Текст книги "Под конвоем лжи"

Автор книги: Дэниел Силва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

– Ничего, Гарри, мы знаем, куда она идет.

Но на протяжении следующих двадцати минут никто ее не видел. Вайкери спустился вниз и нервно расхаживал по оперативной комнате. Через микрофоны Вайкери мог слышать, как Джордан бродил по своему дому, дожидаясь приезда Кэтрин Блейк. Может быть, она вычислила наблюдателей? Или заметила фургон, из которого за ней следили? Или на нее напали в Грин-парке? Или встретилась с другим агентом? Или попыталась убежать? Снаружи донесся шум подъезжавшего фургона наблюдателей, а потом и они сами с удрученными лицами вошли в комнату. Она снова победила их. Затем позвонил Бутби. Он контролировал операцию из своего кабинета и хотел знать, что, черт возьми, происходит. Когда Вайкери рассказал ему, Бутби невнятно пробормотал что-то и повесил трубку.

В конце концов поступило сообщение от стационарного поста возле дома Джордана.

22:25. Кэтрин Блэйк подошла к двери Джордана. Кэтрин Блэйк нажимает кнопку звонка.

Последнюю фразу можно было и не передавать, поскольку дом Джордана был настолько напичкан проводами и микрофонами, что звонок в дверь, переданный в оперативную комнату, прозвучал здесь едва ли не громче сирены воздушной тревоги.

* * *

Вайкери слушал, закрыв глаза. Голоса звучали то громче, то тише по мере того, как Джордан и Кэтрин переходили из комнаты в комнату, от одного микрофона к следующему. Банальности, которыми они обменивались, напоминали Вайкери диалоги в каком-нибудь из романов Алисы Симпсон: «Тебе добавить капельку джина?», «Нет, этого достаточно», «Хочешь перекусить? Ты, наверно, голодна», «Нет, я недавно поела. Зато я очень хочу кое-чего другого, и чем скорее, тем лучше».

Он слышал звуки поцелуев. Пытался уловить в ее голосе фальшивые нотки. В доме на противоположной стороне улицы ждала группа офицеров. В том случае, если он решит, что события пошли не так, как надо, они могли в любой момент арестовать ее. Он слышал, как она говорила, что очень любит его, и почему-то думал об Элен. Потом разговор прекратился. Звякнул стакан. Зашумела вода в кране. Прозвучали шаги по лестнице. Тишина – они миновали небольшой промежуток, не прикрытый ни одним из микрофонов. Поскрипывание кровати Джордана под тяжестью двух тел. Шорох сбрасываемой одежды. Шепот. Вайкери решил, что услышал вполне достаточно.

– Я иду наверх, – сказал он, обратившись к Гарри. – Сообщите мне, когда она сделает следующий ход.

* * *

Первым это услышал Клайв Роач, а потом Джинджер Брэдшоу. Гарри устроился на кушетке и заснул, перебросив длинные ноги через подлокотник. Роач протянул ногу и пнул Далтона по подошве ботинка. Гарри резко вскочил, не говоря ни слова, прислушался и взбежал вверх по лестнице. Дверь в библиотеку он чуть не вышиб. Вайкери доставил сюда из штаб-квартиры МИ-5 свою любимую раскладушку и сейчас спал, оставив по своей привычке лампу светить прямо себе в лицо. Гарри наклонился и потряс его за плечо. Вайкери открыл глаза и сразу же взглянул на часы: 2:45. Не задавая вопросов, он спустился вслед за Гарри в оперативную комнату. Он в свое время немало экспериментировал с трофейными немецкими фотокамерами и сейчас сразу же узнал звук. Кэтрин Блэйк закрылась в кабинете Джордана и поспешно фотографировала первую партию материалов операции «Литавры». Через минуту щелканье затвора прекратилось. Вайкери услышал шелест складываемых бумаг и звук закрывавшейся двери сейфа. Потом щелкнул выключатель, и Кэтрин Блейк направилась обратно в спальню.

