Текст книги "Дневник В. Счастье после всего?"
Автор книги: Дебра Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
18 августа
Два часа ночи, десять минут третьего. Не могу заснуть, включила CNN. Чтобы не разбудить Пита, перешла на режим титров. Мне всегда жалко тех, кому приходится это делать. По экрану плывет такая абракадабра:
«Поскольку в Америке опасаются экономического спада, плесдент Туш общал ускорить сжижение налогов, что поможет перегревшейся экономке вернуться в нормальное сусло».
«Раскаявшийся террорист, бывший приверженец саудовского изгнунника Усамы Бенслаттена будет пееервым правительственным свидетелем в слушании дула э-ээ дела о бомбардировке псольства».
Завтра встречаюсь с отцом Ли. Наконец станет ясно, какую роль его жена играет во всей этой истории.
На сегодня все.
В.
18 августа, позже
Лучший способ начать день – хорошая зарядка. Тай бо, например. Но секс лучше. Билл позвонил в восемь тридцать пять, как раз когда тронулся школьный автобус. В восемь тридцать девять я скакала на нем, крепком, потном, как дикая лошадь. К половине одиннадцатого, вымытая под душем, высушенная феном, подкрашенная, полностью одетая, я направлялась на встречу с отцом Ли.
Подъезжая к центру, огибая кварталы и пролетая по улицам, я слышала, как в ушах звучит ликующий голос: «Это был секс! Аллилуйа! Это был секс! Амен!» (на мотив “It’s Raining Men”). Знать ничего не хочу о бывшей жене и детях Билла Строппа, о его шинных магазинах, о любимых блюдах и травмах детства. Мы просто два тела, слившиеся в поисках наслаждения, свободы и чувства удовлетворенности. Временно.
Когда я подъехала к «Пони», там было почти пусто. Помощники официантов разносили приборы и салфетки к обеду, менеджер раздвигал шторы, впуская в зал яркие полосы света. Отец Ли сидел в отдельной кабинке в глубине зала. Это было отделение для курящих. Видимо, кабинка была выбрана за ее укромное расположение, – я ни разу не видела, чтобы он курил. Он встал мне навстречу, нервно улыбнулся.
– Кофе?
– Конечно.
Отец Ли позвал официанта, долговязого старшеклассника с темно-русым хвостиком на затылке. Мы оба смотрели, как он наливает мне кофе, потом наполняет чашку отца Ли.
– Я уже подготовился к холодам, – начал он.
Эту фразу я слышала не меньше пятидесяти раз за последний месяц. Здесь все так говорят, классический пример начала неторопливой провинциальной беседы. Обычно всегда киваешь, соглашаешься, говоришь что-нибудь столь же бессмысленное вроде: «Да уж, кроме шуток». Но по правде говоря, зимы я жду не дождусь. Я не против, чтобы она длилась двенадцать месяцев в году. Двенадцать месяцев безразмерных свитеров, легинсов с поясами на резинке, пальто и пиджаков, скрывающих мою здоровенную задницу. Впрочем, хватит уже о погоде.
– Отец Ли, так что произошло?
Он пристально смотрел в чашку, словно ответ вот-вот отразится на поверхности кофе.
– Я могу только предполагать, – начал он. Тяжело вздохнул, не отрывая взгляда от чашки. – Мишель очень ревнивая женщина. Девять лет назад, когда я был помощником пастора в методистской церкви Оунсборо, была допущена одна… неосторожность… с прихожанкой. Как видите, у Мишель были основания. Для ревности, я имею в виду.
Я вспомнила свои звонки ему домой. Как возмущенно Мишель отвечала, когда я просила позвать к телефону ее мужа.
– Значит, вы думаете, это она стоит за фотографиями?
– Да. Она следила за вами.
– Наняла частного детектива?
Он кивнул.
– У нее есть фотографии нас обоих у меня в офисе: мы держимся за руки, молимся вместе. Есть и фотографии, где я у вас дома после смерти Мэри.
Я вздрогнула.
– Но э-э… предосудительными можно счесть только те, которые сделаны в мотеле. Их она и послала Роджеру.
– Но вас-то там не было!
Отец Ли пожал плечами.
– Ей все равно. Мишель считает, что у нас был роман. Она возненавидела вас и хотела вам навредить. – Он взял меня за руку. – Вэлери, я даже не знаю, что сказать. Я могу только искренне просить у вас прощения.
