Текст книги "Добей лежачего"

Автор книги: Дэн Кавана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Вы следите за играми, мистер Даффи, правда?

– В полглаза. Но я болею за «Кью-Пи-Ар».

– А, «Рейнджеры». Босс убьёт меня, если услышит, но «Рейнджеры» – классная команда. Просто классная.

Даффи кивнул. Они помолчали.

– Футбол – удивительная игра, мистер Даффи, правда?

Даффи согласился.

– Я хочу сказать, у меня мало опыта настоящей игры, игры в основе, но кое-чему она меня уже научила.

Даффи кивнул.

– Это может быть очень добрая игра, и она многое даёт человеку.

Даффи кивнул снова.

– И она может быть очень жестокой. Она может вознести тебя, а потом сломать. Всё как в жизни, верно?

– Даффи не стал спорить.

– Гляньте там, в кармане, – показал Дэнни на висящий на двери пиджак.

Даффи засунул руку и достал лоснящийся листок. Дэнни кивнул, и он развернул его. Чуть ли не весь лист занимала большая фотография. На ярком ковре посреди огромной гостиной сидел улыбающийся темноволосый мужчина с маленьким ребёнком. Малыш довольно рискованно балансировал на футбольном мяче.

– Это в доме у Тревора Брукинга, – сказал Дэнни, – я из журнала выдрал.

Даффи внимательно изучил фотографию. Он заметил два больших застеклённых шкафа, заставленных, в основном, серебром, массивное кресло с жёлтой кожаной обивкой и такой же диван, украшенный фигурной резьбой камин и низенький кофейный столик со стеклянной столешницей.

– Уютно, – сказал он.

– Это Уоррен. С Тревором. Ему ещё четырёх нет. То есть, не было, когда сделали этот снимок. Сейчас-то он уже подрос. Вот Колетт, ей семь. А это Хильке, она финка. Это жена Тревора. Она за всем присматривает.

– Очень мило, – Даффи понравилось, как звучит «Хильке».

– Посмотрите, что висит над камином. Это фотография, посмотрите, как она снята.

Даффи только сейчас заметил над камином золочёную рамку, а в ней семейство.

– Это когда Тревор получал орден Британской империи в Букингемском дворце. С Хильке, Уорреном и Колетт. Фотографа поставили снаружи, он снял, и получилась рамка.

– Мило.

– А какие графины, видите? И посмотрите на камин. Это не настоящий камин, у него нет дымохода, но Тревор любит камины, так что он его у себя устроил. Он на электричестве.

– А-а.

– А посмотрите, какое стерео. Стоит, наверняка, целую прорву. А шахматный столик. А подсвечники. Это серебро, это не подделка какая-нибудь.

– Это очень красивая комната, Дэнни.

– Его жена финка. Её зовут Хильке.

– Очень мило.

– Таких, как Тревор, за всю историю футбола было раз, два и обчёлся, правда?

– С этим не поспоришь, – Даффи бережно сложил листок. – Постарайтесь не пропадать, Дэнни. Можно я позвоню вам через какое-то время?

– Да, конечно, когда захотите. Я вот одного не пойму – что, и в самом деле комната такая большая или просто снимали специальным объективом?

Даффи снова развернул лист.

– Трудно сказать.

Он поднялся, собираясь уходить. От центра комнаты до дверей было всего четыре шага. Если фотограф когда-нибудь станет снимать комнату Дэнни Мэтсона, ему уж точно придётся воспользоваться широкоугольной оптикой.

Три телефонных звонка. Первый – Джимми Листеру, узнать, что предпринимает клуб по поводу жалоб жителей Лейтон-Роуд.

– Тянем время, Даффи. Тянем, сколько это возможно. Судебное разбирательство назначено на пятницу, так что в субботу они постараются въезд закрыть. Но если даже иск решится не в нашу пользу, мы можем подать апелляцию, или что там ещё.

– А вы не пробовали поговорить с жителями?

– Нет. Мы думали об этом, но решили, что проще всего спустить дело на тормозах, действуя через адвокатов. Если нам это удастся, мы просто презентуем им парочку билетов.

– А что газеты?

– Мы делаем всё, чтоб они ничего не узнали.

– И что, никто ещё не разнюхал?

– Пока никто.

Второй звонок. Кену Мариотту, в «Кроникл».