Глава 40

Лондон

– Что ж, вот и герой дня! – провозгласил Бутби, распахивая заднюю дверь своего «Хамбера». – Садитесь, Альфред, пока вы не успели замерзнуть до смерти. Я только что закончил доклад в Двадцатом комитете. Как и следовало ожидать, они были потрясены. Попросили меня передать вам их поздравления. Итак, Альфред, поздравляю.

– Благодарю вас, – ответил Вайкери, думая о том, что только что услышал от начальника. Когда, интересно, он мог успеть побывать в Двадцатом комитете? Было всего лишь семь утра. С неба сыпался поразительно холодный дождь, Лондон все еще прятался в унылой полутьме зимнего рассвета. Автомобиль тронулся с места и покатил по тихой улице с мерцавшим от воды асфальтом. Вайкери расслабленно обмяк на сиденье, откинул голову назад и на мгновение закрыл глаза. Он был измотан до крайнего предела. От усталости он лишь с трудом заставлял себя шевелиться. Усталость сдавливала ему грудь, как хулиган со школьного двора, испытывающий удовольствие от того, что младшие школьники беспомощно плачут в его невыносимых объятиях. Услышав через динамики звуки, с которыми Кэтрин Блэйк фотографировала подготовленные для нее в ходе операции «Литавры» документы, он больше не заснул. Он так и не смог понять, что помешало ему спать: то ли волнение от того, что он столь умело обманул врага, то ли отвращение к средствам, к которым ему пришлось прибегнуть, чтобы это сделать?

Вайкери открыл глаза. Машина мчалась на восток, через однообразный георгианский пейзаж Белгравии, миновала угол Гайд-парка, затем проехала по Парк-лейн и Бейсуотер-род. Улицы были все еще пустынными: попадались лишь отдельные такси да проехали два-три грузовика. По тротуарам спешили редкие пешеходы; Вайкери почему-то показалось, что у них у всех такой вид, будто они чудом выжили во время эпидемии и теперь спешат вырваться из охваченного чумой района.

– Интересно, куда мы едем? – спросил Вайкери, снова закрыв глаза.

– Помните, я говорил вам, что Двадцатый комитет рассматривал возможность использования некоторых других наших акций «двойного креста» для повышения достоверности «Литавров»?

– Помню, – ответил Вайкери. Он также помнил, что был совершенно ошеломлен той быстротой, с которой было достигнуто это решение. Двадцатый комитет получил печальную известность своим воинствующим бюрократизмом. Каждый текст, используемый в «двойном кресте», должен был получить одобрение Двадцатого комитета, и лишь после этого его можно было отправлять немцам при посредстве включенных в работу агентов. Вайкери иной раз приходилось ждать по нескольку дней, прежде чем комитет давал санкцию на ту информацию, которую он отправлял по «двойному кресту» руками Бекера. Что же могло заставить их шевелиться с такой невероятной скоростью?

Но сейчас он чувствовал себя настолько усталым, что не мог заставить свой мозг продуктивно работать в поисках возможных ответов на этот вопрос. Он снова закрыл глаза.

– Куда мы едем?

– В Восточный Лондон. Если говорить еще точнее, то в Хокстон.

Вайкери чуть-чуть приоткрыл глаза, а потом снова позволил векам сомкнуться.

– Если нам нужно в Восточный Лондон, то почему мы едем на запад по Бейсуотер-род?

– Чтобы убедиться, что нас не сопровождают представители какой-нибудь другой службы, хоть дружественной, хоть враждебной.

– А кому может прийти в голову следить за нами, сэр Бэзил? Американцам?

– Вообще-то, Альфред, меня больше тревожат русские.

Вайкери приподнял голову, медленно повернул ее к Бутби, но тут же снова уронил на кожаную спинку сиденья.

– Я попросил бы вас пояснить мне это замечание, но я слишком утомлен.

– Через несколько минут вам все станет ясно.

– А там будет кофе?

Бутби громко захихикал:

– Что-что, а это я вам могу гарантировать.

– Очень хорошо. Вы не будете возражать, если я воспользуюсь случаем и вздремну несколько минут?

Ответа Бутби Вайкери уже не слышал, так как сразу же погрузился в сон.

