Текст книги "Братские узы (СИ)"

Автор книги: Денис Лукашевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Сучий потрох! – сквозь зубы прошипел Марко на ухо Веллеру. – Никогда не любил его! Чертов жадный потрох!

– Ничего, ему зачтется в будущем, но нам сейчас нечего делать – он местный монополист…

После непродолжительных переговоров, Веллер повернулся к Чумахину.

– Хорошо, по рукам. – Ладони, предварительно смоченные смачными плевками по старинному обычаю, влажно хлопнули, скрепив таким образом договор. Настоящий мужской договор, что не требует ни бумаг, ни печатей – только согласие равноправных и свободных людей. – Плюс к этому два автоматических ствола из местных с патронами и новая одежда.

Добрейшее личико пана Антона Чумахина в один момент вытянулось и помрачнело, придав тому сходство с печальным пекинесом…

Кто-то с силой потряс задремавшего Веллера за плечо, и прямо в лицо мирно посапывающему наемнику дохнуло давно нечищеными зубами и насыщенным луковым ароматом.

– Ваши документы! – Будто собака гавкнула. А затем неуверенно добавила: – Прошу.

Веллер приоткрыл один глаз, а затем и второй, скептически рассматривая нависшего над ним солдата.

Синяя Стража, по-простому, полиция, как принято называть таких товарищей к западу от Познаньской пустоши. Насыщенно синий мундир и синие же галифе, заправленные в высокие хромовые сапоги. Широкий кожаный пояс, разделявший такое великолепие практически пополам, увешанный различными подсумками и патронташами, от него вверх тянулись еще два ремешка, перекидывались через плечи и сходились вместе на кобчике, где примостился небольшой рюкзачок. С правого боку у представителя правопорядка примостилась черная кобура с массивным пистолетом с коротким, но широким стволом. А за плечо закинут карабин, переделанный из армейского «прокуратора». А поверх всего этого великолепия с тщательно выверенным презрением с широкой багровой от злоупотребления церковным вином физиономии на наемников взирали маленькие злые глазки, практически укрытые массивными надбровными дугами. Одним словом, типичный представитель семейства служителей закона. Не самый умный – ему мощный интеллект просто не полагался по должности, но достаточно сильный, чтобы выбить долю дури у нарушителей строгих законов Святого Престола.

– Ваши документы! – повторил полицейский, буравя своими маленькими буркалами Веллера, подобно двум небольшим, но весьма острым сверлам.

Вагон качнуло, и для того, чтобы удержаться стражнику пришлось ухватиться рукой за ребристую полку для багажа и еще больше нависнуть всей своей наетой на казенных харчах тушей над ставшим вдруг совсем маленьким и слабым Веллером. Марко среагировал на уровне въевшихся в мозг инстинктов: потянулся рукой к тому месту, где скрывалась его смертоносная «кобра». Веллер лишь едва заметно мотнул головой: рано, еще рано. Достал из кармана пачку документов, выменянных у Чумахина за совершенно несусветную цену, протянул мастер-сержанту, судя по шевронам нашивок на рукаве. Полицейский повернулся к Марко, требовательно выставил руку.

– И ваши.

– Пожалте! – дружелюбно улыбнулся Марко и отдал свой паспорт с многочисленными пропусками и разрешениями, бывшими в ходу по всей территории Теократии. Без некоторых, например, гражданин не мог даже покинуть свой дом и выйти на улицу.

С преувеличенным вниманием полицейский медленно просмотрел бумажки, раскрыл книжицу паспорта, пролистал, тщательно слюнявя не самый чистый палец. Пока он терзал документы, Марко по старой, въевшейся в душу раскаленной стружкой осмотрел вагон. Вроде бы ничего особенного: после Прорыва – как здесь громко прозвали маленькую аферу братьев – многие двинулись вглубь страны, спасаясь от мифических чудищ, что вроде как устремились из пустоши на обжитые земли. Наемник позволил себе легкую улыбку: наивные, привыкшие к безопасности и спокойной жизни люди, а стоит возникнуть хотя бы тени опасности, как паника и страх овладевает умами и гонит прочь, заставляет покидать уютные дома и свое хозяйство. Лишь бы бежать, бежать без оглядки.

