Текст книги "Крыло смерти (сборник) (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Гэв Торп,Уильям Кинг,Йен (Иен) Уотсон,Константин Сторм,Нейл Макинтош,Чарльз Стросс,Брайан Анселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

И Серпилиан вознёс беззвучную молитву, прося, чтобы его внутренний взор смог проникнуть за полог, который сейчас почти целиком укрыл мальчика.

«Думай о круге, – мурлыкал рот в голове у Джоми. – Он растёт всё больше и больше, так?»

Мальчик следил, как летун с грузом гроксятины отчаливает с фермы Пущиков. Двигатель и грузовой отсек были исписаны таинственными рунами, помогая машине держаться в воздухе, а робомозгу – находить дорогу до города. Краску совсем недавно подновили. Если руны выцветут или облупятся, то летун может сбиться с курса или отказать холодильник.

Тучи мух гудели над парой саней, в которых груда чешуйчатых шкур, несколько бочек крови и мешки с костями отправлялись в путешествие покороче – до Гроксгельта, где их переработают в клей, колбасу и грубые доспехи. Защёлкали кнуты, рассекая стаи летающих паразитов и погоняя лошадей. Полозья заскрипели по камням, выглаженным за века этим местным видом транспорта.

«Нет, – подумалось Джоми, – летун сломается, если только не делать правильное «техническое обслуживание». Транспортник с мясом – всего лишь машина из железа, проводов и кристаллов, созданная по древней науке из тёмной эры Технологии».

По милости голоса Джоми теперь знал о существовании этих ушедших эпох – невообразимых промежутков невообразимо давних времён. Текущая эпоха была временем «суеверий», как выразился голос. Предыдущая эпоха была временем просвещения. Сейчас её называли тёмной потому, что очень многое о ней забыто. Так почему-то уверял голос. Джоми не следует слишком занимать свою милую головку мыслями о мерзких демонах, про которых так любит разглагольствовать преподобный Фарб. Да, такие вещи существуют, в определённых рамках. Но просвещение – это дорога к счастью. Хозяин голоса поведал, что попал в плен к бурям «варп-пространства» много лет назад, обречённый скитаться в чуждых сферах тысячи лет, пока наконец не почувствовал зарождающийся дар псайкера, которому оказался странным образом созвучен.

«Ты не колдун, дражайший мальчик, – уверял голос. – Ты псайкер. Повторяй за мной: я псайкер с блистательным разумом, который заслуживает всяческих блаженств. Получить которые я, твой единственный настоящий друг, научу тебя. Скажи себе: я самый блестящий из псайкеров – и не забывай думать о круге, хорошо?»

Хозяин голоса придёт за Джоми. Это избавит его от требушного сарая. Это избавит его от душных объятий толстой Галандры Пущик и от ужасов колеса.

«Ско-о-оро, – шелестел голос, словно ласковый вечерний ветерок. – Всегда думай о круге – как о колесе, которое катится к тебе всё ближе, но не о колесе, которого стоит бояться!»

«Зачем нас учат бояться колеса? – На Джоми снизошло откровение: – Наверняка наши сани шли бы намного легче, если поставить… по колесу на каждый угол? Четыре колеса крутятся – и сани едут вперёд!»

«Тогда это называлось бы повозкой. Ты просто великолепен, Джоми. Великолепен во многих отношениях!» Голос вдруг скис и произнёс с раздражением: «А вот и дутое великолепие явилось тебя поприветствовать».

– Гретхи!

Её стройные члены, по большей части скрытые под грубым хлопчатым платьем, но в воображении такие гладкие и нежные… Её груди, как две голубки, свившие себе гнёздышко под тканью… Её каштановые локоны, почти скрывшие тонкую шею… Огромная соломенная шляпа, оттеняющая этот нежный цвет лица… Манящие глаза цвета голубизны, но не той устрашающей голубизны солнца! Как такое совершенство могло выйти из чрева Галандры Пущик?

Гретхи кокетливо покрутила зонтик.

Он, что, пялился на неё?

– Про что ты там думаешь, Джоми Джабаль? – спросила она, словно наивно приглашая польстить – или, может быть, даже более откровенно взволновать.