* * *

Автомобиль резко затормозил и остановился. Вайкери, погруженный в чуткий сон, почувствовал, как его голова мотнулась вперед, а потом снова откинулась назад. Он услышал металлический звук открывающегося замка дверцы, почувствовал, как его лицо обдало холодным воздухом, и внезапно проснулся, сразу сообразив, где находится. И все же, поглядев налево, он не без удивления увидел сидевшего рядом с собой Бутби. После этого он взглянул на часы. О боже, почти восемь часов! Они целый час колесили по лондонским улицам. Шея болела от неудобной позы – все это время он просидел неподвижно, уткнувшись подбородком в грудь. Пульсирующая головная боль извещала, что ему срочно необходимы хорошие дозы кофеина и никотина. Он схватился за подлокотник, привел свое тело в нормальное сидячее положение и выглянул в окно: да, Восточный Лондон, Хокстон, уродливая улица из тесно прижавшихся один к другому домов, вместе очень похожих на фасад старой фабрики, переживающей трудные времена. Другая сторона улицы перенесла сильную бомбежку – отдельные покосившиеся дома, торчавшие среди груд щебня, походили на обломки гнилых зубов во рту старого бродяги.

– Проснитесь, Альфред, мы уже на месте, – услышал он слова Бутби. – Любопытно было бы узнать, что вы видели во сне.

Вайкери вдруг смутился. Действительно – что ему снилось? Может быть, он разговаривал во сне? Франция ему не снилась с тех самых пор – с каких «тех самых»? – да, с того момента, когда они обложили убежище Кэтрин Блэйк. Не могла ли ему сниться Элен? – спросил он себя. Вылезая из автомобиля, он снова почувствовал накатившую волну усталости и вынужден был, чтобы устоять на ногах, опереться рукой о задний бампер. Бутби, казалось, этого не заметил; стоя на тротуаре и побрякивая в кармане мелочью, он с явным нетерпением оглянулся на Вайкери. Дождь усилился. После того как Вайкери увидел окружающую разруху, погода показалась ему еще холоднее. Впрочем, после того как он выбрался на тротуар и набрал полную грудь сырого холодного воздуха, ему стало лучше.

Бутби распахнул дверь парадного и вошел в вестибюль. Дом, судя по всему, был переделан в многоквартирный – на одной стене было укреплено множество металлических почтовых ящиков. В глубине вестибюля, прямо напротив входной двери, начиналась лестница. Вайкери позволил двери закрыться у себя за спиной, и они оказались в темноте. Подняв руку, он нащупал замеченный выключатель, щелкнул... Безрезультатно.

– Здесь относятся к затемнению более серьезно, чем мы у себя на западе, – сказал Бутби. Вайкери достал из кармана плаща фонарик, вручил его Бутби, и тот затопал вверх по деревянной лестнице.

Вайкери не видел ничего, кроме контура широкой спины Бутби и желтоватого пятна тусклого света от слабенького фонарика. У него, словно у слепца, внезапно обострились все остальные чувства. В здании стоял отвратительный смешанный запах – воняло мочой, несвежим пивом, дезинфекцией, яичницей, жарившейся на прогорклом жире. Почти сразу же к запахам присоединились и звуки: кто-то лупил ребенка, одна пара шумно ссорилась, другая не менее шумно совокуплялась. В эту какофонию влились приглушенные звуки органа и хор мужских голосов. Едва успев удивиться, как это он умудрился не заметить по соседству церковь, Вайкери понял, что слышит передачу Би-би-си. Лишь после этого он сообразил, что сегодня воскресенье. За операцией «Литавры» и поисками Кэтрин Блэйк он совсем утратил ощущение времени.

Они вскарабкались на верхний этаж. Бутби обвел лучом фонарика лестничную площадку. Тощий кот сверкнул на пришельцев желтыми глазами, сердито зашипел и канул в темноту. Бутби двигался на звук радио, транслировавшего воскресную службу. Пение прекратилось, и теперь прихожане нестройным хором произносили Молитву Господу. Бутби извлек из кармана ключ и вставил его в замок. Перед тем как повернуть его и войти в квартиру, он выключил фонарь.

