Текст книги "Посланник"

Автор книги: Дэниел Силва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава 16
Маклин, Виргиния

– Как летели?

– Вечность.

– Это осеннее расписание реактивных самолетов, – заметил педант Картер. – Они добавляют по крайней мере два часа на полеты из Европы в Америку.

– Израиль не Европа, Адриан. Израиль – это Ближний Восток.

– В самом деле?

– Спросите своего директора разведки. Он даст вам разъяснение.

Картер высокомерно посмотрел на Габриэля, затем снова обратил взгляд на дорогу. Они ехали в Вашингтон в разбитом «вольво» Картера по Даллес-Аксесс-роуд. На Картере был вельветовый спортивный пиджак с кожаными заплатами на локтях. Это как бы подчеркивало его принадлежность к определенной профессии. Не хватало лишь парусиновой сумки для книг и кофейной кружки. Он ехал со скоростью намного ниже указанной на столбах и то и дело посматривал в зеркальце заднего вида.

– Кто-то следует за нами? – спросил Габриэль.

– Транспортная полиция, – отозвался Картер. – Они на этой дороге настоящие фанатики. Могут быть проблемы при проверке паспорта?

– Никаких. Собственно, они, казалось, были очень рады меня видеть.

Вот этого в Америке Габриэль никак не понимал – не понимал радушия пограничников. Ему всегда было как-то спокойнее при виде скучающей неприветливости израильтян, штамповавших паспорта в аэропорту Бен-Гурион. Американские таможенники были куда теплее.

Он посмотрел в окно. Они свернули с Даллес-Аксесс-роуд и теперь ехали по Маклину. Он был в Виргинии лишь однажды, с кратким посещением конспиративного дома ЦРУ, в коневодческом округе близ Мидлберга. Он нашел Маклин архетипичным американским провинциальным городком, аккуратным и процветающим, но почему-то безжизненным. Они проехали по окраине центрального торгового района и попали в жилой район с большими типовыми домами. Участки носили такие названия, как «Веселый лес» и «Колониальные поместья». Навстречу им по дороге поплыла надпись: «Центр Джорджа Буша по разведке».

– Вы что, намереваетесь привезти меня в штаб-квартиру?

– Конечно, нет, – сказал Картер. – Мы едем в Округ.

Округом, как было известно Габриэлю, вашингтонцы называли свою маленькую деревушку на Потомаке. Они проехали под мостом через шоссе и попали в холмистую местность, заросшую густым лесом. Габриэль сквозь деревья заметил большие дома, выходящие на реку.

– Как ее зовут?

– Сара Бэнкрофт, – ответил Картер. – Ее отец был одним из руководящих сотрудников международного отдела «Сити-банка». Большую часть жизни Сара провела в Европе. Она свободно чувствует себя за границей, что большинству американцев не свойственно. Говорит на нескольких языках. Знает, какой вилкой когда надо пользоваться.

– А образование?

– Она вернулась сюда учиться в колледже. Получила бакалавра по истории искусств в Дартмуте, затем занималась в Институте искусств Курто в Лондоне. Я полагаю, вам известен Институт Курто?

Габриэль кивнул. Это была одна из самых престижных в мире школ по искусству. Среди ее воспитанников был торговец предметами искусства в Сент-Джеймсе по имени Джулиан Ишервуд.

– После Курто она защитила докторскую в Гарварде, – сказал Картер. – Теперь она куратор Коллекции Филлипса в Вашингтоне. Это маленький музей возле…

– Я знаю Коллекцию Филлипса, Адриан.

– Извините, – искренне произнес Картер.

Большой белохвостый олень выскочил из-за деревьев и пересек им дорогу. Картер снял ногу с педали газа и проследил, как животное тихо ушло в темневший лес.

– Кто обратил на нее ваше внимание? – спросил Габриэль, но Картер промолчал. Он сидел, пригнувшись к рулю и вглядываясь в деревья вдоль дороги, – не появятся ли еще олени.

– Там, где один, – сказал он, – обычно бывает и другой.

– Совсем как террористы, – заметил Габриэль. И повторил свой вопрос.