Джоми сглотнул и честно пробормотал:

– Про науку…

Гретхи надула губки.

– Наверное, про науку, как воздыхать о девушке? Благородные лорды в один прекрасный день будут вздыхать обо мне в Урполе, можешь поверить!

Может, рассказать ей о своей тайне? Наверняка, она его не выдаст?

– Гретхи, если бы ты могла отправиться намного дальше Урпола…

– Куда же дальше? Урпол – центр всего вокруг.

– …ты бы отправилась?

– Ты же не имеешь в виду ферму где-нибудь на окраине? – Гретхи обидчиво сморщила носик. – Ещё и окружённую мутяками, наверняка!

Джоми указал в небо.

– Нет, намного дальше. К звёздам и другим мирам.

Гретхи посмеялась над ним, хотя и без особой издёвки. Может, эта хорошенькая юница тоже по-своему дразнила своё воображение?

Не шепнуть ли ей на ушко – назначить свидание после работы, чтобы поведать одну тайну?

«Помни о жестоком колесе, Джоми», – предупредил голос.

«Когда ты придёшь, голос, можно мне будет взять с собой Гретхи?»

Послышалось ли ему в глубине сознания едва заметное сдавленное ворчание?

Гретхи жеманно улыбнулась.

– А теперь ты притворился, что не обращаешь на меня внимания? Я задела твои чувства? Что тебе знать о чувствах?

Джоми не мог оторвать глаз от пары нежных птичек у неё на груди, страстно желая пригреть их в ладонях. Но его руки перемазаны в крови и жёлчи, вдобавок он вспомнил, как мать Гретхи жадно щупала его в своём зловонном воображении. Краем глаза Джоми заметил, как с веранды дома на них злобно зыркнула Галандра Пущик. Гретхи, должно быть, тоже следила за матерью, потому что немедленно отскочила и отвернула носик, словно от невыносимой вони.

– Ха! – Гримм, крепкий, коренастый рыжебородый карла, хмыкнул себе под нос. – Воистину ха! – мир, в котором запрещены колёса! Странные и многие же числом миры на свете!

Скват сдвинул фуражку на затылок и почесал голую макушку, на которой красовался шрам, полученный в бою на Валхалле. В результате полученной раны череп ему побрили наголо, и теперь Гримм привыкал к новой «причёске». Тем меньше рассадник для вшей! А теперь они хотят, чтобы он оставил любимый трицикл со спаренными пушками в трюме имперского корабля!

Гримм осмотрел сквозь тёмные очки похожее на пещеру пластальное общежитие. Имперские символы сверкали, каждый – под своим светошаром, деля пространство на стенах с более грубыми боевыми идолами великанов, один из которых был почтительно увешан бараньими внутренностями со вчерашнего пира по случаю прибытия. Пол усеивали клочья мяса и расколотые кости, перемятые в некое подобие коричневого с серым ковра, по которому шныряли и валялись раздавленными разнокалиберные насекомые паразиты. Общежитие уже не воняло: оно превзошло вонь, перейдя на новый уровень зловония, словно самый воздух трансмутировал. Неприятные запахи обычно Гримма не беспокоили, но он всё равно вставил в нос затычки-фильтры.

– Ха!

Огрин, Громожбан Аггрокс, перестал подтачивать напильником свои жёлтые клыки.

– Что случилось, коротыш?

Сержант-огрин Аггрокс был БАШКой: ему сделали Био-Аугментическое Шунтирование Коры мозга. Отчего он стал способен отчасти поддерживать сложную беседу. И вдобавок ему можно стало доверить тяжёлый дробовик «Потрошитель».

Гримм, лихой в своём зелёном комбинезоне и длиннополой красной куртке, окинул взглядом грубо татуированного мегачеловека в простоватой одежде и кольчуге. К толстому черепу великана было прибито несколько боевых значков.

– Наверное, вынужденная ходьба пешком и езда на ломовых лошадях не дают крестьянам зазнаваться, да?

– У них вроде летуны есть, – возразил Громожбан.

