Текст книги "Негасимое пламя"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
9
В полночь Джоанна проснулась оттого, что кто-то громко звал ее по имени и колотил в дверь.
– Анна! Анна! Джоанна!
Она села в постели, протерла глаза, а в следующее мгновение уже стояла на ногах – сон как рукой сняло.
– Ричард, это ты! Что там?
– Скорее выходи, – сказал он. – В прихожей прохудилась крыша. Наверное, ураганом проломило бревна. Надо скорее заделать дыру – не то у нас промокнут все продукты. Ты бы видела, какой там снег, каждая снежинка чуть не с дом величиной.
– Иду, – сказала она.
Дрожа от холода, Джоанна зажгла свечу, накинула поверх пижамы шубу и влезла ногами в домашние туфли. Через минуту она уже стояла рядом с Ричардом. На нем тоже были только пижама и шуба. Их взгляды встретились, и у Ричарда защемило сердце – такая она была милая и трогательная со сна. Щеки раскраснелись, темные кудряшки спутались, как у ребенка, – а эта полосатая пижама, торчащая из-под шубы! Но что это он – пора заняться крышей. На их глазах залетающий внутрь снег таял и питал образовавшуюся на полу лужу.
– Так. Я пойду разломаю пару ящиков на доски, а ты пока найди мне молоток и гвозди, – сказал Ричард.
– Хорошо, – отозвалась Джоанна.
Они занялись починкой крыши. Ведь от сохранности продуктов зависела их жизнь.
Ричард, не без помощи Джоанны, заделал течь и как следует законопатил дыру в потолке. На это ему хватило двадцати минут. Однако под конец оба они были едва живы от холода и уже не могли унять дрожь. Ну и ночка выдалась! Ветер так и свистел во всех щелях. Казалось, над крохотной хижиной навис какой-то огромный страшный зверь и хочет всосать ее в свое чрево.
Когда с течью в крыше было покончено, Ричард зажег в комнате лампу.
– Сварила бы ты, милая, кофейку. Ты же вся дрожишь – так ведь и простыть недолго, – сказал он.
От его ласковых слов ее измученное лицо разом просветлело, и она отправилась варить кофе. Только сейчас Джоанна поняла, какой у нее смешной вид в этой пижаме и шубе до колен. Вода в кофейнике быстро закипела. Джоанна наклонилась над плиткой, чтобы снять его с огня, но занемевшие от холода пальцы не слушались ее. Кончилось тем, что она выплеснула часть кипятка себе на ногу.
Ричард не слышал, как девушка вскрикнула от боли. Только заметил, что она хромает, входя в комнату. В одной руке Джоанна несла кофейник, а другой прижимала непослушную полу шубы. Дойдя до стола, поставила кофейник.
– Что с тобой, Анна? – спросил он.
– Ничего, – сказала она.
– Но ты хромаешь…
– А! Плеснула на себя горячим кофе. Нескладеха.
– Действительно, нескладеха. Ну как же это ты, а, дурашка?
Он подошел к ней вплотную и опустился у ее ног на колени. На внутренней стороне белоснежной ступни виднелась красная воспаленная полоска. Какая у нее нежная, хрупкая ножка! Стоит только протянуть руку… Он не сдержался и быстро поцеловал ее. И вот уже приник к ногам Джоанны и безудержно покрывал их поцелуями.
– Не надо… – сдавленно сказала она.
Но границы уже были нарушены. Нет, сколько бы мужчина ни притворялся, сколько бы ни уговаривал сам себя, но платонической дружбы с женщиной ему мало. Ричард вскочил на ноги и порывисто обнял Джоанну. В своей молчаливой страсти он сжимал ее так крепко, словно хотел слиться с ней навсегда. Поначалу она еле слышно шептала:
– Ричард… нам нельзя… мы же обещали…
Но вскоре и она потеряла голову. Тело ее дрожало от возбуждения – больше всего на свете ей хотелось отдать его Ричарду. Она чувствовала на губах его горячий страстный поцелуй.
Все исчезло вокруг: время, пространство, бушующая за окном стихия, Мэдж Стрэндж со своими клятвами… В мире были одни они, слившиеся в цепком объятии, приникшие друг к другу, словно люди, просидевшие много дней под землей, которым только что дали свободно дышать.