* * *

Они оказались в сильно запущенной небольшой комнате. Там находились незастеленная кровать, не больше, чем та, на которой спал Вайкери в своем кабинете в штаб-квартире МИ-5, крошечный закуток, где размещалась газовая плита с кипевшим на конфорке кофейником, да маленький столик, за которым неподвижно, как статуи, сидели двое мужчин, слушавших радио. Оба курили отвратительные французские сигареты «Голуаз», от дыма которых воздух в помещении был синим. Электрическое освещение было выключено, и в комнате не было иного света, кроме того, который проникал через узкие грязные окна, выходившие на задворки домов, стоявших вдоль следующей улицы. Вайкери подошел к окну и выглянул: внизу протянулся засыпанный мусором переулок. Два маленьких мальчика подбрасывали в воздух мятые консервные банки и били их палками, словно играли в крикет. Усилившийся ветер поднимал с земли обрывки газет, и они кружились над домами, как стая чаек. Бутби сразу же подошел к плите и налил пахнувший горелым кофе в две эмалированные кружки, при взгляде на которые возникало серьезное сомнение в их чистоте. Одну кружку он дал Вайкери, а вторую оставил себе. Кофе был никудышный – горький, несвежий и слишком крепкий, – но все же он был горячим и содержал кофеин.

Размахивая щербатой кружкой, Бутби представил Вайкери людей, находившихся в комнате.

– Альфред Вайкери, это Пеликан, – сказал он, указав на того, который был покрупнее и заметно старше. – Уверяю вас, это не настоящее его имя, а агентурная кличка. Боюсь, что настоящего его имени вы не узнаете. Я не уверен, что даже мне оно известно. – Он ткнул кружкой в сторону второго из сидевших за столом. – А этого парня зовут Хоук. И это вовсе не какой-то псевдоним, а как раз самое настоящее имя. Хоук работает на нас, верно, Хоук?

Но Хоук никак не отреагировал на эти слова, как будто вовсе не слышал их. Фамилия Хоук ему вовсе не подходила[36]36
  Игра слов – фамилия Hawke созвучна английскому слову hawk – ястреб.


[Закрыть]. Он скорее походил на палку или, может быть, тростинку, но не свежую, а давно завядшую и даже подгнившую – бледный, как труп, и неестественно тоший. Его дешевый по военному времени костюм болтался на костлявых плечах, как на вешалке. Бледность его была особого рода – такими бывают люди, постоянно работающие по ночам или под землей и почти не показывающиеся на солнце. Хотя он был не старше тех юношей, которых Вайкери учил в университете перед тем, как сменить работу, его белокурые волосы заметно поредели и в них угадывалась обильная седина. Сигарету он держал на французский манер – между кончиками длинного большого и тонкого указательного пальцев. У Вайкери возникло неприятное ощущение, что он уже когда-то видел этого человека, вот только не мог вспомнить, когда и где – то ли в столовой на Сент-Джеймс-стрит, то ли там же в архиве с кипой папок под мышкой. А может быть, он покидал кабинет Бутби через ту не предназначенную для простых смертных дверь, которой в ту ночь воспользовалась Грейс Кларендон? Хоук же не смотрел на Вайкери. Он немного пошевелился, когда Бутби сделал пару шагов в его сторону, – его голова наклонилась в сторону на какую-то долю дюйма и лицо напряглось, как будто он боялся, что Бутби сейчас его ударит.

Затем Вайкери всмотрелся в Пеликана. Он с одинаковым успехом мог быть писателем или докером, немцем или французом. Возможно, он был поляком – они сейчас попадались на каждом шагу. В отличие от Хоука, Пеликан смотрел прямо на Вайкери, пристально, хоть и несколько смущенно. Глаз Пеликана Вайкери не смог рассмотреть, потому что они скрывались за самыми толстыми стеклами очков, какие Вайкери когда-либо видел. К тому же линзы были немного затемненными; вероятно, их обладатель не только плохо видел, но и плохо переносил яркий свет. Под черным кожаным пальто он носил два свитера – серый с высоким воротом и поверх него потертый бежевый кардиган, который выглядел так, будто был связан престарелой родственницей Пеликана со зрением ничуть не лучшим, чем у него. Он домусолил свой «Голуаз» до окурка микроскопической длины и лишь после этого раздавил его корявым ногтем толстого большого пальца.

