Текст книги "Крыло смерти (сборник) (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Гэв Торп,Уильям Кинг,Йен (Иен) Уотсон,Константин Сторм,Нейл Макинтош,Чарльз Стросс,Брайан Анселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Дэн Абнетт
ЧУМА

Архивраг заражает все мироздание.

Но если мы не перестаем сражаться

с этой болезнью здесь, внутри самих себя,

то какой смысл переносить эту войну к звёздам?

Апотекарий Ингейн, «Трактат об имперской медицине»

I

Я верю, что память – величайший дар для человечества. При помощи памяти мы можем накапливать, хранить и передавать всевозможные знания, во благо человечества и к вящей славе нашего Бога-Императора, пусть Его Золотой Трон стоит вечно!

Как учат нас проповеди Тора: «Забыть ошибку – значит потерпеть поражение ещё раз». Сможет ли великий лидер спланировать кампанию без знания предыдущих побед и поражений? Смогут ли солдаты усвоить его доктрину и добиться успеха без этого дара? Сможет ли Экклезиархия нести свою миротворческую миссию по Вселенной, если люди не будут способны удержать в памяти её учение? Учёные, клерки, историки и летописцы – кто они, как не инструменты памяти?

И что есть забытье, как не отторжение памяти, гибель бесценного знания и забвение?

Всю свою жизнь, служа Его Высочайшему Величеству Императору Терры, я веду войну с забвением. Я прилагаю все силы, чтобы найти и вновь обрести забытое, вернув его под охрану памяти. Я тот, кто рыщет в потёмках, озаряет светом сумрак, переворачивает давно забытые страницы, задаёт вопросы, давно потерявшие свою значимость, вечно охотится за ответами, которые могли бы остаться невысказанными. Я – реколлектор, отбирающий забытые тайны у молчаливой Вселенной и возвращающий их под надёжные своды памяти, где они могут вновь послужить на благо нашей судьбе среди холодных звёзд.

Моей основной дисциплиной была наука о лекарственных веществах, ибо медицина человека – мое истинное призвание. Наше понимание собственных жизненных процессов обширно и достойно восхищения, но новые знания о своей биологии, способах её защиты, восстановления и улучшения никогда не будут лишними. Выживать в раздираемой войнами галактике – вот тяжкая доля человечества, и там, где идёт война, процветает и её свита – раны и смерть. Каждое продвижение фронта продвигает и медицину, если можно так выразиться. И как войска отступают и гибнут, так же забываются и пропадают достижения медицины. Эти потери я и пытаюсь восполнить.

Именно с такой целью я прибыл, в свои неполные сорок восемь лет, на Симбал Иота в поисках Эбхо. Для полноты картины позвольте добавить: шёл третий год Геновингской кампании в сегментуме Обскурус, и почти девять звёздных месяцев минуло после первой вспышки оспы Ульрена среди легионов Гвардии, расквартированных на самой Геновингии. Известная в народе как «кровавая пена», оспа Ульрена названа так в честь первой своей жертвы – флаг-сержанта Густава Ульрена. Пятнадцатый Мордианский, если память мне не изменяет. А я по праву горжусь своей памятью.

Если вы изучали имперскую историю вкупе с наукой о лекарственных веществах, то должны помнить оспу Ульрена. Разъедающая тело и душу смертельная инфекция, которая разрушает человека изнутри, сгущая обменные жидкости организма и истощая костный мозг, вдобавок покрывая кожу жертвы отвратительными волдырями и бубонами. Период между заражением и смертью редко превышает четыре дня. На поздних стадиях внутренние органы разрушаются, кровь сворачивается и выступает сквозь поры кожи, жертва впадает в глубокий бред. Кое-кто предполагает, что на этой стадии подвергается разложению даже самая душа жертвы. Почти в каждом случае смерть неминуема.

