Текст книги "Остров проклятых"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– О’кей, о’кей. Нет вопросов. Но знаете что?

Тедди ждал, глядя на главврача.

– Если и дальше все пойдет своим ходом, то это уже не вопрос «если», а вопрос «когда».

– Вы не можете этого знать.

– Я знаю. Уж поверьте. Я специализируюсь на душевных травмах, вызванных горем, и самоедстве, связанном с чувством вины. Я сам страдаю этими комплексами, потому их и изучаю. Я видел, какими глазами вы смотрели на Рейчел Соландо несколько часов назад. Так смотрит человек, желающий умереть. Ваш босс из главного офиса сказал мне, что из всех агентов в его подчинении у вас больше всего наград. Что вашими боевыми медалями можно было бы набить полную шкатулку.

Тедди просто повел плечом.

– Он сказал, что вы воевали в Арденнах и освобождали Дахау.

В ответ – тот же тест.

– А потом погибает ваша жена. Сколько насилия, по-вашему, способен вынести человек, прежде чем окончательно сломаться?

– Не знаю, док. Сам иногда задаю себе этот вопрос.

Коули придвинулся ближе и положил руку ему на колено.

– Возьмите списочек с фамилиями перед отъездом. О’кей? Я бы хотел через пять лет, сидя на этом месте, не без основания полагать, что где-то там вы живы и здоровы.

Тедди посмотрел на руку, лежащую у него на колене, потом Коули в лицо.

– Я тоже, – тихо сказал он.

13

С Чаком он снова встретился в подвале мужского общежития, где для всех, кто сейчас находился на открытом воздухе, поставили сборные койки. Чтобы сюда попасть, Тедди пришлось идти по разным коридорам, связывавшим корпуса больницы. Его провожал санитар по имени Бен, этакая гора колыхающейся белой плоти. Они миновали четыре запертые двери и три дежурных поста, блуждая по катакомбам, где о бушующем снаружи урагане можно было только догадываться. Эти серые, плохо освещенные переходы неприятно напоминали Тедди коридор из его ночных кошмаров. Может, не столь длинные и без пугающих черных «карманов», но такие же холодные, грифельно-серые.

Он испытывал смущение перед товарищем. Еще никогда приступ мигрени такой силы не случался у него в публичном месте, и воспоминание о том, как его стошнило на пол, заставило его покраснеть. Оказаться беспомощным, как ребенок, которого надо подхватывать на руки.

Но стоило Чаку воскликнуть «Эй, босс!» в другом конце комнаты, и он вдруг понял, до чего же приятно снова быть вместе. Еще на материке он попросил разрешение на то, чтобы вести расследование в одиночку, и получил отказ. Тогда он был раздосадован, но сейчас, после двух дней на острове, после мавзолея и дыхания Рейчел у него на губах и долбаных кошмаров, он не мог не признать: хорошо, что в этой передряге он не один.

Они обменялись рукопожатиями, и, неожиданно вспомнив слова Чака из ночного кошмара – «Я никогда отсюда не уеду», – Тедди испытал такое чувство, будто птица, запертая в его грудной клетке, отчаянно взмахнула крыльями.

– Как дела, босс? – спросил Чак, похлопывая его по плечу.

Он смущенно улыбнулся:

– Лучше. Еще немного покачивает, но в целом нормально.

– Мать честная. – Чак отошел от двух санитаров, смоливших возле несущей балки, и понизил голос: – Я даже испугался, босс. Я уж решил, что у тебя инфаркт или инсульт.

– Обычная мигрень.

– Обычная, – хмыкнул он, еще больше понижая голос, пока они отходили к цементной стене бежевого цвета подальше от посторонних. – Сначала я подумал, что ты устроил маленький театр, чтобы добраться до личных дел.

– Ума не хватило.

Чак глядел на него в упор, глаза заблестели.

– А у меня сразу родилась идея.

– Иди ты.

– Представь себе.

– И что ты сделал?

– Я сказал Коули, что посижу с тобой. Ну и остался. А через какое-то время его позвали, и он ушел из офиса.

– А ты заглянул в личные дела?

Чак кивнул.

– И что ты там нашел?

Чак сразу сник:

– Да ничего особенного. Не смог залезть в его картотеку. Там какой-то особый замок, с которым мне раньше не приходилось иметь дела. А я разбирался с самыми разными замками. Я бы и этот открыл, но остались бы следы. Понимаешь?

