Текст книги "Раскаленная стужа"

Автор книги: Дениз Домнинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Дениз Домнинг
Раскалённая стужа

ПРОЛОГ

Сетования монахинь эхом отдавались от высоких каменных стен монастыря, тронутых розовым заревом рассвета. Эти привычные звуки плыли в холодном февральском воздухе, обвевая все, к чему они прикасались, словно сладким дымом. Это действовало умиротворяюще на вооруженных мужчин, сидящих на боевых конях и ожидающих во внутреннем дворе.

Вдруг страшный крик потряс уединенную обитель.

– Нет, вы не смеете! – пронзительно кричала женщина. – Помогите! На помощь!

Двери церкви распахнулись, и лошади нервно затанцевали, заставляя своих хозяев изрыгать проклятья и прилагать немало усилий, чтобы сдерживать их. Перепуганные монахини и полумертвые от страха служители заполнили двор.

Рыцарь в доспехах пробился через толпу, таща за собой невысокую женщину в монашеском облачении, которая руками и ногами пыталась освободиться от него. Настоятельница монастыря бросилась к рыцарю.

– Вы не можете так поступить с ней. Не забирайте ее от меня! Не сейчас! Умоляю…

Нимало не смущаясь, рыцарь продолжал тащить свою пленницу, не обращая внимания на мольбы. Обитатели монастыря полукругом выстроились позади матери-настоятельницы. Пленница сопротивлялась, несмотря на безнадежность своего положения. Ее глаза расширились, а лицо посерело от страха.

– Вы должны остановить их, моя госпожа, – наконец взмолилась она. – Сделайте что-нибудь!

При этих словах рыцарь ударил ее. Она безвольно повисла на его руках, он обернулся к аббатисе.

– Вещи, принадлежащие моей дочери, должны быть высланы ко мне в Бенфилд сегодня же. Я не буду их дожидаться.

– Что я могу сделать? – Слезы оставили светлые дорожки на смуглых щеках матери-настоятельницы. – Кто-нибудь, помогите же, – с отчаянием бросила она стоящим позади нее.

Несколько мужчин из служителей отважились было ступить на полшага вперед, но остановились, когда рыцарь схватился за рукоятку меча. Это был монастырь, а не крепость. Здесь некому было бросить вызов готовому к схватке воину.

Девушка застонала, когда рыцарь передал ее одному из своих всадников. Пленница слабо ударила его, но он даже не заметил этого.

– Заплатишь жизнью, если отпустишь ее, – предупредил рыцарь молодого воина, и мгновение спустя он уже сидел верхом на своем скакуне.

Мать-настоятельница опустилась на колени в холодную грязь.

– Да пребудет Бог с тобою, моя маленькая Рен. Не дай им погубить себя. Никогда не забывай…

Все, что говорила дальше аббатиса, никто уже не слышал: рыцарь пришпорил коня и остальные последовали за ним. Под мощными копытами лошадей взметнулись черные комья земли, рассыпавшись грязной неровной дорожкой вдоль каменной ограды монастыря.

Глава первая

Ровена из Бенфилда безучастно смотрела прямо перед собой. Девушка, казалось, не обращала внимания ни на неровные скачки бегущей рысью лошади, ни на боль от сжимающих ее словно тиски рук всадника. Жгучий ветер вырывал темные пряди волос из-под ее белого платка и проникал даже через толстую серую шерсть монашеской одежды. Он щипал ее лицо, пока бледная кожа не покраснела и не стала гореть.

Отец забрал у Ровены накидку, чтобы та из-за холода даже не могла и подумать о побеге. Но не холод мучил ее. Глубоко под своим ледяным безразличием она старалась унять свои терзания. Отец лишил ее больше, чем накидки, он разрушил все ее надежды и мечты.

Хотя дом в Бенфилде находился всего в десяти милях от аббатства, их разделяла целая пропасть. Как можно сравнивать зажиточную, упорядоченную безмятежность монастыря с ужасающей бедностью места, где она родилась!

Всадники промчались мимо деревенских лачуг, распугивая крестьян, кур и гусей. Древние ворота в разрушающейся оборонительной стене вокруг главной башни были отворены, и они, не сбавляя скорости, буквально влетели в них.

