Текст книги "Могилы героев. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Денис Куклин

Соавторы: Павел Манохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Ты – моя дочь. Я – папа Витя.

Ольга удивленно посмотрела на Норку. Но та только закрыла глаза и покачала головой.

– Это твой паспорт, ученический билет и карманные деньги,– продолжал говорить "папа Витя".– А это мой сын – Сергей,– он кивнул в сторону парня.– Соответственно, твой брат. Это,– он показал на Норку,– его жена – Марина. Все ваши документы будут находиться у меня. Вы свои знаете, а ты свои документы внимательно изучи.

Оля открыла паспорт и увидела свою фотографию. Теперь ее звали Поливановой Ольгой Викторовной.

– Семьдесят третьего года рождения,– прошептала она.– Чувашка.– И повторила еще раз вполголоса:– Чувашка…

– Выезжаем завтра в девять ноль-ноль,– тем временем говорил "папа Витя". Утром в восемь ноль-ноль встречаемся здесь же. Все.

Когда девушки вышли на улицу, Оля рассмеялась:

– Слушай, почему чувашка? Почему не русская?

– Потому что латыши к нацменьшинствам относятся более доброжелательно и менее пристрастно, чем к русским,– без улыбки ответила Норка.

Оля осеклась, глянула на нее искоса и оставшуюся дорогу отделывалась односложными фразами. А когда они поднялись в квартиру, прошла на кухню и нервно закурила. Не выдержала-таки, всю неделю боролась с этим желанием, но в этот вечер нервы все же сдали.

Глядя ей вслед, Норка лишь покачала головой. Начали сбываться ее дурные предчувствия. Она повесила шубу в шкаф, туда же убрала меховую шапку. Все это делала не спеша, ей тоже нужно было собраться с мыслями. Она уже знала, что предстоит трудный разговор с сестрой. Норка прошла в гостиную и взяла в баре початую бутылку "Мадеры".

Ольга сидела за столом спиной к двери. Ее шапка висела на резной спинке стула. В пепельнице тлела раскуренная сигарета. Норка погладила ее по волосам и прошла к посудному шкафу за стаканами. Она почувствовала, как голова сестры резко отдернулась в сторону от ее прикосновения.

– Я не хотела, чтобы ты занималась этим,– сказала Норка.

В ответ Оля промолчала.

– Но мы… Мы хорошо подумали, прежде чем,– ей так хотелось сказать слово "втянуть",– пригласить тебя в дело.

Ольга оглянулась. Норка курила, глядя мимо нее.

– Ты знаешь, как я испугалась?!– Незнакомым, ставшим неожиданно глубоким и звучным голосом спросила сестру Ольга.– Я ведь сразу все поняла.

Норка поставила на стол вино и стаканы:

–  Что ты поняла?

– Я не дура!– Резко ответила Ольга и подобралась как перед дракой.

Норка налила вино в стаканы. Взгляд на сестру она не поднимала.

– Я поняла, откуда все это! Норка, зачем?.. Ты – талантливая, умная. Зачем тебе все это?! Ведь это очень опасно!..

– Хватит!– Оборвала ее Норка.– Не будь ребенком,– сказала уже спокойней.– Хотя бы на мгновение задумайся о выгоде и о возможностях, которые перед тобой открываются. И не говори мне об опасности! В наше время тебя может подставить любой мудак, с которым ты переспишь. Здоровье можешь потерять в любой момент! Так что не говори мне об опасности. В конце концов, ты полностью обеспечишь себя.

– Не о том ты говоришь, Норка!– Выкрикнула Ольга и раздавила сигарету в пепельнице.– Ты же в тюрьму можешь попасть!

Норка неожиданно резко и шумно выдохнула. Ее красивое лицо, словно, изломалось. Она посмотрела на сестру непонимающим взглядом, а потом закинула вверх подбородок и расхохоталась.

Оля бросилась к ней.

– Что с тобой, Норочка? Что с тобой?!– Этот стремительный переход от криков и ругани к истерическому хохоту обескуражил и напугал ее.

Норка вцепилась в рукав ее шубы, уткнулась лицом в грудь и захохотала пуще прежнего. Ольга с трудом оторвала от себя ее руки, подбежала к раковине и набрала пригоршню ледяной воды из крана. Плеснула в лицо сестре. Норка откачнулась в сторону, закрываясь руками. Ольга метнула в нее еще одну пригоршню, но на этот раз промахнулась.

