Текст книги "Лишенцы в системе социальных отношений"

Автор книги: Демьян Валуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Помимо установленных законом ограничений, лишенцы подвергались самым разнообразным притеснениям в повседневной жизни. Их инициаторами являлись представители местного начальства или правоохранительных органов. Свидетельством подобного отношения к лишенцам может служить следующий эпизод. В октябре 1930 г. в Западный облисполком обратился крестьянин села Мойлово Хвостовичского района Брянского округа К. А. Аксёнов с жалобой на работника ОГПУ, отобравшего у него ружьё. На соответствующий запрос исполкома районный отдел ОГПУ направил ответ следующего содержания: «Сообщается, что охотничье ружьё у грна с. Мойлово Аксёнова К. А. было изъято Уполномоченным ОГПУ по Хвастовическому району, как у лишенца»[293]293
  ГАСО Ф. 2360 Оп. 1. Д.266. Л. 36.


[Закрыть].

Лишение избирательных прав оказывалось нередко основанием для дальнейших репрессивных действий в отношении того или иного гражданина. Наиболее серьёзные кампании репрессий против лишенцев были предприняты в период «великого перелома» 1929–1930 гг. Чаще всего их организаторами оказывались местные партийные и советские органы, а также командование красноармейских частей. Обычной практикой в этот период стали конфискации имущества, отправка на принудительные работы, выселения за пределы населённого пункта и даже области, которые следовали непосредственно за лишением гражданина избирательных прав.

Типичной в этом отношении является судьба семьи Мельниковых – жителей деревни Ляхово Кардымовского района. 13 ноября 1929 г. все взрослые члены этой семьи были лишены избирательных прав как владельцы коммерческого предприятия (мельницы). На следующий день у Мельниковых было конфисковано имущество и было «предложено выселится за пределы области в трёхдневный срок». Знакомый семьи, старый большевик К. Д. Савченко в письме, написанном 17 марта 1930 г. на имя председателя Западного облисполкома А. Я. Шелехеса, так описывал дальнейшую судьбу Мельниковых: «…семья лишена избирательных прав, а имущество конфисковано всё до нитки. Мужчины отправлены на принудработы на ст. Дурово, женщины с детьми выброшены на улицу… Конфискация происходила в несколько приёмов, и большую часть вещей забрали без всякой описи и без всяких расписок… Конфискованный дом обезображен, обшивка ободрана, баня тоже обезображена, сломана печь, котёл выломан и свезён в другое место, валяется на улице никому не нужный… Одежда отобрана почти до рубашки»[294]294
  Герасимова И. «Семья кулацкой никогда не была…» // Край Смоленский. 1991 г. № 2. С. 42.


[Закрыть].

Иногда преследования лишенцев на местах разворачивались в весьма крупных масштабах и приводили к серьёзным последствиям для их организаторов. Большой общественно-политический резонанс получило в начале 1930 г. так называемое «медынское дело». В конце января 1930 г. партийные и советские органы власти города Медынь Западной области приняли решение о проведении «раскулачивания торговцев и лишенцев города». В этой акции самое активное участие приняли командование и личный состав 243-го стрелкового полка 81-ой дивизии, расквартированного в Медыни. Перед началом операции представители местной власти, выступая на митинге в полку, заявили, что у «раскулачиваемых» нужно «брать всё, оставить четыре стены и одежду, чтобы прикрыть нагое тело»[295]295
  Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Т.2. Ноябрь 1929 г. – декабрь 1930 г. М., 2000. С. 828.


[Закрыть]. По данным на февраль 1929 г. в Медыни проживал 2 091 человек старше 18 лет, и из них лишено избирательных прав было 330 человек. Абсолютное большинство из них были лишены прав голоса за торговлю – 162 человека. Достаточно многочисленной была и категория членов семей лиц лишённых избирательных прав, находящихся на их иждивении – 99 человек[296]296
  ГАСО. Ф. 2360. Оп. 1. Д. 34. Л. 170.