– Кен, если я спрошу у тебя, слышал ты или нет какие-то новости, а ты не слышал, это же ещё не значит, что я тебе их рассказал?

– В каком смысле?

– Ты ведь можешь попридержать материал денёк или два и притвориться, что я рассказал тебе об этом только что?

– Пожалуй. Всё зависит от того, сколько идёт в набор, и от того, какой это материал. На этой неделе я запросто могу тебе дать двое суток форы. Тем более, что материал ещё надо обрабатывать.

– Ты знаешь, что «Атлетик» судится с местными жителями?

– Нет. Интересно. Какие жители? Где? И зачем судится?

– Двое суток, помнишь?

– Но ты расскажешь всё мне, и никому больше.

– Идёт.

Третий звонок. Анти-нацистская лига.

– Здравствуйте, это Кен Мариотт из «Уэст-Лондон кроникл». «Уэст-Лондон кроникл». Не знаю, сумеете ли вы нам помочь. Мы собираем материал о неонацистах, которые вербуют сторонников на футбольных матчах. Думаем начать с «Атлетика», у них на стадионе орудует некое «красно-бело-голубое движение». Хотели бы узнать, есть ли у вас какая-нибудь информация.

Информации было более чем достаточно. Особенно об их связях с другими подобными группами, о которых Даффи никогда не слышал, об их идеологии, которая оказалась более чем мерзкой, об их вожаках и их криминальной подноготной. Сведения были внушительные, и Даффи притворился, что всё записал. Главное, что он хотел узнать, это сколько они уже действуют и где у них штаб-квартира. Ответами были: шесть месяцев и адрес в Илинге. Даффи с признательностью поблагодарил и повесил трубку.

Лейтон-Роуд был посёлок с двумя рядами приземистых кирпичных викторианских особняков. Дома выглядели очень ухоженными, некоторые совсем недавно покрасили. Чувствовалось, что хозяева – люди основательные. Даффи это понравилось. Он достал блокнот и зашагал к дому номер 37.

– Доброе утро, мистер…

– Нет.

– Но я…

– Мы не станем ничего покупать. И благотворительностью не занимаемся, – отрезал хозяин особняка. Он был маленький и желчный, с топорщащимися седыми волосами и выступающим вперёд подбородком; он был похож на вышедшего на пенсию учителя физкультуры.

– Я из газеты «Кроникл». «Уэст-Лондон кроникл».

По крайней мере, это уберегло его от того, чтобы получить по физиономии собравшейся захлопнуться дверью.

– Ах, вот как.

– Да, мистер… мистер… – Даффи притворился, что ищет имя в блокноте.

– Что вам нужно?

– Мы с сожалением узнали, что у вас возникли трудности.

– Откуда узнали?

– Нам ведь за это и платят.

– Вот проныры, – проговорил мужчина.

Даффи стало казаться, что вся эта затея ни к чему не приведёт. Внезапно дверь широко открылась, отставной физрук вышел наружу, взял его под руку и повёл к воротам. Что ж, совсем как у настоящих журналистов, мелькнуло в голове у Даффи. Однако у ворот хозяин особняка, не выпуская его руки, мягко развернул его лицом к дороге.

– Балливан, – проговорил он, отвечая на заданный много ранее вопрос. – Вот посмотрите-ка, – он показал на улицу, – мило, правда? Милые маленькие домики, такие чистые, такие мирные – видите все эти машины? Чудесные машины. Каждый раз, когда здесь проходит матч, мы вынуждены отгонять их чуть не на полкилометра. Обеспечьте свободный проезд болельщикам, так говорит полиция, а правда состоит в том, что только так можно уберечь их от вандализма этих паршивых сосунков. Посмотрите-ка на эти сады. Ну, заметили? Там ничего нет, одни изгороди. Ни цветов, ни растений. Что толку сажать цветы – эти малолетние паршивцы всё равно их вырвут. Что толку высаживать их в ящики под окна – эти ублюдки всё равно всё разнесут в клочья. Что толку прикручивать ящики к подоконникам, если от этого им только куража прибавляется. Скоты, и больше ничего.

– Почему же вы прежде никуда не жаловались?

