Текст книги "Под конвоем лжи"

Автор книги: Дэниел Силва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Он взглянул на часы: три минуты до отправления. Коридор перед его купе быстро заполнялся пассажирами. В этом не было ничего удивительного: некоторым неудачникам приходилось проводить всю дорогу стоя или сидя в коридоре. Затем Нойманн неожиданно встал и протиснулся к выходу из купе в коридор, пробормотав, что у него живот схватило. Не без труда добравшись до уборной в конце вагона, он постучал в дверь. Никакого ответа. Постучав вторично, он оглянулся через плечо: другие пассажиры загородили его от филера, севшего вместе с ним в поезд.

Все складывалось идеально. Поезд тронулся с места. Нойманн подождал возле уборной, пока скорость не стала заметной. Вот вагон покатился так быстро, что большинство людей решило бы, что прыгать на ходу слишком опасно.

Нойманн выждал еще несколько секунд, затем шагнул к двери, распахнул ее и спрыгнул на платформу.

Приземлился он очень удачно, пробежал несколько шагов и перешел на быстрый шаг. Оглянувшись, он увидел смотревшего на него раздраженного контролера, закрывавшего дверь, из которой он только что выпрыгнул. Нойманн быстро прошел к выходу и растворился во мгле затемнения.

На Истон-род кипел вечерний час пик уличного движения. Нойманн сразу же остановил такси, прыгнул на заднее сиденье. Назвав водителю адрес в Ист-Энде, он настроился передохнуть во время поездки.

Глава 48

Хэмптон-сэндс, Норфолк

Мэри Догерти была дома одна и ждала. Жилище всегда казалось ей милым и спокойным – теплым, светлым, с чистым воздухом, – но теперь оно показалось ей тесным, словно катакомбы, и вызывало клаустрофобию. Время от времени она беспокойно прохаживалась по комнатам. За окнами разыгрался сильный шторм. Радио давно предсказывало его, а теперь он наконец-то добрался до Норфолкского побережья. Дождь хлестал по окнам так, что стекла дрожали. Ветер, налетавший порывами, тряс карнизы и противно выл. Она услышала, как зашуршала и стукнулась оземь сорванная ветром с крыши черепичная плитка.

Шона не было дома, он уехал в Ханстантон встречать с поезда Нойманна. Мэри отвернулась от окна и снова принялась расхаживать по комнате. В голове у нее вновь и вновь, как заевшая граммофонная пластинка, звучали обрывки их утреннего разговора: подводная лодка... Франция... некоторое время пожить в Берлине... переехать в третью страну... ты должна перебраться в Ирландию... когда война кончится, я к тебе туда приеду...

Это больше всего походило на ночной кошмар, или же на подслушанную чужую беседу, или на диалог героев какой-нибудь книги. Сама мысль об этом была смехотворной: Шон Догерти, никудышный фермер с Норфолкского побережья, втайне сочувствующий ИРА, поплывет в Германию на подводной лодке! Она подумала, что это было бы логическим завершением шпионской деятельности Шона. Она-то, дура, надеялась, что, когда война закончится, все вернется на свои места. Все время она обманывала себя. Шон собирался сбежать и бросить ее на произвол судьбы, разбираться с последствиями. Интересно, как поступят с ней власти? Ты, Мэри, только говори им, что ничего об этом не знала. Стой на своем. А что, если они не поверят ей? Что они сделают? И она, конечно же, не сможет остаться в деревне, где все будут знать, что Шон оказался шпионом. Ей придется бежать с Норфолкского побережья. Ей придется бежать из каждой английской деревни, где она попытается поселиться. Ей придется покинуть Хэмптон-сэндс. Ей придется покинуть Дженни Колвилл. Ей придется возвратиться в Ирландию, в нищую деревню, откуда она сбежала тридцать лет назад. Там все еще жили ее родственники – семья, которая примет ее. Мысль об этом была страшной, просто ужасной, но у нее не будет никакого выбора – после того, как все узнают, что Шон шпионил для немцев против своей страны.

В конце концов она расплакалась. «Будь ты проклят, Шон Догерти! – повторяла она про себя. – Ну как, как ты смог оказаться таким безмозглым дураком?»