– Ну да, надо же свежее мясо побыстрее перегнать в космопорт и на орбиту для пустотной заморозки. По моему не такому уж скромному мнению, запрещать колёса – это малость перебор. Я люблю колёса, – «Особенно, колёса своего боевого трицикла». – Видно, в этих краях колесо представляется безбожной наукой Тёмной эры…

Как и все скваты, Гримм был прирождённым механиком. Глядя на то, как имперские «механики» чертят колдовские обереги от сбоев на своих измалёванных рунами машинах, и слушая, как они заговаривают двигатели, Гримм дико выходил из себя. В определённом смысле, его собственная раса была прямым наследием тех смутных старых дней науки, когда варп-штормы отрезали рудодобывающие миры скватов – и те стали развиваться самостоятельно.

«О мои святые праотцы!» – подумал Гримм. С другой стороны, у каждого своя вера.

Большая часть этих мыслей была слишком сложной, чтобы делиться ими с огрином, пусть даже БАШКовитым.

Великан выловил из подмышки вошь размером с ноготь и рассеянно раздавил серого паразита между зубов. И в этот момент раздался огринский рёв.

Два воина обнажили клыки. Схватившись, один – за палицу, второй – за топор, они принялись лупцевать друг друга по кольчугам в воинственном состязании. Зрители ревели, делая ставки то на одного бойца, то на другого, а то и – на обоих, топоча огромными ногами так, что стальное помещение тряслось и скрипело.

Громожбан набычил голову и бросился вдоль казармы, бодая покрытым сталью черепом налево и направо. Драчуны начали сопротивляться, бодая сержанта в ответ, но не доходя до такого неуважения, чтобы поднять на него топор или палицу. В конце концов Громожбан схватил обоих за шеи и столкнул головами на манер двух шаров для сноса зданий, после чего оба бойца уступили и согласились вести себя как следует.

– Молчать все! – Отдав приказ, Громожбан неторопливо вернулся обратно, выплюнул выбитый зуб и ухмыльнулся: – Надо держать порядок, а?

Гримм вынул пальцы из ушей и вычесал из бороды парочку клещей. Было бы лучше расположиться вместе с настоящими людьми Приносящих Бедствия? Несомненно, намного комфортнее и меньше шансов, что тебя расплющит, не заметив, какой-нибудь громила. С другой стороны, он начал считать Громожбана чем-то вроде друга: мозговитого быка среди этого стада буйволов. Гримм гордился, что может ужиться с кем угодно и где угодно. С имперскими десантниками у него большого опыта общения не было. Их не так-то много в галактике. Правда, они оказались слегка замкнутыми.

Образцовые парни, что ни говори, но так привержены традициям своих орденов! Бродячий скват, который только молча кивал при поклонении Императору, смотрел на мир немного другими глазами.

«Ты родился под искажёнными звёздами, Джоми, – вздыхал голос. – Когда-то варп казался нам просто областью, через которую корабли могут летать быстрее света. О, мы были так наивны тогда, несмотря на всю свою науку! Наивны и неопытны, как ягнята, как ты, милый мой».

Джоми беспокойно поёрзал. В последнее время в голос начала закрадываться приторная липкость. Словно почуяв это, тон его осведомителя стал суше.

«Но затем по всей Галактике, которую мы так безоглядно заселили, начали рождаться псайкеры, такие как ты».

«Значит, псайкеры были не всегда?»

«Далеко не в таких пределах. Когда силы и хищники Хаоса обратили внимание на эти яркие маяки, они хлынули в реальность, опустошая и искажая наши миры».

«Те силы, которые проповедник Фарб называет демонами?»

«В некоторой степени».

«Тогда в этом он прав! Ты говоришь, что мне не стоит забивать голову мыслями о демонах».

«Твою милую голову… твой многообещающий разум…»

С низкого, поросшего кустарником холма Джоми вглядывался в сгрудившийся вдали Гроксгельт. В этот час южный полюс газового гиганта почти лёг на усадьбу городского головы и храм Имперского культа, словно золотой шар, которому под силу раздавить и расплавить самые высокие здания, какие Джоми знал. Голубое сияние солнца заставляло шар болеть. Благодаря игре света и тонкого слоя облаков, жёлчно-зеленоватые миазмы – цвета тошноты – словно стекали с края недоброй планеты-прародительницы и капали сверху на город.

