Текст книги "Остров проклятых"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Я была членом медперсонала, – сказала она. – Сразу после войны.

– Вы были медсестрой?

Она поглядела на него сквозь костер.

– Я была врачом, пристав. Первая женщина-врач в госпитале «Драммонд» в Делавэре. Первая женщина-врач в «Эшклифе». Перед вами, сэр, настоящий первопроходец.

Или бредящая душевнобольная, подумал Тедди.

Он поймал на себе ее взгляд, в котором сквозили доброта, усталость и понимание.

– Вы думаете, что я сумасшедшая, – сказала она.

– Нет.

– Что еще можно думать о женщине, прячущейся в пещере?

– Я подумал, что на это, вероятно, есть причина.

Она грустно улыбнулась и покачала головой:

– Я не сумасшедшая. Нет. Хотя разве сумасшедший скажет что-нибудь другое? Вот вам кафкианство в чистом виде. Если ты не сумасшедший, но тебя объявили таковым, то все твои протесты только укрепят их в этом мнении. Понимаете, о чем я?

– Ну, в общем…

– Представьте это в виде силлогизма. Теза: «Сумасшедшие отрицают, что они сумасшедшие». Следите за логикой?

– Да, – сказал Тедди.

– Антитеза: «Боб отрицает, что он сумасшедший». И синтез: «Следовательно, Боб сумасшедший». – Она положила скальпель на землю рядом с собой и поворошила костер палкой. – Если тебя все считают сумасшедшей, то любые твои действия, которые в других обстоятельствах сработали бы в твою пользу, в реальности укладываются в рамки действий безумца. Твои разумные протесты квалифицируются как отрицание очевидного. Твои обоснованные страхи рассматривают как паранойю. Твой инстинкт выживания награждается ярлыком защитный механизм. Ситуация заведомо проигрышная. По сути, это смертный приговор. Однажды сюда попав, ты остаешься здесь навсегда. Из корпуса С назад ходу нет. Никому. Нет, кто-то, конечно, вышел, не спорю, но только после хирургического вмешательства. Операции на мозге. Вжик – скальпелем в глаз. Самое настоящее варварство, в голове не укладывается, о чем я им прямо говорила. Я с ними боролась. Я писала письма. Они могли меня просто убрать, правильно? Уволить или освободить от занимаемой должности, чтобы я, например, преподавала или даже занималась лечебной практикой в каком-нибудь другом штате, но их это не устраивало. Они не могли допустить, чтобы я уехала, исключено. Нет, нет и нет.

Во время своего монолога она все больше и больше отдавалась эмоциям, при этом тыча палкой в костер и обращаясь не столько к Тедди, сколько к собственным коленям.

– Вы правда были доктором? – спросил Тедди.

– Да, правда. – Она подняла на него взгляд. – Собственно, была и есть. Я работала здесь вместе с другими врачами. А потом я начала задавать вопросы о крупных партиях барбитурата и опиумных галлюциногенов. Стала недоумевать – к сожалению, вслух – по поводу хирургических операций, носящих экспериментальный, мягко говоря, характер.

– Чем они здесь занимаются?

Она поджала губы и одновременно скривила рот в подобии улыбки.

– А вы не догадываетесь?

– Я знаю, что они нарушают Нюрнбергский кодекс.

– Нарушают? Они вытерли об него ноги.

– Я знаю, что здесь применяют радикальные методы лечения.

– Радикальные – да. Лечения – нет. Здесь, пристав, никого не лечат. Вам известно, кто финансирует эту больницу?

Тедди кивнул:

– КРАД.

– И всякие «левые» фонды, – добавила она. – Денежки сюда текут рекой. А теперь задайте себе вопрос: откуда в теле возникает боль?

– Зависит от того, какое место поранено.

– Нет. – Она категорически покачала головой. – Плоть тут ни при чем. Мозг посылает сигналы через нервную систему. Мозг контролирует боль. Он контролирует страх. Сон. Сочувствие. Голод. Все, что мы ассоциируем с сердцем или душой или нервной системой, на самом деле контролируется мозгом. Абсолютно все.

– О’кей…

Ее глаза блестели в отсветах костра.

– А если установить над ним контроль?

– Над мозгом?

