Текст книги "Братские узы (СИ)"

Автор книги: Денис Лукашевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

В лицо пахнуло знакомыми до боли: канцелярский клей, чернила и бумага с примесью дешевого одеколона и легким амбре вчерашней выпивки. За обшарпанной конторкой стоял мужчина и заполнял какие-то бумаги. Обер-капитан кашлянул.

– Да-да, чего желаете? – Телеграфист подслеповато воззрился на посетителя.

– Телеграмму отослать.

– Конечно-конечно! Одну минутку! – Зашурудил под конторкой, зашуршал листками. – Вот-с, куда будем слать?

Пауло назвал адрес.

– Так-так, диктуйте.

– Гхр, – обер-капитан прочистил горло, начал: – Дорогой дядюшка…

– Дядюшка-дядюшка, – эхом повторил телеграфист, щелкая одновременно и наборным барабаном, и старинными деревянными счетами.

Через пять минут телеграмма с электрическими импульсами рванула по проводам и в исчезающе малый момент времени достигла телеграфного управления Сан-Мариана. Оператор, принявший сообщение, прочитал адрес и вздрогнул. Набрал номер на примитивном дисковом телефоне. Кашлянул в трубку:

– Пана Казея к четвертому столу.

И стал ждать, утирая тайком холодный пот выступивший на обширных залысинах. Названный пан не заставил себя долго ждать: явился через пару минут, молчаливый, затянутый в черный френч под горло. Телеграфист сунул ему листок с сообщением.

Человек во френче пробежал глазами по машинописным строчкам, кивнул. Телеграмму он сунул в карман, осведомился:

– Копии есть?

– Никак нет! Как вы могли подумать…

– Благодарю за сотрудничество! – И сгинул в толпе снующих туда-сюда операторов и разносчиков.

Телеграфист облегченно выдохнул. А сообщение продолжило свой путь. Пан Казей в маленькой каморке переписал от руки текст – копию сунул в карман, оригинал отложил в сторону, к жиденькой стопочке листков. Набрал несложный телефонный номер.

– Управление? Сообщение, срочное. Пришлите человека.

Человек явился где-то через полчаса, с удивительной быстротой преодолев полгорода, заполненного, будто бочка селедками, людьми, дымными паромобилями, конными экипажами и редкими, но невероятно дорогими бензиновыми автомобилями. На курьере был серый мундир со знаками различия унтер-лейтенанта. Не говоря ни слова, пан Казей передал ему телеграмму, откозырял. Курьер скрылся за дверью. Обождав еще минут пятнадцать, пан Казей набрал еще один номер.

– В управление пришло сообщение от объекта Гончая. – Помолчал, выслушивая ответ. – Да, копию сделал. Есть доставить представителю…

* * *

Воздух в кабинете пана Качинского был густой, словно мутный кисель. Его приходилось с трудом, словно пытаясь дышать водой, проталкивать в легкие, но пан Шатсков уже свыкся, только лицо его оттенком походил на цвет собственного мундира: землисто-серое, с тонкими фиолетовыми прожилками жил. Личный адъютант прима-генерала находился в состояния перманентного опьянения, отчего порой путал слова и заикался.

– …Братство бледных! – фыркнул сквозь зубы пан Качинский. – Наш парень прямо-таки какой-то писатель. Ему бы книжонции бульварные строчить! Но наконец-то от него дождались весточки, и Пес уже в Погорбе. Теперь они, наверное, в Санта-Силенции. Операция подходит к своему логичному концу, если наш опальный сотрудник опять не напортачит…

– Дабы предупредить эксцессы мы и п-п-приставили к нему Пауло. Молодой, активный, хорошо подг-г-готовленный.

– Горячее сердце и холодная голова? Отлично, отлично! – Прима-генерал глубоко затянулся бесконечной по счету сигаретой, выдохнул. – Нам остается только ждать.