Еще бы, чуть не заорала я. Вы крутите романы, а расплачиваться приходится мне! Может, я родилась под несчастливой звездой? Или проклята? Может, я попала в кармический круг очищения и расплаты за грехи? Господи, ну почему, почему я? Почему все эти люди вечно извиняются передо мной за обманы и предательства? Почему я не могу жить нормальной жизнью домохозяйки Среднего Запада без всяких приключений? Просыпаться каждое утро рядом с верным лысеющим мужем, отправлять Пита в школу, съедать низкокалорийный завтрак, пылесосить дом, готовить кастрюлю супа для благотворительного обеда и полноценные питательные блюда для семьи, вечером отбыть секс в миссионерской позиции с моим верным лысеющим мужем и спокойно заснуть. Но это не для меня. Я связалась с распутным дерьмом, ранее называвшимся моим мужем. Все остальное – только следствия, грязные пятна от этой ошибки.
– Ну и что, черт возьми, мне теперь делать? – раздался мой собственный голос. Для слез я была слишком подавлена. Хотелось просто поехать домой и лечь спать.
– Может быть, хотите помолиться со мной?
Посмотрела в его доброе, ласковое лицо и едва удержалась, чтобы в него не вцепиться.
– Как-нибудь в другой раз.
На сегодня все.
В.
19 августа
Едва Пит ушел в лагерь, я позвонила Либби. Как можно сделать такие снимки? Разве это возможно?
– Хм-хм. – Она немного подумала. – Даже если шторы или жалюзи закрыты, чаще всего можно получить качественный снимок. Если взять специальную линзу в зависимости от ракурса. Для снимка нужна только маленькая щель, зазор между шторами.
Черт.
Забавно – либидо у меня возрастает прямо пропорционально уровню стресса. В полдень позвонил Билл, вызвал меня. Бурный секс у стенки в прихожей, в полном молчании, не снимая одежды. Когда я уходила, он сказал: «Забудь про деревья». «Ладно», – сказала я. Это были единственные слова, которыми мы обменялись.
На сегодня все.
В.
20 августа
Пит сидит дома, у него какая-то желудочная инфекция. Счистила рвоту с ковра и со всей кровати, поменяла наволочки, простыни и опять уложила его. Потом его снова вырвало. Устроила ему постель в гостевой. Поставила новую кассету, но, похоже, никакой радости это Питу не доставило – самочувствие хуже некуда. Бедняжка. Кажется, он зовет меня. Пойду.
Вернулась. На четвереньках отскребала блевотину от ковра в гостевой, зазвонил телефон. Омар. Слушание по делу об опеке в понедельник.
На сегодня все.
В.
21 августа
Встречалась с Омаром, разрабатывали стратегию. Он предполагает следующее.
Слоан будет настаивать, что Питу следует жить с Роджером постоянно из-за моего «аморального» образа жизни в качестве лесбиянки.
Слоан предъявит суду основное вещественное доказательство, фотографии нас с Дианой в номере мотеля.
Омар считает, что у Слоана вряд ли будут фотографии нас с Эдди в том же номере, поскольку это идет вразрез с утверждением о моей однополой ориентации.
В дополнении к полной опеке Слоан будет требовать немедленного и полного возвращения полученного мною состояния. Кроме того, мне будет предложено возместить уже потраченные суммы (у меня при этих словах чуть не случился сердечный приступ, но Омар уверен, что даже при самом неблагоприятном исходе судья не потребует от меня возмещения этих денег).
Слоан будет подкреплять свои требования показаниями разных свидетелей вроде Линетт.
Омар уверял меня, что Роджер наверняка НЕ получит все, что потребует. Но, требуя полной опеки, он скорее всего добьется хотя бы совместной. Требуя возврата состояния, он, вероятно, получит алименты или выплаты на ребенка. Омар сказал, что, поскольку у нас благожелательный судья (то есть благожелательный по отношению к Роджеру), нам следует лишь слегка касаться личностных оценок. Поднимать вопрос о супружеской неверности и двоеженстве Роджера надо очень осторожно. «Если это не имеет отношения к его отцовской несостоятельности, это просто бесполезно», – считает Омар.
Стратегия Омара.