Помещичий дом представлял собой простое деревянное строение, поблекшее от времени и неухоженности, примыкавшее к приземистой каменной башне, поросшей мхом. Усадьба, хлев, сараи, конюшня, даже голубятня – все они были покрыты одинаковыми соломенными крышами, местами тронутыми плесенью. Во всем чувствовалась страшная запущенность, а в воздухе стоял отвратительный запах давно не чищенных отхожих мест. Во дворе копошились слуги. Они не знали языка своих хозяев-норманнов, а говорили на своем гортанном английском, занимаясь торопливыми приготовлениями к свадьбе дочери лорда Бенфилда.

К ее свадьбе! Ровена взглянула на открытое всем ветрам ледяное синее небо. Одинокий ястреб, выслеживающий добычу, парил высоко над землей. Она не могла позавидовать этой свободной птице. Ей никто не мог помочь, ей уже не на что было надеяться.

Лорд Бенфилд спешился и, твердо сжав руку дочери, рывками потащил в дом.

Может быть, ей и не на что надеяться, но нет такого человека, который заставил бы ее идти на заклание. Она старалась оторвать от себя цепкие пальцы отца и отчаянно сопротивлялась, при этом ее туфли скользили по свежему тростнику, разостланному на твердом земляном полу. Когда лорд Бенфилд силой тянул ее мимо столов с льняными скатертями, стоявших вокруг большого открытого очага, девушка хваталась за скамьи, корзины, чаши – за все, что попадалось ей на пути. Собаки лаяли и рычали, а слуги разбегались в поисках укромных местечек, откуда они могли бы без помех наблюдать за происходящим. Лорд Бенфилд неотвратимо приближал Ровену к двери в черной стене.

– Остановитесь! – наконец воскликнула она, нарушая молчание. – Я не двинусь дальше, пока не узнаю, что вы хотите от меня.

Лорд Бенфилд, обернувшись, грозно посмотрел на свою дочь.

– Замолчи, девчонка, – прорычал он, – а не то снова попробуешь моего кулака.

Она машинально подняла руку к лицу и потерла уже проступивший синяк на скуле. Ее глаза сузились. Твердым голосом Ровена спросила:

– Почему?

– Почему, почему, – передразнил он. – Тебе мало того, что я нашел тебе в мужья могущественного, богатого лорда с владениями? Ему все равно, что ты переросла, главное – ты еще можешь иметь детей!

– Как приятно, – огрызнулась Ровена. – Ему известно, что я бесприданница? Или вы еще не сообщили ему эту новость?

– Девочка, ты унаследовала все имущество своего деда по материнской линии.

– Все? Я? – в величайшем изумлении воскликнула она. – А как же Филиппа?

– Филиппа? – Смех отца был странным и неожиданно визгливым. – Ее муж может оставить себе то, что она взяла с собой, когда они поженились. Тебе отходит все остальное.

– Если у моей матери было наследство, то она позаботилась бы о том, чтобы я ничего не получила, а все отошло бы ее любимице. Как вы можете отдать мне то, что принадлежит Филиппе?

– Твоя мать не может ничего наследовать, воля отца запрещает ей прикасаться к чему бы то ни было из его имущества.

Лорд Бенфилд замолчал, по-видимому смакуя мысль о таком унижении своей жены.

– Есть еще кое-что, – сказала она твердо, в ее голосе прозвучали повелительные нотки. – Расскажите мне, почему эти владения не разделены между мной и моей сестрой? И почему я не могу взять то, что мне принадлежит, чтобы купить себе место в монастыре? Почему я должна выходить замуж?

– Не говори со мной таким тоном, дрянная девчонка.

Отец снова поднял кулак.

Ровена только отмахнулась от него.

– Да бросьте вы ваши угрозы! Я не ребенок, чтобы меня пугать. Мне уже двадцать один год! Если вы изобьете меня до бесчувствия, то не причините большего вреда, чем уже сделали.

– Как ты смеешь? – выдохнул он.

Ровена оборвала его, прежде чем он смог продолжать.

– Да, смею, потому что я уже мертва. Отец, эта свадьба непременно убьет меня, как летний зной иссушает весенний цветок. А теперь, – продолжала она, – вы скажете мне, почему я оказалась единственной наследницей?