Вспышка болезни возникла на Геновингии неожиданно, и уже через месяц медики регименталис фиксировали по двадцать смертей в день. Не было найдено ни единого лекарства или метода лечения, чтобы хотя бы замедлить течение болезни. Не была выявлена природа заболевания. И что хуже всего, несмотря на усиленные меры карантина и санитарной обработки, не было найдено никаких способов остановить повсеместное распространение эпидемии. Не было обнаружено никаких переносчиков болезни и путей её распространения.

И как живой человек заболевает и слабеет, так и силы Имперской Гвардии в целом начали истощаться и слабеть, когда самых лучших из них стала уносить эпидемия. Через два месяца в штабе магистра войны Рингольда уже сомневались в жизнеспособности всей кампании в целом. К третьему месяцу оспа Ульрена вспыхнула также на Геновингии Минор, Лорхесе и Адаманаксере Дельта (на первый взгляд опять сверхъестественно и самопроизвольно, так как процесс распространения оставался неизвестен). Четыре независимых очага заражения, разбросанных вдоль линии наступления имперских сил в секторе. К тому времени заражение распространилось на гражданское население Геновингии, и администратум объявил о пандемии. Говорили, что небо над городами этого некогда могучего мира стало черным от трупных мух, а зловоние биологического загрязнения пропитало каждый клочок планеты.

Я в то время занимал бюрократическую должность на Лорхесе, и меня включили в экстренную группу, брошенную на поиски решения. Это был изнуряющий труд. Я лично безвылазно провел в архиве, не видя дневного света, больше недели, следя за методичными допросами этого обширного и пыльного сосредоточия информации. Первым, кто обратил наше внимание на Пироди и Пытку, оказался мой друг и коллега, администратор медика Ленид Ваммель. Он проделал впечатляющий труд, совершив настоящий подвиг изучения, использования перекрёстных ссылок и памяти. У Ваммеля всегда была отличная память.

По распоряжению главного администратора медика Юнаса Мейкера, более шестидесяти процентов состава нашей группы было выделено исключительно на дальнейший поиск данных о Пироди. Также были разосланы запросы в архивы других миров Геновингии. Ваммель и я, обрабатывая поступающие данные, всё больше и больше уверялись, что движемся в верном направлении.

Уцелевшие записи о событиях Пытки на Пироди подтвердили наши предположения, хотя и были весьма скупы. Всё-таки, это произошло тридцать четыре года назад. Выживших было немного, но нам удалось отследить сто девяносто одного кандидата из тех, кто, вероятно, был ещё жив. Судьба разбросала их по всему космосу.

Изучив наши выводы, главный администратор Мейкер санкционировал сбор личных воспоминаний – положение стало уже очень серьёзным, – и сорок из нас, все в чине старшего администратора и выше, немедля отправились в путь. Ваммель, упокой Император его душу, был послан на Гандийскую Сатурналию, прибыл туда в разгар гражданской войны, где и был убит. Нашёл ли он человека, которого искал, мне не известно. Память в этом месте не милостива.

А я… я отправился на Симбал Иота.

II

Симбал Иота – жаркое, богатое зеленью место, по большей части покрытое океаном глубокого розовато-лилового цвета (вследствие разрастания водорослей, как я понимаю). Вдоль экватора планету охватывает широкий пояс островов, покрытых тропическими лесами.

Я совершил посадку на плоской вершине потухшего вулкана, склоны которого облепили, словно ракушками, здания улья Симбалополис, откуда и был доставлен на тримаран, который вёз меня в течение пяти дней вдоль цепочки островов к Святому Бастиану.

Я проклинал медлительность судна, хотя, по правде говоря, оно скользило по розовому морю на скорости более чем в тридцать узлов, и несколько раз пытался вызвать орнитоптер или какой-нибудь другой воздушный транспорт. Но симбальцы – морской народ и не полагаются на путешествия по воздуху.