Над головой пролетел скрак, ища, на какую бы мелкую ящерицу броситься, и Джоми сидел очень смирно, пока неприятное пернатое не сбросило свою крошечную бомбу едкого помёта куда-то в другое место.

«Ах, пригожий юнец, береги свою кожу», – явился голос, который умел шпионить его глазами.

«Это Хаос заставляет наше солнце рождать жировики и бородавки на коже?»

«О, нет. Ваше солнце богато излучением выше фиолетового. Тебе посчастливилось уметь противостоять этим лучам. Тебе посчастливится ещё больше, когда я доберусь до тебя».

«А откуда Гретхи знает, что нужно носить широкополую шляпу и зонтик?»

«Тщеславие!»

«Разве у неё нет сверхчувства, которое ей подсказало?»

«Если есть, то оно ей пригодится. Во многом другом она кажется бессмысленно пустоголовой».

«Как ты можешь так говорить? Она такая красивая».

«И скоро будет продавать то, что ты называешь красотой, но уже как любовница и игрушка. Правда, только пока не завянет».

«Красота должна что-то значить, – запротестовал Джоми. – В смысле, если я хорош собой и я псайкер… разве тут нет связи, голос?»

Издалека Джоми будто услышал сдавленный смех.

«Значит, ты сторонник теории, что тело и душа – отражения друг друга?» – Ответ расцветила глубокая ирония. – «В дурном смысле это зачастую правда. Как только Хаос получает свою жертву, её тело искривляется и уродуется… если есть тело!»

«Разве у человека может не быть тела?»

«Может статься, однажды ты узнаешь, как дух воспаряет, покинув тело».

Говорил ли голос правду? И как это могло быть дорогой к экстазу, о каком бы экстазе ни шла речь? Точно придя в возбуждение, голос принялся перескакивать с темы на тему:

«Я – из первых псайкеров той эпохи, когда настоящая наука уступила место раздорам и анархии… О, безумие, безумие… Меня покинули. Наш корабль разбился… погиб в варпе. С тех самых пор, через все те мрачные эоны времени до меня долетал лишь шёпот телепатов из реальной Вселенной. Просачивались сообщения о падении цивилизации и её мрачном и страшном, невежественном возрождении… Мне не удавалось сбежать. Мне не хватало маяка, который блеснул бы столь нужным лучом».

«А сколько это – эон?» – Джоми ещё многого не понимал.

На какое-то время воцарилось молчание, потом голос туманно ответил:

«Время в варпе ведёт себя по-разному».

«А твоё тело искажено?»

Снова этот далёкий смешок…

«Моё тело, – повторил голос без выражения, – моё тело…»

Больше он ничего не сказал.

Призрачная гангрена всё капала вниз с газового гиганта.

Серпилиан молился.

– In nomine Imeratoris[12]12
  Во имя/Именем Императора! (лат.)


[Закрыть]… приведи нас к золотому мальчику, дабы мы могли пленить его или привести к Тебе, как будет воля Твоя. Император, храни нашу броню и наш взор, смажь наше оружие, дабы оно не заело. Благослови и напитай лучи наших лазеров, fiat lux in tenebris[13]13
  зажги свет во тьме (лат.)


[Закрыть]…

«И очисти мой взор тоже». Пронзи ауру защиты, которая скрыла мальчика, и сорви катаракту сомнений.

Поредевшие шеренги Приносящих Бедствия в выпуклой, отполированной до блеска и усеянной эмблемами силовой броне, в основном – тёмно-зелёной с волнистыми шевронами режущего глаз пурпура, тяжеловесно преклонили колена. Подняв личины шлемов, они пристально всматривались в инквизитора, облачённого в одеяния убитого капеллана. Зелёная риза, пурпурный фартук с филигранной эмблемой ордена. Длинная розовато-лиловая стола от шеи до колен вышита ксеносами в муках. Амулеты и значки брякали и звякали.

– Я решил, что благословлю наших воинов-огринов тоже, – тихо поведал Серпилиан Хакарду, преклонившему колена рядом. – Огрины тоже люди. До известной степени. Благословение ведь зависит не от того, кто принимает, а от того, кто даёт. Разве у лазпистолета есть разум, командор? А душа – есть! Но не мыслящий разум! У огринов есть душа.