– Подумать только, и я пожалел тебя, – с трудом выговорил лорд Бенфилд.

– Пожалел меня? – Она задохнулась от гнева. – Если такова ваша жалость, да смилуется Бог над моей душой. Отец, выдержит ли ваша гордость такой удар, если мой будущий муж проклянет вас за то, что вы сделали с ним?

– Как так? О чем ты говоришь? – ухмыльнулся он. – Передо мной стоит девица, которая, даже облаченная в грубую монастырскую одежду, достаточно миловидна и хорошо сложена, чтобы вскружить голову любому мужчине. В чем твой недостаток?

– В этом, отец, – ответила она, дотронувшись до виска тонким пальцем. – Здесь. Я не смела мечтать о браке, потому что Филиппа была старшей дочерью. Разве сейчас, в год 1194 от рождения Господа нашего, вторая дочь не обязана постричься в монахини? Но я не отчаивалась! Я научилась читать, писать и подсчитывать колонки цифр, предвидя, что когда монастырь станет моей жизнью, я буду занимать более высокое положение, чем простая монахиня. Гордость – мой грех потому, что я жаждала власти, которую церковь могла дать мне. В конце концов я смирилась и прикусывала себе язык, когда монахини насмехались надо мной, потому что вы все равно не позволили бы мне дать обет. Я терпеливо ждала своего времени, потому что знала… – Она сглотнула, а потом разом потеряла все свое притворное спокойствие. – А сейчас, – крикнула она, – вы отрываете меня от всего того, о чем я мечтала, и заявляете, что это из жалости ко мне! Я говорю, что вы лжете. Почему вы так поступаете? Я хочу знать, почему?

– О, избавь меня от своей злобы. – Отец улыбнулся жесткой улыбкой. – Что бы ты ни говорила, это не помешает твоей свадьбе.

Ровена не могла больше сдерживать себя.

– Будьте вы прокляты! – Она ударила его, но руки Ровены натолкнулись на металлические доспехи. – Убейте, убейте меня теперь же – и покончим с этим! Лучше мне умереть, чем стать женой нелюбимого мужчины. Лучше умереть, чем быть вашей наследницей. Будьте вы прокляты, прокляты! – бушевала она, схватив за плащ, как будто могла принудить отца изменить свое решение. – Скажите мне, почему?

Лорд Бенфилд отступил от дочери на расстояние вытянутой руки.

– Потому что, – сказал он искаженным от ярости голосом, – потому что Филиппа – незаконная дочь твоей матери. Ха!.. – Он откинул голову и расхохотался. – В конце концов тайное становится явным. Старик умер, и больше нет причин, чтобы скрывать правду.

Его улыбка была холодной и жестокой.

– Филиппа – чужое отродье, и я не признавал ее, когда женился на твоей матери. Она не имеет права наследования. Ты, – сказал он с изменившемся выражением на лице, – мой единственный законный ребенок.

Он повернулся на каблуках и потащил Ровену к дальней стене зала. В этой стене была дверь, единственная дверь с замком. Это была собственная спальня лорда Бенфилда. Он втолкнул дочь туда, будто она была для него не больше, чем сноп пшеницы, и захлопнул дверь. Ключ заскрипел в заржавленном замке.

Оглушенная, Ровена несколько мгновений лежала на сухом пыльном тростнике,[1]1
  Обычай настилать на пол тростник, рогоз или аир для предохранения его от грязи существовал во многих странах. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть] потом резко вскочила на ноги. Не веря словам отца, она бросилась, на тяжелую дверь, но разбила лишь руки в кровь, и вдруг ярость ее исчезла. В полной безнадежности она опустилась на пол и дала волю своим чувствам.

Ровена не помнила, часы или минуты прошли с тех пор, как она здесь очутилась. Снаружи раздались стук копыт, позвякивание упряжи и хриплые голоса мужчин. Она с тревогой прислушалась. Кто-то приехал, наверняка ее жених. Глаза защипало, но девушка не стала плакать. Слезы не сделают ее свободной и не помешают свадьбе. Она все-таки всхлипнула и тяжело вздохнула.

