Текст книги "Ночная фиалка"

Автор книги: Дебора Мей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

5

– Тебе следует выйти замуж, моя дорогая, – сказала мадам де Ланж Виоле, к сожалению, не пояснив, как это сделать. – Я не против твоей работы, но подумай только, какими грубыми станут твои нежные руки?

Она недовольно покачала головой, и седые завитки волос на висках закачались под кружевом, украшающим ее прическу. На фоне бледно-розовых стен и выцветших портьер цвета зеленых яблок она выглядела хрупкой, изящной и древней, как гирлянды на штукатурке, что украшали потолок и камин.

– Подумать только, ты решила стать переписчицей бумаг? Это ужасно – представить тебя за конторкой. Я хочу, чтобы ты передумала, моя дорогая. Это не понравилось бы мадемуазель Аделаиде, не правда ли?

Этот довод, приведенный тоном легкого упрека, наполнил досадой душу девушки. Виола сама прекрасно понимала, что ее благодетельница всем сердцем желала ей совсем иной доли, но разве ее вина, что все складывается совершенно иначе… Девушка опустила голову и сказала с отчаянием:

– Но вы только подумайте, как это может быть интересно! Возможно, я буду работать у писателя, который станет очень известным. – Очень сомнительно, дорогая, – мадам де Ланж недоверчиво покачала головой. – Я не думаю, что в наше время может появиться автор, равный нашим гениальным писателям прошлого века. Не хочешь ли кофе, милая?

Когда они устроились за маленьким столиком у окна, горничная доложила о визите баронессы де Солиньяк и ее сестры мадемуазель Дорвиль. Радостно приветствуя Виолу, мадемуазель Дорвиль тут же потребовала от девушки объяснений, почему она так долго не навещала своих друзей.

Стараясь не вызывать у дам волнений, Виола попыталась объяснить, что значит работать за деньги и ложиться спать за полночь. Выслушав ее, баронесса понимающе качнула годовой и заметила, что девушка очень хорошо сделала, не забыв о старых приятельницах своей покровительницы.

– Вы уже навели лоск в вашей новой квартире, дорогая? – поинтересовалась мадам де Солиньяк.

Виола смутилась, не зная, как выкрутиться. Лгать ей совсем не хотелось и нужно было найти повод, чтобы остановить дальнейшие расспросы о жилье, которое она уже не в состоянии содержать.

– Я еще не решила, что сделать. Не люблю спешить.

– Очень мудро, – согласно кивнула мадемуазель Дорвиль. – Вы всегда были разумной девушкой, Виола. Мы очень беспокоились о вас, но я знала, что у вас все будет в порядке.

– О да, мадемуазель Жанна.

– Виола говорит, что решила заняться перепиской бумаг, – обвинительным тоном провозгласила мадам де Ланж. – Я уже объяснила ей, что мне это не нравится.

– Конечно, нет! – баронесса, задрожав от возмущения, поставила чашку на стол. – Это совершенно недопустимо и неприлично.

– Но… видите ли, мне нельзя оставаться у мадам Лили, – запнувшись, принялась объяснять Виола, стараясь избежать подробностей щекотливой причины своего увольнения.

– В таком случае, конечно, следует найти что-либо другое для вас, – вздохнув, качнула головой баронесса де Солиньяк. – Что мы можем сделать для вас?

Виола с благодарностью взглянула на нее:

– О, для меня будет огромным счастьем, если я смогу получить от вас рекомендательные письма, – она запнулась, почувствовав холодок недовольства от ее просьбы. – Хотя бы несколько слов. Для вас это не составит труда, вы так добры… – она закусила губу, произнеся эти беспорядочные слова.

– Мы подумаем, – сказала мадам де Ланж. – Это не значит, что мы не хотим тебя рекомендовать, Виола. Но… может быть, тебе не следовало так поспешно оставлять салон мадам Лили.

– Но, мадам…

– Прислушайтесь к мудрому совету, милочка. Переписчица бумаг – это не для вас, – твердым голосом высказала свои соображения баронесса.

– У вас будут постоянно грязные руки от чернил, – добавила мадемуазель Солиньяк.

– Для таких поручений найдутся люди из низших слоев, – ноздри баронессы негодующе раздувались. – Боже мой, работать на этих непризнанных гениев! Вся эта богема… Возможно, вам придется общаться с актерами!

– Какой ужас! Актеры! – пропищала мадемуазель Солиньяк.

