Текст книги "Крыло смерти (сборник) (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Грэм Макнилл,Гэв Торп,Уильям Кинг,Йен (Иен) Уотсон,Константин Сторм,Нейл Макинтош,Чарльз Стросс,Брайан Анселл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Йен Уотсон
ИСКАЖЕННЫЕ ЗВЕЗДЫ

В свой шестнадцатый день рождения Джоми Джабаль наблюдал, как на рыночной площади Гроксгельта колесовали ведьму. Уже тянуло вечерней прохладой. Жгучее голубое солнце недавно село, однако до наступления ночи с её звёздами-фонариками оставалось ещё пару часов.

Газовый гигант шафранных оттенков пучился в дымчатое небо, выпирая над горизонтом, словно высоченный бархан. Его блеск золотил черепицу городских крыш и пыльные, разбитые копытами улицы.

Этот золотой великан в небе выглядел этакой печью, раскалённым тиглем. Однако, в отличие от солнца, тепла совсем не давал. Джоми задавался вопросом, как такое может быть, однако спрашивать у кого-то, конечно, и не думал. Ещё в младшем возрасте несколько ударов кнута отбили у него всякое желание проявлять излишнее любопытство.

Наказывал его па с глубоким смыслом. Ведь мальчики и девочки, что задают много вопросов, обрекают себя на путь колдунов и ведьм.

Когда золотой гигант наконец совсем утонет за горизонтом, труба со сторожевой башни даст сигнал. Её блеющий визгливый хрип с приходом темноты обозначит наступление комендантского часа. Вслед за ним, как говорили, по чёрным улицам начнут рыскать мутанты.

Правда ли, что по Гроксгельту ночами бродят мутанты в поисках жертвы, которые только и ждут, чтобы проникнуть в дома к неосторожным? На Джоми как-то снизошло весьма правдоподобное объяснение: горожан таким образом загоняют по домам на холодное время суток. Иначе бы таверны Гроксгельта оставались открытыми дольше. Работники кутили бы допоздна, а потом, с рассветом, отправлялись на дневную работу злые и сонные.

Нет, мутанты, конечно, существовали. Ведьмы, ворожеи. Вон как раз один – на колесе. До темноты ещё часа два…

– Этот колдун знает ловкий трюк, – вещал проповедник, преподобный Хенрик Фарб, с чёрных как смоль ступенек резиденции городского головы. – Он умеет заклинать время. Может остановить самый его ход. Но не надолго… так что не разбегайтесь в страхе! Узрите же его казнь и запомните мои слова: ведьма снаружи выглядит как человек, но на самом деле внутри она ущербна. Берегитесь тех, кто похож на человека, но сам не человек!

Преподобный Фарб был толст. Из-под чёрной сутаны выпирали кожаные доспехи, которые, будь он женщиной, можно было бы назвать пышными формами. По-женски смотрелся и нефритовый флакончик с благовониями, который болтался в проколотой ноздре, перебивая запах навоза и тел, едва просохших от пота. Когда преподобный говорил, на пухлой щеке его корчился в цепях горящий демон, запертый внутри шестиугольного символа, наколотого для обережения рта и свинячьих глазок от порчи. Обычно проповедник облачался в просторные чёрные шелка из-за жары, которая только-только начала спадать. Но сейчас, для противостояния злу, ему нужна была соответствующая защита. По той же причине на усеянном амулетами поясе вокруг объёмистой талии висела кобура стабгана.

Лошади ржали и били копытами. Мужчины для самоуспокоения клали руки на свои длинные ножи, а кто имел – на мушкеты, измалёванные рунами.

– Уничтожь ненормального! – крикнул кто-то яростно.

– Сломай нелюдь! – завопил второй.

– Убей ведьму!

Фарб бросил взгляд на дюжего, голого по пояс палача, который дожидался возле колеса, сжимая в руках дубину. По обычаю, проводника карающего возмездия выбрал жребий. Пусть большинство горожан щеголяло всяческими жировиками, бородавками и прочими изъянами на опалённой солнцем коже, но слабаки среди них были наперечёт. Но даже в этом случае слабосильному палачу потребовалось бы просто больше времени, чтобы справиться с задачей, пусть и под аккомпанемент насмешек и свиста.

