

Голос смягчился; в нем совсем не осталось праведного гнева:

– Не знаю, как это получилось. Чепуха какая-то, но так или иначе я сделала глупость и влюбилась в тебя. Нельзя смешивать искренние чувства с бесстрастно-деловыми отношениями, как у нас с тобой, но так получилось: я правда тебя люблю. Знаю, с моей стороны эгоистично ожидать, что ты бросишь банк и станешь фермером-овощеводом или басистом в рок-группе, я этого и не прошу, но, Господи, неужели трудно позвонить мне в день рождения? Я что, требую безумных жертв, когда хочу, чтобы ты поднял трубку и поговорил со мной полных две минуты?

Молчание заструилось из телефонной трубки, наполняя комнату. Подруга великодушно позволяла мне вернуть все в прежнюю колею, произнеся волшебные слова: «Я правда очень виноват и сожалею о случившемся. Я тоже тебя люблю. Больше это не повторится. Обещаю исправиться». И наконец, ход конем, который позволит отвоевать все позиции: «Почему бы нам не съездить куда-нибудь? Давай в следующие выходные махнем на Кейп»^[5].

Но я физически не мог этого произнести, и вот почему:

От: Сикофанта@aol.com

Кому: Мн[email protected]

Надеюсь, ты еще на работе. Я обдумывал схему автоперевозок, в частности корреляцию оптимизации доходов, и считаю, что нам нужно сделать инверсию. Напоминаю, Клиент придет в восемь утра, поэтому готовый вариант хочу видеть самое позднее в шесть. В экстренном случае пиши мне на «Блэкберри». Не вздумай звонить – сынулю моего разбудишь.

– Вот мать твою!

Простите, вырвалось. А трубку я по-прежнему прижимал к уху.

– Что? Да как у тебя язык…

– Подожди. Я получил мейл. Вице-президент хочет кардинально изменить модель сделки. Ругательство не имеет отношения к твоим словам.

Я торопился разрядить ситуацию, боясь, что Подруга бросит трубку.

– Алло?

Тишина. Однако нет и коротких гудков, так что, возможно, Подруга все еще на другом конце линии.

– Ты меня слушаешь?

Неловкое молчание, затем едва различимое:

– Да.

Я опустил голову на руки и потер лоб – бесполезный показушный жест.

– Слушай, я просто ужасно устал.

Секунду я надеялся что-нибудь к этому добавить, разразиться потоком слов, достойных шекспировского сонета, возвышенными любовными метафорами, которые не покажутся натянутыми, но ничего не вышло: голова болела, организм самоуничтожался в безрассудной попытке бодрствовать бесконечно, и я понятия не имел, что представляет собой чертова корреляция оптимизации доходов. Поэтому лишь повторил:

– Я просто ужасно устал. Извини, знаю, нужно сказать что-то еще, но у меня болит голова и мысли путаются, а тут еще приходится менять всю модель.

Она уже всхлипывала. Это была не истерика напоказ – приглушенные рыдания бегут по телефонным проводам. Одно из всхлипываний, застрявшее в горле, прорвалась наружу жалобной икотой.

– Я не могу тебя ненавидеть. Ты с самого начала предупреждал, что все так и будет, и не пытался подсластить пилюлю. Наверное, я просто не поверила. Или не думала, что когда-нибудь мне станет не все равно, сколько времени мы проводим вместе.

Я, в общем, понимал, чего она ожидает. Если бы я только что пробудился свежим и бодрым после сорокавосьмичасового сна, или окажись мы где-нибудь на прелестной веранде, наслаждаясь хорошим кофе, я бы точно знал, что делать. Подруга вовсе не истеричка; она умна, искренна и не ждет, чтобы мужчина говорил то, что ей хочется слышать. К ней требуется более тонкий подход: комфорт, отличный кофе, зеленая веранда… Или вообще ничего не говорить, просто протянуть руку и коснуться ее щеки, или погладить шею сзади, или еще где-нибудь.

Но в настоящий момент ничего такого не предвиделось. Моя сверхгалантная версия словно бездельничала на другой планете, не зная, куда себя деть, застряв там из-за густого тумана. А я – лишь высохшая шелуха, едва способная связно лепетать. Не приходится и мечтать о том, чтобы достойно разрулить деликатную ситуацию.