– Ты правильно поступил.

– Ну да… – Чак кивнул проходящему мимо санитару, а у Тедди возникло такое сюрреалистическое чувство, будто они стали персонажами какого-то старого фильма с Джеймсом Кэгни, в котором заключенные планируют побег. – А вот к нему в стол я таки залез.

– Что?

– Жуть, да? Можешь мне дать по рукам.

– По рукам? Я дам тебе медаль.

– Не надо медали. Невелики находки, босс. Всего лишь его календарь. Но вот что любопытно: четыре дня – вчера, сегодня, завтра и послезавтра – он отчеркнул их черным фломастером.

– Ураган, – отреагировал Тедди. – Он знал о его приближении.

Чак помотал головой.

– Отчеркнул все четыре дня. Это я к чему? Знаешь, как пишут: «Каникулы на мысе Код». Следишь за мыслью?

– Да.

К ним вразвалочку подошел Трей Вашингтон, мокрый с головы до ног, с дешевой сигарой во рту.

– Что, приставы? Секретничаете тут?

– Само собой, – откликнулся Чак.

– Никак прогулялись? – спросил Тедди.

– Ага. Жесть. Обкладывали здание мешками с песком, заколачивали окна. Здоровых мужиков на хрен с ног сбивает. – Он поднес зажигалку «Зиппо» к потухшей сигаре и обратился к Тедди: – Как сам-то? Говорят, у вас случился приступ.

– Приступ чего?

– Ну, если я стану пересказывать все версии, то нам ночи не хватит.

Тедди улыбнулся:

– У меня бывают мигрени. Серьезные.

– Моя тетка жуть как мучилась. В спальне запрется, свет выключит, шторы опустит, и сутки ее не видно, не слышно.

– Мое ей сочувствие.

Трей пыхнул сигарой.

– Она давно уж покойница, но я ей передам, когда буду молиться. Вообще-то, она была ведьма, хоть и маялась головой. Колошматила нас с братом ореховым прутом почем зря. Бывало, просто так. «За что, тетушка? – спрашиваю. – Я же ничего не натворил». А она: «Значит, собираешься». Ну что тут сделаешь?

Он, кажется, ждал ответа на свой вопрос, поэтому Чак сказал:

– Бежать во все лопатки.

Трей хохотнул, не вынимая сигары изо рта.

– Вот-вот, сэр. В самую точку. – Он вздохнул. – Пойду обсушусь. Увидимся.

– Пока.

Комната заполнялась мужчинами, возвращавшимися с улицы, они стряхивали влагу с черных дождевиков и черных ковбойских шляп, прокашливались, закуривали, передавали друг другу, почти в открытую, фляжки.

Приставы, прислонясь к стене, тихо переговаривались, поглядывая на окружающих.

– Значит, написал на календаре…

– Да.

– Но там не было написано «Каникулы на мысе Код».

– Нет.

– А что было?

– «Пациент 67».

– Всё?

– Всё.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

Он не мог уснуть. Он слышал, как мужики храпят и пыхтят, как они дышат, кто-то с присвистом, а кто-то разговаривал во сне. Один пробормотал: «А чё ты не сказал? Надо было сказать…» Другой пожаловался: «Попкорн застрял в горле». Кто-то лягал простыню, кто-то беспрерывно ворочался, а один даже сел на кровати, посидел немного и снова рухнул на матрас. Наконец вся эта дерготня вошла в более или менее спокойный ритм, чем-то напомнивший Тедди приглушенные звуки гимна.

Звуки снаружи тоже доносились приглушенные, слышно было, как шторм лапами роется в земле и бьется головой о фундамент. Жаль, здесь не было окон, чтобы полюбоваться на невероятные сполохи в небе.

Он думал о словах Коули.

Это уже не вопрос «если», а вопрос «когда».

Склонен ли он к суициду?

Пожалуй. После смерти Долорес не было дня, когда бы он не думал о том, чтобы воссоединиться с ней, а иногда мысленно заходил дальше. Порой ему казалось, что его жизнь – это акт трусости. Какой смысл в том, чтобы покупать продукты, заливать горючее в бензобак «крайслера», бриться, надевать носки, стоять в очередной очереди, выбирать галстук, гладить рубашку, умываться, причесываться, получать по чеку наличность, продлевать лицензию, читать газету, мочиться, есть – одному, всегда одному, – ходить в кино, покупать пластинку, платить по счетам и снова бриться, умываться, засыпать, просыпаться…

…если все это не приближает его к ней?