– Через несколько месяцев после одиннадцатого сентября Сара подала к нам заявление, – сказал Картер. – Она как раз получила доктора. На бумаге она выглядела интересно, мы пригласили ее и отдали в руки психологов в отделе персонала. Они пропустили Сару через пресс, и им не понравилось то, что они увидели. «Слишком независимо мыслящая», – сказали они. Возможно, чуть слишкомострая на язык для собственного блага. Когда мы отказали ей, она осела в Филлипсе.

– Значит, вы предлагаете мне одну из своих отбросов?

– Это слово едва ли применимо к Саре Бэнкрофт.

Картер сунул руку в карман вельветового блейзера и протянул Габриэлю фотографию. Сара Бэнкрофт была поразительно красивая – со светлыми волосами до плеч, широкими скулами и большими глазами цвета безоблачного летнего неба.

– Сколько ей лет?

– Тридцать один год.

– Почему она не замужем?

Картер медлил.

– Почему она не замужем, Адриан?

– У нее был друг в Гарварде, молодой юрист по имени Бен Каллахан. Он плохо кончил.

– А что произошло с Беном?

– Он сел в самолет, летевший в Лос-Анджелес из аэропорта Логан утром одиннадцатого сентября две тысячи первого года.

Габриэль протянул фотографию обратно Картеру.

– Зизи не захочет нанимать кого-либо, затронутого одиннадцатым сентября. Вы вызвали меня сюда не за тем, Адриан.

Картер продолжал держать руки на руле.

– Бен Каллахан был ее приятелем в колледже, а не мужем. К тому же Сара никогда не говорит о нем ни с кем. Мы буквально выбили это из нее. Она боялась, что смерть Бена будет преследовать ее до конца жизни, что люди будут относиться к ней как к вдове в двадцать шесть лет. Она хранит это внутри. Мы немного поразнюхивали тут для вас на этой неделе. Никто ничего не знает.

– Псы безопасности Зизи станут не просто разнюхивать, Адриан. И если они только почуют одиннадцатое сентября, Зизи как можно быстрее бросится бежать.

– Кстати, о Зизи: его дом как раз перед нами.

Картер снизил скорость на повороте. Слева появились большие чугунные ворота в кирпичном заборе. За воротами длинная асфальтированная дорога вела к замку, стоящему над рекой. Габриэль отвернулся, когда они быстро проехали мимо.

– Зизи никогда не узнает про Бена, – сказал Картер.

– Вы готовы заложить жизнь Сары?

– Встретьтесь с ней, Габриэль. И тогда решите, что вы о ней думаете.

– Я уже знаю, что думаю. Она идеально подходит.

– Так в чем проблема?

– Если мы допустим хоть одну ошибку, Зизи бросит ее в очень глубокий колодец. Вот в чем проблема, Адриан.

То, как они неожиданно оказались в центре Вашингтона, удивило Габриэля. Только что были на двухполосной сельской дороге на краю обрыва к Потомаку – и вдруг уже ползли по Кью-стрит через Джорджтаун в вечерней массе автомобилей. Картер, приняв на себя роль гида, показывал ему дома наиболее известных людей. Габриэль сидел, прижавшись головой к стеклу, и не в силах был мобилизовать энергию даже на то, чтобы проявлять интерес. Они миновали короткий мост, охраняемый в каждом конце парой огромных посеревших буйволов, и въехали в дипломатический квартал города. Сразу за Массачусетс-авеню Картер указал на красное кирпичное здание с башенкой на левой стороне улицы.

– Это Коллекция Филлипса, – сказал он, вводя Габриэля в курс.

Габриэль посмотрел направо и увидел бронзового Мохатму Ганди, бегущего по крошечному треугольному парку. «Почему Ганди? – удивился он. – Какое отношение имеют идеалы Махатмы к этому участку американской глобальной власти?»

Картер проехал еще один квартал и остановил машину в отведенной для дипломатов зоне возле потрепанного латиноамериканского посольства. Он не выключил мотора и не сделал ни малейшего движения, которое указывало бы, что он намерен выйти из машины.

– Это место в городе называется Дюпон-Сёркл, – сказал он. – Это считается авангардом в Вашингтоне.