– Слушай, я правда не в состоянии сейчас об этом думать.

– Я больше не позвоню. И ты мне не звони.

– Подожди…

– Нет, на этот раз все серьезно. Я не разочаровалась и ни в чем тебя не виню. Мне сейчас паршиво, но еще больше жаль тебя. В любом случае мы ни до чего хорошего не договоримся, пока я не успокоюсь. Так что – пока, пишите письма.

– Я…

Щелчок.

Мелькнула мысль, что в таких случаях полагается испытывать поэтические чувства потери и одиночества, но реальное ощущение скорее можно было характеризовать как облегчение. Вот тоже… Ерунда какая… Ну, так тому и быть. Оно и к лучшему – не представляю, как бы я договаривал последнюю фразу.

Незаметно я впал в состояние зомби – обычное дело, когда просматриваешь длинную готовую таблицу; пальцы сами нажимают нужные клавиши. Стереть цифру. Растянуть формулу на все ячейки. Удалить лист. Нужно было уничтожать этот лист? Пожалуй, нет. Закрыть файл без сохранения изменений. Снова открыть файл.

Одновременно в мыслях сформировался образ объекта, снимающего напряжение: банки холодной кока-колы. Я раздраженно отмахнулся от искушения. Первый глоток прекрасен – неповторимый, чуть едкий вкус на языке. Организм мой любит кока-колу и торжественно провозглашает ее нектаром богов. Должно быть, формула напитка близка к идеальной, иначе как кока-кола смогла завоевать такую популярность на Западе, стать мечтой детей Африки и предметом поклонения согнанных с насиженных мест пигмеев? Содержащаяся в кока-коле глюкоза вызовет прилив сил; этого горючего хватит на тридцать минут полета, прежде чем я войду в штопор и разобьюсь о землю. За эти полчаса нужно успеть разобраться в корреляции оптимизации доходов, а затем в полукоматозном состоянии по возможности доделать остальное.

Вот она, эта корреляция, в предпоследней строке, составленная два месяца назад летним практикантом, на которого я свалил поручение, не решившись отменить обед с Подругой (теперь уже экс) в четвертый раз за неделю. Забавные, кстати, зверушки эти практиканты, самонадеянные молокососы (м-да, кто бы говорил, – я всего на пару лет старше): приходят в банк на несколько недель и наперебой лижут задницы, чтобы по окончании практики получить приглашение на работу. Представляют банковское дело в розовом свете – невинные как агнцы. Ну и не нужно на них давить. Не будем пытаться влиять на их выбор. Утаим от них маленькие грязные секреты – как каждые десять минут вы серьезно подумываете выпрыгнуть в окно, как с завистью смотрите на продавцов хот-догов, бездомных, уборщиков, соскребающих жвачку со скамеек в парке, думая: «Счастливые, не сидят за компом, как каторжные, по двадцать часов кряду». Вместо этого будем бравировать тошнотворным энтузиазмом: смотрите, завидуйте, я рожден для работы в банке, я из материнской утробы появился с готовыми залысинами и футляром для «Блэкберри»!

Для подсчета обратной корреляции оптимизации доходов требовалось изменить Е56, одну несчастную ячейку. Обидно сознавать, что я мог изменить Е56 два часа назад и завалиться спать, но, слава Господу, могло быть и хуже. Переправить с единицы на ноль. Я уже хотел сохранить файл, наскоро пролистав ведомость на экране, когда в глаза бросилось: «# REF!».

И ниже: «#REF!», «#REF!», «#REF!», «#REF!», «#REF!», «#REF!».

Третий лист представлял собой сплошное поле «#REF!», этих злобных маленьких дьяволят, требующих моего внимания. Причина крылась в перекрестной ссылке (это когда одна ячейка содержит ссылку на другую ячейку, которая, в свою очередь, содержит ссылку на оригинальную ячейку – в общем, не забивайте себе голову). Поверьте на слово, ситуация требовала кропотливой возни, и только что отвергнутый подружкой и до полусмерти вымотанный аналитик инвестиционного банка просто не имел шансов.

Час увенчался ничтожным прогрессом. Однако всегда именно в момент абсолютного тупика, когда верхнее освещение в заплесневелых коридорах вашего мозга отключается лампочка за лампочкой, вас на краткий миг осеняет. Так и случилось, в точном соответствии с графиком.