И этим самым, в этот священный миг, он оправдал своё решение разбавить крепкое вино десантников грубым элем неотёсанных великанов. Серпилиан догадывался, что подумает командор. «На моём корабле у них нет души. Пара бочек выпивки – и они всё разнесут к чертям». А, может, это говорило в Серпилиане чувство вины. Что он, выживший, должен облачаться в ризы капеллана, который бился с поработителями столь ревностно.

Взоры собравшихся Приносящих Бедствия горели благочестивой самоотверженностью. И всё это, чтобы выловить одного мальчишку… Внутреннее чувство Серпилиана по-прежнему твердило, что эта операция имеет огромное значение. Если бы только он видел яснее! Сама пелена на его внутреннем взоре подразумевала, что он с десантниками столкнулся с могучим противником и награда может быть огромной.

Хакарду он шепнул:

– Огрины и космодесантники должны быть как одно целое под твоим командованием. Последние – не просто таран. Если я не благословлю их, мы все потеряем в уважении.

Погибший капеллан Приносящих Бедствия тоже благословил бы преданных и надёжных вонючек? Хакард поёжился, но возражать, конечно, не стал.

– Benedictio![14]14
  Благословляю! (лат.)


[Закрыть] – возвысил голос Серпилиан. – Benedictiones! Triumphus![15]15
  Благословенные! Славься! (лат.)


[Закрыть] Пусть в этом походе вас ведёт слово: «Император Всего».

– Император Всего! – хором откликнулись Приносящие Бедствия.

Покидая место сбора, Серпилиан дал себе клятву удвоить усилия, чтобы найти смутные следы мальчишки. Костяные руны продолжали ему препятствовать, словно сговорившись с той силой, что нацелилась на мальчика, будто претворяли в жизнь пятисотлетнюю месть Инквизиции, лишившей их плоти.

Прекрасно. Значит, обойдёмся без их помощи. Придётся положиться только на мысленные приёмы. Нужно попытаться перенять образ мышления мальчика, ведь между нами есть судьбоносная связь. Таким образом можно попытаться найти мальчика.

Он должен забыть всё, что знал об Империуме. Он должен стереть всё, что знал о тайных премудростях Инквизиции, добытых тысячелетиями страшных испытаний и непреклонной праведности и, что касалось Серпилиана, несколькими десятилетиями службы.

Он должен представить себя рождённым на сельской луне. Он должен вообразить, как разум распускает странные лепестки – невидимые другим крестьянам – лепестки, которые служат эзотерическими блюдцами психического радара; как распрямляются тычинки – антенны разума; как каждую из тычинок венчает пыльца, такая сладкая для демонов и хищников.

Он не должен спрашивать себя: где точно растёт этот цветок? Вместо этого он должен спросить: что этот цветок сейчас чувствует?

Он должен отождествить себя с этим цветком, которым сорвёт и преподнесёт Императору. Он должен скопировать свою добычу. Посредством этого он сможет развеять психическую мглу. Ведь, если достаточно хорошо сосредоточиться на том, чтобы притвориться таким мальчиком, то, может быть, даже удастся отвлечь на себя эту зловещую силу, словно самонаводящуюся ракету, перед которой появилась блестящая ложная цель.

Но сперва…

Размышляя, Серпилиан стоял в коридоре, который охватывали мощные рёбра шпангоута и увивали чёрные кишки силовых кабелей. Теперь он зашагал к помещению, где расположились огрины. Он не обращал внимания на запах, который на самом деле не противнее вони множества лопнувших черев, – так он себе сказал. Он не обращал внимания на паразитов под ногами, которые на самом деле больше походили на мелких съедобных домашних питомцев.

– Benedico homines gigantes![16]16
  Благословляю людей-великанов! (лат.)


[Закрыть]

– Молчать, огрины! – взревел БАШКовитый сержант, становясь «во фрунт».