Стояла жара, и я проводил всё своё время на нижней палубе, читая инфопланшеты. Солнце и морской ветер Симбала жгли мою кожу, за долгие годы привыкшую лишь к свету библиотечных ламп. Поэтому, выходя на палубу, я каждый раз надевал поверх администраторского облачения широкополую соломенную шляпу, которая беспрестанно веселила моего сервитора Калибана.

На пятое утро над лиловыми водами океана возник остров Святого Бастиана – коническое жерло потухшего вулкана, облачённое в зелень джунглей. Над нашими головами закружилась стая бирюзовых морских птиц. Но, даже переплыв залив на электрокатере, перевёзшем меня с тримарана на берег, я не заметил каких-либо признаков жилья. Густое покрывало леса спускалось к самому берегу, оставляя по краю лишь узкую полоску белого пляжа.

Катер вошёл в небольшую бухту с древней каменной пристанью, выступающей из-под деревьев подобно недостроенному мосту. Калибан, жужжа бионическими конечностями, перенёс на пристань багаж и помог перебраться мне. Там я и остался стоять, потея в своём облачении, опираясь на посох – знак моей официальной принадлежности, и отгоняя жуков, кружащих во влажной духоте бухты.

Меня никто не встречал, хотя по дороге я несколько раз отправлял воксом предупреждение о своём прибытии. Я оглянулся на сурового симбальца, управлявшего катером, но тот, видимо, сам ничего не знал. Калибан прошаркал ко входу на пристань и обратил моё внимание на позеленевший от времени и морских брызг медный колокол, висевший на крюке, вбитом в столб пирса.

– Звони, – приказал я. Калибан осторожно стукнул своими обезьяньими пальцами по металлическому куполу колокола, затем нервно оглянулся на меня, пощёлкивая фокусировкой оптических имплантантов, расположенных под низким лбом.

Некоторое время спустя, появились две сестры Экклезиархии, одетые в безупречные белые одежды, жёсткие и накрахмаленные, как и двурогие апостольники у них на головах. Похоже, моё появление вызвало у них что-то вроде весёлого удивления, но они, не проронив ни слова, пригласили меня следовать за собой.

Я ступал на шаг позади них, Калибан с багажом шел за мной.

Мы двигались сквозь джунгли по тропинке, которая резко забирала вверх и вскоре пошла ступеньками. Копья солнечного света пронзали сплетённые кроны деревьев, влажный воздух был полон пения экзотических птиц и суеты насекомых.

За поворотом тропы передо мной неожиданно открылся Приют Святого отступника Бастиана. Величественное строение из камня, возведённое с простотой, характерной для раннего Империума, древние арки контрфорсов и мрачные стены почти скрывала зелень плюща и лиан. Я успел разглядеть главное здание в пять этажей, рядом – часовню, которая, похоже, была здесь самым старым сооружением, какие-то пристройки, кухни и отгороженный стеной сад. Вычурную железную калитку венчала обветрившаяся статуя возлюбленного нашего Бога-Императора, сокрушающего Архиврага.

Аккуратная дорожка вела от тронутых ржавчиной ворот через подстриженную лужайку, тут и там утыканную могильными камнями и обелисками. Провожаемый взглядами каменных ангелов и резных изображений Адептус Астартес, я последовал за сестрами к главному входу в приют.

Мимоходом я заметил, что окна двух верхних этажей здания забраны крепкими железными решётками.

Я оставил Калибана с пожитками на улице и вошёл внутрь вслед за сёстрами. Главный атриум приюта показался мне тёмным и безумно прохладным оазисом из мрамора; известняковые колонны терялись в сумраке высокого свода. Неожиданно я натолкнулся взглядом на стенку алтаря под разноцветным полукруглым витражом, на которой был изображён чудесный триптих, перед которым я тут же склонился в молитве. Триптих, шириной в размах рук человека, изображал три сцены из бытия святого. Слева, он в своем отступничестве скитался по пустыне, отвергая демонов воды и огня, справа – являл чудо над искалеченными душами. На центральном изображении, окружённый сиянием скорбящий Император держал на руках истерзанное тело святого, облачённое в синие одежды. Девять болтерных ран чётко выделялись на мертвенно-бледном теле мученика.