Никому нет дела. Ни Стару (который сидит в противоположном углу комнаты, весело постукивая пальцами по клавиатуре), ни Сикофанту, ни единому работнику Банка. Всем наплевать. С другой стороны, с какой стати им об этом думать? Я – лишь один из нескольких сотен обезьян, отдувающийся сам за себя, накачиваясь глюкозой и кофеином, вкалывая как раб, чтобы через несколько десятилетий получить заветный приз – мягкое розовенькое создание с точеными ножками, которое пару лет будет ласкать мое волосатое тельце и торчащие уши на личной яхте, пришвартованной у Итальянской Ривьеры.

Есть, конечно, и оборотная сторона: в момент просветления обезьяна выходит за рамки своей обезьяньей сущности и обнаруживает бесконечное множество путей, ведущих к горизонту. Она может заниматься чем угодно и быть кем угодно. Видите отверстие в сетке, обтягивающей клетку, рядом с грудой гнилой банановой кожуры? Это, братья-приматы, свобода. Хватит чесать задницы и вылизывать пальцы под взглядами посетителей или бесконечно скакать с ветки на ветку, вызывая нервные смешки у обычно надутых, мрачных туристов. Ну же, братья и сестры, давайте жить согласно гордому антропологическому статусу протолюдей!

Я выключил монитор и положил голову на стол. Утром у меня будет ныть спина, а на щеке останутся отпечатки канцелярских скрепок, но сейчас эта неудобная поза казалась несказанным блаженством. Единственные звуки – успокаивающее гудение кондиционера и щелканье клавиш под быстрыми пальцами Стара. Стара, который не спит. Стара, который, опровергая все логические построения, выведенные мной для нашего мира, непостижимым образом любит свою работу. Страстно. Вы будете говорить с ним о новом фильме, который умудрились посмотреть в свой уик-энд, и вдруг ни с того ни с сего на его лице появляется непонятная улыбка, он начнет раскачиваться взад-вперед на каблуках и с довольным видом скажет:

– Нет, ну как же все-таки круто! Невозможно представить, что я мог выбрать другую профессию.

Поспи немного, приятель.

Я задремал. Меня мучили по-настоящему страшные сны. Не кошмары, снившиеся в юности, когда старики с высохшими морщинистыми лицами и ржавыми канцелярскими ножами протискивались сквозь щели в закрытых окнах, и не зловещие откровения – мне снился сон о функциях «Экселя»: расстановка табуляции в колонках, вставка строк, «убивание» перекрестных ссылок и победа над зловещим «#REF!». Хотя тело молило об отдыхе, хотя бы получасе быстрого сна, мозг сыграл со мной дурную шутку: не отключился.

Я проснулся от лучей горячего августовского солнца, лившегося в окно. Чувствовал я себя прескверно: во рту как кот… ночевал, шея затекла. Я по-прежнему был без сил, хотя голова болела уже меньше. Рубашка не просто помялась – спереди на ней красовалась таинственная коричневая полоса, которой не было вчера вечером. Включив монитор, я взглянул на часы в нижнем углу: восемь пятнадцать. Времени, чтобы съездить домой переодеться перед встречей с Клиентом, не осталось.

Встреча с Клиентом! Да она началась пятнадцать минут назад…

Смотритель зоопарка щелкает хлыстом. Проблеск озарения исчезает, обезьяна теряет нить рассуждений, делает шаг назад на пути к превращению в человека и сворачивается в позу эмбриона подле груды гнилой банановой кожуры.

Вот и все.

Мне хана.

Глава 1

Аксиома инвестиционного банка: в конце концов все каким-то образом оказывается сделанным. Несмотря на нереальные сроки, сбои принтера, безруких секретарш, туннельный синдром, «зависающий» каждые пять минут Интернет, и судорожный галоп в копировальную комнату переплетать буклеты для презентации за пять минут до начала заседания – так или иначе, на девяносто девять процентов работа, представленная Клиенту, выглядит безупречно. Или по крайней мере Клиенту не доводилось видеть лучше. Можно подумать, у Банка, в отрицание фундаментальной физики, есть маленькие пространственные «карманы», свищи, открывающиеся за считанные мгновения до произнесения вердикта «осужден на вечные муки» и позволяющие перемалывать числа^[6] быстрее скорости света.