Он знал, надо перевернуть страницу. Прийти в себя. Оставить прошлое в прошлом. Его редкие друзья и немногочисленная родня твердили ему об этом, и, будь он человеком со стороны, сам сказал бы «другому Тедди»: возьми себя в руки, втяни живот и – вперед.

Но прежде надо убрать Долорес на полку, где она будет собирать пыль, а ему останется жить надеждой, что толстый слой пыли смягчит остроту боли. Отдалит ее образ. И со временем из некогда живой женщины она превратится в мечту о таковой.

Все говорят, забудь ее, ты должен ее забыть, но забыть ради чего? Ради этой паскудной жизни? Как мне выкинуть тебя из головы? Разве у меня это получится, если не получилось до сих пор? Как мне тебя отпустить, спрашиваю я их? Я хочу снова держать тебя, вдыхать твой запах, и, да, признаюсь, хочу, чтобы ты ушла. Прошу, прошу тебя, уйди…

Лучше бы он не принимал эти пилюли. Три часа ночи, а сна ни в одном глазу. А в ушах звучит ее голос со слабым бостонским акцентом, выдающим себя в окончаниях на «er», поэтому Долорес любила его шепотом foreva and eva[11]11
  Правильно: forever and ever – до гробовой доски.


[Закрыть]. Он улыбался в темноте, слыша этот голос, мысленно видя ее зубы и ресницы и этот томный плотоядный взгляд по утрам в воскресенье.

Тот вечер, когда они познакомились в «Кокосовой роще». Духовой оркестр играл со смаком, воздух серебрился от сигаретного дыма. Разодетая публика – моряки и солдаты в парадной форме, гражданские в двубортных костюмах с торчащими из нагрудного кармана треугольничками носовых платков и в цветастых галстуках, фетровые шляпы на столах и, конечно, женщины, женщины. Они пританцовывали даже в дамской комнате. Они порхали от стола к столу, крутились на носочках, прикуривая сигаретку или открывая пудреницу, подлетали к бару и запрокидывали головы, разражаясь смехом, и их шелковистые волосы струились и переливались на свету.

Тедди пришел туда вместе с Фрэнки Гордоном, тоже из разведки, в чине сержанта, и еще несколькими ребятами (через неделю им всем предстояла отправка на фронт), но, увидев ее, он всех бросил на полуслове и пошел на танцпол, где на минуту потерял ее из виду в толпе, которая расступилась, освобождая место для морячка и блондинки в белом платье, тот прокатывал ее через спину, перекидывал через голову, заставляя делать сальто, тут же ловил в воздухе и ставил на пол под аплодисменты публики, а затем в толпе снова мелькнуло ее фиалковое платье.

Красивое платье, и первым делом он обратил внимание на цвет. Но красивых платьев в тот вечер было много, всех не сосчитать, так что дело было не столько в платье, сколько в том, как она его носила. Нервно. Смущенно. То и дело опасливо трогая. Поправляя здесь и там. Прижимая плечики ладонями.

Она его одолжила. Или взяла напрокат. Она никогда раньше не носила такое платье. Оно наводило на нее такой ужас, что она не понимала, почему на нее смотрят – от вожделения или из жалости и сострадания.

Она выпростала большой палец, которым поправляла бретельку от лифчика, и в этот момент поймала на себе взгляд Тедди. Она опустила глаза и вся залилась краской, от горла и выше, но потом снова подняла глаза, и Тедди, выдержав ее взгляд и улыбнувшись ей, подумал: «Я тоже чувствую себя по-дурацки в военном обмундировании». Эту мысль он постарался передать на расстоянии. И видимо, сработало, так как она улыбнулась ему в ответ, и в этой улыбке была скорее благодарность, чем кокетство. Тут-то он и покинул Фрэнки Гордона, разглагольствовавшего о хранилищах для кормов в штате Айова или о чем-то в этом духе, и протиснулся сквозь плотные и потные ряды танцующих, совершенно не представляя, что он ей сейчас скажет. Милое платье? Могу я вас угостить каким-нибудь напитком? У вас красивые глаза?