[Закрыть]. 28–31 января 1930 г. специальные бригады, составленные из работников советов, наиболее активных коммунистов и красноармейцев занимались экспроприацией имущества медынских лишенцев. Многие были изгнаны из собственных домов. Всё что, конфисковывалось, сваливалось во дворе казарм полка. Впоследствии изъятое имущество было частично разворовано младшим комсоставом и рядовыми бойцами. Всего от этих действий пострадало более 80 человек. Известия о событиях в Медыни и жалобы пострадавших быстро достигли областных и центральных органов власти. Уже в феврале-марте 1930 г. было предпринято строгое расследование произошедшего. Особое внимание уделялось участию в акции 243-го полка. Следствие по данному вопросу велось под личным контролем наркома обороны К. Е. Ворошилова. В его ходе выяснилось, в частности, что полк был привлечен к проведению «раскулачивания» без ведома и разрешения вышестоящего командования. Командующий полком и ряд офицеров были сняты со своих должностей и понижены в званиях. Некоторые из непосредственных участников акции – исключены из партии или комсомола и изгнаны из армии. «Медынское дело» часто упоминалось в местной и центральной прессе, в выступлениях некоторых руководителей как «безобразие, за которое надо арестовывать и отдавать под суд», как яркий пример перегибов при проведении коллективизации[297]297
  Большевистский молодняк 1930 г. 2 марта.


[Закрыть].

Мероприятия по «раскулачиванию и экспроприации» лишенцев имели место и в других населённых пунктах Западной области. В середине февраля 1930 г. подобная акция была организована в посёлке Издешково Вяземского округа. О том, как она проходила рассказала в своём письме-жалобе во ВЦИК одна из «раскулаченных» М. Е. Громова. В начале 1930 г. она проживала в собственном доме с пятью малолетними детьми и 60-летней больной свекровью. Муж Громовой был лишен избирательных прав как кустарь, имевший торговое производство. Вместе с ним утратили право голоса и члены его семьи, бывшие у него на иждивении. Несмотря на то, что муж жалобщицы свернул производство и торговлю ещё в 1928 г., а впоследствии бросил семью, уйдя на заработки, ни она, ни её свекровь не были восстановлены в избирательных правах. В начале февраля 1930 г. Издешковский райисполком постановил раскулачить Громовых как членов семьи лишенца. Само раскулачивание происходило по письму М. Е. Громовой следующим образом: «Трест пришёл ко мне в дом 11 февраля 1930 года. Отобрали всё в буквальном смысле. Не оставили мне и моим малолетним детям пары белья чтобы переодеться, не говоря о верхней одежде. Даже детские пелёнки и те взяли и все эти вещи разделили между отдельными гражданами Каблуковского и Шестаковского (Шмаковского) колхозов… В настоящий момент гонят меня с малолетними пятью детьми и старухой из дома, отводя на 7 человек сырую разваленную постройку без ремонта, не пригодную для жилья. А в моём доме по слухам думают делать квартиры для служащих»[298]298
  Там же. Д. 266 Л. 138.


[Закрыть]. Обращение Громовой в высшие органы власти имело для неё благоприятные последствия. 20 июня 1930 г. президиум ВЦИК направил в Западный облисполком письмо, в котором предлагал разобраться по данному вопросу. При этом отмечалось, что «общий… характер жалобы и факты, приведенные в ней, по мнению М. И. Калинина… заслуживают серьёзного внимания, так как не исключена возможность того, что раскулачивание действительно проведено необоснованно»[299]299
  Там же. Л. 143.


[Закрыть]. Дело Громовой вскоре было рассмотрено на заседании Вяземского окружного исполкома. Окружные власти признали раскулачивание её хозяйства только по признаку принадлежности к семье лишенца необоснованным. Особо было подчёркнуто, что «гр. Громовы сельским хозяйством не занимались, и о раскулачивании их не выносилось постановлений колхозников или батрацко-бедняцкой части деревни». В связи с этим предписывалось «постановление Издешковского РИКа о раскулачивании хозяйства Громовых – отменить, предложив РИКу возвратить… изъятое… при раскулачивании имущество». Кроме того, президиуму райисполкома был объявлен выговор «за невыполнение указаний окрисполкома… в части возвращения мелкого имущества – не подлежащего конфискации вообще»[300]300
  Там же. Л. 176–176 об.


[Закрыть].

Лишенцы, которые были подвергнуты репрессиям и оказались в заключении или в ссылке в конце 1920-х – начале 1930-х гг. не могли обращаться с ходатайствами о досрочном освобождении в судебные инстанции. Циркуляр наркомата юстиции РСФСР от 22 марта 1931 марта предписывал «в случаях, когда наблюдательной комиссией отказано заключенным в досрочном освобождении на том основании, что они принадлежат к числу классово-чуждых, лишённых избирательных прав, подаваемые ими жалобы на постановления наблюдательных комиссий в суд не направлять, а судам такие жалобы в случае их поступления не рассматривать»[301]301
  Трагедия советской деревни. Т. 3. Конец 1930–1933 гг. М., 2001. С. 95.


[Закрыть].