– Все, все! Больше не надо!– Крикнула Норка, выставив перед собой руки.– Сдаюсь! Больше не надо!

Ольга настороженно наблюдала за ней. Ее правая ладонь лодочкой полоскалась под струей ледяной воды.

– Ой!– Норка глубоко вздохнула и шумно выдохнула.– Не делай так больше! Ой, не могу,– она снова прыснула, но на этот раз справилась с приступом.– Выключи воду, пожалуйста.

Оля закрутила вентиль и после секундного колебания вернулась за стол.

– Ой, не могу,– еще раз улыбнулась Норка и отпила вино из стакана.– Милая моя,– сказала она уже совсем спокойно.– Никто нас не посадит, если даже поймают с поличным. Понимаешь? Никто и никогда. Так  что на этот счет можешь быть спокойна.

Ольга вытерла ладонью вспотевший лоб, посмотрела в свой стакан, немного отпила из него, потом подумала и выпила вино залпом.

– Оля, это пока что не наше семейное дело. И будь уверена, за нами стоят такие люди,– как сквозь вату доносился до нее голос Норки,– что волноваться не стоит…

Оля вдруг почувствовала непреодолимую сонливость, потянулась было за сигаретами, и провалилась в сумеречное, тревожное сновидение.

А утром она уже с трудом вспомнила то, что произошло накануне. Но была спокойна и уверена в себе, словно за ночь с ней произошла волшебная перемена.

– Напугала ты меня вчера,– говорила ей Норка за завтраком.– "Мадеру" тебе пить, вообще, нельзя. Вырубаешься ты с нее… Я за пульс, дыхание проверила. Испугалась до полусмерти. Сама чуть в обморок не упала.

– Я раньше "Мадеру" не пробовала,– равнодушно солгала ей Ольга и улыбнулась.– Не знала, что она на меня так действует. Извини, напугала.

Норка удивленно посмотрела на сестру, она тоже почувствовала в ней перемены. В свое время сама прошла через нечто подобное.

– Оля, ты себя хорошо чувствуешь?

– Никогда не чувствовала себя лучше,– все также равнодушно ответила Ольга и вдруг спохватилась, словно только что очнулась от полудремы.– Нет, правда, все очень хорошо. Вот только с памятью что-то. Почти ничего из вчерашнего не помню. Но чувствую себя замечательно.

– Вот и хорошо,– кивнула Норка, наливая горячий кофе.– Ты ни о чем не беспокойся. Отдыхай. А это тебе подарок.– Норка поставила перед ней небольшой кожаный футляр.

– Ой!– Радостно улыбнулась та.– Фотоаппарат. Я такие только по телевизору видела.

Норка улыбнулась. На ее часах было ровно семь утра.

Минут пять они разбирались с подарком. За окном медленно наливалось светом зимнее утро.

Незаметно подошло время собираться в дорогу. Ольгой овладело нервное возбуждение. Венере даже пришлось одернуть сестру. Для нее такие сборы давно уже перестали быть чем-то особенным.

– А кто он этот твой "муж Сережа"?– Ольга замерла возле окна в гостиной. По протоптанной через двор тропинке торопливо шли люди.– Странный он какой-то.

– Почему ты решила, что он странный? Поверь мне, самый странный в нашей компании "папа Витя". А Сережа просто спец по охране. Что-то вроде телохранителя при нас...

– При нас или при "папе Вите"?– Оля отвернулась от окна и внимательно посмотрела на сестру.

– Давай на дорожку присядем,– предложила Норка.

Ольга вышла из гостиной в прихожую и присела на полку для обуви.

– Точно все выключила?– Переспросила она Норку.

– Да, только холодильник включенным оставила.

Ольга вздохнула и негромко откашлялась.

– Как-то мне все-таки нехорошо,– призналась она.

– Не бойся. Ничего не бойся, милая,– Норка встала со стульчика и подхватила сумку.– С богом!

Ольга кивнула, еще раз глубоко вздохнула и вышла вслед за ней из квартиры.

Был конец ноября восемьдесят девятого года. Снегопады шли каждый день. Снег сыпал роскошными пушистыми хлопьями и от этого казалось, что до Нового года уже рукой подать.