– Довольно! – сказала она себе. – Нельзя потакать своим слабостям и жалеть себя. Это истощает энергию, но не может решить проблему.

В стене было узкое окно, прикрытое простым деревянным ставнем. Ровена оттолкнула доску, чтобы открыть тонкую полоску неба и позволить дневному свету пробраться мимо нее и изгнать тяжелые тени из пыльных углов. Ровена поняла, что было уже добрых три часа пополудни.

Значит, прошло уже несколько часов, как она была заперта здесь, не получив ни кружки эля, ни ломтя хлеба. Она глубоко вздохнула. Февраль в этом году выдался суровый, и неподвижный леденящий воздух остудил ее горячую голову.

Она еще раз оглядела комнату. Личная комната хозяина с камином в углу была немногим больше, чем кладовая. Ни соломенные циновки, ни вышитые драпировки не могли удержать проникающий в комнату зимний холод. Единственный сундук притулился рядом с одиноким креслом. Одна только деталь указывала, что это была не монашеская келья, – большая кровать, занимавшая значительную часть комнаты.

Толстые, завивающиеся спиралью столбы поднимались от четырех углов, чтобы поддерживать деревянный навес с тяжелым пологом. Отдернутый к углам кровати, полог приоткрывал мягкие тюфяки и толстые одеяла, заполнявшие его темное нутро, похожее на пещеру.

Застонал замок. Ровена обернулась. Вошла женщина с корзиной. Ростом посетительница была не выше ее, с каштановыми волосами, заплетенными в толстую косу, скрытую домотканым платком. Простая одежда зеленого и серого цветов облегала ее по-девичьи стройную фигуру. Черты лица женщины были красивы, но печаль оставила глубокий след возле рта, а взгляд зеленых глаз казался унылым и безжизненным. Прошли секунды, прежде чем Ровена, вздрогнув от изумления, узнала свою мать.

…Ей было тогда пять лет. Она прижалась к стене, испуганная, со спутанными волосами, боясь, чтобы ее не заметили и не отослали отсюда, за дверь этой самой комнаты. Внутри находились ее мать и Филиппа.

Филиппу, золотоволосого ребенка, холили и лелеяли. В ее детских воспоминаниях сестра всегда была одета в чистое и красивое платье и часто напевала игривую, веселую мелодию. Иногда сладкий голос матери переплетался с нежным голоском сестры, и в эти мгновения маленькая Ровена представляла, как поют ангелы на небесах.

Сколько раз она, босоногая и нечесаная, убегала из этой комнаты, видя, как мать и сестра нежно любят друг друга. Воспоминание за воспоминанием, одно мучительней другого, проносились перед ее мысленным взором…

Ровена повернулась и захлопнула створку окна. Комната погрузилась в полумрак.

– Почему ты сделала это?

Голос леди Эдит из Бенфилда был невыразительным и вялым, голос старой женщины, а не той, что разменяла свой третий десяток. Она закрыла за собой дверь, грациозно подошла к очагу и зажгла в нем огонь. Комната лишь слегка осветилась.

Руки Ровены сжались от боли в сердце.

– Тебе нечего сказать мне? Не поздороваешься? Даже не спросишь: «Как поживаешь?».

– А что тебе хотелось бы услышать? Мы обе прекрасно знаем, как и любая другая душа в доме, что ты чувствуешь.

Мать смахнула паутину с кресла у стеньг, потом села.

– Я должна наблюдать за служанками, пока они будут готовить тебя к свадьбе. На баню нет времени, но я приказала согреть воды, чтобы ты могла умыться.

Из корзины, которую она принесла с собой, леди Эдит вынула рукоделие и сняла с него воображаемую пушинку. Она спокойно вонзила иглу в льняное полотно, натянутое на деревянную рамку.

Наблюдая за тем, как летала игла в руках матери, Ровену стал охватывать гнев.

– Я внезапно вспомнила все, что так старалась забыть. Для меня в твоем сердце никогда не было места. Пожалуйста, извини меня, но прошло четырнадцать лет.

– Оставь меня в покое, Ровена, – слова были короткими и отрывистыми.

