Текст книги "Доктор Праздник"

Автор книги: Дебора Диксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глядя на светлую головку ребенка, она вынуждена была признать, что Ной ей нравится. Как и его отец. За несколько недолгих дней им удалось прорваться через ее оборонительные рубежи. Они были ей небезразличны. Не до такой степени, чтобы посвятить им всю оставшуюся жизнь, быстро успокоила себя она, но в достаточной мере, чтобы желать им счастья.

– У тебя теперь все хорошо, парнишка? ^– рискнула она, наконец, задать вопрос.

Ответом было очередное хлюпание носом и нерешительный кивок.

– Ты можешь привстать и поговорить со мной?

Он оторвал руки от ее шеи и проговорил:

– Да, мэм.

Иногда от воспитанных детей мороз бежит по коже, подумала Тэйлор. Ее мальчики сказали бы «Ага!» или «Если тебе так надо!» Но только не Ной. Даже в минуты кризиса он помнил о правилах хорошего тона, и это делало его таким хрупким… она попыталась снять его с колен, но он так напрягся, что она поняла, что он вот-вот готов вновь ухватиться за нее. И тогда она аккуратно усадила его к себе на ногу. Пять лет – трудный возраст: уже не сосунок, но еще не подросток.

– Думаю, что мне пора рассказать тебе про своих младших братьев, – начала Тэйлор и стала рассказывать мальчику о своей семье, о том, как они вместе с мамой всегда переворачивали братьев вверх ногами, щекотали их и дразнили, когда они совершали какую-нибудь глупость или им просто было нехорошо на душе. – И мальчики всегда знали, что слова, сказанные, когда их переворачивали вверх ногами, ничего не значат. Это была своего рода игра, и братья делали вид, что они огорчены и обижены, и тогда я брала их на руки. Твой папа просто решил поиграть с тобой в эту игру, которой он научился у нас дома.

– Он сказал, что такому старому человеку, как он, не нужен в доме плохой мальчик, – прошептал Ной, уткнувшись в собственные колени.

– Но он же сказал это не всерьез, понарошку. Ты же в это время был вверх ногами, – напомнила ему Тэйлор. Просунув пальцы под подбородок, который словно приклеился к груди, она приподняла ему лицо. Волосы его в тех местах, где он прижимался к ней, торчали под странным углом, но Тэйлор удержалась от того, чтобы их пригладить. Перехватив его взгляд, она продолжала: – А теперь он очень переживает от того, что произошло. Он страшно тебя любит. Я-то в этом разбираюсь!

Ной стал покусывать нижнюю губу.

– Мама сказала, что если я буду плохо себя вести, он меня отдаст.

Бешенство было не то слово, каким можно было бы описать реакцию Тэйлор. С ее лица исчезла улыбка, она не сразу смогла прийти в себя и выдавить:

– Она, должно быть, шутила, или… или что-нибудь еще. Почему ты этому поверил?

– Потому что именно так поступают взрослые.

– Нет. Совсем не так, Ной. Тот, кто тебя любит, никогда тебя никому не отдаст.

– Но именно так сделала мама. А я ведь перед ней извинился. – Взгляд его серых глаз ввинчивался в нее, умоляя поверить. – Я же не хотел!

От этих слов Тэйлор похолодела, но она не могла себе позволить задрожать. Ной не должен думать, что его слова напугали ее или изменили отношение к нему. Ей стало страшно, как только она представила себе, что носил внутри и не выпускал наружу этот ребенок. По какой-то причине он оказал ей доверие, и она не имеет права его подвести.

Спокойными, размеренными движениями она кончиками пальцев попыталась навести на его голове подобие порядка, а затем спросила:

– Так чего ты не хотел?

– Спорить насчет сапожек.

Рука у нее замерла.

– Сапожек?

– Мне страшно не хочется носить сапожки. От них ногам становится жарко. – Ной упорно не смотрел ей в лицо, а сосредоточил взгляд на медальоне, висящем на филигранной золотой цепочке. – Я не хотел спорить, но забылся. Она предупреждала меня, а я позабыл.

– Предупреждала?

Он кивнул, а потом поднял голову. В уголках глаз застыли слезинки.