Поплакав, Мэри снова подошла к окну. На дороге со стороны деревни она разглядела чуть заметное пятнышко света, слабо пробивавшегося сквозь завесу ливня. Вскоре она разглядела блеск мокрой клеенки и хрупкую фигурку на велосипеде, пригнувшуюся к рулю, чтобы справиться с ветром, локти расставлены, ноги изо всех сил давят на педали. Это была Дженни Колвилл. Она спрыгнула с седла у ворот и покатила велосипед по дорожке. Мэри поспешила открыть дверь. Ветер ударил ей в лицо, швырнул в дом потоки воды. Мэри поспешно втащила Дженни внутрь и помогла ей снять мокрое пальто и шапку.

– Мой бог, Дженни, что за прогулки в такую ужасную погоду?

– О, Мэри, это просто изумительно. Такой большой ветер. Такая красота!

– Ты, наверно, лишилась рассудка, дитя. Садись у огня. Я сейчас налью тебе горячего чая.

Дженни устроилась перед камином, в котором жарко пылали дрова.

– А где Джеймс? – спросила она.

– Его нет, – отозвалась Мэри из кухни. – Он куда-то отправился с Шоном.

– О... – протянула Дженни, и Мэри отчетливо расслышала в ее голосе разочарование. – Он скоро вернется?

Мэри бросила то, чем занималась в кухне, и вернулась в гостиную.

– Почему это ты вдруг так заинтересовалась Джеймсом? – спросила она, в упор взглянув на Дженни.

– Просто захотелось увидеть его. Поздороваться. Немного побыть с ним. Только и всего.

– Только и всего, говоришь? Ну-ка, Дженни, сознавайся, что с тобой творится?

– Просто он мне нравится, Мэри. Он мне очень нравится. И я ему нравлюсь.

– Он нравится тебе, а ты нравишься ему? Интересно, откуда ты выкопала такие мысли?

– Я знаю, Мэри, поверь мне, пожалуйста. Не спрашивай меня, откуда я знаю – знаю, и все.

Мэри схватила ее за плечи.

– Послушай меня, Дженни. – Она встряхнула Дженни и повторила: – Послушай меня.

– Да, Мэри! Мне больно!

– Держись от него подальше. Забудь о нем.

После этих слов Дженни сразу расплакалась.

– Я не могу забыть о нем, Мэри. Я люблю его. И он любит меня. Я знаю, что он меня любит.

– Дженни, он не любит тебя. Не проси, чтобы я тебе все это объяснила, потому что я не могу этого сделать, моя милая. Он – добрый человек, но он совсем не тот, кем кажется. Брось это. Забудь о нем! Ты должна поверить мне, моя маленькая. Он не для тебя.

Дженни вырвалась из рук Мэри, отступила на шаг и решительным движением размазала слезы по лицу.

– Нет, Мэри, он для меня. Я люблю его. Ты так давно сидишь в этой дыре вдвоем с Шоном, что уже забыла, что такое любовь!

С этими словами она подхватила свое пальто и, на ходу засовывая руки в рукава, выскочила из дома, громко хлопнув дверью. Мэри поспешила к окну и увидела, как Дженни снова помчалась на велосипеде через ночной шторм.

* * *

Дженни ехала по извилистой дороге обратно в деревню. Дождь хлестал ей в лицо. Она сказала себе, что не будет больше плакать, но не смогла сдержать свое слово. Слезы смешивались с дождем и текли по лицу. В деревне было совсем темно, магазин и паб уже закрылись на ночь, в домах тщательно задернули светомаскировочные шторы. Фонарик лежал в висевшей на руле корзине, его бледно-желтый луч был устремлен вперед. Света едва-едва хватало на то, чтобы различать дорогу. Она проехала по деревне и свернула к своему дому.

Разговор с Мэри привел ее в такую ярость, какой она за собой прежде не замечала. Да как посмела она встревать между нею и Джеймсом? И что она имела в виду, когда говорила о нем? «Он совсем не тот, кем кажется». Еще Дженни очень сердилась на себя. Ей было ужасно стыдно за то оскорбление, которое она бросила Мэри, выбегая из дома. Они никогда раньше не ссорились. Утром, когда они обе успокоятся, Дженни вернется к ней и попросит прощения.