– Сейчас! – объявил Фарб. – Но предупреждаю: колдун попытается замедлить казнь – растянуть её до прихода ночи в тщетной надежде на спасение.

С губ проповедника полетела слюна, словно у одного из тех мутантов, что умели плеваться ядом. Такого мутанта нашли пару месяцев назад, забили в рот кляп и колесовали на этой самой площади. Передние ряды слушателей подались ближе к чёрным ступеням, словно у капель слюны с губ преподобного была чудодейственная способность сохранить им ясность зрения и уберечь их человеческую природу от порчи.

Фарб повернулся к штандарту Императора, который прикрывал его с фланга. Местные горожанки скрупулёзно вышили на ткани драгоценной проволокой образ, списанный из требника преподобного. Фарб преклонил колена, и публика поспешно последовала его примеру.

– Боже-Император, – нараспев заговорил проповедник, – источник нашей надежды. Сохрани нас от нечистых демонов. Охрани лона жён наших, дабы дети наши не обратились в мутантов. Спаси нас от тьмы во тьме. Присмотри за нами, как мы исполняем волю твою. Imperator hominorum, nostra salvatio![5]5
  Император человечества, наше спасение! (лат.)


[Закрыть] – Священные слова, последнее – мощные волшебные слова. Фарб сморкнулся из одной ноздри и плюнул поверх толпы.

Джоми рассматривал штандарт. Вышивка металлом превратила древний императорский лик в маску из проволоки и трубок.

– Приступаем! – объявил Фарб.

Колесо, которое двигала мощная, туго закрученная пружина, начало вращаться. Вместе с ним начал поворачиваться и колдун, согнутый и связанный почти в дугу. Палач воздел дубину.

Ничего не произошло. Колесо остановилось. Здоровяк замер. Заранее предупреждённая, толпа тем не менее ахнула. Зрители не попали в небольшое пространство, где обречённый колдун заворожил время: они по-прежнему могли двигаться, однако почти никто не шевельнулся.

– Наверняка, – пояснил Фарб, – колдун сейчас мысленно взывает к какому-то злобному демону, ведёт его сюда, указывает дорогу в Гроксгельт!

Джоми вновь задался вопросом: так ли это на самом деле? Если так, то почему бы не зарезать колдуна поскорее сразу после поимки? Или проповеднику просто доставляет удовольствие сама церемония? Подобные спектакли определённо привлекали внимание толпы и давали выход её самым потаённым страхам. В противном случае, люди становятся беспечнее, разве нет? Они могут не сообщить, что заподозрили мутанта в своих рядах. Мать может попытаться защитить дитя, которое выглядит лишь чуточку ущербным.

Разве станет тогда постоянное присутствие колеса на рыночной площади внушать ворожеям такой страх, что они изо всех сил будут прятать своё колдовство, стараясь не выдать себя? Подобные вопросы не шли у Джоми из головы.

Момент безвременья кончился. Припоздавшая дубина с хрустом опустилась – и колдун взвыл. Время в непосредственной близости от него вновь замерло. Через минуту обрушился новый удар, ломая плоть и кости. Из-за тщетных уловок колдуна казнь и в самом деле затянется дольше, прежде чем его оставят, словно тряпку, висеть на колесе и медленно умирать от невыносимой боли. Хотя что ещё этому бедолаге оставалось делать?

– Хвала Императору защищающему! – завопил пузатый проповедник. – Laudate imperatorem![6]6
  Слава Императору! (лат.)


[Закрыть]

Его втиснутые в кожу груди и живот тряслись. Фарб тяжело пыхтел, словно жадно вбирая запах благовоний, крови, экскрементов и пота. Каждый раз, как дубина опускалась, Джоми внутри пронзал невыносимый зуд, отдаваясь в разных местах, словно он сам некоторым образом переживал мучительную казнь, только через гору подушек. Он корчился и чесался, но всё без толку…

В течение следующего года ещё дюжина ведьм и мутантов нашли смерть на площади Гроксгельта. Горожане поболтливее начали задавать вопросы, прикрываясь ладошкой: может это какая-то болезнь, особая для рода человеческого, которая не передаётся животным. Кобылы ведь не рождают жеребят, у которых появляются странные силы при взрослении? Отец Джоми, дубильщик гроксовых шкур, подобные рассуждения у себя в доме не приветствовал – а Джоми давным-давно научился держать язык за зубами. Преподобный Фарб подзуживал горожан, одновременно разжигая в них страхи. Он обещал, что Император не позволит своей пастве скатиться в хаос.

