Текст книги "Могилы героев. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Денис Куклин

Соавторы: Павел Манохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Он встал, прошел в горницу и посмотрел на будильник. Было около полуночи. Идти на воровское дело вроде бы еще рановато. Егор вышел во двор, поговорил с Верным и выкурил сигарету. Потом вспомнил, что мясо еще нужно будет сварить, а печь не топлена и дома холодища. Он принес дров. От нечего делать вышел на темную улицу и прогулялся возле дома. Уличное освещение не включали уже года два. Небо вызвездило, изо рта валил густой пар.

Он вернулся в дом. Была половина первого ночи. В этот момент его решимость начала угасать. И в этот же момент он убедил себя в том, что ему просто необходима помощь пресловутого Раиски Сибогатова. Уже не мешкая, опасаясь и вовсе передумать, он пошел к нему.

– Почему так поздно?– Настороженно спросил Сибогатов мелкий, чернявый мужичонка. Не смотря на позднее время, он не спал и был трезв как стеклышко.

– Слушай, Раис,– начал Егор издалека,– не поможешь мне, еттыть?..

– Погоди, я сейчас.

Спустя минуту он вышел на улицу уже одетый, в ватнике и подшитых валенках.

– Что надумал?

Егор начал было разводить руками в поисках нужных слов для внятного объяснения. Но неожиданно для самого себя ляпнул напрямик:

– Жрать нечего. Не пособишь? Одному страшновато в первый раз.

Раиска широко улыбнулся. В темноте этого не было видно, но Егор его улыбку почувствовал.

– А чё ты, еттыть?..

– Да я ничего…У кого брать собираешься?

Егор слегка опешил.

– А у тебя на примете никого нет?!

– Нет, брат, это ты сам соображай. Ты – организатор, ты и думай. Мое дело маленькое.– Чувствовалось что две "ходки" к "хозяину" он сделал не зря.

– Ну, давай,– после короткого раздумья сказал Егор,– пойдем к деду Фиме.

– К деду так к деду,– кивнул Раиска.– Идем.

– Э-э, а домой?

– Домой не надо.

К задам Фиминого дома они подкрались по твердой собачьей тропе. Пес во дворе молчал. Раиска ловко и бесшумно открыл оконце стайки, шепнул через плечо: "Учись, пока я живой",– и нырнул внутрь хлева. В животе у Егора от страха сдавило болезненным спазмом. Он забрался в оконце, шарахнулся в сторону от шумно вздохнувшей коровы и просипел: "Раиска!". Тот отозвался, как с того света: "Иди сюда!". В темноте дробно затопотали бараньи копытца. Послышался быстрый прерывистый храп. Егор вздрогнул, в руки ему ткнулось что-то жесткое и увесистое. Он понял, что это бараний бок. И в этот момент во дворе взбрехнула собака.

– Давай резче,– просипел Раиска и бесшумно выскользнул наружу.

Егор выскочил вслед за ним. Подельник бросил ему баранью тушу и так же ловко закрыл оконце.

– А теперь – рвем когти!.. Никаких проблем,– бахвалился он на обратном пути. А у Егора от страха стучало в висках и ноги подкашивались.– Главно все сделать чисто, понял? Освежуем барашка, обмоем это дело,– он хохотнул.– Шкуру, голову, копыта, все в печи спалишь. Не дай боже найдет кто-нибудь! А так все шито-крыто! Летом намного легче. Увел телка подальше в лес, и амба!

Егор вздрогнул. Они уже подошли к его дому.

– Слушай,– сказал он.– Водяры у меня нет. И денег нет.

– Все будет! Ты пока начинай, а я мигом обернусь!

Егор кивнул, страх понемногу отпустил. Он зашел во двор, отрубил барану голову и подвесил тушу над заранее приготовленной ванной со снегом. Голову отдал собаке…

Через пару часов в дедовском, потемневшем от времени казане варилась нарубленная крупными кусками баранина. На кухне пахло свежатиной, похлебкой и жженой шерстью – Егор спалил в печи баранью шкуру.

Пировали от души. Подняли с постели третьего собутыльника – Ваську-кривого. Тот приволок с собой еще четверть самогона. Было мало хлеба, зато мяса наелись вдоволь. Раис разрубил свою часть добычи и половину отдал Кривому. Васька в свою очередь с глупыми вопросами не лез, а балагур был тот еще. На любую отвлеченную тему мог глаголить часами, и всегда знал свое место.