Офицер дивизиона Секретной Службы постучал костяшками пальцев по окошку Картера и жестом показал, чтобы он ехал дальше. Картер, продолжая смотреть вперед, приложил удостоверение личности к стеклу, и офицер вернулся к служебной машине. Через минуту нечто в зеркальце заднего вида привлекло внимание Картера.

– Вот она идет, – сказал он.

Габриэль увидел в свое окошко, как Сара Бэнкрофт буквально проплыла мимо в длинном темном приталенном пальто. В одной руке она держала кожаный портфель, в другой – мобильный телефон. Габриэль услышал ее голос, когда она проходила мимо. Голос был низкий, лишенный естественности, с легким английским акцентом – несомненно, вследствие времени, проведенного в Курто, и детства, прошедшего в интернациональных школах за границей.

– Что вы думаете? – спросил Картер.

– Через минуту сообщу.

Она подошла к углу Кью-стрит и Двадцатой. На противоположном углу была площадка, заполненная торговцами с рук, и пара эскалаторов, ведущих на станцию метро «Дюпон-Сёркл». На светофоре в направлении, куда шла Сара, горел красный. Она, не останавливаясь, сошла с тротуара и двинулась наперерез. Шофер такси нажал на гудок в знак протеста, но она метнула на него взгляд, способный растопить лед, и продолжала говорить по телефону. Не спеша пройдя через перекресток, она ступила на эскалатор, идущий вниз. Габриэль с восхищением наблюдал, как она медленно исчезает из виду.

– Есть у вас еще двое точно таких?

Картер достал из кармана мобильник и набрал номер.

– Мы готовы.

Минуту спустя из-за угла вывернул большой черный «сабербан» и противозаконно остановился на Кью-стрит рядом с эскалаторами. Минут через пять Габриэль снова увидел ее – на этот раз она медленно поднималась из недр станции метро. Она уже не говорила по телефону и была не одна. С ней были двое агентов Картера – мужчина и женщина, каждый из которых держал ее за руку, на случай если она вдруг передумает. Задняя дверца «сабербана» распахнулась, и Сара Бэнкрофт исчезла из виду. Картер включил мотор и поехал назад, в Джорджтаун.

Глава 17
Джорджтаун

Черный «сабербан» спустя пятнадцать минут остановился у большого городского дома федерального стиля на Эн-стрит. Сара поднялась по закругленным ступеням из красного кирпича, дверь перед ней неожиданно открылась, и в затененном проходе появилась фигура. На человеке были негнущиеся брюки хаки и вельветовый блейзер с кожаными заплатами на локтях. Взгляд был странным, клинически отсутствующим, напомнив Саре консультанта, утешавшего ее после смерти Бена.

– Я Картер, – произнес он так, словно эта мысль неожиданно пришла ему в голову. Он не сказал, это его имя или фамилия, лишь то, что оно настоящее. – Я больше не изобретаю чудных имен. Я теперь работаю в штаб-квартире.

Он улыбнулся. Это была эрзац-улыбка, как и его эрзац-рукопожатие. Он пригласил ее войти, и снова возникло впечатление, что это пришло ему в голову вдруг.

– А вы Сара, – сообщил он, сопровождая ее по широкому центральному коридору. – Сара Бэнкрофт, куратор хорошо известной Коллекции Филлипса. Сара Бэнкрофт, которая мужественно предложила нам свои услуги после одиннадцатого сентября, но от них отказались. Как поживает ваш отец?

Этот неожиданный поворот разговора застал ее врасплох.

– Вы знаете моего отца?

– Собственно, никогда с ним не встречался. Он работает в «Сити-банке», да?

– Вы прекрасно знаете, на кого он работает. Почему вы спрашиваете про моего отца?

– Где он сейчас? В Лондоне? Брюсселе? Гонконге?

– В Париже, – сказала она. – Это его последний пост. В будущем году он выходит в отставку.

– И вернется домой?

Она отрицательно покачала головой:

– Он останется в Париже. Со своей новой женой. Мои родители развелись два года назад. Мой отец сразу снова женился. Он человек, живущий по принципу «время – деньги».

– А ваша мать? Где она?

– На Манхэттене.

– Часто видится с вашим отцом?