Бутби снял пальто и выключил радио. После этого он посмотрел на Вайкери и спросил:

– Ну, ладно. Так, с чего же мне начать?

* * *

Хоук работал не на нас, Хоук работал на Бутби.

Бутби был знаком с его отцом. Работал вместе с ним в Индии. Как и сейчас, в контрразведке. С молодым Хоуком он встретился в Великобритании в 1935 году за завтраком, будучи в гостях в их Кентском поместье. Молодой Хоук слишком много пил и болтал, ругал своего отца и Бутби за то, что они занимаются таким грязным делом, цитировал Маркса и Ленина, как нормальные образованные англичане цитируют Шекспира, указывал пальцами на ухоженные садовые деревья, как будто те могли послужить доказательством коррупции английских правящих классов. После завтрака Хоук-старший бессильно улыбнулся Бутби и попросил прощения за отвратительное поведение сына: дети в наше время... вы же знаете... они набираются в школе такой пакости... все расходы на образование пропадают впустую...

Бутби тоже улыбнулся. Но после этого очень долго наблюдал за Хоуком.

* * *

В то время Бутби получил новую обязанность: следить за коммунистами. Особенно в университетах, Оксфорде и Кембридже. Коммунистическая партия Великобритании, пользовавшаяся постоянной заботливой поддержкой со стороны своих русских вдохновителей, стремилась проникнуть в университеты в поисках новых членов. НКВД там же искал шпионов. Хоук согласился работать на Бутби в Оксфорде. Бутби убедил Хоука. Бутби дал ориентиры его сердцу и разуму. Бутби хорошо умел делать такие вещи. Хоук постоянно имел дело с коммунистами: пил с ними, ссорился с ними, играл с ними в теннис, предавался блуду с ними. А когда коммунисты пытались уговорить его вступить в партию, Хоук посылал их куда подальше.

Затем на него вышел Пеликан.

Хоук позвонил Бутби. Хоук был хорошим мальчиком.

* * *

Пеликан был немцем, евреем и коммунистом. Бутби сразу же оценил те возможности, которые давало его появление. Пеликан в двадцатые годы был коммунистическим активистом и скандалил на улицах, но после прихода Гитлера к власти решил, что стоит поискать более безопасный берег.

В 1933 году он эмигрировал в Англию. Пеликан еще со времен берлинских событий был хорошо известен НКВД. Когда советские разведчики узнали, что он обосновался в Англии, они поспешили завербовать его в свои агенты. Впрочем, в его задачи не входил сбор каких либо-данных; они ограничивались одной лишь вербовкой. Первым же талантом, который он разыскал, был Хоук, агент Бутби. Во время следующей встречи Пеликана с новым агентом неожиданно, как черт из табакерки, возник Бутби и нагнал на немца такого страха, что тот без больших раздумий согласился работать на него.

– Вы следите за моим рассказом, Альфред?

Вайкери слушал его, стоя у окна. «О, да, – подумал он. – Я не только слежу, я даже точно знаю, чем этот разговор закончится».

* * *

В августе 1939 года Бутби привел Хоука в МИ-5. По приказу Бутби Пеликан сообщил своим московским хозяевам, что его многообещающий новичок оправдал надежды и теперь работает в британской разведслужбе. Москва пришла в экстаз. Звезда Пеликана стремительно всходила над горизонтом. Бутби через Пеликана направлял русским подлинный, но при этом совершенно безопасный материал, якобы поступивший из его источника в МИ-5, и принимал меры к тому, чтобы они могли проверить его подлинность по другим источникам. Звезда Пеликана поднялась в зенит.

В ноябре 1939 года Бутби направил Пеликана в Нидерланды. Молодой заносчивый офицер разведки СС Вальтер Шелленберг регулярно ездил туда под вымышленным именем для встреч с парой агентов МИ-6.