В эту ночь Егор собой гордился. Нюхнул пороха, залил страхи и заботу о завтрашнем дне сивухой, и был почти счастлив.

Утром ни свет, ни заря пришла Зинка. Побродила по дому, что-то вынюхивая. Получила порцию матюгов. Повозилась на кухне. Когда ушла и что еще делала, Егор не знал – вырубился как мертвый. Проснулся уже ближе к вечеру от шума во дворе.

Входная дверь хлопнула так, что во всем доме задребезжали стекла. Егор резко сел на кровати и только после этого открыл глаза, поморщившись от резкой боли. Он помотал головой и отпрянул, перед ним стояли отец со старшим братом. А в дверях стоял дед Фима с бараньей головой в руках. Егор увидел их, увидел баранью голову, но сообразить ничего уже не успел – отец отвесил ему такую оплеуху, что он ударился головой об стену. Под черепной коробкой что-то пронзительно лопнуло, перед глазами Егора пронесся сноп белых искр. И он как сквозь вату услышал голос отца:

– Глаза бы мои тебя не видели!

– Что же ты, Егорка, делаешь?– Покачал головой брат.– Рехнулся совсем, позоришь нас…

– А кто за барана заплатит?– Ввернул свое Фима.

Егор с трудом отдышался. В глазах у него постепенно прояснило. Он шмыгнул, вытер лицо ладонью. Кровь из носа бежала ручьем.

– За что, батя?

Вместо ответа отец выхватил из рук Фимы баранью голову и бросил ее на кровать.

– Уезжай из деревни, стервец!– И снова повторил:– Глаза б мои тебя не видели!..– И пошел прочь из дома.

Братан хотел что-то добавить, но лишь головой покачал и пошел вслед за отцом.

В комнате остались только дед да умывшийся кровью непутевый Егорка. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Потом дед чего-то испугавшись, схватил с кровати злополучную голову и с неразборчивым бормотанием побежал за ушедшими.

– Да ты чё, батя?– Сказал Егор в пространство и все понял.

Отец его был нрава непреклонного, сказал – сделал. Слов на ветер не бросал. Идти и объясняться с ним, просить прощение было бессмысленно. Проклял. Не сказал только, как говорят иногда в кино: "Все, Егорка, нет у меня больше сына!"

Не так давно характер у Егора был в отца, да только водочка и жизнь озорная перекроили его в безвольного пьянчужку, ни гордости не осталось, ни совести. Воровать так воровать; убивать так убивать. И все же трудно сказать, почему он уехал. Может быть испугался, а может просто устал от жизни своей дурацкой. Но умывшись и переодевшись в чистое, он собрал в старенький рюкзак кое-какие пожитки, выключил в комнатах свет, отпустил с цепи Верного, чтобы не подох пес с голоду, и закрыл дом на замок.

Ключ от ворот бросил теще в почтовый ящик и пошел вниз по улице, не оглядываясь по сторонам. Вслед ему колыхнулась шторка в тещином окне. Зинка, видно, перекрестилась в мужнину спину.

Что он чувствовал, уходя из дому? Злость, разочарование, страх, пустоту или что-то другое? Бог весть. Но так завязался еще один узелок, и он появился у брата в Ситове за два дня до нового девяносто шестого года. Был он небрит и производил впечатление человека не вполне здорового. Глянул на брата искоса и опустил глаза:

– Здорово, Олега, на время примешь? Много места не займу.

– Проходи,– кивнул тот.– Надолго?

– Не знаю. Устроюсь на работу, перейду в общежитие.

– Что случилось, братан?

– Хреново мне, Олега. Ушел я от Зинки.

В полночь на Новый год он выпил бокал шампанского и с того времени следил за собой. Устроился на работу. Вскоре переехал в общежитие. И начал понемногу приходить в себя.

4. Ольга.