На свой семнадцатый день рождения Джоми первый раз увидел тот сон…

Это было похоже на рот, который образовался у него в голове. Рот сформировался прямо из серого вещества внутри черепа. Во сне Джоми это понял. Если бы он мог повернуть глаза вовнутрь, то увидел бы в глубине головы губы и шевелящийся язык, который и был источником чавкающих звуков, которые Джоми услышал во сне. Его охватил ужас. Почему-то он не мог проснуться, пока эти внутренние губы не перестали слюняво бормотать и не умолкли.

В течение нескольких последующих ночей звуки изнутри всё больше и больше стали походить на слова. Пусть смысл их оставался туманным, но они становились яснее, словно подстраиваясь под знакомый Джоми язык.

Джоми делил тесную комнатушку на чердаке со старшим братом, Большим Веном. Естественно, он не стал спрашивать, снился ли Вену голос или не просыпался ли Вен в предрассветные часы, решив, что слышит шёпот, идущий у Джоми из головы. Перед глазами у него каждый раз, как предупреждение, вставало колесо на рыночной площади. Джоми во сне обливался потом. Соломенный тюфяк на утро был хоть выжимай.

– Я превращаюсь в… нелюдь? – спрашивал Джоми себя с тревогой.

Может быть, это всего лишь кошмар. Он выбросил из головы всякие мысли просить совета у преподобного Фарба. И вместо этого ревностно молился Императору, прося избавить от бормотания в голове.

С каждым голубым рассветом Джоми уходил с отрядом других работников за город на гроксовую станцию и ферму. Там, раздевшись до набедренной повязки и оберега на шее, он горбатился в пристройке у скотобойни, разбирая требуху.

– Тебе ещё повезло, – часто говаривала ему низенькая, коренастая мать. – Такая непыльная работёнка в твои-то годы!

И это было правдой. Гроксы, крупные рептилии, славились злобным нравом. Если бы они не давали вкусное и весьма питательное мясо, а сами не жрали любой мусор, только давай, даже землю, любой здравомыслящий человек держался бы от них подальше. Хотя ящериц-производителей держали на химических седативах, твари всё равно в любой момент могли сойти с катушек. В загонах, среди своих собратьев, такое поведение для гроксов было вполне естественным. Скоту, который шёл на мясо, делали лоботомию. Но, когда их гнали на бойню, даже эти зверюги с перерезанными мозгами могли показать свой норов. Каждый гроксовод или забойщик легко мог лишиться пальца, глаза, а то и жизни. Практически любой мог похвастаться уродливыми шрамами. Правители Урпола, столичного города в невообразимой сотне километров от Гроксгельта, непрерывно требовали поставок гроксового мяса: для собственного потребления и для прибыльного экспорта. Мясо в Урпол перевозили летучие роботы-холодильники.

– Судьба тебя любит, – не раз говорила ему мать. И это тоже было правдой. Джоми был хорошо сложен и приятен лицом, чист от всяких бородавок и кист, поражавших большинство жителей.

Это жена фермера, бочкообразная Галандра Пущик, поставила Джоми на это теплое местечко. Мадам Пущик часто заходила в требушной сарай, чтобы похотливо поглазеть на Джоми, блестящего от крови и пота. Особенно она любила отираться возле пруда, пожирая его глазами, пока он мылся после работы. О да, глаз на него она положила. Но Галандра Пущик слишком боялась драчливого мужа, чтобы пойти дальше просто любования.