Фотографии не являются доказательством однополой связи. Омар предоставит суду показания Дианы, которая под присягой подтвердит, что мы с ней не вступали в сексуальные отношения.
Питу необходима стабильная жизнь в одном доме, с матерью, которая заботилась о нем на протяжении всего судебного разбирательства.
Мое настоящее финансовое положение дает мне возможность оставаться дома с Питом, сосредоточив на нем все свое внимание.
Вследствие активной половой жизни и бывших «супружеских отношений» с Мэри Роджеру будет очень трудно, если не невозможно, стать внимательным и ответственным отцом.
Я стараюсь не зацикливаться на этом, но меня одолевают вопросы. Если Роджер все-таки получит полную опеку, я буду полностью исключена из жизни Пита? Будет ли роджерова пассия его «новой мамочкой»? Клянусь, я готова повеситься при одной мысли об этом. Если Роджер добьется совместной опеки, как Пит перенесет стресс от жизни на два дома? А если Пит разозлится на меня и не захочет ко мне возвращаться? Как я могу наблюдать за эмоциональным, моральным, этическим развитием ребенка, если перестану быть его главным воспитателем? Что, если Роджер со своей пассией будут разрешать ему носиться сломя голову, смотреть телевизор в неограниченных количествах, есть чипсы и прочую вредную еду… или хуже – курить. Пить пиво. Кататься на роликах с уличными детьми.
Так можно вконец свихнуться. Надо поспать.
На сегодня все.
В.
22 августа
Господи Боже. Пит вошел в комнату, когда я собирала бумаги по опеке. Взял один лист, заметил свое имя. Попытался продраться сквозь юридическую невнятицу. Не смог. Попросил меня прочитать. Я ему объяснила, что собираюсь идти в суд и добиться, чтобы он остался со мной, но и с папой тоже мог видеться. Он расплакался. Сказал, что не хочет видеться с Роджером. Он хочет с ним жить!
– То есть ты хочешь жить с нами обоими?
– Нет, то есть я хочу Жить с папой. А ты можешь видеться с нами, когда захочешь.
Я не стала ругаться. Пит может говорить все, что хочет. Я ему не запрещаю.
На сегодня все.
В.
24 августа
Ночь, пятнадцать минут третьего, я не могу заснуть. Можно, конечно, принять таблетку, но утром я буду заторможенной. Не надо. Вот и сижу, думаю, каково мне будет без Пита. Мучаю себя. Представляю его опустевшую комнату, пустую кровать. Сегодня у нас с ним был чудесный вечер. Я приготовила его любимые блюда (мясо в горшочке, заливную морковь, картофельное пюре, на десерт шоколадное печенье с мороженым), разожгла камин (ладно, ладно, схитрила – положила туда искусственные поленья от «Дюрафлейм»), и мы сыграли четыре раунда в «Кути».
– Ты правду говорил, что хочешь пойти жить с папой? – спросила я, подтыкая ему одеяло.
– Не знаю. – Он сонно моргнул.
– Если ты так думаешь, солнышко, это нормально. Твои чувства не могут быть плохими. Ты можешь думать и чувствовать, что хочешь, и это нормально. Но я надеюсь, ты понимаешь, что нам нужно сделать выбор, который будет лучшим для тебя.
Здесь у меня не было твердой почвы под ногами. Я не хотела поливать Роджера грязью, говорить, что он плохой отец. Это ложь. Я хотела сказать: «Твой папа плохой человек, Пит. Он постоянно изменял мне, потому что его тянет на молоденьких. Он растоптал брачные обеты. У него была незаконная жена, а нынешняя его подружка годится тебе в старшие сестры. Если ты уйдешь жить к нему, я тут же повешусь».
– Но я люблю папу, – нижняя губка у него задрожала. – Я скучаю по нему. Почему я больше никогда не смогу его увидеть?
Если бы в мире была справедливость, в аду был бы специальный круг для Роджера и таких, как он. Хватит и того, что он предал меня. Я-то переживу. Про Пита этого не скажешь.
– Солнышко, папа любит тебя. И всегда любил. Он упорно борется за то, чтобы чаще тебя видеть. Но… – Я сглотнула комок. – У папы неприятности, сладкий мой, и ему будет трудно оставаться таким, каким ты хочешь его видеть.
Пит сел на постели.