Восстав от молитвы, я обнаружил, что сёстры исчезли. Подсознание ощутило где-то неподалёку мысленное пение психического хора. Прохладный воздух вибрировал.

Позади меня стояла фигура высокого, похожего на статую человека. Его белые крахмальные одежды резко контрастировали с чёрной кожей. Он рассматривал меня с таким же весёлым удивлением, что и сёстры до этого.

Сообразив, что на мне всё ещё надета эта дурацкая соломенная шляпа, я торопливо сдёрнул её, бросил на спинку скамьи и достал удостоверительную пикт-пластинку, которую мне вручил главный администратор Мейкер перед отъездом с Лорхеса.

– Я – Баптрис, – представился мужчина тихим и добрым голосом. – Добро пожаловать в Приют Святого.

– Старший администратор медика Лемуаль Сарк, – ответил я. – Моя специальность – реколлектор, недавно назначен на Лорхес, основное скопление Геновингия 4577 десятичное, в штат вспомогательного канцелярского архива кампании.

– Добро пожаловать, Лемуаль, – сказал он. – Реколлектор. Вот так да. Таких у нас ещё не было.

Тогда я не совсем понял, что он имел в виду, но сейчас, когда я оглядываюсь в прошлое, память об этом небольшом недоразумении всё ещё вызывает у меня досаду. Я спросил:

– Вы ждали меня? Я отправлял воксом предупреждение о своём прибытии.

– У нас в приюте нет вокс-передатчика, – ответил Баптрис. – Внешний мир нас не касается. Наши заботы направлены на то, что находится внутри… внутри этого здания, внутри нас самих. Но не волнуйтесь. Вы желанный гость. Мы с радостью принимаем всех, кто приходит сюда. Нет нужды предупреждать о своём прибытии.

Я вежливо улыбнулся столь загадочному ответу и побарабанил пальцами по посоху. Я-то рассчитывал, что к моему приезду всё будет готово, и я смогу приступить к работе незамедлительно. Неторопливый уклад жизни на Симбал Иота опять тормозил меня.

– Поспешим, брат Баптрис. Я хотел бы приступить к делу немедленно.

Он кивнул:

– Разумеется. Почти каждый прибывший на Святой Бастиан горит желанием приступить к делу немедленно. Позвольте мне проводить вас и предложить пищу и место для омовения.

– Давайте сразу отправимся к Эбхо. Как можно скорее.

Баптрис остановился в недоумении:

– Эбхо?

– К полковнику Феджи Эбхо, последнее место службы – 23-й полк Ламмаркских улан. Прошу вас, скажите, что он всё ещё здесь! Что он ещё жив!

– Он… жив, – Баптрис замолчал и впервые внимательно посмотрел на мою пикт-пластинку. Нечто вроде понимания появилось на его добродушном лице.

– Примите мои извинения, старший Сарк. Я неверно истолковал цель вашего прибытия. Теперь я вижу, что вы – настоящий реколлектор, присланный сюда с официальным визитом.

– Конечно! – резко ответил я. – Кем ещё я могу быть?

– Просителем, пришедшим сюда в поисках утешения. Пациентом. Каждый, кто прибывает на пристань и звонит в колокол, ищет нашей помощи. Других посетителей у нас не бывает.

– Пациентом? – недоумевающе спросил я.

– Разве вы не знаете, куда прибыли? – спросил он. – Это Приют Святого Бастиана, дом для умалишённых.