Он целовал ее в щеки, в глаза, в волосы… Джоанна обвила руками его шею и прикрыла глаза. Ей казалось, от его нежных прикосновений она сейчас потеряет сознание. Ничего более прекрасного в ее жизни не было. Она не могла поверить, что такое бывает – может, это уже рай? Джоанна медленно открыла глаза. Комната плыла перед ней.
– Ричард, мы нарушаем…
– Знаю, милая. Но не могу удержаться. Правда не могу, – сказал он. – Милая, милая Анна… крошка моя… нет… так дальше продолжаться не может.
– Я понимаю, Ричард. Но если мы нарушим наше обещание этой… э-э-э… миссис Стрэндж… Разве мы не будем потом всю жизнь жалеть об этом? – сказала она и боднула лбом его руку. – Ричард… Послушай, Ричард… Нет, нет… не целуй меня – ты же не даешь мне договорить.
– А я и не хочу, чтобы ты договаривала. Я хочу с тобой целоваться.
– Не надо, – сказала она. – Ты будешь потом жалеть, что потерял голову, – и я тоже. Мы и так уже слишком далеко зашли.
Ричард глубоко вздохнул. Затем на минуту зажмурился – одному только Богу известно, какая борьба происходила у него внутри, – и беспомощно опустил руки.
– Анна, любой на моем месте уже возненавидел бы себя самого, – сказал он, целуя ей руку. – Разумеется, ты права…
– Но ты же все равно знаешь – я тебя обожаю больше всех на свете, – сказала она. – И если завтра мне будет суждено умереть, я умру, зная, что видела на этой земле все: солнце, звезды, луну и… и все земные радости. Я познала их, когда ты обнимал, целовал меня…
– Да ты сама для меня ярче всех звезд, вместе взятых, – сказал он. – Ты как огонь – и согреваешь меня, и обжигаешь… В тебе столько… столько задора. Знаешь, ты просто рождена для любви.
– Правда? Но это же ты меня научил, Ричард. Я же никогда ни с кем не целовалась, кроме тебя, – просто, как только она это умела, были произнесены эти слова.
Он с нежностью посмотрел на нее. Какая восхитительная женщина – страстная, щедрая и при этом совершенно невинная и чистая. Он забыл про свою похоть. Ласково, как ребенка, поднял ее на руки и поцеловал в голову.
– Милая моя, крошка моя, я еще почти не целовал твои ножки. Хорош же я любовник! Но все равно, Анна, я ужасно люблю тебя, и с этой минуты моя жизнь принадлежит одной только тебе. Я верю – должно случиться что-то важное. Я обязательно стану свободным и тогда смогу на тебе жениться. Ведь ты хотела бы выйти за меня замуж?
– Да, конечно, Ричард, очень-преочень!
– Лучше нам сдержать слово, которое мы дали Мэдж, – продолжал он. – Тут ты права – мы потом сами будем жалеть, что так получилось. Прости, прости меня дурака – совсем потерял голову.
– И я тоже, – сказала она, зарываясь лицом в его плечо.
– Надо же – потерять такую прелестную кудрявую головку! – шутливо проговорил он и с нежностью поцеловал ее в волосы.
Затем Ричард уселся в старомодное кресло-качалку, а Джоанну посадил себе на колени. Она тут же обхватила его руками за шею и прижалась щекой к его щеке. Так они и сидели, и он стал раскачивать кресло, баюкая ее, как ребенка. Оба молчали.
Вдруг он почувствовал на своей щеке что-то горячее – это была слеза, ее слеза!
– Не плачь, крошка моя, – охрипшим голосом сказал он, – не надо плакать. Я знаю точно – все будет хорошо. Что-то должно случиться, что нас спасет.
Он губами стер с лица Джоанны слезы, поднял ее и отнес в спальню. Там уложил ее на кровать и заботливо укрыл одеялами.
– Господи, ты вся дрожишь, бедняжка. Надо тебя согреть. Сейчас принесу горячий кофе. Придется заново подогревать его – мы ведь так и не успели покофейничать.
Он принес ей чашку кофе и подождал, пока она выпьет. Он был так предупредителен с ней – казалось, чувствовал свою вину за ту минутную слабость. На прощание Ричард опустился рядом с кроватью на колени и поцеловал ее в нежный изгиб руки.
– Спокойной ночи, крошка Анна, – сказал он. – Спасибо тебе за твою любовь. Я просто горжусь тобой. Во всем ты смелая – и в любви тоже. Не все это умеют. Ну ладно, спи.