– Она сказала мне, что если я еще хоть один раз не послушаюсь, то она отдаст меня папе. Но я позабыл и не захотел надевать сапожки, и тогда она отдала меня папе. А теперь и папа меня не хочет.

До потрясенной Тэйлор, наконец, дошло что выстроилось у мальчика в мозгу. Вот почему он вел себя так тихо, вот почему он столь решительно старался делать все правильно. В голове у него идеальное поведение отождествлялось с любовью взрослых. Для Ноя все происшедшее цеплялось друг за друга так логично, так ловко, что ему даже в голову не могло прийти, что истинные причины, по которым мать бросила его, носили гораздо более сложный и запутанный характер, чем просто спор по поводу этих чертовых красных сапожек. Выводы мальчик мог делать, базируясь только на собственном опыте, и выводы эти оказались ложными.

Теперь она сняла его с колен, устроилась под углом к нему и взяла его за плечи, чтобы он понимал, насколько серьезен будет предстоящий разговор.

– Маленький, я не знаю твою маму, – «И надеюсь, никогда не узнаю», – добавила она про себя, – но я знаю твоего папу. Знаю его давно. И когда я была моложе, то считала, что он самый сильный и самый добрый человек на свете. И до сих пор так считаю. Для него не имеют значения сапожки или пряничные человечки. Для него имеешь значение ты. Он любит тебя и никогда, никогда не отдаст и не поменяет тебя на другого ребенка.

– Откуда ты знаешь, что это так? – Слезы из глаз перестали литься, и голос Ноя окреп, стал требователен, ибо мальчик хотел, чтобы его убедили. Он этого жаждал, и Тэйлор сочла это добрым знаком.

– Потому, что твой папа сказал мне об этом еще до того, как я с тобой познакомилась. А он всегда говорит только правду. – Растирая ладошки мальчика, Тэйлор добавила: – Точно так же, как и сейчас.

Ной сразу же закивал головкой, возбуждение его еще явно не улеглось.

– Только не сейчас! Я вел себя не очень хорошо. Кричал и брыкался.

– Тогда, наверное, тебе просто следует извиниться.

Он опустил голову, стал нервно дергать себя за указательный палец, боясь поддаться надежде и отчаянно желая верить, что решение, оказывается, до такой степени просто.

– И все будет хорошо?

– Да, если, как мне кажется, ты его при этом еще и обнимешь.

Тихо-тихо Ной произнес:

– Это я смогу сделать. Я очень хорошо умею обниматься. Папа меня научил. Хочешь посмотреть?

– Ага, давай.

Ной встал на коленки и обхватил ее ручками, прижимаясь и бормоча нечто вроде «Ум-ум-уы!». Тэйлор тоже прижала его к себе и оставила на усмотрение Ноя выбрать момент, когда отстраниться. Через несколько секунд он снова встал на ножки и проговорил:

– Вот видишь!

– Вижу: так хорошо меня никогда и никто не обнимал.

– Да нет. Лучше всех обнимается папа. Пусть он тебя обнимет. Когда он больше не будет на меня злиться, я попрошу его, чтобы он тебя обнял, если ты этого хочешь.

«Устами младенцев…» – подумала Тэйлор.

– Ладно, парень. Я сама его об этом попрошу. – «Ни за что!» И она улыбнулась.

– Хорошо. – Ной заерзал, чтобы высвободить башмачок из складки постели, а затем выбросил ножки вперед, чтобы соскользнуть на пол. – Теперь пошли. Папа считает, что мужчины должны уметь извиняться немедленно, если они что-то сделали не так или кого-нибудь обидели. А иначе они просто мразь. А я не хочу, чтобы папа думал, что я мразь.

– Ты никогда не будешь мразью, – заявила Тэйлор.

Когда Ной вцепился ей в руку и потащил вниз, Тэйлор думала только об одном: до чего же поразительно ведут себя дети, до чего же легко они преодолевают эмоциональную пропасть между отчаянием и рассудительностью. Возможно, оттого, что у них, в отличие от взрослых, эмоции не замешаны на гордости. Она готова была снять шляпу перед Дрю за то, что тот научил Ноя понимать, что никогда нельзя медлить с извинением от всего сердца. Если научить ребенка думать, быть добрым и отвечать за свои поступки, то все остальное выработается само собой.