– Конечно, Виола вполне может получить задание переписать для них роли. Или же вас могут заставить работать на юристов и записывать все эти их кошмарные дела об убийствах и грабежах!

Все три дамы с упреком взглянули на Виолу. Она опустила глаза от смущения и отпила глоток чая. Девушка с удовольствием съела бы еще несколько маленьких пирожных, но это было бы неприлично.

– Мы желаем вам всего самого лучшего, наша дорогая Виола. Мадемуазель Аделаида завещала нам позаботиться о вашем будущем. Приходите снова в следующую пятницу, и мы обо всем договоримся.

Виола провела остаток дня, сидя в приемной агентства по найму. Ее беседа с мадемуазель Каро пошла не столь гладко с того момента, когда та узнала, что у Виолы нет письменной рекомендации с прежней работы.

Девушка с надеждой упомянула о своих знакомствах с дамами из Сент-Дени.

– Я ничего не слышала об этих дамах, – в голосе мадемуазель Каро звучало разочарование. – Вы в родстве с ними?

Виола опустила взгляд.

– Нет, мадемуазель, – пробормотала она.

– А кто ваши родственники?

– У меня нет семьи, они все умерли, мадемуазель.

– Очень сожалею, – сказала мадемуазель Каро официальным тоном. – И все-таки каково ваше происхождение? Предусмотрительный наниматель пожелает узнать, кто вы, учитывая вашу непонятную историю ухода с предыдущей работы. Сейчас так много недоразумений, столько разных опасных людей повсюду: социалисты, горничные, которые убивают своих хозяев. Вы, конечно, слышали о кошмаре с улицы Вустер?

– Нет, – пожала плечами Виола.

– Странно, – мадемуазель Каро удивленно подняла брови. – Это было во всех газетах. Служанка зарезала бедную старую вдову и сварила хозяйку в ее же собственном котле. И это не единичный случай. Париж дрожит от негодования, когда в прессу просачиваются истории о слугах, убивающих своих хозяев. Все это делает нанимателей очень подозрительными. Вы не англичанка, надеюсь?

– Я – парижанка, – Виола произнесла это с усилием, опасаясь дальнейших расспросов о своем происхождении.

– Будьте поконкретнее, мадемуазель. Кто ваши родители?

Виола почувствовала, что ей становится душно в маленькой конторе.

– Боюсь, что я не могу об этом точно сказать.

– Вы склонны больше рассказывать о дамах из Сент-Дени, чем о собственной семье?

– Моя мать умерла, когда мне было три года. Мадемуазель Аделаида Дельфор из квартала Сент-Дени взяла меня на воспитание.

– Значит, вы родственница мадемуазель Дельфор? Может ли она дать вам рекомендацию?

– Мадемуазель Аделаида умерла год тому назад, – Виола чувствовала, что ее голос дрожит от волнения.

– Но вы – родственница семьи Дельфор? Вас удочерили?

– Нет… Меня просто взяли в дом.

Женщина теряла терпение.

– Я не могу считать все это внушающим доверие, мадемуазель Фламель. Может быть, вам лучше поискать такую работу, которая не требует рекомендаций? Вы не думали о работе на фабрике?

Виола стиснула руки в кружевных перчатках.

– Я бы предпочла что-либо более приличное, мадемуазель Каро.

– Это уж слишком, – вспыхнула женщина. – Вы думаете, что ваше воспитание ставит вас выше подобной работы?

– Я хочу заняться перепиской бумаг, – Виола постаралась произнести это твердым голосом.

– В таком случае вы должны представить мне убедительную рекомендацию о вашей благонадежности.

– Я понимаю.

– Кстати, а ваш отец?

Виола сидела молча, теряя последнюю надежду.

– Я правильно поняла, что Фламель – фамилия вашей матери?

– Не знаю… – голос девушки упал до шепота.

– Она не была замужем?

Виола молча кивнула головой. Мадемуазель Каро еще сильнее нахмурилась.

– Каков ваш теперешний адрес?

– Я живу в доме мадам Тибо, на улице Вожинас.

– Вожинас! – мадемуазель Каро захлопнула тетрадь и отложила перо. – Очень странно, мадемуазель Фламель, что вы, девушка, воспитанная в Сент-Дени, выбрали для себя восточный район Парижа с его ужасными жителями. Это все очень подозрительно. Но я не стану вам отказывать прямо сейчас. Когда вы вернетесь с рекомендацией, мы посмотрим, что можно сделать. Удобен ли вам для встречи следующий понедельник?