– Жаловались. Никакой реакции. Просто пришлют пару бесплатных билетов на очередной матч, и всё. Да кому нужны бесплатные билеты, чтобы смотреть на такое дерьмо, как «Атлетик»? Вы мне пришлите билеты на «Тоттнем», и тогда мы поговорим. Да и в любом случае, я отдыхаю только тогда, когда вся эта шайка засядет у себя на стадионе и воет там по-звериному. С чего это руководство клуба решило, что я тоже хочу идти внутрь и там слушать всю эту похабщину? В вас когда-нибудь швыряли объедками чикен-сэндвича? Конечно, нет. Омерзительная пища. Даже собака есть не станет. А вам когда-нибудь мочились в почтовый ящик? Само собой, нет. А в вашем палисаднике справляли нужду несовершеннолетние паршивцы? Нет, и ещё раз нет. Вы понятия не имеете о том, что происходит, голубчик, вы, с вашим отточенным карандашом и толстым блокнотом, в который вы ничего не записываете, я ведь вижу. Вы просто не понимаете, что происходит. Знаете ли вы, что они ещё вытворяют? Звонят в дверь и спрашивают, не пущу ли я их в туалет. Конечно нет, говорю я, сходите на стадионе, закрываю дверь и слышу оглушительный хлопок. Знаете, что они делают? Вставляют в щель электрическую лампочку. Со мной такое дважды проделали. Такие у них шутки. И после этого они гадят у вас на газоне. У вас ведь нет с собой билетов на «Тоттнем», правда? Нет, думаю, нет. Всего доброго.

И мистер Балливан пошёл назад по дорожке и захлопнул дверь.

Даффи перешёл улицу и направился к дому номер 48. Дверь отворилась всего на пару сантиметров – сколько позволяла цепочка.

– Артура нет дома.

– Доброе утро, мэм. Я из газеты «Кроникл». Я только что говорил с мистером Балливаном.

– Артура нет дома.

– Тогда, может быть, я побеседую с вами?

– Он будет позже.

– Когда можно будет вам позвонить?

– Не сейчас.

– Спасибо за помощь.

В пятьдесят седьмом дверь открыла краснолицая дама в переднике и перманенте.

– А, «Кроникл». Очень мило. Я вас всегда читаю. Если б я знала, что вы придёте, я бы хоть фартучек сняла. Вы хотите меня сфотографировать?

– Э… в другой раз.

– О, так вы сможете заглянуть попозже? Я тогда как раз успею прибраться. Вы ведь чек принесли, так?

– Что?

– Вы хотите сказать, я не выиграла? Да нет, я уже вижу, что нет. Ну что тут будешь делать, снова мне не везёт, – судя по её виду, она не слишком расстроилась.

– Нет, я хотел поговорить насчёт проблем с болельщиками, миссис…

– Дэвис. Д-Э-В-И-С. Да, вот так, – заглянула она под руку Даффи, пока он заносил в совершенно чистый блокнот эту информацию. – Да, всё верно, не через «Е», а через «Э». Нет, сама я на них не жалуюсь. Они, в общем-то, неплохие ребята. Не бандиты какие-нибудь, просто очень уж горячие головы. Но ведь мы все когда-то были молоды, разве нет?

Даффи подумал, что он и сейчас ещё не стар. Может быть, это признак старения, если у вас пропадает желание засунуть недоеденный чикен-сэндвич в чей-то почтовый ящик? Да, не иначе.

– Просто я хочу понять, почему вы все решили подать в суд именно сейчас, ведь до конца сезона осталось всего несколько матчей.

Миссис Дэвис растерялась, но тут же взяла себя в руки.

– Боюсь, что с документами имеет дело муж. Он зарабатывает деньги, и это позволяет мне просто заниматься домашним хозяйством. Он очень порядочный человек, мой муж, очень порядочный – и когда приходят всякие счета и бумаги, всем этим занимается он. Говорит, что всегда нужно иметь что-то про чёрный день, и он прав.

И, очень вежливо, она закрыла перед ним дверь.