Он ушел, а Джоанна еще долго лежала и прислушивалась к шуму бури за окном. Сердце ее разрывалось на части…
Они оба так и не уснули, пока не забрезжил серый рассвет.
Начинался новый день.
10
Уже два дня и две ночи – бесконечных, изнуряющих – провели двое влюбленных в занесенной снегом хижине. И все-таки они не нарушили слова, данного Мэдж.
Тень ее неизменно стояла между ними, но в глубине души каждый ждал, когда же у другого кончится терпение и нахлынувшая страсть соединит их.
В хижине все время стоял полумрак. Снег все не прекращался. В пасмурном свете короткого дня снежные хлопья казались серыми, а вечером их и вовсе поглощала черная тягучая тьма. Время ползло невероятно медленно, каждый час был для них мучением. Ах, если бы только они могли соединить руки и губы, если бы жили свободно, любя друг друга со всей силой молодых сердец, тогда бы и год пролетел для них, как короткий миг! Но пришлось сидеть по разным углам, стараясь даже не смотреть друг на друга, – хватит уже одной бурной сцены прошедшей ночью, когда оба потеряли над собой контроль…
Они не переставая говорили о Мэдж – будто ее имя было флагом, с которым им легче дышалось в нелегкой борьбе за призрачную честь. Интересно, как она там – как перенесла долгую дорогу до Форт-Юкона? Удалась ли доктору операция? Еще они говорили о Киши – их верном слуге-индейце. Что же с ним случилось? Джоанна страшно беспокоилась, почему он вдруг так таинственно исчез. Он прислуживал ей еще с тех пор, как она была маленькой девочкой, поэтому Джоанна тосковала по нему, как по самому близкому другу.
На четвертый день буря наконец улеглась. Кругом намело высокие пушистые сугробы, все деревья утопали в снегу. Небо посветлело, и сквозь бледные облака пробились скудные лучи солнца, превратив снежную пустыню в сказочную землю – всю усеянную сверкающими алмазами.
Когда появилась возможность выходить из хижины, напряжение между ними заметно спало. Одев на ноги снегоступы, они старательно разгребали сугробы, выросшие под окнами и под дверью. Ричард взял ружье и отправился поохотиться на кроликов, чтобы добыть горячую пищу.
А в полдень вдруг вернулся Киши. Вид у него был неважный, кроме того, он сильно хромал. Однако выражение лица оставалось по-прежнему непроницаемым. Когда Джоанна радостно выбежала ему навстречу, он почтительно поздоровался с ней и тут же поведал историю своего долгого отсутствия.
А случилось вот что. По дороге обратно, уже закупив все необходимое, он угодил в лапы разбойников – каких-то торговцев пушниной. Они украли у него продукты и собачью упряжку, а самого его бросили прямо на снегу замерзать.
Чудом он не умер от голода и холода – его подобрали другие проезжие торговцы, которые оказались не такими беззастенчивыми, как те, что ограбили индейца. Они отвезли его в Форт-Юкон, и ему удалось раздобыть новую упряжку и снова закупить запасы продуктов. Сани он смастерил сам из березовой коры – и вот приехал домой, чтобы выполнять распоряжения Белой Госпожи.
– Как я рада, что с тобой все в порядке, Киши! – сказала Джоанна. – Значит, ты из Форт-Юкона? Скажи, ты, случайно, не знаешь, не слышал, как там другая белая госпожа… жена мистера Стрэнджа, которую увезли от нас совсем больную?
– Да, – подхватил Ричард, не снимая руки с плеча Джоанны. – Как она там?
Да, кивнул индеец, он знает, он слышал. Джоанна и Ричард затаили дыхание, ожидая, что же он им скажет, – и боялись смотреть друг другу в глаза. Выяснилось в Форт-Юконе говорят, будто белая женщина настолько сильно больна, что вряд ли выживет.
– Скажу даже больше, – угрюмо продолжал индеец, – почтенный белый доктор велел мне передать господину из Англии, чтобы тот немедленно выезжать в Форт-Юкон, если хочет еще застать жену живой.
Ричард прикусил губу.
– Бедняга Мэдж! – сказал он. – Похоже, ей сильно не повезло.
– Ричард, тебе обязательно надо ехать, тотчас же, – сказала Джоанна. – Даже обсуждать это не стоит.