В девяностом году им обеим исполнилось по девятнадцать лет.

2. Наваждение.

К проходной подкатила серебристая иномарка. Водитель несколько раз нажал на сигнал, вспугнув стайку воробьев, хлопотливо сновавших возле железного трапа. На мостике стояла охранница – невысокая плотная женщина в повседневной одежде с красной повязкой на левой руке. Под высокой прической из крашеных волос жило ее подвижное маленькое личико. Все в нем было мелким как у мышки-полевки. Из всех черт лица выделялся только длинный тонкогубый рот. Она без интереса посмотрела на подъехавшую машину и бросила птицам хлеб.

Въездные ворота были открыты настежь. Единственной преградой для транспорта была стальная цепь в крупное звено.

Слева за проходной простиралась складская площадка под открытым небом, справа темнел высокий забор из металлических прутьев. Август девяносто пятого года выдался сухим и жарким. Ветер гонял по дороге султанчики пыли. Метров через двести дорогу пересекало железнодорожное полотно. И надо всем этим, над дорогами и складами, над затейливым переплетением паровых магистралей, над потемневшими от времени строениями и цехами, и фрагментами мостовых кранов нависали две чудовищные по высоте трубы.

Норка посмотрела на эти трубы, на хитросплетение магистралей, и ее лицо стало жестким.

– Эй, мать!– Высунулся из окна Кнок.– Отпирай калитку! Чё ты нас в своем предбаннике паришь?!

– Пропуск предъявите,– флегматично отозвалась охранница.

– Мать, поди-ка сюда,– ласково проворковал Кнок, щелкнув замком дверцы.

– Кончай "базар",– угрюмо отозвался Кирилл с заднего сидения.

– Сейчас разбежалась!– Уже энергичней кивнула охранница, хотя Воронов обращался не к ней.

Кнок вздохнул и выбрался из машины. Охранница искоса глянула на него и процитировала:

– "На территорию завода пешеходы имеют право проходить только через контрольные посты после предъявления пропусков соответствующего образца. Проход пешеходов через автомобильные ворота строго запрещен".

Кнок оглянулся на попутчиков и приторно улыбнулся, вытягивая из кармана брелок с дюжиной автоматных пуль на цепочке. Постукивая им по перилам, поднялся на мостик и, приобняв охранницу за плечи, завел внутрь проходной. Она только успела пискнуть да выронила на землю остатки хлеба.

Спустя полминуты появились улыбающийся Кнок и побледневшая охранница со скомканными деньгами в крепко сжатом кулаке. Кнок вернулся в машину, высунулся в окно и скомандовал:

– Открывай, мать!

Охранница суетливо опустила цепь. На мгновение мелькнуло ее маленькое злое лицо, и потянулась с одной стороны складская площадка, заваленная индустриальным хламом, а с другой частый ржавый забор.

– Артист!– Похвалила Ольга Кнока.

– Еще какой!– Самодовольно кивнул тот, глядя на нее в зеркальце заднего вида.– А ты, Золотце, замуж за меня выходи. Не соскучишься!

– Кнок!– Осадил его Кирилл.

– Нужен ты мне,– усмехнулась Ольга и с тоской посмотрела в окно.

Она не собиралась с ними. А согласившись на уговоры, ощутила приступ такой тоски, что хоть вой. "И чего ради?– Размышляла она сейчас.– Зачем мне их ссоры? Они годами разобраться не могут. Зачем мне все это? Зачем…"

Высокие трубы царапнули небо, надвинулись на них стремительно, и ушли в зенит. По железной дороге промчался короткий состав с платформами.

– Начальнику караула можешь не звонить, мать,– бахвалился одержанной победой Кнок.– Типа, он в курсе… Куда теперь сворачивать, Ворон?

– Туда и налево,– подсказала Норка.

– О, бля, смотри, уголь, что ли?!

– Угля не видел?– Кирилл с утра был не в духе.

– Это я угля не видел?!– Снова оживился Кнок.– У меня батя всю жизнь в шахте горбатился,– он с любопытством оглядывался по сторонам.

– В Воркуте?..– Ольга хотела пошутить, но произнесла это таким будничным тоном, что ее остроту предпочли не заметить.