Называть отношения Ольги и Бородина любовью, значило обманывать и себя и других. Это была не любовь, а смертоносная удушающая страсть. Они убивали друг друга собственными телами, поцелуями, объятиями, ядами, сочившимися из самых темных уголков души. В конце концов, даже Норка поняла что эта связь для Ольги губительна. Поглощенная болезненным состоянием, она позже всех заметила возле сестры нового приятеля, но первая заговорила о нем. Их беседа закончилась ссорой. Ольга поначалу боялась волновать больную и сдерживалась, но спустя минуту все же нахамила ей и хлопнула дверью. Норка после ухода сестры немного поплакала – нервы с течением времени у нее совсем расшатались, а потом прилегла на кровать и незаметно заснула. В последнее время ей мерещились какие-то тени по углам и беспричинные страхи сжимали больное сердце.

Разговор этот случился в конце сентября, спустя месяц после свалившего Венеру  приступа. Отца давно похоронили, но события того страшного дня все еще стояли перед ее глазами. Временами она даже боялась заснуть или просыпалась среди ночи, прислушиваясь к своему неровно бьющемуся сердцу. И от этого неравномерного стука в ушах ее разбивало недугом еще сильней.

Кирилл устроил стационар на дому, теперь в ее квартире всегда дежурила медсестра. Но улучшений время не принесло. Начинался психоз обычный у молодых людей не подготовленных к затяжным болезням. О чем Воронова предупредил после очередного осмотра седой очень опытный терапевт, которого тот привозил из областного кардиоцентра два раза в неделю. Произошло это уже в первых числах октября.

– Если она не сменит обстановку, а еще лучше климат,– сказал он,– возможны и нервные и психические расстройства. Я бы посоветовал вам серьезно обдумать мои слова.

– Хорошо,– кивнул Кирилл.– Я подумаю.

А еще через неделю оставив сеть магазинов и остальное хлопотное хозяйство на Ольгу и особо доверенных помощников, он увез Норку на черноморское побережье Кавказа.

До этого момента Ольга держала небольшой магазин на окраине. Торговала косметикой, моющими средствами и средствами личной гигиены. В основном это был товар от местных представителей иностранных фирм и посредников отечественных предприятий. Небольшая часть товара закупалась на оптовых рынках. И примерно четверть составляла контрабанда, которая шла хорошо отлаженными путями из Прибалтики и с польской границы. До этого момента она и не думала заняться чем-то другим. Но так случилось, что вскоре столкнулась и с продуктами питания и с поддельной водкой, и с дешевыми, но скверными китайскими товарами.

– Век бы мне этого не видеть!– Бормотала она с раздражением, сверяясь с бухгалтерскими документами и записями заведующих магазинами.

Но деньги, деньги. Впервые она окунулась с головой в стихийный и безудержный денежный поток, который может испытать только крупный предприниматель, аферист или государственный чиновник. И это новое ощущение пришлось ей по вкусу. Чувство сложное, неопределенное, но вполне достижимое и притягательное.

Роман с Митей Бородиным в то время как раз набрал максимальные обороты. Да ведь он никогда и не представлялся ей большой и искренней любовью.

А Кирилл возвращаться с юга не спешил. Не ясно было, что его там держит: затяжные дожди, боязнь оставить Норку на попечение чужих людей или дела с греческими и турецкими коммерсантами.

В субботу двадцать седьмого октября около полудня пошел снег. С утра было тепло, моросил мелкий дождь, и вдруг стало холодно, и с неба повалил густой снег. Он падал медленно, и временами казалось, что это не снег падает, а в серое небо величаво возносятся дома и деревья и торопливые прохожие на тротуарах. Вскоре снежный полог покрыл землю, и сразу же сделалось прохладно и слякотно. Снег стаивал на теплой земле до тех пор, пока верхняя ее корочка не остыла.

– Подумать страшно,– сказал вдруг Бородин,– что скоро и этот год подойдет к концу. Вот уже и зима наступает.

Он стоял возле окна в спальне и задумчиво смотрел на улицу. Ольга сладко потянулась на атласном одеяле. Бородин оглянулся на нее и улыбнулся. Весь последний месяц он прожил с ней и на ее средства, но альфонсом себя не ощущал. Приоделся, приободрился, был в ударе и днем и ночью.

Ольга перевернулась на спину, посмотрела на него, свесив голову с постели. Ее густые волосы коснулись пола. И улыбнулась зовущее, развратно… И все у них повторилось от начала до конца. И немного погодя еще раз.