Пока Серпилиан разглагольствовал со своей литанией благословений и заклинаний, всё, что он слышал из массы своей конгрегации в качестве ответа – это ворчание и отрыжки. С другой стороны, звуки эти могли оказаться символом благочестивого пиетета. Одинокий механик-скват, вежливо смяв в руках фуражку, дружелюбно и как-то по-клоунски скалился, точно у коротышки были какие-то свои отношения с инквизиторами.

Двигатели «Верности человеческой» взвыли, корпус принялся стонать. Крейсер, наконец, опускался в атмосферу луны.

Закончив благословение последним звучным «Imperator benedicat»[17]17
  Император благословляет (лат.)


[Закрыть], Серпилиан сбежал к себе в каюту, где наконец освободился от риз капеллана.

Включив обзорный экран в железной окантовке из черепов и скорпионов, инквизитор засмотрелся на мерцающий внизу, растущий вид города Урпол. На плоскую серую медаль космопорта с щербинами взлётных площадок. На шпили, торчащие, словно густо напомаженные волосы. Пригороды напоминали щетину, дороги – складки морщин, зигзагами уходящие в желтеющую, комковатую кожу пейзажа. Река казалась петлями голубых вен, озеро – кровоизлиянием, фермы – синяками.

Серпилиан преклонил колена и подумал: «Я – странный цветок, растущий где-то на этой земле. Мои алые тайные лепестки – это уши, что слышат голоса психических ветров. Моя пыльца пахнет сладостно для паразитов…»

Он ведь тоже был когда-то странным цветком?

Рождённый на благопристойных верхних уровнях города-улья Магнокс на Денеболе-5, юный Торк разрывался между жаждой знаний и плотскими удовольствиями. И то, и другое, конечно, были лишь разные грани поисков нового опыта.

Однако, юнец, который единственно ищет музыки побезумнее, вина покрепче и девчонок побойчее, и в любую секунду готовый стать поэтом, ловким преступником или каким-нибудь маньяком ради трепета опасности, скорее всего просто перегорит, пройдя свой юношеский путь, после чего успокоится в уютном следовании традициям.

А прилежный и умный юнец легко превратится в успешного – может, даже блистательного – «сухаря».

Но сложи этих двоих в один мешок…

Отец Торка был канцлером одного из знатных домов Магнокса. И, естественно, едва возмужав, Торк примкнул к одной из великосветских привилегированных банд бездельников, что прожигают жизнь, щеголяя блестящими костюмами по самой последней моде, чёрными гульфиками, причудливыми драгоценностями, шлемами с плюмажами, в наушниках с крашмузыкой. Что ранят и убивают силовыми стилетами, вонзая шип вибрирующей, обжигающей энергии в печень сопернику.

Как-то ночью, во время рейда по нижним техноуровням Магнокса, Торк впервые почувствовал присутствие засады. Сияющая, многомерная карта с метками человеческих жизней всплыла у него перед внутренним взором, искажённая, перечёркнутая помехами, ещё нуждающаяся в настройке…

Впоследствии на этой таинственной многозначной карте он будет видеть зловещее розовато-лиловое свечение вторжений из варпа. Он повёл тогда банду сорванцов на логово псайкеров. Псайкеры эти были на грани одержимости демонами. Соперничающая банда их охраняла – и превратилась в разгульный эротический культ. Открой банда Торка этих псайкеров первыми, события могли бы пойти по-другому. Жадные до возбуждения, золотые юнцы с верхних уровней могли бы сделать из псайкеров талисманы банды. Торк мог бы стать главарём шабаша ведьм. И, в конце концов, с ярыми ведьмознатцами на хвосте, ему бы пришлось бежать и прятаться среди отребьев подулья.

Но события не пошли по этому пути. Более того, Торк прилежно учился и потому знал, как устроен Империум, лучше своих соратников. Он решил, что понял силу нитей, им управляющих, и как тянуть за эти нити. Его банда одолела покровителей псайкеров, которых те то баловали, то третировали попеременно. И вместе с захваченными «игрушками» явился в Экклезиархию, изъявив о желании стать инквизитором, что открыло бы для него самый смелый жизненный опыт – в известных рамках.