Она чуть не споткнулась на лестнице, когда поняла, что этот совет ей следует отнести к самой себе. Время прекратить беспокоиться по поводу Майки – вернее Майка, – ибо Майки называла его теперь только она одна. Пора было спустить его с помочей и дать ему возможность сделать собственный выбор – жизненный и учебный. Ее работа окончена, и это удручало ее смертельно.

Что ей все время говорила мама? Одна дверь затворяется, а другая открывается. Что ж, пусть так, но это вовсе не означает, что ей обязательно следует входить в эту дверь, говорила она себе, когда Ной втянул ее в гостиную, в самое лоно семьи. Какое-то мгновение она даже подумывала о том, чтобы сбежать, но тут взгляд ее встретился со взглядом Дрю, и она очутилась в западне.

От пап не требовалось, чтобы они были сексуальны или ранимы. Но в Дрю было и то, и другое, и он в ней нуждался. Что бы потом ни случилось, она уже была к этому причастна.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда в дверях показались Тэйлор и Ной. Дрю почувствовал, будто мир вокруг него остановился, словно ничего нельзя будет больше решить и ничем насладиться, пока не настанет мир и покой в отношениях с сыном. Ожидание оказалось сродни пребыванию в чистилище – напряженное, одинокое, наполненное самоанализом. Три или четыре раза он выходил к лестнице – только для того, чтобы вернуться в гостиную. Каждый раз он напоминал себе, что его сын доверяет Тэйлор. Как и он сам.

А не доверять ей было невозможно. Она умела находить общий язык с людьми, и всем хотелось быть к ней поближе. Тэйлор была эмоциональным магнитом для потерянных душ; знала, что нужно людям, и старалась им это дать. Еще задолго до того, как стало модным помогать бездомным, она превращала предрождественские мероприятия в старших классах в соревнования по изготовлению игрушек для детей из малоимущих семей.

Когда Дрю увидел, как она стоит рядом с его сыном, то понял, что она всегда давала больше, чем брала взамен Как в это Рождество. Как в момент совершения им ошибки в отношении Ноя. Может быть, в этом-то и заключается тайна любви: давать больше, чем берешь.

Стоило Ною отпустить руку Тэйлор, как Дрю бросился на колени и раскрыл объятия. Ной кинулся туда и уткнулся в грудь отца. Дрю чуть не упал от толчка, но сумел сохранить равновесие.

Господи, до чего же хорошо обнимать сына, знать, что им не разрушена близость, которую он тщательно создавал по крупицам с того момента, как сын вернулся к нему. Он поднял голову и от всего сердца адресовал Тэйлор беззвучное «спасибо!» Она пожала плечами, словно ничего не произошло, но Дрю-то понимал. Для него это было все, и он этого не забудет.

С силой прижав сына к груди, Дрю произнес свою тщательно отрепетированную речь, ту самую, что он мысленно писал и переписывал в течение последних сорока пяти минут:

– Я никогда не собирался менять тебя на кого бы то ни было, Ной. Я хочу, чтобы ты был здесь, со мной. Ты мой сын, и я хочу, чтобы мы вместе были долго-долго, потому что я тебя люблю, и ничто этого не изменит. Никогда.

– Честно?

– Вот тебе крест! – заявил Дрю. И когда Ной вновь начал его обнимать, то Дрю подмигнул Тэйлор, а та кивнула в знак одобрения, что для него значило столь же много, как и наличие взаимопонимания с сыном.

– Я не знал, папа, что это просто игра, – сказал ему Ной, вновь требуя к себе внимания.

– Что ж, игра оказалась не из самых удачных, и больше мы в нее играть не будем.

– Нет, просто теперь я знаю, как в нее играть. Так что все в порядке. Тэйлор говорит, что когда меня переворачивают вверх ногами, не надо ничему верить. И о таких вещах мне нечего беспокоиться, потому что ты больше и сильнее. Это все равно, что ты скажешь: «Я тебя люблю», только задом наперед. – Ной повернул голову. – Правильно, Тэйлор?

– Абсолютно верно, – кивнула она.