Он посмотрел на нее долгим взглядом. Затем вздохнул и слабо кивнул.
– Да, надо. Я все понимаю. Но я не могу опять оставлять тебя одну…
– Теперь у меня снова есть Киши.
– Это верно, и все-таки я боюсь тебя оставлять.
– Когда-нибудь… когда-нибудь ты, может, и вернешься, – сказала она. Даже он, который так хорошо знал и так любил ее, не смог бы расслышать в ее тихих словах хоть малое нетерпение или намек на него.
– Обязательно… Обязательно вернусь, моя крошка, – сказал он.
– Но если твоя жена тяжело больна и нуждается в твоей заботе, тогда не надо, не приезжай, не бросай ее, Ричард…
Никто из них не упомянул о том, что жизнь Мэдж висит на волоске, что она может умереть… Они молчали – и это было тяжелое молчание. Ричард надел шубу, шапку и рукавицы, затем велел Киши, чтобы тот приготовил для него упряжку.
Когда пришла пора прощаться, Джоанна словно онемела от горя. Ей казалось, лучше бы она сама умерла, чем оставаться одной в этой хижине – без него, без ее Ричарда… Ему тоже было страшно тяжело расставаться с ней. Взяв ее руки в свои, он заглянул в ее огромные карие глаза – в них стояла невыразимая печаль.
– Я вернусь к тебе, крошка Анна, – сказал он.
– Я буду здесь, – отозвалась она.
– И все-таки надо взять тебя с собой!
– Да нет же, не надо. Ты только подумай, как это может взволновать ее, а ведь она больна, она при смерти, Ричард, и вдруг узнает, что мы приехали вместе! Лучше скажи ей, что ты уехал от меня и вернулся к ней.
Ричард наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Крепкий ты мой орешек, самый крепкий на свете, – сказал он. – До чего же я не хочу от тебя уезжать! Но придется. Да поможет тебе Бог, любимая. Оставляю тебя на попечение Киши.
– Он присмотрит за мной, – сказала она и улыбнулась.
Сани заскользили по сверкающей снежной дороге, и хижина покойного Джона Грея осталась позади. Еще долго перед глазами Ричарда стояла прощальная улыбка Джоанны.
«Обязательно к ней вернусь…» – думал он.
Джоанна не отрывала глаз от удаляющихся саней, пока те не превратились в маленькую черную точку на горизонте. Еще никогда ей не было так горько. Уехал. Он уехал! Сердце ее готово было разорваться. Если Мэдж жива, он останется с ней. Он не сможет ее бросить. Возможно, они уже никогда больше не встретятся.
Еле волоча ноги, зашла она в комнату, которая несколько дней была их общим домом. На столе осталась лежать его пустая трубка, на полу стояли его снегоступы… Она села за стол, и вдруг слезы градом покатились у нее из глаз.
Неизвестно, сколько времени она проплакала так, как вдруг услышала взволнованный голос Киши:
– Маленькая Госпожа… быстрее… надо запереть и заставить чем-нибудь дверь… и взять ружья!
Она вскинула взгляд – лицо ее исказилось болью.
– Что случилось, Киши? – хмуро спросила она.
– Там тот человек… которого вы боитесь… Конрад Оуэн, – сказал Киши.
Джоанна вскочила на ноги. Слезы на глазах разом высохли. Теперь сердце ее колотилось от страха. Конрад Оуэн вернулся. А Ричард, как назло, уехал!
– Скорее, Маленькая Госпожа… – воскликнул индеец. – Скорее в хижину…
– Не отдавай им меня, Киши, – сказала Джоанна и крепко заперла дверь. Конрад Оуэн был единственным человеком на земле, которого она по-настоящему боялась. Более грубого и безнравственного существа ей еще не приходилось встречать. Да и как же ей его не бояться! Один раз он уже выкрал ее у Ричарда – когда тот умирал. И что мешает ему сделать это еще раз, когда Ричард уехал и она осталась вдвоем со слугой-индейцем?
Джоанна выглянула в окно. Сердце ее забилось часто-часто. Она сняла со стены ружье – и зарядила его. Интересно, этот мерзкий тип – Джеймс Спенс – тоже с ним? Но нет, похоже на этот раз Корад Оуэн был один… Она видела, как он подъехал к дому на своих санях. Собаки визжали и рычали под его хлестким кнутом. Надо же, сколько на нем меха!