Вдалеке на фоне темного неба вырисовался еще более темный абрис их дома. Джейн слезла с велосипеда у ворот, прокатила его по дорожке и прислонила к стене дома. Отец раскрыл дверь и стоял на пороге, вытирая руки тряпкой. Его лицо все еще было покрыто страшными отеками от ушибов после драки. Дженни попыталась проскользнуть мимо него, но он схватил ее за руку своими железными пальцами.

– Опять шлялась с ним?

– Нет, папа. – Она вскрикнула от боли. – Прошу тебя... Ты сломаешь мне руку!

Он замахнулся свободной рукой, чтобы ударить ее, его изуродованное синяками лицо перекосилось от гнева.

– Ну, говори правду, Дженни! Опять была с ним?

– Нет, клянусь, – выкрикнула она, вскинув руки, пытаясь защитить лицо от удара, который мог последовать в любую секунду. – Папа, пожалуйста, не бей меня! Я говорю правду!

Мартин Колвилл отпустил ее.

– Иди в дом и приготовь мне что-нибудь пожрать.

Ей хотелось закричать в голос: мог бы и сам приготовить себе свою поганую жратву! Но она отлично знала, чем неминуемо закончится такой бунт. Она бросила быстрый взгляд на лицо отца и на мгновение пожалела, что Джеймс не убил его. Но это последний раз, думала она. Самый распоследний. Она прошла в кухню, сняла мокрое пальто, повесила его на гвоздь и принялась за стряпню.

Глава 49

Лондон

Клайв Роач понял, что у него возникла серьезная проблема, в тот самый момент, когда Рудольф вошел в переполненный вагон. Все было бы нормально, если бы агент спокойно сидел в своем купе. Но стоило агенту покинуть купе и направиться в уборную, или в вагон-ресторан, или в другой вагон, как у Роача начались бы большие неприятности. Коридоры были забиты людьми; часть из них стояла, часть сидела на полу, тщетно пытаясь вздремнуть во время поездки. Ходить по поезду было настоящим испытанием: нужно было протискиваться между людьми, толкаться, все время говорить: «Извините» и «Прошу прощения». Пройти по вагонам за кем-то и остаться незамеченным было очень трудно и даже невозможно, если агент был хорошим. А все то, что Роач узнал о Рудольфе за время слежки, говорило ему, что этот парень очень хорош.

Подозрение возникло у Роача в тот самый момент, когда Рудольф, схватившись за живот, вышел из купе, когда поезд еще не успел отъехать от платформы вокзала Истон, и принялся протискиваться в конец вагона. Рудольф был невысок ростом, не более пяти футов шести дюймов, и его голова сразу же скрылась в толпе пассажиров. Роач тоже попытался продвинуться в том направлении, не обращая внимания на ругань, ворчание и стоны других пассажиров. Впрочем, подходить вплотную он не решился: Рудольф несколько раз в течение дня «сдваивал след», и Роач опасался, что он мог запомнить его лицо. Коридор вагона был плохо освещен, согласно правилам затемнения, и к тому же там уже клубился густой сигаретный дым. Роач остановился в тени и наблюдал оттуда, как Рудольф дважды постучал в дверь уборной. Потом мимо Роача протиснулся еще один пассажир, на несколько секунд загородив собой немецкого агента. Когда помеха исчезла, Рудольфа на месте не оказалось.

Роач еще минуты три оставался на месте, наблюдая за дверью уборной. К ней подошел какой-то мужчина, постучал, затем вошел и закрыл за собой дверь.

В голове Роача взвыла тревожная сирена.

Он рванулся вперед, растолкав стоявших в коридоре пассажиров, остановился перед дверью уборной и забарабанил по ней кулаком.

– Подождешь, ничего с тобой не случится, – грубо откликнулся изнутри мужской голос.

– Откройте! Полиция!

Через несколько секунд дверь распахнулась. Мужчина одной рукой держался за защелку, а другой еще застегивал ширинку. Роач бросил внутрь лишь один взгляд и понял, что Рудольф исчез. Черт возьми! Он кинулся в переходный тамбур и перебежал в соседний вагон. Там было так же темно, дымно, и проход был безнадежно забит народом. Отыскать здесь Рудольфа, не обыскивая весь поезд – вагон за вагоном, купе за купе, – было просто невозможно.