– Вот видишь? – обратился Ной к отцу. И терпеливо продолжал: – Теперь понял?

– Понял. – Последние остатки мрака, глодающие душу Дрю, исчезли, когда он повторил: – Люблю тебя! – а затем произнес то же самое шыворот-навыворот.

– Да, сэр! А, я позабыл. – Внезапно вспомнив, как важно для него извиниться, Ной выпрямился: – Я не хочу быть мразью. Прошу прощения за то, что кричал, и еще я больше не буду брыкаться.

– А меня прости за то, что я тебя напугал. Постараюсь больше никогда этого не делать. – Дрю еще раз быстро обнял Ноя, прижав его к груди, ибо хотел лишний раз на деле удостовериться в том, что сын доверяет ему.

– Папа?

Чуть отстранившись от мальчика, Дрю поглядел на него:

– Что?

Ной пододвинулся поближе и, сложив руку трубочкой у уха отца, доверительно шепнул:

– Тэйлор обнимала меня, а она мягкая, и от нее пахнет цветами. Она может остаться у нас на ночь?

Давясь от смеха и вынужденно закашлявшись, Дрю бросил взгляд на Тэйлор, нахмурившуюся в безнадежной попытке подслушать слова ребенка. Пойманная на месте преступления, она быстро отвернулась в сторону. Дрю расплылся в улыбке, и ему тут же захотелось поделиться с ней весельем, но тут же он понял, что она может не счесть эту шутку такой уж смешной. С искренним сожалением он произнес:

– Нет, мальчик, думаю, что ничего не получится.

– Тогда, может быть, она останется у нас на обед? – спросил Ной, на этот раз уже в полный голос.

– Вот об этом я спросить ее могу. Ты останешься у нас на обед? – он постарался придать голосу небрежный тон, не таящий в себе приглашение иного рода, но взгляд выдавал его, моля о большем. Ему становилось все труднее и труднее глядеть на нее и не просить большего. – Пообедаешь с нами?

Тэйлор не рассчитывала задерживаться так поздно. Когда она пришла в этот дом, то планировала день таким образом: завершить убранство дома, украсить елку, а к обеду откланяться и уйти, но кризис, разразившийся из-за пряничных человечков, разрушил все ее планы и перевернул вверх дном намеченный ею утром график. Где-то в глубине души она осознавала, что остаться вечером в доме Дрю означает самой напроситься на неприятности.

И когда Ной не услышал немедленного ответа, он вывернулся из рук отца и добавил ему в поддержку:

– Пожалуйста! Я приготовлю овсянку.

– Как можно не принять столь соблазнительное предложение? – В конце концов, ответила Тэйлор, раскинув руки в знак поражения. При этом она мысленно уговаривала себя, что осталась только для того, чтобы переговорить с Дрю по поводу Ноя. Желание остаться вовсе не было связано с необходимостью отвечать на вопрос мальчика. Она обязана была остаться. Чтобы переговорить о Ное.

– Я думаю, что мы сможем предложить нечто лучшее, чем овсянка, – вмешался Дрю. – Как насчет сыра «фондю» и супа?

– Я люблю «фондю», – высказался Ной.

– Я это знаю! – Дрю приподнял Ноя и с видом человека, заново получившего путевку в жизнь, продолжал: – Мой вопрос был обращен к Тэйлор.

– И то, и другое – мои любимые блюда.

Она не сводила с Дрю взгляда, пока он стоял, держа в руках Ноя, осознавая, что смело могла вместо этого сказать: «И тот, и другой – любимые мною люди». Они вместе представляли собой нечто особенное. Их единение таило в себе некое чудо, завораживающее ее так, как никогда не завораживали семейные сцены дома. У нее никогда не заволакивало взор туманом, когда ее отец брал мальчиков на руки. У нее при этом никогда не появлялось необъяснимого ощущения, что в этом мире все стоит на своих местах.

Когда Дрю повернулся к ней и увидел, что она все еще смотрит на них, то ей стало ясно, что на лице у нее большими буквами написаны все эти чувства. Она взяла себя в руки в ожидании того, что он воспользуется ситуацией и бросит на нее пронзительный взгляд или просто одарит понимающей улыбкой. Вместо этого он постарался передать своим взглядом удовлетворение и тепло, прогревшее ее всю, говорящее, что она такая, какой и должна быть, что она не ошиблась, а он сделает все, что в его силах, чтобы доказать ей это.