– Потерялись? – спросила она.

Пришел его черед крутиться на месте. Он глядел на нее сверху вниз. Миниатюрная, сто шестьдесят на каблуках, от силы. Вызывающе красивая. Не правильно красивая, как большинство женщин с их безукоризненными носами и губами и прической. Здесь же было что-то не так – то ли слишком широко расставленные глаза, то ли чересчур крупные для ее личика губы, то ли нетвердый подбородок.

– Немного, – ответил он.

– И кого же вы ищете?

У него сорвалось раньше, чем он успел себя остановить:

– Вас.

У нее расширились глаза, и он заметил маленький изъян, бронзовое пятнышко в левой радужке, а в следующую секунду его охватил ужас: он понял, что все загубил, выставив себя эдаким дамским угодником, лощеным, самоуверенным.

Вас.

Как, черт возьми, это из него выскочило? И чего, черт подери, он хотел этим…

– Гм… – Она сделала паузу.

Ему захотелось бежать без оглядки. Он был больше не в силах выдерживать ее взгляд.

– …по крайней мере, вам не пришлось далеко искать.

Его рот растянулся в глуповатой улыбочке, отразившейся в ее зрачках. Придурок. Олух царя небесного. От счастья он боялся дышать.

– Да, мисс. Это точно.

– Боже мой. – Она немного отстранилась, прижав к груди бокал с мартини, чтобы лучше его рассмотреть.

– Что?

– Вы, наверное, чувствуете себя здесь таким же чужим, как и я, да, солдат?

В такси она уселась на заднем сиденье рядом со своей подругой Линдой Кокс, и когда та наклонилась вперед, чтобы продиктовать водителю адрес, он просунул голову в окно и произнес ее имя:

– Долорес.

– Эдвард, – сказала она.

Он рассмеялся.

– Что такое?

– Ничего.

– Нет. Скажите.

– Меня так никто не называет, кроме матери.

– Ну тогда Тедди?

В ее устах это прозвучало как музыка.

– Да.

– Тедди, – повторила она, как бы пробуя это имя на губах.

– А как ваша фамилия? – только сейчас поинтересовался он.

– Шаналь.

У него вопросительно поднялись брови.

– Я знаю, – сказала она. – Со мной это совсем не вяжется. Звучит претенциозно.

– Я могу вам позвонить?

– Как у вас с цифрами?

Тедди улыбнулся:

– Вообще-то, я…

– Уинтер-Хилл, шесть-четыре-три-четыре-шесть.

Он остался стоять на тротуаре, после того как такси отъехало, и память о ее лице в каких-то сантиметрах от него – через открытое окно, на танцполе – чуть не привела к короткому замыканию в мозгу, едва не стерла в нем эти пять цифр и само ее имя.

Он подумал: так вот, значит, что это такое – полюбить. Никакой логики – он ведь ее совершенно не знал. И тем не менее. Только что он встретил женщину, которую непостижимым образом знал еще до того, как родился. Она была мерилом всего того, о чем он и мечтать не смел.

Долорес. В эти самые минуты она думала о нем в полумраке автомобиля, чувствуя его так же, как он чувствовал ее.

Долорес.

Все, что было ему нужно в этой жизни, обрело имя.

Тедди перевернулся на другой бок, свесил ноги на пол и, пошарив вокруг, нашел блокнот и спички. Осветил страницу с записью, сделанной во время шторма. Он израсходовал четыре спички, прежде чем дал всем цифрам соответствующие буквенные обозначения.

18–1–4–9–5–4–19–1–12–4–23–14–5

R – A–D – I–E – D–S – A–L – D–W – N–E

После этого разгадать шифр не представило большого труда. Еще пара спичек, и он прочел имя раньше, чем пламя подобралось к пальцам:

Эндрю Лэддис.

Уже ощущая жар пламени, он посмотрел на спящего напарника, от которого его отделяли две койки. Надо надеяться, что служебная карьера Чака не пострадает. Тедди возьмет всю вину на себя, и Чак останется в стороне. Такая уж у него планида: что бы ни случилось, он будет выходить сухим из воды.

Тедди успел еще раз бросить взгляд на страницу, прежде чем спичка погасла.

Сегодня, Эндрю, я тебя найду. Пусть я не отдал свою жизнь ради Долорес, но, по крайней мере, это я должен для нее сделать.