Лицо его раскраснелось от мороза, на нем выделялся яркий белозубый рот. Да, он был по-своему красив. Сильный, мощный, в каждом движении угадывается здоровый и крепкий дух. Однако у Джоанны он вызывал лишь отвращение, как какое-то грязное животное.
Спрятавшись за занавеской, она наблюдала, как он подходит к Киши. Индеец так неподвижно стоял у дома со своим ружьем, что напоминал бронзовую статую. Только черные глаза его двигались туда-сюда, внимательно следя за Конрадом. Вот торговец слез с саней, вот направился к нему, на ходу потирая руки…
– Что – хозяйка дома? – спросил он.
– Она не желает видеть Конрада Оуэна, – сказал Киши.
Услышав это, Конрад сначала выпучил глаза, а затем разразился громким хохотом.
– Ах, не желает меня видеть? – прогоготал он. – Вот ведь незадача! А ну говори – где она, ты… – Тут он грубо обозвал Киши и перешел на более серьезный тон. – Что – окопалась в своей лачуге? Ну хорошо. Пусти-ка меня. Теперь я твой хозяин и будь добр меня слушаться.
Киши перегородил собой дверь.
– Еще шаг – и Киши будет стрелять, – тихо сказал он.
Конрад примолк и на какое-то мгновение растерялся. Затем бросил на индейца злобный взгляд – словно пригвоздил его к месту. Глаза его сузились, как у зверя, и принялись шарить по окнам хижины. В одном из них он разглядел пушистую черную голову. Так, значит, Джоанна здесь.
Он ухмыльнулся.
– Считай, она уже в моих руках, – пробурчал он себе под нос. – Или она, черт возьми, думает, что я испугаюсь ее краснокожего метисика?
Киши не спускал с него глаз. Конрад не решался достать из кармана брюк револьвер. И тогда он пустился на хитрость – к сожалению, она ему удалась. Впрочем, эта детская хитрость всегда ему удавалась – даже с более проницательными людьми, чем Киши.
Он вдруг указал пальцем на окно хижины и воскликнул:
– Боже праведный! Посмотри!
И Киши невольно отвлекся от своего дозора, обернувшись взглянуть, не стряслось ли что-нибудь с его Маленькой Госпожой. Тут-то его и подловили. Конрад улучил момент и бросился на него. Под тяжестью его огромного тела Киши потерял равновесие и упал. Конрад весил не меньше пятнадцати стоунов [2]2
Девяносто пять килограммов.
[Закрыть]. А Киши, наоборот, был типичным представителем своей расы – тонким, гибким и подвижным. Они сцепились, и в рукопашной схватке вес оказался решающим. Киши боролся изо всех сил, защищая Джоанну, – он пинал недруга ногами, кусал его, но тот все равно задавил его своей силой и массой тела.
С бьющимся сердцем Джоанна следила за дракой, выглядывая из-за занавески. Казалось, вся кровь отхлынула от ее лица – так она была бледна. Если Конрад победит Киши, то сразу же набросится на нее. Куда ей справиться с таким верзилой?
Она крепче сжала в руках ружье. Ладони ее вспотели. При мысли о том, что ей придется стрелять в живого человека, ее замутило. Но она знала, что здесь, на суровом Севере, чтобы выжить, надо уметь стрелять. Люди тут живут по закону дикой природы и выживает сильнейший. Здесь нельзя быть размазней. Или она застрелит Конрада Оуэна, или неминуемо попадет к нему в лапы.
Когда она снова подняла взгляд, Киши был уже побежден. Конрад скрутил ему руки и ноги веревкой и забрал у него нож. Теперь Киши беспомощно извивался на земле, как выброшенная на берег рыба.
Конрад, тяжело дыша, но с победной улыбкой на лице поднялся и тут же увидел направленное на него из окна дуло ружья. Прямо за ним холодным стальным блеском мерцали черные глаза Джоанны.
– Еще один шаг, Конрад Оуэн, – и я выпущу в тебя пулю, – сказала она.
– Э-э-э, детка, брось эти штучки, – сказал Конрад, – Положи-ка на землю ружье.
– Сначала отпусти Киши.
– И не подумаю.
– Тогда я выстрелю, – сказала Джоанна.
– Черта с два! – выкрикнул торговец.