Только Кнок негромко хохотнул:

– Смешно, Золотце. Только не в Воркуте, а в Кузбассе. Есть в Кемеровской области такой городок – Прокопьевск…– но рассказывать очередную басню не стал, нажал на тормоза и ухмыльнулся:– Приехали. Выгружайся!

Машина остановилась возле не очень длинного, но массивного здания высотой в три этажа. Тротуар возле него был аккуратно подметен и прибран, хотя обстановка вокруг была довольно запущенной. Откуда-то из недр здания доносился утробный гул и скрежещущие звуки.

– Матерь божья!– Ёрничая, перекрестился Кнок.

– Прекрати!– Одернула его уже Норка.

Шел седьмой час вечера. Возле цеха никого не было. Только где-то вдалеке явственно брякали железом, и прыгали в напоенном светом воздухе призрачные блики от электросварки. Кнок припарковал машину возле бетонного крыльца. Справа от входа висела небольшая табличка – "Теплосиловой цех". Все окна на первом этаже и несколько окон на втором были забраны железными решетками.

Следом за Норкой из салона выбрался Кнок. Он прошелся возле крыльца с хозяйским видом и пошел вдоль окон первого этажа  в сторону бледных отблесков электросварки, пытаясь разглядеть за решетками и стеклами окон цеховое хозяйство. Ольга тоже вышла из машины. В детстве она бывала здесь с отцом несколько раз. Справа от цеха громоздилось высокое монолитное здание со строчкой узких окон под крышей. Воздух возле цеха был пропитан запахом жженого кирпича и каленого металла. Этот стойкий запах они ощутили, как только вышли из машины. Ольга судорожно перевела дыхание, ей вдруг стало как-то неуютно.

– Идем!– Пытаясь казаться бодрой, громко сказала она. Но на самом деле сейчас ей хотелось быть как можно дальше от этого места.– Идем, Кирилл!

Но он даже бровью не повел.

– Мы пойдем вдвоем,– сказала ей Норка и стремительно поднялась на крыльцо, рванув на себя дверь.

Ольга хотела что-то сказать, но только губы поджала от неудовольствия.

Перед ее глазами мелькнул тамбур, в нем было тихо и сумеречно, а сразу же за второй дверью начиналась лестница на верхние этажи. Норка дожидалась сестру на первой ее ступеньке.

– Мне все это очень не нравится,– раздраженно произнесла Ольга.

– Потерпи еще немного, милая. Минут десять не больше,– лицо у Норки оставалось бесстрастным, словно она разговаривала не с сестрой, а с посторонним человеком.

Не найдя нужных слов и каких-то обоснованных претензий, Ольга лишь пожала плечами и начала подниматься вслед за ней.

На втором этаже было тихо и пусто. От лестницы в оба конца расходился коридор с множеством дверей. А на третьем этаже они сразу же уперлись в две двери. Норка оглянулась на сестру и открыла одну из них.

Они попали в большое светлое помещение, стены которого были заставлены приборами. Сонное посапывание машин изредка нарушалось щелчками тумблеров. На сдвинутых столах двое пожилых рабочих играли в нарды, а третий помоложе читал журнал.

– Здравствуйте!– Они одновременно вскинули на Норку глаза.– Где я могу найти Кирюту Николая Ивановича?

– В конторке сменных мастеров,– отозвался один из них.

Венера развернулась и вышла в коридор, а Ольга немного замешкалась и услышала, как молодой рабочий, белобрысый смазливый паренек сказал восхищенно:

– Ничего себе! Это кто?..

Норки в коридоре уже не было. Ольга торопливо прошла вслед за ней. Она забыла почти все, что касалось бывшей работы отца. Ольга открыла дверь с надписью "Мастер смены" и отшатнулась как от удара.

Кирюта Николай Иванович, дядя Коля, которого она помнила жизнерадостным, самоуверенным балагуром, знающим точную цену и себе самому и этой жизни, орал на дочь как выживший из ума старый маразматик.

– Я – отец твой!– Кричал он, выкатив на Норку налившиеся кровью глаза. И эти глаза на багровом апокалиптическом лице были страшнее всего.– Я тебе не мальчишка на побегушках! Запомни это!!!

Норка сидела на подоконнике и спокойно разглядывала его сквозь табачный дым.

– Ты своими дружками можешь командовать, не мной! Не мной… Я прошел через такое, что тебе и не снилось!..

