сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 44 страниц)
«Цель бесконечно далекая — не цель, а если хотите— уловка. Цель должна быть ближе, по крайней мере — заработная плата или наслаждение в труде… Цель для каждого поколения — оно само. Природа не только никогда не делает поколений средствами для достижения будущего, но она о будущих вовсе не заботится».
А 20 ноября 1849 года Герцен писал:
«История учит нас тому, что самое ненавистное правительство может существовать, пока ему есть что еще делать, но всякому правительству приходит конец, когда оно уже не в состоянии ничего делать или делать одно лишь зло, когда все, что является прогрессом превращается для него в опасность, когда оно боится всякого движения. Движение — это жизнь; бояться его, значит, находиться в агонии. Подобное правительство нелепо; оно должно погибнуть».
Герцен боролся за освобождение не только русского народа, но и за независимую Польшу и за права всех национальностей. Еще в 1854 г. он писал:
«Чего хочет Польша? Польша хочет быть свободным государством, она готова быть соединенной с Русью, но с Русью тоже свободной… Для того, чтобы соединиться с ней, ей необходима полная воля… Польша многострадальная, но верующая, хочет и может стать независимой — пусть станет! Ее независимость сблизит нас. Мы тогда будем говорить друг с другом, как братья, забывая былые раны и бедствия и, глядя вперед, чтобы узнать, одна ли нам дорога в будущем или нет».
1 января 1859 г. Герцен писал в «Колоколе»:
«Вся московская и петербургская литература без различия направления протянула дружескую руку евреям и встала против плоской выходки какого-то журналиста. Того католического чувства ненависти к евреям, которое не осталось в законодательстве, но осталось в нравах именно в Польше, в России нет. Гонение евреев было делом правительства. Общество не говорило, потому что оно ничего не говорило, рука квартального (полицейского) лежала на его губах. Как только он приподнял один палец, оно и высказалось».
В апреле 1863 г. во время польского восстания Герцен писал в «Колоколе»:
«Мы с Польшей потому, что мы русские. Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих. Мы с ними потому, что твердо убеждены, что нелепость империи, идущей от Швеции до Тихого океана, от Белого моря до Китая — не может принести блага народам, которых ведет на смычке Петербург. Всемирные монархии Чингисханов и Тамерланов принадлежат к самым печальным и самым диким периодам развития — к тем временам, когда сила и обширность составляют всю славу государства.
Они только возможны с безвыходным рабством внизу и неограниченным тиранством наверху… Да, мы против империи, потому что мы за народ!».
10 октября 1862 года Герцен писал в «Колоколе»:
«Что должно делать русским офицерам, находящимся в Польше в случае польского восстания? Общий ответ прост — идти под суд, в арестантские роты… но не подымать оружия против поляков, против людей, отыскивающих совершенно справедливо свою независимость. Поддерживать силой оружия правительство, составляющее польское и наше несчастье, вам невозможно, не совершив сознательно преступления или не унизившись до степени бессознательных палачей. Время слепого повиновения миновало. Дисциплина не обязательна там, где она зовет на злодейство, — не верьте этой религии рабства. На ней основаны величайшие бедствия народов… Нельзя начинать эру свободы в своей родине, затягивая веревку на шее соседа. Нельзя требовать прав и теснить во имя материальной силы и политических фантазий другой народ».
Еще раньше, 15 марта в 1861 г. Герцен писал в «Колоколе»:
«Сила народа в земле. Мы не верим больше в перевороты: аристократические, военные и статские, то есть не верим в их прочность. То только и прочно, что запахано в земле, что взойдет плодотворно, что посеяно на ниве, что выросло на свежем воздухе полей и лесов. Не для народа то, что идет через голову крестьянина, что с треском и пылью проезжает мимо деревни, как курьер, не останавливаясь».