– По праздникам. На свадьбах. На каком-нибудь случайном ленче, когда он в городе. Мои родители плохо расстались. Каждый держал свою сторону, включая детей. Почему вы задаете мне все эти вопросы? Чего вы хотите от…

– Вы в это верите? – спросил он, прервав ее.

– Верю во что?

– В то, чтобы стоять на определенной стороне.

– Я полагаю, это зависит от обстоятельств. Эти расспросы что, входят в тест? Я считала, что провалилась на ваших тестах.

– Провалились, – сказал Картер. – С развевающимися знаменами.

Они вошли в гостиную. Она была обставлена с казенной элегантностью, характерной для гостиничных номеров-люкс.

Картер помог ей с верхней одеждой и предложил сесть.

– Так почему я снова здесь?

– Мир переменчив, Сара. Все меняется. А теперь скажите мне вот что. При каких обстоятельствах вы считаете правильным принять ту или иную сторону?

– Я много об этом думала.

– Наверняка, – сказал Картер, и Сара вторично увидела своего консультанта-утешителя, сидевшего на крытом цветастой материей кресле, балансируя керамической кружкой на колене и уныло убеждая ее поехать в такие места, куда ей вовсе не хотелось ехать. – Да ну же, Сара, – говорил тем временем Картер. – Дайте мне всего один пример, когда, вы считаете, надо сделать выбор.

– Я верю, что существует правое дело и неправое, – сказала она, слегка приподняв подбородок. – Наверное, поэтому я и провалилась на ваших тестах. Ваш мир затянут серыми тенями. А я склонна к тому, чтоб было чуть больше черного и белого.

– Вам это говорил отец?

Нет, подумала она, это Бен винил ее.

– К чему все это? – спросила она. – И почему я здесь?

Но Картер все еще мысленно прокручивал скрытый смысл ее последнего ответа.

– А как насчет террористов? – спросил он, и Саре снова показалось, что эта мысль только что возникла в его голове. – Вот что меня интересует. Какое место они занимают в мире Сары Бэнкрофт, где есть правое дело и неправое? Являются ли они злом или действуют законно? Являемся ли мы их невинными жертвами или сами навлекли на себя эту беду? Должны ли мы сидеть спокойно и принимать удары или же имеем право противостоять им со всей силой и гневом, какие способны мобилизовать?

– Я помощник куратора Коллекции Филлипса, – сказала она. – Вы действительно хотите, чтобы я записала на диск свое выступление о нравственности контртерроризма?

– В таком случае давайте сузим нацеленность нашего вопроса. Я всегда нахожу это полезным. Возьмем, например, того человека, который вел самолет Бена и направил его во Всемирный торговый центр. – Картер сделал паузу. – Напомните мне, Сара, в каком самолете был Бен?

– Вы знаете, в каком он летел самолете, – сказала она. – Он был в самолете «Юнайтед», рейс номер сто семьдесят пять.

– Который пилотировал…

– Марван аль-Шеххи.

– Предположим на минуту, что Марван аль-Шеххи каким-то образом сумел выжить. Я знаю, Сара, это глупо, но подыграй мне дискуссии ради. Предположим, он сумел добраться до Афганистана, или Пакистана, или какого-либо другого прибежища террористов. Предположим, мы бы знали, где он находится. Отправили бы мы ФБР с ордером на его арест или нам следовало бы расправиться с ним более эффективными мерами? С помощью мужчин в черном? Спецподразделения? Ракеты «Хеллфайр», выпущенной с беспилотного самолета?

– Мне кажется, вы знаете, как я поступила бы с ним.

– А что, если я хотел бы услышать это из ваших уст, прежде чем мы пойдем дальше?

– Террористы объявили нам войну, – сказала она. – Они нападали на наши города, убивали наших граждан и пытались уничтожить само существование нашего правительства.

– Так как следовало с ними поступить?

– Расправиться с ними наотмашь.

– Каким образом?

– Мужчины в черном. Спецподразделения. Ракета «Хеллфайр», выпущенная с беспилотного самолета.

– А как быть с человеком, который дает им деньги? Он тоже виновен? И если да, то в какой мере?

– Я полагаю, это зависит от того, знает ли он, как будут использованы его деньги.