Сам же Джоми положил глаз на дочку Пущиков. Стройная красавица Гретхи ходила в широкополой соломенной шляпе и с зонтиком, прикрываясь от жгучего голубого солнца. Она воротила свой вздёрнутый носик от большей части городских юнцов, при этом наделяя Джоми улыбкой, когда мать не видела – и тогда его сердце начинало биться чаще. Со слов, которыми порой удавалось с ней перекинуться, Джоми узнал, что Гретхи нацелилась стать любовницей кого-нибудь из барственных властителей Урпола. Но, может быть, ей захочется сначала поупражняться на нём?

В тот день, пока Джоми сортировал гроксовые печенки, почки и сердца, рот у него в голове заговорил отчётливо и ласково.

«Спокойно, – проворковал он. – Не бойся меня. Я могу научить тебя многому, чтобы ты смог выжить и утолить свои юные желания. Да-да, чтобы выжить, ведь ты отличаешься от других, не так ли?»

«Кто ты?» – подумал Джоми напряжённо. Даже тогда он сумел воспротивиться желанию заговорить вслух, чтобы не рисковать, что его услышит кто-то из других работников. Был ли смутный голос мужским, или он был женский? Пожалуй, ни то, ни другое…

«Кто ты, голос?»

«Прежде, чем ты поймёшь ответ, ты должен многому научиться. Скажи мне: как выглядит твой мир?»

«Выглядит? Ну, по-разному выглядит. Ровный и скалистый. Повыше и пониже…»

«Издалека, Джоми, издалека, если смотреть так, что холмов и долин уже не видно? Если смотреть глазами птицы, что забралась выше любых других птиц?»

«Наверное… как тарелка?»

«О, нет… Послушай, Джоми, твой мир круглый, как яблоко. Твой мир – это большая луна, которая вращается вокруг гигантского мира, целиком сделанного из газа, который представляет собой ещё большее яблоко. А твоё голубое солнце – самое огромное яблоко из всех вокруг».

«Как так? Ведь солнце намного меньше гиганта».

«Но зато теплее, да? Ты никогда не думал, почему оно теплее?»

«Конечно, думал».

«Но решил, что будет лучше не спрашивать, да? Умно, Джоми, умно…» – Как же голос обласкивает его! – «Меня ты можешь спрашивать безо всякого страха. Твоё солнце настолько огромно, что горит, сжимаясь под собственным весом. Это звезда – и она так далеко, что кажется размером с ноготь большого пальца на вытянутой руке. Как и я далеко от тебя, мой Джоми, – голос словно вздохнул. – На самом деле, намного дальше, чем твоя звезда».

Джоми продолжал раскладывать по лоткам скользкие, вонючие внутренности.

«Солнце не может быть звездой. Звёзды-фонарики – они маленькие и холодные».

«Ах, невинная юность! Звёзды – это не фонарики. Давай-ка пойдём маленькими шажками, хорошо? И твоя луна, и твоё солнце, и твой гигант, и звёзды – все они сферической формы».

«Сферической?» – Какие слова знает этот голос: такими только властителям Урпола говорить.

«Круглой. Подумай громко о круге, плавающем в пустоте пространства».

«Ну уж нет!» – Круг – это колесо, страшное, запретное колесо. Ни один человек не должен делать колеса, не должен пользоваться колесом, кроме как для казни, иначе ведьмы восторжествуют и станут править миром!

«Успокойся, милый юнец. Колесо – это начало познания. Я расскажу тебе почему, если ты сосредоточишься и представишь себе круг. Это поможет мне… сфокусироваться на тебе».

«Сфокусироваться?»

«Увидеть тебя, как сквозь линзу».

«Какую линзу?»

«Ах, тебе ещё столько предстоит узнать! И я научу тебя – втайне от всех».

Пока Джоми мылся, Галандра Пущик стояла, уперев руки в гигантские бёдра и пожирая его глазами, точно это завтрашний обед. К своему ужасу, Джоми подслушал её мысли…

Галандра Пущик сладострастно представляла, как гладит своими мясистыми ручищами Джоми по всему телу. Ей хотелось помять его, словно тесто, а потом зажарить, как каравай, в своих горячих объятиях. Фермер Пущик скоро уедет по делам. Тогда-то она и позабавится с мальчишкой…

Джоми мог слушать чужие мысли. Это было так, словно голос размял мышцы у него в мозгу, которые прежде были тонкими, как нитки; это было как щекотка в нервных окончаниях мозга, которые прежде висели дрябло, а теперь завязались в узлы и срослись между собой.