Лишенцы подвергались уголовным наказаниям за попытки скрыть факт отсутствия у них прав голоса при устройстве на работу. Постановление Президиума ВЦИК от 30 октября 1931 г. предписывало органам прокуратуры на местах возбуждать преследование «в отношении всех лиц, давших ложные сведения о наличии у них избирательных прав и пользующихся в связи с этим правами, им не принадлежащим»[302]302
  Социальный портрет лишенца. (На материалах Урала.) Сборник документов. Екатеринбург. 1996. С.96.


[Закрыть].

На основании изложенных фактов можно сделать следующие выводы. С самого момента возникновения института лишения избирательных прав по социальному признаку, оно было связано с существенными ограничениями в социальной сфере. С 1918 г. система этих ограничений постоянно развивалась и охватывала всё новые области политической и общественной жизни. Своё окончательное оформление она приобрела в эпоху «великого перелома». С этого времени лишенцы фактически оказались на положении полных изгоев. По точному наблюдению Н. А. Федоровой «„лишенцы“ становились изгоями общества, маргиналами, и эта маргинализация носила дисперсный характер, особенно в 1920-е годы. В условиях новой экономической политики существовала „переходная“ социальная структура, в которой ещё бытовали дореволюционные слои и группы населения. В целях их реструктурирования и проводилась большевиками социальная политика, одним из инструментов которой была практика отстранения от общественной жизни и ущемление в социально-экономическом плане тех категорий населения, которые определялись как политически опасные»[303]303
  Федорова Н. А. Лишенцы 1920-х годов: советское сословие отверженных. // Журнал исследований социальной политики. 2007. Т. 5. № 4. С. 495..


[Закрыть].

Действия местных властей в отношении социальных ограничений для лишенцев основывались на нормах и требованиях Российских и Союзных законов. Тем не менее, обычным делом были и «перегибы», особенно в период коллективизации. Поселковые, сельские, городские и районные Советы, поощряемые партийными комитетами, накладывали на лишенцев дополнительные ограничения. Чаще всего это выражалось в выселении граждан, потерявших права голоса из домов и квартир, конфискации их имущества, изгнании детей лишенцев из школ. Подобные действия иногда вызывали негативную оценку со стороны центральной власти и осуждались как недопустимые. Однако на практике, произвол в отношении лишенцев, творимый местными властями оставался повсеместным явлением.

Сами лишенцы очень тяжело переживали ограничения в своём социальном статусе. Как показывают их жалобы и ходатайства многие из них, особенно молодые, добивались восстановления в избирательных правах, именно для того, чтобы вновь почувствовать себя вновь полноценным членом общества.

Экономические последствия потери прав голоса

Более тяжело, чем ограничения социального порядка переживались многими лишенцами ограничения экономические. К ним можно отнести целый ряд запретов касающихся профессиональной деятельности, а также исключение человека из системы мер социальной защиты, и усиление налогового бремени. Гражданин, лишённый избирательных прав, нередко оказывался на грани выживания, что вынуждало его искать любую возможность прокормить себя и свою семью.

Первые запреты для лишенцев в области профессиональной появились уже вскоре после возникновения этой социальной категории. Касались они в первую очередь должностей в судебных и правоохранительных органах. Так, согласно постановлению наркомата юстиции от 23 июля 1918 г. «Об организации и действии местных народных судов» постоянные народные судьи и очередные заседатели должны были избираться исключительно из числа лиц обладающих правами голоса[304]304
  С.У. и Р. 1918. № 53. Ст. 597 Федорова Н. А. Лишенцы 1920-х годов: советское сословие отверженных. // Журнал исследований социальной политики. 2007. Т. 5. № 4. С. 495.


[Закрыть]. В постановлении НКВД и НКЮ «Об организации советской рабоче-крестьянской милиции» от 12 октября 1918 г. особо оговаривалось, что «на должности по советской милиции могут быть назначены только лица… пользующиеся активным и пассивным избирательным правом в Советы депутатов по советской Конституции»[305]305
  С.У. и Р. 1918. № 75. Ст. 813.


[Закрыть]. По декрету ВЦИК от 30 ноября 1918 г. о народном суде РСФСР постоянными народными судьями и очередными народными заседателями могли быть только лица имеющие избирательные права[306]306
  С.У. и Р. 1918. № 85. Ст. 889.


[Закрыть]. В последующих законодательных актах, касавшихся судебной системы и правоохранительных органов, указывалось, что на ответственные должности в них назначаются граждане не лишенные прав голоса.