Ольга усмехнулась, последние слова были сказаны напрасно. Если он и хотел что-то доказать дочери, то говорить такое было попросту глупо. И только сейчас Ольга поняла, что Кирюта совсем не знает Венеру.

– Хорошо,– кивнула Норка.– Но я повторю еще раз: мать оставь в покое!

– И не смей курить в моем присутствии!– Не слушая дочь, рявкнул Кирюта.

Ольга прошла к окну, присела рядом с Норкой:

– Привет.

Кирюта посмотрел на нее, но ничего не ответил, только выдохнул свирепо и шумно. Ольга заметила, как он постарел за эти годы, обрюзг, на щеках серебрилась щетина.

– Пошли вон отсюда!– Вдруг четко и спокойно сказал он, возвращаясь за стол.

Норка тут же спрыгнула с подоконника, но повторила то же самое:

– Мать оставь в покое,– и добавила:– Она устала. Можешь ты это понять? От тебя устала.

– Шагай,– сквозь зубы буркнул Кирюта.

Норка подошла к двери и вдруг резко развернулась, и добавила еще, но таким голосом, что у Ольги "мурашки" по спине побежали:

– И посмотри в окно! Полюбопытствуй, наконец, сволочь!– В ее голосе звякнул металл.

Кирюта слепо глянул ей вслед и, словно очнувшись, заметил племянницу:

– Батя как?

Она задержалась в дверях, посмотрела на него с ненавистью и едва удержалась от того, чтобы не плюнуть в это обрюзгшее, запущенное лицо.

– Чтоб ты сдох!– И от души хлопнула дверью.

В коридоре крутился давешний смазливый блондин. Когда Ольга вышла из конторки, он притих, улыбаясь и поедая ее глазами. А в конторке за ее спиной вдруг что-то с грохотом обрушилось. Паренек открыл было рот. Хотел наверно завязать разговор, но она послала его на три буквы и дробно загремела подковками каблучков вниз по лестнице.

На свою беду Бородин встретил ее и сделал первый шаг навстречу судьбе.

– Покурить выйду!– Сказал он, поднимаясь со стула.

– Ты, Бородин, не увлекайся,– ухмыльнулся Семеныч, с насмешкой глядя на него поверх очков.– Не пара она тебе…

Сальченко промолчал, но по всему видно, согласился с напарником. Дробно метнул на столешницу кубики.

– Не увлекайся, Бородин, не увлекайся,– продолжал бубнить Семеныч.– Вот тебе пепельница, вот в нее и кури!

В ответ Бородин только молодецки хекнул, посмотрел на них в свернутый журнал как в подзорную трубу, и вышел в коридор.

Был он высок и субтилен. Привлекательную внешность портила подчас бездумная прямолинейность, из-за которой многие знакомые и почти все коллеги по работе его на дух не переносили. Будь он чуть лживей и изворотливей, возможно, жизнь его сложилась иначе. Что не гнется – ломается.

На что он рассчитывал, поджидая ее? В конечном счете сам Бородин, едва увидев Ольгу, почувствовал томление человека над пропастью. Наверняка он лучше других понимал, что она ему не пара. Но это и есть судьба, которой не избежать. Не схорониться от нее, нагонит на базарной площади, дернет за рукав. И сделаешь все, что предначертано.

Бородин неторопливо выкурил сигарету, прошелся по коридору из конца в конец и невольно прислушался к приглушенным крикам, доносившимся из кабинета мастера. Еще усмехнулся про себя, мол, Кирюта совсем рехнулся, орет как мамонт. Дочерей не было слышно, то ли помалкивали в тряпочку, то ли отвечали, не повышая голоса.

Он уже повернул назад, когда дверь конторки распахнулась и в коридоре появилась высокая светловолосая красавица с точеным славянским профилем. Бородин вздрогнул и посторонился, пропуская ее. Шла она стремительно и его, скорей всего, не заметила. Он обернулся и затаил дыхание. В дверях конторки стояла та, вторая. Он даже услышал ее ясный, чистый голос:

– Чтоб ты сдох!– И вышла в коридор.

Милая моя,– беспокойно подумал Бородин, вглядываясь в ее лицо. А была она не просто привлекательна, была непередаваемо красива. Он вглядывался в ее лицо, в ее большие темные глаза. Взглядом ласкал густые волосы цвета воронова крыла и чувствовал в своем сердце уже любовное томление.