А еще в банках водятся такие, как наш Стар. В четыре утра он решил сходить за кофе, бросил в меня ластиком, заметил, что я не шевельнулся, когда резиновый кубик отскочил от моего лба, включил мой монитор, прочитал Сикофантов мейл, заметил в таблице многочисленные «#REF!», быстренько откатил меня на стуле в сторону, уселся за компьютер и сделал все тип-топ, отправив готовый вариант машиной Банка на Сикофантову холостяцкую хату ровно к шести утра. Сейчас мой спаситель сидел в той же позе, что и перед тем, как я вырубился, – выпрямившись перед своим монитором с электронной таблицей. Он даже ухитрился найти время переодеться в отглаженную рубашку.

– Спасибо.

Я очень старался, чтобы благодарность прозвучала искренне, боясь даже представить, что меня ожидало, не прикрой Стар в решающий момент мою задницу. Однако плохо скрываемая истина, от которой никуда не денешься, состоит в том, что я считаю Стара законченным подлюгой. Я прекрасно сознаю – это дурная мысль того же ряда, что и постыдные признания, вполголоса поверяемые за ширмой во время исповеди. Стар, несомненно, самый лучший представитель аналитического племени нашего Банка. Он бесконечно приятен, скромен и обладает характером Будды, кроме того, я ни разу не видел, чтобы он задремал или хотя бы прикрыл глаза.

– Пустяки, не стоит благодарности. Ты сделал бы для меня то же самое.

Черта с два я бы сделал…

– Конечно, конечно.

В чем состоит его подлость, спросите вы? А в чрезмерном сходстве со специально выведенным андроидом. Стар положительно не может быть обычным человеком. Это супергерой инвестиционного банка, способный построить семь различных моделей определения сравнительной эффективности будущих инвестиционных проектов, одновременно спасая беременных дам из горящих небоскребов. Либо он киборг, либо страдает аутизмом в легкой форме: в обычной жизни придурок, зато с потрясающими аналитическими способностями. В любом случае одним своим существованием Стар устанавливает нереально высокие стандарты.

За дверью послышался голос Сикофанта:

– Ваше замечание было блестящим. Блестящим! Мы обязательно учтем его при составлении моделей в будущем.

Реплика, достойная презрительной гримасы: Сикофант наверняка разговаривает с Клиентом.

– Встретиться с вами сегодня утром было очень, очень приятно. Если у вас возникнут новые идеи насчет конкурентной среды, то у вас есть моя визитка.

Клиент что-то пробурчал в ответ и отчалил. Я открыл на мониторе ведомость с обилием всяких чисел и разбросал по столу несколько бумаг в художественном беспорядке. У Сикофанта есть отвратительная манера беззвучно подкрадываться сзади. Ни звука шагов, ни шарканья подошв по ковролину, лишь внезапные колючие мурашки пониже затылка.

– Ты мог быть нам полезен во время встречи. Клиент не понял изменений, которые ты внес в корреляцию оптимизации доходов.

Сикофант сменил тон на резкий и безапелляционный – ну еще бы, он уже не отсасывал кровушку из сфинктера очередного Клиента. Во внешности босса мне мерещится что-то крысиное, чрезвычайно соответствующее его характеру: тонкий хрящеватый нос, приплюснутые к черепу заостренные уши, какие-то аэродинамические очертания головы и глазки-бусинки. Есть что-то беспокоящее, лишающее мужества в этом пронзительном взгляде в упор – словно два сверла впиваются в кожу. Серые, водянистые, наполненные неизбывной горечью глаза пацана-ботаника, который не нравится девочкам, не умеет играть в спортивные игры и даже не способен на обычные штучки ботаников – например, сколотить капитал на какой-нибудь фикции и в тридцать с небольшим удалиться на покой на Каймановы острова с вышедшей в тираж фотомоделью.

– Утром пакет на пятнадцать минут опоздал. Когда я говорю «в шесть утра», то имею в виду – в шесть утра, не в шесть пятнадцать. Впредь потрудись лучше рассчитывать время.

Маленькие глазки-бусинки ловили малейшее движение с моей стороны. Все отмечают, что в последнее время у Сикофанта окончательно испортился характер – говорят, его жена сбежала с кабельщиком (слухи неподтвержденные, но в высшей степени правдоподобные).