Он мог слушать чужие мысли. Следовательно, он колдун.

«Не переживай, – посоветовал голос. – Но продолжай думать громко о круге. Так я смогу найти тебя. Так я смогу спасти тебя, мой волшебный мальчик».

Много дней голос рассказывал ему об удовольствиях и красотах огромного мироздания за пределами сельской луны, на которой Джоми ждали только труд, пот и страх.

Радости и великолепие, которые описывал голос, казались словно воспоминаниями воспоминаний, отзвуками отзвуков, так будто пережитое случилось так много лет назад, что невозможно и сосчитать, и голос более не совсем понимал их природу, но всё равно не мог удержаться от воспоминаний.

В каюте космического крейсера «Верность человеческая» инквизитор Торк Серпилиан размышлял над парадоксом, который становился для него уже навязчивой идеей. Он нажал кнопку своего зашифрованного диария и начал говорить:

– Прошла неделя с тех пор, как мы благополучно вынырнули из варп-пространства, benedico Imperatorem[7]7
  хвала Императору (лат.)


[Закрыть]. Мы висим на орбите газового гиганта Дельта Хомейни-5.

За ажурным четырёхлистным переплётом обзорного иллюминатора огромный оранжевый шар из бурлящего водорода и метана держал на невидимом поводке серп единственной крупной луны, мерцающий кромкой атмосферы.

– Propositum[8]8
  Предпосыл (лат.)


[Закрыть]: тысячи лет наш неумирающий Император защищает человечество от психических нападок из варпа, дабы – в далёком однажды – род человеческий смог развить в себе психические силы, могучие настолько, чтобы защищать себя самое…

Вдоль охряных пластальных стен ниспадали боевые знамёна цвета запёкшейся крови. В качестве трофеев развешаны выбеленные черепа ксеносов и взятые в бою доспехи. Ибо это был корабль легионес астартес – космических десантников.

И всё же ксеносы как таковые мало волновали Серпилиана. Даже самые коварные ксеносы были, в сущности говоря, лишь созданиями природы: они рождались и росли в той самой Вселенной, что и род людской. Чужаки – ничто в сравнении с жуткими паразитами, обитавшими в варпе. На родной планете Серпилиана водилась одна неприятная оса, которая откладывала яйца с крючками под кожу животным и людям. Варп-паразиты откладывали свой эквивалент яиц людям в разум. Из этих «яиц» вылуплялись сущности, которые брали под контроль тело жертвы, пожирая его изнутри и распространяя заразу. Другие твари из варпа захватывали человечьи души и утаскивали к себе во тьму, чтобы там не торопясь попировать. А были и гораздо более могущественные сущности: демоны.

Псайкеры-ведьмы представляли собой настоящие маяки, ярко светящие в варпе. Они могли привлечь к себе паразитов и демонов, которым ничего не стоило разорить целую планету и обратить её жителей в нелюдь.

– Subpropositum[9]9
  Вспомогательный предпосыл (лат.)


[Закрыть]: диких, неуправляемых, заблудших псайкеров наша Инквизиция должна выискивать и уничтожать.

– Counterpropositum[10]10
  Контрпосыл (лат.)


[Закрыть]: дабы поддерживать нашего Императора, каждый день тысячи молодых псайкеров должны отдать свои души – и добровольно! – чтобы подпитать его колоссальную болящую душу.

Да, действительно, нарождающихся псайкеров рьяно выискивали и переправляли на Терру полными трюмами. Псайкеры крупного калибра, кого можно обучить служить Империуму, подвергались присоединению души к Императору ради собственной же защиты – мучительному обряду, который, как правило, лишал зрения. Исключительным индивидуумам, таким, как сам Серпилиан, дозволялось ментально защищать себя самим. Самый цвет таких вольных псайкеров поступал в Инквизицию. Но, всё равно, каждый день сотни сосланных на Терру, исправно наставляемых в благословенном самопожертвовании, отдавали свои жизни ненасытной утробе разума Бога-Императора. А во многих других местах Галактики псайкеров, не поддающихся укрощению, истребляли как ведьм.