– А если он чертовски хорошо это знал?

– В таком случае он виноват не меньше того, кто всадил самолет в здание.

– Вы бы смогли – считали бы это оправданным – участвовать в операции против такого человека?

– Я предлагала вам помощь пять лет назад, – сварливо произнесла она. – Вы сказали мне, что я недостаточно подготовлена. Вы сказали, что я не гожусь для такого рода работы. А теперь вы хотите, чтобы я вам помогла?

Картера, казалось, ничуть не сдвинули с его позиции возражения Сары. А она вдруг стала сочувствовать его жене.

– Вы предложили нам помощь, а мы несправедливо отнеслись к вам. Боюсь, в этом мы особые мастаки. Полагаю, я мог бы и дальше перечислять, в чем мы были не правы. Пожалуй, я мог бы попытаться смягчить ваши чувства неискренними извинениями, но честно говоря, мисс Бэнкрофт, на это нет времени. – В голосе его появилось нетерпение, чего раньше не было. – Итак, я полагаю, что мне сейчас нужен прямой ответ. Вы все еще считаете, что готовы помочь нам? Хотите ли вы сражаться с террористами или предпочтете продолжать свою прежнюю жизнь и надеяться, что ничего подобного больше не случится?

– Сражаться? – переспросила она. – Уверена, что вы можете найти для этого более подходящих людей, чем я.

– Есть разные способы сражаться с ними, Сара.

Она медлила с ответом. Во внезапно наступившей тишине Картер принялся рассматривать свои руки. Он не был из тех, кто дважды задает вопрос. В этом отношении он был очень похож на ее отца.

– Да, – сказала она наконец. – Я хотела бы.

– А что, если придется работать с другой разведкой, не с ЦРУ? – спросил он так, словно обсуждал абстрактную теорию. – С разведкой, которая тесно сотрудничает с нами в борьбе против исламских террористов?

– И кто же это может быть?

Картер отлично умел уходить от вопросов. И сейчас он снова это доказал.

– Есть человек, с которым я хотел бы вас познакомить. Это серьезный человек. Пожалуй, не слишком обходительный. Он задаст вам несколько вопросов. Собственно, он посадит вас на просвет часа на два-три. Вопросы будут порой довольно личного характера. Если ему понравится то, что он увидит, он попросит вас помочь нам в очень важном начинании. Начинание это не без риска, но имеет решающее значение для безопасности Соединенных Штатов и управление полностью его поддерживает. Если вас это интересует, оставайтесь. Если нет, выходите за дверь, а мы сделаем вид, что вы зашли сюда по ошибке.

Сара так и не поняла, как Картер вызвал его или откуда он появился. Он был невысокий, стройный, с коротко остриженными волосами и седыми висками. Таких зеленых глаз Сара никогда не видела. Его рукопожатие, как и у Картера, было мимолетным, но чутким, как у врача. Он свободно говорил по-английски, но с сильным акцентом. Если у него и было имя, то пока что оно не обнаружилось.

Они сели за длинный стол в столовой – Картер и его безымянный коллега по одну сторону, а Сара, подобно подозреваемой на допросе, по другую. У коллеги было теперь ее дело из ЦРУ. Он стал медленно переворачивать страницы, словно видел все впервые, в чем она сомневалась. Его первый вопрос прозвучал как мягкое порицание.

– Вы писали докторскую диссертацию в Гарварде по немецким импрессионистам.

Странное начало. Сару так и подмывало спросить, почему его заинтересовала тема ее диссертации, но вместо этого она лишь кивнула и сказала:

– Да, правильно.

– В ваших исследованиях когда-либо встречался человек по имени Виктор Франкель?

– Он был учеником Макса Бекманна, – сказала она. – Франкель сейчас мало известен, но в свое время считался чрезвычайно влиятельным и высоко оценивался современниками. В тысяча девятьсот тридцать шестом году нацисты объявили его работу дегенеративной, и ему запретили писать. К несчастью, он надумал остаться в Германии. А когда решил уехать, было уже слишком поздно. В сорок втором году он был депортирован в Аушвиц вместе с женой и дочерью Иреной. Выжила только Ирена. После войны она уехала в Израиль и в пятидесятые – шестидесятые годы стала одной из самых влиятельных художниц. По-моему, она умерла несколько лет назад.