Она кивнула.

– Создать человека, которому не нужен сон, который не испытывает боли. Любви. Симпатии. Человека, которого бесполезно допрашивать, потому что вся информация в его мозгу стерта. – Она поворошила горящие ветки и снова подняла на него глаза. – Пристав, здесь создают роботов. Чтобы они возвращались в большой мир и выполняли работу как роботы.

– Но такими возможностями, такими научными знаниями…

– Овладеют еще нескоро, да, – согласилась она. – Этот процесс растянется на десятилетия. Они начали с того же, с чего начали Советы. Промывание мозгов. Эксперименты по созданию экстремальных условий. Так нацисты подвергали евреев испытанию предельной жарой и холодом, чтобы потом применить к солдатам рейха эти навыки выживания. Неужели, пристав, вы не понимаете? Через пятьдесят лет сведущие люди оглянутся назад и скажут: «Вот, – она ткнула пальцем в земляной пол, – вот где все это начиналось. Нацисты использовали евреев. Советы использовали узников Гулага. А здесь, в Америке, мы использовали пациентов на острове Проклятых».

Тедди ничего не сказал ей на это. Слова не приходили в голову. Она перевела взгляд на пламя.

– Они не могут вас отпустить. Вы же понимаете?

– Я федеральный пристав. Как они меня остановят?

Она встретила это заявление широкой улыбкой и аплодисментами.

– Я была видным психиатром из уважаемой семьи. Когда-то мне казалось, что это гарантирует неприкосновенность. Не хочется вас расстраивать, но – увы. Позвольте вас спросить, у вас в прошлом были психологические травмы?

– У кого их не было?

– Разумеется. Но это не абстрактный разговор о людях вообще. Мы говорим о конкретных вещах. О вас. У вас есть душевные слабости, которые они могли бы против вас использовать? Были ли в вашей прошлой жизни эпизоды, которые можно рассматривать как факторы, предопределившие потерю рассудка? Так что, когда вас поместят сюда, а они это сделают, ваши друзья и коллеги скажут: «Ну конечно. Он сломался. Окончательно. Да и кто бы на его месте не сломался? Это все война. И потеря матери». Или кого вы там потеряли. Ну и?

– Такое можно сказать о ком угодно, – возразил Тедди.

– То-то и оно. Вы еще не поняли? Да, такое можно сказать о ком угодно, но они это скажут о вас. Как у вас с головой?

– С головой?

Она пожевала нижнюю губу и пару раз кивнула.

– Да, с котелком. Как он? Видели странные сны в последнее время?

– Было дело.

– Головные боли?

– Я подвержен мигреням.

– Господи. Вы шутите?

– Нет.

– Вы принимали здесь какие-нибудь таблетки, хотя бы аспирин?

– Да.

– Чувствуете себя не в своей тарелке? Будто это не совсем вы? Ничего страшного, успокаиваете вы себя, просто мне малость не по себе. Вот и соображаю туговато. Но у вас нелады со сном, сами сказали. Непривычная койка, непонятная среда, да еще ураган в придачу. Так вы себе объясняете свое состояние. Да?

Тедди кивнул.

– Вы наверняка ели в здешнем кафетерии. Пили там кофе. По крайней мере, успокойте меня, что вы курили собственные сигареты.

– Моего партнера, – признался Тедди.

– А у доктора или санитара не стреляли?

В кармане рубашки у него лежали сигареты, выигранные в покер. Он вспомнил, как выкурил в день приезда сигарету Коули, и еще подумал тогда, что такой сладкий табак попался ему в первый раз.

Она прочла ответ по его лицу.

– Обычно для того, чтобы нейролептический наркотик проявил себя в крови, требуется от трех до четырех дней. А до этого времени больной практически не замечает никакого эффекта. Иногда случаются приступы, которые легко спутать с мигренью, особенно если она периодически повторяется. Но вообще приступы – явление редкое. Обычно единственное, на что обращает внимание больной…

– Хватит называть меня больным.