Тэйлор потрясенно замерла. Обещание в глазах Дрю пугало ее еще больше, чем его поцелуи.

– После еды мы сможем украсить елку, – объявил Ной, деловито строя планы за всех троих, не видя подспудных сил, витающих в воздухе комнаты. – И завернем подарок для Рокси. А Тэйлор почитает мне главу из «Ловушки для Шарлотты». И…

– Стоп, малыш! – Ощущая в себе определенную долю вины за то, что Тэйлор и так потратила на них столько времени, Дрю, повинуясь проснувшейся у него совести, счел нужным сказать: – Это же отнимет у Тэйлор почти весь вечер. Быть может, у нее другие планы. Нам, конечно, очень хочется, чтобы она побыла с нами, но нельзя быть такими жадными. Пусть решает сама Тэйлор. – Дрю надеялся, что произнесенное с подчеркнутым ударением слово «нам» будет замечено Тэйлор.

Ной запротестовал:

– Но ведь…

– Не надо умолять и давить, – отрезал Дрю и одновременно подмигнул мальчику, желая молчаливо внушить ему, что слова тут излишни.

Глаза у Ноя медленно расширились, а рот округлился. И тут он весело воскликнул:

– Так точно, сэр!

Тэйлор скрестила опущенные руки. Независимо от высказанного вслух обещания на нее не давить, эти две пары умоляющих глаз не сводили с нее взгляда в ожидании ответа. Ной, сидя на папином локте, даже молитвенно сложил руки. «Нет!» – готово было сорваться с ее уст, но она заколебалась, увидев побелевшие костяшки пальцев ребенка, а потом чашу весов перевесил Дрю. Он пытался индифферентно улыбаться в ожидании ее слов, но чувства, которые выдавали его глаза, подсказали ей, как ему с Ноем без нее станет одиноко, как они будут бесцельно слоняться в доме, слишком большом для двоих и как раз подходящему для троих.

– У меня нет никаких особых планов, услышала она собственные слова и мысленно дала себе хорошего пинка за полнейшее отсутствие силы воли.

– Вот видишь! – заявил Ной отцу. – Она нас любит.

Весь остаток вечера взрослые всемерно стремились не раскачивать лодку дружбы и товарищества. Слишком многое случилось за столь короткий срок, и им требовалось время, чтобы разобраться в собственные ощущениях. Непринужденно чувствовал себя один только Ной. Он даже посмеялся над своим «хором», продевая ленточки в дырочки, проделанные соломинкой перед выпечкой.

К тому времени, как они уже были готовы водрузить на самой высокой из двух верхушек вифлеемскую звезду, Ной начал позевывать. Дрю осторожно взял его за руки и приподнял. А когда Ной установил звезду, все трое издали вздох облегчения, а Тэйлор погасила свет, так что комната погрузилась во мрак, прорезаемый лишь сиянием лампочек между ветвей.

– Великолепно, папа! – произнес мальчик сдержанно и почтительно.

– Абсолютно великолепно.

– Посмотри-ка, Тэйлор! – тихо и призывно сказал переполненный удивлением Ной. – Они и на самом деле поют.

Во мраке, когда единственными светлыми пятнышками в помещении была слабенькие точечки елочного огня, пряничные человечки и впрямь выглядели так, словно они пели. И набранные с бору по сосенке украшения, ленты, гирлянды из попкорна превратили кривую елку в символ радостного зимнего праздника. Тэйлор в этот миг радовалась от всего сердца, припоминая все рождественские праздники детства: как ее мать пыталась сделать каждую елку особенной точно так же, как особенной делал эту елку созданный Ноем хор пряничных человечков.

Ной опять зевнул и положил голову отцу на плечо, выставив руку для Тэйлор. Если бы она была его матерью, если бы они были одной семьей то пребывание их обоих в объятиях Дрю стало бы самой естественной вещью на свете По они не были одной семьей. И она не имела права давать Ною повод думать иначе, даже косвенный. Независимо от того, какой бы привлекательной ей ни казалась эта идея.