Даффи был в недоумении. С одной стороны, всё было яснее ясного. Фанаты борзели – Джимми Листер говорил, что они и на стадионе стали творить больше безобразий – и жители решили, что с них хватит. Но этижители? Если фанаты совсем отбились от рук, можно было пойти в полицию. Можно пожаловаться в местную газету. Они могли написать своему местному депутату, если бы им удалось припомнить его имя, или даже члену парламента. Но идти к юристу, затевать тяжбу? Одно дело, когда к юристу идут за тем, чтобы развестись или составить завещание. Но если такой человек, как мистер Балливан, захочет положить конец тому, чтобы шпана мочилась в его почтовый ящик, он не побежит к юристу. Такой, как он, скорее достанет набор инструментов, как следует заточит край почтового ящика, дождётся, пока какой-нибудь нажравшийся громила просунет своё хозяйство в отверстие, и уж тут захлопнет: хрясь! О-очень действенно. Более действенно и куда более приятно, чем ходить по казённым заведениям.

– Боюсь, мистер Проссер не слишком доволен, – сказал Джимми Листер. До того, как встретиться с председателем, Даффи решил зайти к нему. – Даже совсем не доволен. Он считает, что взяв вас на работу, я превысил свои полномочия. Говорит, что не хочет, чтоб это проходило через отчётность.

– И что же это значит?

– Значит, что если я хочу вас нанять, я должен платить вам из своего кармана.

– Так я работаю на вас или нет?

– Работаете. Но я тут кое-что подсчитал и, как выяснилось, сумма, которую я буду вынужден вам отдавать, съест почти всю мою зарплату. – А налоги? За их вычетом от зарплаты и вовсе ничего не останется. А я к тому же ещё должен платить алименты. Не согласитесь ли на тридцать пять?

– Что ж, пусть будет тридцать пять.

Даффи подумал, что ему не мешало бы поднатореть в умении торговаться.

– И не будете слишком уж раздувать расходы?

– Что ж, перелётов на «Конкорде» не будет, это я вам обещаю.

– Как вижу, мы понимаем друг друга. Сейчас я отведу вас к Мелвину.

Кабинет Мелвина Проссера и был тем местом, где хранилось призовое серебро. Пожелтевшая ваза с ручками и парочка почётных знаков. Обитые сосновыми панелями стены были увешаны фотографиями: составы «Атлетика» в разные годы, советы директоров «Атлетика» в разные годы. Директора менялись так же часто, как и игроки, и, судя по занимаемому стенному пространству, были так же важны.

Мелвин Проссер в полупальто из верблюжьей шерсти стоял у стола и всем своим видом олицетворял образ очень занятого человека. Похоже было, что он либо только что приехал, либо собрался уезжать, либо облачился в пальто специально для них, чтобы они почувствовали, как дорого его время. Пойдя навстречу вынужденным обстоятельствам, Мелвин Проссер решил быть любезным. У него было широкое, плотное лицо с вертикальной складкой посреди лба, которая, возможно, была следом застарелого шрама. Он очень резво взобрался по социальной лестнице, и подъём этот никогда бы не состоялся, если бы Мелвин не умел одновременно улыбаться и ломать вам пальцы.

– Рад видеть вас снова, Джеймс. Добро пожаловать, мистер Даффи. Шерри? Пиво? А может вы, мистер Даффи, предпочитаете чего-нибудь покрепче?

Даффи покачал головой. Было всего четверть одиннадцатого.

– Вот и хорошо. Я тоже воздержусь. Теперь к делу. Джеймс рассказал мне о своём довольно занятном решении нанять вас, и, как вы, возможно, знаете, я ответил примерно так: ты можешь нанимать кого угодно, Джимми, а за собой я оставляю право увольнять. Но поскольку финансовые аспекты дела улажены, я не вижу никаких причин, почему я должен запретить вам здесь околачиваться.

– Большое спа…

– И я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы ознакомить вас с моим взглядом на вещи, каковой, вне всякого сомнения, Джимми вам уже изложил, но со своей точки зрения.

Тут он сделал председательскую паузу, одну из тех пауз, во время которых подхалимы начинают бормотать: «Просим вас продолжать, господин председатель». Ожидание успехом не увенчалось, и Проссер продолжал.

– Я выслушал все аргументы Джимми, и я скажу вам то, что уже сказал ему. В теории о заговорах я не верю. Я думаю, что мы ловим собственный хвост. Я думаю, что мы – чтобы не называть прямо моего менеджера – ищем себе оправданий. Я боюсь, что мы можем утратить способность концентрироваться на действительно имеющих место трудностях.