Он никоим образом не находил приятным весь свой последующий опыт, и временами его осаждали мысли, что он предаёт своих братьев по разуму, пусть даже из суровой необходимости, которая за годы обучения становилась для него всё яснее. Благочестие стало для него защитой против угрызений совести. Вера стала для него болеутоляющим, стала его оправданием. Он по-прежнему одевался, как денди, только посвятивший себя тяжкой службе; а начальство в ответ лишь улыбалось – в своей манере: едва заметно и сурово – этим следам благородного озорства.

– Я цветок, я цветок, – монотонно повторял Серпилиан, дыша в ритме транса.

Начать с того, что сам Торк был чем-то вроде орхидеи. Мальчик же, которого он искал, был чудесной, но сорной травой, проросшей на засиженной мухами ферме. Сможет ли инквизитор отождествить себя с таким? Розовато-лиловое свечение пачкало внутреннюю карту как ни попадя, отказываясь собираться в одну указующую точку. Это же свечение и скрывало опрометчиво-юные оттенки цветка.

Укреплённый дворец вонзался в небо, словно кинжал, как бы уходя в сторону от подлетающего корабля: башни, заострённые купола, лазерные батареи. Мимо поплыли замки поменьше с садами, упрятанными за стены. Фабрики, скотобойни. А потом проступила равнина из железобетона.

«Верность человеческая» села. Привычное биение двигателей стихло. Дважды провыла сирена, предупреждая об отключении искусственной гравитации. Естественное притяжение луны, на добрых двадцать процентов слабее, сменило генерируемую силу тяжести. Крейсер заскрипел, расслабляясь внутри и одновременно принимая новое бремя снаружи. Инквизитору же предстояло не дрогнув принять на себя бремя безо всякого внутреннего расслабления. Бремя операции, которая, возможно, была самой важной в его жизни.

– В-воистину, я глубоко почтён, – запинался достопочтенный Хенрик Фарб. – Никогда прежде не приходилось мне лицезреть космических десантников, н-не говоря уж о встрече с командором.

Да и откуда ему было? Если Империум состоял из миллиона миров, и десантников было ровно столько же?

Терпкий дым благовоний стлался внутри просторного храма, увивая иконы и выписывая в воздухе вьющиеся спирали, которые при желании легко было принять за безумные писания каких-то ксеносов. Фарб, потея, всасывал завитки дыма, словно астматик, ищущий успокаивающих испарений, чтобы побороть паническое удушье. Свечи мерцали, добавляя в общую смесь собственный, едва заметный, запах ящеричного жира.

Человек этот, который, как можно было предположить, внушал страх столь многим, сейчас сам был перепуган до чёртиков.

– Ваша почтительность делает честь нашему Императору, – ответил Хакард. – Как и ваш страх. Но сейчас вам нужно начать мыслить ясно.

Инквизитор наконец сумел сузить предположительную область поисков до квадранта к северу от Урпола. Лендрейдеры, уцелевшие после Валхалла-2, взяв на борт десантников с огринами и меся допотопные дороги бронированными гусеницами, укрытыми за бортовыми щитками, разъехались по местным городкам. Так случилось, что самому Хакарду достался город Гроксгельт. Если будет драка, он хотел быть к ней как можно ближе, а не ждать на борту корабля докладов разведки. Как же успокоить этого достойного проповедника?

– Скажите, – спросил он как бы мимоходом, – «гельт» в названии Гроксгельта относится к деньгам или к кастрации?

Фарб уставился на вопрошающего так, словно ему задали загадку, от которой зависела вся его жизнь. Может такое быть, подумалось Хакарду, что проповедник не понял ни слова из того, что он сказал? Человек вроде говорил на приличном имперском готике; диалект, который ходил на этой луне, был вполне разборчив.

– Не обращайте внимания, проповедник. Скажите мне вот что: есть ли в общине парень, который выделяется хоть чем-то особенным?

Взгляд Фарба с черепа, тронутого патиной и пронзённого пурпурным кинжалом, Приносящего Бедствия упал на выступающий бронированный гульфик.

– С кастрацией, наверное, – промямлил толстяк.

– Сосредоточьтесь! – рявкнул Хакард.