Бородин вздохнул, в его горле стало тесно от навернувшихся на языке слов.

Она же глянула на него дико и затравлено и бешено одновременно. С ненавистью.

– Да пошел ты…– И свернула на лестницу, зацокала по ступеням каблучками.

В этот момент  в конторке раздался грохот.

Бородин вздрогнул от неожиданности, оторвал взгляд от лестницы, по ней все еще прыгал звук дробных, металлических щелчков.

– Ничего себе девочка,– пробормотал он и решил выяснить причину шума в конторке.

Письменный стол валялся на полу вверх ножками. Бумага, обглоданные временем карандаши и инструкции разлетелись в стороны. Сам Кирюта стоял возле окна в какой-то неестественно-вывернутой бойцовской стойке, словно только что отошел от нокдауна.

– Иваныч, ты в как?

– А-а?– Как парализованный промычал Кирюта, медленно отрываясь от зрелища за окном.– Это… ты?!– И пошел на Бородина, переступая как робот.– А тебе какого черта от меня надо?!

– Ты чё, Иваныч?– Бородин на всякий случай отступил в коридор.

– Вали отсюда, щенок!..– Во всю глотку завопил Кирюта.

Услышав это, Бородин мгновенно сбычился и стиснул кулаки.

– Я тебе что сказал?! Пошел вон!!!– Захрипел Кирюта.

– Что?!

В этот момент дверь распахнулась и в конторку забежали напарники Бородина. В тот же миг Кирюта прыгнул на него, а за его спиной оглушительно лопнули и обрушились на пол оконные стекла.

Бородин напрягся, выворачиваясь из медвежьей хватки противника, и коротко ударил вверх. И еще раз, стараясь попасть в щетинистый подбородок.

– Какие чудные глаза…– не замечая того, тихо прошептала Ольга, бросив зеркальце на флаконы с духами и тюбики с косметикой.

В верхнем правом углу большого зеркала висела цветная фотография Нильса. Вся ее квартира была заполнена его фотографиями и портретами. Те, кого Ольга приводила на одну ночь и те, кто жил с ней месяцами, должны были мириться с духом этого дома. Тот же, кто начинал выражать недовольство, связанное с постоянным присутствием в его отношениях с хозяйкой квартиры этого духа, мгновенно становился лишним и с треском из этой квартиры вылетал. Рольф-Павлов, последний с кем она жила больше месяца, человек гордый, которому не хватило какой-то малости, чтобы избавить подругу от наваждения, перехватил ее руку после первой пощечины и сказал:

– Не трать на меня свою ненависть.

И хлопнул дверью. Или это придумала она? Наверно она. Потому что он никогда так не делал. Он никогда не хлопал дверьми, особенно на прощание.

Ольга перевела дыхание и всмотрелась в свое лицо. И сама себе не понравилась. Не та, уже совсем не та. Но что же делать когда все есть и когда все время что-то теряешь? Когда все время что-то уходит из тебя подобно влаге сочащейся из весенней земли. Так и душа под гнетом обстоятельств и прибывающих богатств сочится в пустоту вселенной. И ты как меняла за каждый золотой процент теряешь часть чего-то нежного и теплого, без чего окружающий мир становится и четче, и ясней, и предсказуемей, и холодней, и нетерпимей.

Она прошла на кухню, выпила холодный кофе, наскоро сваренный ночью к коньяку. Осторожно прикоснулась к холодному лбу, и вдруг лицо ее скомкало гримасой отчаянья. Тонкая кожа пошла морщинками, и от крыльев носа и уголков рта упали к подбородку горькие складки. Она схватилась за край стола, еще раз судорожно перевела дыхание и заставила себя успокоиться. Кожа на ее лице постепенно разгладилась, и вскоре оно приняло вид обычный и надменный. В эту минуту она неожиданно напомнила Снежную Королеву.

Ольга глубоко вдохнула и протяжно выдохнула. Закурила, устроившись на стуле из темного гнутого дерева. И принялась задумчиво наблюдать за сизыми волнами табачного дыма. В ее сердце после минутной слабости вскипала и пенилась злоба. Выкурив сигарету до половины, она поднялась и подошла к окну.