– Я надеюсь, что принесу письма еще раньше, – кивнула головой Виола.

– Чем скорее, тем лучше. Но имейте в виду – я лишь к понедельнику смогу выяснить, что лучше подойдет в этих странных обстоятельствах. Дверь закройте за собой тихо, пожалуйста. У меня ужасная головная боль.

У Виолы тоже разболелась голова. Она покинула агентство в мрачном настроении. Придется все же, наверно, рассказать правду дамам из Сент-Дени. Но если в рекомендацию придется включать строчку о том, что Виола не способна на убийство, то это вызовет разговор о кровожадных слугах, и тогда дамы начнут рассказывать друг другу ужасные истории о прошлом, о годах революции, когда на гильотине погибли многие аристократы, и палачами были люди из низшего сословия. Эти воспоминания, конечно же, вызовут у старушек слезы, и они очень не скоро смогут успокоиться и подписать нужные письма.

Но даже если Виоле повезет и она сумеет получить от них желанную бумагу, ей придется ждать еще неделю, чтобы узнать, сможет ли она получить работу! Девушка в мыслях пересчитала свои сбережения и мрачно направилась домой, как обычно, пешком.

Когда она добралась до своего района, было уже довольно темно. Ночной инспектор, направляющийся в здание полицейского участка, увидев девушку, остановился, чтобы поздороваться:

– Вы сегодня припозднились, мадемуазель. А вчера, я слышал – пришли довольно рано.

– Здравствуйте, инспектор Тобиас. Как ваши дела? У вас все в полном порядке, конечно?

– Конечно, мадемуазель, конечно.

Виола вежливо осведомилась о жене и детях инспектора и предложила Тобиасу переписать любимый рецепт мадемуазель Аделаиды по приготовлению паштета из телятины с шампиньонами.

– Сердечно благодарю, мадемуазель. Давайте зайдем в участок, и я запишу рецепт, если, конечно, вы не спешите.

Виола поднялась по каменным ступеням и вошла в служебное помещение через железную дверь, которую открыл для нее инспектор.

Здесь было довольно душно и темно, лишь возле двух огромных столов было светло от керосиновых ламп. В углу за решеткой на полу лежала женщина, что-то бормоча и сильно постанывая.

Виола решила, что неприлично разглядывать арестованную, и потому быстро прошла к столу. Инспектор Тобиас предложил ей присесть на длинную скамью и протянул книгу для записи. Девушка тут же принялась записывать обещанный рецепт и дружелюбно ответила на приветствие молодого полицейского. При ее появлении молодой мужчина начал как-то слишком старательно ворошить угли в камине, где над огнем был укреплен медный чайник.

Инспектор, взглянув на него, понимающе усмехнулся:

– Не стоит так усердствовать, малыш. Ты все равно не сумеешь заварить по-настоящему ароматный чай.

– Прошу прощения, господин инспектор.

Было видно, что помощник инспектора не знает, куда себя деть от смущения. Он засунул руки за ремень со сверкающей пряжкой и робко взглянул на Виолу.

Девушка отложила книгу.

– Позвольте мне заварить чай для вас, инспектор. Я умею.

– Буду вам благодарен, мадемуазель, – инспектор Тобиас с улыбкой коснулся своих усов. – Нет ничего лучше, чем забота женщины.

Виола подошла к камину и занялась чайником. Бросив осторожный взгляд в сторону камеры, она заметила, что арестованная глухо застонала и попыталась улечься поудобнее. Она тяжело перевернулась на спину, и Виола поняла, что женщина находится… в состоянии ожидания, как сказала бы мадемуазель Аделаида.

– О господи! – воскликнула девушка и оглянулась на полицейских.

Женщина дышала все тяжелее, выгибая спину, а инспектор, сообразив, что у них появилась проблема, принялся расспрашивать подчиненного:

– Жан, что это у нас здесь?

– Беспорядок, господин полицейский, – сержант смущенно откашлялся и бросил взгляд на Виолу. – Ее взяли еще в полдень. В приюте Сент-Вале. Она расцарапала лицо хозяйке.

Виола с удивлением заметила, что мужчины обменялись выразительными взглядами.

– Сент-Вале? – переспросила она. – На моей улице? Это там, где держат несчастных детей-сирот?

– Несчастные дети, – горько заметил инспектор. – Да, вы правы, мадемуазель.