Глава 15. Трущобные пророки

Санта-Силенция удобно расположилась меж двух невысоких холмов, словно куча мусора, оставленная на блекло-зеленых, кое-где буроватых, отдающих желтизной полосках полей нерадивым уборщиком. Только к левому холму, известному, как Джординский бугор ситуация менялась. Выростали аккуратные, будто игрушечные башенки костелов и церквей Верхнего Города, острый палец шпиля Богословской Учельни имени святого Захарии Кроткого вонзался в низкое брюхо медленно ползущей тучи. Справа, на холме Эдмундо Тихого – распластался аккуратный крест военной базы: малая перекладина – казармы, плац, хозяйственные постройки, большая перекладина – одинаковые черные коробки складов и ангаров. Черточки сторожевых вышек. А внизу, в широкой долине царствовал буйствующий беспорядок.

Удивительное сочетание: армейская упорядоченность и первозданный хаос трущоб. Санта-Силенция, Святая Тишина в переводе с древнего языка, появилась на месте самого большого в Польше лагеря беженцев из догорающей в медленном огне ядерных взрывов Италии. Оказавшись на чужбине, горячие обитатели полуострова-сапога были фактически брошены на произвол судьбы. До возрождения Святого Престола оставалось еще долгих десять лет. Жалкий огрызок, оставшийся от самой восточной европейской страны, форпоста католицизма во все времена, переживал времена анархии и беспорядка: армия, полиция и правительство фактически не существовали, и даже стальная воля пресвятого Конрада мало чем могла здесь помочь. Собрать вокруг себя первый Кардинальский Совет ему все еще предстояло, и лагерь перемещенных лиц под кодовым названием «Святая тишина» противостоял превратностям послевоенного мира в одиночку.

Десятки тысяч беженцев, согнанные стальными ограждениями и колючей проволокой на пятачок площадью где-то три на три километра, оказались предоставлены сами себе. За стенами лагеря бушевало безвластие и варварство, а внутри него держался хоть относительный, но порядок. Люди с различными убеждениями, жизненными целями и ориентирами, совершенно отличными моральными качества варились в собственном соку. Преступность, голод и болезни процветали. Людей хоронили прямо за оградой, ограничиваясь простыми деревянными крестами. Жалкие хибары теснились друг к другу, нависали над соседями, цеплялись, взбирались вверх, образуя своеобразные карточные домики, готовые рухнуть друг на друга. Как нарыв, как болезнетворный фурункул, лагерь рос, пока не лопнул, не хлынул зловонным гноем наружу. Временные, хлипкие постройки захлестнули окрестное кладбище, смяли могилы и кресты и распространились еще дальше. Дети на грязных узких улочках игрались человеческими черепами и дрались берцовыми костями, но, в тоже время, примерами удивительной святости была отмечена «Святая тишина».

Бернар Фабиоло, простой врач, лишенный практически всего инструментария до конца своей жизни каким-то чудом спасал людей, устраивал экспедиции в поисках лекарств, за что, впоследствии, был канонизирован, и стал покровителем сандоминиканских медикусов.

Тадеуш Гжелка, до войны правительственный чиновник, проявлял чудеса на ниве организации лагеря и борьбы с преступностью. Во многом благодаря ему «Святая Тишина» выжила и сохранилась до более счастливых времен.

Захария Читтели, учитель из Пармы, потерявший в войну всю свою семью, жизнь отдал за то, чтобы обучить детей Ядерного Рассвета хоть чему-то из того, что знал, но благодарные жители «Святой Тишины» вздернули его за воровство хлеба из казенных складов для своих полуголодных учеников. Его немногочисленные ученики впоследствии основали знаменитый просветительский орден святого Захария, прозванного за смирению Кротким.

И многие-многие другие. Когда же сюда пришла уверенная длань Теократии, то застала настоящий Вавилон. Из уважения к святости места трущобы не стали перестраивать, и оставили все как есть, лишь немного проредили население, отправив излишек населения на недавно присоединенные остатки чешских и словацких земель. Немного облагородили, придали статус государственного памятника и надолго забыли о нем.

Санта-Силенция росла, но уже под четким руководством Святого Престола, аккуратно и упорядоченно, а гарантом безопасности области и спокойствия в Нижнем Городе (так впоследствии самоназвалось место, где располагался первоначальный лагерь), в которому, бывало, вспыхивали стихийные народные восстания под руководством так называемых трущобных пророков, стало отделение Черной Стражи.