– Вы не думаете, что…

– Я нисколько не желаю осуждать Джеймса, или кого бы то ни было, но вынужден констатировать, что искать оправданий – это в его характере. Клуб сейчас переживает не самые лёгкие времена – по правде говоря, мы, если вы простите мне это выражение – завязли по уши. Но путь к спасению следует искать не среди фанатов и не у жителей Лейтон-Роуд. По крайней мере, таково моё несовершенное мнение. Путь к спасению – только на поле, и нигде больше. Но я опасаюсь, что наш друг Джеймс сосредоточил своё внимание на частностях, которые в конечном итоге не стоят клочка использованной туалетной бумаги, если вы понимаете, что я имею в виду.

– А вы не думаете, что кто-то пытается… – подыскивал слова Даффи.

– Пытается нам насолить? Спрашивается, кто. Спрашивается, с какой целью. Кому есть дело до того, вылетит клуб из дивизиона или не вылетит? Мне есть до этого дело, Джимми есть до этого дело, Правлению, игрокам и их жёнам, да ещё двумстам-трёмстам нашим давним болельщикам. Но кому ещё, я вас спрашиваю? Боюсь, мы просто ищем себе оправдания. Мы закрываем глаза на то, что действительно имеет значение: то, как играют игроки. А ведь именно в этом состоит прямая обязанность Джимми и это всегда останется его прямой обязанностью.

– Можно спросить вас, мистер Проссер, у вас есть враги?

Проссер захохотал, потом снисходительно улыбнулся.

– Видели там, снаружи, машина? «Корниш», верно? Золотой «Роллс-Ройс Корниш», так? Так вот, в нашем современном обществе вам никогда не удастся заиметь такой же, если вы будете всё время думать о том, как бы не отдавить кому-нибудь пальцы. Имейте в виду, совет бесплатный.

– И вы никого не хотите назвать особо?

Проссер снова захохотал.

– Послушайте, если б кому-то вздумалось достать меня, он бы не стал действовать через клуб. Владеть клубом – это очень мило и всё такое, верьте моему слову, мне не безразлично его будущее, но если бы я был Злым Серым Волком, который притаился в засаде и ищет, какую бы пакость учинить Мелу Проссеру, то я бы стал действовать через его деловые интересы, что куда эффективнее. И не стал бы утруждать себя тем, чтобы сделать котлету из его Дэви Мэтсонса.

– Дэнни, шеф.

– Дэнни Мэтсонса. Кстати, как он, Джимми?

– Немножко выбит из колеи, шеф.

– Он хороший парнишка. Ему небось жалко потерять бонусы, раз он выбыл из основного состава.

– Но всё-таки… – настаивал Даффи, – ваши враги… не могли бы вы их перечислить.

– Вик Риверс, Солли Бенсон, Уолли Маунтджой, Фиддлер Мик, Стив Уилсон, Чарли Магрудо, миссисМагрудо, Дики Джекс, Майкл О’Брайен, Том Клэнси, Стэки Стивенсон, Рэг Дайсон… – Проссер развёл руками, – сколько вам ещё нужно? Мои друзья – это мои враги. Я люблю их, но при случае всегда готов надуть, и они относятся ко мне точно так же. Я деловой человек, если вы понимаете, что я хочу этим сказать.

– Никого не хотите выделить особо?

Проссер выглядел раздражённым. Его как будто заставляли ябедничать на друга. Он-таки не удержался.

– Возможно, Чарли Магрудо. Возможно. Год или два назад я вроде как подложил ему свинью.

– Что за свинью?

– Не очень большую. Краем уха прослышал, что он пытается подмаслить кое-кого в муниципальном совете, чтобы организовать себе пару-тройку контрактов, – при этом воспоминании Мелвин улыбнулся. – Короче, я перебежал ему дорогу, и в итоге контракты достались мне. Ему это не слишком понравилось. Но я не сомневаюсь, что он не таит на меня зла.

– Его дела после этого пошатнулись?

– Пошатнулись? Господи, да нет, конечно. Ему-то лично я ничего не сделал. Вообще, ничего не вышло за пределы муниципалитета. И потом я получил контракты, предложив всего лишь половину того, что предлагал Чарли. Это было здорово.

Проссер снова обратился мыслями к Даффи.

– И что же мы такое обнаружили, что не заметили наши друзья в голубых мундирах? Есть какие-нибудь подвижки? Надеюсь, Джимми не зря тратит свои денежки?