Найти тебя.

Найти и убить.

День третий
Пациент 67

14

Два дома за периметром стены – смотрителя и Коули – приняли на себя прямые удары урагана. В доме главврача снесло полкрыши и черепицу разметало по всей территории, словно в назидание каждому. Вперемешку с черепицей валялись дохлые крысы и раскисшие яблоки, заметенные песком. В дом смотрителя больницы через окно, для надежности забитое фанерой, влетело дерево, и его корневище лежало посреди гостиной.

Больничный двор, усеянный ракушками и ветками, был на три-четыре сантиметра затоплен водой. Фундамент самой больницы выглядел так, словно по нему прошлись отбойным молотком. Корпус А остался без четырех окон, отдельные секции гидроизоляции на крыше загнулись и напоминали прическу с валиком в стиле мадам де Помпадур. Из всех коттеджей для врачей от двух остались одни остовы, другие лежали набоку. Общежития для санитаров и медсестер тоже потеряли несколько окон, частично пострадала сантехника. А вот корпус В буря обошла стороной. Куда ни бросишь взгляд, в небо копьями ощетинились деревья со срезанными макушками.

Неподвижный воздух угрюмо сгустился. Ливень сменился тоскливой моросью. На отмели остались дохлые рыбы. Одинокая камбала еще дышала и пошевеливала плавниками, озираясь на море печальным выпученным глазом.

Выйдя поутру наружу, Тедди и Чак наблюдали за тем, как Макферсон с охранником ставили на колеса перевернутый джип. Завестись им удалось только с пятой попытки, после чего джип с ревом выехал за ворота и через минуту полез на холм за больницей, беря курс на корпус С.

Коули, выйдя во двор, остановился, чтобы поднять кусок снесенной крыши собственного дома, повертел в руке и бросил на подтопленную землю. Его взгляд дважды скользнул мимо приставов, прежде чем он их узнал в белой униформе санитаров, черных дождевиках и черных ковбойских шляпах. Он послал им ироническую улыбку и, кажется, собирался подойти, когда из здания больницы выбежал врач со стетоскопом вокруг шеи и бросился к нему со всех ног.

– Резервный отказал. Завести не удается. У нас двое в критическом состоянии. Они умрут, Джон.

– Где Гарри?

– Пытается перезарядить, но все без толку. С резервным глухо.

– Я понял. Пойдемте.

Они направились в здание больницы.

– У них отказал резервный генератор? – уточнил Тедди.

– Такой ураган, что ты хочешь, – сказал Чак.

– Ты где-нибудь видишь свет?

Чак обвел взглядом окна:

– Не-а.

– Думаешь, вся энергосистема отказала?

– Вполне возможно.

– То есть и ограждение.

Чак поднял подплывшее к его ногам яблоко, развернул корпус и с резким выпадом вперед швырнул его в стену.

– Очко! – Только после этого он повернулся к напарнику. – И ограждение, да.

– А значит, и электронные замки. Двери. Ворота.

– Господи, спаси и сохрани. – Он поднял еще одно яблоко, подбросил и поймал у себя за спиной. – Ты никак собрался проникнуть в форт?

Тедди запрокинул лицо, подставляя его под дождик.

– Самое время.

Во двор, взбивая колесами воду, въехал джип, а в нем смотритель больницы и трое охранников. Заметив двух бездельников посреди двора, смотритель изобразил на лице недовольную гримасу. Очевидно, как и Коули, он принял их за санитаров и возмутился, что у них в руках нет граблей или насоса. Впрочем, он промчался мимо, выставив вперед голову и спеша навстречу более важным делам. Тедди поймал себя на мысли, что до сих пор еще ни разу не слышал его голоса. Интересно, голос у него такой же черный, как волосы, или бледный, как кожа?

– Тогда уж прямо сейчас, – сказал Чак. – Пока ситуация не изменилась.

Тедди зашагал к воротам. Чак его нагнал.

– Я бы свистнул, да во рту пересохло.

– Страшновато? – поинтересовался Тедди.

– Не то слово, босс. – Он запустил в стену очередным яблоком.

В воротах стоял охранник с лицом подростка и глазами садиста.

– Все санитары должны докладывать мистеру Уиллису в администрации. Вам, парни, на уборку территории.

Чак и Тедди посмотрели друг на друга – вылитые санитары.