– …это на сны, они становятся все ярче и длятся все дольше, они нанизываются друг на друга, выстраиваются в цепочки и превращаются в этакий роман сродни фантазиям Пикассо. Еще один заметный эффект – больной начинает чувствовать себя немного как в тумане. Мысли становятся несколько бессвязными. Но ведь это можно всегда списать на расстройство сна и всякие кошмары, правильно? Нет, пристав, я не называю вас «больным». Пока. Это просто фигура речи.

– Если впредь я буду избегать местной пищи, сигарет, кофе и таблеток, о каком ущербе на данный момент можно говорить?

Она убрала волосы с лица и закрутила их в узел на затылке.

– Боюсь, что весьма серьезном.

– Предположим, до завтра я не смогу уехать с этого острова, а наркотики начнут действовать. Как я это пойму?

– Самые очевидные индикаторы – сухость во рту в сочетании, как это ни парадоксально, с обильным слюноотделением, ну и конечно, тремор. Вы заметите легкую дрожь. Она начнется там, где сустав большого пальца соединяется с запястьем, потом захватит палец и наконец овладеет всей кистью.

Овладеет.

– Что еще? – спросил Тедди.

– Особая чувствительность к свету, боли в левом полушарии мозга, «застревание» слов. Вы начнете заикаться.

До его слуха донеслись звуки океанского прибоя, разбивающегося о скалы.

– Что происходит на маяке?

Она обняла себя за плечи и подалась к огню.

– Операции.

– Операции? Их можно делать в больнице.

– Операции на мозге.

– Их тоже удобнее делать в больнице.

Она смотрела на языки пламени.

– Экспериментальная хирургия. Не «давайте-вскроем-и-устраним-проблему», а «давайте-удалим-и-посмотрим-что-будет». Незаконные операции, пристав. Так сказать, привет нацистам. – Она улыбнулась ему. – Именно там они плодят своих призраков.

– Кто об этом знает? На острове, я имею в виду.

– О маяке?

– Да.

– Все.

– Ну уж. Санитары, сестры?

Она выдержала его взгляд сквозь пламя костра, и ее глаза были чистыми, ясными.

– Все, – повторила она.

Сам он не помнил, как отключился, но видимо, все-таки уснул, потому что она трясла его за плечо.

– Вы должны уходить, – говорила она. – Они считают меня мертвой. Думают, что я утонула. Если они, разыскивая вас, забредут сюда, то мне конец. Я прошу прощения, но вы должны идти.

Он поднялся и протер глаза.

– Там, – она показала наверх, – проходит дорога. Немного восточнее этого утеса. Потом поворачивает на запад. Примерно через час пути она выведет вас к особняку бывшего командующего войсками.

– Вы ведь Рейчел Соландо? – спросил он ее. – Я знаю, та, которую мне раньше показали, была самозванкой.

– Почему вы так решили?

Кончики пальцев. Вчера перед сном он их разглядывал. Когда утром проснулся, они уже были чистыми. Обувная вакса, подумал он сначала, но потом вспомнил, как он к ней прикоснулся…

– Она выкрасила волосы. Перед самой встречей со мной.

– Вы должны уходить. – Она мягко подтолкнула его к выходу.

– А если я захочу вернуться? – сказал он.

– Вы меня здесь не застанете. Я постоянно перемещаюсь. Каждую ночь на новом месте.

– Но я бы мог забрать вас, увезти отсюда.

Она печально улыбнулась и откинула пряди с висков.

– Вы не услышали, что я вам сказала.

– Услышал.

– Вы отсюда никогда не уедете. Вы пополнили наши ряды. – Она тронула его за плечо и еще раз подтолкнула к выходу из пещеры.

Тедди остановился на пороге, обернулся.

– У меня есть друг. Сегодня вечером мы были вместе, а потом потерялись. Вы его, случайно, не видели?

В ответ все та же печальная улыбка.

– Пристав, у вас здесь нет друзей.

18

К тому времени, когда он добрался до дома Коули, он уже с трудом передвигал ноги.

Обойдя особняк сзади, он вышел на дорогу, которая вела к главным воротам, с таким ощущением, будто все расстояния успели с утра учетвериться, и тут рядом с ним, возникнув из темноты, вдруг оказался мужчина и взял его под руку со словами:

– А мы тут уже гадали, когда ж вы наконец объявитесь.

Смотритель больницы.