– Не вполне. Пытаюсь расшевелить Дэнни Мэтсона. И ещё: я ездил в Лейтон-Роуд.

– Ездили в Лейтон-Роуд? Надоедали нашим местным жителям, нашим верным поклонникам? Это как-то не очень радует.

– Ничего подобного. Они были очень дружелюбны.

– Да неужели?

– Да, они рассказали мне, что ваши фанаты делают с их почтовыми ящиками.

– Ужасное место, – проговорил Проссер, мелодраматически передёрнув плечами. – Возникло и существует исключительно за счёт супермаркета Сейнсберри, но как-то поддерживать с ними добрососедские отношения порой бывает трудно.

– Мистер Проссер, можно спросить вас ещё кое о чём?

Проссер глянул на часы.

– У вас есть на это три минуты и сорок пять секунд.

– Клуб приносит прибыль?

– Надо об этом спрашивать? Нет, клуб не приносит прибыли, клуб приносит колоссальные убытки. Можно подумать, он только для этого и существует. В начале сезона мы с Джеймсом придумывали разные уловки для того, чтобы подать товар лицом, но, боюсь, всё это выброшенные деньги. Хорошо, если соберём три тысячи за домашнюю игру, а на выезде – что ж, боюсь, на выезде мы не представляем из себя ничего особо привлекательного. Сколько мы собрали в Ротэрхэме? Помнится, что-то около полутора тысяч. Какие уж тут призовые кубки…

– Говоря напрямую, мистер Проссер, верно ли, что большинство издержек вы оплачиваете из своего кармана?

– Отвечая напрямую, мистер Даффи, так оно и есть.

– Сможет ли клуб существовать в Четвёртом дивизионе?

– Даффи, в этих стенах не делают подобных предположений, понимаете вы это? Никто, ни один человек.

– Простите. Простите. Я только… Слушайте, если всё же случится невероятное… если произойдёт худшее… что тогда будет? Я имею в виду, что случится на самом деле?

– Что ж, если для этого славного клуба настанет печальнейший из дней, то первое, что случится, это что наш малыш Джимми сядет на свой велосипед и поедет искать себе подходящее место. Извиняюсь, Джимми.

– Вы всегда были откровенны со мной, шеф. Я и не ждал ничего другого.

– А что потом? – спросил Даффи.

– Потом это будет проблема Правления.

– Или, точнее, его главного пайщика.

– Само собой. Как вы догадались? Что ж, да, тогда придётся рассматривать разные варианты.

– Не могли бы вы поделиться своими соображениями? Естественно, чисто гипотетически.

– Естественно. Что ж, председателю придётся подать в отставку.

– Мелвин, – проговорил Джимми с искренним удивлением. – Вы не можете… после всего, что вы сделали для клуба…

– Джеймс, давайте не будем распускать сопли. Всё что я сделал для клуба за эти два года в качестве его главы, это оплатил довольно-таки внушительный счёт, изменил внешний вид игроков, назначил вас, председательствовал над четырьмя кретинами и смотрел, как мы сползаем в таблице с десятого места на двадцать второе.

– Ещё что? – спросил Даффи.

– Вы всегда такой непробиваемо упрямый, мистер Даффи? Что ещё? Что ж, думаю, правление будет вести себя так, как обычно ведёт правление – будут выть и лязгать зубами, игровой состав будет сокращён, лучшие игроки проданы, менеджера будем искать подешевле. Или мы можем просто свернуть всё предприятие.

– Если это предложит главный пайщик.

– Решающее слово, вероятно, останется за ним.

– Вы не можете так поступить, Мелвин, – запротестовал Джимми, – и дело ещё не дошло до того, чтобы мы стояли у края пропасти и уповали на переизбрание.

– Настали другие времена, Джеймс, и времена трудные. В каждом дивизионе есть не меньше полудюжины клубов, по которым плачет биржа труда, а какой-нибудь снисходительный председатель еле удерживает их за шнурки. То, что мы ещё не в самом низу того дивизиона, о котором договорились даже не упоминать, ещё не значит, что мы в безопасности. Кто будет платить им зарплату? Где они найдут другого Мелвина Проссера? Скажу откровенно: за последние несколько месяцев я присмотрелся повнимательнее и понял, что у меня так же мало шансов поднять этот клуб, как продавать мороженое эскимосам. – Последовало молчание. – Что ж, оставим эти весёленькие разговоры, мне пора идти. Всё же то, о чём я здесь говорил, должно убедить вас кое в чём, мистер Даффи.