– Бенедикт[12]12
  Яйца-пашот на английском маффине с маслом и канадским беконом под голландским соусом.


[Закрыть], – сказал Чак.

Тедди кивнул:

– Ага. А тебе что на ланч?

– Рубен[13]13
  Сэндвич из ржаного хлеба, сыра, солонины и кислой капусты.


[Закрыть] тонкой нарезки.

Тедди показал охраннику свой беджик:

– Наше обмундирование еще не вернулось из прачечной.

Охранник изучил беджик и молча поднял глаза на Чака. Тот, вздохнув, достал бумажник и раскрыл его перед самым носом у охранника.

– Какие у вас дела за периметром? – спросил охранник. – Пропавшая пациентка нашлась.

Любое объяснение, решил Тедди, только ослабит их позиции и даст этой вонючке почувствовать свою власть. Во время военных действий у него в роте было много таких вонючек. Большинство из них не вернулось домой, и, по мнению Тедди, вряд ли это обстоятельство кого-то особенно расстроило. Законченные придурки, до них не достучишься, их ничему не научишь. Зато такого можно задвинуть, если ты вовремя осознал, что он понимает только силу.

Тедди подошел вплотную к парню, сверля его взглядом и улыбаясь уголками рта, и добился своего: они смотрели друг на друга, глаза в глаза.

– Мы решили пройтись, – сказал Тедди.

– У вас нет полномочий.

– Еще как есть. – Тедди придвинулся так, что охраннику теперь пришлось смотреть снизу вверх. Он чувствовал на своем лице дыхание парня. – Мы федеральные приставы, а это федеральное учреждение. Считай, что нас уполномочил сам Господь Бог. Мы не должны перед тобой отчитываться. Мы не должны тебе ничего объяснять. Мы можем прострелить твой член, малыш, и ни один суд в этой стране даже не примет это дело к рассмотрению. – Он придвинулся еще на пару сантиметров. – Так что открывай долбаные ворота.

Паренек усилием воли выдержал его взгляд. Сглотнул. Попробовал придать собственному взгляду больше жесткости.

– Повторяю: открывай эти…

– О’кей.

– Не слышу?

– Да, сэр.

Тедди еще секунду-другую посверлил его убийственным взглядом, потом шумно выдохнул через ноздри.

– Вот и хорошо, сынок. Ать-два!

– Ать-два! – на автомате повторил паренек, и кадык у него подпрыгнул.

Он повернул ключ в замке и распахнул ворота. Тедди прошел через них не оглядываясь.

Они свернули направо и прошли немного вдоль стены, прежде чем Чак заговорил:

– С этим «ать-два» симпатично получилось.

Тедди встретился с ним взглядом.

– Мне тоже понравилось.

– В армии ты небось никому спуску не давал.

– Батальонный сержант, под моей командой два десятка юнцов, половина из которых полегли, так и не познав женщину. Словечками вроде «симпатично» уважение у солдат не завоюешь. Тут надо рявкнуть, чтобы они усрались от страха.

– Так точно, сержант. – Чак лихо отдал ему честь. – Хоть у них и отказала энергосистема, но проникнуть в укрепленный форт – это тебе не хухры-мухры.

– Я в курсе.

– Есть идеи?

– Пока нет.

– А вдруг у них там ров с водой? Вот будет сюрприз.

– Или бочки с кипящим маслом на зубчатых стенах.

– Лучники. Если на стенах стоят лучники, Тедди…

– А мы без кольчуги.

Они переступили через поваленное дерево, под ногами было топко и скользко от мокрых листьев. Сквозь поредевшую растительность они видели форт, его мощные серые стены, а также борозды, оставленные колесами джипов, которые сновали туда-сюда все утро.

– Этот охранник был не так уж далек от истины, – заметил Чак.

– А именно?

– После того как Рейчел нашлась, наши полномочия здесь, можно сказать, закончились. Если нас застукают, босс, разумного объяснения у нас не найдется.