– Ну и что, что у него неприятности. Я хочу быть с ним. А он – со мной. Если ты будешь мешать ему, я тебя буду всегда ненавидеть!
Эти слова были как пощечина. Я старалась успокоиться, но слезы застилали глаза.
– Лапонька, я вижу, ты злишься. Ты очень сердитый. Но я тебя все равно люблю. Я всегда буду тебя любить. И папа тоже всегда будет тебя любить. Как-нибудь все устроится. Может быть, нам не всегда будет весело и хорошо, но ты всегда будешь чувствовать нашу любовь и заботу, потому что ты нам очень дорог. Понимаешь?
Пит отвернулся к стене и молчал.
– Пит?
– Принеси мне воды, пожалуйста. И шоколадное печенье.
Видимо, разговор закончен. Спускаясь в кухню, я думала, правильно ли поступаю, добиваясь полной опеки. Будет ли это истинным благом для Пита? Позвонила маме посоветоваться. Она сказала, что я сумасшедшая – даже не просто сумасшедшая, а невменяемая, – если не буду бороться за полную и единоличную опеку.
Сейчас половина третьего ночи, в суде надо быть в половине восьмого, но я слишком взволнована и напугана, чтобы спать.
Три двадцать. Еще не заснула. Даже телевизор не помог. Может, ромашки заварить?
На сегодня все.
В.
25 августа
Ромашка помогла. Я заснула на софе в гостиной и, хотя там не было будильника, каким-то чудом проснулась вовремя. Как раз успела одеть Пита, накормить и посадить на автобус. Он ничего не говорил насчет опеки, я тоже не касалась этой темы. Хотела, чтобы он ушел в школу спокойно, хотя подозреваю, он уже взбудоражен донельзя.
Позвонила Омару посоветоваться насчет гардероба. Как нынче одеваются хорошие матери?
– Во-первых, никаких обтягивающих брюк и вычурных туфель, – сказал он. – Подальше от лесбийского стиля. Не надо глубоких вырезов, ничего слишком выразительного. И не надевайте костюм. Вы не должны выглядеть как бизнес-леди. Немного макияжа, но не яркого.
Может, фартук надеть? Прийти с переносной электроплиткой, вроде тех, что используют для презентаций всяких деликатесов. Приготовить во время слушания пиккато из курицы – в доказательство не только кулинарных способностей, но и таланта к совмещению занятий.
– Так что я должна надеть? – У меня вырвался тяжелый вздох.
– Трудно сказать наверняка. Этот судья крепкий орешек. У него не должно сложиться впечатление, что вы очень старались и специально так оделись. Он не любит таких вещей. Хм-хм.
Я ждала, готовая вцепиться себе в волосы.
– Ладно. Джинсовая юбка, мягкая кофточка, что-нибудь незатейливое, можно в цветочек. Без выреза, разумеется. Никаких мини. Все должно гармонировать. Спокойные пастельные тона. Ничего клетчатого. Ничего черного. Помогло?
– Другими словами, надо одеться пасхальной зайкой.
Омар хихикнул.
– Рад, что вы сохранили чувство юмора. Это хороший знак.
– У меня нет ничего соответствующего вашему описанию.
Была, правда, джинсовая юбка из «Пола Хэрриса», я себя в ней чувствовала, как сосиска в оболочке. Бедра в ней были не то что широкие – прямо слоновьи. Эта юбка явно не предназначалась для активной деятельности. В ней можно было делать только лилипутовы шаги, уверенная походка исключалась. Я попыталась вспомнить, что носили женщины в группе поддержки грудного вскармливания, куда я когда-то ходила. Она называлась «Культ материнства». Удалось вспомнить только, что одна женщина говорила «паповина», и никто ее не поправлял, что они бились со мной, пока Пит наконец не вцепился в мою отяжелевшую грудь, и что тамошние ведущие ориентировали на грудное вскармливание всех подряд, даже если ребенок уже вырос из детского стульчика и разгадывает кроссворды в «Нью-Йорк таймс» между кормлениями, и что никто кроме меня не пользовался косметикой.
– Ну, вы женщина находчивая, что-нибудь подберете, – сказал Омар. – Встречаемся в суде у зала номер четыре. Мисс Райан?
– Да, мистер Слаадк?
– Все будет отлично.
– Если вы так уверены, Омар…
Сейчас восемь сорок пять, и я до сих пор понятия не имею, что мне надеть.