В темноте ее нащупал взгляд Дрю, и она моментально забыла, что правильно, а что неправильно. Возможно, это был обман зрения из-за мрака, возможно, этот эффект давало отражение елочных огней, но она готова была поклясться, что в его взоре она прочла томление и грусть. И хотя инстинкт самосохранения безоговорочно велел ей кричать и бежать прочь со всех ног, она шагнула ближе и обняла Дрю за талию, Ной же в этот момент положил ей руку на плечо, тем самым сделав картину завершенной.

На улице шел снег и становилось холоднее. Даже начали замерзать окна. Но в доме всем троим было тепло, мирно и уютно. Вскоре ручка Ноя свалилась с плеча Тэйлор, а рот мальчика раскрылся во сне.

– По-моему, он отключился, – прошептала она и чуть отодвинулась назад, не зная, как далеко ей следует заходить, и боясь поднять глаза на Дрю. Удивительно, но пребывание втроем таило в себе больше интимности, чем поцелуй Дрю, порождая у нее полнейшее смятение чувств и острейшее ощущение близости его тела.

Дрю подавил первоначальное побуждение притянуть ее к себе. Он не был готов расстаться с ней, но шестое чувство подсказывало ему, что и Тэйлор не готова к тому, чтобы остаться, пусть даже пока еще не готова. Со временем он это изменит. И он вовсе не собирался отказываться от мечты о семье и о создании фундамента воспоминаний на всю жизнь.

– У мальчика сегодня был очень длинный день, – произнесла Тэйлор, чтобы разорвать давящую со всех сторон тишину. – Тебе бы лучше пойти наверх и уложить его в постель.

– А ты меня подождешь? – Это был скорее не вопрос, а вызов.

Не доверяя собственному голосу, Тэйлор предпочла ограничиться простым кивком, напоминая себе, что она остается только для того, чтобы переговорить о Ное, а не для того, чтобы провести время наедине с его отцом. Верхний свет все еще не горел. И он не потрудился включить его по возвращении.

– Ты быстро управился, – пробормотала она, чтобы о чем-то говорить.

Он пожал плечами.

– Все, что я сделал, – это снял с него обувь и укрыл его.

– Ты мог не торопиться, – запротестовала она.

– Я не был уверен, дождешься ли ты меня, если я дам тебе шанс улизнуть.

– Я же сказала тебе, что подожду.

Вместо того, чтобы подойти к ней поближе, Дрю направился к окну будто бы для того, чтобы поглядеть на падающий снег. Она вся была напряжена и готова к отпору. Даже в полумраке он ощущал ее настороженность, и это выводило его из себя. Он долгое время вглядывался в ночную мглу, присматриваясь к сверкающим в лунном свете льдинками. И когда он больше не мог терпеть, то произнес:

– Нам надо поговорить.

– Знаю. О Ное.

Он расправил плечи и подошел прямо к ней.

– Об очень многом.

– Вначале о Ное. – Она попыталась говорить уверенно, а получилось настороженно. Поиск опоры и стержня для разговора лишь подчеркивал ее неуверенность в способности владеть собой. Ей самой показалось, что она разговаривает, словно стеснительная и боязливая девушка-подросток, когда спросила: – Не лучше ли зажечь свет?

– Мне и так очень хорошо тебя видно, – мягко проговорил Дрю, вставая рядом с ней у неосвещенного камина. А потом он устроился в уютном гнездышке – в кресле напротив нее – и вытянул ноги под углом к кофейному столику. – Кроме того, мне нравится, как выглядит освещенная елка в темноте.

– Так ты не думаешь, что Ной разочарован?

– Я думаю, что Ною елка полюбилась точно так же, как полюбилась ему ты.

Она рассмеялась.

– Ною полюбится всякий, кто проведет с ним столько времени, особенно женщина. Дети генетически запрограммированы на поиск заменителя мамы. Так что, – стала она уверять его, а еще больше – себя, – на моем месте могло бы оказаться любое существо в юбке.

– Он ни разу не видел тебя в юбке.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю!