– В чём же?

– Если бы за мной охотился Злой Серый Волк, умнее всего с его стороны было бы сделать всё, чтобы мы не вылетели из дивизиона, и тогда на следующий год, оплачивая все счета клуба, я уж точно останусь без гроша.

– Коротко и ясно, – сказал Даффи, когда Мелвин Проссер уселся в свой раззолоченный «Роллс-Ройс Корниш» и укатил на деловую встречу.

Джимми Листер опустил голову и потёр кулаками свои песочные валики. Даффи пожалел его. Перестав терзать остатки волос, Джимми поднял голову и сказал:

– Этот… как кость в горле.

– Извините, это я его вывел из себя.

– Да нет, даже хорошо, что все открыли свои карты. Сразу видно, что у тебя на руках ни одного козыря. Всё катится к чертям, верно? Для меня, для Мелвина. Он лишится своего пая.

– Хм-м, – Даффи не склонен был сразу с этим соглашаться. – Просто из интереса: как он вообще попал в Правление?

– Я понятия не имею, зачем вообще люди берутся за такую мороку, как руководить футбольным клубом?

– Ну и зачем?

– Ну, иногда это семейная традиция. Бывают клубы – они уже просто как семейное дело. Отец передаёт дело сыну, старая тётушка Мейбл имеет решающий голос в Правлении, ну и так далее. Это может быть настоящая семейная идиллия, большая дружная семья – а может быть чёрт знает что, и председатель всё время терзает команду. Потом, есть люди, которые покупают футбольный клуб просто потому, что они любят футбол. Любят игру, смотреть на неё с трибун, сколотят состояние и не могут дождаться, когда же у них будут свои игрушечные футболисты, чтобы можно было играть – совсем как они играли в солдатики, когда были маленькими. Они и в самом деле завзятые болельщики, ходят на все матчи и не очень переживают по поводу места в турнирной таблице. Если дела идут неплохо, то они, пожалуй – самый лучший тип.

– Если судить по тому, что мистер Проссер даже не помнит, как в точности зовут его игроков, завзятым болельщиком его не назовёшь.

Джимми засмеялся.

– Да нет, он старается, бедняга Мелвин. Нет, правда, старается. Любит щегольнуть словечками вроде «классный мяч», «шикарная техника» и «великолепный удар» – другое дело, что наша разнесчастная команда не часто даёт ему эту возможность. Нет, думаю, даже Мелвин не стал бы отрицать, что он – третий тип собственника. Мальчик из деревни преуспел, нажил капитал, получил всё, чего хотел – большой дом, бизнес, деньги – и не знает, что со всем этим делать. Вот он и покупает ближайший футбольный клуб. Слава, почёт, фотографии в газете, когда душе угодно. Местная знаменитость и всё такое. Потом, это здорово отвлекает – совсем другой мир, и поначалу кажется, такой блестящий, хотя пройдёт несколько лет, и блеск этот основательно потускнеет. Ну и все они мечтают о кубке на Уэмбли, о башенках над входом на стадион, о том, чтобы сидеть в королевской ложе, ну и вообще о всякой такой чепухе, которая никогда не станет реальностью.

– Ну и в чём же будет заинтересован клуб, если Мелвин Проссер решит, что с него уже хватит?

– Он будет заинтересован в другом таком простофиле, как Мелвин Проссер, – уныло проговорил Джимми.

На пути в Илинг Даффи ни с того, ни с сего вспомнил Дона Биньона. Лысеющий, полный, с недобрым чувством юмора, Биньон время от времени выпивал с ним в «Аллигаторах». Даффи никогда не спал с ним – физически он его не слишком интересовал – но беседовать с ним любил. Ему нравился его язвительный юмор. Биньон любил рассказывать людям о них самих, и бывал при этом очень проницателен. Однажды вечером Даффи усердно жалел себя, выпил несколько больше, чем собирался, и разговорился. Даже пытался как-то объяснить, почему он такой, а не другой. Говорил о Кэрол, о том, как его подставили, и о том, с кем он спит. Пытаться объяснить себя было ошибкой – и не просто ошибкой, но и нахальством. Биньон сам умел объяснять людей. Биньон знал Даффи лучше, чем сам Даффи.