"Но как ему удалось исчезнуть настолько быстро?" – подумал Роач.

Он поспешно вернулся в свой прежний вагон и почти сразу же увидел контролера, старика в очках с железной оправой, ковыляющего на деревянной ноге. Роач выхватил из кармана фотографию Рудольфа и поднес к носу старика.

– Вы видели этого парня?

– Этакий прыткий коротышка?

– Да, – подтвердил Роач. Его настроение рухнуло куда-то вниз, глубоко под ноги. «Проклятье! Проклятье!» – повторял он про себя.

– Он спрыгнул с поезда, когда мы только-только отъезжали от Истона. Ему еще повезло, что он не сломал ни только свою дурную башку, но даже ногу.

– Господи! Почему вы сразу не сказали? – Не успев договорить, Роач понял, как смешно прозвучала его фраза. Он заставил себя говорить спокойнее. – Где у этого поезда первая остановка?

– В Уотфорде.

– Когда?

– Приблизительно через полчаса.

– Слишком долго. Мне нужно сойти немедленно.

Роач вскинул голову, заметил шнур экстренного торможения и дернул. Поезд сразу же сбавил ход и через несколько секунд остановился.

Старый контролер смерил Роача оценивающим взглядом, его глаза за толстыми стеклами очков несколько раз быстро моргнули.

– Вы ведь не обычный полицейский, верно?

Роач ничего не сказал. Как только поезд остановился, он распахнул дверь, спустился по ступенькам на край полотна и исчез в темноте.

* * *

Нойманн расплатился с таксистом невдалеке от склада Поупа и остаток пути прошел пешком. «Маузер», который обычно торчал за поясным ремнем брюк, он переложил в карман пальто, а потом поднял воротник, что было вполне естественно – дождь не желал слабеть. Первый акт прошел, как по нотам. Его уловка в поезде сработала именно так, как он и рассчитывал. Нойманн был уверен, что после того, как он вышел с Истонского вокзала, за ним не было слежки. Из этого можно было сделать единственный вывод: Макинтош, который влез вместе с ним в поезд, почти наверняка все еще оставался в нем и стремительно удалялся от Лондона в сторону Ливерпуля. Филер, бесспорно, не был идиотом. Он должен был довольно быстро заметить, что Нойманн так и не вернулся в свое купе, и начать поиски. Он будет задавать вопросы. Бегство Нойманна не осталось незамеченным: контролер видел, как он спрыгивал с поезда. Наблюдатель поймет, что Нойманна нет в поезде, выйдет на следующей остановке и позвонит своему начальству в Лондон. Нойманн знал, что запас времени у него очень невелик. Он должен был действовать со всей возможной быстротой.

В складе не горело ни одного огня, он казался пустым. Нойманн нажал на кнопку звонка и подождал. Никакого ответа не последовало. Он позвонил еще раз и теперь услышал за дверью звук шагов. Еще через мгновение дверь открылась. На пороге стоял черноволосый гигант в кожаном пальто.

– Что нужно?

– Я хотел бы, с вашего позволения, увидеть мистера Поупа, – очень вежливо сказал Нойманн. – Мне кое-что нужно, и мне сказали, что здесь я наверняка это найду.

– Мистера Поупа нет, мы не работаем, так что вали отсюда, да поживее.

Гигант начал закрывать дверь. Нойманн проворно подставил ногу.

– Прошу прощения, но у меня действительно довольно срочное дело. Может быть, вы сможете мне помочь?

Гигант теперь рассматривал Нойманна, не скрывая растерянности. Он, по-видимому, пытался сообразить, как сочетается университетское произношение непрошеного посетителя с простонародным полупальто и разбитым лицом.

– Ты, наверно, не слышал, что я сказал, – заявил он, придя к какому-то выводу. – Мы не работаем. Закрыты. – Он схватил Нойманна за плечо. – А теперь топай, по-шустрому!