Лишенцы не получали работы и в контрольных органах. По декрету ВЦИК от 8 февраля 1920 г. «О рабоче-крестьянской инспекции» в её рядах мог состоять «всякий трудящийся, пользующийся правом выбора по Конституции РСФСР»[307]307
  С.У. и Р. 1920. № 16. Ст. 94.


[Закрыть]. В постановлении 2-ой сессии ВЦИК Х-го созыва от 5 июля 1923 г., вносившего изменения и дополнения в положении о судоустройстве РСФСР, указывалось, что лица, лишённые избирательных прав, не могут быть судебными исполнителями и нотариусами[308]308
  С.У. и Р. 1923. № 48. Ст. 481.


[Закрыть]. Основы советской законодательной системы были окончательно закреплены постановлением ЦИК СССР от 29 октября 1924 г. В нём, в частности, указывалось, что судьёй может быть каждый советский гражданин при условии наличия у него избирательных прав[309]309
  С.З. и Р. 1924. № 23. Ст. 83.


[Закрыть]. Согласно «Уставу службы по местам заключения», утвержденному постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 23 марта 1925 г., на административно-строевую службу в тюремные учреждения принимались только те граждане, которые могли «пользоваться избирательным правом в Советы по Конституции РСФСР»[310]310
  ГУЛАГ (Главное управление лагерей) 1917–1960. М., 2000. С. 58.


[Закрыть]. В первом общесоюзном «Положении об органах милиции», утверждённом СНК СССР 25 мая 1931 г также содержалось требование принимать на работу в органы внутренних дел только лиц, обладавших правами голоса[311]311
  С.З. и Р. 1931. № 33. Ст. 247.


[Закрыть].

Лишенцам было запрещено занимать ответственные должности в советских, профсоюзных, кооперативных учреждениях. Несмотря на то, что законодательство не содержало прямых указаний об изгнании с работы на государственных предприятиях лиц лишенных избирательных прав, руководство на местах, в случае потери работником избирательных прав старалось под различными предлогами избавиться от него. Иногда изгнание с работы следовало непосредственно сразу за лишением человека избирательных прав. Так, в 1925 г. жительница деревни Кресты Екимовичской волости Рославльского уезда А. П. Трегубова была лишена избирательных прав за то, что находилась «в частичной материальной зависимости» от своих братьев – владельцев частного предприятия. После этого её, «как кулацкий элемент», немедленно уволили со службы в местном волостном исполкоме, где она работала машинисткой[312]312
  ГАСО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 730. Л. 54.


[Закрыть].

Потерять работу можно было и за родственные связи с лишенцами. Летом 1929 г. в ходе «изучения следственного аппарата» прокуратуры Вяземского округа окружным прокурором выяснилось, в частности, что «нарследователь 7-го участка Котиков… женился на дочери бывшего крупного торговца, лишенного избирательных прав и переехал жить к нему на квартиру». Это обстоятельство, а также сведения о «якшании Котикова с антисоветским элементом», привело к увольнению его со службы[313]313
  Там же. Ф. 2360. Оп. 1. Д. 14. Л. 35.


[Закрыть].

Во время чисток, регулярно проводившихся в государственных учреждениях, среди первых жертв очень часто оказывались лишенцы. Их выгоняли с работы как представителей «чуждого элемента». Такие чистки особенно часто начали проводиться со второй половины 1920-х гг. В ходе ликвидации «Смоленского нарыва» летом-осенью 1928 г. в советских, кооперативных, образовательных учреждениях Смоленской губернии была организована широкомасштабная чистка, в ходе которой потеряли место работы многие лишенцы[314]314
  См. подробнее: Кодин Е. В. Смоленский нарыв. Смоленск 1995. Маркевич К. Г. Чистки госаппарата в 1920–30 гг. (На примере Смоленщины). // Историю пишут аспиранты. Выпуск второй. Смоленск 2002. С. 54–73. Маркевич К. Г. Чистки государственных учреждений на Смоленщине в 1920–1930-е годы: цели, механизм, перманентность. // Провинциальная власть: система и её представители, 1917–1938 гг./ Под ред. Е. В. Кодина. Смоленск, 2006. С. 182–202.


[Закрыть]. Она затронула и образовательные заведения губернии. Выяснилось, что среди преподавательского состава школ было немало лиц лишённых избирательных прав.