Вагон был заполнен такими беженцами, бережно сжимавшими в руках свертки с добром, старинные чемоданы и матерчатые сумки, забитые снедью, одеждой, посудой, драгоценностями и прочими приметами спокойной жизни, от которой они добровольно отказались.

Кроме пассажиров в вагоне находилось еще трое полицейских, медленно расхаживающих по узкому проходу между деревянными лавочками, забитыми людьми, в поисках очередного нарушителя, а таких попадалось весьма немало: многие забили свои чемоданы всяким малополезным барахлом вместо того, чтобы позаботиться о полном комплекте документов.

– Так-так-так! – задумчиво разглядывая зернистое изображение на низкокачественной фотографии, вклеенной в документ Веллера, протянул стражник. – Пан Дестози, не так ли?

– Именно, пан мастер-сержант! Урожденный Дино Дестози, скромный лавочник из Пулав. А это мой друг и партнер пан Гернард Мачковский. Вот только беда из-за этого Прорыва! Боимся за свои жизни, пан мастер-сержант!

– Угу! – буркнул обладатель бычьей шеи, затянутой в узкий воротник синего мундира. – А почему именно в Санта-Силенцию?

– Ну, так помолиться за спасение своих душ и своих капиталов!

– Помолиться, угу! – Вместо того, чтобы отдать документы, полицейский, сложил их в плотную пачку и закинул в нагрудный карман. – Прошу пройти за мной, панове, для выяснения обстоятельств.

– Эй, простите! – Марко подскочил с места, сложил руки на груди, тщательно отыгрывая роль незаслуженно обвиненного правоверного гражданина. – А по какому такому основанию вы нас задерживаете?!

Веллер мысленно застонал: нет, только не это. Вспыльчивость и горячая натура брата частенько подводила обоих. Конечно, Марко был отличным стрелком и бойцом, которых редко где сыскать можно, даже в мире, где умение хорошо стрелять и превосходно драться имело определяющее значение. Но притворщик и актер из него – никудышный. Как, собственно, и дипломат. Что особенно ярко стало заметно по заметно удлинившейся морде мастер-сержанта, сначала принявшей удивленное выражение, быстро сменившееся яростью и злостью.

– Чего?! – грозно пророкотал стражник, сдвинул брови к переносице, придав своему лицу весьма зверский вид. – Чего ты сказал?!

Незаметно переместившись поближе к братцу, Веллер прошептал тому на ухо:

– Ты чего творишь! Забыл совсем?

– Забыл что? – состроил Марко непонимающую физиономию, продолжая следить взглядом за удивительными пертурбациями полицейской физии.

– Ни один! Я повторяю, ни один сандоминиканец не посмеет возразить представителю власти! Власть священна и неприкасаема! Даже этот задрипанный полицай – тоже власть!

– Ах, черт!

Только поздно было чертыхаться. Стражник стянул с плеча карабин, наставил широкое черное дуло на Марко.

– Руки за голову!

– Конечно, пан офицер! Само собой разумеется!..

Бедняга так и не успел дослушать окончание фразы. Марко незаметным, будто смазанным движением толкнул ствол в сторону и назад, а приклад дернул на себя. Полицейский, не ожидавший такой прыти от торговца, так и остался стоять, ошеломленно разинув рот, лишь тупо пялился в темный провал ствола.

– А теперь я попрошу… – Но и теперь Марко не дали закончить.

– Тревога! – взревел полицейский, но тут же заткнулся, словив массивную винтовочную пулю могучей грудью.

Багряный фонтанчик возник за спиной за мгновение до того, как массивное тело отбросило прочь по узкому проходу. В вагоне повисло тягостное молчание, но оно длилось не больше пары секунд.

Беженцы – весьма своеобразный народ. Видимо, горе от пережитого расставания с родным домом навсегда оставляет свой отпечаток в душе, хотя сама разлука может оказаться и временной. Люди, хоть раз в жизни пережившие подобное, наверное, обретают потрясающую способность ожидать от жизни самое наихудшее. Это люди, всегда норовящие быть обиженными жизнью. Звук выстрела подобно бичу надсмотрщика сорвал последние остатки самообладания беженцев.