Нойманн ударил гиганта кулаком в кадык, а потом выхватил «маузер» и всадил пулю ему в ногу. Мужчина грохнулся на пол и лежал, то завывая от боли, то хватая широко раскрытым ртом воздух. Нойманн вошел внутрь и закрыл за собой калитку. Склад оказался точь-в-точь таким, каким его описала Кэтрин: фургоны, автомобили, мотоциклы, штабеля с продуктами, предназначенными для реализации на черном рынке, и множество канистр с бензином.

Нойманн наклонился к раненому.

– Если ты пошевелишься, я выстрелю еще раз, только теперь не в ногу. Ты меня понял?

Гигант что-то промычал.

Нойманн выбрал черный фургон, открыл дверь и включил мотор. Взяв две канистры бензина, он поставил их в фургон. Вообще-то, если подумать, путь предстоял очень долгий. Он взял еще две канистры и поместил их туда же. Забравшись в кабину, он подвел машину к главным воротам, вышел и открыл их.

Перед тем как уехать, он присел на корточки около раненого охранника.

– На твоем месте я направился бы прямехонько в больницу.

Тот смотрел на Нойманна, как будто вообще перестал что-то понимать.

– Черт возьми, парень, кто ты такой?

Нойманн улыбнулся. Он отлично знал, что правда прозвучит настолько чудовищно, что этот бандит ни за что в нее не поверит.

– Я немецкий шпион и удираю от МИ-5.

– Угу, если так, то я долбаный Адольф Гитлер.

Нойманн сел за руль фургона и повел машину по улицам Лондона.

* * *

Гарри Далтон снял с фар маскировочные заслонки и теперь очень быстро гнал по улицам Лондона на запад. Транспортная секция предложила квалифицированного водителя, но Гарри хотел сам сидеть за рулем. Он бросал машину из стороны в сторону, одна рука постоянно нажимала на кнопку клаксона. Вайкери расположился рядом с ним на переднем сиденье, нервно держась за ручку на торпеде. «Дворники» елозили по стеклу, безуспешно пытаясь разогнать воду. Во время поворота на Кромвель-род Гарри так прибавил газу, что машину чуть не развернуло на скользком мокром гудроне. В такой же манере он проехал по этой улице, а потом повернул на юг по Эрлс-корт-род. Там он еще раз свернул в узкий переулок, но и по нему гнал с почти такой же скоростью, притормозив лишь дважды – чтобы объехать мусорный бак и пропустить кошку. Поравнявшись с черным ходом обычного многоквартирного дома, он резко надавил на тормоз. Машина несколько ярдов проползла юзом и остановилась.

Гарри и Вайкери выскочили из машины, вошли в дом через черный ход и поспешно поднялись по лестнице на пятый этаж, где находилась квартира наблюдателей. Вайкери, стараясь не обращать внимания на боль, терзавшую его колено, не отставал от Гарри.

«Если бы только Бутби позволил мне арестовать их несколько часов назад, – думал он, – у нас сейчас не было бы такой суматохи!»

А может быть, правильнее было бы употребить слово «бедствие».

Агент, которому было присвоено кодовое имя Рудольф, только что спрыгнул с поезда на вокзале Истон и скрылся в городе. Вайкери оставалось предполагать, что теперь он попытается выбраться из страны. Ему ничего не оставалось, кроме как арестовать Кэтрин Блэйк; ее необходимо было упрятать в тюрьму, где ей не помогли бы ее навыки и способности. В этом случае можно было рассчитывать на то, что она откроет им, куда направляется Рудольф, как он намерен бежать, входят ли в их сеть другие агенты и где он держит рацию.

Впрочем, Вайкери не испытывал ни малейшего оптимизма. Все, что он знал об этой женщине, подсказывало ему, что она не пойдет на сотрудничество даже под страхом смерти. От нее требовалось лишь протянуть достаточно долго, чтобы Рудольф мог убежать. Если ей это удастся, абвер получит доказательства того, что британская разведка вела против него грандиозную акцию по дезинформации. Последствия были бы настолько ужасны, что их даже трудно было представить. Пошли бы прахом все усилия, потраченные на операцию «Сила духа». Немцы могли без большого труда понять, что союзники запланировали высадку в Нормандии. Вторжение пришлось бы отложить и готовить заново; иначе оно, скорее всего, закончилось бы кровавой катастрофой. Жестокая оккупация Западной Европы Гитлером затянулась бы надолго. Погибло бы бесчисленное множество людей. И все это из-за того, что операция, порученная Вайкери, провалилась. У них теперь оставался один-единственный шанс: арестовать ее, выбить из нее информацию и перехватить Рудольфа, прежде чем тому удастся выбраться из страны или воспользоваться рацией.