– Извините, – промямлил я.

Вот и все, что я ему ответил. Понимаю, это смахивает на бесхребетность… Да кого я обманываю – самая настоящая бесхребетность и есть.

– И я не знаю, для чего ты переделал корреляцию оптимизации доходов на взаимообратную. В предыдущей версии был отличный вариант. Исправь корреляцию и внеси вот эти изменения. Клиент хочет видеть результат завтра утром.

Вручив мне исчерканный экземпляр, Сикофант, по сути дела, дал понять, что я свободен. Ни благодарности за то, что вкалывал ночь напролет, ни признания, что работа выполнена качественно. В душе невольно поднялась обида – я едва проснулся и еще не вполне адаптировался к реальности. Я опустил глаза на предложенные исправления. Каракули Сикофанта трудно было разобрать – впрочем, в нашем Банке это общая беда: я уже привык к пропущенным гласным и обилию кодовых слов, которые нередко изобретаются на лету. Неизвестный науке «СТЕТ». Стрелка вверх. Стрелка вправо. Символ «омега» – хм, это что-то новое. К моему удивлению, изменения были не капитальные – всего несколько часов небольших модификаций. Можно взять предыдущий вариант и сделать инверсию инверсированной корреляции оптимизации доходов. Итак, назад к истокам.

– Стар конкретно спас твою задницу сегодня утром, а? Кстати, хреново выглядишь.

Это сказал Пессимист, второй аналитик, сидящий в нашем кабинете. Пессимист – антитеза Стара. Он воздал бы Стару по заслугам, если бы тот дал нам хоть малейшую возможность себя возненавидеть. Но хрен, Стар слишком безупречен. Пессимист презирает инвестиционное банковское дело, но увольняться не собирается. Это не садомазохизм, это дорогая во всех отношениях подружка и подарки, которыми он обязан ее осыпать, отменив свидание в пятый раз за неделю. Плюс начинающаяся зависимость от кокса.

Он раскачивался взад-вперед на вращающемся стуле, критически меня разглядывая. Пессимист работает в Банке аж на целый год дольше, что дает ему право строить из себя закаленного в боях ветерана, оставив мне роль вечного салабона.

– Пошли, Мямлик, заметем Юного Почтальона с Клайдом и отправимся пить кофе.

В отделе меня называют Мямликом – полагаю, из-за привычки мямлить. Калибр остроумия в Банке поистине ошеломляет. Юный Почтальон и Клайд – еще два специалиста наших слияний-приобретений. Всего нас в отделе шестеро: трое в этом кабинете, еще трое – дальше по коридору.

Убедить Клайда составить нам компанию проще простого – он всегда рад выпить чашечку кофе: в этом смысле Клайд надежен как стена. Меньше его работает разве что Блудный Сын, достойное потомство одного из руководителей Банка и шестой аналитик нашего отдела.

Юный Почтальон сидел сгорбившись перед монитором, издавая при каждом выдохе чуть слышное похрюкивание. По-моему, сегодня он выглядел даже хуже, чем я. Под глазами набрякли мешки, очки косо оседлали переносицу, тонкие пряди спутанных волос торчали в разные стороны. Юный Почтальон – второй из самых отъявленных трудоголиков в нашем слиянческом-и-приобретенческом секстете. Но в отличие от Стара, который делает все с легкостью бабочки, на Юном Почтальоне заметно сказываются результаты напряжения и вложенных усилий: прыщи от переизбытка сахара в крови между четырьмя и шестью утра, дергающееся в нервном тике левое веко и привычка непроизвольно стискивать кулаки без видимых причин.

Пессимист убежден, что Юный Почтальон, эта Коломбина банковской индустрии, однажды неминуемо тронется умом, как в свое время почтальон из Оклахомы^[7]. Я не согласен. Парень слишком много работает, в этом нет сомнения, в его душе явно полным ходом идет репрессия^[8], но «опочтальониться»? С другой стороны, когда я вижу его дергающееся веко, у меня бегут по спине мурашки. Может, и свихнется.

– Почтальон, а ну сгребай свое дерьмо в кучу. Мы идем пить кофе.