Людская волна поднялась мутноватой жижей страха и паники и кинулась к тамбуру, ведущему в соседний вагон, противоположный теперешнему местонахождению наемников, благо те разместились практически у самого выхода. Людское море захлестнула оставшихся полицейских, не позволив тем что-либо предпринять. Сквозь шум, гам, крики и панический визг два выстрела прозвучала как-то одиноко и жалко, но после них больше ничего не последовала. Толпа смяла полицейских, опрокинула себе под ноги. Если бы кто обратил свой взор себе под ноги, то увидел бы, как ноги мирных, законопослушных граждан тщательно превращают лица бедных стражников в кровавое месиво, расплющивают носы и сворачивают челюсти. Разбрызгивают кровь по всему вагону.

Но ни беженцы, ни наемники этого не заметили. Пробка, образовавшаяся у выхода, надежно запечатала тыл Марко и Веллера. Правда, спереди, из соседнего вагона уже неслись несколько полицейских, угрожающе потрясая карабинами и автоматами. Марко выпустил еще несколько пуль, прошибивших толстое дверное стекло. Большинство ушло в молоко, хотя один раз удалось задеть стражника, отчего того закрутило волчком и бросило на сидение, прямо на колени перепуганной женщины. Остальные мигом спрятались за толстыми деревянными спинками сидений – там паника среди беженцев прошла менее кровопролитно. Три или четыре бойца засели за своеобразными укрытиями, а двое в строгом порядке спроваживали пассажиров в другой вагон.

– Черт! – В руках Веллер сжимал короткий автомат с массивной ствольной коробкой. – Нас зажали! Сходим с поезда!

Марко понимающе улыбнулся: стоп-кран был совсем рядом. Локтем вышиб стекло, дернул красную ручку. Неумолимая сила инерция ударила по ногам, толкнула вперед, в промежуток между сидениями, хорошо, что удалось удержаться.

– Наша остановка! – утирая кровь с разбитой губы, сказал Марко. Пустяковая рана, полученная в неравной борьбе с деревянной скамейкой.

По дороге он успел запустить руку в карман мертвого стражника, с трудом вытащил толстую пачку документов, сорвал патронташи и одним прыжком оказался снаружи, едва поспевая за шустро улепетывающим Веллером

Поезд встал посреди чистого поля, а невдалеке шумел редкими кронами аккуратный лесок. Казалось бы, так обманчиво близко, но бежать пришлось долго, выкладываясь изо всех сил – выстрелы снующей по полю Синей Стражи звучали угрожающе близко. Только забежав глубоко в густой подлесок, так, что приходилось продираться сквозь переплетенные ветви колючих кустов, сплошь оплетенных паутиной.

Без сил опустившись на землю в неглубоком овражке, Марко принялся пересматривать трофейные документы.

– Брось дурное! – безнадежно махнул рукой Веллер. – Все равно они уже ничего не стоят.

– Хе, смотри, что я нашел.

Марко передал брату засаленный клочок бумажки, сложенный вчетверо. Веллер недоуменно развернул, вчитался и его брови стремительно поползли вверх. С бумажки на него смотрели грубые копии фотографий из их паспортов, правда, несмотря на жуткое качество, рассмотреть изображенных на людей, было еще можно. А к снимкам прилагалась надпись, выполненная причудливым готическим шрифтом:

РАЗЫСКИВАЮТСЯ! ЖИВЫМИ ИЛИ МЕРТВЫМИ! ШПИОНЫ И ЕРЕТИКИ! ИМЕНЕМ СВЯТОГО ПРЕСТОЛА, ЛЮБОЙ, КТО ОКАЖЕТ ПОМОЩЬ В ПОИСКЕ ПРЕСТУПНИКОВ БУДЕТ ЩЕДРО ВОЗНАГРАЖДЕН!

А внизу буковками поменьше:

ПЕС ГОСПОДЕНЬ НИКОГДА НЕ ОТСТУПИТ.

– Черт! – задумчиво вымолвил Веллер. – Черт!! Черт!!! Только Пса нам и не хватало! Гребаный выпендрежник!