Гарри открыл дверь квартиры, и они вошли внутрь. Свет в комнате не горел, занавески на окне были раздвинуты. Вайкери, напрягая зрение, пытался разглядеть фигуры, расположившиеся в комнате и напоминавшие своей неподвижностью скульптуры в затемненном саду: пара усталых наблюдателей, застывших у окна, с полдюжины напряженных в ожидании действия сотрудников Специальной службы, прислонившихся к дальней от окна стене. Командир группы, старший офицер Специальной службы Картер – крупный человек обманчиво добродушного вида с толстенной шеей и рябым лицом. Из угла толстогубого рта свисала погашенная из соображений конспирации сигарета. Когда Гарри представил ему Вайкери, он с силой стиснул протянутую руку и подвел Вайкери к окну, чтобы объяснить свою диспозицию. Говорил он, не вынимая сигарету изо рта, и с нее летел остывший пепел.

– Мы войдем через парадный вход, – сказал Картер с отчетливым акцентом северянина. – Одновременно мы перекроем улицу с обоих концов, а еще пара людей будет ждать за домом. А уж когда мы войдем в дом, ей будет некуда деваться.

– Чрезвычайно важно взять ее живьем, – напомнил Вайкери. – Мертвая она будет абсолютно бесполезна для нас.

– Гарри сказал, что она ловко владеет оружием.

– Верно. У нас имеются все основания полагать, что оружие у нее есть и она с готовностью пустит его в ход.

– Мы возьмем ее так быстро, что она даже не успеет сообразить, что происходит. Мы сможем приступить по первому же вашему слову.

Вайкери отошел от окна, пересек комнату, поднял трубку телефона, набрал номер отдела и велел телефонистке соединить его с кабинетом Бутби.

– Люди из Специальной службы готовы приступить, как только мы дадим команду, – без предисловий сообщил Вайкери, как только услышал в трубке голос своего начальника. – Нам уже дали разрешение?

– Нет. Двадцатый комитет все еще раздумывает. А мы не можем шагу ступить без их разрешения. Ничего не поделать – их подача.

– Мой бог! Неужели никто не может объяснить Двадцатому комитету, что время – это единственное, чем мы сейчас не располагаем? Чтобы у нас появился хоть один шанс изловить этого проклятого Рудольфа, мы должны узнать, куда он намерен отправиться.

– Я понимаю вашу дилемму, – ответил Бутби.

"Вашу? Значит, дилемма из нашей уже превратилась в мою, я вас правильно понял, сэр Бэзил?" – подумал Вайкери.

– Когда они намерены принять решение? – спросил он, стараясь говорить спокойно.

– В любой момент. Я сразу же позвоню вам.

Вайкери повесил трубку и прошелся по диагонали темной комнаты.

– Давно она вернулась? – спросил он у одного из наблюдателей.

– Минут пятнадцать назад.

– Пятнадцать минут? Почему же она так долго болталась по улицам? Мне это очень не нравится.

Телефон зазвонил. Вайкери поспешно сорвал рубку и поднес к уху. Действительно, это оказался Бэзил Бутби.

– Мы получили разрешение Двадцатого комитета. Можете брать ее, Альфред. И желаю удачи.

Вайкери с сердцем хлопнул трубку на рычаг.

– Пора, джентльмены. – Он взглянул на Гарри. – Живьем. Она нужна нам только живая.

Гарри мрачно кивнул и вместе с людьми из Специальной службы вышел из комнаты. Вайкери прислушался к их быстро затихавшим на лестнице шагам. Уже через несколько секунд он увидел головы своих людей, вышедших из дома и направлявшихся через улицу к подъезду дома Кэтрин Блэйк.

* * *

Хорст Нойманн припарковал фургон в маленьком тихом переулке за углом дома Кэтрин, выбрался из кабины и бесшумно закрыл дверь. Он быстро шел по тротуару, засунув руки глубоко в карман; правая рука сжимала рукоять «маузера».