– Оставить тебя в покое? Я сама хочу этого больше всего, но, кажется, я здесь, как в ловушке. Шла бы ты сама отсюда. – В ее тоне отчетливо слышался сарказм.

Леди Эдит бросила на дочь выразительный взгляд.

– А я думала, что монашки научат тебя сдерживать свое упрямство и дерзкий язык. Только что прибыл лорд Грэстан, и твоему отцу осталось напоследок обсудить с ним несколько деталей. Я потому здесь, что меня прислали сюда.

– Благодарение небесам, – огрызнулась Ровена. – Я уж начала волноваться, как бы ты и в самом деле не собралась провести со мной время.

– Ты бесишься, точно избалованный ребенок. – Леди Бенфилд сделала еще один стежок.

– Ну, это как раз не про меня. Можно доказать все, что угодно, кроме этого, тем, каким бесстыдным образом меня выдают замуж. – Ровена стала загибать пальцы по пунктам, пока говорила. – Без предупреждения меня оторвали от жизни, которую я любила – раз, держали пленницей в родном доме – два и принуждали к браку против моей воли – три. Не ошибусь ли я, высказав догадку, что ни один дворянин, кроме отца и моего будущего мужа, не преломит хлеба на этом свадебном пиру? И, если я права, ни одна женщина благородного рода, кроме моей матери, не будет свидетельницей нашего венчания. Могло ли так случиться, что деревенский священник – единственный, кто сквозь пальцы посмотрит на это ужасное дело?

Она устремила взгляд на свою мать, которая отвела глаза в сторону.

– Вижу, что угадала. Ну, что же, я всегда знала, что любимица – не я.

– Ты закончила? – Эдит подняла свои каштановые брови.

– Ты, должно быть, окаменела до сердцевины. Скажите мне, мадам, неужели в вас нет ни капли любви к младшей дочери?

Женщина холодно созерцала Ровену некоторое время. Потом снова вернулась к своей работе. Девушка увидела, что пальцы матери так сильно дрожат, что не в состоянии ухватить уголку.

– Ты не мой ребенок, – наконец сказала она дрожащим голосом, – ты отродье своего отца. Вы двое похожи друг на друга, как характером, так и внешностью. Теперь еще ты требуешь от меня того, что тебе не принадлежит.

Ровена отмахнулась от ее слов нетерпеливой рукой.

– Тогда назови это простым любопытством, мама. Ты презрительно оттолкнула меня. Я узнаю, почему.

– Узнаешь, – прошипела леди Эдит и отшвырнула прочь рукоделие.

Деревянные пяльцы раскололись и упали на пол. Безжалостный пинок отбросил льняную ткань через комнату, спутанное вышивание и деревянные щепки легли рядом с единственным сундуком в комнате.

– Узнаешь! – повторила леди Эдит гневным шепотом. – Сегодня ты и твой родитель победили. Думаешь, ты однажды явишься сюда и услышишь «миледи, миледи» из моих уст? Не рассчитывай на это, потому что я еще доведу тебя до нищеты. Ты не получишь ни гроша из того, принадлежит мне и будет принадлежать Филиппе после меня.

– Как страшно я должна была тебя обидеть до того, как мне исполнилось семь лет, чтобы вызвать такую злобу? – Ровена опустилась в кресло, которое освободила ее мать, и положила голову на руки.

– Почему ты ненавидишь меня, а не Филиппу, если она незаконный ребенок, как говорит отец.

Ее голос был спокойным, но внутри росла холодная пустота. Мать прищурившись смотрела на нее.

– Если он думает, что люди поверят его словам теперь, когда прошло столько лет, он ошибается. Я назову это подлой ложью. Да, я назову весь ваш брачный контракт ложью, придуманной твоим отцом, чтобы не дать мне возможности вернуть Филиппе состояние, которое украл у меня мой отец. Мой отец, – продолжила она, лицо исказилось злобой, – да гниет душа его в аду, смотрел, как я выхожу замуж за Оуфа Бенфилдского, чтобы унизить меня после смерти матери. Меня, – рассмеялась она, все еще не веря несмотря на прошедшие годы, – которую когда-то предназначали в жены не ниже, чем герцогу! Но мой отец не предвидел того, что переживет всех своих сыновей и дети его дочери станут единственными наследниками. А теперь твой родитель грязно называет мое возлюбленное чадо ублюдком, чтобы оставить ее с теми жалкими полями, которые она взяла, когда выходила замуж.