– Paradoxus[11]11
  Противоречие (лат.)


[Закрыть]: мы искореняем, как сорняки, то, с чего не можем снять урожай. И, собрали мы их или вырвали с корнем, новые всходы вытаптываем, насколько это в наших силах. Как тогда роду людскому развить ту независимую будущую силу, в которой он так отчаянно нуждается?

Серпилиан вообразил покрытый травами луг, который в течение тысяч лет периодически вытаптывают. Он представил себе, как зеленые ростки с трудом тянутся к свету, чтобы их тут же безжалостно раздавили, только бы не отдать на прокорм злобным созданиям варпа.

Ослабит ли Император в конце концов свою сокрушительную хватку, разрешив себе умереть? Позволив таким образом траве вдруг дать ровные, высокие и сильные всходы – ростки сверхлюдей? А до той чудесной эпохи – жесточайшее подавление?

– Дай мне не превратиться в еретика, – пробормотал Серпилиан. – Я не должен стать еретиком.

Поразмыслив, он стёр последнюю запись.

За время службы Серпилиан попадал в разные ситуации достаточно, чтобы убедиться в мудрости Императора. Он участвовал в таком количестве беспощадных актов, был зачинателем стольких деяний неизбежной жестокости… Самый последний: на Валхалле-2, где поработители вторглись из варпа и разожгли яростное восстание против Империума.

– Вселенная, – поведал он диарию, – жестокое, дикое и непрощающее место. Поле битвы. А самые чёрные враги притаились в варпе, словно тигры, готовые броситься на человечье стадо. Если внимание тигров привлёк даже один, то могут вырезать всё остальное стадо – или, того хуже, совратить и обратить ко злу.

Разве самому Серпилиану иногда не приходилось действовать как зверю, руководя жестокими расправами на службе у тирана?

Серпилиан особенно не гордился своим независимым мышлением. Он скорее сожалел об этих вторжениях непрошенных сомнений. С другой стороны, подобные черты личности придают уму определённую гибкость и остроту, дабы лучше служить делу Императора и человеческой расе.

Облачение инквизитора отражало этот независимый нрав. Длинный килт из серебристого меха, кираса с радужным отливом, вид которой приводил на ум панцирь гигантского экзотического жука, и кроваво-красная мантия с высоким воротником. На обоих указательных пальцах сидели диковинные перстни джокаеро: в одном – уменьшенный игольник, в другом – крошечный лазпистолет. Более традиционное оружие инквизитор носил при себе скрытно. На шее болтались амулеты, производящие при движении изгоняющую бесов музыку.

Серпилиан был высок, смугл и худощав. Вислые чёрные усы напоминали жвалы какого-нибудь насекомого. На правой щеке было наколото недремлющее око.

Задолго до того, как дверь каюты открылась, впуская командора Хакарда, Серпилиан уже ждал его прихода. Инквизитор хорошо умел чувствовать присутствие других и прекрасно знал, кто и где находится, в весьма приличном радиусе. Необычное следствие этого умения позволяло ему предчувствовать вторжения из варпа. Вот почему «Верность человеческая» прибыла в солнечную систему Дельты Хомейни. Вскоре после отлёта с Валхалла-2, Серпилиану приснился тошнотворно приторный, вкрадчивый голос, ни мужской и ни женский, который обхаживал яркий юный разум где-то очень далеко. И тот юный разум был… особенным, в том смысле, в каком был особенным разум самого Серпилиана в юности, только, похоже, гораздо – гораздо-гораздо – сильнее. Потому, даже через световые годы и невообразимые переменчивые течения моря варпа, Серпилиан услышал… нечто, что нашло отклик в его собственной душе, что заставило насторожиться его инстинкты, словно зловещие нити мрачной судьбы связали его с этим разумом и этим призрачным, обольстительным голосом.