Как складывалась их судьба во время чистки можно проследить на примере заведующего Окрутовской школой 1-ой ступени Монастырщинской волости Смоленского уезда В. А. Евцихевича. Будучи выходцем из помещичьей семьи, он был лишён избирательных прав в середине 1920-х гг. 28 января 1927 г. губернская избирательная комиссия восстановила Евцихевича в правах, принимая во внимание, что его активную общественно-полезную работу, лояльность к советской власти и «то, что он не был выселен по декрету от 20 III 25 г.». Однако уже в 1928 г. он был снова лишён избирательных прав. Сельская избирательная комиссия на своём заседании 11 июня 1928 г. отказала Евцихевичу в восстановлении в правах, «как социально вредному человеку ведущему разлагательную политику в школе к изжитию комсомольской организации»[315]315
  ГАСО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 770. Л. 10 об.


[Закрыть]. Кроме того, в вину ему ставилось нелояльное отношение к советской власти и поддержание отношений с выселенными братьями. 30 июня Евцихевич обратился в Смоленский губернский отдел просвещения с жалобой. В ней он говорил о травле организованной против него комсомольцами – активистами. Евцихевич писал: «местная ячейка ВЛКСМ старается использовать против меня создавшееся положение в Смоленской губернии, как месть и желание выгнать меня из школы, что не удалось прямым путём»[316]316
  Там же. Л. 14.


[Закрыть]. В местной избирательной комиссии по его словам оказалось трое комсомольцев, которые и настояли на лишении его избирательных прав. Обращение Евцихевича по поводу восстановления его в правах поддержали граждане деревень округа. 8 августа 1928 г. правление Смоленского губернского отдела просвещения ходатайствовало о восстановлении В. А. Евцихевича в правах перед Смоленским уездным исполкомом. Тем не менее, несмотря на такую поддержку, президиум Смоленского УИКа на своём заседании 17 августа 1928 г. вынес следующее постановление: «ходатайство гражданина Евцихевича Василия Алексеевича о восстановлении в избирательных правах – отклонить, оставив его в списках лишённых избирательных прав. Предложить Смоленскому уездному отделу народного образования снять Евцихевича с работы»[317]317
  Там же. Л. 26.


[Закрыть].

В тоже время, как указывалось в сводке информационного отдела ОГПУ составленной в начале 1929 г. и посвященной политическим настроениям сельской интеллигенции при ликвидации «Смоленского нарыва» «массовой чистки учительства не проводилось, лишь отдельные лица были сняты с работы с работы за явно дискредитирующие поступки»[318]318
  Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД. Т. 2. М., 2001. С. 837.


[Закрыть]. Благодаря этому многие лишенцы, продолжали преподавать в школах губернии. В сводке ОГПУ сообщалось, что «состав учительства Смоленской губернии в значительной степени засорен антисоветским и классово-чуждым элементом… Среди учителей обслуживающих сельские школы, имеется большая прослойка бывших офицеров, торговцев, попов, детей помещиков и кулаков и лиц, лишённых избирательных прав». Далее приводились конкретные факты – в Досуговской школе-семилетке Монастыршенской волости, например, работали учителями бывшая помещица Маслова – Меренова, выселенная в 1928 г. из своего поместья и лишённая избирательных прав, а также сын священника Залесский, лишенный прав голоса. В Коровинской школе Ярцевской волости Ярцевского уезда преподавал сын полицейского Т. А. Тарутьин, лишённый избирательных прав[319]319
  Там же. С. 834–835.


[Закрыть].

В «значительной степени» был «засорён социально-чуждым элементом» к началу 1929 г. и состав медицинских работников Смоленской губернии. Среди санитаров, врачей, обслуживающего персонала и даже в среде руководства больниц, амбулаторий, санаториев было немало лиц, лишённых избирательных прав. Так, в Преображенском санатории Кардымовской волости Смоленского уезда работала счетоводом «Загнетьева П. В., лишённая избирательных прав, исключенная из профсоюза, бывшая помещица, жена расстрелянного польского шпиона, содержалась в тюрьме 2 года». В Бохотской волости Смоленского уезда заведующим Ново-Михайловским медпунктом работал К. П. Саблин, о котором сообщалось, что он «лишен избирательных прав, имеет кулацкое хозяйство, батраков и подённых рабочих. До 1928 г. служил в УЗУ, откуда был вычищен»[320]320
  Там же. С. 838.


[Закрыть].

К началу 1930 г. среди учителей и медицинских работников Западной области процент лишенцев был по-прежнему велик. Даже среди руководящих работников образования и здравоохранения встречались лица, не имеющие прав голоса. Так, директором профтехшколы в г. Севске был «Кириллов – сын торговца, лишённого избирательных прав, вступивший в комсомол под маркой крестьянина – бедняка». Столярной мастерской этой же школы руководил «Гершкович – лишенец»[321]321
  Большевистский молодняк. 1930 г. 9 марта.