Юный Почтальон ответил монотонным жужжащим голосом:

– Не могу. Заканчиваю сравнительные продажи.

– Продажи могут подождать.

– Нет, их нужно закончить к десяти.

Пессимист с силой лягнул спинку его стула. Юный Почтальон не ожидал атаки и нырнул вперед, смахнув со стола диетическую колу, забрызгавшую стопки бумаг на полу. Нахмурившись при виде влажных документов и расплывающегося на ковролине мокрого пятна, он поправил очки и вздохнул, сдаваясь:

– Ладно, только давайте быстрее!

По пути к лифтам, идя с Пессимистом немного впереди, я негромко сказал:

– Не нужно было с ним так.

– Как – так?

– Пинать его стул.

– А почему нет?

– Э-э, ты что, не понимаешь? По твоей милости нас в один прекрасный день могут изрешетить пулями.

Пессимист засмеялся. Он не законченный козел, просто очень, очень ожесточенный.

– Слушай, это же отличная идея! Доведем Почтальошу до белого каления и посмотрим, за кого первого он возьмется. Блудный Сын – счастливого последнего пути. Бах, и Клайд – мешок костей. Сикофант – покойник. Волокита-Генеральный – труп. К тому времени, когда придет наша очередь, мы забаррикадируемся в кабинете. Если будет требовать крови, выбросим ему Стара. Ты подумай, как прекрасно заживем! Представляешь, никогда больше не видеть Сикофанта? Ради такого дела и Старом не жалко пожертвовать!

– Ну, не знаю – по логике вещей, он начнет с тебя. А я получаюсь следующим кандидатом из-за географической близости.

– Не-е, Юный Почтальон взорвется как ядерная бомба. Логика отключится. В слепой ярости он будет стрелять во все, что шевелится.

Пессимист, как прирожденный разведчик, выглянул в холл ресепшена – убедиться, что никакое начальство лифта не дожидается, и мы наперегонки бросились к кнопке вызова. Черт, все лифты на первом этаже.

Плохой сценарий: дверцы лифта со звоном разъезжаются, выходит какая-нибудь супершишка и, как последний вонючий умник, отпускает замечание типа: «Эй, парни, вы решили тормознуть лифт и всей компанией смотаться вниз? А страховку на этот случай вам слияния с приобретениями купили?» Мы вежливо посмеемся, пристойно залившись краской, и суперважный поц пойдет дальше, думая: «Да, измельчали аналитики, вот в наше время…»

Сценарий похуже: суперважная персона остается в лифте, и в течение мучительно неловкого перемещения на тридцать два этажа вниз мы вынуждены паразитировать на жалком обсуждении баскетбольного счета или с видом знатоков комментировать текущую инфляцию, пока супершишка глубокомысленно размышляет о шести пунктах сверх номинала, набавленных утром.

Лифт открывается. Он спасительно пуст. Первый вздох облегчения. Лифт закрывается. Никто не вламывается в кабину в последнюю секунду, разрубая почти соединившиеся дверцы каратистским ударом. Второй вздох облегчения. Главное правило поведения в лифте: если с нами не едет супершишка, при которой полагается с умным видом трепать языком в несбыточной надежде произвести впечатление, в кабине должно хранить молчание, как в церкви. Или как при мочеиспускании. Привычка перебрасываться ничего не значащими репликами, стоя над писсуаром, заслуживает средневековых пыток.

Маленький экран, где крутят объявления, общую информацию и в зубах навязшие специальные термины, которые не пригодятся нам по гроб жизни, дрожит от помех. В уши назойливо бьется жужжание, но не от помех – это Клайд что-то напевает. Чуть слышно, себе под нос, но, по-моему, я разобрал припев спайсгерловского «Поклонника».

Наш Клайд все-таки со странностями. Не то чтобы остальные полностью нормальны, при работе-то в нашей индустрии, но Клайд еще более сдвинутый, чем другие. Трудноопределимая странность. Мы с Пессимистом неоднократно устраивали викторину «Что в Клайде не так?». Внешность у него на редкость неприметная: рыжеватые волосы, бледная кожа, самые заурядные рот и нос. Он отдаленно напоминает Арчи из комиксов – в смысле заискивающего перед мистером Уэзерби, а не того донжуана с двумя куколками, не сводящими с него призывного взгляда.