Кожа белая, как свечной воск, гладкая, как отлакированная, и будто слегка прозрачная. Холеные ногти такой длины, что вот-вот начнут загибаться, и тоже белые, как кожа. Но вот отчего действительно делалось не по себе, так это от его глаз: шелковисто-голубоватые, глядящие на мир с детским удивлением.

– Рад наконец-то с вами познакомиться, смотритель. Как поживаете?

– Тип-топ, – последовал ответ. – А вы?

– Лучше не бывает.

Тедди почувствовал, как его руку стиснули чуть повыше локтя.

– Приятно слышать. Мы решили прогуляться?

– Так как пациентка нашлась, я подумал, отчего бы не осмотреть остров.

– Надеюсь, получили удовольствие.

– О да.

– Прекрасно. Познакомились с нашими старожилками?

Тедди напрягся, подбирая слова. Голова отчаянно гудела, ноги едва держали.

– Да… крысы.

Смотритель похлопал его по спине:

– Крысы, ну конечно! В них есть что-то царское, вы не находите?

Тедди посмотрел ему в глаза:

– Крысы – они и есть крысы.

– Вредители, ну да. Я понимаю. Но то, как они сидят на задних лапах и смотрят на вас немигающим взглядом с безопасного расстояния или как они юркают в щель быстрее, чем вы успеваете моргнуть… – Он задрал голову к звездам. – Может быть, «царский» – не совсем то слово. А как вам «сноровистые»? Удивительно сноровистые существа.

Когда они достигли главных ворот, он, не выпуская локтя Тедди, развернулся вместе с ним, и впереди возник особняк Коули, а за ним морская гладь.

– Как вам последний дар Божий?

– Простите? – переспросил Тедди, заглянув в глаза своего спутника и обнаружив вдруг порок в этих кристально чистых глазах.

– Дар Божий, – повторил тот и широким жестом обвел раскуроченную ураганом землю. – Выплеск ярости. Когда я спустился на первый этаж у себя дома, это дерево, рухнувшее прямо в гостиную, тянулось ко мне, как Господня десница. Не буквально, конечно. В переносном смысле. Бог любит насилие. Вы ведь должны это понимать?

– Нет, – возразил Тедди. – Не понимаю.

Смотритель, пройдя несколько шагов, обернулся.

– Иначе откуда на земле столько насилия? Оно сидит в нас и рвется наружу. Оно дается нам естественнее, чем дыхание. Мы воюем. Мы приносим жертвы. Мы мародерствуем и истязаем наших братьев. Мы заваливаем поля смердящими трупами. А зачем? Чтобы показать Ему, что мы усвоили Его урок.

Тедди заметил, как он поглаживает переплет книжицы, прижатой к животу. Он улыбнулся, обнажив желтые зубы:

– Господь дал нам землетрясения, ураганы, торнадо. Он дал нам вулканы, извергающие на наши головы огонь и серу. Океаны, пожирающие наши корабли. Вообще природу, этого улыбающегося убийцу. Он дал нам болезни, чтобы на смертном одре мы окончательно осознали: все отверстия в человеческом теле существуют только для того, чтобы через них уходила жизнь. Он дал нам вожделение, и ярость, и жадность, и грязные мысли, дабы мы совершали насилие во славу Его. Что может быть чище бури, которую мы только что пережили? Моральных устоев не существует. Только одно – сумеет ли мое насилие победить ваше?

– Я не уверен, что… – начал Тедди.

– Сумеет?

– Что?

– Мое насилие победить ваше?

– Я не сторонник насилия, – сказал Тедди.

Смотритель сплюнул на землю в сантиметрах от их ботинок.

– Ты тот еще насильник. Уж я-то знаю, потому что сам такой. Не ставь себя в неловкое положение, сынок, отрицая то, что у тебя в крови. И меня не ставь. Если мы сейчас отбросим общественные условности и я окажусь единственной преградой между тобой и пищей, ты размозжишь мне голову камнем и вонзишь зубы в филейную часть. – Он придвинулся вплотную. – Если я сейчас захочу выгрызть твой правый глаз, ты меня остановишь?

В его по-детски голубых глазах вспыхнул огонек. Тедди представил себе, как его черное сердце бьется в грудной клетке.