Костяные руны Серпилиана вкупе с прорицанием корабельного навигатора на картах Таро указали на голубую звезду, четвёртую по яркости в созвездии Хомейни…

– Корабль занял орбиту родительской планеты, – почтительно доложил Хакард, с едва заметной укоризной, которую вряд ли осмелился бы озвучить. – Я решил, что будет дипломатичнее не давать приказ капитану выйти на орбиту самой луны, не засвидетельствовав по сети своё почтение губернатору.

На подбородке Хакарда белел рубец шрама, похожий на след от удара. Татуировка на щеке изображала череп, насаженный на кинжал. Зубы командора были выкрашены в чёрный цвет в знак того, что всякая его улыбка будет мрачной. Алый знак дворянства – символический силовой топор – украшал правый наколенник так, что, припадая на колено в молитве перед образом Императора, командор смиренно попирал собственный герб. Рука в перчатке блуждала возле имперского орла, выписанного пурпуром на лавандовом форменном нагруднике, словно подчеркивая беспрекословную преданность.

Серпилиану было известно, что после боевых действий на Валхалле-2 командор охотнее вернулся бы на базу Приносящих Бедствия, чтобы привезти домой своих мёртвых и пополнить личный состав.

Даже космодесантникам Приносящих Бедствия с трудом удалось подавить беспорядки, учинённые поработителями. Потери были тяжёлые. Уцелело всего три взвода воинов. Возможно, миссию на Валхалле-2 лучше было бы поручить одной из грозных команд терминаторов, вот только ни одной из них не было в доступности. Воистину, ресурсы Империума растянуты до предела. По пути к Дельте Хомейни, во время остановки на заправку у мира с высокой гравитацией, Серпилиан реквизировал два взвода великанов-огринов в качестве боевой поддержки и, вдобавок, одинокого, повёрнутого на механике сквата, так как своего техножреца Приносящие Бедствия потеряли на Валхалле-2. Получилась весьма мудрёная смесь.

– Да, это разумно, командор. Вы засвидетельствовали и моё почтение?

Подобным образом Серпилиан обычно подчёркивал свой личный авторитет, когда чувствовал себя в осаде сомнений.

– Это я сделал, милорд инквизитор. Губернатор Веллакотт посчитал себя обязанным упомянуть, что поддерживает планетарные силы в соответствующем состоянии на случай нападения чужаков и что проповедники на луне искореняют псайкеров с полным рвением.

– Ты мог бы описать его как независимо мыслящего губернатора?

– Он не стал учинять нам таких препятствий. Нам радушно предложено приземлиться и провести своё расследование.

– Тем лучше для него.

– Губернатор лишь предположил, что нам не потребуется много десантников, чтобы справиться с луной фермеров, где явно нет никакой опасности.

Серпилиан фыркнул:

– Какой там уровень опасности – решать мне. Самая страшная опасность зачастую та, что таится от глаз.

– Губернатор предположил – в самых вежливых оборотах, вы понимаете, – что, возможно, рвать в клочья этих человеческих кроликов – ниже нашего достоинства. Я даже решил, что у него имеются некие лёгкие подозрения, что наши силы истощены. Возможно, его придворный астропат сумел подслушать наших, хотя я в этом сомневаюсь. Подозреваю, у губернатора есть свои грешные причины опасаться за собственную династию.

– Например, перебои с уплатой имперских налогов?

– Веллакотты контролируют лучшие гроксовые фермы этого звёздного сегмента. Большая часть мяса и другого продовольствия поступает на Дельту Хомейни-2. Это безжизненный рудный мир, где добывают редкие металлы для Империума. Вероятно, у них есть свои тайные финансовые отношения.

– Которые нас совершенно не касаются.

– Это я и подразумевал, просто не высказал вслух.

– Командору Космодесанта следует разбираться во многих вещах, не так ли?

– Благодарю, милорд инквизитор.

Серпилиан счёл необходимым поинтересоваться:

– Как боевой дух на корабле?

Приносящие Бедствия во время операции на Валхалле-2 потеряли и капеллана. Хакард замешкался.

– Говорите начистоту. Я не обижусь.

– Огрины… они воняют.

Серпилиан попытался привнести толику юмора в разговор:

– Огрины славятся своей вонью. Если ты не можешь вынести запах чьего-то тела, то как вытерпишь в бою вонь горящего мяса?