На сегодня все.
В.
25 августа, вечером
Боже, какой был день.
Когда я подходила к зданию суда (в мягкой желтенькой кофточке Линетт, она ее носила, когда была беременна Гераклом), Омар казался встревоженным.
– Что случилось, Омар?
– Ничего. Все отлично. Все будет отлично.
– Нет, в самом деле. Расскажите.
– Ну, – он ослабил воротничок, – судья Брэнд сегодня утром не в духе.
Послышалось щелканье ботинок – по коридору пробегал Брэнд к залу номер четыре. Он был похож на хорька. Бегающие черные глаза-бусинки, тусклые черные волосы зачесаны назад, между носом и верхней губой клинышек гитлеровских усов. Он хмуро взглянул на нас, окинул меня оценивающим взглядом. Кивнул Омару.
– Начнем, пожалуй?
Омар отошел попить к фонтанчику.
– Доброе утро, миз-з Райан, – раздалось над ухом.
Серфингистка. Волосы у нее, кажется, еще больше отросли. Сегодня они были заплетены в две косы. Короткая белая юбка, такой же пиджачок, блестящая кофточка под ним, белые колготки и лаковые ботинки на платформе. Она чуть поперхнулась, полезла в рот своими длинными пальцами, что-то вытащила оттуда и поднесла к свету. Белый курчавый лобковый волос. Я тут же узнала его. До сих пор выгребаю такие же из водостока под раковиной. Серфингистка пожала плечами. – Бывает в азарте, – и пошла в зал. В дверях обернулась. – Кстати, у вас чудесный маленький мальчик. Мне не терпится с ним познакомиться.
– Пошла ты. – Я бы ее на месте прикончила.
Подошел Омар, толкнул тяжелую дверь, жестом пропустил меня вперед. В комнате было холодно – потом я узнала, что Брэнд специально поставил кондиционер на шестьдесят два градуса.
– А где все? – Я повернулась к Омару. Мама должна прийти, Диана и Линетт тоже.
– Еще рано. Потерпите немного.
Слоан пришел еще раньше нас со своими двумя помощниками: женщиной лет тридцати в роскошном шелковом костюме баклажанного цвета и таким же привлекательным молодым мужчиной в белой накрахмаленной рубашке и бордовых помочах. Я чувствовала себя страшной дурой в этой желтенькой кофточке.
– А у вас разве нет помощников? – зашептала я Омару.
Он терпеливо улыбнулся и положил теплую ладонь поверх моей руки.
– Вэл, у нас все хорошо.
Роджер крутил головой из стороны в сторону. Наткнулся на меня взглядом и подмигнул. Мерзавец!
Дверь открылась, робко вошли мужчина и женщина.
– Это четвертый зал? – спросил мужчина с сильным южным акцентом.
Он был маленького роста, суетливый. Косматая черная борода, очки в тяжелой оправе. Его спутница была причесана под Ивану Трамп – светлые волосы собраны вверх и скреплены золотым зажимом. Омар шагнул им навстречу.
– Наверное, вы родители Келии. – Он протянул руку мужчине. – Я так рад, что вы смогли прийти.
Было слышно, как Роджер прошептал Слоану: «Какого черта они-то тут делают?»
Омар ликующе улыбался. Родители Серфингистки пришли в качестве свидетелей. Судя по панике Роджера, они будут свидетельствовать не от его имени. И вряд ли в его пользу. «Неплохо, да? – прошептал Омар. – Но подождите. Ни за что не догадаетесь, кто сейчас придет».
Первыми в списке свидетелей были родители Серфингистки. Они сели вместе за маленький столик на небольшой платформе. Судья Брэнд начал слушание.
– Назовите ваши имена для протокола.
– Джордж и Пуки Смит, – ответил за обоих бородатый.
– Э-э, Пуки? – переспросил Брэнд.
– Да. Пуки. – Женщина приподнялась и выставила подбородок. – Так меня назвала мама.
– Какое отношение вы имеете к Роджеру Тисдейлу? – продолжал Брэнд.
Джордж Смит подскочил на стуле.
– Никакого отношения не имею и не хочу иметь!
– Ну, папа, – захныкал Роджер.
– Черт, я сто раз тебе говорил – не смей называть меня папой! Ради всего святого! Ты немногим моложе меня, – Джордж Смит повернулся к судье. – Послушайте, ваше высочество…
– Ваша честь, – отрезал Брэнд.