Старохристиане, католисты, апокриферы – как только их не называли! Но с тех времен утекло много воды, и сейчас в Санта-Силенции было спокойно, как в гробу, только варилось, плескалось грязной пеной варево Нижнего Города.

Обо всем этом Войцех успел рассказать по дороге в Санта-Силенцию. Марко с Веллером, ни разу не бывавшие в городе, слушали его с неподдельным интересом. Только Анджей постоянно ныл, жалуясь на сбитые ноги и бесчувственных попутчиков, словно не ощущающих тяготы пути. Когда же за очередным поворотом дороги показалась Санта-Силенция, он буквально фонтанировал счастьем, да только рано он обрадовался. Путники быстро свернули с главной дороги в придорожный лесок и двинулись какими-то малоприятными буераками, опасаясь нежелательных встреч. Последний участок пути дался бедному водителю труднее всего. Когда же вынырнули из леска в смердящее болото городских отходов, за которым открылись корявые многоэтажки Нижнего Города, унынию и страданию его не было предела.

– Не кручинься! – подбодрил его довольный Марко. Сияющее лицо указывало, что хоть в этом всеми богами проклятом задании шло по плану. трущобы представлялись ему лучшим местом отдыха перед финальным рывком к заветному листку. – Отдохнем, отожремся, отоспимся, а там, глядишь, вообще мелочь останется. Правду я говорю, а, братец?

– Правду-правду! – хитро подмигнул Веллер, утопая по колено в зловонном болоте.

Мимо проплыла жестяная банка неизвестного происхождения, да невидимая тварь всколыхнула темную тяжелую жижу. Стелился по воде чуть желтоватый и невероятно знакомый туман, разорванный на клочья невесомой ваты нередкими порывами ветра, что в долине между холмами становился порой чуть не ураганными. Вот и сейчас, холодный, промозглый порыв провел стылыми пальцами по волосам, забрался под одежду да взбудоражил рябью глянцевитую поверхность болота.

Что-то с заметным сопротивлением лопалось под ногами, сапогами цеплялись за невидимые коряги, поэтому приходилось ступать осторожно и медленно, дабы с головой не уйти в вонючую жижу. Ветер разогнал скопившийся туман, и на мгновение показались грязные, обшарпанные многоэтажки Нижнего Города. Настойчивый запах испражнений и химикалий лез в ноздри, щипал глаза и обжигал кожу.

– Господи! – взмолился наконец-то Анджей. Воздел руки к небесам и провозгласил: – Пресвятой Конрад, когда же все это закончиться!

– Тише ты! – цыкнул на него Войцех. – Здесь могут находиться лишние уши…

Но было слишком поздно. Очередной порыв ветра сорвал туманное покрывало и прямо перед самым носом возникло скопление невероятно грязных хижин, слепленных из всевозможного мусора. Точно такой же мусор стал и основанием этих построек: куски целлофана, деревянные доски, тряпки, стальная арматура, жестяные банки и бочки, чугунные трубы – все это спаялось, переплелось, слиплось намертво, образуя некое подобие небольшого плавучего острова. С которого за ними уже внимательно наблюдали. Грязные, невероятно худые и изможденные люди в каких-то обносках и тряпках (у многих одежда ограничивалась серыми обвязками на тощих чреслах), зато многие из собравшихся были вооружены. Правда, кто чем: самодельными копьецами и гарпунами, самопальными арбалетами, метавшими стальные штыри, попалась на глаза даже одна винтовка «прокуратор», невероятно ржавая, но, кто знает, может быть еще и рабочая.

Ее сжимал самый представительный из собравшийся топлы островитян. Высокий старик с благообразной седой бородой. Из одежды он имел длинную, с густой, черной от грязи бахромой понизу хламиду, подвязанную куском веревки, а на голове у него громоздился странный убор, отдаленно напоминающий кардинальскую шапочку. Только у островитянина она была скорее темно-багровой, чем алой, и лишена золотого шитья. Что, собственно, удивление не вызывало. Зато голос самопальный кардинал имел поистине достойный этого высокого звания:

– Руки вверх, пришельцы!