Глава 10. За веру и отечество!

Начальник Серой Стражи, архиепископ и прима-генерал Штефан Качинский курил одну сигарету за другой без перерыва, совершенно не жалея столь дефицитный товар. Настоящий табак не рос в Европе: его приходилось доставлять из-за Средиземного моря, через ядовитые земли пустошей, южные торговые города, зажатые между Апеннинами и Балканами, либо из редких запасов, найденных в довоенных схронах. И кто знает, какие из них были хорошие: редкость довоенных сигарет накидывала им цену в золотом эквиваленте, а иламиты всегда славились своей жадностью, чтобы всячески накручивать тарифы на свой товар.

Но в данный момент цены на никотин его беспокоили меньше всего. После проникновенного разговора с Престолоблюстителем Штефан чувствовал себя совершенно сбитым с толку и растерянным. И он совершенно не представлял, с чего начать: Теократия огромна, и искать на ее просторах двух бродяг была задачей весьма и весьма сложной. Тут требовалось невероятное и сильное чутье, интуиция настоящей ищейки. А единственный человек, который обладал необходимым качеством, официально считался покинувшим сию бренную землю. И прима-генералу совершенно не улыбалась необходимость воскрешать давно почившего мервеца. В последний раз подобные услуги обошлись Инквизиции очень и очень дорого, перетряхиванием начальства всех уровней и строгим контролем со стороны Престолоблюстителя.

Не хочется, но пан Качинский чувствовал, что иначе поступить просто нельзя. О чем ему сейчас и напоминал личный адъютант пан Генрих Шастков.

– Остается один лишь выход, пан прима-генерал. – Вообще-то полагалось начальника Серой Стражи именовать Ваше Святейшество, но среди своих, «серых мундиров» такое обращение было не в ходу. Чужие, да, могли, а вот члены Стражи обращались друг к другу, при личном общении, разумеется, только званиями, добавляя неизменное «пан». Для своих даже простой оперативник звался «пан агент». – Настала пора вернуть Пса на грешную землю из небытия. Он единственный сможет в такой короткий срок разыскать и ликвидировать диверсантов.

Да, кажется, именно так его звали. Пес Господень. Единственный в своем роде, своеобразная тяжелая артиллерия, предназначенная для таких случаев. Тот, который был казнен по совокупности совершенных преступлений против веры и отечества, судя по документам. И тот, что закрыли в далекой темной комнате, а ключ, судя по всему, давно выбросили. Что ж, настала пора отыскать его…

Около западной границы, практически рядом с Познаньской пустошью еще до войны было построено большое здание. Здоровенная мрачная коробка из бетона, прорезанная рядами окошек-бойниц, окруженная трехметровым забором, поверх которого протянулась колючая проволока-егоза. Два генератора и день и ночь гудели, пуская по оголенному железу высокое напряжение, могущее отбить охоту к посещению сумрачного обиталища у любого. Если, конечно, такой найдется.

Каким-то чудом, людям удалось отвоевать у пустоши кусок земли, узкий клин между разрушенным городком и безымянной отравленной речкой, выжженный напалмом и минометным огнем. И здесь же базировалась отдельная часть Серой Стражи. Удивительно, что не самый многочисленный отдел Инквизиции выделил целое подразделение для охраны сей постройки. Но, стоило поверить, это того стоило. Здесь, за высоким забором, за толстыми бетонными стенами, в камерах-каморках содержались самые страшные и опасные преступники Сан-Доминики, те, кого давно следовало уничтожить, но кто по неясной прихоти властей продолжал влачить существование, лишенное всякого смысла.

На каждом этаже имелся пост охраны, откуда прекрасно просматривался ярус с камерами. Решетки на каждой из них были давно заменены на глухие двери, обшитые стальными листами, с маленькими окошками для передачи неизвестным заключенным своей порции рациона.

А охранникам строжайше запрещено было общаться с заключенными, но человеческая натура при крайнем недостатке информации склонна оперировать слухами и домыслами – неистребимыми вирусами людских мозгов.