– Прошу прощения. Ваша честь. Так вот, Келия всегда делала что хотела. Всегда делала и всегда будет делать. Такой уж это ребенок, что тут скажешь. И вот однажды она заявляется домой с этим парнем и говорит, что он переезжает к нам. Что мне было делать? Если бы я сказал нет, она ушла бы с ним и болталась бог весть где. Я сказал да. Господи милосердный, это было худшее из всего, что я сделал!
Пуки скорбно покачала головой:
– Если бы не Келия, Роджер Тисдейл тут же получил бы пинка под зад.
– В один момент! – Лицо у Джорджа стало малиновым. Он достал платок, вытер лоб. – У него ни стыда, ни совести! Однажды я их увидел в машине на дорожке – спаривались, прости Господи, как кролики, – прямо на дорожке, прямо под носом у соседей! Как ни в чем не бывало! Как будто так и надо!
– Этот человек запятнал репутацию моей дочери! – Пуки прижала к груди сумочку. – И везде оставляет свои носки! Вонючие носки! Я и так с утра до вечера подбираю за Джорджем. Это возмутительно! – Она с отвращением посмотрела на Роджера.
Омар отхлебнул воды и подошел к столику.
– Мистер и миссис Смит, как вы думаете, готов ли Роджер Тисдейл принять на себя круглосуточную ответственность за своего сына? Подходит ли он на роль отца?
– Он приходит по ночам в любое время, когда ему вздумается, – продолжал Джордж Смит, обращаясь то ли к судье, то ли к себе самому. – Это безумие какое-то, доложу я вам. Вот мы, трое сорокалетних людей и моя дочь, толкаемся в нашем домишке, как будто это самая правильная вещь на свете! Да это балаган какой-то! Этот бездельник шляется по дому, лезет к нам в холодильник, пьет наше пиво, делает с нашей девочкой все что хочет. Говорит, сочиняет очередную гениальную книжку, но я ни разу не видел, чтобы он хоть палец о палец ударил. Я ему говорил – найди работу! Ты здоровый трудоспособный человек. Черт, я даже сам мог бы устроить его на работу в магазин, если бы он хотел. Хоть сегодня мог бы начать, если бы оторвал от дивана ленивую задницу!
– Келия говорит, что он каждый месяц получает от родителей хорошенький чек, – подалась вперед Пуки. – Что-то вроде каких-то процентов. Но потом выяснилось, что никаких чеков он больше не получает, потому что развелся.
– Похоже, его родители нашли хороший повод спихнуть сынка, – продолжал Джордж. – Как-то раз я слышал, он сказал Келии, что он… как он там сказал: «Зайка, мне вполне достаточно прозябания в твоей семье». Прозябания! Представляете?! – Он показал на Роджера толстым пальцем. – Я тебе скажу, парень, может, мой дом и мал, но по крайней мере у меня есть дом. И каждый месяц я выплачиваю заем, и у меня нет вороха неоплаченных счетов в почтовом ящике!
– Тише, тише, сладкий. – Пуки взяла его за руку.
– Повторяю свой вопрос, сэр, – встрял Омар. – Как по-вашему, подходит ли Роджер на роль отца?
– Да ни один черт не хотел бы иметь такого отца, как он!
Боже, что за комедия. Теперь была очередь Слоана. Он вышел вперед и покровительственно улыбнулся.
– Мистер и миссис Смит. Спасибо, что пришли. Как вы себя чувствуете?
Джордж ухмыльнулся и закатил глаза.
– А как вы думаете, черт возьми, я должен себя чувствовать?
– Такое впечатление, что недавно вы испытали некоторый стресс.
– Стресс? Вы шутите, что ли? Это даже на половину не тянет. – Джордж откинулся на спинку стула и погладил руку жены. – Это был ад какой-то.
– Понимаю, сэр. – У Слоана заклинило улыбку. – Ясно, что вы с Роджером Тисдейлом не лучшие друзья.
– Как до тебя не доходит, приятель, я хочу, чтобы этот парень убрался из моего дома! И побыстрее!