«Пришельцы» сочли за верное подчиниться.

– Кто такие? Откуда?

– Э-э… Мы прошли долгий путь… – начал издалека Веллер, но тут же был перебит Войцехом:

– Мы братья во Христе! Бежим от гонений!

Островитяне принялись горячо переговариваться.

– В Троицу веруете? – возбужденно осведомился обладатель «Прокуратора».

– Веруем! – горячо воскликнул Войцех и, заламывая руки, провозгласил: – Верую! – шепнул в сторону: – Повторяйте за мной! – И во весь голос: – Верую во Отца и Сына, и Святого Духа! Аминь!

– Аминь! – эхом повторили обитатели островка.

Декламирование символа веры прошло несколько вразнобой, но островитяне поверили. Старик вновь вопросил:

– Куда путь держите, братья?

– В Санта-Силенцию.

– А зачем?

– Просветления ищем в мире царящей тьмы, а известно нам стало, что живет в сем граде пророк великий.

– О да! Живет святой человек – всем помогает, кто к нему обратиться. Вот и мы, приняв веру истинную, по благословению его встали на путь покаяния и отречения об благ мирских. Аскеты мы!

– Рады с вами разделить сию святую участь да спешим мы, ибо друг наш болен тяжко и нуждается в излечении и святом благословении. – Войцех указал в сторону жалкого, бледного и дрожащего Анджея, которому от болотных паров стало совсем худо.

– Да-да! – сокрушенно кивнул старец. – Понимаю. Ну что, мы не станем препятствовать вашему просвещению. Кстати, вам туда. – Он ткнул в сторону рукой. – Доброго пути! С нами Бог!

– С нами Бог!

Под конец разговора остров уже преизрядно отдрейфовал от странников, и Войцеху со старцем приходилось перекрикиваться, чтобы услышать друг друга. Ветер вновь налетел, взбаламутил сонные лохмы, и островок вновь скрылся в тумане.

– Кто это был? – шепотом осведомился Веллер, глядя на хмурого Войцеха.

– А бес их знает – прости Господи! Кажется, старохристиане, а может, и вовсе апокриферы.

– Странно, а почему ваши с ними не расправятся? Еретики же!

– Кто наши? – Войцех удивленно посмотрел на Веллера. – Инквизиция, что ли? А зачем? Живут себе, аскетничают, а, главное, наружу не вылазят. Все, что появляется в Санта-Силенции, там же и остается. Город-резервация, где выращивают святых. Если кого из местных пророков и выделяет Святой Престол, то те сразу теряют всю свою принципиальность и переходят в разряд пророков новохристианства.

– Ого! – только и ответил Веллер.

В дальнейшем разговор сошел на нет. Вскоре показались первые постройки Нижнего Города. Замшелые старые дома, покрывшиеся потеками плесени, с горами мусора, собиравшегося десятилетиями. Между ними бродили грязные свиньи и бегали столь же чумазые дети. Кто-то копошился во ржавых внутренностях старого автомобиля, стрельнул заплывшим глазом и вернулся к своим заботам. После прогулки по болоту четверка странников мало отличалась от местных обитателей, посему никто на них особого внимания и не обратил. Только подбежал полуголый старец с горящим взором и деревянным лотком в руках. Старец прыгал вокруг них, потрясал ящиком, в котором что-то сухо щелкало и трещало.

– Мощи! – вопил старец. – Святые мощи! Святой Бернар, святой Тадеуш, святой Казимир, святой Герман… Купи-купи, не проходи мимо! Свежие мощи!

Анджею хватило только одного взгляда в лоток, чтобы в ужасе отшатнуться. там размещалась разнообразнейшая коллекция человеческих костей: от маленьких костяшек до могучих берцовых костей. Имелось и пару челюстей, свод черепа.

Торговец, поняв, что клиентов не интересует предложение, попрыгал дальше, в поисках большего спроса.