– Нет, не понимаю. Зато я знаю, что у моего сына отличный вкус, и он великолепно разбирается в женщинах. – Дрю подался вперед и оперся локтями о колени. Теперь, когда его глаза полностью адаптировались к темноте, он увидел, до чего же она устала. Она была на пределе. Так что не у одного только Ноя день оказался длинным. – Я тебя даже еще не успел поблагодарить как следует, Тэйлор, за то, что ты сделала для нас сегодня. Мне хотелось бы…

– Не надо, – перебила его Тэйлор. Ей не хотелось выслушивать благодарности. Что бы она ни сделала, она это сделала только ради себя, потому что ей хотелось, чтобы все у них было в порядке. Так как тогда она бы имела моральное право удалиться. Подняв руки вверх, она взмолилась, качая головой: – Не надо!

– Чего не надо? – почти взорвался Дрю. – Говорить «спасибо»? Извиняться? Признаваться в том, что я вел себя, как полнейший дурак? Или в том, что я довел собственного сына до чертиков?

– Не таскай с собой вину, точно мелочь в карманах, – решительно проговорила она, приглаживая рукой волосы и убирая выбившиеся пряди со лба. – Ты совершил ошибку, но ты же не идеальное существо. Так что нечего делать из этого преступление общенационального характера. Забудь. Все же образовалось и устроилось.

– Только потому, что тут была ты, а не потому, что я смог что-то сделать. И по-моему, это жжется еще больше, чем все остальное. Понимание того, что ты способна сделать то, чего я сделать не в состоянии. Понимание того, что Ноя инстинктивно влечет к тебе, что он доверяет тебе, а не мне.

– Он был напуган, – попыталась она объяснить, но тут же пожалела, что раскрыла рот.

Дрю вздернул голову, а произнесенные им слова прозвучали жестко и холодно:

– Ты что, думаешь, что я этого не знаю? Ты что, думаешь, что я об этом когда-нибудь забуду?

Она не ответила, потому что на эти вопросы ответа не существовало, как не существовало и способа снять боль от воспоминаний об отчаянной мольбе Ноя или о том, как он протянул ручонки к Тэйлор. Этот образ останется в памяти Дрю на очень долгое время, и ничто из сказанного не сможет это переменить.

– Прости меня, Тэйлор. Прости. – Дрю вжался в спинку кресла, отвратительный сам себе. Она не заслуживала того, чтобы он изливал на нее свой гнев, особенно после всего, что она для него сделала. – Великолепное начало для отца, не так ли? Я вернулся сюда, преисполненный решимости подарить сыну детство, которого у меня никогда не было, и начал с того, что стал его терроризировать, а кончил тем, что взвалил все на тебя, моля о помощи.

Заставив себя подняться, он сделал пару шагов к камину. Ему захотелось, чтобы горел настоящий огонь, чтобы он испускал жар, способный растопить внутренний холод. Дрю оперся о каминную доску и заговорил настолько искренне, насколько был на это способен:

– Я никогда не умел как следует любить. Дома я этому не научился, наверняка наделал Бог знает каких ошибок с Анной, но подумал, что с Ноем будет не так. Я никогда не предполагал, что это окажется до такой степени трудно и будет чревато такой болью.

– Может быть, это происходит потому, что ты слишком многого от себя требуешь.

Высказав это предположение, она едва удержалась от того, чтобы встать с ним рядом.

Наблюдать за тем, как ему больно, было столь же тяжко, как наблюдать за тем, как было больно Ною, только с Ноем ей не надо было брать под контроль желание утешить, ей не надо было сидеть смирно и наблюдать боль со стороны из опасения, что утешение перейдет в нечто большее. Дрю был раним, как никогда, но она не осмеливалась к нему прикоснуться. Она могла лишь предложить словесное успокоение.

– Не подгоняй себя, Дрю. Вы с Ноем оба притираетесь друг к другу. Дай ему время, чтобы он осознал безграничность твоей любви.

– Ей нет предела.

– Вот это ему и предстоит узнать. – Она глубоко вздохнула, не зная, как ему рассказать об опасениях Ноя, но понимая, что рассказать об этом надо. Откладывать нельзя: станет только хуже.