[Закрыть].

Многие лишенцы находили себе работу в культурных организациях. Некоторым даже удавалось занять высокий пост. Так в г. Трубчевске в течение долгого времени заведующим музеем был «бывший крупный помещик Поршняков, лишенец»[322]322
  Западная область 1930 г. № 4. С. 20.


[Закрыть]. Только в конце 1930 г. во время чистки советского аппарата он был изгнан с работы. Персонал «Клуба имени Ильича» в г. Гжатске, состоял главным образом из лишенцев и «социально чуждых». Особенно много лишенцев было в драматическом кружке и в хоре. В связи с этим областная молодёжная газета «Большевистский молодняк» призывала в апреле 1930 г.: «Нужно основательно оздоровить руководящую головку клуба „Ильича“. Нужно изменить методы и формы работы, нужно железной метлой вымести из клуба лишенцев»[323]323
  Большевистский молодняк. 1930 г. 8 апреля.


[Закрыть].

В ходе новой волны чисток последовавшей в 1929–30 гг. большинство лишенцев, трудившихся в образовательных, культурно-просветительных и лечебных заведениях, потеряли своё место работы. Вместе с тем, власть, организовывая подобные чистки, всячески старалась подчеркнуть, что нельзя лишать человека работы только из-за отсутствия у него избирательных прав. В разъяснении ВЦСПС от 14 марта 1929 г. говорилось, что если лица лишенные прав голоса возбуждали ходатайство о своём восстановлении, они в течение года могли трудиться на прежнем месте. Особо оговаривалось, что «в этом случае снятие их с работы по мотивам лишения избирательных прав является недопустимым»[324]324
  ГАСО. Ф.2360. Оп.1. Д.265. Л. 4.


[Закрыть].

Период «великого перелома» был отмечен широкомасштабными кампаниями по «очистке» государственных учреждений от «социально чуждых элементов», в число которых неизменно попадали лишенцы. Власть существенно ограничивала круг профессий и должностей, которые могли получить лица лишенные избирательных прав. 17 января 1930 г. в орготделе ВЦСПС состоялось совещание представителей советов и центральных комитетов профсоюзов. По его итогам было принято постановление, в котором содержался призыв исключать из профсоюза и увольнять с работы все «классово чуждые элементы», в первую очередь лишенцев[325]325
  Рабочий путь 1930 г. 19 января.


[Закрыть]. В циркулярном письме орготдела Западного облисполкома, опубликованном весной 1930 г., утверждалось, что в районах Западной области «почти повсеместно допускается в отношении лиц, лишённых избирательных прав полное ограничение в правах, как-то: снятие с пенсии, снятие с работы, исключение из членов профсоюза и т. д.»[326]326
  ГАСО. Ф. 2360. Оп. 1. Д.265. Л. 24


[Закрыть].

В ходе кампании по борьбе «с искривлениями избирательного законодательства», проходившей весной 1930 г. ряд лишенцев получили возможность восстановиться на прежней работе, однако на практике этим правом смогли воспользоваться немногие. По наблюдению А. И. Добкина с начала 1930-х гг. повсеместно наблюдался рост запросов от руководства предприятий в избирательные комиссии о наличии избирательных прав у того или иного работника[327]327
  Добкин А. И. Лишенцы 1918–1936 гг. // Звенья. Исторический альманах. Выпуск 2. СПб., 1992. С. 608.


[Закрыть]. На основании ответов на эти запросы человека могли уволить или наоборот оставить на прежнем месте. При этом должность человека и его добросовестность при исполнении служебных обязанностей не играли никакой роли. В октябре 1933 г. на заседании комиссии по самопроверке аппарата Бежицкого отделения всесоюзного объединения «Торгсин» рассматривалось дело сторожа Е. М. Расина. В его характеристике среди прочего было указано: «… с 1926 по 29 г. занимался торговлей в Бежице по II разряду, был лишен избирательных прав». Комиссия постановила: «Как бывшего торговца по II разряду, был лишен избирательных прав, с работы снять»[328]328
  ГАСО. Ф. 1425. Д. 54. Л. 104.


[Закрыть].