– Давно здесь? – Старший охранник пан Счемачевский отхлебнул из чашки ароматного настоя, по вкусу совершенно не уступавшему настоящему, невероятно редкому чаю. Счемачевскому довелось как-то раз попробовать его: нельзя сказать, что он разочаровался, но особых восторгов не вызвало.

– Да, вторую неделю. Перевели с первого яруса, – со вздохом поведал младший охранник пан Мауриццо. Ему-то особенно чайный настой не слишком понравился. Пивка бы бутылочку…

– Угу, – булькнул в ответ Счемачевский, отхлебнув из чашки. – Так сказать, повышение, пан младший охранник.

Старший охранник хохотнул, утер выступившую слезу. А Мауриццо лишь сморщился: остроумец, блин!

Странно, но находясь вдвоем на тихом, как склеп ярусе, им особо и нечего было сказать друг другу. Слишком разные, слишком чужие, что ли. И Счемачевский, и Мауриццо это прекрасно понимали. Поляк из простых работяг и итальянец из иммигрантской семьи, благовоспитанный и высокородный, прямиком из Сан-Мариана. Пан старший охранник со свистом втянул в себя воздух.

– Что ты знаешь о наших подопечных?

– Заключенных, что ли? – хмыкнул Мауриццо. – А что о них знать? Преступники, они и в пустоши преступники!

– Не скажи! – повертел пальцем Счемачевский. – Тут ты совершенно не прав, пан младший охранник. Здесь совершенно необычные представители этой почтенной деятельности. – Он наклонился поближе к Мауриццо. – У нас особо не принято распространяться об этом, но тебе я могу сделать исключение.

– По секрету всему свету? Валяй, пан старший охранник.

– С чего же начать… – Счемачевский почесал небритый подбородок. – Не будем размениваться по мелочам – перейду к самому интересному. Есть тут одна камера… С дверью, помеченной черным крестом, где содержится кое-кто особенный. Заключенный номер… – Старший охранник зашуршал исписанными листами регистрационного журнала. – Ага, заключенный номер два нуля сорок семь. Здесь даже имени его не указано. Полная неизвестность. Поступил пять лет назад, и ни одного контакта, ни звука из-за двери. Остальные, знаешь, поначалу шумят, буянят, все зовут на помощь, но потом, правда, успокаиваются: примиряются, что ли, либо просто сходят с ума. Я бы тоже свихнулся от подобного… Но этот… За все пять лет ни слова, ни звука – у меня порой складывалось впечатление, что он давно помер, если бы каждый раз я не находил пустую миску: кто-то ж питается там. Вот. Ну, как тебе, рассказывать дальше?

Мауриццо не хотелось признаваться, но таинственный заключенный его заинтересовал: то ли умение Счемачевского качественно завернуть интригу, либо банальное любопытство, по-детски наивное, вроде того, что заставляет подсматривать в замочную скважину за старшим братом, возящимся с грудастой подружкой. Волнующая жажда запретного.

– Ладно, не кочевряжься – продолжай. Коль начал, то не останавливайся на полпути.

Счемаческий хихикнул.

– Значицца так. Ходят тут слухи, что чувак тот, ну, который заключенный два нуля сорок семь, бывший инквизитор. Из «серых мундиров», то бишь гребаный контрразведчик, губитель ереси, мать его раз так. Гонял он, значицца, двух каких-то шпиёнов по стране, пока не прижал в каком-то городке. Нет бы взять по-тихому, так он настоящую бойню устроил. Гражданских полегло тьма! Пасторы не успевали отходные справлять. Вот тогда неприятные вести достигли ушей на самом верху! И решили пока мясника припрятать подальше, чтобы глаза не мозолил и гражданских своим видом не пугал. Говорят, страшнее черта, прости Господи!

– Ну, – Мауриццо безразлично хмыкнул. – Военный преступник, что тут нового.

– Не скажи, пан младший охранник, – заговорщицки улыбнулся Счемачевский. – А еще говорят, что товарищ сей… экстрасенс, во!

Младший охранник удивленно вытаращился на своего старшего коллегу. Сначала неуверенно, но с все возрастающей широтой на безусое лицо вползла понимающая улыбка.

– Экстрасенс, говоришь? Ну-ну, и сколько молодых повелось на эти россказни?