Шелленберг изображал из себя члена Schwarze Kappelle и просил у британцев помощи. В действительности он хотел, чтобы британцы назвали ему имена настоящих предателей, и он мог бы арестовать их. Пеликан встретился с Шелленбергом в кафе в одном голландском городе у самой границы и вызвался стать его агентом в Великобритании. Он признался, что выполнил несколько заданий НКВД, в частности, завербовал в Оксфорде студента по имени Хоук, который только что поступил на службу в МИ-5, но сохранил с Пеликаном прежние отношения. В качестве дополнительного доказательства своего рвения Пеликан вручил Шелленбергу подарок – коллекцию азиатских эротических миниатюр. Шелленберг, в свою очередь, дал Пеликану тысячу фунтов стерлингов, фотокамеру, рацию и отправил обратно в Великобританию.

* * *

В 1940 году в МИ-5 прошла реорганизация. Черчилль резко и даже грубо уволил генерального директора Вернона Келла, который основал это управление в 1909 году. Его место занял сэр Дэвид Петри. Бутби был хорошо знаком с ним по Индии. Самого Бутби быстро, словно пинком, вынесло наверх. Он передал Пеликана офицеру-оперативнику – такому же любителю, как и вы, Альфред, только адвокату, а не профессору, – но все же ни на минуту не выпускал его из поля зрения.

Пеликан играл слишком важную роль для того, чтобы работу с ним можно было перепоручить человеку, который с трудом находил дорогу в служебную столовую. Кроме того, отношения Пеликана с Шелленбергом становились все интереснее.

Первые сообщения Пеликана произвели на Шелленберга большое впечатление. Поставляемая им информация была весьма добротной, хотя на самом деле не представляла опасности для интересов Соединенного Королевства. Это были сведения о производстве боеприпасов, передвижении войск внутри страны, оценка разрушений после бомбежек. Шелленберг жадно заглатывал эти сведения, невзирая даже на то, что они поступали от еврея-коммуниста, являвшегося вербовщиком для НКВД. Он, как и подавляющая часть офицеров СС, глубоко презирал Канариса и профессиональных разведчиков, служивших в абвере. Руководство СС не доверяло той информации, которую Канарис сообщал фюреру. Шелленберг увидел в этом свой шанс. Он мог создать в Великобритании собственную агентурную сеть, которая поставляла бы сведения непосредственно ему и Генриху Гиммлеру и не имела бы никакого отношения к абверу.

Бутби тоже увидел открывающиеся возможности. Он мог использовать сеть Пеликана для двух целей: подтверждения той дезинформации, которую он направлял Канарису через «двойной крест», и одновременно для возбуждения недоверия между двумя конкурирующими разведывательными службами немцев. Это был хитрый аттракцион, напоминавший цирковые танцы на проволоке. МИ-5 хотела, чтобы Канарис остался на своем месте – в конце концов, его агентство было полностью дезинформировано и, можно сказать, действовало только по подсказке из Лондона, – но небольшая дворцовая интрига никак не могла помешать. Британская разведка получила возможность исподтишка раздувать в Берлине огонек разногласий и предательства. Бутби начат через Пеликана подбрасывать Шелленбергу информацию, которой хватало для того, чтобы возбудить сомнения в лояльности Канариса и, фигурально выражаясь, вложить в руку Шелленберга кинжал, но было недостаточно для того, чтобы он смог нанести «Старому лису» смертельный удар.

В 1942 году Бутби показалось, что игра вышла из-под контроля. Шелленберг составил длинный список грехов Канариса и представил его Гиммлеру. Комитет, руководивший всей работой по «двойному кресту», решил сделать Канарису несколько незначительных уступок, благодаря которым тот получил бы шанс продемонстрировать фюреру эффективность работы абвера и тем самым ослабить давление затягивавшейся вокруг его шеи петли. Трюк удался. Гиммлер решил не давать хода собранному компромату, и «Старый лис» остался на своем посту...

* * *

Бутби налил себе еще одну кружку отравы, носившей гордое имя кофе. Вайкери так и не смог допить свою до конца. Она стояла полупустая на подоконнике рядом с рассыпающейся в пыль дохлой молью. Мальчики, игравшие в переулке, не выдержали непогоды и убежали домой. А ветер налетал яростными шквалами, с грохотом швыряя в стекло дождевые капли. В комнате царила полутьма. Дом после утреннего оживления затих. Единственным звуком был скрип половиц под ногами беспокойно вышагивавшего Бутби. Вайкери отвернулся от окна и наблюдал за своим начальником. Его присутствие здесь, в этой грязной, почти трущобной квартире казалось совершенно неуместным – таким же, как появление священника в публичном доме, – но он, похоже, искренне наслаждался. Даже шпионам иногда хочется поделиться своими тайнами.