После они сидели на кухне. В углу монотонно бормотал телевизор. Пахло апельсинами, печеньем и чаем.

– Хорошо,– глаголил Бородин.– Скоро заметет наш богом забытый городишко, и величаво проплывет по улицам Снежная Королева. Представь себе это сказочное создание. Глаза сверкают ледяным холодом и черты лица почти неразличимы в облаке вьюг и снежной круговерти…

Она смотрела на него с улыбкой. Она все еще не воспринимала его серьезно. По большому счету жизнь ее осталась прежней. Пока что Бородин был для нее последним в веренице любовников, проводивших под этой крышей ночи. Глядя на него, о нем она не думала.

Речь Бородина лилась полноводным потоком. И когда она прислушивалась к его словам, то понимала, что он говорит забавные вещи. Они незаметно выпили бутылку французского коньяка. Бородин говорил безостановочно, вспоминал что-то и ёрничал. На экране телевизора скакали длинноволосые, неприбранные типы в кожаных безрукавках.

– Я читал эту сцену,– поглаживая себя по щеке, говорил Бородин,– и плакал как ребенок. Только Достоевский мог описать обыденные чувства людей, чувства к которым привыкаешь и перестаешь их замечать с такой неистовою силой!.. Я перечитал почти всего Достоевского. Не читал только рассказы, они мне не понравились. И надо же! Именно на Достоевском я завалил экзамен в институт! Можешь себе это представить?! Видите ли, я неверно трактую Достоевского! Но ведь я уже не школьник. Мне двадцать пять лет,– сказал он с непонятной гордостью и поднялся со стула.– Я пивка возьму?.. У меня уже давно сформировалось собственное мнение. У меня, в конце концов, есть собственная жизненная позиция! Я понимаю вещи так, как я их постигаю!..

Ольга улыбнулась, Бородин привычно повторял чужие слова – память у него была отменная. Она уже ловила его на этом.

– Сколько раз ты поступал в институт, Дима?– Спросила она его все с той же улыбкой.

– Три,– Бородин улыбнулся.– После армии год проучился на подготовительных курсах. Я ведь, между прочим, считаюсь рабочей молодежью.

Ольга кивнула и закурила. В голове и теле ее было хмельно и сыто. И так приятно было слушать Бородина. На оконное стекло падали пушистые снежинки. И это тоже было приятно, потому что за окном начиналась зима, а на кухне было тепло и светло.

– Нельзя тебе курить, милая,– сказал Бородин.– Ты – будущая мать…

Она вздрогнула от неожиданности и из неявных грез вернулась в реальность.

– Прекрати,– Ольга все еще улыбалась, но в ее голосе явственно прозвучало раздражение.

Она подняла глаза. На стене по правую руку от нее висел большой рукописный портрет Нильса. Он улыбался такой знакомой улыбкой. И вдруг она поняла, что не вспоминала о нем всю неделю.

Бородин уже сообразил, что ступил на шаткий мосток. Еще один маленький шажок и неизвестно какой номер выкинет подруга.

– Мне не жаль. Ради бога – кури,– с напускным равнодушием оговорился он.– Но ведь женщина с сигаретой губит не только свое здоровье.

– Дима, ты любишь меня?

– Безумно!..

– Больше не говори о том, что я могу делать, и о том, что я должна делать.

– Ты не обиделась?

– Еще нет.

– Прости меня,– Бородин обошел вокруг стола. От него исходил запах хорошего спиртного и дорогой туалетной воды.– Прости меня, родная. Я больше не буду.– Он встал перед ней на одно колено и ткнулся лицом в бедра. И она еще раз вздрогнула, но уже от узнавания сцены.– Я так люблю тебя. Я без тебя не могу жить. Я без тебя не могу дышать…

– Ну, хорошо-хорошо,– Ольга погладила его по выгоревшим на солнце волосам. Она все время чувствовала себя намного старше его, хотя они были ровесниками.– Я простила тебя…

Он так ждал, что она скажет: "Я тоже люблю тебя!" Но она снова не сказала заветных слов. Спросила вместо этого:

– Не съездишь со мной в магазин?– Подразумевалась как минимум половина вороновских магазинов.

– Нет, маму хочу проведать.

Ольга кивнула.