– А вы попробуйте, – предложил Тедди.

– Достойный ответ, – прошептал смотритель.

Тедди пытался обрести почву под ногами, чувствуя прилив крови.

– Так и надо. – Все тот же горячечный шепоток. – «Сроднился я с моими кандалами».

– Что-что? – Тедди тоже перешел на шепот. В теле возникли странные вибрации.

– Байрон, – прозвучал ответ. – Эту строчку ты запомнишь, не сомневаюсь.

Тедди ухмыльнулся, а его сопровождающий отступил на шаг.

– Похоже, вы тут ломаете все каноны, смотритель.

В ответ такая же ухмылочка.

– Он относится к этому спокойно.

– К чему?

– К тебе. К твоей маленькой игре. Он находит ее достаточно безобидной. Но я так не считаю.

– Не считаете?

– Нет. – Смотритель отошел на пару шагов, скрестил руки за спиной, так что книжица оказалась прижатой к копчику, потом развернулся и, широко, по-военному, расставив ноги, уставился на собеседника.

– Ты сказал, что решил прогуляться, но меня не проведешь. Я тебя насквозь вижу.

– Мы только что познакомились, – напомнил ему Тедди.

Смотритель покачал головой:

– Мы птицы одного полета и давно знакомы. Я знаю тебя как облупленного. В твоих глазах я вижу тоску. – Он выпятил губы и поглядел на свои ботинки. – Это я как-нибудь переживу, хотя в мужчине она вызывает жалость. Переживу, потому что она мне ничем не угрожает. Но ты опасен.

– Каждый имеет право на свое мнение, – сказал Тедди.

Смотритель потемнел лицом.

– Ничего подобного. Мужчины – народ темный. Едят, пьют, испускают газы, прелюбодействуют и плодятся. Последнее особенно прискорбно, ибо мир был бы намного лучше, будь нас меньше. Кого мы плодим? Даунов, уличных подонков, психов, аморальных уродов. Вот кем мы наводняем землю. На юге сейчас пытаются приструнить своих ниггеров, но вот что я тебе скажу. Бывал я на юге, все они ниггеры. Белые ниггеры, черные ниггеры, женщины-ниггеры. Они там повсюду, и толку от них не больше, чем от двуногих собак. Собака, по крайней мере, может по запаху взять след. И ты тоже ниггер, сынок. Ты сделан из плохого теста. Я сразу это чую. По запаху.

Его голос странным образом зазвучал в высоком регистре, почти как женский.

– Что ж, завтра утром я перестану доставлять вам беспокойство, – сказал Тедди.

Смотритель улыбнулся:

– Надеюсь, сынок.

– Я освобожу вас и этот остров от своего присутствия.

Смотритель сделал два шага к нему, и с его губ сползла улыбка. Он приблизил свое лицо и посмотрел на Тедди глазами как у новорожденного ребенка.

– Никуда ты, сынок, не уедешь.

– Вот тут я готов с вами поспорить.

– Спорь себе на здоровье. – Смотритель обнюхал воздух рядом с лицом Тедди – слева, справа.

– Что-то унюхали? – поинтересовался пристав.

– Ммм. – Тот немного отстранился. – Чую запашок страха, сынок.

– Тогда вам, наверно, следует принять душ. Смыть с себя эту гадость.

Оба помолчали, а затем смотритель сказал:

– Вспомни про кандалы, ниггер. Это твои лучшие друзья. Я буду с нетерпением ждать нашего последнего танца. Ах, какое это будет кровопускание.

Он повернулся и зашагал по дороге к дому.

В мужском общежитии было пусто. Ни одной живой души. Тедди поднялся в свою комнату, повесил дождевик в стенном шкафу и осмотрелся в поисках каких-либо признаков того, что Чак вернулся. Не нашел.

Он хотел было сесть на кровать, но понял, что сразу вырубится и проспит до утра, поэтому отправился в ванную, там плеснул в лицо холодной водой и прошелся мокрой расческой по своему «ежику». Ощущения такие, будто с костей содрали мясо, а кровь превратилась в солод. Запавшие глаза обведены красными кругами, кожа посерела. Он бросил в лицо еще несколько пригоршней холодной воды, а затем вытерся и вышел наружу.