Вид этого бурелома отзывался в мозгу Тедди зеленым пожаром. Он испытывал усталость, в голове легкий туман. Четырехчасовой сон под наркотиком, да к тому же сопровождавшийся кошмарами, явно его не освежил. Мелкий дождик тихо барабанил по тулье, собирался на полях шляпы. Мозг гудел, хотя и слабо, но беспрерывно. Если бы сегодня пришел паром, что вряд ли, он бы, пожалуй, не слушая доводов рассудка, прыгнул на борт и был таков. В гробу он видел эту скалу, окруженную водой. Но вернуться без результатов, будь то собранные факты для сенатора Херли или свидетельство о смерти Лэддиса, значило бы провалить задание. И тогда, помимо склонности к самоубийству, его еще будет тяготить чувство вины за то, что он не сумел исправить ситуацию.

Тедди открыл блокнот.

– Эти каменные пирамидки, которые Рейчел оставила на берегу. Вот раскрытый шифр.

Он протянул Чаку блокнот. Тот поднес его к груди и закрыл ладонью от дождя.

– Значит, он здесь.

– Здесь.

– Пациент номер шестьдесят семь?

– Он самый.

Тедди остановился рядом с обнажившейся породой посреди раскисшего склона.

– Чак, ты можешь вернуться. Тебе незачем впутываться в это дело.

Чак посмотрел на него и захлопнул блокнот, коснувшись руки своего напарника.

– Мы федеральные приставы, Тедди. А что делают приставы?

Тедди улыбнулся:

– Мы входим в двери.

– Первыми, – уточнил Чак. – Мы входим в двери первыми. Мы не дожидаемся, пока отъевшиеся городские копы обеспечат нам тылы. Мы рывком открываем гребаную дверь.

– Точно.

– Стало быть, вопрос снят. – Чак вернул ему блокнот, и они двинулись дальше в сторону форта.

Им хватило беглого взгляда на него вблизи, когда их от форта отделяли лишь полоса деревьев и небольшая поляна, чтобы Чак сформулировал то, о чем они подумали одновременно:

– Это жопа.

Целые секции ограждения из переплетенных металлических колец, вырванные из земли, разметало по земле, остальные же повисли в разной стадии ненужности.

Зато по всему периметру расхаживали вооруженные охранники. Некоторые периодически объезжали территорию на джипах. Команда санитаров собирала во дворе обломки, еще одна группа занялась мощным деревом, упавшим прямо на стену. Рва они не обнаружили, зато попасть в форт можно было только через маленькую дверь, обитую красным кованым железом. Охранники на бастионах стояли с винтовками наперевес. Маленькие оконца форта зарешечены. Ни одного пациента, в оковах или без, не наблюдалось. Только охранники и примерно столько же санитаров.

Вот двое охранников на крыше отошли в сторону, уступая место дюжим ребятам в белой форме, те подошли к скату и крикнули товарищам внизу, чтобы те очистили пространство. Затем они сдвинули макушку дерева ближе к краю и принялись ее раскачивать, а когда раскачали, все разом стали толкать, макушка подалась еще на пару футов, и вот дерево с треском обрушилось вниз под общие крики. Дюжие ребята снова подошли к скату, чтобы воочию убедиться, что дело сделано, а дальше, само собой, последовали звонкие шлепки вскинутых ладоней и похлопывания по плечу.

– Там где-то должен быть трубопровод для сброса воды или отходов в море, – сказал Чак. – Вдруг через него можно проникнуть внутрь?

Тедди покачал головой:

– Зачем усложнять? Войдем как положено.

– А-а. Наподобие того, как Рейчел выскользнула из корпуса В? Я понял. Примем немного порошка, который сделает нас невидимыми. Отличная мысль.

Видя озабоченное лицо напарника, Тедди тронул воротник своего дождевика.

– Мы одеты не как приставы, Чак. Догоняешь?

Чак снова окинул взглядом санитаров, работающих по периметру, заметил, как еще один вышел через железную дверь с дымящейся, невзирая на морось, кружкой кофе, и сказал:

– Аминь, дружище.

Они шли по дороге к форту, дымя сигаретами и болтая о пустяках. Выйдя на поляну, они столкнулись с охранником. Его винтовка лениво смотрела дулом в землю.

– Нас сюда послали, – сказал Тедди. – Вроде как дерево упало на крышу.

Охранник бросил взгляд назад через плечо.

– Фигня. С этим уже управились.

– Здорово, – отреагировал Чак, и они было повернули назад.

– Эй, парень, – окликнул его охранник. – Там работы невпроворот.

Они развернулись.

– На стене уже человек тридцать вкалывают, – сказал Тедди.