– Иди ты, знаешь, куда! – обиделся Счемачевский. – Я ему тут со всей душой, а он, понимаешь, цацу из себя строит! Не верит, понимаешь! Да иди ты… к черту! Прости Господи!

– Ладно, ладно, пан старший охранник! – Мауриццо примирительно поднял руки, хотя в душе откровенно смеялся над старым пердуном. – Верю, верю, можешь не сомневаться. Только…

– Тихо! – Охранник прижал палец к губам. – Кажись, кто-то едет на лифте. Давненько у нас гостей не было. А ну иди, отворяй ворота, пан младший охранник!

И в самом деле, уже не первую секунду из шахты подъемника доносился скрип барабанов, наматывающих тросы, лязг стальных полозов, соударяющихся с ржавыми направляющими. Мауриццо со вздохом поплелся к решетчатой двери, отделявшей провал лифтовой шахты от пространства третьего яруса спецтюрьмы «Божья ласка».

Оправив мундир, подтянув расхристанный воротник форменной рубашки, Мауриццо вытянулся в струнку, с подозрением косясь в сторону решетки. За ним пристроился и Счемачевский, в силу возраста и колоссального стажа уже глубоко плевавшего на предписания устава касательно ношения формы.

– Как думаешь, проверка какая? – шепнул на ухо старший охранник. – Или чё?

– Или чё! – сквозь зубы прошипел Мауриццо, завидев за частой решеткой серые мундиры. – Те, кого мы так недавно поминали. За Веру и Отечество!

Обладатель серого мундира с нашивками обер-капитана (то бишь никак не меньше диакона по церковной традиции) нетерпеливо махнул рукой.

– Не так громко – здесь отличное эхо. У меня распоряжение. Прошу.

Счемачевский принял плотный бумажный конверт у безымянного обер-капитана, разорвал плотную бумагу, расправил листок. Вчитался, потом опять вернулся к началу. Перечитал.

– Я не верю в совпадения…

– Что, простите?

– Нет, ничего. Здесь утверждается, что пришли за заключенным номер два нуля сорок семь, пан обер-капитан… э-э… Ключевский.

– Вы сомневаетесь в моих полномочиях?

– Нет, ни в коем случае, но директива сорок один требует присутствия не менее четырех представителей охраны. Вооруженных.

– Зовите вашу охрану. Я не спешу.

Старший охранник кивнул Мауриццо, и тот быстро крутанул наборное колесо настенного коммуникатора, пробормотал пару фраз в трубку и кивнул Счемачевскому.

Еще два охранника появились лишь через полчаса, словно добирались из недалекого города. Злые и недовольные, словно их сорвали из-за праздничного стола. Но стоило им взглянуть на форму и нашивки гостя из Серой Стражи, как оба сразу сникли и потянулись вслед за ним, в самый дальний, забытый всеми угол яруса.

Они прошли мимо рядов одинаковых стальных дверей, из-за которых доносились сдавленные крики и стоны, бормотали что-то неразборчивое, проклинали и молились. Шум словно преследовал идущих людей, перетекал из камеры в камеру, от одного неизвестного заключенного к другому. Но только лишь Мауриццо то и дело вздрагивал от каждого звука, непривычный по молодости лет к особенностям самой секретной тюрьмы в Сан-Доминики.

Только в самом конце коридора они остановились возле еще одной из бесконечного ряда дверей. Единственным отличием был лишь черный крест, намалеванный от руки краской.

– Открывай.

«Серый мундир» отошел чуть назад, пропуская вперед охранников, ощетинившихся пистолетами. Счемачевский кивнул.

– Заключенный, спиной к двери, руки за спину. Нарушение приказа – расстрел! Вперед, ребятки!

Охранники ввалились в камеру всей гурьбой, повалили маленькую скорчившуюся фигурку на пол и, тыкая в спину оружием, завели руки за спину, защелкнули наручники.

– Выводим, быстро! Мешок на голову.

Мешок из черной непрозрачной ткани полностью скрыл личность заключенного. Контрразведчик властно остановил охрану.

– Дальше я поведу его сам.