– Там были кости! – Анджей возбужденно вертел руками.

– Ну да! – Войцех безразлично пожал плечами. – Жить же на что-то надо, а костей в Нижнем Городе на каждом переулке, что в катакомбах Сан-Мариана.

К ним еще раз обращали сове внимание торговцы мощами, но быстро сдавались, глядя на каменно невозмутиме физиономии и в ужасе шарахающегося от них Анджея.

По мере углубления в лабиринты улочек Нижнего Города трущобные многоэтажки становились все выше и все неопрятнее. Где-то над головой верхние этажи соединялись самодельными переходными мостиками и туннелями, застраивались общими сразу на два, три, а порой и четыре дома квартирами. А внизу становилось все грязнее и грязнее, глубокие канализационные каналы уже попросту не справлялись с потоками нечистот, несущихся по улицам. Приходилось шагать очень и очень аккуратно, чтобы не провалиться в один из каналов, не угодить ногой в свежую кучу помета неясного происхождения, а то и отдавить чью-то скорбно протянутую за подаянием руку.

Нищих, калек и просто юродивых вокруг было предостаточно. Они постоянно что-то выпрашивали у прохожих, цеплялись руками за одежду и с жалобным стоном ползли за ними, волоча короткие культи ног. Те, кто имел конечности в более полном комплекте, но лишенный части людского разума плясали, кидались на людей, высоко подбрасывая ноги, размахивали руками, рыдали, беспрерывно молились, колотя головой о землю, и безостановочно лопотали что-то о спасении, святости и благословении. Да вот беда: люди больше сторонились этих трущобных святых и спешили дальше, без оглядки на вопящих безумцев за спиной. Хотя много ли из них были настоящими безумцами?

Мощный, хорошо поставленный голос перекрыл звуки галдящей толпы, разнесся буйным рефреном вокруг, хлопнул об зазвеневшие стекла и вернулся назад, на небольшую площадь, зажатую с обеих сторон обшарпанными стенами, где шумела плотная толпа.

– Братья и сестры! Близок, близок час Суда Божиего! Да разверзятся небеса огненным дождем! Да приидут твари Пустырные! Да будет День Гнева Божьего!

Толпа согласно загудела, словно потревоженный улей. В воздух взлетели чьи-то кулаки, одинокий голос провозгласил:

– День Гнева!

Веллер прищурился и скептически уставился на Войцеха:

– Да это же типичнейший возмутитель спокойствия! Как же ваши прохлопали…

– Не прохлопали. – Лже-монах оставался совершенно спокоен. – Вон там. Уже работает человек.

И действительно, невдалеке, под хлипким навесом из тонких жердей и тряпок на низеньком топчане восседал человечек и тщательно конспектировал речь новоявленного пророка. В особенно яркие моменты выступления, он вытягивал голову на тонкой шее и высматривал наиболее ярых демонстрантов.

– Ого! – по достоинству оценил деятельность инквизитора Веллер.

Нижний Город Санта-Силенции был местом контрастов, где абсолютно мирно уживались всевозможные верования секстанского толка, в основе которых лег гремучий сплав католицизма, православия и протестантизма, и традиционного новохристианства. По дороге четверке странников встретился как и конрадианский храм, маленький, спрятавшийся меж двух старинных зданий совершенно заброшенного вида, но ухоженный и опрятный, так и молельный дом апокриферов – кособокая хижина с крестом из двух стальных арматурин, перевязанных куском проволоки. У дома сидели на корточках апокриферы и просили подаяния, проводя в жизнь традиционный обет аскетизма и попрошайничества. Удивительное дело для столь догматичной страны, как Сан-Доминика. Веллеру и Марко только и оставалось, что от удивления разевать рты.

– Вот, кстати, мы и пришли! – Войцех остановился около изрезанной двери, словно кто-то задался настойчивой целью проковырять ножом дырку в досках, да вот, терпения не хватило. Бросил дело на полпути.

Над дверью имелась и вывеска: грубо намалеванное на жестяном щите «Молельня», а снизу чья-то шаловливая ручка добавила: «Похабня».