Лишенцы, потерявшие работу, если им не удавалось восстановиться на прежнем месте, или найти новый заработок, пытались обращаться на биржу труда. Но если до конца 1920-х гг. такие попытки могли принести успех, то с началом «великого перелома» и эта возможность для граждан потерявших права голоса была существенно сужена. По постановлению наркомата труда СССР от 13 июля 1929 г. «О проверке состава безработных и порядке регистрации и посылке на работу уволенных при чистке аппарата» полному снятию с учёта на биржах труда подлежали «лица лишённые избирательных прав… за исключением тех, которые в течение не менее 5-ти лет занимались производительным и общественно-полезным трудом и показали лояльность к советской власти». Не регистрировались на биржах труда и «члены семей этих лиц, если они находятся на их иждивении, за исключением тех, которые в течение не менее 5-ти лет занимались производительным и общественно-полезным трудом и доказали свою лояльность к советской власти»[329]329
  ГАСО. Ф. 2360. Оп. 1. Д. 265. Л. 4.


[Закрыть]. В августе 1930 г. ЦИК и СНК СССР издали секретное постановление в котором содержалось предписание «не давать лишенцам и другим служащим потерявшим работу в результате недавних чисток, пособие по безработице и не регистрировать их на бирже труда». В нём, в частности, говорилось: «Их следует отправлять на лесозаготовки, торфоразработки, на уборку снега, и только в такие места, где испытывают острую нехватку рабочей силы»[330]330
  Фицпатрик Ш. Указ. соч. С. 145.


[Закрыть]. Таким образом, потеря гражданином избирательных прав влекла за собой не только изгнание с прежней работы, но и привлечение его к более тяжёлому и низкооплачиваемому труду в порядке мобилизации. Подобная практика существовала ещё в период «военного коммунизма», но достаточно широко применялась и в период «великого перелома». Лишенцев в 1930–32 гг. директивными распоряжениями отправляли на лесозаготовки, строительство промышленных объектов, мелиоративные работы. В начале 1931 г. чрезвычайная комиссия по лесозаготовкам Дорогобужского района Западной области приняла постановление, в котором, в частности, говорилось: «Создать кулацко-зажиточные бригады, включив и хозяйства лишенцев, по лесозаготовкам и вывозке»[331]331
  Западная область. 1931 г. № 2–3. С. 17


[Закрыть].

Нередко, особенно в период «великого перелома» не только лишение избирательных прав влекло за собой изгнание с работы, но и наоборот увольнение человека по чистке как «социально чуждого» приводило в дальнейшем к лишению его прав голоса. Так, с 1928 по 1931 годы при «очищении» промышленности и управленческого аппарата СССР от «старорежимных» кадров 23 000 человек «были списаны по первой категории („враги советской власти“) и лишены гражданских прав»[332]332
  Куртуа С. Верт Н. и др. Чёрная книга коммунизма. М., 1999. С. 177.


[Закрыть].

Большинство лишенцев, теряя работу, теряли вместе с ней единственную возможность заработка и пропитания. Потеря средств существования и угроза жизни впроголодь указывались многими лишенцам как основные мотивы в их заявлениях о восстановлении в избирательных правах. Так, житель хутора Васильево Павликовской волости Ельнинского уезда Н. Ф. Анисимов в своём заявлении в уездную избирательную комиссию от 5 апреля 1927 г. писал: «Прошу сообщить мне результат ходатайства… о восстановлении меня в избирательных правах, ибо благодаря этому я лишился должности и куска хлеба, т. к. средств к существованию совершенно не имею»[333]333
  ГАСО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 771. Л. 40.


[Закрыть].

Некоторые лишенцы воспринимали запрет на профессию как тяжелый моральный удар, как ещё одно свидетельство собственной несостоятельности. Житель Рославля бывший городовой П. М. Петров в своей жалобе в президиум Смоленского губернского исполкома от 10 мая 1927 г. писал: «Хочу работать, несмотря на свои старые годы, могу ещё быть полезен советской власти, не желаю записываться в инвалиды труда, но нет работы, не дают, я отверженный»[334]334
  Там же. Ф. 13. Оп. 1. Д. 730. Л. 478.


[Закрыть]. Житель деревни Лобановки Климовского района Западной области Г. С. Зыкунов, лишённый избирательных прав за службу в полиции писал в своём заявлении, направленном в облисполком в сентябре 1935 г.: «я ходатайствую о восстановлении меня в правах, чтобы я мог работать честно в колхозе или на производстве со всеми трудящимися наравне»[335]335
  Там же. Ф. 2360. Оп. 2. Д. 1256. Л. 1.


[Закрыть].

Вместе с потерей избирательных прав лишенцы теряли также и целый ряд социальных льгот, что серьёзно осложняло их материальное положение. С середины 1920-х гг., граждане лишённые избирательных прав не могли получать пенсии и пособия по социальному страхованию[336]336
  Там же. Ф. 13. Оп. 1.Д. 265. Л. 4.