Заключенная вновь застонала. Виола с тревогой принялась ее рассматривать и неожиданно поняла, что это совсем юная девушка.

– Вероятно… я считаю… – Виола не решалась высказать свое мнение, но арестованная застонала громче. – Следует вызвать врача.

– Врача? – инспектор уставился на девушку. – Вы считаете, помоги нам бог, что она собирается…

Арестованная прервала его размышления стоном, переходящим на визг, затем внезапно последовал поток нечестивых слов.

– Жан, – закричал инспектор. – Пошли кого-нибудь выяснить, не дежурит ли на соседнем участке офицер медицинской службы.

– Да, господин инспектор, я тотчас же это узнаю.

Сержант быстро козырнул и исчез за железной дверью с поразительной скоростью.

– Сержант Прюнель! – заорал ему вслед инспектор. – Я сказал послать кого-нибудь, а не бежать самому! Ну и глупец, разрази его! Он меня слышал, но смылся. Испугался этих женских дел, – инспектор криво ухмыльнулся. Он к вам неравнодушен, мадемуазель. Расспрашивает о вас каждый день… А что вы думаете об этой бедняжке? Нам надо бы взглянуть на нее поближе.

Виола отпрянула к стене, в то время как инспектор открыл камеру и поманил ее за собой.

– Боюсь, что я ничего об этом не знаю, – испуганно заметила она. – Думаю, надо пригласить врача.

– Господи, мадемуазель… возможно, мы не найдем сейчас врача. Да и вряд ли эта девица сможет оплатить его работу. Хорошо, если найдут акушерку из городской больницы… – он вошел в камеру. – Что будем делать, дурашка? Давно у тебя схватки?

Виола не могла разобрать, что пробормотала девушка в ответ, но инспектор покачал головой, услышав ответ.

– Весь день? Почему ты молчала?

– Я не хочу этого всего… – задыхалась девушка.

– Но этого не избежать. Впервые?

Девушка простонала, что впервые так мучается.

– Что ты искала в Сент-Вале? Надеялась найти помощь?

– Моя подруга… говорила… что там возьмут ребенка, – девушка всхлипнула и отвернулась. – Я бы платила за него, клянусь, я платила бы за его содержание.

Инспектор покачал головой.

– Отдать ребенка в приют – все равно что убить, поверь мне. К тому же, я не слышал, чтобы в Сент-Вале брали новорожденных. Тебя напрасно направила туда, подруга.

Девушка начала задыхаться. Лицо ее исказилось. Виола подошла ближе.

– Могу я что-то сделать? – прошептала она.

Скрип железной двери заставил их обоих обернуться. Виола надеялась увидеть сержанта Прюнеля, но в комнату ворвался незнакомый офицер, весь красный от напряжения. Инспектор Тобиас поспешно вышел из камеры.

– Не бросайте меня, – закричала девушка, – мне так больно!

Виола решилась войти к арестованной. Помедлив, она взяла девушку за руку и погладила по голове. Роженица ухватилась за нее трясущимися пальцами.

– Спасибо, мадемуазель…

В это время офицер, задыхаясь, быстро говорил:

– У нас проблемы, Тобиас! Сюда направляется свора репортеров, черт побери!

Пресса, пресса, приятель! Эти кровожадные репортеры едва не растоптали меня! – он выругался, не заметив присутствия Виолы. – Никто не понимает, что происходит. Все это похоже на фарс, но нам нужно быть на высоте. У нас в запасе четверть часа до прихода этих писак, – офицер вытер лоб носовым платком. – Кража колье у супруги банкира Донатье и наглое заявление вора, в котором говорится, что украденное сокровище находится в Сент-Вале на улице Вожинас! И это только половина дела. Знаете ли, что этот маньяк сделал? Во-первых, записка была написана какой-то жидкостью красного цвета, похожей кровь, и прибита к стене медицинским скальпелем с вензелем «NM». Департамент внутренних дел почти с ума сошел, ведь это уже вторая такая кража…

Захлопнувшаяся дверь не позволила Виоле услышать остальное. Она с изумлением посмотрела им вслед, затем встретилась глазами с испуганным взглядом арестантки.

– Все в порядке, – сказала Виола, стараясь сохранить хладнокровие в голосе. – Акушерка скоро будет.

Но девушка словно в опровержение ее слов сильно закричала. Все ее тело содрогнулось, а ногти впились в ладонь Виолы. Она была мокрой от пота.