– Но устав требует…

– Мне плевать, что требует устав. У меня полномочия, подтвержденные прима-генералом и согласованные с Советом Кардиналов.

– Ну, воля ваша. – Счемачевский отступил поднял руки, кивнул остальным, мол, свободны. – Сами, так сами.

Уже внизу, в тесной кабинке небольшого бронированного грузовичка, обер-капитан стянул не слишком приятный головной убор с заключенного, со смешанным чувством удивления и легкой боязни оглядел его. Если бы его в тот момент видели Веллер и Марко, то с удивлением увидали некое сходство с небезызвестным мутом по кличке Белый. Неземное, какое-то нездешнее лицо. Вроде все на месте, пропорционально и даже в чем-то симпатично: идеальный нос, брови, будто подведенные тушью, рот с тонкими губами и ярко-голубые безразличные глаза. Да только это было лицо античной статуи, но никак не человека.

– Здравствуйте, э-э… Пес. Как-то неудобно получается, но в моих документах ваше имя неуказанно.

– И вам не хворать, – пожал плечами заключенный. – А у меня и нет имени – я от него отказался. Для служения вере и отечеству!

– Похвально, но, видимо, отечество не оценило ваших стараний…

Обер-капитан так и не понял, что случилось. Только вот Пес сидел на лавочке напротив, как уже нависает над ним, сдавливая железными руками горло «серого мундира». Лицо оставалось совершенно бесстрастным, но глаза пылали фанатичным гневом. И наручники успели исчезнуть в неизвестном направлении.

– Никогда! – Пес шипел ему в лицо, скаля крупные острые зубы. – Никогда, ничтожный, не смей подобного говорить! Никогда, если хочешь жить!

– Не буду! – прохрипел обер-капитан. И хватка тут же ослабла. Пес вернулся на лавку. – Каким образом вы сняли наручники?!

Пес промолчал, продолжая изучить пронзительным взглядом стальную стенку напротив.

– Ладно. – Контрразведчик потер саднящую шею и намечающиеся синяки. Придется носить столь нелюбимый стоячий воротник. – А почему не сбежали?

– Зачем?

– Логичный вопрос, – сквозь силу улыбнулся «серый мундир». – Думаю, можно перейти к делу?

– Я уже давно этого жду.

– Три дня назад произошел прорыв. Несколько километров пограничной с пустошью стены было разрушено…

– Муты?

– Твари. Панцирные вепри. Но с ними в Сан-Доминику проникли и кое-кто еще. Выживший утверждает, что видел грузовик, а в нем двоих. По некоторым данным: клейденские диверсанты…

– Какие еще диверсанты? – Пес растянул тонкие темные губы в издевательской ухмылке. – Все клейденские диверсанты проникает через Богемию и южнее – через пустошь никто переть не будет.

– Ну, – обер-капитан замялся, – это не в моей компетенции. Вот, – он передал бумажку с большой коричневой печатью. На печати явственно видны были молитвенно сложенные ладони, что сжимали меж тонких пальцев крест. – Это постановление Его Святейшества Престолоблюстителя о вашем досрочном освобождении. С одним лишь условием.

– Каким?

– В кратчайшие сроки обнаружить и захватить, желательно живыми, неизвестных.

– Хорошо, но мне необходимо собрать свою старую свору…

* * *

– Он потребует своих людей. – Пан Шастков пролистал несколько листов из толстенного тома, затянутого в картонные тиски скоросшивателя, помеченного многочисленными красными типографскими крестами и надписями, гласившими одно и то же: «Именем Его Святейшества совершенно секретно». – Свою свору.

– Ну и дальше что? – Пан Качинский потер разболевшуюся голову. Боль пульсировала багровой иглой где-то в глубине черепа. – Пусть собирает.

– Головорезы и убийцы. Практически все в местах не столь отдаленных. А то и дурдомах для буйнопомешанных.

– Да какая разница! – с трудом проскрипел прима-генерал, проклиная себя за злоупотребление сигаретами. – Главное, они его, ручные головорезы и убийцы. Кто там у нас по списку?