– Тебя подвезти?

– Спасибо, любимая. Но я пройдусь пешком… А, впрочем, подвези, если не трудно…– Он нерешительно улыбнулся.– Оля, не страшно тебе выпившей за руль садиться?

– Ты снова за свое взялся?.. Мы ведь договорились.

Вечер она встретила в пути. Сумерки сгустились незаметно и быстро. Город преобразился, зимний наряд примерили дома и деревья, скверы и уличные фонари. Гуляки вальяжно расхаживали по тротуарам, во дворах дети лепили снеговиков.

На пассажирском сидении скучала заведующая специализированным магазином "Мясопродукты" Светлова Надежда Викторовна. Это была красивая молодая женщина неопределенного возраста, которой с легкостью можно было дать и двадцать и тридцать пять лет. Со Светловой Ольга держалась настороже. Она кожей чувствовала ее неприязнь. Проницательному человеку было достаточно беглого взгляда, чтобы по достоинству оценить Светлову. Но Ольга была бы удивлена, узнав, что Светлова испытывает к ней такое же сложное чувство интереса и опаски.

Ольга улыбнулась, вспомнив утреннюю болтовню Бородина, и сказала:

– Вот и до зимы дожили. Один мой знакомый предрек скорую гибель от холодов и снегопадов. А когда заснеженные улицы вымрут, по ним величаво проплывет Снежная Королева со свитой из вьюг и метелей.

– У него случайно не "белая горячка"?– С той же полуулыбкой спросила Надежда Викторовна.

– Нет. По-моему, он еще не вышел из детского возраста.

– У нынешних мужиков это в порядке вещей. Не возражаешь, если я закурю?

– Совсем нет. Я, пожалуй, тоже закурю.

Они одновременно закурили и снова умолкли. За окном белел вечерний город.

Первой снова заговорила Ольга:

– Вам в магазин что-нибудь нужно? Может быть, подвезти что-нибудь особенное? Скоро на комбинате выплатят зарплату.

– Нет. Снабжение давно налажено, товара хватает.

Ольга разочарованно пожала плечами. В тайне она все же не прочь была завести дружеские отношения с этой холодной самоуверенной женщиной.

– Да,– неожиданно сказала Светлова.– Как посмотришь на снег, так сразу же вспоминаешь, что Новый год уже не за горами.

– Да,– согласилась Ольга.– Надеюсь, в твоей семье все в порядке.

– Причем полный порядок,– после короткой паузы ответила Светлова.– У меня ее нет. Приятель укатил к черту на кулички. Вот уже две недели от него ни слуху – ни духу. Не пойму, зачем он мне такой нужен?..

Ольга почувствовала в ее голосе улыбку, глянула искоса и тоже улыбнулась в ответ:

– Все мужики – свиньи, подруга,– сказала неожиданно даже для себя.

– Верно,– кивнула Светлова.

Так совершенно неожиданно они подружились. Уже высадив Светлову возле подъезда новой девятиэтажки, Ольга спросила:

– Извини за нескромный вопрос. Сколько тебе лет?

– Двадцать три года,– не ломаясь, ответила Надежда Викторовна и откровенно рассмеялась.– А ты думала, что мне лет тридцать не меньше?!

– Ну что ты?!– Притворно улыбнулась Ольга.– Я так и думала, что тебе двадцать с небольшим.

Светлова вышла из машины, склонилась над открытой дверцей:

– До свидания, Оля.

– Пока-пока. Еще увидимся.

Ольга проводила новую подругой полуулыбкой. Было все-таки в Светловой что-то завораживающее.

Собственная квартира встретила ее тишиной. За последний месяц она уже привыкла, что ее ждут и встречают. И ей сразу же стало тоскливо от того, что сегодня в доме так тихо и, не смотря на мебель, картины и всякие безделушки, словно бы совсем пусто.

Она бросила шубу на пол, прошла на кухню и включила телевизор. Взяла в холодильнике упаковку баночного пива, тарелку с бутербродами и села на диван.