– Он… – выдохнула роженица. – О нет! Он должен… Сейчас!

– Все в порядке, – повторяла Виола, стараясь успокоить девушку. – Как тебя зовут, дорогая?

– Лиза… О, мадам, вы акушерка?

– Нет, но я останусь здесь, с тобой.

– А акушерка?

– За ней пошли.

Рот девушки скривился от боли. Она согнула ноги, тело ее задрожало и задергалось в судорогах.

– Больно, очень больно! Я хочу умереть!

Дверь с лязгом распахнулась, и вошли две женщины.

– Какова частота схваток?

Вопрос был адресован Виоле. Она беспомощно прошептала:

– Я не знаю…

– Нужна горячая вода и побольше, – заявила акушерка. – Займитесь этим.

Две женщины взялись за работу с заметным профессионализмом. Виола облегченно вздохнула и пошла за чайником. Акушерка, совершенно не обращая внимания на судороги Лизы, начала кричать:

– Тужься, и без глупостей, девочка!

Вторая женщина поинтересовалась у Виолы:

– Где вы живете?

– Я живу у мадам Тибо на улице Вожинас, мадам, но Лиза…

– Дайте я запишу. Женская санитарная ассоциация всегда готова помочь.

Лиза закричала, и женщина поспешила на помощь первой акушерке.

Казалось, прошла вечность, наполненная криками и стонами роженицы. Неяркий свет освещал контору полицейского, в камеру падали тени, оттуда доносились всхлипы и приказы акушерок. Внезапно Лиза резко вскрикнула и замолкла. В течение минуты тишина заполнила все пространство, пока акушерка не произнесла:

– Мальчик.

Ее голос был спокоен, а в руках билось что-то маленькое. Тонкий звук, похожий на мышиный писк, донесся из камеры.

– Дайте свет, пожалуйста, – потребовала акушерка.

Виола вскочила и принесла лампу, стоящую на столе полицейского. Она с ужасом увидела, что белый фартук акушерки залит кровью. Женщина заворачивала в какие-то тряпки что-то слабо шевелящееся. Лиза слабо стонала.

– Все позади, – сказала вторая акушерка. Подойдя к роженице, она вытянула из-под нее грязную простыню и подложила чистое покрывало.

Писк перешел в детские жалобные крики, усиленные пустыми стенами.

В это время послышался гул мужских голосов, и железная дверь распахнулась. В служебное помещение вошел инспектор вместе с офицером и сержантом. Вслед за ними тут же ворвалась целая толпа мужчин в штатском. Все они говорили разом, стараясь перекричать друг друга, мгновенно заглушив плач ребенка. Виолу оттеснили к стене. Она, наверно, упала бы, но сержант Прюнель с трудом протиснулся к ней и помог взобраться на скамейку.

– Господа, – прогремел инспектор. – Порядок, пожалуйста!

Толпа на мгновение затихла, и вновь стал слышен плач ребенка. Инспектор Тобиас, не обращая на это внимания, посоветовался со старшим по званию и подошел к конторке.

– Мы заявляем, – заговорил он громким голосом, стараясь перекричать младенца. – Что полчаса часа назад офицеры нашего подразделения вошли в дом, известный как приют для детей Сент-Вале. Мы нашли там то, что надеялись найти, – вот это колье из бриллиантов и сапфиров, украденное у супруги банкира Донатье. Колье в целости и сохранности, оно немедленно будет возвращено законному владельцу. Это все, господа.

– Произведены аресты? – спросил кто-то.

– Мсье Ослипер и женщина, известная по прозвищу матушка Бель, взяты для допроса.

– Куда?

– В главное управление полиции!

Раздался возмущенный гул.

– Почему вы не привели их сюда?

– Как вы можете заметить, господа, сегодня у нас здесь и так много беспокойства.

– А что касается делишек, которыми занимались в приюте? – кто-то заорал, перекрывая ропот и плач. – Что вы скажете о них?

– Я не уполномочен сообщать об этом прессе.

– Говорят, что сам Видок заинтересовался этим делом. Сент-Вале посещали извращенцы?

– Я не уполномочен давать сведения подобного содержания.

Другой мужчина бросился вперед.

– А как насчет скальпеля и надписи кровью? Похоже, что там занимались весьма мерзкими делами? Не так ли, инспектор Тобиас? Кто такой этот «NM»?