– Правильно, – сказал коллега Картера, продолжая смотреть в дело Сары.

– Почему вас заинтересовало, знала ли я о Викторе Франкеле?

– Потому что это был мой дед.

– Вы сын Ирены?

– Да. Ирена – моя мать.

Она бросила взгляд на Картера – тот смотрел на свои руки.

– По-моему, я знаю, кто затевает это ваше начинание. – И она посмотрела на человека с седыми висками и зелеными глазами. – Вы израильтянин.

– Виновен согласно обвинению. Продолжим, Сара, или вы теперь хотите, чтобы я ушел?

Она помедлила, потом кивнула.

– Вы скажете мне свое имя или имена запрещены?

Он назвался одним из своих имен. Оно показалось ей смутно знакомым. И тут она вспомнила, где видела прежде это имя. Израильский агент, который был причастен к взрыву бомбы на Лионском вокзале в Париже.

– Вы тот, кто…

– Да. Я тот.

Он снова опустил глаза на раскрытое дело и перевернул страницу.

– Но вернемся к вам, хорошо? Нам надо пройти большой путь, а времени мало.

Он начал медленно – так альпинист неторопливо преодолевает предгорье, сохраняя силы для непредвиденных трудностей впереди. Вопросы его были кратки, эффективны и методично заданы, словно он читал их по заранее подготовленному списку. Первый час он посвятил ее семье. Ее отец – честолюбивый ответственный сотрудник «Сити-банка», не имевший времени для детей и располагавший временем для других женщин. Ее мать, чья жизнь рассыпалась после развода, жила теперь затворницей в своей классической восьмикомнатной квартире на Манхэттене, на Пятой авеню. Ее старшая сестра, про которую Сара сказала, что «ей достался весь ум и вся красота». Ее младший брат, который рано выключился из жизни и, к великому разочарованию отца, работает теперь за гроши где-то в Колорадо, сдавая в аренду лыжи.

Второй час был целиком посвящен ее дорогостоящему обучению в Европе. Американская начальная школа в Сент-Джонс-Вуде. Международная средняя школа в Париже, где она научилась говорить по-французски и попала в беду. Школа-интернат для девушек под Женевой, куда ее запер отец, чтобы она «разобралась в себе». Именно в Швейцарии, добровольно поведала Сара, она почувствовала страстное увлечение искусством. Каждый из ее ответов сопровождался скрипом его пера. Сначала она решила, что он стенографирует ее ответы или записывает их своего рода иероглифами. Потом она поняла, что он просто пишет на иврите. То, что писал он справа налево – и равно быстро обеими руками, – укрепило в ней убеждение, что она прошла в Зазеркалье.

Порой казалось, что у него сколько угодно времени, а потом он вдруг смотрел на свои часы и хмурился, словно прикидывая, сколько они еще могут пройти, прежде чем устроятся на ночь. Время от времени он переходил на другие языки. По-французски он говорил вполне прилично. По-итальянски – без ошибок, но с легким акцентом, выдававшим то, что это не его родной язык. Обратившись к ней по-немецки, он изменился. Спина выпрямилась. Суровое лицо стало жестче. Она отвечала ему на том языке, на каком был задан вопрос, однако ее слова неизменно записывались в желтом казенном блокноте на иврите. По большей части он не оспаривал того, что она говорила, хотя любые противоречия – реальные или воображаемые – выяснялись с прокурорским рвением.

– Это страстное увлечение живописью, – сказал он. – С чего, по-вашему, оно появилось? Почему именно им? Почему не литературой или музыкой? Почему не фильмами или театром?

– Живопись стала для меня спасением. Прибежищем.

– От чего?

– От реальной жизни.

– Вы были богатой девушкой, учились в лучших школах Европы. Что же вас не устраивало в жизни? – В середине обвинительной фразы он перешел с английского на немецкий. – От чего вы бежали?

– Вот вы и рассудите, – ответила она на том же языке.

– Конечно.

– Можем мы говорить на английском?

– Если вам так удобно.