На улице было темным-темно. Он миновал груду щебня, оставшуюся от нескольких домов, примыкавших к дому Кэтрин. Не зажигая фонаря, он пробрался через преграду из кирпичного крошева, сломанных досок и скрученных труб. Завал закончился у стены высотой около шести футов. По другую сторону этой стены располагался садик, который Нойманн видел из окна комнаты Кэтрин. Он подергал ворота, но они были заперты. Значит, нужно отпереть их изнутри.

Ухватившись за верх стены, он подпрыгнул, подтянулся на руках, оказался на стене верхом, перекинул ноги на другую сторону и повис на руках. Так он провисел несколько секунд, вглядываясь вниз. Увы, земля была невидима в темноте. Можно было спрыгнуть на что-нибудь – спящую собаку или мусорные баки – и устроить ужасный шум. Он подумал даже о том, чтобы посветить вниз фонариком, но не решился, так как свет наверняка привлек бы чье-нибудь внимание. Положившись на удачу, он разжал руки и провалился в темноту. Там не оказалось ни собак, ни мусорных ведер – только какой-то колючий куст, вцепившийся в его пальто и попытавшийся ободрать и без того израненное лицо.

Нойманн выдрался из куста и отпер ворота.

После этого он поспешно прошел через сад к черному ходу. Дернул за ручку – эта дверь тоже оказалась на замке! Но в двери имелось окно. Он вынул из кармана пальто «маузер» и вышиб рукоятью нижнее левое стекло. Шум оказался на удивление громким. Нойманн просунул руку сквозь выбитое окно, отпер дверь, быстро пересек вестибюль и поднялся по лестнице.

Подойдя к двери Кэтрин, он чуть слышно постучал.

– Кто там? – отозвался ему из-за двери приглушенный женский голос.

– Это я.

Кэтрин открыла дверь. Нойманн шагнул внутрь и закрыл ее за собой. Кэтрин была полностью готова – в брюках, свитере и кожаной куртке. Чемодан с рацией стоял около двери. Нойманн взглянул на ее лицо. Оно было пепельно-серым.

– Возможно, мне мерещится, – сказала она, – но, по-моему, внизу происходит что-то не то. Я заметила, что на улице толчется необычно много народа и автомобилей.

В квартире было темно, лишь настольная лампа горела в гостиной. Нойманн несколькими быстрыми шагами пересек комнату, выключил свет, а потом подошел к окну, отогнул край маскировочной шторы и выглянул наружу. Фары проезжавших по улице автомобилей отбрасывали как раз столько света, чтобы он смог разглядеть четверых мужчин, вышедших из противоположного дома и, совершенно определенно, направлявшихся к их парадному.

Нойманн отскочил от окна и выхватил «маузер» из кармана.

– Они идут за нами. Берите рацию и бегом за мной. Живо!

Гарри Далтон рванул на себя дверь и вошел в подъезд. Люди из Специальной службы следовали за ним. Он повернул выключатель как раз вовремя, чтобы увидеть Кэтрин Блэйк, бегущую к черному ходу. В руке она держала чемодан, в котором не могло быть ничего, кроме рации.

* * *

Хорст Нойманн толкнул дверь черного хода и выбежал в сад, слыша за спиной крики. Он огромными шагами мчался сквозь тьму, держа «маузер» в вытянутой руке. Вдруг ворота распахнулись, и перед ним вырисовался силуэт мужчины, державшего в руке пистолет. «Стоять!» – крикнул он. Нойманн дважды выстрелил на бегу. Первая пуля попала мужчине в плечо и развернула его. Вторая перебила позвоночник и убила полицейского на месте.

Тут же в проеме ворот появился второй человек, изготовившийся стрелять. Нойманн, не целясь, нажал на спусковой крючок. «Маузер» дернулся в его руке. Благодаря глушителю, выстрелы были практически беззвучными – слышались только сухие щелчки ударника. Пуля угодила в голову англичанину, и она разлетелась, будто взорвалась.

Нойманн выбежал за ворота, переступив через трупы, и окинул взглядом переулок. За домом больше никого не оказалось. Повернувшись, он увидел в нескольких шагах за собой Кэтрин, тащившую чемодан с рацией. За ней гнались трое мужчин. Нойманн поднял оружие, сделал несколько выстрелов и услышал два вскрика на разные голоса. Кэтрин бежала дальше.