Запустив руку в нагрудный карман пиджака, Бутби вынул сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его Вайкери. Это был тот самый меморандум с предупреждением об опасности со стороны вновь обнаруженной шпионской сети, который он вручил Бутби несколько недель тому назад. В верхнем левом углу стоял штамп «К ИСПОЛНЕНИЮ», а рядом были неразборчиво нацарапаны две буквы: «ББ». Бутби сразу же забрал бумагу у Вайкери и передал ее Пеликану.

Пеликан впервые пошевелился. Он положил записку Вайкери на стол и включил свет. Вайкери, стоявший рядом, разглядел, как его глаза за затемненными стеклами напряженно прищурились. Пеликан вынул из кармана изготовленную в Германии фотокамеру – ту самую, которую получил от Шелленберга в 1940 году, – и старательно сделал десять фотографий документа, каждый раз меняя экспозицию или ракурс, как это делают профессионалы, чтобы среди десяти снимков наверняка получился хотя бы один. После этого он поднял аппарат и навел объектив на Хоука. Дважды щелкнул затвор, и Пеликан убрал камеру в карман.

– Вечером Пеликан отправляется в Лиссабон, – пояснил Бутби. – Шелленберг и его друзья потребовали встречи. Мы предполагаем, что они собираются серьезно поговорить с ним на интересующие их темы. Но перед тем, как немцы примутся за допрос, Пеликан отдаст им эту пленку. Когда Шелленберг в следующий раз отправится в Тиргартен на прогулку верхом в обществе Канариса, Шелленберг расскажет ему об этом. Канарис и Фогель примут эту информацию за доказательство того, что те данные, которые мы засылаем им через «Литавры», драгоценнее чистого золота и что их агент пребывает в полном здравии и безопасности. Зато британские разведслужбы находятся в панике. Следовательно, присылаемая Анной Штайнер информация об операции «Шелковица» должна быть истинной. Вы успеваете следить за моей мыслью, Альфред?

* * *

Вайкери и Бутби ушли первыми. Бутби двигался впереди, Вайкери – снова за ним. Спускаться по лестнице в темноте оказалось еще труднее, чем подниматься. Вайкери пришлось дважды вытягивать руку и хвататься за облаченное в мягкое кашемировое пальто плечо Бутби. Кот появился на том же самом месте и снова зашипел и зафыркал на них из угла. Вонь стояла та же самая, лишь порядок чередования запахов изменился. В конце концов они добрались до первого этажа. Вайкери ощутил под подошвами ботинок замызганный линолеум вестибюля. Бутби толчком распахнул дверь. Вайкери вышел следом и сразу почувствовал на лице дождевые капли.

Ему не удалось припомнить, когда еще он был настолько счастлив от того, что покинул помещение. Направляясь к автомобилю, он искоса следил за Бутби, который, в свою очередь, следил за ним. Вайкери казалось, что он только что побывал в Зазеркалье. Ему устроили наглядную экскурсию по глубоко секретному миру обмана, о существовании которого он никогда не догадывался. Вайкери забрался в автомобиль. Бутби сел рядом с ним и закрыл дверь. Сначала они ехали по Кингслэнд-род, а потом свернули на юг к реке. Вайкери лишь однажды взглянул на Бутби и быстро отвел глаза. Бутби казался чрезвычайно довольным собой.

– Вы не были обязаны показывать мне все это, – сказал Вайкери. – Почему же вы так поступили?

– Потому что мне так захотелось.

– А как же с вашим принципом необходимого и достаточного информирования? У меня не было никакой необходимости знать об этом. Вы вполне могли переправить мою записку Шелленбергу, ничего не говоря мне об этом.

– Совершенно верно.

– Так все же, зачем вы это сделали? Чтобы произвести на меня впечатление?