– Да… да… есть один мальчишка – с ним никогда не было проблем – молится здесь в храме – хороший работник, как я слышал… – Фарб облизал толстые губы. – Приходит на колесование ведьм, хотя его от этого, похоже, корчит… Сын дубильщика Джабаля. Видимых уродств у мальчика нет – это в нём и странно. Он выглядит… – и проповедник выпалил, – таким чистым. В последнее время он… бродит по разным местам в одиночестве, как я слышал.

– Откуда у вас эта информация?

– Жена фермера, который нанял его… Я, э-э-э… Я питаю определённые чувства к этой женщине… между нами, мужчинами, говоря…

Хакард удержался, чтобы не хмыкнуть от такого сравнения.

– Ничего противозаконного с моей стороны, сэр… Она… женщина серьёзная, если вы понимаете, о чём я. Если вдруг её мужа когда-нибудь забодает грокс…

– Что насчёт мальчика?

– Да, Галандра Пущик приглядывает за ним, как и положено добросовестному работодателю. Мальчик начал разговаривать по-иному. Его речь кажется не столь… местной. Он использует странные слова, которые она не понимает…

Когда Приносящий Бедствия шагал обратно к лендрейдеру, допросив перепуганного дубильщика и его супругу, которая произвела на него впечатление получше, а также здоровенного туповатого сына по прозвищу Большой Вен, ему на глаза попались БАШКовитй огрин и скват, усевшиеся на верхнем скате гусеницы бронемашины. Пластальной корпус и фальшборты с шаровыми турелями лазпушек покрывали зигзаги светлой зелени и кляксы пурпура, больше напоминая тошнотворные пятна какого-то ядовитого лишайника, нежели камуфляж. Оторопевшая толпа взирала на торчащих на верху огромной машины. Перфорированные колёса катков, что двигали гусеницами, были спрятаны от суеверных глаз под бронированным кожухом.

То, что его людям приходится общаться с этими вечно почёсывающимися, тупоголовыми, пердящими и потеющими крестьянами… То, что ему приходится вытягивать хоть какие-то крупицы здравого смысла из местных сплетен… После дорого обошедшейся победы над поработителями – смертельно опасной операции, которая едва не стала непосильной задачей для Приносящих Бедствия – это задание выглядело почти нарочитым оскорблением, как упрёк за смерть столь многих товарищей, какой бы славной она ни была.

«Нет, – подумал Хакард, – на этом пути прячется ересь. Я должен верить инстинктам инквизитора».

По крайней мере, толстый проповедник достаточно хорошо уяснил, какую силу Хакард со своими людьми представляет и насколько серьёзна угроза человечеству, которая привела такую силу.

Хакард был вполне уверен, что засёк добычу, которую они искали, в то время как инквизитору так и не удавалось её найти. Командор позволил себе едва заметную чернозубую ухмылку – не превосходства, но мрачного удовлетворения.

Возвращение на рыночную площадь вызвало суматоху среди глазеющей и полной страха – и тупо негодующей – толпы. Правда, большинство взглядов тут же переметнулось обратно к грубо одетому огрину и сквату на машине. Граждане Гроксгельта увидели, что огромный Приносящий Бедствия, чья личина шлема была поднята, – нормальный человек. Неужели это стадо уродливых баранов видело в БАШКе большую угрозу, чем в облачённом в доспехи космодесантнике? Или на их косоглазый взгляд неуклюжий, с выпирающими челюстями огрин казался им роднее?

Хакард вошёл в люк пассажирского отсека, где ждал технический экипаж вместе с остальными десантниками. Станция связи, оживая, затрещала после нескольких нажатий на кнопки-руны, её дух с готовностью разогрелся.

– Милорд инквизитор, я обнаружил вероятного подозреваемого. Имя: Джоми Джабаль. Приближается комендантский час, но мальчик домой не вернулся. Как полагают, он находится в четырёх кликах от нас, возле фермы к северо-западу от городка Гроксгельт…

Один мальчик. Против которого лендрейдеры, лазпушки, бронированные Приносящие Бедствия – и огрины.

Один мальчик… плюс кто ещё?

– Я в двадцати километрах от вас, командор. Еду к вам. Не дайте шуму лендрейдеров спугнуть цель. Последние четыре клика продвигаться пешком.