– Вы описали ряд ситуаций, – продолжал Слоан, – которые вы нашли неудобными и раздражающими. Я не могу вас винить за это. Но цель нашей сегодняшней встречи – установить, есть ли у мистера Тисдейла качества хорошего отца. Мистер Тисдейл добивается полной опеки своего любимого сына. Вы это понимаете? Я прошу вас прямо отвечать на вопросы и воздерживаться от деталей. Мистер Смит. Вам известно, что мистер Тисдейл стремится получить право на опеку своего сына?
– Думаю, да, – нахмурился тот.
– Мистер Смит, вопрос следующий: есть ли у вас основания предполагать, что Роджер Тисдейл не может опекать своего сына?
– Ну а как насчет дома? Разве у хорошего отца не должно быть своего дома? Надеюсь, он не собирается привести своего мальца в наш дом? Это не пройдет, нет, брат! Не пройдет, и точка.
Пуки часто закивала.
– Я уже вырастила своих малышей, и хватит с меня, – вставила она.
– Ну хорошо, – продолжал Слоан. – Предположим, что Роджер и Пит не будут жить с вами. Предположим, что у Роджера будет достаточно денег, чтобы купить собственный дом, где он будет жить с сыном. А теперь, сэр, у вас есть основания утверждать, что Роджер Тисдейл не соответствует роли хорошего отца?
Джордж Смит нахмурился и скрестил руки на груди.
– Не знаю. Наверное, нет.
Слоан повернулся на каблуках.
– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к Смитам.
– У меня есть вопросы, – поднялся Омар. – Еще раз благодарю за то, что пришли. Нелегко, наверное, было вырваться с работы.
– Еще бы, черт возьми. У меня стоят тридцать два пылесоса, все надо ремонтировать и все должны быть готовы ко вчерашнему дню!
– Значит, если вы отлучились с работы, для вас это очень важно, да?
– Еще бы.
– Мистер Смит, могу я спросить, что вы думаете о сорокалетнем мужчине, который ухаживает за девочкой вдвое младше себя?
– Позор это, вот что я думаю!
– Могу я попросить мистера Слаадка воздержаться от обращения с Келией Смит как с девочкой? – перебил Слоан. – Ваша честь, ей двадцать два года. Она взрослая женщина.
– Что вы думаете о человеке, который ухаживает за женщиной вдвое младше себя, переезжает в дом ее родителей, проживает на полном их обеспечении? – продолжал Омар. – О человеке, который занимается сексом на дорожке перед домом, на виду у соседей? Как вы думаете, может ли такой человек подать хороший пример?
– Это наводящие вопросы! – закричал Слоан.
– Разрешаю, – сказал судья Бранд.
– Конечно, пример не хороший, – отозвался Джордж Смит.
– Мистер Смит, как вы думаете, что нужно для того, чтобы быть хорошим отцом?
– Ну, для начала ты должен иметь собственный дом. – Он неодобрительно посмотрел на Роджера. – И собственные деньги.
– Как вы думаете, а нужно ли подавать хороший пример, чтобы быть хорошим отцом?
– Понятно, нужно. Хороший пример, дом и деньги.
– Благодарю вас, мистер Смит. У меня все, ваша честь. – Омар сел.
Судья велел отцу Келии спуститься.
– Спуститься? Я иду обратно на работу! Пойдем, дорогая.
Пуки, вцепившись в сумочку, поспешила за ним.
– Кто следующий? – Брэнд посмотрел на часы.
События развивались быстрее, чем я предполагала. Слоан протянул судье большой конверт из оберточной бумаги.
– Ваша честь, мы считаем, что ребенок должен расти в доме с двумя родителями, мужчиной и женщиной. У нас есть основания утверждать, что мисс Райан не в состоянии обеспечить сыну нормальную обстановку такого типа по причине своей сексуальной ориентации. – Брэнд хищно подался вперед. – Предоставляем эти фотографии на ваше рассмотрение.
Началось.
Брэнд открыл конверт и вынул фотографии. Водрузил на нос очки и рассматривал снимки без всякого выражения. Когда он закончил, Слоан поставил фотографии на небольшую деревянную подставку. У Дианы видно было одну грудь и голые ноги. Я получилась расплывшейся, как моржиха. Вся сцена совсем не выглядела так, будто я занимаюсь с Дианой сексом. Скорее будто я ее душу.