– Воодушевляет! – философски заметил Веллер и, не дожидаясь приглашения, шагнул вовнутрь вслед за Войцехом и проскочившим после него Анджеем.

«Молельня-похабня» с первого взгляда приглянулась братьям. Видимо, тем, что нравы здесь царили точно такие, что и в лучших кабаках Бургундии и окраинного Клейдена без всяких там теократических фишек. Да только Войцех сразу предупредил, чтобы они варежку не слишком разевали, потому как везде хватает инквизиторских шпиков. На что братья лишь отметили, что они получше него знают, как вести себя в подобных заведениях

– Славно! – только и удосужился отметить Марко и мигом потопал к массивной барной стойке мареного дуба, над которой возвышался (хотя это громко сказано) щуплый бармен с шустрыми татуированными руками, оголенными до плеч. Мокрая от пота безрукавка стягивало худенькое тельце и запавшую грудь.

По дороге наемнику пришлось взять на себя роль скандского китобойного ледокола и буквально вгрызаться в плотное тело толпы посетителей, заполнявших «Молельню». Кто-то с отдавленной ногой харкнул вдогонку:

– Куда прешь, харя?

А кто попытался пнуть кулаком меж лопаток, да не успел: Марко, ловко увернувшись, скрылся за спинами посетителями. Вернулся он уже к занятому столу, откуда без лишних церемоний был препровожден на пол пьяный вдрыбадан юродивый, запахнувший по случаю посещения увеселительного заведения, грязное туловище куском мешковины. Лже-сумасшедший только всхрапнул в ответ и свернулся колачиком в уголке.

Марко бухнул на стол бутылку мутноватой жидкости и четыре стопочки не первой свежести. Анджей, рассматривая желтоватое донышко, только брезгливо поморщился.

– Не боись! – весело посоветовал Марко. – Сейчас продезинфицируем!

Плеснула игривая струя самогона.

– Будем! – коротко отметил наемник и залпом опустошил стопочку. Сморщился, а после блаженно улыбнулся: – Хороша чертовка! – Хитро осклабившись: – Прости Господи!

Веллер молчал и улыбался, следя одними глазами за буйным братцем. Лишь время от времени подносил ко рту стопку за стопкой, опрокидывая в глотку порцию пшенной водки, что готовили здесь весьма и весьма неплохо. Или это просто казалось после пыльных кабаков Бургундии и грязных клейденских забегаловок, где все, что попадало в жадные руки хозяев заведений, нещадно разбавляли. Здесь же святую традицию пития берегли, не позволяли осквернить богоданные напитки вульгарной водой.

Иногда, когда казалось, что никто за ним не следит, он бросал быстрые взгляды в дальний угол, занавешенным тучным покрывалом курительного дыма. Интересно, что за гадость здесь шла на курево? Покрывало порой приоткрывалось, демонстрируя славную картину: миловидную девушку в приталенной кожаной куртке со множеством заклепок и в блестящих кожаных лосинах, заправленных в массивные армейские сапоги. Длинные, цвета спелой пшеницы с темными полосами-травинками – крашенными в черный прядями – волосы собраны в плотный пук, заткнутый двумя стальными спицами, могущими, если того захотеть, оказаться опасным оружием. А девушка частенько, если обратить внимание на жесткую складку у полных губ и чуть прищуренные глаза, выжидательно скользившие взором по заведению. Бедро ее украшала черная кобура с казавшимся игрушечным, но этого не менее опасного «Пастыря». Маленький пистолетик идеально подходил внешнему виду прелестницы. Веллер прищурился, как довольный кот, и скользнул взглядом дальше, разглядывая окружение девушки.

Красавица и чудовище – именно подобная ассоциация возникла у него, когда он разглядывал соседа, а по совместительству, судя по фривольно гладящей точеное бедро волосатой лапище, друга милашки. Еще к «другу» подходило определение «бык» – огромная и массивная туша, нависшая над столом. Она ни в какое сравнение не шла с монструозностью варшавян, но, в тоже время, могла внушать определенную долю уважения и робости. Тупой взгляд налитых кровью глаз – наверное, громила злоупотребляет различными стимулянтами, и не всегда разрешенными.