– Твоему сыну следует осознать, что от него не требуется быть идеальным.

Дрю вздернул голову, внимательно всмотрелся в нее; от страха и неожиданности волосы на затылке встали дыбом.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мальчик такой тихий и такой… осмотрительный, потому что мать заявила ему, что если… – Тэйлор задумалась, выбирая наилучший способ смягчить удар, но такового не оказалось, и она поспешно выпалила: – Мать сказала ему, что если он будет вести себя плохо, то ты его куда-нибудь отдашь.

– О, Господи! – На какой-то миг у Дрю и на самом деле подкосились колени.

– Вот почему его охватил такой панический страх, когда ты сказал… – Она умолкла, будучи не в состоянии договорить до конца, но договаривать было не нужно. Он совершенно верно понял, что она пыталась ему внушить.

Дрю закрыл глаза и попытался отогнать ярость, которая готова была поглотить все его существо. Он вцепился в каминную доску, а затем оттолкнулся от нее. Как только Анна могла сотворить такое с его сыном? Как он мог не понять? Как он мог не догадаться?

Медленно он раскрыл глаза и, не глядя на Тэйлор, проговорил:

– Ты знала. Даже еще до того, как он тебе об этом сказал, ты знала.

– Я не знала.

Тут он поглядел на нее. Врать она не умела, даже в темноте.

– Ты знала.

– Не наверняка, скорее, подозревала.

Теперь он глядел ей в лицо, положив одну руку на бедро, а другой все еще упираясь в каминную доску.

– Бога ради, скажи, почему ты сразу не предупредила меня?

– Не предупредила о чем? – саркастически произнесла она. – «Прошу прощения Дрю, но, как мне представляется, твой сын чересчур идеален?» Это было всего лишь ощущением. Не больше.

– Сколько времени тебе потребовалось, чтобы у тебя сформировалось подобное ощущение? – И когда она в ответ промолчала, то он, чуть повысив голос, повторил вопрос: – Сколько времени?

Теперь уже рассердившись, Тэйлор вскочила с кушетки и, в свою очередь, обратила к нему гневный взгляд.

– Какое это имеет значение?

Дрю тихо присвистнул, словно на него это произвело впечатление.

– Значит, уже давно?

Он пытался примириться с мыслью, что она, вероятно, знала об этом с того самого момента, как впервые увидела Ноя. И он издал звук, похожий, скорее, на рычание, чем на смех.

– Это тебе следовало бы быть одним из родителей, а не мне.

– Нет.

Тут он обратил к ней внимательный и пристальный взгляд, потрясенный чем-то, что неосознанно мучило его все это время.

– Какого черта ты до сих пор не замужем, Тэйлор? Почему у тебя нет своих детей?

– Ни один человек в здравом уме и твердой памяти не заведет себе десяток детей при нынешнем состоянии экономики, – пошутила она.

Дрю скрестил руки и даже не улыбнулся.

– Ответ неверен. Тем более, он не объясняет, почему ты до сих пор не замужем.

– Ты говоришь об этом таким тоном, что, можно подумать, у дверей моего дома стоит очередь мужчин.

– Любой мужчина из плоти и крови не может не желать тебя.

Скрестив пальцы, она вдруг выпалила:

– Из плоти и крови! Я же знала, что о чем-то забыла.

– Ага, к примеру, как надо отвечать на подобные вопросы. Почему человек, обладающий твоим даром приводить все в порядок, до сих пор одинок? – Он прошел в угол комнаты и включил лампу. Когда мягкий свет залил комнату, он развел руки. – Доказательство номер один. Вчера это был просто очень красивый особняк. Сегодня это дом.

– Сегодня это средоточие раззора, – уточнила она, указывая на пряничные крошки на столе; пакеты и коробки из-под украшений, наваленные на стулья; попкорн на полу, оставшийся там, где они перевернули миску. – А на кухне еще хуже. Думаю, ты не ждешь от меня, что я все это приберу. Окна я тоже не мою.

– Ты не моешь окон, – задумчиво произнес Дрю, не сводя с нее глаз, – но тебе небезразличны люди. Иметь дело с окнами чертовски легче, чем с людьми. То, что ты говоришь, Мышка, лишено смысла.