Никого.

Теплело, воздух сделался влажным и клейким, загомонили сверчки и цикады. Обходя территорию, Тедди думал о том, что, может, Чак все-таки его опередил и сейчас точно так же бродит по окрестностям в надежде с ним столкнуться.

Если не считать того, что в воротах маячил охранник, а в окнах горел свет, жизнь вымерла. Он дошел до больницы, поднялся по ступенькам и потянул на себя дверь. Заперто. Он услышал скрип петель и, оглянувшись, увидел, что охранник вышел к своему товарищу и ворота за ним закрылись. Тедди развернулся на месте, шоркнув подошвами по бетонной площадке.

Он присел на ступеньку. Вот тебе и Нойс с его пророчеством. Ты остался один как перст. Запертый в этой мышеловке. Хотя вроде бы не под наблюдением.

Он обошел здание больницы и с облегчением вздохнул, увидев сидящего на заднем крыльце санитара с зажженной сигареткой. Это был худой поджарый чернокожий паренек. Он поднял взгляд на Тедди, а тот достал из кармана сигарету с вопросом:

– Прикурить дадите?

– Запросто.

Их лица на секунду сблизились, пока парень подносил зажигалку. Тедди ему улыбнулся, пробормотав слова благодарности, курнул, вдруг вспомнил, что ему недавно говорили в пещере насчет чужих сигарет, и, не затягиваясь, медленно выпустил дым изо рта.

– Как поживаете? – поинтересовался он.

– Ничего, сэр. А вы?

– Нормально. А где все?

Паренек ткнул большим пальцем позади себя.

– Там. Какое-то важное совещание. О чем, не знаю.

– Все врачи и медсестры?

Паренек кивнул:

– А также кое-кто из пациентов и практически все санитары. Я тут торчу из-за этой двери – засов плохо закрывается. А так все там.

Тедди набрал в рот и через мгновение выпустил очередное облачко. Авось паренек ничего не заметит. А про себя подумал: не пройти ли прямо сейчас внутрь, на арапа? Глядишь, паренек примет его за санитара из корпуса С.

Но тут он увидел в окно, что вестибюль заполняется людьми и все направляются к главному выходу.

Он еще раз поблагодарил паренька за зажигалку, свернул за угол и увидел перед зданием толпу. Люди перемещались, закуривали, болтали. Сестра Марино, говоря что-то Трею Вашингтону, положила руку ему на плечо, а он запрокинул голову и захохотал.

Тедди уже направился к ним, но в этот момент со ступенек раздался голос Коули:

– Пристав!

Тедди повернулся, а главврач спустился с крыльца, взял его под руку и повел в сторону.

– Где вы были?

– Гулял. Осматривал ваш остров.

– Правда?

– Правда.

– Что-то любопытное увидели?

– Крыс.

– Да уж, этого добра у нас хватает.

– Как подвигается починка крыши? – полюбопытствовал Тедди.

Коули вздохнул:

– По всему дому стоят ведра для сбора воды. Чердак загублен. И пол в спальне для гостей. Моя жена придет в ужас. На чердаке хранилось ее свадебное платье.

– А где ваша жена? – спросил Тедди.

– В Бостоне. У нас там квартира. Ей и детям надо было сменить обстановку, вот и устроили себе маленький уик-энд. Это место, через какое-то время начинает действовать на нервную систему.

– На меня оно уже подействовало, доктор, хотя я здесь неполных три дня.

Коули понимающе кивнул с едва заметной улыбкой.

– Но вы ведь уезжаете.

– Уезжаю?

– Домой, пристав. Рейчел нашлась. Обычно паром приходит сюда около одиннадцати утра. Так что к полудню, я полагаю, вы уже будете дома.

– Было бы хорошо.

– Еще бы. – Коули провел ладонью по волосам. – Хочу вам сказать, пристав, только вы не обижайтесь…

– Так, снова приехали.

– Нет-нет. Никаких личных оценок вашего эмоционального состояния. Просто хотел сказать, что ваше присутствие возбудило многих наших пациентов. Кое-кто здорово завелся. Как если бы в город приехал Джонни Лоу[16]16
  Американский рок-музыкант.


[Закрыть].