Старая свора. Это всегда звучало, просто гремело на всю Сан-Доминику и наводила ужас на врагов Теократии, да, видимо, не все еще прослышали про Пса и его свору. Два негодяя, наглых и таких же глупых. Наемников прижали в небольшом городке, в здании старенькой гостиницы – сволочи, все рассчитали правильно. Мирные жители, заложники – что еще требуется для успешных переговоров и торга, а на кону стояло очень многое: с одной стороны жизнь двух язычников, с другой – честь сандоминиканской Инквизиции, а в особенности Серой Стражи. И Пес знал, что весы перевесят в его сторону, несмотря ни на что.

– Пан гранд-полковник, они забаррикадировались на втором этаже! По меньшей мере, их двое: один из держит лестницу на второй этаж, второй – на крыше. Хорошо устроился, пся крэв! Круговой обзор. Побольше патронов – и можно остреляться хоть от целой армии! Если бы не заложники – прикатили минометы. Смели бы к черту, прости Господи!

Запыхавшийся солдат в синей форме утер потный лоб под нависающим над глазами козырьком каски. Из остального защитного обмундирования на нем были стальная кираса и наплечники с наколенниками. Кольчужная юбка защищала чресла полицейского. Не слишком удобно, тяжело и жарко, но порой она чертовски хорошо выручала от вражеской пули. Просто Господи!

– Заложники?

– Больше всего наверху в центральной комнате…

– Отлично! Действуем – обер-капитан, готовьте людей для штурма. Я выставлю свою группу…

– Пан гранд-полковник! Мы многого еще не знаем об остановке внутри: будет много жертв!..

– Господь защитит невинных! Вперед, обер-капитан – это приказ!

– Есть, пан гранд-полковник!

«Есть, пан гранд-полковник». Потом несчастный обер-капитан проклял и свои слова, и безумного «серого мундира», и тех, то ли настоящих героев, то ли последних негодяев, чьи укрепления им пришлось штурмовать. Он помнил взрывы, огонь, раскрытые в немом крике рыт искореженных трупов. Помнил захлебывающегося слюной инквизитора, вопящего во всю глотку о мщении, божественном гневе и искоренении ереси. Его команду отчаянных головорезов, настоящей своры бешеных псов, вооруженных длинными ножами-тесаками. Они только поначалу стреляли из короткорылых автоматов «Аколит», а потом, внутри, выхватили по полметра остро заточенной стали и принялись резать все, что видели. Заложников, поднимавших руки в попытке отчаянного спасения, даже полицейских, для которых головорезы гранд-полковника стали похожими на настоящих демонов прямиком из Адовых глубин.

Оказалось, что преступники заложили несколько бомб на первом этаже, на которых и попались полицейские. Все последующее расплылось непрерывной чередой огненных вспышек и заляпанных кровью стен.

Пес тоже помнил. И триумф божественной воли, и безумие священной схватки, и ушедших от наказания дьяволов-язычников. Правда, их, говорят, поймали все равно и прилюдно сожгли на Храмовой площади Сан-Мариана. Помнил он и позор тайного суда, и уединение в тесной келье тюремной камеры. Дни, ночи, недели, месяцы – пять долгих лет наедине с молитвами и размышлениями о божественном провидении…

Пулавы встретили его острым запахом ереси и вероотступничества. Стоило только вглядеться в сытые и подозрительные рожи горожан, в окна домов, построенных на чужие деньги, то, что по праву принадлежало Святому Престолу, которые богопротивные контрабандисты укладывали в свои карманы, сундуки и сейфы. Они только с виду выглядели мирными и добропорядочными, но для острого глаза Пса Господня их гнилая сущность была, как на ладони. В такой тяжелой вони предательства и измены крайне тяжело отыскать следы того, кто ему нужно, но Пес на то и Пес, чтобы отыскать кого угодно и где угодно.

Обыкновенный магазинчик, коих тысячи по своей Теократии, стандартный набор товаров крестьянского потребления: лопаты, грабли, мотыги, заступы, массивные плуги. Мешки с семенным картофелем свалены в углу, а на витрине аккуратные холщовые мешочки с цветочными и фруктовыми семенами, которые могли себе позволить далеко не все. На прилавке монументальной композицией возвышалась бронзовая конструкция кассы.