– Внутри тоже бардак что надо. Стены, конечно, устояли, но что такое ураган, не мне вам объяснять.

– Само собой, – подтвердил Тедди.

– Буквенный код не напомнишь? – обратился Чак к привалившемуся к стене охраннику.

Тот сделал движение большим пальцем, железная дверь открылась, и они, пройдя внутрь, оказались в вестибюле.

– Не хочу показаться неблагодарным, – сказал Чак, – но все получилось слишком уж легко.

– Не стоит много рассуждать. Бывает еще везение.

Дверь за ними закрылась.

– Везение? – Голос Чака слегка дрожал. – Теперь это так называется?

– Теперь это так называется.

Первое, что ударило в нос Тедди, – это запах. Запах промышленной дезинфекции, призванной забить смердящий букет из рвоты, фекалий, пота и главным образом мочи.

Затем откуда-то издалека, с верхних этажей, донесся шум: топот ног, крики, отлетавшие гулким эхом от толстых стен и повисавшие в сыром воздухе, внезапные взвизги, пронзающие уши и постепенно сходящие на нет, назойливый неумолчный гул, производимый несколькими одновременно звучащими голосами.

Кто-то завопил:

– Ты не имеешь права! Слышишь? Ты не имеешь права, пидорас! Убирайся… – Дальнейшие слова прозвучали неразборчиво.

Где-то над ними, над пролетом каменной лестницы, мужчина пел «Сто бутылок пива на стене». Он закончил куплет про семьдесят седьмую бутылку и затянул про семьдесят шестую.

На карточном столе стояли две канистры с кофе, стопки бумажных стаканов и несколько бутылок молока. За другим карточным столом, у подножия лестницы, сидел охранник, встретивший их улыбкой.

– Первый раз здесь?

Тедди уставился на него, а тем временем прежние звуки сменились новыми, и эта какофония терзала слух, обрушиваясь со всех сторон.

– Ага. Слыхал разное, но…

– Привыкнешь. Человек ко всему привыкает.

– Это точно.

– Если вы, ребята, не работаете на крыше, можете повесить плащи и шляпы там. – Охранник показал на комнатку у него за спиной.

– Нам сказали на крышу, – уточнил Тедди.

– Кому вы так насолили? Тогда по лестнице. – Он показал пальцем наверх. – Вообще-то, психов мы приковали к койкам, но кое-кто еще бегает. Если такого увидите, крикните, ладно? Главное, не пытайтесь его сами обездвижить. Тут вам не А. Эти сукины дети сделают из вас отбивные, ясно?

– Ясно.

Они начали подниматься по лестнице, и тут их окликнул охранник:

– Постойте-ка.

Они остановились и посмотрели вниз.

Он, улыбаясь, показывал на них указующим перстом.

Они ждали.

– А я, ребята, вас узнал, – почти пропел он.

Они оба молчали.

– Узнал, – повторил охранник.

– Да? – с трудом выдавил из себя Тедди.

– Да. Это вы застряли на инструктаже. Из-за этого долбаного дождя. – Он захохотал и хлопнул другой рукой по столешнице.

– Точно, – сказал Чак. – Ха-ха.

– Вот тебе и ха!

Тедди в свою очередь наставил на него указательный палец:

– Как ты нас, приятель. В тютельку.

Они снова двинулись наверх, а им вдогонку полетел идиотский смех.

На первой площадке остановились. Перед ними огромный зал с арочным потолком из кованой меди, темный пол навощен до зеркального блеска. Тедди подумал, что если бы он швырнул через весь зал бейсбольный мяч или одно из яблок, которыми жонглировал Чак, то до противоположной стены, пожалуй, не добросил бы. Дверь в зал была открыта нараспашку, и, когда они вошли, у Тедди кошки заскребли на сердце, так это пустое пространство напомнило ему огромный мраморный зал из недавнего сна, где Лэддис предлагал ему выпить, а Рейчел убивала своих детей. Это не была его копия – в том, из ночного кошмара, были высокие окна с плотными шторами, и потоки света, и паркетный пол, и массивные канделябры, но сходство все равно разительное.

Тут его похлопали по плечу. На шее у него выступили капельки пота.

– Могу еще раз повторить, – шепотом сказал Чак со слабой улыбкой, – слишком уж легко. Где охранник? Почему дверь нараспашку?