А в статье «Америка и Сибирь», напечатанной в «Колоколе» 1-го декабря 1858 г., Герцен пишет:
«Можно ли по совести сказать, что всепоглощающая диктатура в России — окончательная форма ее гражданского устройства, вполне соответствующая ее гению? Не есть ли эта диктатура только опека, оканчивающаяся с совершеннолетием ?»
В этой же статье Герцен говорит:
«У России в грядущем только и есть один товарищ, один попутчик — Северо-Американские Штаты… Если Россия освободится от петербургской традиции, у ней есть один союзник — Северо-Американские Штаты… Оттого, что Россия с Америкой встречаются по ту сторону. Оттого, что между ними целый океан соленой воды, но нет целого мира застарелых предрассудков, остановившихся понятий, завистливого местничества остановившейся цивилизации».
IV
Герцен был не только замечательный писатель и выдающийся политический мыслитель — демократ, но и один из первых демократических социалистов.
Смутное сознание того, что не только в России, но и в других странах общественная жизнь строится и развивается не так, как следовало бы, что в отношениях между людьми много вопиюще несправедливого, рано зарождается в Герцене. Знакомство в начале 30-х годов с сочинениями Сен-Симона, Фурье и других социалистов-утопистов способствовало оформлению этого сознания.
«Новый мир, — вспоминал впоследствии Герцен, — толкался в дверь; наши души, наши сердца растворялись ему. Сен-симонизм лег в основу наших убеждений и неизменно оставался в существенном».
(Герцен.Сочинения. Том III).
Герцен ценил французских социалистов-утопистов за их критику буржуазного строя, за обличение «всей гнусности современного общественного строя». Вместе с французскими социалистами-утопистами Герцен считал, что «мир ждет обновления», что надобно другие основания положить обществам Европы: более права, более нравственности, более просвещения.
«Без всякого сомнения, писал он, у сен-симонистов и фурьеристов высказаны величайшие пророчества будущего, но чего-то недостает».
А через много лет, 1-го апреля 1863 г. он писал в «Колоколе» : — «Идеал Белинского, идеал наш, наша церковь, наш родительский дом, в котором воспитывались наши первые мысли и сочувствия, был западный мир, с его наукой, с его революцией, с его уважением к человеку, с его политической свободой, с его художественным богатством и несокрушимым упованием».
Герцен решительно выступал против террора, как средства борьбы с самодержавием. По поводу покушения Дмитрия Каракозова на жизнь Александра II Герцен писал 15 мая 1866 г. в «Колоколе»:
«Выстрел 4 апреля растет не по дням, а по часам в какую-то общую беду и грозит вырасти в еще страшнейшие и в еще больше незаслуженные Россией бедствия… Выстрел безумен, но каково нравственное состояние государства, когда его судьбы могут изменяться от случайностей, которых ни предвидеть ни отстранить невозможно, именно потому, что они безумны».
В своих «Письмах к путешественнику», которые были напечатаны в нескольких номерах «Колокола» в 1865 г. Герцен писал:
«Социализм был не меньше задержан в развитии внутренними причинами как и внешними. Чувство боли от общественной неправды было очень ясно, желание выйти из сознано скверного положения очень справедливо, но от этого до лечения далеко. Социализм страстно увлеченный, с желанием кары и мести, бросил свою перчатку старому миру прежде чем узнал силу свою и определил мысль свою. Седой боец поднял ее — и не Голиаф, а Давид пал. С тех пор ему было много досуга обдуматься в горькой школе изгнания и ссылки. Додумался ли он до того, чтобы не бросать перчатки, не имея силы, не зная что будет после битвы, кроме казни врага? — Не знаю».
И далее в том же письме он писал:
«Люди недовольны экономическими условиями труда, упроченным неравенством сил, их потерей, рабством работы, злоупотреблением богатств, но они не хотят переезжать в рабочие казармы, не хотят, чтобы правительство гоняло их на барщину, не хотят разрушать семьи и очаги, не хотят поступаться частной собственностью, то есть, они хотят при обновлении, при перерождении сохранить, насколько возможно, свою привычную жизнь, согласуя ее с новыми условиями».