– Мне очень жаль.

– Тут нет вашей вины. Дело не лично в вас, а в структуре, которую вы представляете.

– Ну, тогда все не так страшно.

Коули прислонился к стене. Он вдруг показался Тедди бесконечно усталым в своем измятом лабораторном халате и распущенном галстуке.

– Сегодня днем прошел слух, что в корпусе С, на этаже, где расположены больничные палаты, появился неопознанный мужчина, одетый как санитар.

– Правда?

Коули смотрел ему в глаза:

– Правда.

– Как интересно.

Коули стряхнул пушинку с галстука.

– Этот неизвестный явно обладал опытом укрощения особо опасных индивидов.

– Не может быть.

– Может, может.

– В чем еще был замечен упомянутый неизвестный?

– Гм. – Коули стянул с себя халат и перебросил его через руку. – Я рад, что вам это интересно.

– Кто же не любит слухи и сплетни?

– И не говорите. Упомянутый неизвестный – доказательств, прошу заметить, у меня нет – имел продолжительный разговор с параноидальным шизофреником по имени Джордж Нойс.

– Гм.

– Представьте.

– Так этот, э…

– Нойс.

– Ну да, Нойс. Он что, бредит?

– Не то слово, – сказал Коули. – Своими россказнями и небылицами он возбуждает других…

– «Возбуждает». Кажется, вы повторяетесь.

– Извините. Скажем иначе, выводит людей из равновесия. Две недели назад он довел больных до того, что его избили.

– Надо же.

Коули пожал плечами:

– Такое случается.

– И какие же россказни? – поинтересовался Тедди. – Какие небылицы?

Коули покрутил рукой в воздухе:

– Обычный параноидальный бред. Весь мир ополчился против него, и все в таком духе. – Он встретился взглядом с Тедди, глаза заблестели. Он закурил. – Значит, уезжаете.

– Похоже, что так.

– Первым паромом.

Тедди холодно улыбнулся:

– Если нас вовремя разбудят.

Коули ответил ему улыбкой:

– Мы постараемся.

– Отлично.

– Сигарету? – спросил Коули.

Тедди поднял ладонь протестующим жестом:

– Нет, спасибо.

– Пытаетесь бросить?

– Хотя бы подсократиться.

– Это правильно. Если верить журналам, табак провоцирует страшные болезни.

– Правда?

Коули кивнул:

– В частности, рак.

– В наши дни существует множество способов умереть.

– Да. Но и все больше способов вылечиться.

– Вы так считаете?

– Иначе я бы не занимался этой профессией. – Коули послал вверх струю дыма.

– У вас есть такой пациент, Эндрю Лэддис? – спросил Тедди.

Главврач снова опустил голову:

– Это имя мне ничего не говорит.

– Ничего?

Коули пожал плечами:

– А должно?

Тедди помотал головой:

– Я знал этого парня. Он…

– Где?

– Не понял?

– Где вы его знали?

– На фронте, – пояснил Тедди.

– А-а.

– В общем, до меня дошел слух, что у него поехала крыша и его послали сюда.

Коули не спеша затянулся.

– Это ложный слух.

– Выходит, так.

– Бывает. – Главврач сделал паузу. – Вы сказали «нас» минуту назад.

– Что?

– Вы употребили множественное число.

– Говоря о себе? – Тедди приложил руку к груди.

Коули кивнул:

– Вы сказали: «Если нас вовремя разбудят». Нас.

– Ну да. Сказал. Вы его, кстати, не видели?

Главврач вопросительно поднял брови.

– Ну полно. Он здесь?

Коули рассмеялся, глядя на него.

– Что такое? – спросил Тедди.

Коули пожал плечами:

– Я немного озадачен.

– Чем?

– Вами, пристав. Это такая оригинальная шутка?

– Шутка? – переспросил Тедди. – Я просто поинтересовался, здесь ли он.

– Кто? – В голосе Коули прозвучала нотка нетерпения.

– Чак.

– Чак? – тупо повторил Коули.

– Мой напарник, – сказал Тедди. – Чак.

Коули отлепился от стены, рука с зажженной сигаретой повисла в воздухе.

– У вас не было никакого напарника, пристав. Вы приехали сюда один.