Однако с опасением покосился на блестящее дуло ружья. Его охватывало бешенство при мысли, что какая-то сопливая девчонка взяла его на мушку. Как же он не предусмотрел, что она может оказаться настолько сообразительной? Надо было догадаться, что дочка Джона Грея не станет сидеть все это время сложа ручки… Однако он не собирался сдаваться – теперь, когда выиграл так много очков и уложил этого метиса. Он попытался потянуть время.
– Ну, послушай, Джоанна, у меня же на уме нет ничего плохого. Ну неужели нельзя повежливее? Я ведь всегда дружил с твоим отцом.
– Мой отец просто не знал, какое ты на самом деле отродье, Конрад, – сказала Джоанна, не спуская с него глаз. Сердце ее бешено колотилось. В своей огромной шубе Конрад Оуэн был похож на какое-то животное, которое облизывалось и злобно посверкивало глазами.
– Ну, давай же, детка, подружимся… – продолжал он.
– Зачем ты сюда пришел? И зачем ты связал моего слугу… если ты такой дружелюбный?
– Просто он мешал мне войти в твой дом. Это же негостеприимно, – сказал Конрад притворно мягким голосом. – Не станешь же ты обращаться со мной, как с каким-то случайным прохожим?
– Я обращаюсь с тобой, как со своим врагом, потому что ты и есть мой враг, – сказала Джоанна, продолжая сверлить его глазами. – Уходи и оставь меня в покое.
– Но я приехал, чтобы позаботиться о тебе. Ты ведь осталась совсем одна – господин, который… гм… который тебе так нравился, уехал, – сказал он.
– Мистер Стрэндж может в любой момент вернуться, – попыталась соврать Джоанна.
– Ну уж этого мне не говори, – сказал Конрад. – Его жена лежит больная в Форт-Юконе. Я как раз оттуда и все знаю. Стыд-то какой – спуталась с женатым мужчиной… да еще при больной жене.
Лицо Джоанны сделалось пунцовым. Она вся содрогнулась от возмущения.
– Да как ты смеешь? Что ты вообще об этом знаешь?
– Да весь Форт-Юкон только о том и говорит, что дочка Джона Грея живет с каким-то мужчиной, у которого жена при смерти.
– Не верю я тебе, – сказала Джоанна. – И вообще это неправда. Мы… мы никогда не были близки. Мы просто жили в одной хижине. И его жена об этом знает. Она сама оставила нас здесь. Так что не смей говорить мне подобные вещи… – Она осеклась. Ее руки теперь дрожали так сильно, что она не могла нормально целиться в него, а он только стоял и гнусно ухмылялся.
– И всякий тебе скажет, Джоанна, что раз уж я был дружен с твоим отцом, то мне сам Бог велел присматривать за тобой, – продолжал Конрад. – Зачем тебе какой-то чужой? К тому же у него самого все не клеится.
Джоанна подавила в себе ярость. Нет уж, на эту удочку она не попадется! Очень возможно, что Конрад слышал в Форт-Юконе разговоры о больной жене Ричарда, но чтобы люди судачили про нее, Джоанну, – она ни за что не поверит. Будто у людей в Форт-Юконе нет других дел. Они приехали на Север, чтобы искать тут золото, а не распускать всякие сплетни. Все это грязные, низкие домыслы самого Конрада. Как же ей прогнать его? Не может ведь она стоять так целый день и держать его на прицеле? У нее и без того уже занемело запястье. Ну как же, как же заставить его уйти?
– Зачем ты только приехал? – снова спросила она, охваченная отчаянием.
– Понимаешь, Джоанна, – сказал он, – ты мне ужасно нравишься. Если я не женюсь на тебе, просто сойду с ума. Я смогу предложить тебе гораздо больше, чем этот парень – Стрэндж. Поехали со мной в Ном – там и поженимся. Поехали, Джоанна…
Она смерила его презрительным взглядом.
– Нет уж, спасибо. Я скорее умру. Кстати, куда ты подевал того второго мерзкого типа? Надеюсь, ты не притащил его снова сюда – себе в помощники?
В ее голосе было столько презрения, что у Конрада закипело все внутри. Ему до боли хотелось броситься на нее, схватить за горло и вытрясти из нее всю ее гордость и спесь. Погоди – будет время, и он это сделает, непременно сделает! Даже если ему придется для этого простоять здесь до вечера и потом всю ночь. Она ведь обязательно устанет, проголодается. Пусть она храбрая и отважная – но ведь все равно девчонка! Так просто, хладнокровно, она его не застрелит.