На громиле тоже была кожаная куртка с массой металлических деталей, кожаные же штаны и высокие лакированные сапоги. Широкий пояс с двойной пряжкой стягивал массивное брюхо. Наемник про себя обозвал его Кожаным. Веллеру потребовалось всего лишь раз скользнуть по нему взглядом, чтобы привлечь внимание.

Громила поднялся. А вместе на ноги повскакивали еще несколько «бычар» в разных концах зала. Веллер только улыбнулся, как показалось ему, вызывающе. А может, и нет: издевательские ухмылки и открытый вызов на бой – это прерогатива Марко, хотя, почему бы и не тряхнуть стариной?

Веллер хрустнул под столом костяшками, предвкушая скорое веселье.

Тяжело топая ногами – вес, а также желание казаться невероятно могучим, – обладатель кожаных одежд и лакированных сапог приблизился вплотную. Дыхнул практически осязаемым перегаром с целым букетом иных ароматов: лука, чеснока, мокрой кожи и застарелого пота. Подружка его с интересом наблюдала за происходящим. «Вот стерва!» – неожиданно подумалось Веллеру.

– Чего надо? – буркнул Марко поверх стопки с самогоном.

– Твой друг, – тяжело цедил слова громила, словно каждое давалось ему с превеликим трудом, – смущает мою подругу!

– Да ты что! – Марко сокрушенно покачал головой. Выглянул из-за спины Кожаного он с сомнением покачал головой: – Твоя подруга не выглядит чересчур смущенной. Может, ты чего перепутал, друг?

Высокомерным и саркастическим тоном Марко сознательно провоцировал громилу на конфликт, в чем, собственно, и добивался уверенного успеха.

Кожаный набычился, раздул ноздри. Лицо его, и так довольно-таки багровое из-за удушливой жару «Молельни» и количество выпитого, приобрело оттенок спелого помидора, готового вот-вот лопнуть под давлением скопившихся соков.

Утробный рык вырвался из глотки Кожаного. Кажется, он что-то пытался сказать, донельзя яростное и обидное, но долго готовящаяся фраза выродилась в звериный рев, неплохо, кстати, подходящий к внешнему образу «быка».

Наконец, громила справился с нахлынувшими чувствами и все также, тяжко выкручивая слова из непослушной глотки, произнес:

– Бой. Кто. Сильнее.

Марко, радостно сверкнув боевой яростью в глазах, легко поднялся, будто на пружинках подскочил. До хруста сжал кулаки.

– Да пожалуйста! Можете, – он крикнул дружкам Кожаного, постепенно стягивающимся к столику, – становиться в очередь! Никто не уйдет обиженным, каждого приласкаю.

– Погоди, братец, присядь. – Веллер положил руку на братово плечо и чуть ли не силком опустил его на место. Войцех был безразличен, уперся взглядом в почерневшую деревянную люстру со свечами. После люминесценции Клейдена свечи смотрелись невозможной архаикой.

Анджей внимательно изучал донышко стопарика, вертел в руках и всячески делал вид, что происходящее его не касается. Взор Веллера затянуло поволокой понимания. «Что-то здесь не так, совсем не так! Может, подыграем хитрецам?»

– Уважаемый. – Веллер говорил медленно, подыскивая слова, словно боялся, что чересчур сложные словарные конструкции просто могут быть недоступно ограниченному багажу знаний «быка». – Уважаемый, мы не хотим проблем. Ваша подруга, гм, безусловно достойная женщина, и я смотрел на нее исключительно из эстетических соображений…

«Черт, каких-таких эстетических соображений?!»

– Хватит болтать! – рыкнул уже гораздо более членораздельно Кожаный. – Бой! Я, Анджело Фереццо по прозвищу Черный Бык, вызываю тебя на бой! До последнего, пока один из нас не запросит пощады!

«Надо же, его действительно зовут Быком!»