– Посмотри, как любит тебя отец, – продолжала леди Эдит с кривой улыбкой. – Он хочет для тебя могущественного мужа, который не отдал бы эти украденные земли их законным владельцам. Для него не имеет значения, что это за человек. Сейчас я предостерегаю тебя, Ровена. Это жестокий, холодный человек, который ищет только богатства, как результат вашего брака. Если ты попытаешься стать ему поперек дороги, то он сломает тебя между пальцами, как хворостинку.

Ровена упала на спинку кресла. Уставшая от событий дня, девушка вконец обессилила. Она спрятала свои глаза, когда слова шепотом слетали с ее губ:

– Помоги мне, святая Мария, матерь Божья, я боюсь, я так боюсь!

– Ты? – с усмешкой спросила леди Эдит. – Ты, высокомерная, властная эгоистка, боишься?

Ровена пожала плечами. Это движение одновременно выражало и презрительную надменность, и ранимость.

– Жизнь учила меня горьким урокам, мадам. Я, как уже было сказано вами, властная. Я еще горда и одинока по природе. Монастырский священник увещевал меня быть более мягкой и смиренной. – Ровена судорожно вздохнула. – Клянусь святой Девой, я старалась, в самом деле старалась. Я не могу измениться. Не в моей природе быть ниже, чем я есть. Теперь скажи мне, мама, я понравлюсь моему мужу?

Мать улыбнулась с мрачным удовлетворением.

– Бедная богатая наследница. Ты совсем ему не понравишься, но ведь тебя купили за твои земли и утробу. Не имеет значения, родишь ли ты ему сыновей, я не думаю, что ты проживешь долго после того, как Филиппа получит права на мое наследство, и ты снова станешь бедной. Знаешь, он уже убил двух жен до тебя.

Леди Эдит приподняла мягкую ткань своей юбки, подошла к окну и раскрыла ставни. Свет снова наполнил комнату. Мать долго смотрела на небо и, вздохнув, снова заговорила.

– Божье проклятие на тех женщинах, которые мечтают о любви или надеются на уважение. Заносчивая девчонка, ты думала, что улетишь свободной от всего этого со своими монастырскими амбициями? Ну, так добро пожаловать на землю к нам, грешникам.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказала она.

Несколько служанок принесли кувшин с водой и одежду. Когда женщина отвернулась от окна, ее ненависть снова скрыла маска печали.

– Встань, дочь. Тебе нужно одеваться.

Сопротивляться было бессмысленно. Ровена надела тонкую льняную рубашку, потом нижнее платье синего цвета. Высокий воротник был жестким из-за тяжелой вышивки серебряной нитью, без сомнения, работы ее матери. Этот орнамент был повторен с изысканной роскошью по запястьям плотно прилегающих рукавов. Верхнее платье не имело рукавов и было сшито из тяжелого блестящего розово-красного шелка. Тот же самый серебряный узор вышивки тянулся по его укороченному подолу. Все это пышное убранство было схвачено у талии шелковым поясом, обшитым серебром. Последним штрихом являлся тонкой работы обруч из серебра и жемчуга, который увенчал ее распущенные черные волосы.

Ровена провела рукой по роскошной ткани одежды, потом дотронулась до богатого обруча.

– Состояние, потраченное на невесту по принуждению, – прошептала она.

Эдит усмехнулась.

– Мой муж хочет купить уважение лорда Грэстана. Этот наряд почти опустошил кошелек твоего отца и входит в приданое.

– К чему все это? – Раздавшийся смех Ровены звучал неприятным диссонансом. – Ни я сама, ни моя внешность не имеют никакого значения для этого моего мужа.

Она взяла богатую, подбитую мехом накидку, накинула на плечи и застегнула. Темный плащ затмил яркость свадебного наряда своими тяжелыми складками.

– Я готова.

Мать толкнула дверь и отступила в сторону. Ровена прошла мимо нее в зал. Девушку ничто не связывало больше с прошлым. Все, что у нее оставалось, – это будущее.