III

Сумасшедший дом! Такое начало задания не предвещало ничего хорошего. Согласно моим данным, Приют Святого Бастиана служил домом для святого ордена, дававшего пристанище и утешение тем отважным воинам легионов Императора, чьи тяжелые ранения и увечья не позволяли продолжать военную службу. Я знал, что здесь принимают людей, сломленных морально и физически, со всех зон боевых действий сектора. Но я и понятия не имел, что повреждения, по которым орден специализируется – это повреждения ума и рассудка! Это была больница для душевнобольных, для тех, кто добровольно пришёл к её воротам в надежде обрести избавление.

И что хуже всего – Баптрис и сёстры приняли меня за такого просителя. Эта проклятая соломенная шляпа выдала меня за сумасшедшего, никого иного они, собственно, и не ждали! Мне ещё повезло, что меня без лишних церемоний не засунули в смирительную рубашку и не заперли под замок.

Поразмыслив, я пришёл к выводу, что должен был догадаться сам. Бастиан, которому был посвящён приют, был сумасшедшим, который обрел здравый рассудок в любви к Императору, и который впоследствии чудесным образом исцелял душевные болезни.

Баптрис дёрнул за шнур, призывая служителей, Калибана с багажом проводили внутрь. Оставив нас одних, Баптрис удалился, чтобы произвести необходимые приготовления. Пока мы ждали, в зал вошёл седовласый человек. Вместо левой руки у него была культя, покрытая рубцами старых шрамов. Он был абсолютно голым, если не считать пустой потрёпанной патронной ленты поперек груди. Тихонько кивая головой, человек окинул нас бессмысленным взглядом, потом двинулся дальше и исчез из виду.

Где-то в отдалении слышались рыдания и чей-то голос, настойчиво повторявший что-то снова и снова. Сгорбленный Калибан, опираясь костяшками пальцев в плиты пола рядом со мной, оглянулся с тревогой, и мне пришлось ободряюще положить руку ему на широкое волосатое плечо.

Вокруг задвигались какие-то фигуры, и вскоре мы оказались в обществе нескольких иссохших священников с тонзурами на головах и в чёрных длинных одеяниях Экклезиархии, а также безмолвной группы сестёр в снежно-белых одеждах и рогатых капюшонах. Сёстры, оставаясь в тени, выстроились по сторонам атриума и молча уставились на нас. Один из священников тихо зачитывал что-то с длинного свитка, который разворачивал из обитой железом шкатулки мальчик. Другой священник записывал что-то пером в небольшую книжицу. Третий раскачивал бронзовое кадило, распространяя сухой и резкий запах благовоний.

Снова появился Баптрис:

– Братья, поприветствуйте старшего администратора Сарка, прибывшего к нам с официальным визитом. Отнеситесь к нему с любезностью и окажите всемерное содействие.

– В чём состоит причина вашего визита? – спросил старый священник с книжицей, подняв на меня пытливый взгляд. В его переносицу были встроены полукруглые увеличительные линзы, зёрна чёток обвивали морщинистую шею подобно цветочному венку победителя.

– Сбор воспоминаний, – ответил я.

– Касательно чего? – продолжал выпытывать он.

– Брат Жардон – наш архивариус, старший Сарк. Вы должны простить его настойчивость.

Я кивнул Баптрису и улыбнулся престарелому Жардону. Однако ответной улыбки не последовало.

– Вижу, что мы с вами родственные души, брат Жардон. Мы оба посвятили себя служению памяти.

Тот едва пожал плечами.

– Я здесь, чтобы побеседовать с одним из ваших… пациентов. Возможно, он обладает некоторыми фактами, которые могут спасти миллионы жизней в скоплении Геновингия.

Жардон закрыл свою книжицу и уставился на меня, ожидая продолжения. Главный Мейкер приказал мне как можно меньше распространяться о пандемии: вести о подобном бедствии могут вызвать волнения. Но я понимал, что мне придётся сказать им больше.