– В некотором смысле да, – согласился Бутби. – Своим предложением оставить Кэтрин Блэйк на свободе вы тоже произвели немалое впечатление на очень многих людей, включая меня. Я понял, что недооценил вас, Альфред, – вашу рассудочность и вашу жестокость. Нужно быть мерзавцем с ледяным сердцем, чтобы загнать Питера Джордана обратно в спальню, да еще с портфелем, полным бумаг, сочиненных для «двойного креста». Я хотел показать вам следующий, более высокий уровень игры.

– Вот как, оказывается, вы относитесь к этому, сэр Бэзил. Как к игре?

– Не просто игре, Альфред, а Игре.

Бутби улыбнулся. Улыбку можно было считать его самым могучим оружием. Вайкери, продолжавший всматриваться в лицо шефа, представил себе, как он с точно такой же улыбкой уверяет свою жену Пенелопу, что с его последним мелким любовным увлечением покончено раз и навсегда.

* * *

Операция «Литавры» требовала непрерывного поддержания иллюзий, а для этого Вайкери следовало проводить большую часть времени в своем тесном кабинете на Сент-Джеймс-стрит. Как-никак, они старались убедить абвер, а также и своих собственных соратников в том, что Вайкери все еще продолжает поиски немецкого агента, получившего доступ к сверхсекретным документам. Закрыв дверь, он сел за стол. Ему было крайне необходимо хоть немного поспать. Он положил голову на стол, как это делают во время лекций подгулявшие накануне студенты, и закрыл глаза. И сразу же очутился в грязной квартирке в Хокстоне. Он видел перед собой Пеликана и Хоука. Он видел маленьких мальчиков, играющих в замусоренном переулке, видел их бледные лица и тощие от постоянного недоедания ножки, торчащие из шортов. Он видел дохлую моль, крылышки которой уже рассыпались в пыль, а тельце еще не успело. Он слышал органную музыку, гулко разносившуюся по огромному собору. Он думал о Матильде; чувство вины за то, что он не приехал на ее похороны, снова нахлынуло на него и словно кипятком обожгло шею и щеки.

Проклятье. Почему я не могу выкинуть все это из головы хотя бы на несколько минут и чуть-чуть поспать?

Затем ему представился Бутби, расхаживающий по тесной комнатушке и излагающий историю Хоука и Пеликана и той сложной интриги, в которую он втянул Вальтера Шелленберга. Он понял, что никогда не видел Бутби более счастливым: Бутби, вернувшийся на некоторое время к полевой работе, окруженный своими агентами, Бутби, с удовольствием пьющий мерзкий кофе из захватанной эмалированной кружки. Он понял, что недооценивал Бутби или, что было бы точнее, был введен им в заблуждение. Но точно так же пребывало в заблуждении и все управление. Бутби был выдуманной фигурой. Комический бюрократ, красующийся в своем роскошном кабинете, устанавливающий дурацкие правила, выдумавший красную и зеленую лампы над дверью, больше всего на свете страшащийся влажных кругов от стаканов на его драгоценной мебели, – такого человека на самом деле не было. Бэзил Бутби был вовсе не таким. Бэзил Бутби не был никчемным бумагомарателем, Бэзил Бутби был руководителем сети агентов. Лжец. Манипулятор. Обманщик. Вайкери, медленно погружавшийся в дремоту, подумал, что теперь ненавидит Бутби немного меньше. Впрочем, одна вещь сильно беспокоила его. Почему Бутби решил приоткрыть завесу? И почему он сделал это именно сейчас?

Вайкери чувствовал, что его охватывает сон без всяких сновидений. Издали донесся звон «Большого Бена»[37]37
  «Большой Бен» – часы на здании английского парламента.


[Закрыть], пробившего десять часов. Звон стих, и лишь телетайпы стрекотали за закрытой дверью. Он хотел спать, и спать, и спать. Он хотел забыть обо всем этом – пусть даже всего на несколько минут. Но прошло совсем немного времени, и он почувствовал, что его покачивает – сначала мягко и осторожно, а потом посильнее. Затем до его сознания дошел звук молодого девичьего голоса – сначала полушепотом, а потом громче и уже с тревогой.