– Картины… перемещают вас. Это другие места, другая жизнь. Мгновение, запечатленное и существующее на полотне и нигде больше.

– И вам нравится жить в этих местах.

Это было замечание, а не вопрос. Но она в ответ кивнула.

– Вам нравится вести другую жизнь? Становиться другим человеком? Нравится гулять по пшеничным полям Винсента и садам в цветах Монэ?

– И даже по ночным кошмарам Франкеля.

Он впервые положил ручку.

– Поэтому вы подали заявление о приеме на работу в управление? Потому что хотели вести другую жизнь? Хотели стать другим человеком?

– Нет, я это сделала потому, что хотела служить моей стране.

Он неодобрительно насупился, словно ее ответ показался ему наивным, а потом бросил взгляд на свои часы. Время было его противником.

– Вы встречались с арабами, когда жили в Европе?

– Конечно.

– С парнями? С девушками?

– Со всеми.

– С арабами какого рода?

– С арабами о двух ногах. С арабами из арабских стран.

– Не валяйте дурака, Сара.

– С ливанцами. Палестинцами. Иорданцами. Египтянами.

– А как насчет саудовцев? Вы никогда не учились вместе с саудовцами?

– В Швейцарии в моей школе была пара саудовских девушек.

– Они были богатые, эти саудовские девушки?

– Они все были богатые.

– Вы дружили с ними?

– С ними трудно было познакомиться. Они держались на расстоянии. Общались только между собой.

– А как насчет арабских парней?

– Что насчет арабских парней?

– С кем-нибудь из них вы когда-либо дружили?

– Полагаю, что да.

– Встречались ли с кем-либо из них? Спали ли с кем-либо?

– Нет.

– Почему нет?

– Наверное, потому, что арабские мужчины мне не по вкусу.

– А были у вас приятели французы?

– Пара французов была.

– А англичане?

– Безусловно.

– Но ни одного араба?

– Ни одного араба.

– Вы что, предубеждены против арабов?

– Не смешите меня.

– Значит, вы могли бы встречаться с арабом. Просто этого не было.

– Я надеюсь, вы не намерены просить меня служить приманкой в некоем медовом капкане, потому что…

– Не говорите глупостей.

– В таком случае почему вы задаете мне все эти вопросы?

– Потому что я хочу знать, будете ли вы чувствовать себя уютно в светских и профессиональных встречах с арабами.

– Ответ – да.

– При виде араба вы автоматически не видите в нем террориста?

– Нет.

– Вы в этом уверены, Сара?

– Я полагаю, это зависит от того, какого рода араба вы имеете в виду.

Он снова взглянул на часы.

– Уже поздно, – сказал он задумчиво. – Я уверен, бедная Сара проголодалась. – Он провел толстую красную линию по своей странице, испещренной иероглифами. – Давайте закажем чего-нибудь поесть, а? Сара лучше будет себя чувствовать, когда поест.

Они заказали кебабы из «Обедов на дом» в центре Джорджтауна. Пища поступила через двадцать минут – ее привез все тот же «сабербан». Габриэль воспринял ее появление как сигнал к началу ночной сессии. Следующие девяносто минут он посвятил ее образованию и знанию истории искусства. Его вопросы сыпались с такой быстротой, что она едва успевала есть. А его еда стояла нетронутой рядом с желтым блокнотом. «Он аскет, – подумала она. – Его не волнует еда. Он живет в голой комнате и существует на черством хлебе и нескольких каплях воды в день». Вскоре после полуночи он отнес свою тарелку на кухню и поставил на стол. Вернувшись в столовую, он постоял за своим стулом, зажав рукой подбородок и слегка наклонив вбок голову. В свете люстры глаза его стали изумрудными, и они безостановочно, словно прожектора, впивались в нее. «Он уже видит кульминацию, – подумала она. – Готовится к последнему броску».

– Из вашего дела я вижу, что вы не замужем.

– Верно.

– В данный момент у вас кто-то есть?

– Нет.

– Вы с кем-нибудь спите?

Она взглянула на Картера, который печально посмотрел на нее, как бы говоря: «Я же говорил вам, что вопросы могут носить личный характер».

– Нет, я ни с кем не сплю.

– Почему?