– Я не уполномочен…

– Довольно, инспектор! – с возмущением закричал человек, стоящий рядом с Виолой: – Приют находится на вашей территории! Разве вы не знаете, что там происходило? Никто не сомневается – то же самое, что и в приюте Сен-Катарин!

– А как объяснить тот факт, что именно банкир являлся попечителем приюта Сен-Вале? – отчеканил репортер, находившийся возле инспектора.

– Что же все-таки происходило в этом доме с детьми? – завопил еще один. – Почему колье оказалось в приюте?

– Маленькие жильцы дома не подозреваются в воровстве. Мы уже расспросили некоторых из них о том, что они могут знать относительно всего этого дела.

– И что теперь с ними будет?

Инспектор, сжав челюсти, злобно нахмурился и не ответил на вопрос.

– Что все это значит? – потребовал человек, стоящий рядом с Виолой. – Все это похоже на шантаж и попытку закрыть приют. Это случайно не организовано самой полицией?

– Я не могу рассуждать об этом, – вновь повторил Тобиас.

– Хорошенькое дельце! – сказал мужчина, вызвав возгласы одобрения. – Если в приютах творились преступления, то вы должны найти доказательства этому! Бедные дети – на них больно смотреть. Такие худые и бледные! Неужели вы надеетесь, что эти несчастные расскажут вам о том, что с ними вытворяли знатные распутники!

Инспектор, внезапно заметив растерянную Виолу, быстро поднял руку, отметая поток вопросов.

– Это все, господа. Здесь присутствуют дамы. Отправляйтесь в центральное управление и узнавайте там обо всем. Здесь у нас много других проблем.

– Еще бы! – воскликнул молодой человек, тыча пальцем в камеру, где плакал ребенок.

Инспектор и сержант стали решительно теснить репортеров к двери. Некоторые из них ушли, стремясь опередить своих конкурентов, но другие медлили, продолжая задавать вопросы полицейским.

Одна из акушерок вышла из камеры и сунула Виоле в руки маленький трепещущий сверточек.

– Мать пока отдыхает. Где-нибудь через час можете дать ей ребенка. Нам пора вернуться в больницу. Нас ждут другие пациенты. Если начнется сильное кровотечение, немедленно пошлите за нами.

Виола хотела было заявить, что вовсе не брала на себя обязанности по уходу за арестованной, но женщины уже подошли к сержанту и принялись что-то быстро ему объяснять. С ужасом она услышала, что они назвали ее адрес:

– Роженица живет у мадам Тибо на улице Вожинас.

– О нет… – Виола попыталась вмешаться в их разговор. – Сержант Прюнель, Лиза там не живет!

Ее протест остался без внимания из-за шумных расспросов двух репортеров, которые настаивали на том, чтобы сержант показал им колье. Ребенок снова заплакал, и Виола растерянно посмотрела на него.

– Тихо, тихо, – пробормотала она беспомощно, покачивая сверток.

Но ребенок скорчился и закричал еще пронзительнее, сморщив красноватое личико в гримаску. Прежде чем Виола смогла объяснить акушеркам их ошибку насчет роженицы, те успели покинуть участок.

Пока сержант пытался выпроводить особенно настойчивого журналиста, другой подобрался ближе к столу, где лежало колье, завернутое в платок, и осторожно открыл его. Маленькая комната озарилась всполохами от драгоценных камней, густо осыпавших роскошный полумесяц, составленный из бриллиантов и сапфиров разной величины.

Репортер начал делать быстрые наброски в свой блокнот, но сержант зло закричал:

– Что вы делаете? Вон отсюда все!

Он решительно вытолкал репортера за дверь вслед за первым, хотя они громко протестовали. Их голоса долго еще были слышны в участке. Не зная, что делать дальше, Виола вошла в камеру и присела на корточки возле Лизы.

– Как вы себя чувствуете? Хотите посмотреть на сына?

Девушка плотно закрыла глаза.

– Я не хочу, – пробормотала она. – Уберите его прочь!

– Акушерка сказала, что вы можете взять его через час.

– Нет, – приоткрыв глаза, Лиза протянула руку, слабым жестом отталкивая Виолу. – Я не возьму его, – сказала она. – Я его ненавижу. Уйдите прочь!

Виола вышла из камеры. Новорожденный все время кричал. Девушка с сожалением посмотрела на него. Он был ужасен – огромный рот, красная кожа, слипшиеся мокрые волосы… Неудивительно, что мать не хочет его взять. И Виола, сама не понимая отчего, так же принялась плакать.