– Бой! Бой Бой! – уже вся «Молельня» подхватила короткое слово, и оно заскользило из глотки в глотку, брызгами слюны летело изо рта и оседала в ушах упругими вибрациями. бтлось, словно загнанный зверь, в душной клетке слов, стремясь освободиться, вырваться на свободу ударов и блоков, кулаков и пинков, выбитых зубов и разбитых носов.

Веллер с отчетливым равнодушием пожал плечами и вышел на середину «Молельни», мигом освободившуюся от столов и стульев. Посетители и завсегдатаи образовали большой круг. Они орали, хлопали в ладоши, свистели и улюлюкали и даже начинали делать ставки. Необычано разгоряченный бармен извлек откуда-то большую школьную доску, выщербленную по краям, и уже начал собирать деньги, распределяя ставки по двум столбцам, подписанным сверху «незнакомцем» и «Черным Быком». Веллеру стало на мгновение обидно: больше записей было на стороне оппонента, а «незнакомец» приглянулся лишь одной записи.

Марко, стоя неподалеку от доски, весело подмигивал ему и махал рукой.

«Ну, спасибо! Хоть деньжат подзаработаем».

Черный Бык не стал долго готовиться. Скинул с себя куртку, оставшись в одной рваной безрукавке, и шагнул в атаку. Веллер легко ушел от первого удара – затянутого в черную кожу перчаток кулака, в сантиметре разминувшегося с головой наемника. И тут же громила побагровел еще сильнее (хотя куда уж больше!), щеки вздулись кузнечными мехами, слезящиеся глаза выкатились наружу, сделав Быка уж совсем страшным. Такой рожей только диких зверей и пугать!

Веллер отступил в сторону, позволил Быку свободно повалиться на пол, где тот захрипел, хватаясь за живот. Наемник размял кулак, чуть встряхнул руку, восстанавливая кровообращение в отбитой кисти. Мотнул головой, удивляясь: «У него что там вместо брюха? Мешок камней?!»

Черный Бык поднимался. Медленно, делая над собой усилие, но героически справлялся с земным тяготением. Наемник присвистнул: после «ласковой ладошки» обычно не встают, отходят лишь через час-два.

Лицо громилы страдальчески сморщилось, только и оставалось, что лепить с него изваяние мученика-святого. Церковь была бы довольна. Веллер стрельнул глазом в сторону. На лице обладательницы «Пастыря» не было и тени улыбки: губы сосредоточенно поджаты, брови сошлись к переносице… Странно, но в таком состоянии она показалась еще привлекательнее.

– Куда… хррр… зыришь? – Бык поднялся, чуть придерживая живот, и яростно сверкал своими глазками. – Порву.

И снова шагнул вперед. Только теперь он делал это куда как осторожнее, опасаясь очередной «ласки» противника, но и Веллер не думал повторяться. Первый удар он увел в сторону умелым блоком, распробовал защиту вставшего в боксерскую стойку Быка, второй… Похожий на волосатую гирю из мяса и костей кулак чуть не проломил грудину – наемник скорее почувствовал, чем увидел удар, успел-таки принять молот на плечо.

Правая рука онемела и повисла плетью. Веллер мгновенно шагнул назад, разрывая опасный контакт.

– Куда?! – Словно крик первобытного человека, от которого убегает-уползает посрамленный, но еще не поверженный противник.

Анджело Фереццо по прозвищу Черный Бык совершил роковую ошибку. Увлекся, потерял контроль над ходом схватки. И горько об этом пожалел.

Рука на захват. Словно пытаться свернуть толстенное бревно, но Веллер справляется. Хрустят кости в выкручиваемой кисти.

Багрянец на лице Быка отдает явственной синевой.

Палец ложится в маленькую уключину на сгибе локтя. Нажимает чуть сильнее. Громила уже не ревет от боли, сдавленно шипит.

Удар под коленку. Ноги подкашиваются. Бык становится на колени, будто выпрашивая прощения.

Веллер промедлил несколько секунд, дожидаясь заветных слов о пощаде, но противник молчит, только судорожно сопит. Наемник пожал плечами и занес руку для последнего удара. Целит он в ямку в основании черепа. Удар, гарантированно отправляющий в лучший мир.