– Мои люди будут сражаться вместе с недолюдью – с честью. Но огрины им не очень по душе. Нас вынудили делить корабль с этими вонючками. Могу я предположить, милорд инквизитор, что вы настояли на реквизиции огринов потому, что, будучи недолюдью и обыкновенными громилами, они – более подходящее пушечное мясо, чем мы?

Серпилиан моментально скривился. То, что имел в виду Хакард, опасно близко граничило с немыслимой дерзостью. С другой стороны, Серпилиан сам разрешил командору высказаться, разве нет? Большие потери среди бравых воинов в последней операции – неважно, насколько оправданные – слегка замарали щит личной чести инквизитора. Космодесантники с готовностью отдают свои жизни. Однако они не берсерки-самоубийцы. Замена их на «расходных» недолюдей несколько задела гордость Приносящих Бедствия, которые посчитали это чуть ли не просчётом со стороны Серпилиана. Добрый меч не чистят землёй, а сломанный – не чинят с помощью дерева.

Пробормотав короткую молитву, Серпилиан выудил из-за пояса мешочек. Дыша глубоко и размеренно, чтобы войти в поверхностный транс, он высыпал костяные руны на отполированную столешницу чёрного дерева. Эти кости фаланг пальцев рук и ног, вдоль и поперёк изрезанные заклинаниями, принадлежали когда-то беглому псайкеру-магу, которого Инквизиция казнила пять столетий назад. Теперь эти останки помогали Серпилиану: служили удобным каналом для психического дара, фокусом для его способностей.

Серпилиан сосредоточился – и рисунок белых костей на чёрном фоне поплыл, из тумана сформировалась картина, видимая лишь ему одному.

– Что вы видите? – почтительно прошептал Хакард.

В сознании Серпилиана всплыла мысль, соблазнительная, словно песнь сирены, что бывали случаи, когда инквизитора начинало тошнить от суровых обязанностей, и он сбегал на какой-нибудь затерянный мир, на примитивную пасторальную планету.

Не такую, как эта луна, само собой! Инквизитор возобновил дыхательные упражнения.

– Вижу крепкого, простого мальчишку. Правда, лицо его различить не могу. Вижу круг портала, открывающийся из варпа, и проходящую в него… нечисть.

– Какого рода нечисть? Снова поработителей?

Резонный вопрос. Варп-сущности, известные как «поработители», могли открыть проход прямо в теле уязвимого псайкера и хлынуть оттуда, чтобы творить то, что и дало им название.

Серпилиан покачал головой:

– Сейчас сущность мальчика снабдили защитной аурой, которая скрывает его. Он где-то в радиусе ста или около того километров от столицы. Мальчик превращается в мощный психический приёмник. В нём проклёвываются и другие психические умения. Думаю, его вот-вот возьмут под контроль. Если только мы не доберёмся до него первыми.

– Чтобы взять его в плен или уничтожить?

– Я опасаюсь его потенциальной мощи. Возможно, однажды, – и Серпилиан изобразил благочестивый поклон, – он сможет стать почти таким же сильным, как сам Император. Но только почти.

– Но это не новый Гор, конечно? – Такая ненависть и отвращение зазвучали в голосе командора при упоминании поддавшегося порче мятежного магистра войны, который в давние времена предал Империум и опорочил честь стольких орденов Космодесанта. – Если ситуация такова, возможно, соответствующий квадрат луны стоит стерилизовать… правда, туда попадут город Урпол, космопорт и множество гроксоферм. Дельта Хомейни-2 в результате начнёт голодать… У луны есть собственные орбитальные средства обороны и наземные войска, которые будут нам препятствовать… Хотя у них не так много боевого опыта. Полагаю, мы справимся. Полагаю. Возможно, отдав последнюю каплю крови…

– Помолимся Императору, чтобы до этого не дошло, Хакард, хотя ваше рвение похвально.

– Что может быть прекраснее смерти в битве, защищая будущее человечества?

– Если успеем вовремя, мальчика обязательно нужно препоручить Императору, ибо только Его божественной мудрости решать, как с ним поступить. Отправляемся к луне, как только позволит текущая орбита.