– Магистр войны Рингольд возглавляет крупную военную экспедицию в скоплении Геновингия. Болезнь, называемая оспой Ульрена, поразила наши войска. Исследования показали, что она похожа на чуму, известную как Пытка, опустошившую мир Пироди около тридцати лет назад. Один из переживших эпидемию находится здесь. Любые подробности о случившемся, которые он сможет поведать мне, могут оказаться полезными в поисках лекарства.

– Насколько всё серьёзно там, на Геновингии? – спросил священник с кадилом.

– Всё… под контролем, – соврал я.

Жардон фыркнул:

– Ну, конечно, всё под контролем. Потому-то старший администратор и проделал такой путь сюда. Ты задаёшь совершенно глупые вопросы, брат Жиро.

Заговорил ещё один священник. Сгорбленный и полуслепой, он был самым старым из всех, его морщинистую голову усеивали старческие пятна. На плече, вцепившись в одежду тонкими механическими лапками, сидел слуховой рожок.

– Меня беспокоит то, что расспросы и нарушения режима могут встревожить приют. Я не желаю, чтобы проживающих здесь что-либо беспокоило.

– Твоё замечание принято к сведению, брат Ниро, – сказал Баптрис. – Я уверен, что старший Сарк будет благоразумен.

– Вне всяких сомнений, – заверил их я.

Было уже далеко за полдень, когда Баптрис наконец-то повёл меня наверх, в самое сердце приюта. Калибан следовал за нами, нагруженный несколькими ящиками из моего багажа. Сёстры, похожие на привидения в двурогих капюшонах, наблюдали за нами из каждой арки и тени.

Лестница привела нас в большой зал на четвёртом этаже. Воздух здесь был спёртым. Десятки пациентов бродили там и тут, но ни один из них даже не взглянул на нас. Некоторые были одеты в выцветшие, бесформенные халаты, другие всё ещё носили старые, изношенные комбинезоны или обмундирование Имперской Гвардии. Все знаки различия, нашивки и эмблемы были срезаны; ремней и шнурков также не наблюдалось. У окна двое сосредоточенно играли на старой жестяной доске в регицид. Другие, сидя прямо на дощатом полу, играли в кости. Кто-то невнятно бормотал, разговаривая сам с собой, кто-то застыл, уставившись в пространство бессмысленным взглядом. Голый мужчина, которого мы видели в атриуме, сидел на корточках в углу и заполнял свою патронную ленту стреляными гильзами. У многих имелись следы заживших боевых ран и шрамы, уродливые и подчас гротескные.

– Они… безопасны? – шепотом спросил я Баптриса.

– Мы предоставляем самым спокойным свободу в передвижении и пользовании этим общим залом. Само собой, их лечение находится под тщательным наблюдением. Все, кто находится здесь – "безопасны", так как все прибыли к нам по доброй воле. Конечно, есть и такие, кто скрывается здесь от каких-то событий, сделавших обычную жизнь для них невозможной.

Это не прибавило мне спокойствия.

Пройдя в дальний конец общего зала, мы вошли в длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались палаты. Двери некоторых были заперты снаружи на засов. Некоторые были закрыты решётками. На всех дверях имелись задвижки смотровых окошек. Везде ощущался запах дезинфицирующего средства и нечистот.

Мы прошли мимо запертой двери, в которую кто-то (или что-то) тихо стучал изнутри. Из-за другой двери слышалось пение.

Некоторые двери были открыты. Я увидел двух служителей, обтирающих губками древнего старика, привязанного к металлической койке матерчатыми ремнями. Старик жалобно плакал. В другой палате, дверь которой была открыта, но внешняя решётка крепко заперта, мы увидели огромного, мускулистого человека, который сидел на стуле и пристально глядел сквозь решётку. Его тело покрывали вытатуированные эмблемы полка, девизы, цифры убитых. Глаза светились маниакальным огнём. Из нижней челюсти торчали имплантированные клыки какого-то хищника, настолько длинные, что заходили на верхнюю губу.