– Что касается тебя, Даффи, – нетерпеливо заговорил Биньон, когда его товарищ уже начал мямлить и повторяться, – то с тобой всё ясно! Ты гомосек. И не впаривай мне всю эту бисексуальную чушь. Я её сто раз слышал. Это просто другой способ назвать то же самое. Ох, нет, я всё-таки не совсем такой, я всё-таки не совсем извращенец. И нечего пытаться высунуть хрен из задницы. Ты гомосек, Даффи. Я же наблюдал за тобой, как ты ведёшь себя здесь; я знаю. Ты гомосек, Даффи. Ты гомосек, я гомосек, и давай-ка выпьем.

Они выпили.

– Но если я гомосек, – заговорил Даффи, начавший улавливать суть разговора, – если я гомосек, почему тогда мне так нравится Кэрол?

– А что в этом удивительного? Многим гомосекам нравятся женщины. Многим женщинам нравятся гомосеки. Не сомневаюсь, что она чудная девушка и хорошо готовит консервированные супчики. Ну и что? Вся штука в том – если не размазывать манную кашу по тарелке – что ты не можешь её трахнуть.

– Но ведь это… это из-за того, что тогда случилось…

– Нет, Даффи, то, что случилось, просто внесло ясность в это дело. Ты не можешь её трахнуть потому, что твоё тело говорит тебе, что ты гомосек.

– Но у меня с тех пор были женщины, – забормотал Даффи и отчего-то застеснялся.

– Ну, и сколько их было? Сколько? – в голосе Биньона звучала издёвка.

– Ну, не так много, как… но ведь это же понятно… Всё из-за того слу… – мозги Даффи отказывались работать.

Биньон мягко потрепал его по плечу.

– Да не мучай ты сам себя. Я ведь даже не пытаюсь завязать с тобой интрижку. Но не надо морочить мне голову, да и себе не надо. Если ты не гомосек, тогда я принц Уэльский.

Разговор этот его обеспокоил. По правде говоря, после него он уже переспал с женщиной, но Биньон и на это нашёлся бы, что ответить. Может, он и впрямь был просто голубой? (Биньон, который сам был голубой, всегда предпочитал слово «гомосек», будто в нём была особая жестокая правда). Вообще-то, Даффи не слишком бы возражал, если бы Биньон вдруг оказался прав. Просто ему не нравилось, что его вот так взяли и записали в гомосексуалисты. Или уж вы на этой стороне, или на той. Нет никаких переходов, вроде «зебры», а если вы попробуете перелезть через забор, вас непременно стащит за штаны лысеющий мужчина с недобрым чувством юмора.

Этот двухлетней давности разговор всплыл в памяти у Даффи из-за его нынешней озабоченности. Бела Капоши и её то уходящая, то возвращающаяся саркома. Говорят, СПИД могут подцепить как гомосексуалисты, так и бисексуалы. Но, может быть, если вы бисексуал, шансов чуть меньше – голая статистика: каждая женщина, с которой ты ложишься в постель – очко в твою пользу, или десятая часть очка в твою пользу, меньше шансов, что ты будешь потеть по ночам, и что у тебя вздуются лимфоузлы. С другой стороны, есть такие бисексуалы, у которых в постели перебывало больше парней, чем у иного гомосексуалиста. Взять хотя бы его самого. Он всегда говорил, что для него разница между мужиком и женщиной примерно та же, что между яичницей с беконом и яичницей с помидорами. Он и сейчас в это верил. Ещё он вынужден был признать, что в прошлые годы ел яичницу очень часто. Он взглянул на свои руки, лежащие на баранке. Пока что ещё никаких прыщиков. Если б он тогда всё это знал, он бы спросил Биньона, где находятся лимфоузлы. Вещи такого рода Биньон наверняка знал.

Стэвертон-роуд в Илинге была коротеньким тупичком из псевдостаринных «полуотдельных» [3]3
  Половина двухквартирного дома с отдельным входом.


[Закрыть] домов. С обеих сторон тротуара росло по две недавно подстриженных липы. В конце улицы, перед разрушающейся кирпичной стеной, наглухо отгораживающей её от железнодорожных путей, на блоках была подвешена машина. Она была закрыта серым полиэтиленом, колёса были сняты.