– Вы когда-нибудь теряли близкого человека?

То, как вдруг помрачнело его лицо, и то, как заерзал на стуле Картер, дало ей понять, что она вступила в запретную зону.

– Извините, – сказала она. – Я не знала…

– Это из-за Бена, как я понимаю? В Бене причина того, что вы ни с кем не связаны?

– Да, это из-за Бена. Конечно, из-за Бена.

– Расскажите мне о нем.

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, – тихо сказала она. – Вам не надо знать о Бене. Бен – он мой. Бен не входит в наш уговор.

– Как долго вы с ним встречались?

– Я же сказала вам…

– Как долго вы общались с ним, Сара? Это важно, иначе я не стал бы спрашивать.

– Около девяти месяцев.

– А потом все кончилось?

– Да, кончилось.

– Вы положили этому конец, ведь так?

– Да.

– Бен был влюблен в вас. Бен хотел на вас жениться.

– Да.

– Но вы таких чувств не испытывали. Вы не были заинтересованы в браке. Может быть, вы не были заинтересованы в Бене?

– Он был мне очень дорог…

– Но?..

– Но я не была в него влюблена.

– Расскажите мне о его смерти.

– Вы это несерьезно.

– Вполне серьезно.

– Я не говорю о его смерти. Я никогдане говорю о смерти Бена. К тому же вам известно, как Бен умер. Он умер в девять ноль три утра по восточному времени на экране телевизора. Все в мире смотрели, как умирал Бен. А вы смотрели?

– Некоторые пассажиры рейса сто семьдесят пять сумели позвонить по телефону.

– Верно.

– Бен был в их числе?

– Да.

– Он позвонил отцу?

– Нет.

– Он позвонил матери?

– Нет.

– Своему брату? Сестре?

– Нет.

– Кому же он позвонил, Сара?

Глаза ее наполнились слезами.

– Он позвонил мне,сукин вы сын.

– И что он вам сказал?

– Он сказал, что самолет был захвачен. Он сказал, что они убили обслуживающий персонал. Он сказал, что самолет отчаянно мотает. Он сказал, что любит меня и что извиняется за случившееся. Он был на пороге смерти и извинялся. А потом связь пропала.

– Как вы повели себя?

– Я включила телевизор и увидела дым, валивший из Северной башни Всемирного торгового центра. Это было через несколько минут после того, как в нее врезался рейс одиннадцать. Никто тогда еще по-настоящему не понимал, что произошло. Я позвонила в Федеральное управление авиации и сообщила им о звонке Бена. Я позвонила в ФБР. Я позвонила в бостонскую полицию. Я чувствовала себя такой чертовски беспомощной.

– А потом?

– Я смотрела телевизор. Ждала, что снова зазвонит телефон. Но он так и не позвонил. В девять часов три минуты утра восточного времени второй самолет врезался во Всемирный торговый центр. Южная башня горела. Горел Бен.

Одна-единственная слезинка покатилась по ее щеке. Она смахнула ее и гневно посмотрела на него:

– Вы удовлетворены?

Он молчал.

– Теперь мой черед задать вам вопрос, и отвечайте на него правдиво, иначе я ухожу.

– Можете спрашивать меня о чем угодно, Сара.

– Чего вы от меня хотите?

– Мы хотим, чтобы вы оставили свою работу в Коллекции Филлипса и стали работать на «Джихад инкорпорейтед». Вас это все еще интересует?

Картеру оставалось лишь положить перед ней договор. Картеру с его пуританской праведностью и вельветовым блейзером. Картеру с его манерами лечащего врача и американским акцентом. Габриэль выскользнул из дома словно ночной вор и перешел через улицу к побитому «вольво» Картера. Он знал, каким будет ответ Сары. Она уже дала ему этот ответ. «Южная башня горела, – сказала она. – Бен горел». Поэтому Габриэля не обеспокоило пугающее выражение ее лица, когда она двадцать минут спустя твердым шагом вышла из дома и спустилась по ступеням к ожидавшему ее «сабербану». Не встревожил его и вид Картера, когда тот пять минут спустя неторопливо пересек улицу с таким мрачным видом, словно шел к гробу, который собирался нести. Он сел за руль и включил мотор.