Прошел час, другой, третий. Время подходило к десяти часам вечера. От пива она захмелела, от тоски заплакала. Теплые слезы катились по щекам, но теплее от них не стало. Сердце Ольги внезапно выхолодил страх вот так и остаться одной, без семьи, без детей. Подспудно, как и всякая женщина, она чувствовала, что без всего этого будущего у нее нет. И вдруг она вспомнила о своих родителях, которых не видела уже очень давно. Вспомнила о Норке, между ними все-таки пробежала кошка из-за Бородина. Она вытерла слезы, немного успокоилась и решила позвонить родителям. И решила дозвониться до Норки. Но в этот момент некстати вспомнила про Бородина…

И где его черти носят?! Что он о себе воображает?.. Когда захочет – приходит, когда захочет – уходит!!! Мажор, трутень… Вечный студент…Гаденыш бледный…

– Появись только,– прошипела она сквозь зубы.– Я тебе устрою!

Владеть и обладать, лихорадочно стучало в ее голове. Владеть и обладать! Что может быть лучше?.. Вздор! Нет ничего кроме этого пьянящего чувства. Все остальное: любовь, почитание, привязанность, уважение, целеустремленность, все между прочим, все как бы так... Владеть и обладать…

– Ты думаешь, я дура, лохушка?!– Уже совсем пьяно выкрикнула она, обращаясь к отсутствующему Бородину.– Урод, гаденыш бледный… И я не одна. Не одна!– Она судорожно схватила пачку сигарет со стола.– Я не одна. У меня есть брат, сестра, мать…

В этот момент в прихожей зазвонил телефон. На экране телевизора мелькали яркие слайды с изображениями иностранных столиц. Телефон в прихожей звенел, уже не переставая.

Ольга прикурила и, теряя на ходу тапочки, прошла в прихожую.

– Да?– Сказала в телефонную трубку.– Я слушаю вас… А, это ты, Надюша?! Решила проведать подругу? Как это мило. Очень мило… Нет-нет! Что ты, я не пьяная. Просто мне так плохо. Очень плохо, Надя… Нет-нет! Не приезжай, что ты?! Не надо…– произнесла уже в пустоту.

Она стояла перед зеркалом с телефонной трубкой в руках и непонимающе смотрела на свое отражение. С другой стороны зеркала смотрела на нее пьяная девица, с перемазанным от расплывшейся косметики лицом, в глазах у которой было черно и пусто от невыплаканных слез.

– Нет! Нет!– Она бросила трубку на рычаг.– Я должна, должна…

В этот момент у нее в голове сделалось как-то нехорошо. Она с трудом привела себя в порядок. Даже, кажется, переоделась. В довершении всего зарядила в проигрыватель какой-то диск и поставила на журнальный столик в гостиной коробку конфет, два бокала и бутылку молдавской "Мадеры".

Она налила в свой бокал вино, поднесла его к губам, почувствовав терпкий, сладковатый аромат. Но выпить не успела. В этот момент мелодично пропел дверной звонок.

Ольга впустила гостью и запричитала как деревенская баба:

– Ой, Надечка, да что ты?! Что ты так волнуешься за меня?!– И остальное в том же духе.

Светлова смотрела на нее с мягкой понимающей улыбкой и молча раздевалась.

– Проходи, Надечка!– Продолжала блажить Ольга.– Там и винцо…

– Не нужно,– Светлова вдруг оказалась рядом, уверенно обняла Ольгу и поцеловала в губы.

На Ольгу, словно, лавина снежная обрушилась. В ее глазах потемнело, поплыло куда-то ввысь и в сторону. Она почувствовала на своих губах сладкое, ощутила влажный язык…

Как только не бывает в жизни. Жизнь прожить, не поле перейти.

Около шести часов утра пришел вдрызг пьяный Бородин. Он долго возился на лестничной площадке, искал завалившийся за подкладку ключ. Потом принялся звонить и стучать кулаком в дверь. Ольга осторожно встала с кровати, накинула на плечи халат и пошла открывать.

– Милая!– Он попытался поцеловать ее.– Ты не представляешь, что со мной при – клю – чи – лось!..

– А ну, прекрати!– Окрик на него подействовал как команда на хорошо обученную собаку.

– Пардон! Пардон! Миль пардон…

От спальни она его завернула, показала глазами на двери свободных комнат, мол, выбирай любую.

– О-о!– С идиотским восторгом закрякал Бородин.– Мы, оказывается, не одни. И с кем же на этот раз?!