– Ваша честь, – продолжал Слоан, – вы видите перед собой оригинальные, ни в чем не измененные фотографии Вэлери Райан в постели с Дианой Лиленд, она же Диана Пиерс, известной лесбиянкой. Мисс Пиерс в обнаженном виде, ваша честь, как можно легко заметить, а мисс Райан ложится на нее сверху. По нашему мнению, мы можем сделать однозначный вывод, что эти две женщины находятся в процессе интимного сексуального акта.
– Хорошо бы! – раздался голос из глубины комнаты.
Все обернулись. Диана шла по центральному проходу. Остановилась перед судьей, уперев руки в бедра. На ней был серый костюм в тонкую полоску, белая рубашка и мужской галстук.
– Ваша честь, эти фотографии ничего не доказывают. Вэлери Райан не лесбиянка. Я-то знаю, я годами за ней бегала!
– А вы… – начал судья.
– Видимо, в одежде вы меня не узнаете. Я женщина с этой фотографии. Диана Лиленд Пиерс.
– Ваша честь. – Омар поднялся. – По плану мисс Лиленд должна давать показания несколько позже. Если нет возражений, она может говорить сейчас?
Брэнд повернулся к Слоану и поднял бровь.
– Вы не возражаете?
– Нет, ваша честь, – пожал плечами Слоан.
Судья показал на свидетельский столик.
– Садитесь, мисс Пиерс.
– С удовольствием, ваша честь. – Диана легко вспрыгнула на платформу и скользнула на стул. Строго сложила руки и замерла в ожидании вопросов.
Омар начал с обращения к судье Брэнду:
– Ваша честь, адвокат Роджера Тисдейла настаивает на том, что Вэлери Райан неподходящая мать для мальчика из-за ее сексуальной ориентации. Я уклонюсь от спора по существу этого заявления. Я не собираюсь доказывать, что гомосексуалисты могут быть любящими и достойными родителями. Моя задача – опровергнуть нелепое и совершенно необоснованное утверждение, что Вэлери Райан лесбиянка. Я пригласил мисс Лиленд высказаться по этому поводу.
– Мисс Лиленд Пиерс. – Омар подошел к столику. – Для протокола: вы лесбиянка?
– Однозначно. – Диана улыбнулась.
– Вы не можете не признать, что эти снимки довольно предосудительны. И все-таки вы настаиваете, что мисс Райан не лесбиянка. Вы в этом уверены?
– Да, мистер Слаадк. Я с полной уверенностью могу сказать, что эта женщина, – она с улыбкой показала на меня, – не лесбиянка. Фотографии я признаю. С помощью разных уловок я заставила ее встретиться со мной в мотеле. Потом я потянула ее на себя, дернула, она потеряла равновесие. Поэтому кажется, что она ложится на меня сверху. На самом деле это не так. Она упала на меня и пытается подняться. – Диана повернулась к судье. – Ваша честь, Вэлери Райан всегда интересовалась мужчинами и только мужчинами. Это я интересуюсь женщинами, а не она.
Диана долгим взглядом посмотрела на слоановскую помощницу в баклажанном костюме и подмигнула ей. Девица покраснела до ушей и уткнулась в бумаги. Омар вздохнул и понимающе улыбнулся.
– Значит, для окончательного подтверждения, Вэлери Райан не лесбиянка, верно?
– Да, мистер Слаадк. Вэлери Райан не лесбиянка. К сожалению.
Судья презрительно покачал головой и обернулся к Слоану:
– Вопросы?
– У меня нет вопросов к этому свидетелю, ваша честь. Однако я хотел бы уточнить для протокола, что эти фотографии наводят на размышления, несмотря на свидетельство мисс Пиерс. Ваша честь, в постели обнаженная женщина. Мисс Райан вступает с ней в телесный контакт, обратите внимание. Перед нами факты, ваша честь, черным по белому.
Брэнд глубоко вздохнул и откинулся в кресле.
– Мистер Слоан, мне далеко не симпатичны люди, ведущие противоестественный образ жизни. Я вполне ясно высказывался по этому поводу, в том числе публично. Но если проявления нестандартной сексуальной ориентации мисс Райан ограничиваются только этими фотографиями, мистер Слоан, то вы идете по тонкому льду. Если у вас нет более серьезных фактов для поддержки такого заявления, я предлагаю вам отказаться от этой линии. Мисс Пиерс, э-э, мисс Лиленд, как там, можете спускаться.