Времени было начало десятого утра. На дворе заканчивался август. Стояли последние дни месяца, который еще принято называть летним. Ночью после короткого перерыва, который оказался хуже самого дождя, вновь зарядило мелко и нудно. Пузыри в лужах предвещали затяжное ненастье. С высоты пятого этажа покрытые пузырями лужи создавали иллюзию закипевшей земли. Вода шла лениво, местами полностью заливая дороги. Тротуары матово блестели под пасмурным небом. Глядя на разгулявшуюся стихию, Ольга выкурила сигарету. Беспричинно вспомнила прочитанное о Тарковском-режиссере. В каждом фильме главную роль он отдавал одной из мировых стихий: воздуху или земле, воде или огню. "Я отдаю этот месяц воде!"– с неожиданным пафосом подумала она. И от этого пафоса губы ее дрогнули в слабой усмешке, хотя сил у нее не осталось даже на это. Ольга смяла окурок в пепельнице и вернулась за стол.

В середине августа погода резко испортилась. Бесконечным фронтом шли с запада низкие свинцового цвета тучи. Стало прохладно. Дождь то моросил, то вдруг срывался как злобный цепной пес с привязи и хлестал тяжелыми, холодными струями, стучал в окна монотонно и дробно, как стучит уставшее сердце.

В прихожей тренькнул телефон, через мгновение залился бодро и радостно. Автоответчик она не ставила из принципа, а пройти в прихожую не было ни сил, ни желания. Она снова закурила и принялась считать про себя звонки. На цифре двенадцать телефонная трель резко оборвалась. И вместе с наступившей ватной тишиной на нее волнами накатили воспоминания. Дед снова качает на твердой коленке и приговаривает: "По горам, по долам ходит шуба да кафтан… Найди, Оленька, свое золотце… Ты, Золотце мое, никому не верь. Никому не верь…" Спустя мгновение его хриплый шепот поглотило мощное дыхание органа и мерный гул Балтийского моря. И уже из него появился голос Нильса, шепчущий слова, позже ставшие для нее молитвой. Она попыталась ухватиться за его родной голос, за его слова в надежде, что через мгновение появится он сам…

В спальне вдруг оглушительно грохнуло. Ольга вздрогнула и пришла в себя. Сон наяву оборвался, она вновь оказалась на кухне.

Господи, с отчаяньем подумала она, совсем про него забыла. И как меня угораздило?

Она жила в четырехкомнатной квартире. Верней, еще толком обжиться не успела. Дом сдали в прошлом году, а квартиру она купила в начале лета. Тогда в июне приятно было бродить среди мебельных развалов, стены квартиры еще дышали свежей отделкой. Тогда она с улыбкой наблюдала, как Рольф-Павлов домовито и усердно собирает мебельные гарнитуры, пыхтит и мелко, по-домашнему матерится, когда в отверстие не заходит винт или резьба на гайке оказывалась с дефектом. Вечерами они сидели на кухне, единственном обустроенном месте, и Рольф-Павлов рассказывал ей об отце и дядьях – краснодеревщиках с Кубани. Он пил из фирменных доппелей смирновскую водку, и было заметно, что ему сладко вот так сидеть с ней на кухне и отдыхать от трудов праведных. Была возможность нанять специалистов, они собрали бы мебель за считанные часы. Но Рольф уперся, и пыхтел, и мелко матерился, ломая с непривычки ногти.

Потом она с ним рассталась, снова сошлась и опять рассталась. А квартира за это время приобрела вид нежилого великосветского салона с явными признаками поклонников фетишизма, в котором набегами ночуют изголодавшиеся плебеи, и стойкий запах водочного перегара в гостиной давно смешался с тонким ароматом кофе и хорошего коньяка. А в сверкающей нержавеющей сталью и итальянским кафелем уборной воздух неистребимо отдавал рвотой, попойками, скукой, и извращенными глупостями от этой скуки.

Бородин появился в коридоре белый как червь, ошарашенный и самодовольный. На его лоб падала прядь светлых, выгоревших на солнце волос, а в глазах прыгали зеленые черти.

И Ольга снова презирала его, как тогда в коридоре. Невесомая вуаль ненависти упала на ее глаза.

– Ты бы оделся,– произнесла ровным без интонаций голосом.