– Не твое дело!– Отрезала Ольга.

– О-о, о-о, о! Какие мы…– Бородин вдруг осекся и изменился в лице. Одна бровь у него отъехала вверх, а другая почти закрыла правый глаз, и лицо сделалось как у ненормального.

Ольга обернулась и увидела в дверях спальни Надю.

– Мадам,– пробормотал Бородин, поклонился и ушел в гостиную.

Кирилл вернулся только в конце ноября. По-своему обыкновению привез гору подарков. Привез приветы от Норки. С переменой климата здоровье у нее быстро шло на поправку. И со слов Кирилла можно было понять, что ко всему прочему она влюблена до беспамятства, и это играет в ее выздоровлении не последнюю роль.

Приехал он в воскресенье вечером в сопровождении неизменного Кнока и еще одного темнолицего пучеглазого типа, которого обществу представил Кнок. По всему было видно что это его блатной "корешок":

– Девочки и мальчики, а это – Скиф! Прошу любить и жаловать!

Скиф угрюмо кивнул в знак приветствия и как сел перед телевизором в гостиной, так и не проронил ни слова за весь вечер. Сразу стало понятно что этот не из болтливых. Бородин, похоже, с первой минуты и до конца своих дней нового вороновского рекрута трепетал. В отличие от товарища Кнок брал болтливостью на измор. Новостей у него после полуторамесячного пребывания на юге было немерено. Присутствие в доме у Ольги Нади Светловой он воспринял как что-то само собой разумеющееся, пошептал ей на ушко и отошел в сторону, увидев взгляд босса.

А вот реакция Кирилла оказалась любопытной.

– А  я был у тебя,– сказал он, в упор разглядывая Надежду Викторовну.– Не ожидал встретить здесь.

– Как снег на голову,– усмехнулась Светлова и так посмотрела на него, что всем и даже сидевшему спиной к обществу Скифу стало все понятно.

Иногда взгляд красноречивей всех слов мира.

Но Ольга не почувствовала ни ревности, ни злости. Только улыбнулась понимающе. За это время она кое-чему научилась у подруги.

А Кнок уже погнал Бородина за пивом. Не уважал он его, ни во что не ставил.

– Ну и типугаса ты себе отрыла, Золотце!– С ревностью в голосе выговаривал он, прохаживаясь возле книжного шкафа.– Из какого, блядь, петушиного угла выдернула?! Верно я говорю, Скиф?

Скиф рассудительно промолчал в ответ, но по его виду было ясно, что на своем веку он петушар повидал и мужика от петушары отличит в один момент, только предоставь их под его лупоглазые зенки.

– Вот ты мне скажи, Скиф, ты не соврешь!– Продолжал ёрничать Кнок, выхватив из стопки книг томик Достоевского.– Чем я для доброй бабы не мужик? Умный, начитанный. Красивый! Мужик я?!

Скиф утвердительно кивнул.

– Вот и я говорю… Я уж к ней и так и этак! А она себе леща какого-то зацепила и довольна!..

Он открыл книгу и рисовано умолк, углубившись в чтение с напускной серьезностью завзятого интеллектуала.

Кирилл с Надеждой Викторовной уединились в кабинете. Оттуда доносились приглушенные голоса и время от времени невнятное пение.

С пивом вернулся Бородин и, начав было приговаривать: "Всем сестрам по серьгам",– тут же осекся. С особой осторожностью протянул пиво Скифу, обнажая в своей натуре малодушные петушиные зачатки.

– Как там Норка?– Спросила Ольга у Кнока. Она сидела в глубоком кресле. Незаметно, как кот, на подлокотнике пристроился Бородин.

– Тебе же Ворон все рассказал,– нетерпеливо отмахнулся Кнок.

– А теперь расскажи ты!

– Достала, Золотце!.. Норка там, как сыр в масле катается. Ухажер у нее, грек вот с таким вот носом. То ли Панасий, то ли Гермес, я так и не вкурил… Нам со Скифом и без этого дел хватало… А Норка – хозяйка. Она везде хозяйка. Сердечко подлечит и вернется домой,– он произнес это с такой уверенностью, словно его слово было законом.

На подлокотнике тихонько возился Бородин. Из кабинета доносились смех и пение на два голоса. Кнок сел за столик и устремил задумчивый взгляд в потолок.