Когда мы поравнялись с камерой, он бросился к решётке и попытался достать нас сквозь прутья огромной рукой. Из горла слышалось сдавленное рычание.

– Успокойся, Иок! – приказал Баптрис.

Дверь, бывшая целью нашего путешествия, шла следующей за палатой Иока. Она была открыта, сестра и служитель поджидали нас. Внутреннее убранство камеры скрывала полная темнота. Баптрис коротко переговорил со служителем и сестрой, затем повернулся ко мне:

– Эбхо отказывался, но сестра всё же смогла его убедить, что поговорить с вами будет правильнее. Внутрь вам входить нельзя. Пожалуйста, присядьте у двери.

Служитель принёс табурет, и я уселся у дверного проёма, подобрав длинные полы облачения. Калибан тут же раскрыл ящики и установил на треногу механический летописец.

Я вперил взгляд в темноту комнаты, пытаясь разглядеть внутреннее убранство, но не смог ничего увидеть.

– Почему внутри так темно?

– Эбхо, помимо всего прочего, страдает светобоязнью. Он требует, чтобы была абсолютная темнота, – пожал плечами Баптрис.

Я хмуро кивнул и прочистил горло.

– Милостью Бога-Императора Терры я прибыл сюда по Его священному заданию. Моё имя – Лемуаль Сарк, старший администратор медика, приписанный к Администратуму Лорхеса.

Я взглянул на летописца. Тот негромко застрекотал и выдал начало пергаментного свитка, который, как я надеялся, вскоре станет длинным и полным записей.

– Я разыскиваю Феджи Эбхо, бывшего полковника Двадцать третьего полка Ламмаркских улан.

Тишина.

– Полковник Эбхо?

Голос, тонкий как лезвие ножа и холодный как труп, проскрипел из тьмы комнаты:

– Он – это я. Что вам нужно?

Я подался вперёд:

– Я хочу поговорить с вами о Пироди. О Пытке, которую вы пережили.

– Мне нечего сказать. Я не буду ничего вспоминать.

– Бросьте, полковник. Я уверен, вы вспомните, если постараетесь.

– Вы не поняли. Я не сказал "не могу". Я сказал "не буду".

– Вы уверены?

– Да. Я отказываюсь.

Я вытер губы и понял, что язык у меня пересох.

– Почему, полковник?

– Из-за Пироди я здесь. Тридцать четыре года я стараюсь всё забыть. И не хочу возвращаться к этому снова.

Баптрис глянул на меня и бессильно развёл руками. Видимо, он намекал, что всё кончено и мне следует сдаться.

– На Геновингии люди умирают от болезни, которую мы называем оспой Ульрена. Эта болезнь носит все признаки Пытки. Всё, что вы сможете мне рассказать, может спасти жизни людей.

– Я не смог тогда. Пятьдесят девять тысяч человек умерло на Пироди. Я не смог спасти их тогда, хотя старался изо всех сил. С чего сейчас будет по-другому?

Я посмотрел в сторону невидимого собеседника:

– Я не знаю. Но думаю, что стоит попробовать.

Долгое молчание. Летописец стрекотал вхолостую. Калибан кашлянул, и машина записала этот звук легким перестуком клавиш.

– Сколько?

– Прошу прощения, полковник. О чём вы?

– Сколько людей умирает?

Я глубоко вздохнул:

– Когда я отбыл с Лорхеса, там было девятьсот умерших и ещё полторы тысячи заболевших. На Геновингии Минор – шесть тысяч умерших и вдвое больше больных. На Адаманаксере Дельта – двести, но там всё только началось. На самой Геновингии… два с половиной миллиона.

Раздался потрясённый вздох Баптриса. Мне оставалось надеяться, что он будет держать язык за зубами.

– Полковник?

Тишина.

– Полковник, прошу вас…

Холодный, скрипучий голос раздался вновь, ещё резче, чем раньше:

– Пироди была бесполезным миром…