Он отвернулся от своей напарницы и поспешил через кучу щебня к фургону.

* * *

Гарри почувствовал, как пули просвистели мимо его головы. Он услышал крики обоих сотрудников Специальной службы, бежавших вслед за ним. Зато он уже почти догнал немецкую шпионку. Он кинулся в темноту, выставив вперед руки. Ему было прекрасно известно, что он находился в крайне невыгодном положении: он остался один, и у него не было оружия. Он мог остановиться, попытаться подобрать оружие одного из агентов Специальной службы и после этого продолжить погоню за шпионами, но, пока он будет шарить по земле, Рудольф, скорее всего, убьет его. Он мог остановиться, вернуться в дом и подать сигнал наблюдателям, оставшимся в квартире. Но к тому времени Кэтрин Блэйк и Рудольф скроются, и придется начинать эти проклятые поиски с самого начала, а шпионы успеют воспользоваться рацией, сообщат в Берлин о том, что раскрыли игру английской контрразведки, и мы, черт возьми, проиграем эту гребаную войну!

Рация!

«Я не смогу сейчас задержать их, – подумал он, – но могу попытаться отрезать их от Берлина хотя бы на некоторое время».

Гарри, глухо зарычав, прыгнул в темноту и ухватился за чемодан обеими руками. Он попробовал вырвать его у женщины, но она повернулась и с неженской силой потянула чемодан к себе. Подняв голову, Гарри впервые увидел ее лицо: раскрасневшееся, исказившееся от страха, изуродованное гримасой гнева. Он еще раз попытался вырвать у нее чемодан, но не смог: ее пальцы мертвой хваткой вцепились в ручку. Она крикнула своему напарнику, назвав его настоящим именем. Далтону показалось, что оно прозвучало как «куст» или «пусть».

А потом Гарри услышал характерный щелчок. Ему не раз приходилось слышать этот звук до войны на улицах Ист-Сайда – щелчок, с которым встает на место лезвие выкидного ножа. Он увидел, как женщина взмахнула рукой и выбросила кулак с зажатым в нем ножом по дуге, которая должна была закончиться в его горле. Он мог бы отразить удар, вскинув левую руку. Но тогда ей удалось бы вырвать у него чемодан. Поэтому он продолжал держать чемодан обеими руками и лишь отдернул голову в сторону, пытаясь уклониться от удара стилета. Острие ударило ему в щеку. Он чувствовал, как рвалась под ножом его плоть. Боль прибыла на мгновение позже – острая, всепоглощающая, как будто ему на лицо лили расплавленный металл. Гарри закричал, но не выпустил чемодан. Женщина снова подняла руку, на сей раз острие стилета вонзилось ему в предплечье. Гарри опять вскрикнул от боли, но тут же стиснул зубы. Его руки продолжали цепляться за чемодан. Можно было подумать, что они действуют независимо от его воли. Ничто, никакая боль не могла заставить их разжаться.

И в следующую секунду шпионка сдалась.

– Вот это смельчак! – бросила она, выпустив ручку. – Готов умереть за какую-то поганую рацию.

С этими словами она исчезла в темноте.

Гарри остался лежать на мокрой земле. Когда она пропала из виду, он поднял здоровую руку к лицу и его затошнило от прикосновения к теплой кости собственной челюсти. Он терял сознание; боль слабела. Как сквозь вату, он слышал стоны раненных агентов Специальной службы. Чувствовал, как дождь бил в лицо. Он закрыл глаза и вскоре ощутил, что к его лицу что-то приложили. Открыв глаза, он увидел склонившегося над ним Альфреда Вайкери.

– Гарри, я же говорил вам, чтобы вы были осторожнее.

– Она взяла рацию?

– Нет. Вы ей не позволили.

– Они ушли?

– Да. Но мы гонимся за ними.

Внезапно боль резко усилилась. Гарри потряс приступ сильнейшего озноба, он почувствовал спазмы, и ему показалось, что его сейчас вырвет. Затем лицо Вайкери заколебалось, как отражение в воде, и Гарри потерял сознание.