– Сделай звук громче,– сказала Ольга Скифу. Это странное пение в кабинете начало ее угнетать.

Прошло еще около часа. Бородин за это время успел совершить несколько рейдов за пивом. Пение в кабинете наконец стихло. Кнок то вдохновлялся и говорил без умолку, то замолкал и сосредоточенно рылся в ворохах газет и журналов в ящиках книжного шкафа. Скиф молча отхлебывал пиво и смотрел какую-то жуткую серию из цикла "Криминальная Россия" на НТВ. Глаза у Ольги начали слипаться, полудрема мягко обволакивала ее.

Видимо, она все-таки задремала, потому что вздрогнула от легкого прикосновения и близкого голоса:

– Проснись, сестренка. Едем ко мне,– Кирилл стоял возле нее, но смотрел не на сестру, а в коридор.

– О делах не хочешь спросить?– Поинтересовалась Ольга.

– Я уже все знаю. Мне рассказали. Спасибо, Оля,– он посмотрел на нее и улыбнулся.

 А Ольгу неожиданно задело это "мне рассказали".

– Обиделась?! Не обижайся, просто я каждый вечер разговаривал с Кирсановым. И вот о чем я хочу спросить тебя: не пора ли твое дело расширить? Ты вполне можешь открыть еще два-три магазина, и не только в этом городе. Как ты на это смотришь?

– Никак. Я об этом не думала.

– Подумай,– он почувствовал в ее голосе раздражение. Присел возле нее на корточки, взял за руку и заглянул в глаза.– Если тебе есть что сказать – говори… Я часто беседовал о тебе с Норкой. Оля, у тебя есть все, чтобы занять ее место.

– Она не вернется?

– Нет. Скорей всего, нет. Скорей всего, она уедет в Соединенные Штаты.

– В Америку?

– Дорогая моя, для такой женщины как Норка, не имеет значение, где именно она живет. Имеет только значение: как она живет.

– Я бы и сама сообразила,– Ольга помедлила.– А ты, Кирилл?

– Что ты имеешь в виду? Собираюсь ли я уезжать?

– Да.

– Нет,– он посмотрел на нее без улыбки. И Ольга вдруг поняла, что за все эти годы не удосужилась заглянуть в его глаза. А в них подобно густому дыму клубилась тьма.– Мое место здесь. По крайней мере, в ближайшие годы. И есть еще одно обстоятельство,– он придвинулся к ней вплотную.– Я скоро женюсь.

– На ней?– В животе у Ольги вдруг болезненно сжалось.

– На ней,– Кирилл понял, что она говорит о Светловой. Они какое-то время смотрели друг на друга.

А Бородин стоял возле окна и с выражением читал незабвенного "Идиота". Перед ним на гнутых стульчиках сидели Кнок со Скифом и, блаженно полуприкрыв глаза, слушали Достоевского.

Приглашение на свадьбу она получила в середине декабря. Это был роскошный с золотым тиснением буклет с подробным описанием истории семьи греков Аристиди, с красочными фотографиями их персон и владений. Особенно удивительным оказалось ёмкое описание невесты Демиса Аристиди Венеры Николаевны Кирюты, то есть Норки. На снимке она выглядела счастливой, гуляющей на фоне обширной плантации алых гвоздик. Ольга с любопытством вглядывалась в лицо Норки. Это было совсем не похоже на видеосъемки Кирилла. На фото Норка выглядела намного свежей и отчего-то казалась незнакомой.

Православные христиане Аристиди предполагали обвенчать отпрыска с суженой первого января девяносто шестого года в православном храме, интерьеры и убранство которого занимали почетное место в свадебном буклете. Гражданское бракосочетание планировалось на пятницу четвертого января, но к нему относились как к формальности.

Ольга подивилась на столь странный порядок свадебных торжеств и снова перечитала буклет. Ее особенно привлекали красочные, мастерски сделанные фотографии.

Отношения между ней и Норкой после памятного скандала наладились, но прежней теплоты уже не было. И Ольга искренне надеялась, что душевная близость и взаимопонимание все же вернутся, стоит ей только встретиться с сестрой, прикоснуться к ее руке и сказать все то, что накопилось в сердце за долгие месяцы разлуки.