[Закрыть].

Обычным явлением для лиц, лишённых избирательных прав был отказ от своего прежнего экономического статуса. Многие торговцы и владельцы частных предприятий – «нэпманы», ради возвращения себе прав голоса закрывали собственное дело и соответственно теряли высокие заработки. В 1924 г. жители Переснянской волости Смоленского уезда П. Карташёв и Г. Максиминин были лишены избирательных прав «как торговцы с патентом 2-го разряда». После этого они «отказались от частной торговли и стали вести сельское хозяйство личным трудом». В результате, уже в конце ноября 1924 г. они оба были восстановлены в избирательных правах[337]337
  ГАСО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 664. Л. 161–169.


[Закрыть].

Тяжёлым последствием потери избирательных прав было, и увеличение налогового бремени. Напрямую количество и размер налогов, которые платил гражданин, не были связаны с наличием или отсутствием у него избирательных прав. Тем не менее, изменение социального статуса человека после лишения его права голоса влекло за собой и необходимость платить целый ряд налогов, которые не собирались с полноправных граждан. Не имея права служить в регулярных частях Красной армии, лишенцы должны были платить особый военный налог. По постановлению СНК СССР от 25 января 1932 г. граждане, платившие подоходный налог в размере до 3 000 руб. в год (или до 250 руб. при обложении месячными окладами), выплачивали военный налог в размере 75 % подоходного налога. Для лиц, подоходный налог которых составлял более 3 000 руб. в год (более 250 руб. при месячном окладе), специальный военный налог устанавливался в размере 100 % суммы подоходного налога. Сумма специального военного налога для плательщиков подоходного налога при этом не должна была быть меньше 50 руб. в год. Лица, принадлежавшие «к кулацким хозяйствам, облагаемым сельскохозяйственным налогом в индивидуальном порядке» платили военный налог «в размере 50 % оклада их сельскохозяйственного налога, но не менее 100 руб в год». Остальные граждане, «входящие в состав хозяйств, облагаемых единым сельскохозяйственным налогом», должны были платить военный налог «в размере 50 % оклада их сельскохозяйственного налога, но не менее 50 руб. в год». Граждане, имевшие самостоятельный доход, но с которых не взимались подоходный или единый сельскохозяйственный налоги, платили специальный военный налог «в размере 50 руб. в год»[338]338
  С.З. II Р. 1932. № 7. Ст. 41.


[Закрыть].

Согласно декрету ВЦИК и СНК РСФСР от 27 марта 1924 г. деревенские лишенцы, которым было запрещено занимать должности сельских исполнителей облагались «особым сбором, устанавливаемым губернскими исполнительными комитетами, и поступающим в доход сельских советов по покрытию расходов по охране общественного порядка, личной и имущественной безопасности или по благоустройству селения»[339]339
  С.У. и Р. 1924. № 28. Ст. 266.


[Закрыть]. Граждане, лишенные избирательных прав платили его, когда наступал их чёред нести обязанности сельского исполнителя. Размер этого сбора устанавливали исполнительные комитеты губерний, краёв, автономных областей и республик. Инструкция НКВД от 8 января 1927 г. «О порядке назначения и деятельности сельских исполнителей» устанавливала максимальную ставку налога в размере 10 рублей[340]340
  ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 104. Д. 305. Л. 4.


[Закрыть]. Согласно постановлению ВЦИК и СНК РСФСР «О сельских исполнителях» данный налог составлял уже «от 30 до 50 рублей в год»[341]341
  С.У. и Р. 1936. № 7. Ст. 40.


[Закрыть]. Как показала практика, местные власти зачастую использовали данное положение для того, чтобы поправить собственный бюджет. В циркуляре ЦИК СССР от 6 апреля 1925 г., посвященном борьбе с перегибами в области лишения избирательных прав указывалось, что местные органы власти относят к категориям граждан, лишённых избирательных прав «не только нетрудовые и контрреволюционные элементы», но также и кустарей, имеющих подсобные предприятия и «служителей при храмах и домах культа». Причиной этого называлось «стремление наложить на них налог, взимаемый взамен исполнения ими обязанностей сельских исполнителей». Циркуляр рекомендовал исполнительным комитетам в месячный срок «пересмотреть вопрос о лишении избирательных прав лиц, отнесённых к таковым лишь на основании наложения на них налога взамен выполнения обязанностей сельских исполнителей»[342]342
  ГАСО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 642. Л. 21–21об.


[Закрыть].