В августе 1864 г. в своих «Письмах к старому другу», Бакунину, он писал:
«Насилием и террором распространяются религии и политики, учреждаются самодержавные империи и нераздельные республики. Насилием можно расчищать место — не больше. Петрограндизмом социальный переворот дальше каторжного рабства Гракха Бабефа и коммунистической барщины Кабе не пойдет».
В тех же «Письмах к старому другу» Герцен в 1869 г. писал:
«Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы».
«Горе бедному духом и тощему художественным смыслом перевороту, который из всего былого и нажитого сделает скучную мастерскую, которой вся выгода будет состоять в одном пропитании и только в пропитании».
«Но этого и не будет. Человечество во все времена, самые худшие, показывало, что у него больше потребности и больше сил, чем надобно на одно завоевание жизни, развитие не может их заглушить. Есть для людей драгоценности, которыми они не поступятся, и которые у них из рук может вырвать одно деспотическое насилие и то на минуты горячки и катаклизма».
Согласно взглядам Герцена, личность одного человека имеет такую же бесконечную ценность, как и личности многих людей. Каждый человек должен иметь возможность развивать все особенности его личности во всем их своеобразии и многогранности. Верховной целью человеческого общежития является достижение наибольшего внутреннего богатства духовного содержания человека. Герцен был безусловным социалистом, но в то же время его всего более страшило господство толпы, подавление индивидуальности. Это господство толпы он выражал термином «мещанства» и торжество мещанства ему казалось опасностью для человеческой культуры. Задолго до революции известный русский ученый экономист, бывший марксист, профессор Михаил Туган-Барановский, писал о Герцене, что
«он предвидел возможность мещанского социализма, но социализм, по его представлению, мог получить осуществление и в другой форме, совершенно чуждой обезличению человека, и за такой социализм он всеми силами боролся».
Герцен много писал во французской и английской печати и очень много сделал для ознакомления европейцев с Россией, русской литературой и русским освободительным движением. Его книга «Былое и думы», переведенная на многие иностранные языки, занимает выдающееся место в мировой мемуарной литературе. В начале 1870 г. Герцен в Париже простудился на одном из митингов и 21 января умер от воспаления легких. Позднее его прах был перевезен в Ниццу и там похоронен, рядом с его женой. В 1912 г. ко дню столетия его рождения, на могиле был поставлен бронзовый памятник.
V
4 апреля 1912 г. Г. В Плеханов в своей речи к столетию дня рождения Герцена на его могиле в Ницце сказал:
«Герцен горячо дорожил интересами русского народа. Он не лгал, когда писал о себе, что с детских лет бесконечно любил наши села и деревни. И он был русским до конца ногтей. Но любовь к родине не осталась у него на степени зоологического инстинкта, как известно способного проявляться подчас зверским образом; она была возведена на степень осмысленной человеческой привязанности. И в той самой мере, в какой она возвышалась у него на эту ступень, он становился всемирным гражданином. «Мы не рабы нашей любви к родине, — писал он, — как не рабы ни в чем. Свободный человек не может признать такой зависимости от своего края, которая заставила бы его участвовать в деле, противном его совести». Так говорил он. Это, поистине золотые слова.»
— сказал Плеханов.
— Каждый из нас должен как можно чаще вспоминать их теперь, зайдет ли речь о жестоких и постыдных еврейских погромах, или о нарушении финляндской конституции, или о запрещении украинским детям учиться по-малорусски, или вообще о каком бы то ни было угнетении какого бы то ни было племени, входящего в состав населения нашего государства».
В заключение Плеханов сказал:
«Герцену не суждено было вернуться на родину. И если бы он дожил до нынешнего дня, то, может быть, ему и теперь пришлось бы скитаться в изгнании. Дело веков поправлять не легко… Если бы Герцен жил теперь, он, конечно, не разочаровался бы в Западной Европе. Он много страдал от своего разочарования в ней. Но и после этого разочарования он не утратил веры в Россию. Нынешний день оживит и нашу веру в лучшее будущее нашей многострадальной страны».
Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ( 1829-1889)
I
29-го октября 1969 г. исполнилось восемьдесят лет со дня смерти знаменитого русского ученого экономиста, публициста и литературного критика Николая Гавриловича Чернышевского. Карл Маркс, который не был щедр на похвалы, печатно назвал Чернышевского «великим русским ученым и критиком». А знаменитому русскому революционеру-народнику Герману Лопатину Маркс не раз говорил, что «из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного оригинального мыслителя, между тем как остальные суть только простые компиляторы».
Чернышевский родился 24 июня 1828 г. в Саратове, где отец его был священником. Он учился сначала в тамошней духовной семинарии, потом поступил в Петербургский университет, который окончил в 1850 г.
Чернышевский был с ранней юности и до конца жизни революционером и социалистом. Еще юношей, в 1848 г., он писал в своем «Дневнике»:
«В сущности я нисколько не подорожу жизнью для торжества своих убеждений, для торжества свободы, равенства, братства, уничтожения нищенства и порока, если я только буду убежден, что мои убеждения справедливы и восторжествуют, и если уверен буду, что восторжествуют они, даже не пожалею, что не увижу дня торжества их».
Тогда же он писал в своем «Дневнике»: —
«Историческое значение каждого русского великого человека измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство — силой его патриотизма».
Далее Чернышевский объяснял, в чем, по его мнению, заключается истинный патриотизм. Он писал: —
«Неужели наше призвание ограничивается тем, что мы имеем миллион пятьсот тысяч войска и можем, как гунны, как монголы, завоевать Европу, если захотим?… Таково ли наше назначение? Быть всемогущими в политическом и военном отношении и ничтожными по другим высшим элементам жизни народной? В таком случае лучше вовсе не родиться, чем родиться гунном, Аттилою, Чингисханом, Тамерланом или одним из их воинов и подданных».
Чернышевский был убежденным противником как расового, так и национального гнета. Еще юношей он по поводу подавления венгерского восстания русскими войсками Николая I, писал в своем «Дневнике» 17-го июля 1848 года: —
«Я друг венгров, желаю поражения там русских и для этого готов был бы самим собой пожертвовать».
В 1850 г., по окончании университета, он вернулся в Саратов, где был преподавателем в гимназии. В 1853 г. он переехал в Петербург. Сначала он и там занимался педагогической деятельностью, но вскоре всецело посвятил себя литературному труду. Писал вначале в журнале «Отечественные записки», а потом стал писать исключительно для журнала Некрасова «Современник». Благодаря ему и привлеченному им Добролюбову, «Современник» скоро приобрел огромное влияние. «Современник» был самым популярным журналом в русском образованном обществе того времени. В 1861 г. тираж его дошел до 7.125 экземпляров, что было для той эпохи самым большим тиражом. Каждый экземпляр «Современника» читался коллективно, таким образом действительное число читателей журнала во много раз превышало его тираж.
Чернышевский был одним из образованнейших людей в России. Он знал 16 иностранных языков. Из 225 юношеских рукописей Чернышевского было написано: на немецком языке 12 работ, французском — 4, латинском— 62, греческом — 12, арабском —3, персидском — 5, татарском — 10, древнееврейском — 3. Некоторые из этих рукописей переведены на русский язык. За сравнительно небольшой период (1855-1862) из-под его пера вышло свыше 250 работ, посвященных вопросам внутренней и международной политики, философии, истории, политической экономии, теории и истории литературы.
Верховной ценностью мира Чернышевский, как и Герцен признавал человеческую личность; возможно полная свобода развития человеческой индивидуальности была, в их глазах, конечной целью общественного союза; если они были социалистами, то именно потому, что только социализм мог в их глазах обеспечить человечеству свободу.
II