Джоанна спрашивала сама себя – а сможет ли она взять да и пристрелить его? Нет, наверное, не сможет. Если только он попытается броситься на нее – тогда она точно выстрелит. А сейчас, когда он стоит перед ней, разговаривает, улыбается, как такое возможно?
– Ну, давай же, брось свое ружье, впусти меня, и будем друзьями, детка, – сказал он заискивающим голосом.
– Нет, не впущу, – отрезала Джоанна. – Ни за что. Никогда.
– А никогда – это когда? – усмехнулся он.
«Господи, Ричард, Ричард, ну почему я не поехала с тобой? Вернись, вернись, Ричард!» – то и дело проносилось в голове у Джоанны.
А Конрад Оуэн тем временем думал о том, что его ждет, когда он все-таки войдет в хижину и овладеет девчонкой – этой пигалицей, которая имеет наглость столько времени держать его на мушке и заставлять пялиться в дуло ружья.
Неспроста он приехал сюда один – без Джеймса Спенса. Дело в том, что Джеймса Спенса уже не существовало на этой грешной земле. Он скончался от лихорадки – с непривычки не вынес слишком сильного переохлаждения. Для его слабых легких хватило одной недели. Но прежде чем он умер, Конрад Оуэн выбил из него все документы, касающиеся наследства Джоанны.
Теперь бумаги были в руках у Конрада. Ему оставалось лишь жениться на Джоанне – сделаться ее законным супругом, – и вот тогда он достанет эти бумаги. Они поедут вместе в Англию, где Конрад преспокойно присвоит ее денежки. Но сейчас, пока она ему не принадлежит, он ни за что не раскроет ей тайну.
Мрачное противостояние тянулось уже два часа. Под конец Конрад начал материться. Ноги его подкашивались от усталости, все тело затекло и онемело от холода. Но сдаваться он не собирался. Несколько раз глумливым тоном предлагал пристрелить его. Джоанна пыталась последовать его совету, но всякий раз пасовала. Палец отказывался нажимать на крючок. Ей еще никогда не приходилось убивать человека. И сейчас у нее не хватало на это духу, хотя она сама страшно устала и замерзла. Огонь в печи давно погас. В доме было почти так же холодно, как на улице. Рука, в которой она держала ружье, совершенно занемела. Она не представляла, сколько еще сможет вот так простоять, если… если Конрад не уйдет сам.
«Ричард… Ричард…» – повторяла она про себя дорогое имя, как будто это было заклинание, способное изгнать зло. Но когда она думала о том, что Ричард сейчас спокойно едет Форт-Юкон к своей жене и даже не знает, что тут с ней происходит, ей становилось плохо.
День клонился к закату. Незаметно наползала ночь. Фигура Конрада уже тонула в сером сумраке, а он все стоял, покачиваясь, словно пьяный, но сдаваться не желал.
Собаки в упряжке проголодались. Распластавшись на снегу, они задрали к небу покрытые инеем острые морды и принялись душераздирающе выть.
– Ты все еще тычешь в меня это проклятое ружье? – спросил Конрад.
Она что-то простонала.
– Уходи… пожалуйста, уходи.
Она едва различала его в темноте. Он тоже плохо видел ее и направленное на него дуло. Противоборство продолжалось. Напряжение все нарастало. Для Джоанны это состязание двух самолюбий было настоящей пыткой. Тогда как Конрад испытывал даже нечто вроде азарта – несмотря на голод и утомление. Он знал, что в конце концов победит. Он был уверен… а тогда уж…
Неожиданно до его ушей донесся протяжный стон. Глаза его вспыхнули хищным огнем. Конрад увидел, как худенькая фигурка за окном покачнулась. Он резко пригнулся, и в ту же секунду над головой у него просвистела пуля. Джоанна почувствовала, что теряет сознание и в последний момент выстрелила, отчаянно пытаясь спастись. Конрад Оуэн выпрямился и плотоядно захохотал. В один прыжок он очутился у окна. Так и есть! Эта дуреха свалилась в обморок. Даже ружье выронила. Наконец-то! Он непрерывно похохатывал и потирал затекшие руки.
Затем пнул распростертое тело незадачливого индейца, перешагнул через него и закрыл за собой дверь хижины.