– Ты уж извини, там…– Бородин нерешительно потоптался на месте.– Я не хотел…

Ольга смотрела на него безучастно, так равнодушный хозяин смотрит на своего кота. Через мгновение он все же решился, стремительно прошел на кухню, неловко поджимая босые ноги, и эффектно (не иначе как тренировался только что) встал перед ней на одно колено. В его глазах плавала оранжевая страсть.

– Я люблю тебя! Полюбил с первого взгляда… Не могу без тебя! Дышать не могу! Жить не могу!– Он припал прохладной щекой к ее голым бедрам, скользнул шелковистыми губами по круглой коленке.

– Как тебя зовут?– Она почувствовала, как Бородин несильно, но всем телом вздрогнул и затаился. Лучше бы встал и врезал по бесстыжим черным глазам.

Она выждала несколько секунд и поднялась со стула, стряхивая безвольное тело.

– Ты позавтракаешь или сразу уйдешь?

Он помотал головой, на краткий миг она его даже пожалела. Встал с колен и пошел в спальню.

– Переживешь,– вслед ему прошептала она.

Через три минуты Бородин затопотал в прихожей. Ждал, выйдет проводить или нет?

Ольга вышла.

– Ты говорил, что тебя с работы уволили?

– Сам ушел,– сумрачно ответил Бородин, бросая косой взгляд в ее сторону.

– Если нужна работа, подойди в "Центр мебели" на Большевиков, я постараюсь помочь.

В ответ он не произнес ни слова.

– Ступай, Дима. И забудь эту ночь.

Он щелкнул замком. В дверях обернулся, и она заметила слабый отблеск стали в его глазах. Даже удивиться не успела – не ожидала ответа от такой размазни бесхребетной, но приготовилась для защиты.

– Слушай, этот бычара он где? Сбежал от тебя, что ли?!

– Скотина,– для полноценного крика в ее легких не хватило воздуха.– Гаденыш бледный…

А он уже бежал вниз по лестнице, и на его губах змеилась тончайшая улыбка, похожая на пыльную паутинку в давно нечищеном углу.

Дверь медленно закрылась, отсекла ее от прохладного коридора. Ольга смотрела на темную, блестящую кожу и бронзу дверных замков, и глотала слова и слезы. Она прислонилась к стене и сползла на пол.

– Какая же ты сволочь,– шептали ее соленые губы.

… И выронил камень свой!..– Отозвалась ватная тишина.

– Гаденыш бледный,– ее губы побелели от напряжения.

… Подбери его!..

– Будь ты проклят,– и лицо стало матово-белым, давешним, призрачным в обрамлении черных волос.

… Он теперь твой! Твой!!!

А дальше холодно и пусто. Страшно когда знаешь, что ничего уже не изменить. Никто не в силах подправить судьбу, изменить ее.

"Тогда изменись ты",– шепнул ЕГО голос.

– Но я не могу. У меня больше нет сил. Ты знаешь это лучше меня!

"Я ничего не знаю",– прошелестел голос Нильса.

– Поздно. Уже поздно что-то менять. Тебя не стало, и теперь уже все поздно,– Ольга всхлипнула.– Господи, помоги мне…

В углу открытого бара, заставленная коньяком и ликерами, дожидалась своего часа бутылка молдавской "Мадеры". Вот и пришло ее время.

– Пришло твое время,– прошептала Ольга, поднимаясь.

Наверно так и сходят с ума. Мир в ее глазах вдруг рассыпался на миллион стеклянных осколков, и на затяжное странно-пугающее мгновение Ольге показалось, что она попала в  совершенно незнакомое место, очутилась вдруг на коротком, широком пятачке возле массивной колонны в окружении множества приоткрытых дверей, за каждой из которых угадывалось смутное, тяжелое движение чуждой человеку жизни…

В этот момент в прихожей оглушительно забарабанили в дверь. Ольга вздрогнула, с трудом перевела дыхание.

– Кто там?!– И самой стало жутко от собственного крика.

Кажется, она услышала за дверью сдавленный плач.

Ольга стремительно подошла к двери и одним движением открыла замки.

– Норка?..

Кирилл поддерживал Венеру за талию и за плечи. Он шагнул в прихожую, отодвигая Ольгу плечом в сторону, и буквально затащил Норку в гостиную.